Континент Телепатия

*** Где-то спустя час в дверь кабинета едва слышно постучали. Заходи. Через несколько секунд их губы уже жадно встретились в темноте. Они занимались любовью нежно и горячо, с радостью освобождения от камня на душе, тяжесть которого они сумели выдержать так недолго – хотя Эмма не любила примирительный секс, потому что ссориться, особенно так, тоже не любила. Но он был обычно абсолютно необходим, чтобы за ним мог случиться следующий, нормальный. Когда все закончилось и она привычно устроилась у Чарльза на плече, все еще не прикоснуться к нему губами лишний раз, он спросил: - А мы не могли бы все-таки зачесть это как первый кризис? - Вообще рановато, хотя пожалуй что да. Но Чарльз, - она почти умоляюще посмотрела на него, повернув голову и устроив подбородок в ложбинке на его груди, - это ведь была такая мелочь по сравнению с настоящими… проблемами. А на самом деле ты не можешь не знать, что сразу же оттолкнёшь меня, если я сделаю что-то вроде того, что сделали Эрик Леншерр или Себастьян Шоу. И для меня тоже все сразу закончится, если ты в один прекрасный день загрузишь лучших учеников в школьный автобус и направишь его в округ Колумбия, - даже не спорь, я знаю, такие мысли у тебя все еще мелькают, - чтобы показать сразу и правительству, и президенту, и Конгрессу, насколько мутанты могут быть милыми и полезными зверушками. Эти противоречия не исчезнут по волшебству. И меня, видимо, действительно пугает, когда ты думаешь, что относиться ко мне по-человечески… что нам обоим отнестись друг к другу по-человечески способно помочь только чудо в виде предназначения. Подтверждения которому ты с таким упорством ищешь и так радуешься, когда находишь. Но на самом деле никто не сделает этого за нас, Чарльз. Хорошая новость: это вполне выполнимая задача, если каждый решит, что хочет этого… и это стоит его усилий. Он вздохнул. - Ты… полностью права. Но если тебе кажется, что я совсем не прикладываю усилий и что все идет само собой… то это не так. Но это… Делать это с тобой все равно так легко, Эмма! В твоей системе координат мне, видимо, должно быть стыдно за то, что это так легко, но прости, мне нет… Кстати, пример наших великих тезок и предшественников по эволюционной ветви показывает, что даже со всеми нашими противоречиями у нас есть не просто шансы, а будущее. - Эм… наших великих… - Ну малыш. На букву Д. - Чарльз и Эмма Дарвин? Но там были всего лишь какие-то религиозные разногласия. - Всего лишь? Я не силен в догматике, но разве для ее веры неверие мужа не обозначало, что их пути в их настоящей жизни после смерти обязательно разойдутся? И она будет обязана оставить его навсегда на вечные муки, на которые он обрек себя, а она не смогла помешать? - А ты был в ее голове? Там же с самого начала куча вариантов. Может, она верила гораздо меньше, чем давала понять. Может, она рассчитывала спасти его своей верой. Может, она веровала в по-настоящему милостивого господа, или в разумного господа, который не то что пощадит, а просто примет в свое царствие их обоих без глупых вопросов. Ведь если на все воля божья - значит, и на существование естественных наук тоже. Может, она вообще на самом деле ни во что не верила, но в роли богобоязненной жены отваживала от их дома религиозных фанатиков и сумасшедших… - Это было бы весьма коварно с ее стороны. - Захочешь жить – и не так извернешься. - Во всяком случае, неизбежность расставания после смерти ее наверняка расстраивала, а не воодушевляла, как некоторых. - Ты успокоишься, если я скажу, что если бы мне сейчас позвонили из департамента апокалипсиса, сообщили, что завтра мы все умрем и попросили выбрать, одна я дальше или с тобой, я бы не