Континент Телепатия

*** - Что это у тебя? Эмма, пользуясь отсутствием внимания Чарльза, который после их краткого приветствия несколько раз проезжал мимо ее кабинета, но заворачивать к ней так и не стал, теперь осматривала двухместную комнату Джин, где та, как и многие девочки постарше, пока жила одна. Джин торопливо попыталась спрятать маленькую блестящую пластинку с выбитым на ней номером в шкатулку под зеркалом. Но Эмма указательным пальцем потянула к себе прикрепленную к металлическому прямоугольнику цепочку. - Зачем ты это хранишь? - Чтобы не забывать. Профессор не хочет, чтобы я вспоминала, но я… - Сейчас тот редкий момент, когда я совершенно согласна с профессором. Воспоминание о том, как тебя пронумеровали и пометили, словно животное, вряд ли можно отнести к особо ценным. И оно точно не стоит того, чтобы цепляться за клеймо добровольно. Джин вздрогнула. Пока что Эмма с Чарльзом делали почти все что хотели с ее разумом. Хотя диапазон Эммы явно был шире. - Я заберу. Джин с испугом, но не без облегчения отдала жетон, а Эмма механически намотала его грубую металлическую цепочку себе на пальцы, вспоминая, как выбросила собственный - почти точно такой же, только ее номер начинался с буквы «I», а у Джин – с «M». - Ну, здесь у тебя не так уж и плохо в целом. Джин промолчала, но Эмма успела поймать ее мысль - а если бы оказалось плохо, а вы бы узнали только сейчас, то что? - Скажи, что тебе привезти.  Я не знаю, может, какую-нибудь куклу или вазу? Или сумочек? - Во множественном числе? - хихикнула Джин. - Да, а что? - Ничего. Ничего не нужно, большое спасибо, мисс Фрост. У меня все есть.  - Точно? А если повспоминать? Такие туфельки из золотистых ремешков на плоской подошве… В глазах у Джин зажглось по лампочке. - А можно? Да, их. Вы же знаете, где их заказать? И еще, знаете, такую юбку, прямую – вот досюда, - Джин провела рукой дюймов на пять выше места, где заканчивалась ее собственная школьная юбочка, - можно две, серую и красную. - Можно три. - Тогда еще белую. - Добавлю еще голубую или зеленую – это твои цвета. - Как скажете! - Новый купальник? - Да! И очки! Только я не знаю, какие выбрать. - Выбирать не нужно. - Тогда «кошачий глаз» или «стрекозу», и еще такие большие, как у Одри Хэпберн… О, а еще маску для сна, как в «Завтраке у Тиффани», с закрытыми глазками - можно найти похожую? - Получишь точно такую же. Кстати, видимо, это может быть и не единственная безделушка, имеющая отношение к Тиффани… Нужно же как-то тебе компенсировать… - Эмма пошевелила перед собой пальцами, увитыми цепочкой, - …утрату. Пойдем прогуляемся к оранжерее - может, еще что-нибудь вспомнишь. А потом мне снова нужно будет поработать. - А скоро уже? - Скажем так, креслу недолго теперь мотать километраж… и вести сидячий образ жизни кое-кому осталось дня три, наверное. *** - Вы были правы, Эмма. Я к чертям сжег себе руки. Он все-таки решился заглянуть к ней с утра - и смущенным уже совершенно не выглядел. Разве что голос стал слегка меланхоличнее и тяжелее. Затвердевшая кожа на подушечках его пальцев с короткими ногтями была покрыта уже побелевшими трещинами и облезала слой за слоем. Края этих слоев тоже были жесткими и неровными. Эмма почему-то не могла отвести глаз от ладоней Чарльза. По краям сознания всплывали солнечные блики, каменные плиты и запах растворителя. - Пальцы теперь как у дальнобойщика. Почти ничего не чувствуют.  