Континент Телепатия

*** К следующему утру ощущение победы у Эммы полностью сменилось ощущением провала. Она пряталась от Ксавье в какой-то луже - как ей это только в голову пришло!, - а когда он ее раскусил, устроила почти классическую истерику. Как будто правда верила, что на ход ее жизни влияла его воля. И даже заставила его это подтвердить. Это было отвратительно. Шанс донести до Чарльза хотя бы часть полагающегося ему безразличия, пусть и небольшой, появился бы, если бы она любезно дала понять, что всякое бывает, как ответила бы любому не заслуживающему внимания ничтожеству - что, разумеется, не давало ничтожеству никаких гарантий, что его просто забудут, а не уничтожат. Но уж точно не вот это. Эмма очень позабавила Эрика, вкратце передав ему содержание беседы – больше чтобы убедить себя, что ничего, что связано с Чарльзом Ксавье, не может быть настолько важным, чтобы это скрывать. Все же будь там поаккуратнее, сказал Эрик. Ей. Это тоже было отвратительно. Но не так. Теперь снова следовало ехать в Вестчестер – уже официально. Но, по крайней мере, уже можно было воспользоваться корветом или лимузином, а не жутким танком шевроле. Когда о ней доложили директору и сразу предложили войти в кабинет, Эмма уже совершенно успокоилась. К тому же Чарльз сразу сказал ей ту фразу, которую она ждала: - Я втайне боялся, что вы не придете. - Чарльз, вам не стоило волноваться - не приехать я не могла. И мне жаль, что между нами возникло недопонимание. Если честно, я не знаю, что на меня вчера нашло. Мы можем начать с чистого листа? - А по-моему, так гораздо лучше. По крайней мере, мы все выяснили, нет? -  В любом случае я готова принять ваши извинения - в том объеме, в котором вы готовы их принести. Интерпретаций у мотивов каждого поступка может быть множество, в конце концов. - Ну, у моих нет большого пространства для интерпретаций. Когда вы привезли Джин, я выплеснул злость на вас всех, почувствовав, что именно в этот раз мне сойдет с рук, раз я нужен вам больше, чем вы мне, - Чарльз усмехнулся в полусжатый кулак и на секунду прикусил согнутый указательный палец.  - Что касается ЦРУ, вы совершенно правы – я все про них знал. Но… я не верил. И поступал, видимо, исходя из этого. Собственно, и ваш нынешний шеф прямым текстом всегда сообщал мне о своих планах, его разум это подтверждал, но и тут я предпочел верить не в то, что видел, а в то, во что хотелось. Для телепата это сродни идиотизму.  - Тогда просто не пытайтесь стать идиотом в третий раз, Чарльз. Вы не могли бы пригласить кого-нибудь проводить меня к моему месту работы? Чарльз нажал вызов помощника. - Эмма, еще один вопрос – как в общем и целом поживает Рэйвен? - Напряженно следит за вашим выздоровлением, - она коротко, но ослепительно улыбнулась. - Это все, что вы расскажете? - Разумеется. Чарльз кивнул. *** - Доброго дня, Эмма. Вы хорошо устроились? - Здравствуйте, Чарльз. Все замечательно, спасибо.  - Может быть, есть что-то, чего мы не предусмотрели? Только намекните. - Архитекторы вашего прекрасного дома уже предусмотрели все – здесь само пространство располагает к концентрации. Других инструментов мне не требуется. - Мой прадед, который его построил, и мой отец, вдоль и поперек его реконструировавший, были бы рады это услышать. Кажется, нас ждет сезон гроз. Я покажу, как легко закрыть окна, если не возражаете. - Конечно, спасибо. Наконец-то дожди. Заметили сегодня какие-нибудь изменения в вашем состоянии? - С уверенностью могу сказать, что восстанавливается работа периферических нервов… - Пальцы и стопы что-то чувствуют? - Пока только пальцы. Но радость от этого все равно трудно передать. Это изумительно, Эмма. - Благодарю. Надеюсь, в