раздумывая выбрала второе? - Стало немного спокойнее, да… А я бы отправился за тобой даже в ад. И без любых временных оговорок – хоть сейчас, хоть через сто лет, - он хитро улыбнулся. - Вот как, - Эмма прищурилась, слегка уязвленная тем, как низко оценили то, что она только что буквально переступила практически через все свои убеждения, - а ты бы сделал это только в качестве одолжения – или если бы для этого тебе пришлось, например, развязать ядерную войну? - Эмма, ну зачем. - То-то же. На ад тоже нужно заработать. Они тихо рассмеялись вместе. - И еще… с этим Гарвардом, - Чарльз слегка закусил губу, - я увлекся и не стану больше. Это было довольно глупо, правда. Хотя бы потому, что когда ты рассказывала сегодня о самых ужасных вещах в своей жизни –  а я ведь очень ждал, когда ты решишь рассказать мне, – я не смог думать ни о чем, кроме себя и своей воображаемой роли в этой истории, хотя это не могло ни изменить уже ничего, ни помочь справиться с болью, ни утешить. Я вспоминаю сейчас и это ужасно. - Ну, не так уж и ужасно – хотя бы потому, что это были не самые ужасные вещи. От самых ужасных меня спас ты вообще-то, - она задумчиво улыбнулась, а он спрятал лицо в ее волосы. - Но знаешь, что меня по-настоящему удивляет? Что ты как генетик склонен настолько недооценивать роль стресса при формировании способностей мутанта. Это ведь не то же самое, что залезть под адреналином на вершину дерева. Фактически его действие может быть приравнено к действию большой дозы радиации – или вакцине, которая стимулирует мгновенные изменения… - Или яду. - Или токсическому удару. Мы испытываем не только психологические преобразования – может измениться темп обмена веществ, структура тканей, белковый состав клеток – вплоть до небелкового, - Эмма приподняла руку, и ее грани засветились, концентрируя и отражая приглушенный свет в спальне. - И нуклеиновый состав тоже. Косвенные подтверждения этому ты не мог не увидеть – я родилась шатенкой, но мой нынешний цвет волос тоже натуральный, что свидетельствует о трансформации на уровне неаллельных генов. Неужели тебе совсем неинтересно, как это происходит? - Ты хочешь, чтобы я превратился в Себастьяна Шоу? - Боже, нет. При всем уважении к опыту и возрасту его деятельность так и осталась на уровне «давайте нальем крови петуха в свинью, стукнем ее током и посмотрим, что получится». Даже те не слишком многочисленные правильные выводы, которые он делал, большей частью были случайными или вообще исходили из неверных посылок. А я говорю о настоящей науке. - Ну и как это происходит, ты думаешь? - А вот об этом лучше спросить у двадцать третьей хромосомы. Чарльз заерзал в постели – ему явно не хотелось вытаскивать этот вопрос на поверхность, но делать перед Эммой вид, что он вчера родился, тоже оказалось ему не под силу. - Мутации мы наследуем от наших родителей – в виде генов, изменившихся в течение их жизни, но проявивших себя только в следующем поколении. Давай пока классически называть их поврежденными… - Как знаешь. Судить тебя многоклеточным организмам, ставшим такими только благодаря мутации. Но осторожнее, все-таки доминирующая форма жизни на планете. Еще и репродуктивная – просто так не забудут. - Очень смешно, да, - он и правда рассмеялся. – Но наследуем мы, разумеется, не только поврежденные гены, но и здоровые – в том числе те, которые когда-то были аналогичны поврежденному и которые вместе с ним потенциально кодируют какой-то один признак. Степень его проявления начинает зависеть от соотношения поврежденных и неповрежденных генов. Примерно как с помощью полимерии задается цвет волос: чем в неаллельных парах больше доминантных генов, отвечающих за выработку пигмента