Эмме вдруг перестало хватать воздуха. Между бедер зарождался острый спазм. Вот если бы он потрогал ее сейчас… Она подняла глаза и по стеклянно заблестевшему взгляду Чарльза поняла – он все прочитал. Щеки стали горячими, а собственное сердцебиение почти оглушило ее. Его рука медленно вернулась к знакомому месту возле каймы ее трусиков. Оно, оказывается, еще помнило его прошлое прикосновение – там, во дворе. По телу Эммы прошла крупная дрожь. - Не бойтесь, Эмма... Я ничего не требую. Просто хочу доставить вам немного удовольствия… Она оперлась рукой о стол, а он завел ладонь под тонкую ткань. - …И удовлетворить ваше… любопытство. Сил отстраниться не было. Царапающие прикосновения к коже возбуждали так сильно, что у нее подкашивались ноги. Его шершавые пальцы плотно соединились с бархатом ее половых губ - жесткие подушечки с зазубринками-трещинами медленно обрисовывали их чувствительные края. От этих саднящих ощущений Эмму пронзало током от головы до пят. Она беспомощно застонала, чувствуя, как изнутри ее снова прокалывает теплой стрелой предвкушения - еще мгновение и на его обожженную кожу потечет ее смазка. Вам нравится? – спросил он ее мысленно; его телепатический голос был довольным и слегка насмешливым. Боже, Чарльз, просто продолжайте, раз начали… - Вы должны сказать «Пожалуйста, Чарльз, продолжайте», - произнес он уже вслух. - Пожалуйста, продолжайте или я сломаю вам руку… Он тихо рассмеялся своим низким смехом, возвращаясь к упоительной пытке. Шершавые пальцы проникли глубже, болезненно-сладко задевая и цепляя нежную слизистую. От этих раздражающих прикосновений в каждой сопричастной клетке зажигались искры. Уверенная рука Чарльза поглаживала и дразнила, исследуя ее щелочку, теперь уже влажную, как тропический лес, и стремительно опухающую под круговыми движениями шероховатых подушечек. Эмма закусила губу, чтобы не вскрикивать после каждого их смещения, особенно когда какой-нибудь из пальцев оказывался внутри нее - пока еще как будто случайно. Судя по ровному, но тяжелому дыханию Чарльза, его полуприкрытым глазам и неправильной формы выпуклости под брюками, ему тоже приходилось нелегко. Внизу живота вслед за электрическими разрядами начал нарастать многообещающий жар. Пальцы Чарльза спустились вниз и начали толчками входить в ее вагину, предвосхищая ее желание и выводя полноту ощущений на новый уровень - она выгнулась, судорожно вдохнув воздух, и шире развела бедра. Он подключил к ласкам вторую руку, немного более прохладную. После нескольких сводящих с ума вступительных аккордов по разгоряченным ноющим клавишам ее согретые пальцы безошибочно вышли на самую чувствительную точку клитора. И уже без всякой жалости и осторожности грубо атаковали ее - будто спичку соединили с коробком. Удовольствие было настолько острым, что Эмма проснулась. *** Ничего себе вздремнула. Немного полежав и почти придя в себя, она села на постели. Ее трусы между ног были влажными, кожа под коленными сгибами тоже. Ее взгляд остановился на прикроватном столике - рядом с кремом для рук лежал, тускло отражая свет ночника, откуда-то взявшийся здесь ее жетон из ЦРУ. И прежде чем она успела вспомнить, что это жетон Джин, ее бросило в холод. Что это такое вообще, она мечтает о сексе с Чарльзом Ксавье круглые сутки, стоило ему едва дать понять, что он не против. А ведь он еще даже с кресла не встал. И когда он встанет, ты ляжешь. Причем сразу. В эйфории от своего выздоровления он попытается еще раз, наудачу, и ты этим воспользуешься, потому что черт знает когда представится новый случай. И даже если не попытается, а просто обнимет тебя – а он это сделает – все сразу станет ясно. И ты будешь трахаться с ним столько, сколько он попросит, делая вид, что это ничего не значит, и изредка давая понять, что он для тебя всего лишь инструмент. И это будет жалко, потому что другие инструменты тебе не нужны.   