ближайшие две недели дела пойдут быстрее. - Тогда не отвлекаю больше. Хорошего дня! - И вам удачных уроков. Это был первый их разговор после ее въезда в апартаменты. Он был идеален. Именно в таком духе и объеме Эмма во время своих визитов была намерена общаться и дальше. Жаль, что это был первый и последний раз. Потому что их сразу начало сносить совершенно черт знает куда. *** - …Потом это место тоже, конечно, станет классной комнатой. Здесь будет кабинет химии. - Отличная идея. Планировка из двух смежных помещений позволит разместить и лабораторию, и лекторий. - В нынешнем виде оно останется еще месяца на два - мебель и оборудование должны привезти только к концу августа. Мы на это очень рассчитываем… Первый этап оснащения, если между нами, оказался сущим бардаком. Мы все еще ждем несколько стендов с наглядными пособиями. - О, неужели. - Причем подрядчики совершенно уверены, что все доставят вовремя, но они так же верили и в прошлый раз… Эмма, это просто удивительно, какой огромный скачок сознания когда-то в детстве мне потребовался, чтобы понять, что чьи-то мысли – это не тайное откровение, как все устроено, на самом деле, и тем более не обещание. И верить им стоит примерно настолько же, насколько словам. Если не хочешь выглядеть полным дураком, конечно. «А расскажи про лемура». «Никаких лемуров. Уверена, кабинет мне будет нужен самое большее месяц, и вы все успеете вовремя». «Это формальный аналог «заткнись», а питомцы – нейтральный смол-ток». - Ничего не говорите, Чарльз. Мне в детстве однажды привезли настоящего лемура, чудесное создание… На самом деле ему отвели целую комнату, примерно как вы мне. Оно постоянно хворало, мучилось и мерзло, но ни на секунду не прекращало искать, чего бы стащить. Однажды он отчаянно захотел торт, который унюхал в гостиной. Там было столько обиды, что никак не добраться. И я решила - инстинкты не ошибаются. Боже, я дала ему кусочек «Грязи Миссисипи». Он сдох через три часа. - Какой ужас. Как звали малыша? - Кейнси. - А вы не думали, что просто выполнили его последнее желание? И… простите, но вы читаете мысли животных? -… А вы нет? Чарльз красноречиво поджал губы и поднял глаза к потолку. - Это как-то прошло мимо меня. Только не говорите, что вы и комаров умеете отпугивать. - Вряд ли это отпугивание в прямом смысле. Чувства страха там как такового нет. - А что есть? - Я бы назвала это простыми, но очень быстрыми расчетами отклонения состояния окружающего пространства от определенной нормы. - Насколько это сложно – видеть мир их глазами? - Ну, вы немногое теряете - разведчики из животных и тем более насекомых никакие. Получать через них информацию – как распознавать Микеланджело в узоре из мозаики в мутном бассейне. Их восприятие не приспособлено. - А приказы? - С этим проще. - Я не могу больше повторять слова «удивительно» и «невероятно». Эмма, посоветуйте синоним, который не будет вас раздражать. - Ну, вы можете, например, почесать себе нос. - Хорошая идея. Но через день меня заберут в упряжку Санта-Клауса. Эмма, а сколько вам было лет, когда вы поняли, что можете читать мысли? - Поняла лет в восемь, наверно, но, мне кажется, стала… сразу. - По моим наблюдениям, это нетипично. - По моим тоже. Я помню себя раньше, чем с рождения, хотя описать это можно только как некие звуки, ощущения, световые пятна. Но эти впечатления - там словно осталась некая дверь... - Туда, где чувствуют мысли животных и вообще все нервные импульсы? - Наверное. Кстати, интересно, можно ли рассматривать это как технику. Попробуйте на досуге, если захотите. Если получится, вы сами вполне могли бы вернуть себе способность ходить. - Думаю, что