эумеланина, и чем меньше рецессивных, которые отвечают за феомеланин, тем темнее волосы. То есть твои рецессивные гены, Эмма, устроили натуральный мятеж против доминирующих. - Мятеж не может кончиться удачей, поэтому теперь это называется платиновый блонд! - Ага, и это соблазнительнейшая мутация… что бы ее ни вызвало. Можно предположить, что стресс бывает отправной точкой цепной реакции, когда мутацию уже поврежденного гена начинают вместе или по очереди повторять его неповрежденные «братья», присоединяясь к мятежу, так сказать. Таким образом под давлением кодируемая им способность усиливается – создается кумулятивный эффект. Причем прямо у самого мутанта как носителя этих генов, а не только у его детей, потому что его собственный организм уже готов работать с информацией, которую продуцировал самый первый поврежденный ген.   - Вот как. А какой предел у такого усиления? Число одинаковых генов, которые могут быть изменены, не бесконечно. Их вообще может быть всего несколько пар. - Это потому что господь милостив, между нами говоря. Но у меня есть основания полагать, что усиление признака может носить не линейный, а экспоненциальный характер. Когда каждый последующий изменяемый ген не просто поднимает способности мутанта на величину, аналогичную той, что была задана самым первым геном, а активирует их рост в геометрической прогрессии. А если там окажется не экспоненциальная, а, например, степенная зависимость, то это может выглядеть даже более впечатляюще на первых этапах, а то и в целом. - Учитывая конечность возможностей изменения? По-настоящему взрывной рост, получается, достижим не всегда – и даже он все равно будет ограничен? - Да. И вот поэтому, как ты уже, без сомнения, поняла, гнев, боль, страх и в целом давление – это далеко не самый эффективный стимулирующий фактор, как может показаться на первый взгляд из-за мгновенности эффекта. И даже она не эксклюзив стресса. Например, ты же наверняка в чьей-нибудь памяти видела Эрика после убийства Себастьяна Шоу. Трудно назвать это положительным подкреплением, но все-таки оно исполнило именно такую роль. Его организм тоже буквально сразу оказался способен левитировать, управлять комплексом неоднородных объектов… и набить мне морду, разумеется. Но стресс – это тоже мощно, даже не буду теперь спорить. Когда я сам еле шевелился после ранения, мой потенциальный радиус расширился с мили сразу до восьми. - Создать мутацию впервые или вызвать новую ее форму стресс тоже может, так ведь? Например, «вскрыть» группу генов, которые до этого не мутировали ни в нулевом поколении, ни в первом. - Теоретически да. Но чтобы новая способность проявилась сразу, нужен по-настоящему огромный стресс. Такой, где вероятность смерти носителя гена едва ли не больше вероятности возникновения изменений. - Экспоненциальная кумулятивная полимерия… Это… это звучит как твоя номинация, Чарльз, ты же тоже это слышишь? Он отвернул лицо и сощурился словно от боли, удовольствия и растерянности одновременно – она и забыла к этому моменту, насколько он иногда не может справиться с собственной застенчивостью.  - Если бы в нашем мире мутантам не нужно было скрываться и можно было подтвердить это исследованиями, разумеется, - ослабила она хватку своего восхищения.   - По-моему, просто прекрасно, что наш мир, каким бы он ни был, пока не дает подтвердить это исследованиями. Официальными, по крайней мере. - Но ученые не могут делать вид, что не существует страданий, болезней и смерти. Что было бы, если бы мы просто закрывали глаза при виде любого больного, а патологоанатомию бы запрещали? - Это врачи не могут, а ученые более вольны в выборе предмета своих изысканий. Вот ты, например, с тех пор как Кэтси, Амара и Джеймс вернулись из Чехословакии, ничего необычного не чувствуешь? Крайне необычного – мне даже придется, видимо, взять назад некоторые свои слова о твоих способностях. Эмма с сомнением подняла уголок рта, но это была плохая игра, и она знала, что Чарльз это знает: ее собственный радиус очень быстро вырос до самого Салема, накрыв мэрию с полицейским участком и больше чем наполовину догнав радиус самого Чарльза. Следить одновременно за всем, что происходит внутри него, было крайне трудно (а для Чарльза, видимо, и невозможно), но поле для прицельного чтения и даже местами управления это давало прекрасное. - Кто его знает. Такого рода эмоции могут вызвать всплески сил, но это не всегда стабильно. А еще не всегда можно точно определить, что именно стало их причиной, - Эмма выразительно посмотрела на Чарльза, закусив нижнюю губу и проведя пальцем по его груди. – Но на самый главный вопрос то ли есть тут ответ, то ли нет… - Что такое Джин? - Угу. - Аномально длинная цепочка одинаковых генов – это можно предположить. То есть ее способности на самом деле вторичная мутация, а первичное изменение было вот на таком уровне. - А… способность к созданию новых и новых генов по мере необходимости… звучит совсем как бред для профессора генетики? - Нет. К сожалению, нет. Или к счастью. Смотря что нас ждет дальше. Мир очень велик – если появилась такая сила, кто знает, что появилось где-то еще. Он поцеловал ее лоб, а ладони нежно сжали плечи – Эмма догадалась, что ему тоже захотелось прикоснуться губами именно к ним. Но уж слишком складно, тепло и при этом свободно прилегали сейчас друг к другу их тела, чтобы ради каприза нарушать их едва обретенный покой в этом ненадежном мире. Ну, почти обретенный – Чарльз слегка откинул голову, а уголки его рта чуть дрогнули дважды. - И… Эмма, прости, что внезапно возвращаюсь… но можно попросить тебя не смеяться больше над тем, что я… неспособен на верность? - …Что? - Потому что ты же точно знаешь, что я способен – наверное, единственное, на что… И какие вещи – от просто по-человечески мерзких до самоубийственных – мне приходилось делать, только чтобы ее сохранить… тем, кому выбрал. Даже когда я уже безо всяких иллюзий видел, в какой безнадежный тупик она ведет. И именно поэтому все это… так больно слышать. Сначала казалось забавным, а теперь почти только больно. Как заложнику, которого едва кормили, а после освобождения обвиняют, что он пособничал за еду. Хотя я знаю, что тебе нравится видеть меня таким дрянным мальчишкой, и если вдруг это единственное, что тебя заводит, видимо, придется смириться… - Не единственное. - Невероятно рад это слышать. - Я не буду больше. Даю слово. В крайнем случае про себя. Но… почему ты тогда просто не начал с ней спать? - Потому что это неправильно – спать с тем, кто просто потерял голову из-за того, что его спасли и подарили ему новую жизнь. Я привык называть ее сестрой, но на самом деле всегда видел в ней… скорее своего ребенка, которого должен… нет, я не мог даже думать об этом. - Я сейчас немного теряюсь. А вот мне в метафизическом смысле сейчас полагается выколоть себе глаза или броситься на меч? Чарльз рассмеялся. - Ни то, ни другое, разумеется. Лично я сделал все от себя зависящее, чтобы не быть для тебя только несчастным ребенком, требующим спасения. Но… ты все равно смертельно нужна мне. Ты не представляешь, как это - встретить наконец кого-то… тоже взрослого. Это, знаешь, как встать на обе ноги. Но не как после инвалидного кресла, а после того, как всю жизнь пропрыгал на одной. Среди слепых эгоистичных детей. Я же знаю, что могу рассчитывать на тебя, и надеюсь, что ты чувствуешь… хотя бы что-то похожее. У Эммы было примерно полтора миллиона поправок к утверждению, что Чарльза можно считать взрослым. Но, глядя на его мечтательное и кажущееся от этого почти юным в полумраке лицо, она понимала – да, рассчитывать она могла, этого было не отнять. - Даже учитывая, что я не одобряю твои… - Даже то, как четко ты обозначаешь пределы, до которых я могу на тебя рассчитывать, говорит о том, насколько ты взрослая. Я так устал от детей вокруг, Эмма. Они смысл моей жизни, но чтобы вынести их, мне нужна ты.  - Неужели и Эрик Леншерр казался тебе ребенком? - Отчасти да. С самого начала. А попасть в его детские воспоминания на максимальной, так сказать, яркости мне тогда тоже помогла ты, кстати – там, в заливе, помнишь? Ты ему их как раз как кишки вытащила наружу, чтобы… - Достаточно. - Ты, кажется, избегаешь использовать эти штуки сейчас. - Мне негде. Но Чарльз… почему тебе все-таки не поговорить с Эриком? Я же видела и вижу – он правда любит тебя и всегда будет любить. И меня же ты простил за все, хотя это я во многом была виновата в том, что ваши пути разошлись. - Ты? Правда? – Чарльз немного ехидно прищурился. - Ну а кто? Я отдаю себе отчет, что моя роль в решении об ударе по Кубе была частичной, они там и без меня способны на любое дерьмо, которое следовало только подогреть. Но это точно стало одной из причин. - А пропустить мне через мозг кусок металла Эрика тоже убедила ты? -… - Я ведь умер там вместе с твоим Шоу, Эмма. Я знаю, как это. Я не знаю, что должен сделать человек, чтобы я пожелал ему такое. Со стороны, наверное, это не очень заметно, но после этого и боеголовки над Кубой, и даже паралич были… по крайней мере в первые моменты... не самым сильным моим впечатлением. Я знаю, что Эрику кажется, что я его брат и что он любит меня, и как его восхищает то, что я умею, и то, что у меня нет страха. Но ничего из этого не сработало, когда я умолял его не делать со мной этого. И ничего из этого не сыграло роли, когда я просил его не убивать тех моряков. По сравнению с тем, чего хочет он сам, это все – этого как будто просто нет, Эмма. И ты не можешь прочитать об этом в его мыслях. Такое можно увидеть только в прошлом, и здесь телепаты ничем не отличаются от обычных людей. В сознании не написано «я способен сделать с Чарльзом Ксавье что угодно, если придется» - это приходит в момент выбора, когда вся дружба и вся любовь оказываются на весах, точнее, когда их там не оказывается. Я так люблю свой первый автомобиль, мы с отцом вместе выбирали его, а вчера я его еще так удачно продал - дороже чем мы купили, когда я был в старшей школе – вот самый близкий аналог любви, о которой ты говоришь. - Он заставил меня вылечить тебя – разве этого мало? - Заставил, потому что мог. А завтра парализует снова, потому что может. На весах не будет ничего. Именно поэтому, малыш, эльфы живут в холмах. Только не рассказывай, пожалуйста, об этом никому. Именно поэтому я не хотел, чтобы ты возвращалась в Братство. Именно поэтому я не могу спокойно спать, пока Рэйвен остается рядом с Эриком. Я… действительно был неправ, когда разрешил ей уйти с ним. Следовало сделать что угодно – хоть применить телепатию, хоть надавить на жалость. Но я тогда еще четко не понимал… А знаешь что самое парадоксальное? Я ведь все это правда заслужил. Потому что я мало чем отличался от него. Помню, как я говорил – люди признают нас, если мы будем готовы пожертвовать своими жизнями… Чьими жизнями? Своей – хорошо, парней, которых я собрал и которые думали, что понимали, на что идут – ладно, пусть пока тоже, но, например, Рэйвен тогда рядом со мной была не в меньшей опасности, чем сейчас рядом с Магнито. И если бы с ней что-то случилось, я бы страшно