В интрижках с эмоциями нет ничего особенного. Дело не в этом. Ты же сама когда-то решила, что в этой жизни дел с Чарльзом Ксавье ты иметь не будешь. Самое время вспомнить, почему. Эмма закрыла глаза, воспроизводя в памяти осенний день, когда ее привезли в Лэнгли. Чарльз и Эрик тогда все время держались рядом друг с другом. Они уже опомнились от оцепенения из-за гибели молодого мутанта из их команды от рук Шоу, и явно прикинули какой-то план. В присутствии военных и сотрудников секретных служб от них отчетливее, чем когда-либо, веяло их общей энергией сдержанного вызова, едва не переходящего в открытый. Как будто они всего лишь некоторое время назад - не очень давно - осознали, что они далеко не простые ребята, особенно когда вместе, и они заставят с собой считаться и тех, кто смотрит на них свысока, и тех, кто еще не знает о них. Эта убежденность была не то чтобы необоснованной. Именно тогда Эмма поверила (а не просто предположила с определенной вероятностью), что у кого-то есть шансы справиться с Себастьяном Шоу. Они сидели рядом у одной стены, она у другой, через угол. Директор ЦРУ Маккоун едва кивнул в их сторону, когда вошел. - Что она еще умеет? Эрик и Чарльз почти одновременно повернули к ней головы, Эрик даже выразительно поднял бровь. Ей пришлось подчиниться - встать и принять алмазную форму. - Сногсшибательно. И что делать с подобными объектами? Эмма перевоплотилась обратно, а Чарльз и Эрик переглянулись. - В процессуальном законодательстве штата содержатся все необходимые ответы, - пожал плечами Чарльз. - А мы уже получили от нее все, что было нужно. «Интересно, - прочла Эмма в мыслях сидевшего в дальнем углу Страйкера, - возьмет ее раскаленный резец или алмазная циркулярка. Надо как-то попробовать это проверить». «Мы должны будем ее выдать. Но если она умеет то же, что и этот, мы будем идиотами, если выдадим ее живой», - размышлял между тем Маккоун. Она взглянула на своего собрата по способностям, иронически улыбнувшись. Но Чарльз уже переключил все внимание на девицу, которая была с ними в России и теперь, запыхавшись, неловко застряла в дверях кабинета. Все еще хочешь его обслужить? А почему сразу не отсосать Джону Кеннеди? Что споешь ему перед этим? Эмма представила себе, что в ЦРУ привезли не ее, а какую-то другую девушку - с такими же, как у нее, способностями, но попроще, помладше, не такую эмоционально устойчивую и с более низким болевым порогом, зато с куда более разнообразным набором вещей и людей, которые ей еще дороги на этом свете. Смертельно напуганную и испытывающую гораздо меньшее, чем Эмма, любопытство, что будет после смерти. Получалось немного похоже на подросшую Джин. Эмма представила себе, как эта девушка, услышав эти мысли, падает перед Чарльзом Ксавье на колени и начинает плакать - пожалуйста, не оставляйте меня им, они же убьют меня. Возможно, он бы брезгливо отстранился, стремясь как можно скорее вернуться к сальным мыслишкам о русоволосой агентке. Либо, что вероятнее, он бы бросился поднимать эту девушку, подчиняясь тому, что считал эмпатией, и стал бы утешать и уговаривать, что с ней все будет в порядке, а ей нужно просто успокоиться и немного потерпеть. Она рассмеялась, поняв, что не может выбрать, какая из реакций ей менее отвратительна.  