Мефодий Долгорукий и Теорема Вендетта

      Мелодия будильника, под которую пляшет гибкая водяная балерина, обрывается звучным щелчком пальцев. Раннее утро в Колдовстворце едва касается оконных стёкол, окрашивая дворец в тёплые, золотистые тона. В спальне Валентины царит безмятежность, и она глубоко вдыхает, как перед очередной победой. Белые бархатные покрывала покоятся над её фигурой, будто созданы исключительно для того, чтобы обрамить её, словно драгоценный камень.       Самосвалова фокусирует взгляд после пробуждения, и её отражение в зеркальных дверцах шкафа напротив вместе с ней оживает, встречая её воодушевляющим шёпотом: «Ты сегодня великолепна как всегда, Валентина Просыпайся и наслаждайся жизнью».       О, она обожает свою комнату в Колдовстворце. Каждое утро, просыпаясь здесь, она не может не улыбнуться. Это её убежище, её комфортное пространство.       Валентина сладко потягивается в роскошной кровати, закрывая глаза и немного зевая. Вампирам требуется меньше «еды» и сна — один из единственных плюсов её кровожадной сущности. Она долго просидела за домашкой, освежая память. И допоздна за взятой из библиотеки дополнительной литературой, но это как обычно ничуть не сказалось на её бодрости. Зубы немного ноют, требуя завтрак. Белоснежные подушки с вышитым золотым бархатом именем подстраиваются под каждое её движение, стараясь удержать свою хозяйку в царстве снов чуть дольше.       Словосочетание «Валентинов день» она впервые услышала в детстве. В этот праздник родители пытались на 24 часа прекратить взаимную ненависть и создать подобие счастливой и чуть-чуть выпивающей, а не погрязшей в алкоголизме, пары — полевые цветы в старой вазе с трещиной от отца и требование не возвращаться из школы домой до вечера от матери.       Теперь же «Валентиновым днём» она называет каждый день. Каждый день принадлежит ей и её планам на счастливую жизнь. С этой мыслью она встаёт.       Её шаги, мягкие и почти неслышные, ведут в ванную комнату, где светлый мрамор и яркая керамическая плитка встречают прохладой и чистотой. За стеклянной перегородкой находится душевая, надо бы уже накопить на установку ванной. Валентина наслаждается чувством холода, превращающегося в тепло её кожи.       — Давно не виделись, милая! Шампунь и мыло, — приказывает она зеркалу над раковиной, и отражение поворачивается спиной, доставая из шкафчика, которого в ванной на самом деле нет, парочку ярких упаковок. Красавица в зеркале бросает их наружу, и Валентина, поблагодарив её, шагает в душ.       Вода чуть прохладная, чтобы окончательно проснуться. Струи воды касаются кожи, смывая остатки сна, освежая каждую клетку. Валентина всегда использует особый шампунь из смеси асфоделей и полыни, который оставляет за ней сладко-горький шлейф. Ваня говорит, что аромат асфодели какой-то неземной. Будто иной мир оставлял следы в виде их полей. А он астромаг, ему виднее.       После душа Валентина снова обращается к своему любимому альтерзеркалу, заставившего газеты вспыхнуть восторженными заголовками об очередном триумфе Самосваловой. АльтерВаля уже послушно делает себе появляющийся и на лице настоящей Валентины макияж, избавляясь от мертвенной бледности, присущей вампирам.       Возвращаясь в комнату, Валентина разглядывает многочисленные сияющие награды на полках, заставляющие её сердце трепетать и стремиться к лучшему. «Быть вечной значит видеть, как всё вокруг меняется, а ты остаёшься. Быть вечной значит быть всегда безупречной» — эту её цитату трёхлетней давности иногда вспоминают до сих пор, хотя она её немного пугает. Поговорить об этом с другими вампирами ей не доводилось, как и с Кощеем. Каково это — хоронить всё в вечности?       — Не грусти, дорогая, — нежно шепчет шкаф. Валентина останавливает его:       — Я и не грущу, — она хватает со стола подаренную Ваней очередную дорогую безделушку. Ракушка, проигрывающая песни, прям как плеер, только волшебный. — Давай «Леди Совершенство», — говорит она в устье раковины, и оттуда начинает исходить песня из фильма:       Кто от шпильки до булавки, кто от туфелек до шляпки...       Элегантность сама от меня без ума       И весьма почтенный джентльмен седой,       И мальчишка любой.       Валя берёт из шкафа чёрную рубашку с рюшами, сделанную в стиле старинного дворянства, и узкие черные брюки. Прогоняет их через заклинания глажки и чистки катышков.       И когда легко и просто выхожу на перекресток,       Сто автобусов в ряд неподвижно стоят       И гудят машины - красоте салют.       Леди, как вас зовут?       Ярко-красное пальто с пуговицами в форме маленьких черепков — немножко мрачное, но зато с ярким акцентом. Высокие сапоги на шнуровке завершают образ. Этот костюм целиком и полностью подарен Столениным, надо поносить хотя бы разок. День рождения у него сегодня. Но кое-что она всё-таки надела своё, свой самый первый трофей волшебного мира — любимый рубиновый кулон. Смотря в зеркало, она подпевает, пускай не так талантливо как русалки, но зато от души:       Вы само совершенство, вы само совершенство       От улыбки до жестов выше всяких похвал.       Ах какое блаженство, ах какое блаженство       Знать, что я совершенство, знать, что я идеал.       На часах ещё раннее утро, а помимо циферблата имеется счётчик полученных за день комплиментов. Ещё полно времени до завтрака, а значит, можно и попрактиковаться. Чары сушки волос удались не с первого раза, но в конце концов она их оттачивает до успеха. Пышная укладка ложится на лопатки.       Кто ангины и простуды       Лечит лучше чем микстуры       И легко без затей лучше разных врачей всех людей спасает       Летом и зимой лишь улыбкой одной       Из ящика Валентина достаёт флакон с мутно-розовым содержимым и колбу. Духѝ из Зелья Восхищения — её затея, ещё больше располагающая других к ней. Что-что, а в империи имение связей и репутации иногда было решающим. Выпивает к этому зелью антидот (не дай Мара она сама пропитается этим чувством) и немного распрыскивает вокруг себя раствор.       Мысли о вчерашнем первом учебном дне всё ещё тревожат её, аж брови напряжены. Вчера в библиотеке она издалека увидела Северуса Эйлиновича, того, у кого она отбывала наказание в первый день. И он держал в руках невесть откуда взявшуюся у него ту штуку. Многого она о ней не знала, разве что то, что с ней весь прошлый год возился Эл и пару раз чуть не помер, добывая для неё материалы. Это с его слов, когда он был под так называемым «балтийским чаем». И ещё то, что он пытался эту штуковину представить на конференции в АНМРИ, однако провалился, как и всегда. Зато Валентина не проваливалась, и, что её очень раздражало до боли в зубах, её наставница Рита Афанасьевна как будто нарочно жалела его из-за фиаско, чтобы разбудить в ней зверя.       