горевал, но никаких вопросов к себе у меня бы не возникло, как не возникает их у Эрика. А ведь она даже никогда не хотела в этом участвовать и стремилась совсем не к тому, к чему стремился я… - Но что дальше? Ты больше не будешь ничего делать, чтобы никого не подвергать риску? Твои проекты по школам – ты их сворачиваешь? - Почему? Я буду делать все, чтобы не надо было больше никого подвергать риску и чтобы прекратить наконец это блядство. Эмма рассмеялась. - Ты никогда не изменишься все же. - Я уже изменился. Теперь рядом со мной будут только те, кто хотя бы умеет пользоваться весами. И кому есть что на них положить. - И чем же, интересно, я так сильно отличаюсь от Магнито. - Тем… что ты иногда ужасно смешная. - Допустим. Но все-таки ты зря считаешь, что ему нечего. Он отпустил меня к тебе. Хотя как он будет без телепата, я даже не знаю. - Как ты там раньше говорила? Спасибо, что не убили? - Он просто смотрит на это по-другому. Не думаю, что он имел представление о том, что порой может пережить телепат внутри чужого сознания… до некоторых пор. И на Кубе он действительно стремился защитить всех вас. Ну, вместе с местью, конечно. Он просто не думал… - Как меня достало, что никто, никто не думает. Та же Рэйвен. - Когда я после возвращения Гелионов приехала в штаб-квартиру Братства, она сразу пришла просить прощения из-за вашей… беседы. Пришлось успокаивать ее и даже назвать тебя идеалистом. - О, спасибо тебе за это. - Твоя сестра мне кое-кого напоминает здесь… какой бы она могла расти, если бы ей правда хватало… того, в чем она нуждалась. - Ты опять про Джин? Да даже близко не похоже. Она, конечно, тоже любит хитрить и лениться… - Смотри-ка, а ты сразу понял, о ком я. - Но она же настоящее шило в жопе, прости. У нее вечно что-то свое на уме, она готова подыгрывать, и с огромным энтузиазмом, но не меньше штучек она выкидывает сама. Она всегда Джин Грей, ее можно в чем-то убедить, но заставить что-то сделать получится не раньше этого. Мне очень повезло, что мы думаем почти одинаково, иначе это был бы ад. Если уж сравнивать, я бы сказал, что из нас с Рэйвен она больше похожа на меня, и вот это действительно странно, учитывая, что она пережила. - Да ничего странного. Она выросла в атмосфере безусловного обожания, и едва ее забрали из лабораторий Пентагона, она сразу попала… в нее же. Правда, не благодаря мне. Видишь, какая это сила и на какие чудеса способна. И действительно странно, что об этом тебе говорю я. А не наоборот. Чарльз потер лоб. - Странно было бы, если бы я не согласился… Да и с Рэйвен… я устроил ей тогда эту выволочку, что она не рассказала мне о твоих учениках, и я об этом не жалею ни минуты, но… Блин, у меня есть куча оправданий: у нас не было Церебро, я был тогда в инвалидном кресле и кое-как передвигался, я понял, что не сумею уберечь ее от жизни, я дал слово оставить ей полную свободу и не вмешиваться, я далеко не сразу вычислил по воспоминаниям Джин, где штаб-квартира Братства, я постоянно спрашивал о Рэйвен у тебя. Но я же как-то ухитрялся тогда добираться и до Лэнгли, и до Арлингтона, и даже до Вашингтона – неужели я не мог хотя бы раз добраться до Нью-Йорка? И сам посмотреть, как у нее дела? И если бы я чуть больше беспокоился о ней, - именно больше, а не меньше, - я бы сразу узнал из ее памяти и о тебе, и о пропавших Гелионах. И многое было бы по-другому. - …Так глубоко переезжаться – это, конечно, тоже особый дар. Мне все-таки стоит молчать почаще. - Умоляю, нет. - Но с каких пор для тебя высшее проявление заботы и любви – это копаться в чьих-то мозгах? - Ну зачем-то же мне - нам - дали эту лопату. И если использовать ее, то уж лучше для этого. А не для чего-то еще.