Эмма мысленно вернулась немного дальше по временной шкале – в дом русского генерала, где ее захватили в прошлом году. Почувствовала железные оковы на плечах, судорогу и стеклянный хруст собственной шеи. Внимательно всмотрелась в лицо Чарльза, который пытался приказать Эрику прекратить пытку. Но так и не попробовал остановить его телепатией. Ну, потому что он был, в принципе, готов, что Магнито дойдет до конца. Изменилось бы что-нибудь, если бы Эрик тогда все же прикончил ее? Ответы на ее вопрос лежали в коридорах этой огромной дачи и у ее ограды – двое убитых, семеро раненых. Если Ксавье казалось, что он чем-то принципиально отличается от Шоу или Леншерра, это было не более чем иллюзией. А она была для него примерно как эти русские солдаты. Только гораздо хуже. На них он хотя бы не смотрел с такой брезгливой жалостью, как на труп кошки в помойке. Ей надо в душ. Раздеваясь, Эмма с отвращением отбросила в сторону шелковую сорочку и мокрые трусики. Стоя под прохладными струями, она решила освежить еще одно воспоминание, недавнее - когда она привезла Джин в школу. Выслушала спич «мне не о чем говорить с тобой», снова сосредоточенно изучая выражение лица Чарльза. В холодных голубых глазах, помимо злости, было некое повседневное, входящее в должностные обязанности презрение. Смотри, думала она, это и есть его истинное отношение к тебе. К тому, что ты есть на самом деле. Ко всем таким как ты. То, что он слегка запал на тебя, потому что ты помогаешь ему вылечиться, ничего не меняет. Было бы удивительнее, если бы этого не произошло. Но едва ты сделаешь что-то, что не впишется в его картину мира, он отбросит тебя прочь. Как уже отбросил Эрика Леншерра и собственную сестру. Он, видимо, неплохо обращается со своими студентами. Но он сделает из них собственные подобия, которые когда-нибудь встанут в битве против тебя. Джин здесь не место. Когда она закончит свои дела, то заберет ее. Если потребуется - без разрешения Магнито. Чарльз прав: девочка любит ее сильнее и пойдет за ней. У нее еще будет время воспитать ее правильно. Заканчивая сушить волосы, Эмма вспомнила выгоняющего ее из Вестчестера Чарльза еще раз. Он же был тогда в идеальном состоянии. Даже лучше, чем если бы просто был мертв.   Эрик Леншерр, кстати, пока что был достоин примерно того же, только хуже. Пусть даже в голове у него сразу мог быть этот план: внедрить ее в Вестчестер к моменту, когда там заново построят Церебро. Все равно он не делился с ней. Машину, если верить мыслям Хэнка Маккоя, должны были запустить сегодня-завтра. А значит, наступало время действовать по-настоящему. Совсем еще свежие впечатления Эммы о Вестчестере и Чарльзе Ксавье уже превращались в ее разуме в подобие бесцветных старых газет с фотографиями вышедших в тираж кумиров - возможно, когда-то подростком она неровно дышала к кому-то из них, но это все было как бы уже не с ней. Ее мысли опять могли похвастаться упорядоченностью и четко выстроенными приоритетами. Она забралась под одеяло и почти сразу уснула, холодная и успокоенная - насколько это было возможно под крышей дома ее врага. *** На следующее утро Эмма рано покинула Вестчестер – задание номер четыре, подразумевающее перевод разбросанного по США и всему миру имущества Себастьяна Шоу и Клуба Адского Пламени под контроль Братства и Магнито, действительно постоянно требовало ее личного присутствия то в Аргентине, то в Германии, то в Бостоне, то в Калифорнии, то в Техасе, то в Нью-Йорке. Хотя, слава небесам, большей частью в последнем, как сегодня. Но после пары нехитрых нотариальных удостоверений в конторе на окраине почти на границе с Нью-Джерси она и Риптайд вместе взяли такси до Верхнего Ист-Сайда к одному из новых отелей, который давно просился его оценить. Однако член ее любовника, глянцевого, как журнальная картинка, сегодня причинял ей крайне ограниченный набор ощущений в диапазоне от