Дети могут стать взрослее, только я не постарею       И опять и опять будут все вспоминать       И мечтать о встрече, пусть пройдут года,       Не забыть никогда!       Это просто возмутительно! Каждый раз, когда Рита Афанасьевна начинает успокаивать Эллиота с этим раздражающим сочувствием на лице, у Вали в груди вспыхивает гнев. Почему её достижения должны теряться в тени его крахов? Почему она должна видеть горечь в глазах наставницы из-за неудачника? От этой тупой бесполезной жалости, отдаваемой ему, сводилась челюсть, и клыки вырывались наружу. Даже на фото газеты у неё от этого получилась до того хищная, пусть и слава богу бесклыкая улыбка, будто после колдографии она немедленно пойдёт и сожрёт мелкого за то, что её учительница не смотрит на неё в момент триумфа, а сердобольничает с этим несуразышем!.. И вообще, что этот его проигрышный бесполезный мусор забыл в руках у постороннего в библиотеке? Она делает глубокий вдох. Это не её дело. Погоды не делает, что там и как с Эллиотом и его барахлом.       Валентина бросает взгляд на потолок, украшенный вырезками из газет и журналов с её изображением. Она перечитывает свои любимые цитаты, чтобы задать себе настроение на день и забыть о том, как её бесит жалость к людям:       «На этом фестивале меня не покидала мысль: когда Валя берётся за создание зелья, сама магия замирает в ожидании её шедевра». «Если будущее алхимии в нашей стране имеет представителя среди школьников, то приходит на ум одна рыжая кареглазая улыбчивая персона...»       Вы само совершенство, вы само совершенство       От улыбки до жестов выше всяких похвал       Ах какое блаженство, ах какое блаженство       Знать что я совершенство, знать что я идеал!       Пора выходить. Песня затихает, оставляя Валентину с чувством удовлетворения.       Она берёт сумку из кожи горного дракона (она уже не помнит, кто из её многочисленных поклонников и когда её подарил) и выходит, стуча по полам сапогами. Снаружи её ждёт Ваня — как всегда весь в чёрном, будто туннель ходячий, разве что тёмно-красный пиджак выделяется. Наверное, она в своём пальто выглядит очень гармонично.       Иван Столенин, её одноклассник, сын министра военных сил и совсем чуть-чуть больше чем друг, Валентину умеренно раздражал, как комар над ухом. Он один из тех везунчиков, кто родился под счастливой звездой в золотой рубашке. У него всегда было всё — деньги, фамилия, власть. То, что ей достаётся с натугой, со скрипом, с усилиями, у него просто есть. Разница между ними архичудовищная, подчеркнуть двумя чертами. И это иногда проявляется в таких, казалось бы, мелочах, аж ум за разум выходит. Что и говорить, Ваня не способен отличить масло от маргарина, о существовании последнего узнав случайно!       И хотя ей дела нет до того, что говорят другие люди, не у неё одной к нему такое отношение. Кто-то говорил, что психомагов, в особенности его, лучше обходить третьей стороной (недоброжелатели, которых и у неё полным полно, ведь она отчасти знаменитость), кто-то называл их идеальной парой (придурки), а кто-то считал, что это Самосвалову нужно обходить вообще десятой стороной (сверхпридурки). С её колокольни не прав был никто — с каким бы подозрением и недоверием все ни относились к волшебникам, изучающим психомагию, Иван, как и остальные, редко рисковал совершить какую-то пакость просто так. Сколько бы она ни просила дополнительно нагадить кому-нибудь из своих неприятелей, получала жёсткий «от ворот поворот». Мол, с мозгами шутки плохи.       Назвать их отношения любовью — всё равно что наречь кружево золотом. Внимание и ухаживания сына министра иногда настолько своеобразные, что хочется съездить шипастым ботинком по морде за такое. Временами милые, но только под приправой его статуса и щедрости. Самосвалова не имеет проблем с тем, чтобы не только самой добиваться своих целей, но и великодушно позволять другим ей с этим помогать.       — Доброе утро, — Ваня поправляет очки, бегло оглядывая её. — Приятно знать, что ты оделась для меня, — после такого заявления ей в голову приходит мысль заводить счётчик дебильных фраз. В его руке сжата газета, наверняка опять что-то на военную тему. Бывала Валентина как-то раз у него в комнате, от и до нашпигованной подобной ерундой. Второй раз в его обитель не тянет.       — Размечтался, — фыркает она, откидывая волосы назад. — Неужто тебе уже восемнадцать стукнуло. Поздравляю с тем, что все эти мучительные годы Земля тебя терпела. Я б не смогла.       — Нахалка, — Ваня принимает от неё подарок в чёрной коробочке, отправляя тот в свою комнату с помощью волшебной палочки. Чернила из желчи мантикоры, добытые и сделанные по чистой случайности.       Эллиот, конечно, жалкий, но тусовки с ним — будто какой-то несусветный необузданный артефакт, валяющийся в пыльном углу без дела, о котором вспоминают по случаю и без. Как в каком-то нелепом сюжете про Мистера Бина, приводят к настолько нелепым событиям, что от смеха пупок развязывается. Ваню он дико бесит (поэтому не стоит говорить, откуда у неё взялась желчь мантикоры), но что поделать — Валентина может себе позволить провести время так, будто у неё впереди целая вечность. Если он хочет с ней общаться больше, пусть догоняет.       Склонив голову набок и внешне оставшись совершенно равнодушным, он мягко притягивает её к себе за плечо и указывает на отражение в окне.       — Выглядим как пара.       — Ну не парабола же, — в духе тех, кто выбрал в качестве специального предмета магическую инженерию, отвечает она, заставляя глазки Столенина забегать как у какой-то нелепой игрушки. — А тебя ещё кто-нибудь поздравил?       — Да, — подтверждает он, поворачивая голову в сторону. — Не думал, что я уже в том возрасте и положении, когда мне на день рождения уместно дарить коньяк, — он слегка усмехается, в глазах затанцевали чёртики. Валя с подозрением прищуривается — тот Столенин, которого она знала, на месте бы раскритиковал дарителя до талого, что несчастный бы передумал когда-либо что-то кому-то отдавать, а по коридорам ещё долго бы отзывались плачевные всхлипы. Тем более учитывая контекст — если кто-то узнал, как они угодили в неприятности в первый же день в Колдовстворце, и решил таким образом его подколоть, реакция бы была как у быка, которому хорошенько поводили по морде китайским флагом. Иван далёк от алкоголя и тогда позволил максимум танцуй-шампанское, годящееся и для детского утренника. Стоит ли упоминать, что он всё происходящее скорее терпел и, разумеется, только чтобы с ней время провести.       — О... — вздыхает она так, чтобы было неясно, одобряет она подобный жест или нет.       — ХО, — Ваня её поправляет, ничуть не теряя задорный блеск глаз и нагоняя подозрение, что коньяк уже пошёл на дело.       — Что у нас сегодня?       — Магический бой и сдвоенное Зельеварение, Артефакторика, спецпредметы и под вечер ориентация по местности... — от которой он, естественно, освобождён, что не может не злить некоторых в классе. ОПМ — один из общепринято нелюбимых предметов. Мало кому приносит удовольствие идти чёрти куда, затем создавать топографическую карту согласно местности, описывать, что водится, растёт, климат и так далее. Валентине этот предмет приятен, ведь благодаря нему она куда меньше тратилась на ингредиенты, зная, где некоторые можно добыть самостоятельно. — О, Мефодий, привет, — Валя только-только замечает, что к ним подошёл Долгорукий. У него, на её взгляд, есть всего две запоминающиеся черты — модельная, лучезарная (с такими-то добрыми янтарными глазами) красота и бархатный характер.       Ей всегда нравилась кадетская форма в Колдовстворце, сколько бы кадеты ни жаловались, что их завуч заставляет это носить. Меф носит форму очень аккуратно, и ему она идёт. Белая рубашка с вышивкой на воротнике и золотыми пуговицами, тёмно-синий жилет с золотыми кантиками, такого же цвета мундир с красными и золотыми вставками, шевронами на плечах и высокой стойкой-воротником. Кожаный широкий пояс с золотой пряжкой и эмблемой школы, тёмно-синие брюки с красными лампасами и кожаные сапоги с похожими пряжками. Наверное, уходило много усилий на то, чтобы сохранять форму в достойном виде, но результат определённо того стоит.       — Если уже завёл здесь знакомства, расскажи с кем. Я назову тех, кто стоит твоего внимания, — Иван это говорит так, будто ему есть до этого дело. У Валентины возникает странное чувство от этой мысли.       — Пока только с орущими под окном липелугами, — с лёгкой улыбкой отвечает Долгорукий. Точно, кадетское жилое крыло неудачно выходит на один из лесов.       Она не понимает, при каких обстоятельствах Столенин, старший сын министра военных сил, вообще начал общаться с ничего из себя не представляющим Долгоруким. Последний всегда отшучивался, иронизировал над самим собой и, если что и говорил, почти не сообщал о себе никакой информации. Что Самосвалова могла о нём сказать, так это то, что каким-то образом с Ваней они знакомы ещё с его первой школы магии до Колдовстворца и что он из семьи анти-магов, как и она. И то, это ей сообщил Ваня. Меф не вызывает у неё ни капли доверия, хоть и не сделал ничего дурного. Хорошо, что он учится на кадетском — совместных уроков у них будет мало, а значит, меньше необходимости общаться с никем. Обычно кадеты сами относились довольно надменно по отношению к ученикам общего факультета, но с Мефодием всё было как-то не так. Долго он здесь не протянет, наверное.       Втроём они оказались в столовой минут за десять, перейдя по мосту, заваленному обычным для местного климата густым туманом, и спустившись на летающих стульях на первый этаж. Привыкнуть к этому туману невозможно, хоть Самосвалова и учится здесь немало лет. Чувство першения в горле, в нём пропадают запястья, даже идти тяжело, будто под ногами то ли нет ничего вовсе, то ли какие-то невидимые препятствия. Несмотря на элитность этой школы, не все хотели учиться именно здесь. Погода тут ни в сказке сказать ни пером описать какая отвратительная. Вчера было ещё ничего, но это исключение.       До того, как к Столенину кинется гурьба желающих завладеть его вниманием и удивить своими дарами сына всем известного министра, а также на фоне устроится группа желающих позакатывать глаза на всю эту процессию, Валентина юркает в отдельную столовую для вампиров.       Кровь, кровь, кровь, кровь. Вот из чего состоит посмертный рацион любого вампира. Без исключений, без поблажек. Даже вампирское вино — всего лишь кровь опьянённого существа. Если бы она разговорилась об этом с кем-нибудь из той её жизни, когда она была человеческой девчонкой, у любого бы пошли мурашки.       Эта тёмная комната без окон, в которую навеки въелся запах железа, заставляет судорожно сглатывать. Другие вампиры находили эту среду очень комфортной, но Валентина... что ж, она очень быстро управляется с предоставленной на завтрак оленьей кровью и ретируется торопливо и нервно, как пташка из клетки.       Хотя бы боль в зубах проходит от этого мерзкого ежедневного ритуала. Привыкнуть к вкусу крови, если ещё помнится, как ребёнком всё бы отдал за пломбир или пряники, тоже невозможно.

***

      Кощей Бессмертный медленно оглядывает аудиторию, заставляя каждого ученика почувствовать взгляд его водянистых глаз. В зале царит напряжённая тишина, нарушаемая только шорохом открывания учебников и скрипом старинных деревянных скамеек. Валентина сидит в первом ряду, внимательно наблюдая за преподавателем.       — Что, соскучились за лето по моему предмету? — спрашивает он, и его голубоватое лицо чуть светлеет, когда поднимаются уголки губ. Он приглаживает зализанные назад белоснежные волосы. Его голос звучит, как трескающийся лёд — так неотвратимо, холодновато. Создаётся впечатление, что он не принадлежит этому тонкому, словно вылепленному из голубоватого воска телу. На мелких он всегда производил то ещё впечатление, похожий на развязанную мумию.       — Ага, чуть не облысели со скуки, — доносится с задних парт, и смешки раздаются по залу, как неумелая игра на пианино. Кощей хмыкает, довольный старой доброй остротой. Что скрывать, Валя тоже себе позволила улыбку. Казалось, будто эта шутка про Лысого Кощея никогда не устареет, как и её долговечный виновник.       — О, понимаю вас как никто другой, — весело соглашается он, и волна хихиканья заражает даже до этого смирно сидящего рядом с Валей Ваню. Наконец, Кощей начинает урок, о чём свидетельствует знакомый всем хлопок ладонями. — Сегодня начнём с теории. Магия стихий, — на доске зажигаются эти два слова без малейших усилий со стороны директора. — Будет основной темой в этом году. Восьмой класс по программе наитруднейший, но я готов помочь каждому из вас с трудностями. Стихийное колдовство — это гораздо более сложное искусство, чем каждый из вас уже успел подумать, — он снова проходится глазами по каждому студенту, оставаясь почти неподвижным в течение урока.       Делает паузу. В этот момент кто-то с задних рядов шепчет: «сложнее походу только наши домашние задания». Кощей лишь качает головой, как будто эта шутка была не в первый раз.       — В случае волшебников, стихия — это воплощение энергии, обладающее собственной волей. Такое колдовство — не простое управление огнём, водой, землёй или воздухом. Это умение понять их суть, их природу, их волю. Вам предстоит научиться не только призывать пламя, но и убеждать его гореть по вашему велению, подчинять себе водяные потоки, раскалывать и перемещать землю, управлять вихрями. И, конечно, избегать того, чтобы всё это вас не убило, за чем я обязуюсь проследить, — звучит обнадёживающе. Валентине пусть и не очень нравится этот предмет, но это отлично компенсируется старательностью и талантливостью такого учителя, как Бессмертный. — В какой-то мере этот курс сродни Некромантии. Дело будет не только в том, насколько хорошо вы машете палочкой, но и в вашей силе воли, в вашей концентрации. Об этом написано в учебнике, но я рекомендую порыскать в библиотеке собрания соответствующих медитаций, — и вот уже ручка Столенина шуршит по тетради. Он оставляет себе заметку, хотя Самосвалова уверена, что это показуха. Память у него фантастическая, как и злопамятность. — Пока что делайте конспект первых двух глав. Ваня, — вдруг обращается директор к Столенину. Взгляд его с тетрадки перебежал к неподвижной тёмной фигуре Кощея. — Не хочешь показать, что уже умеешь?       Иван отодвигает их скамейку и в несколько по-гвардейски выверенных шагов оказывается рядом с Кощеем. Валентина прищуривает глаза, рассматривая высокую фигуру Вани. От него можно ждать чего угодно, в Кощеевом предмете он один из лучших в школе. Её ожидания высоки — она уверена, что Столенин сможет удивить всех, если захочет. Она и не пыталась занять пальму первенства в дисциплине Магического боя, поэтому позволяет себе просто наслаждаться шоу.       Ваня стоит перед классом, выпрямившись, словно рельсу проглотил. В зале замирает лёгкий шёпот, а Кощей наблюдает за юношей так внимательно, будто психиатр за пациентом.       — Для этой демонстрации мне потребуется больше пространства, — говорит он, свысока глядя на весь класс. Валентина ощущает в этом моменте что-то почти театральное, как будто Ваня готовится сыграть роль. Кощей кивает, и стены зала медленно начинают раздвигаться, как будто растягиваются по воле невидимого механизма, предоставляя больше места для манёвров. Бессмертный уже не в первый раз проворачивает этот трюк, но завораживает каждый раз. Всё-таки это потрясающе высокое мастерство — колдовать без слов, палочки и жестов рук, по прихоти рассудка. Парты и скамейки с тем же темпом придвигаются к стенам, Валя по привычке придерживает канцелярские принадлежности их обоих. Сейчас вообще нужно по-хорошему сосредоточиться на «Основах стихийной магии», а не по класссу на скамейках разъезжать. Она пролистывает пятьдесят страниц до третьей главы и приходит к выводу, что тут не основа, а все три кита. Впрочем, для темпа её школы ничего удивительного. Нужно будет снова варить зелья от мозолей на руках — использование самописок Кощеем не приветствовалось. Зато это отличный способ подзаработать на свои хотелки — в деле бизнеса играет свою роль репутация.       Иван вытягивает палочку, держа её в правой руке, словно она является продолжением его тела. Он произносит два заклинания подряд чётко и громко, делая выпад вперёд и направляя палочку на пол:              — Aquam invocare, terram relinquere!       Середина пола зала превращается в круглое подобие бассейна, наполненного тёмной, неподвижной водой. Заклинание запомнить несложно, учитывая, что изучение латыни в школах обязательно класса до четвёртого. Остальные начинают недоумённо переглядываться, но Валентина уверена, что это ещё не всё.       Он делает глубокий вдох и начинает медленно вращать палочкой над поверхностью воды, будто рисуя невидимые знаки. Его движения становятся всё быстрее, и вода в бассейне начинает едва заметно колыхаться, словно подчиняясь невидимому ветру.       — Aquae abyssum dimittere, aquae abyssum dominari... — произносит Иван, его голос звучит тихо, но отзывается в тишине зала. Что-то словно вибрирует в воздухе, вызывая лёгкое покалывание на коже у Валентины. Она чувствует, как холодок пробегает по её позвоночнику, и не отводит взгляд от водной глади, которая начинает бурлить и волноваться, как будто внутри неё пробуждается нечто. Кощей не вмешивается, значит, всё в порядке...       С каждым новым витком палочки и каждым произнесённым словом, вода начинает подниматься, образуя тонкую, вращающуюся воронку. Сначала движение воды медленно и плавно, но затем оно начинает ускоряться, пока воронка не превращается в столб, стремительно поднимающийся ввысь. Валентина затаивает дыхание, когда видит, как этот водяной столб приобретает очертания огромного змея, сверкающего полупрозрачными чешуйками.       — Aquae abyssum draconem dimittere... — голос Ивана становится громче, и змей начинает гибко извиваться в воздухе, его водяное тело сверкает и переливается, отражая свет из окон. Он продолжает водить волшебной палочкой, как художник кисточкой.       — Слышь, Столенин, этот змей-то у тебя здоровый, а вот другой девок небось и не впечатлит, — выкрикивает грубый голос с тех же задних парт. Сквозь глухие смешки уже раздаётся следующая:       — И на кой ляд ты его вызвал, грядки полить?       — Может, он его своему дракону присобачит, — слышит Валя позади и, наконец, отрывает взгляд от своего друга и оборачивается. Мальвина, с которой она не очень ладила, попыталась шуткой сгладить обострившиеся в классе углы, но будто назло звучит всё то же грубое и глумливое:       — А ему папаша точно разрешит?       Разъедающий смех становится ещё громче, и Валентина, снова повернувшись к Ване, замечает, как лицо его слегка бледнеет. Он по-прежнему старается сосредоточиться, но его руки начинают дрожать, будто что-то из него хочет вырваться, и водяной змей на мгновение теряет форму, превращаясь в неустойчивую массу воды. Она замедляет свои движения несмотря на усиленные движения Столенина палочкой, а затем неожиданно становится очень чёткой, тучной, угрожающей и издаёт низкий, угрожающий рык, больше похожий на раскат грома.       — Тише, — неожиданно спокойно произносит Кощей, мгновенно поднимая руку, в его тоне слышится предупредительная нотка, как будто он чувствует, что ситуация может выйти из-под контроля. Но уже поздно.       Змей резко разворачивается, его движения становятся дёргаными и хаотичными. Он внезапно бросается влево, к задним рядам, где сидит тот самый ученик, что позволил себе сказать последнее. Глаза Валентины расширяются, когда она видит, как костяшки Вани белеют вместе с лицом. Кажется, он не хочет, чтобы это существо нападало и пытается прекратить, всё время закидывая голову назад и делая перечёркивающие движения палочкой. Вода в бассейне начинает бурлить сильнее, как будто стремясь вырваться наружу Ваня резко опускает палочку назад в ожидании, что змей подчинится. Однако контроль уже потерян, и огромная стихийная сущность с силой падает на деревянную скамью, разбрасывая троих учеников в стороны, как кегли. Кощей мгновенно реагирует, его глаза сверкают решимостью. Он поднимает руки, и вода, подчиняясь его воле, начинает замедляться, как будто она наткнулась на невидимую стену. Ребята на миг зависают в воздухе и опускаются на землю медленно. Змей продолжает извиваться, метаясь из стороны в сторону, его тело становится всё более неустойчивым. Всё это произошло в считанные мгновения, как в каком-то фантастическом боевике.       — Aquam relinquere, non consilium capiere! — громче чем обычно произносит Кощей, его голос разносится эхом по залу, и магическая энергия рассеивается, порыв ветра пронёсся по классу с такой силой, что чуть не сдул все утренние старания Вали. Змей исчезает, оставляя после себя лишь слабое, едва заметное колебание воздуха и кучу воды, мгновенно стекающей обратно в бассейн. Троица парней, мокрых и потрясённых, поднимается с пола, ошарашенно глядя вокруг. Кто-то пытается успокоиться, вытирая лицо и волосы, кто-то роняет ругательства, многие наблюдают за Иваном. Он стоит посреди зала с заложенными за спину руками, его лицо задумчиво вглядывается в движения воды. Это его вина. Он не осмеливается поднять глаза на Кощея, который смотрит на него с непроницаемым выражением, но сдержанной строгостью в глазах. Бессмертный подходит к нему, пока остальные разбираются с намокшими вещами, и начинает тому что-то тихо говорить.       Валентина навостряет уши и наклоняется поближе, но до неё доходит лишь несколько обрывков спокойно брошенных Ване фраз:       — ...уже говорил. Учитывая... особенности... контролировать... в стократ усерднее.       — Ну что же, — Кощей возвращает всех в реальность. — Все живы, здоровы? — получив положительный ответ, он продолжает: — Это был наглядный пример того, что вас всех ожидает в этом учебном году. Но, признаться, Иван показал нам довольно сложное искусство. Потренируешься с меньшими объёмами, и всё получится. У кого научился?       — У отца ещё на летних каникулах, — он поправляет очки, глядя на Валю. Она поджимает губы, вспоминая те не очень радостные для Ванька деньки после того как вновь стало известно, что его опять не взяли на кадетский.       — Урок окончен, — спустя время объявляет Бессмертный, хлопнув в ладони. — У вас следующим уроком два Зельеварения подряд, так что запаситесь для всех провизией. Жду в следующий раз с готовыми конспектами и желанием осваивать практику. Ваня, задержись.       Должно быть, Кощею как от старосты от него что-то понадобилось. Что ж, Валя не станет его ждать, между залом магического боя и классом Зельеварения расстояние далеко не фунт изюма.

***

      Зельеварение — это не просто предмет. Для Валентины Самосваловой это святая святых, её территория. Она заранее приходит в класс, выбирает стол у окна – тот самый, где свет падает ровно под правильным углом в это время суток, освещая ингредиенты и позволяя лучше различать их тончайшие оттенки. Все детали идеально совпадают: высота стола, блеск котла, даже скамейка — наименее расшатанная и не скрипящая.       Она приходит сюда всегда первой, чтобы насладиться этой тишиной и спокойствием, пока остальные только подтягиваются. Сейчас Валя сидит за своим столом, складывая аккуратно инструменты: серебряный нож, пестик, ступка. Каждый предмет лежит на своём месте и заранее подготовлен для сосредоточенной работы. В воздухе витает лёгкий аромат трав и специй, который она отлично различает и даже может назвать почти каждую из нот. Ей нравится угадывать, какие ингредиенты использовались в предыдущем уроке, по одному только запаху.       Валя знает этот класс вдоль и поперёк, словно сама его проектировала. Ей известны все маленькие секреты этого помещения: от того, как правильно поставить предоставляемые школой котлы для лучшего нагрева, до того, где здесь хранится любая составляющая любого зелья. Но... в стеллажах она замечает перестановку, которую сразу начинает изучать. Порядок, установленный Ритой Афанасьевной кое-где нарушен. Похоже, из-за нового учителя Северуса Эйлиновича, ей уже довелось о нём слышать и его видеть лично. По словам некоторых, иностранное чудо-юдо рыба кит, дотошный как микроскоп. Из-за его ужасного характера кто-то называет его «козельвар». Почти как, что Самосваловой не очень нравится, зельетварь.       Когда в класс входят остальные ученики, она встречает их без внимания. Просит одного из одноклассников положить её пальто на подоконник, не прислушивается к разговорам ни о себе, ни о ком бы то ни было. Ей не нужны люди, если они не приносят выгоды.       Скоро комната наполняется шумом разговоров, учеников становится больше. Каждый занят своим делом, но все ждут начала урока, гадая, каков он, этот Северус Снейп, который вот-вот войдёт и сразу установит свои правила по слухам. Позже всех заходит Иван, немного заставив других на момент притихнуть (они полагали, что это преподаватель). Он выглядит удручённым, его взгляд неподвижен. Юноша занимает место рядом с Валей, на которое хотел бы сесть любой в этом классе. У них совершенно несхожие отношения к этому предмету. Если Валентина почти не замечает ничего вокруг себя, погружённая в приготовление, то Иван проводит большую часть урока, пытаясь понять, что вновь пошло не так. Ванька — не дурак, конечно. Он много читает, но с практикой всё сложнее, что сказывается и на теории. Каждый раз, когда он берётся за дело, что-то идёт наперекосяк. Но она знает, что не поможет ему. Она не из тех, кто раздаёт советы или оказывает медвежью услугу. Пусть Ваня старается, но Валя здесь, чтобы продолжать быть лучшей.       Тишина падает на класс неожиданно, словно кто-то невидимый дёрнул за ниточку, и все разговоры оборвались. Дверь с тихим скрипом открывается, и в класс входит учитель. Весь его вид — черное одеяние, строгий взгляд таких же глаз — словно затмевает светлую аудиторию. Он идёт к своему столу, и его мантия развевается так хищно, что ученики невольно втягиваются в плечи, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, пусть и встают в приветствии, как и она. Северус Эйлинович здоровается и разрешает сесть.       Самосвалова сидит неподвижно, наблюдая за ним с нескрываемым интересом. Он мгновенно оценивает обстановку, его глаза бегло, как у Ивана, скользят по классу, словно выискивая что-то конкретное. Северус Эйлинович задерживает на ней прищуренный взгляд, и его лицо немного напрягается. Валентина в ответ несильно улыбается, состроив такое приветливое выражение лица, словно была заморским послом. Она ещё помнит, как он на них наорал из-за того, что Столенин вовремя не остановился, пока с картами копошился. Нужно создать о себе хорошее впечатление. В конце концов, она — Валя Самосвалова, знаменитость среди студентов, и её репутация должна говорить сама за себя, кто бы о ней не отзывался.       — Сегодня у нас первый урок зельеварения в этом году. Некоторые из вас считают, что уже разбираются в этой дисциплине, — долгий взгляд снова задерживается на ней. Очевидно, что-то он уже о Валентине знает, и это греет душу. — Я здесь, чтобы избавить вас от этих заблуждений. Начнём урок со знакомства и проверки тех остатков знаний, что вам повезло сохранить.       