не смогу… Да, я вот прямо сейчас пробую. Но таких воспоминаний у меня просто нет. Скорее всего, мой мозг вообще не распознает это как информацию, потому что ее нельзя перевести в знаковую систему, и просто игнорирует подобное. Вам не бывает тяжело все это воспринимать – одновременно, я имею в виду? - Как по-другому, я просто не знаю. Если сравнивать… с обычными людьми, общая картина мира все равно формируется довольно похоже. Они же тоже могут приблизительно понять, что чувствует их собака или чем болен сосед. Если дадут себе труд, конечно. Ну а вы как узнали о ваших способностях, Чарльз? - Мне было двенадцать, и я тогда думал, что схожу с ума… *** - Джин больше не докучает вам, Эмма? - Она милый ребенок и забегала на перемене. - Она была так воодушевлена, когда вы позволили ей поучаствовать. Но ваши визиты теперь часто совпадают с уроками, плюс она поняла, что все намного сложнее, чем ей кажется, и от количества энергии нейронные клетки не станут развиваться быстрее. К анатомии… все еще не притронулась. - Это скорее хорошо. Нельзя выбирать будущее после случайного «о, круто», игнорируя свои же склонности. Это неприятно аукается после взросления. - Детям на самом деле достаточно просто знать, что кто-то всегда рядом. - Или им тринадцать и они не выносят мысли, что одноклассники решат, что они все еще держатся за чью-то юбку. - Пари? - Какое пари? Вы же держите блок. - Кстати, об этом… я думаю, стоит все же вернуть вам доступ к разуму Джин. Если вам будет нужно, вы же все равно найдете, как прочесть его. Ну а с определенными вещами вы стопроцентно справитесь лучше меня. - Как сочтете нужным. Но определенные вещи были определены примерно полгода назад. Так что критической необходимости нет. - А пари? - Лезть в голову ребенку ради забавы, просто чтобы доказать свою правоту? Я в деле. - Так, дружок. Покажи нам, почему ты больше не ходишь хвостиком за мисс Фрост, хотя она теперь на расстоянии вытянутой руки… - …О, вы проигрываете с таким разгромным счетом. Даже жаль, что не было ставок. Но выражение вашего лица бесценно, Чарльз. - Это не проигрыш - одно другого никак не исключает. - Об этом надо было думать перед пари. *** - Говорят, Алан Ходжкин снова в номинантах. Мило его прокатили два года назад, помните? Мне кажется, Эмма, этот год будет его - чувствую, знаете… спинным мозгом. - Ну, нам с вами, в отличие от остального мира, не нужно ждать раскрытия списка номинантов пятьдесят лет. Ходжкин абсолютно точно в нем. Но и Линен тоже. - О. Тогда химикам стоит слегка расслабиться – если его распределили в номинацию по медицине и физиологии, никому из них не придется бороться с таким слоном, как синтез холестерина. Я думаю, его Нобелевка – вопрос лишь времени. - А вот все практикующие медики, кажется, могут смело откладывать наброски своих спичей. - Да, против таких исследователей у них в этом году шансов мало. Но вот бы Ходжкин посмеялся, если бы узнал, что его не менее чем восьмилетний опыт с потенциалами действия на клеточных мембранах способна воспроизвести тринадцатилетняя девочка, причем по факту, можно сказать, даже с измерением. И сразу на теплокровных. Хотя в отношении вас я не стал бы утверждать с уверенностью… - Я не ослышалась – вы сейчас сказали, что я подобна кальмару? - Только сек... Мы оба вообще-то. Причем в моем случае это только роль опытного образца кальмара, а вот ваша… Сколько сопоставимых номинаций, касающихся нервно-метаболических процессов, могли бы получить по результатам вашей работы вы? Я насчитал семнадцать. - Я бы сказала двадцать три. - Ну, я хотя бы ошибся не на порядок. - Исследования Линена длились дольше опытов Ходжкина как раз на порядок, так