онемения до легкой болезненности, а его скорее ритуальные попытки разогреть ее все без исключения пробили мимо цели. Их ни к чему не обязывающие отношения длились больше четырех лет, Себастьян не возражал, раз уж сам фундаментально предпочитал иллюзии. При этом энергии ему самому хватало на что угодно, а от чужого удовольствия его самолюбие очень давно никак не зависело. Но он все равно в разы лучше расслаблялся именно в видениях: Себастьяну нравилось думать, что из-за приевшейся ему за его долгий век обыденности и их разнообразия. Это все, конечно, тоже играло какую-то роль в его пристрастии, как и его отмершие эмоции, и другие интересные конструкты сознания. Но когда, несмотря на все это, бессознательно тебя все равно примораживает от любой вероятности лжи при любой обратной связи, твой член - при наличии вариантов - сам за тебя выберет наиболее безопасный из них. В данном случае - иллюзию, в которой твой партнер, обеспечивая тебя кайфом и ничего себе не ожидая, ничего не может оценивать - а значит, и обманывать. Эмма даже не принимала это на свой счет, поскольку по сути это была довольно безобидная форма контроля из всех тех, что были ей знакомы. К тому же просто трахаться Себастьян мог с кем угодно, а таким способом только с ней. Но они с Риптайдом были молоды и бесстрашны, и когда им обоим было некогда или лень искать развлечений на стороне, они помогали друг другу - не то чтобы часто, но более или менее постоянно и всегда с очень, очень запоминающимся результатом. Но, кажется, это перестало работать. Эмма, чуть проскальзывая то пальцами ног, то нежными коленями, уже слегка стертыми, по довольно среднего качества серому шелку простыни, безуспешно воспроизводила в уме одну из наиболее эффективно поддерживающих возбуждение формул – «я-ему-не-нужна-он-просто пользуется-мной-чтобы…-он-мне-не-нужен-я-просто-пользуюсь-им-чтобы…», но с ее телом ничего не происходило - ну пользуется и пользуется, столовыми приборами тоже пользуются, и что. Бедный Риптайд, уже истративший почти все способы удержаться от разрядки, начал уставать и скучать. Эмма еще не теряла надежды и снова меняла угол насаживания себя на его мужское достоинство, как вдруг в ее формуле лицо и тело Риптайда оказались заменены на лицо и тело Чарльза Ксавье. Ей показалось, что у нее посыпались искры из глаз, а внутри, там, где все было уже раздражено бесплодными попытками, ее тут же обожгло первой предупредительной волной наслаждения. «Малыш совершенно не влюблен в нее, он просто берет ее, как вещь, при любой возможности, где угодно…» – у нее закружилась голова. «Не бойся, зайчик, я совсем немного поласкаю тебя вот так, давай только пока не на всю длину, мы просто попробуем и сразу забудем об этом…» - о боже милостивый. Эмма резко поднялась на коленях, заменяя себя на иллюзию - целью этой встречи было закрепить снятие аддикции, а не усилить ее очередным экстазом.  Сидя на кровати и отвернувшись к окну, она слушала рычащие стоны Риптайда, стремительно приближающегося к финальной грани. Чтобы не думать о своей, Эмма обхватила лодыжки руками, прикусила губу и вспомнила лицо директора ЦРУ Маккоуна. Это, в общем, помогло. Вот не возвращаться бы ей сегодня в Вестчестер. Но вечерние пробки они с Риптайдом все равно переждут в ресторане, туда же ей привезут посылку для Джин, а потом, когда она доберется до школы, будет слишком поздно, чтобы Чарльз успел устроить ей что-нибудь еще. *** Было почти два часа ночи, но Эмма не спала. Точнее, она пыталась заснуть. Ее телепатический щит, обжигающе холодный и почти зеркальный в спокойном состоянии, то и дело туманился, по