Валентина чуть подается вперед, уже предвкушая, как она будет отвечать на свои вопросы, оставляя остальных учеников в тени. Северус после представления не теряет времени. Его острые глаза пронизывают класс, словно ищут слабое звено. И находят — несколько стремительных требовательных вопросов из программы прошлого учебного года заданы подряд именно Ивану. На них он отвечает спокойно и уверенно, но учитель будто принципиально от него не отвязывается, то придираясь даже к тому, что верно, то поднимая настолько неподробно изучаемые темы, что даже Валя внутренне радовалась, что это не ей плешь проедают.       — Назовите мне состав зелья, используемого для выявления невидимых чернил, не поддающихся раскрывающему заклятью.       Ваня на секунду мешкает, перебирая в голове возможные ответы. На лице не дрогнул ни один мускул.       — Отвар полыни и... драконья кровь, — задумчиво отвечает он, поднося пальцы к подбородку. Валентина мысленно дала ему подзатыльник. С задних парт раздаётся вздох, полный страданий, так и говорящий: «Это же элементарно, с кем я учусь...». Валя солидарно кивает.       — Драконья кровь, Столенин? — медленно переспрашивает Северус Эйлинович, будто бы смакуя слова. Очевидно, издевается. — Может, вы ещё предложите использовать глаза мантикоры для утреннего кофе вместо сахара? В его состав входит отвар полыни и молоко тучегрозной козы, они схожи по консистенции, но различаются цветами и некоторыми свойствами.       — Это вы у Макаровой спрашивайте, эльфы чем только не столоваются, — говоря это, Ваня поворачивается к своей ничего не подозревающей однокласснице, пожавшей на это плечами и шепнувшей остальным: «так сказал, как будто не попробую».       — Не смейте мне дерзить, Столенин, — вкрадчиво шипит Северус Эйлинович и склоняется над их партой, почти вплотную расположенной к его столу. Он сверлит взглядом парня и объявляет громче: — Попробуем ещё раз. Какие зелья входят в категорию «неопределённые»?       — Те, что работают с хаосом. Например, «ядовитый отвар неясных стремлений», — на этот раз ответ Столенина не вызывает желание покинуть класс, однако он верный лишь на одну половину. И, конечно, это не укрылось от «козельвара».       — Мисс Самосвалова, может, попытаете удачу достать со дна честь этой парты? — обращается он к ней, его чёрные волосы только дополняют буравящий грозный взор. Но Валентину таким не испугать (она и не на такую публику выступала), и она со своей фирменной деланной улыбкой отвечает:       — В категорию «неопределённые» входят зелья, чьё воздействие непредсказуемо из-за нестабильности состава или внешних факторов.       — Вам есть, с кого брать пример, — он выпрямляется, его глаза водомётят презрением, пока блуждают по классу. На Валентину обращено несколько завистливых взглядов, и она удовлетворённо вздыхает. Пускай знают её место. — А теперь другой раздел, Столенин. Посмотрим на вашу выживаемость. Каковы последствия попадания чистого порошка мандрагоры на кожу?       — Порошок мандрагоры вызывает паралич поражённого участка и судороги, — чётко отвечает он, ничуть не смущаясь своих прошлых неудач. После долгой паузы Ваня добавляет: — Нужно его смыть.       Она закатывает глаза так, будто хочет проверить, не уменьшились ли её мозги, услышав это. Если бы за каждую такую глупость с небес прилетал хороший взрыльник, люди бы эволюционировали. Надо же было этим лишним высказыванием испортить нормальный полноценный ответ! Конечно, смыть можно, но останется довольно неприглядный след, который пройдёт только через сутки. Как можно разбираться в совсем уж непроглядных сведениях и при этом не помнить таких базовых вещей?       — Стереть, — поправляет его Северус Эйлинович. Воздух колышется под его плащом, когда он снова резко приближается к их парте и склоняется к Ване с таким выражением лица, будто кто-то ему на ботинки блеванул. Его низкий тихий голос пропитан уничижением: — Два, Столенин. Я подумаю над тем, как вы будете отрабатывать это, но обращаю ваше внимание — вы первопроходец этой оценки в журнале по моему предмету.       Вообще, такое разглашение оценки в Колдовстворце не приветствуется. По крайней мере Валентина знает, что все оценки сообщаются лично, в школе и так проблемы с конкуренцией, которые надо бы решать. Ваня остаётся предельно спокоен, будто предыдущих минут допроса не существовало вовсе. Он медленно протирает свои очки алым платком и надевает их обратно, готовый слушать лекцию дальше. Северус Эйлинович охватывает класс изнуряющим взглядом, снова задержавшись на ней, а потом отворачивается от Вали с непроницаемым выражением лица. Он продолжает задавать вопросы, и теперь его взгляд падает на девушку с белокурыми волосами по плечи на средней парте.       — Макарова, — обращается учитель, останавливаясь у её стола. Это одна из двойняшек Макаровых, учащаяся на её факультете. На кадетском числится её сестра, куда более разборчивая в действии, как Валентине доводилось слышать. Её же одноклассница Ассоль в теории была настолько хороша, что к ней нередко обращались за советом или с вопросами. По одному только виду зелья или ингредиента она могла назвать столько его характеристик, что голова шла кругом, причём не всегда зная его точное наименование (у эльфов был свой жаргон). На практике же синоним слова катастрофа, умудряющаяся превращать безобидные составы в террористское оружие. — Что вы можете сказать о применении гидратации на основе слизистого сока корня девясила в стабилизации компонентов?       — Гидратация используется для того, чтобы предотвратить расслоение нестабильных зелий. Их добавляют на определённой стадии, когда зелье начинает показывать признаки расслоения, — её голос спокойный и уверенный. Северус Эйлинович удивлённо приподнимает брови, будто не ожидал верного ответа на такой заковыристый вопрос.       Каждый вопрос как маленький вызов, брошенный в лицо ученикам. Валентина внутренне ликует и очень собой гордится: она знает ответы на всё и может назвать их быстрее всех. Но пусть мучаются другие — ей нравится наблюдать, как они начинают метаться между вариантами, словно рыбы, выброшенные на берег. Прелесть в том, что ей уже и не надобно доказывать, что она знаток.       Когда наступает перемена, Ваня из своей сумки достаёт припасы для перекуса. Как же противно от мысли, что сейчас все начнут с удовольствием кушать вкусную еду, от которой её, если она рискнёт попробовать, скрутит в бараний рог. Надо бы изобрести какие-нибудь вкусовые добавки, приемлемые для вампиров, но с точки зрения бизнеса это абсолютно дохлый номер и пустая трата времени, которого и так в обрез. Это её, Валентину, обратили не с рождения и вообще случайно. Это только ей охота кажется отвратительным мероприятием, а вкус крови гадостным.       