что коллеге я пожелаю очень большой удачи. Кстати, раз уж мы тут сразу о жирных кислотах, ионах натрия и морепродуктах… вы не могли бы на некоторое время добавить их побольше в ваш рацион? Скорее всего, это помогло бы работе. - Разумеется. Могу ли я попросить вас лично проконтролировать качество и достаточность поступления микроэлементов, скажем, завтра, около восьми вечера, в малой гостиной? - Буду очень рада, Чарльз, - Эмма подняла глаза, откладывая карандаш и закрывая тетрадь с записями и зарисовками. - Со своей стороны могу предложить прекрасную тему, которую можно было бы обсудить – прошлогодняя медицина и физиология. Какие у вас об этом были тогда мысли… - Зачем же ждать до завтра, - Чарльз побарабанил пальцами по столу. – Мне, конечно, следовало бы искренне радоваться, что генетика как наука продолжает получать то мировое внимание, которого оно по праву заслуживает. Но как у ученого, телепата и мужчины у меня есть пятьдесят одна причина от этого воздержаться. - Ну, мисс Розалинд Франклин в любом случае не смогла бы прибыть ни на церемонию, ни на ужин... - Но по отношению к ней эта история так и продолжается в духе натурального блядства, - поморщился Чарльз. Эмма задумчиво улыбнулась. - Не могу с этим не согласиться. Но большую часть своей карьеры она уже хорошо знала, куда она попала и на что шла. И я имею в виду совсем не вред рентгеновского излучения... *** На следующий день с утра она позвонила и передала извинения, что приехать, к сожалению, у нее сегодня не получается. Чарльз считал сигналы и больше не пытался приглашать ее поужинать вместе, но в целом это ничего не меняло.  Все вокруг теперь снова казалось таким простым. Он по-прежнему ощущал горечь, когда в голове сами собой всплывали воспоминания – вот в этой комнате они с Рэйвен когда-то сожгли драпировку фейерверком, а сейчас на это место повесили карту мира, а вот опять под пальцами почти незаметный неровный изгиб на щипцах для льда, которые Эрик когда-то для смеха завязал едва ли не бантом, а потом вернул обратно. Но, видимо, брать эти щипцы в руки поводов у Чарльза поубавилось, а еще теперь как-то само собой разумелось, что и Эрик, и Рэйвен - это другие, взрослые люди, каждый день делающие свой выбор - и оставляющие ему свой. И ему не надо, помня боль разрыва, каждый раз заново переживать этот разрыв, безуспешно пытаясь простить тех, кому и не нужно его прощение. Эрик не захотел приехать в Вестчестер сам – вероятно, ему тяжело, и это нормально. Можно, конечно, было издеваться над собой в духе, что будь тот правда его другом, то просто рассказал бы ему, а не присылал длинноногий чек с надписью «больше я ничего тебе не должен». Но делать этого совершенно не хотелось. Это не имело почти никакого значения в сравнении с чудом, которому Чарльз стал свидетелем. Точнее, слушателем. Но он бы многое отдал, чтобы посмотреть. Оно было таким хрупким и таким неотвратимым. Таким понятным и таким невероятным. Таким сложным и таким естественным. Рождаясь в тайных источниках, оно продолжалось в его собственных нервах. Оно, черт возьми, было исключительно забавным, хотя слишком много обстоятельств его омрачали. Оно объединило людей, у которых было столько общего, что даже когда он не знал об этой связи, он все равно как будто разговаривал с ними. И это все не считая того, что он снова встанет на ноги. Чарльз Ксавье быстро понял, что выразить Эмме Фрост свои признательность и уважение можно было только одним способом. Оставить ее в покое. К сожалению, это было неосуществимо. Он знал, что она все еще злится на него, и покой это никак не исправит. Поэтому каждый раз, заглядывая к ней с визитом вежливости, он принимался