нему начинали расходиться причудливые узоры чего-то вроде инея, непрерывно калейдоскопически трансформирующиеся вслед за изменчивыми грезами засыпающего сознания. В первый раз, когда она осталась в Вестчестере на ночь, Чарльз больше двух часов просто глазел на эти метаморфозы, не в силах оторваться. Но сегодня иней, едва проявляясь, превращался обратно в дымку и исчезал, как след дыхания на холодном оконном стекле – что-то не давало его хозяйке забыться и отдохнуть, и это изводило Чарльза, наверное, даже сильнее, чем даже саму Эмму. Выходом было, конечно, просто не смотреть. Но это было невозможно. Его колебания были долгими. Но некоторые основания для уверенности в себе у Чарльза теперь все же имелись. Прошлой ночью - Эмма, судя по всему, перешла на вечерне-ночной график, чтобы избегать встреч с ним после объяснения - он, как и сейчас, наблюдал за загадочными следами ее недолгих снов, и уловил нечто… Это было нечто вырвавшееся за их пределы, что-то на грани - например, как ирония, только зарождающаяся в характере Джин Грей и пока что плохо поддающаяся любому контролю. Но абсолютно другого рода. Боже, Чарльз, просто продолжайте, раз начали… Вчерашней ночью это обожгло его разум так, что никаких сомнений не оставалось – это была эротическая фантазия. Что он все-таки симпатичен Эмме, было заметно невооруженным глазом. Но, по наблюдениям Чарльза, это не считалось стопроцентно обнадеживающим признаком – и вообще, и сейчас; верным дело было, если интерес пытались прятать. А Эмма просто не удостоила его тем, чтобы что-то скрывать. Но если все успело зайти так далеко… В конце концов, абсолютное большинство его побед начинались с умения сначала озадачить, а потом рассмешить, или в обратном порядке. Почему с Эммой должно было быть по-другому? Плюс тут у него, видимо, уже была фора. Может, она будет рада просто поразвлечься. А он… его в нынешних обстоятельствах устроит что угодно. А там посмотрим. Чарльз направился в гардероб. Открыл ящик для галстуков и достал оттуда кое-что, заготовленное там довольно давно. Хотя все еще непонятно было, что следует считать «давно»… Эти недели были такими короткими и такими длинными одновременно. Спустившись на лифте сначала в кухню за бутылкой шампанского, а потом поднявшись на первый этаж к Эмминым апартаментам, он замер перед дверью. Если постучать, она может просто не услышать через кабинет. Чему именно он поддался в этот момент, он и сам не знал. Может быть, это была какая-то форма осторожности, желание большей предсказуемости и контроля в собственном доме, нечто вроде бы совершенно безобидное, но в то же время не совсем правильное, не без предостерегающего предчувствия - с которым он справился, слегка потянув на себя дверь, чтобы проверить, заперта ли она на ключ. Она оказалась не заперта. Открывшегося ему обзора вполне хватило, чтобы в большом треугольнике льющегося из окна лунного света посреди кабинета почти прямо перед собой увидеть Эмму. Светящуюся белизной своей кожи, словно призрак. Она сидела верхом на стуле - лицом к двери и к Чарльзу. С бокалом виски в руке. В наряде, состоящем только из бюстгальтера на невидимых бретельках и узких трусиков. Эмма Фрост смотрела на него в упор, и было видно, что она изо всех сил пытается не улыбаться. Что же, первый шаг, оказывается, уже сделан. - Добро пожаловать, Чарльз. Каким ветром? - Доброй ночи… видимо, с этим я опоздал, - Чарльз, уже абсолютно презирая себя за неуверенность, которая мучила его всего лишь минуту назад, щелкнул по бутылке и поставил ее на тумбу у двери.  - Верно. - А вот в остальном, кажется, вполне вовремя.