Едой, что обычная практика в школе, поделились и с учителем — Северус Эйлинович воспринимает это с таким подозрением, будто ему не яблоко на стол кладут, а свежий труп. Впрочем, с таким стилем преподавания у него есть все основания подозревать, что какой-нибудь Столенин хочет его травануть пирожками, а Мальвина, до которой он тоже докапывался, подсыпала в чай в термосе не сахар, а цианид.       После перемены объявляется о практической части урока, тоже для проверки знаний. Класс оживает, кто-то перешёптывается, кто-то проверяет свои принадлежности. Валентина чувствует, как раздражение затихает в её груди, уступая место предвкушению. Она знает, что сделает всё идеально, и не сомневается, что покажет себя в выгодном свете.       — Сегодня вы приготовите зелье Маскировки, — голос Снейпа хлестко отдается по классу, на доске появляется рецепт. — Оно позволяет пользователю сливаться с окружением, становясь практически невидимым. Зелье должно быть глубокого фиолетового цвета, как сумерки, — продолжает Снейп, скользя взглядом по лицам учеников, — и требует безукоризненного следования рецептуре. Малейшее отклонение приведёт к провалу... — его взгляд тяжким грузом останавливается на Ване. — Некоторые из вас, возможно, будут учиться на своих ошибках, а другие... на ошибках соседей.       Вскоре кабинет наполняется звуками кипящих котлов, тихими переговорами и шелестом страниц учебников, для неё они превращаются в звуки музыки, играющей на нервах тех, кто её окружает. Снейп, наблюдая за всем этим с холодной строгостью, постепенно начинает бродить между рядами, как грозовое облако, делая такие ядовитые замечания, что воздух, напряжённо втягиваемый одноклассниками, становится тяжелее. Его движения осторожны, он как охотник, наблюдающий за своими жертвами. Глаза — холодные, как дуло револьвера. Его внимание привлекает каждый мельчайший звук: звон серебряного ножа о керамическую ступку, шорох сдвинутой крышки от склянки, едва слышный всплеск жидкости.       — Макарова, вы добавили одну четвёртую фляжки масла вербены? Одну четвёртую? — с угрозой в голосе уточняет он, будто каждый слог прокалывает воздух. — Вы что, решили, что вам в этой жизни хватит одной четверти мозга? Ваши устные ответы создали неподражаемую иллюзию наличия интеллекта.       Валентина тем временем погружается в процесс, лишь немного улыбнувшись. Её руки движутся уверенно, каждый жест отточен, словно она давно уже слилась с ритмом этого дела. Пока нагревается масло, она сжимает в руках нож и отрезает кусочек корня с такой аккуратностью, будто филигранно вырезает узор на тончайшем фарфоре. Результат сверкает на солнце, немного сочась, и она безошибочно определяет его качество. Её губы на мгновение расплываются в довольной улыбке, когда она замечает, что выбранный ингредиент ожидаемо исключительный, как и она сама. Нож под её руками движется быстрее, переходя от сложного к простому. Каждое её движение, каждый разрез — всё идеально.       Снейп, тем временем, продолжает патрулировать класс, как хищник, вынюхивающий слабину. Он внезапно останавливается возле их парты. Мгновение замирает, и воздух в классе кажется наэлектризованным.       — Столенин, — снова раздаётся его бархатисто-холодный голос, вызывая очередную волну напряжения. — Вы не способны отличить агаву от аспарагуса? Ваши знания поверхностны, как дождевая лужа!       Он мрачно рассматривает его зелье и затем отворачивается с видимым отвращением. Валентина замечает, как на лице Вани проходит тень разочарования. Н-да уж, не самый весёлый день рождения. Два этих растения очевидно различаются оттенками. Она возвращается к своему котлу, с гордостью отмечая, что её зелье приобретает тот самый глубокий насыщенный цвет, который она и планировала. Оно постепенно сгущается, его поверхность становится гладкой, будто отражает её в сумерки. Шедевр.       Валентина не может не заметить, как взгляд Северуса Эйлиновича снова скользит по ней, как бы мимоходом, и задерживается на мгновение. Он возвращается к своему столу и делает несколько заметок в журнале, сдерживая удовлетворение, но она видит, что её работа не осталась незамеченной. Она знает, что справилась отлично, но также понимает, что Снейп будет требовать от неё ещё большего в будущем. Впрочем, чем выше планка, тем сильнее азарт её превзойти.       К уроку подходит конец, и Снейп велит всем остановиться и сложить инструменты.       — Столенин, вы, видимо, решили устроить здесь дымовую завесу, чтобы скрыть свою некомпетентность? Что ж, вам это удалось, — произносит он, подходя ближе к парню. — В школе, где я раньше преподавал, существует такая оценка, как «Тролль». Вы удивительным образом близки к ней, даже будучи на другом континенте.       Наконец, всех отпускают, и ученики рассасываются кто куда. Валя не забыла сообщить, что обязательно поучаствует в мероприятиях АНМРИ, когда определится с темой проекта.       Ей хочется побыть здесь подольше и тщательнее очистить любимое место. Провозившись с пару минут, она осматривает Ваню — тот спокойный, как удав, хотя после такого-то урока ей бы хотелось ещё долго рвать и метать, всё-таки к нему откровенно много придирались. Как-то раз, во время их очередной ссоры, он попытался сказать, что у неё какие-то там проблемы с гневом, но Самосвалова ему так врезала, что пришлось Ваньку передумать.       — У тебя же газета была, — говорит Валентина, с подозрением прищурившись на торчащую из его сумки пустую бумагу, не похожую на то, что было утром.       — Была, — кивает он. — А это валялось у Кощея, случай подвернулся удобный, и мне стало... любопытно.       Почему-то у неё внутри что-то похолодело, хоть это её и не касается. Валя зашипела, прям как новый преподаватель:       — Ты что-то украл у директора... Да тебе жить надоело!       — Валенька, он не разозлился на то, что я «поднял бесхозно оброненный на пол мусор, чтобы в кабинете стало чище», — с улыбкой чеширского кота отвечает Столенин, открывая для неё дверь. То есть мало того, что он это заметил, так ещё и мигом придумал отговорку на случай нежелательных вопросов. Да уж, с ним всегда нужно сохранять бдительность. В этом есть какая-то даже приятная стабильность. Рядом с его бегающими туда-сюда глазами и мозгами ей не страшно что-то забыть или потерять. Пусть боятся другие. — К твоему сведению, кража — тайное хищение.       — Да плевать мне на это с высокого дерева. Мне интереснее, что ты там забыл помимо макулатуры, — язвит она.       — Запрет на участие в Турнире Дуэлянтов, — хмурится Ваня. Учитывая его проблемы с колдовством в стрессовых ситуациях, она бы сказала, что оно, может, и к лучшему, но желание выслушивать подробнейший список изученных за прошлый учебный год способов держать себя под контролем отсутствует. — Это точно не макулатура, я уверен. Потом разберусь, что она должна показывать, — кивает на свёрток бумаги, торчащий из сумки.