болтать все, что в голову взбредет, не обращая внимания на ее сдержанные ответы, пока какой-нибудь из заброшенных крючков не задевал ее любопытство или чувство юмора и не завязывалось что-то похожее на человеческую беседу. Все-таки довольно трудно послать подальше человека, который всегда знает, что ты имеешь в виду, будь то детские воспоминания или пари, дадут ли в этом году Ходжкину Нобеля. По крайней мере, Чарльз до Эммы таких не встречал, то есть на крючке на самом деле был он. А главными причинами ее любезности, видимо, были природная сдержанность, нежелание конфликтов и безусловная покорность приказу Эрика Леншерра. По большому счету она опять была у них в заложниках. Чарльз честно пытался думать об Эмме как о продолжении Эрика и Шоу – с теми же убеждениями, целями и методами. Чтобы естественным образом стать подозрительнее и осторожнее, продолжив держать в памяти злость и обиду. Но и сознание, и подсознание в этом ему дружно отказывали. Эмма была чем-то отдельным, как будто на другом уровне, и интуиция на этом настаивала тверже, чем ФБР на нарушении коммунистами Закона Смита. Абсолютное зло не вынесло бы и трети курса нейроанатомии, и чтобы это видеть, даже телепатия была не нужна. Хотя Чарльз понимал, что его синеглазое бриллиантовое обезболивающее все равно тот еще монстр. Причем куда более опасный из-за скрытых мыслей. И связываться с ним еще глупее, чем входить в клетку к Эрику. Да и к Рэйвен, если уж совсем честно. Чарльз даже думал – может быть, это и есть суть его личности: лететь как чертов тупой мотылек в каждый костер. Но сознание с подсознанием все равно не принимали всерьез угрозу разбитого сердца оттуда, где его, кажется, только что собрали. Он уже знал про Эмму достаточно, чтобы более или менее представлять, с чем имеет дело. Эмма была третьим и самым младшим ребенком в семье неприлично разбогатевшего фабриканта с Северо-Востока. Деспотичный отец лишил ее и ее брата наследства, оставив все старшей дочери, но и ее тоже потом в итоге вычеркнул. Эмма бросила Медицинскую школу Гарварда, выбор которой, по слухам, был главным предметом ее раздора с отцом, и ушла на дно года на два, а потом внезапно всплыла в должности советника, а потом исполнительного директора крупного машиностроительного холдинга. Развернув на его базе производство новейших турбореактивных двигателей, она получила блокирующий, а затем и контрольный пакет акций материнской компании. Отец, говорят, после такого снова переписал на нее наследство – теперь полностью, но малышке Эмме это было уже по барабану, она и так купалась в роскоши, став на несколько сезонов одной из самых ярких звезд светской жизни обоих побережий. Однако потом она снова пропала из публичной жизни, в том числе из перечня учредителей холдинга, хотя продолжала ли она управлять им через подставных лиц, было неясно. Снова она объявилась уже в Клубе Адского Пламени, а по его расформировании главным официальным достижением Эммы Грейс Фрост оказалось наличие ее имени в секретных списках лиц, разыскиваемых КГБ и ЦРУ. В последнем Чарльз до недавнего времени числился и сам. Эмма же, по-видимому, слишком надолго задержалась в Лэнгли и не могла пока рассчитывать стереть себя оттуда без издержек. Единственное, что Чарльз не мог представить - с кем она сейчас, после Себастьяна Шоу. С Эриком - вряд ли, он не мог быть такой свиньей по отношению к Рэйвен. Однако невозможно было даже предположить, что никто не обнимает Эмму по ночам с учетом того, насколько она вся целиком создана для этого. Но также почти кощунством казалось вообразить рядом с таким существом хоть кого-то из ныне живущих. Даже нобелевских лауреатов. Тем более их.