***

      Туман, плотно стелящийся по земле, придаёт обстановке стадиона таинственность, как будто мир за его пределами давно утратил всякий смысл. Иногда Северусу кажется, что эта вездесущая муть витает повсюду с целью локализовать, разделить, оградить. Далеко бродить по окрестностям не всякому хотелось — можно запросто потеряться. Ученики если и передвигались, то группками друзей или знакомых по интересам. Кадеты почти не общались ни с кем, кроме своих — за редким исключением в виде Долгорукого и Столенина или сестёр Макаровых. Остальные никогда не проявляют инициативы в общении с ребятами из общего, с учителями, с любыми другими существами. Кажется, у них нет на это ни желания, ни времени, и многие из них с особенным презрением относятся к другому факультету. В плотной дымке, полной неизвестности и потенциальных духов, чувствовать себя в безопасности представлялось невозможным, и Северус в первую же неделю своего пребывания здесь изобрёл заклинание, разгоняющее туман в приемлемом радиусе. Ему нравится ощущать себя частью чего-то большого и могущественного, а не ждать, пока лягушачьи лапки приведут его к змее.       Колдовстворец уже успел прижиться где-то внутри, в его рутину и даже душу. Он не мог не тосковать по Родине, и его всё ещё тревожило, что он так и не получил от матери ни одного письма сюда, в Россию. Что и говорить, попытки что-то ей отправить не увенчались успехом. Бывший директор Хогвартса чувствует себя как под каким-то недосягаемым куполом и начинает нервно погружаться в свои мысли, глядя вниз, на поле.       Рита стоит там, следя за тем, чтобы ученики друг друга не переубивали к Мордредовой матери. Хотя он бы не доверил целительство человеку, которому принадлежала цитата: «чем бы дети не тешились, лишь бы не вешались и не беременели». Это в её духе — сказать нечто подобное под соусом честного мнения. Ему интересно, где и что нужно повидать, чтобы приходить к таким выводам. Зачем ей магловский пистолет, выяснить так и не подвелось удачного случая, поэтому в лабораторию он заходил с некоторой опаской. Что касается других его коллег, ни с кем шибко много общаться не приходилось, а директор вполне устраивал, сколько бы подозрений и ассоциаций с Тёмным лордом ни вызывал. Впрочем, Северус специально выбрал место рядом с ним, где-то в центре трибун по вертикали и горизонтали.       Раздаётся сухой шорох мантии, и он краем глаза замечает, как Кощей Бессмертный, в своей неизменной тёмной одежде, медленно приближается к нему. Тонкий, высокий силуэт директора выделяется на фоне тающих в горизонте фигур, словно он сам из тумана выкован, только чёрного. Кощей движется неспешно и, дойдя до своей трибуны, садится рядом с Северусом с лёгким скрипом кожи на своём плаще.       Поле впереди то и дело озаряется вспышками дуэлей. Он машинально наблюдает за схваткой учеников, но его мысли далеко — где-то на границе между тем, как завести разговор, и воспоминаниями о Хогвартсе.       — Дивное зрелище, как считаешь? — Кощей говорит голосом глубоким, как колодец. Снейп не отрывает взгляда от арены, но в уголке его рта появляется саркастическая ухмылка.       — Для тех, кто наслаждается неумелыми взмахами палочек. И вид отсюда не лучший, чтобы хорошо разглядеть что-то помимо всполохов.       Морена Бессмертная, его жена, уже сидит на своём месте в ближайшем к стадиону месте, слегка наклонившись вперёд, наблюдая за учениками с таким вниманием, словно готова в любую секунду вмешаться в ход турнира. Мирослава, юная некромантка и по совместительству дочь директоров, болеет за своих учеников, сидя на пару рядов выше. По ней Снейп составил неоднозначное представление о чувстве юмора Бессмертных.       — Мне нравится следить не за динамикой, а за предположениями, — расплывчато отвечает ему Кощей.       В его словах прослеживается смысл. Не каждый волшебник в силах справиться с такими условиями на дуэли. Одно неверное движение, и заклинание может встретить совсем не ту цель. А уж со стороны смотреть и видеть лишь обрывки боя, делая по ним свои выводы... это развивает стратегическое мышление.       — Ты следил за тем, что происходило на моей Родине, — окончательно убеждается Северус, оглашая свою мысль вслух. Он поворачивается к Кощею. По спине всё ещё иногда пробегает холодок от его сходства с Лордом.       — Армия такого человека, как Том, лет через сто оказалась бы на пороге дома моей семьи, подобное нельзя оставлять на волю случая. Из личного опыта говорю.       То, как Бессмертный легко произносит «лет через сто», заставляет нервно сглотнуть.       — Личного опыта?       — Вспомню юность и расскажу историю, — он смыкает ладони с сухим хлопком. — В пятнадцатом веке я отправился в Византию на дипломатическую миссию, — Северус склоняется ближе к директору с таким прищуром, будто пытается смотреть насквозь. Он не ожидал такой болтливости, так что стоит воспользоваться случаем. — А тогда они, знаешь ли, длились годами. Там я встретил принцессу, — директор вздыхает, и это самый живой звук, когда-либо им издаваемый. — Зовут её Морена. Хладнокровная принцесса, которая вила верёвки хоть из императора, своего отца. Мы полюбили друг друга. Однако у нас появилось препятствие. Османский пашá, — в его голос вмёрзли недобрые нотки. — В те времена Византия находилась в тяжёлых обстоятельствах, и политические браки стали способом укрепления позиций. Её свадьба с пашóй была фактически договором между государствами.       — И что вы сделали?       — С требованием освободить её встал у стен Константинополя, гневной бурей ведя за собой армию мертвецов, — он так невозмутимо это говорит, будто рассказывает, что ел на завтрак. — Кстати, после этого случая меня почему-то больше не звали на дипломатические миссии.       — Не представляю, с чего бы это, — ехидно комментирует Северус, пытаясь сдержать ехидный смешок. Но подобное заявление наталкивало на очень неутешительный вывод — Бессмертный способен в одиночку объявить войну целому государству.       — Морена грозилась сброситься в море, если её выдадут за кого-то, кроме меня. Пришлось императору уступить, и мы отправились ко мне. Это стало одной из последних капель, и Оттоманская империя разгромила Византийскую. Если сокращать пару-тройку десятилетий, тот паша со своими отрядами спалил дотла мой замок Черновод, и примерно в тот же промежуток был основан Колдовстворец на костях того славного джентльмена и его товарищей.       После такого становится менее смешно. Мысль о том, что можно здесь обнаружить при раскопках, заставляет активно хотеть уволиться. Как и то, сколько веков назад происходили все эти события. Подумать только, он сидит рядом с существом, которое точно знает, что было несколько столетий назад!       —...Это я к тому, что тот османец был одержим Мореной, как Реддл бессмертием. Узнав обо мне, мальчик, — Северус невольно кашляет от того, как по-альбусовки выразился Кощей, — рано или поздно явился бы сюда. Может, даже вместе с тобой, а ты бы и не подумал никогда, что мог бы назвать Колдовстворец домом, а не точкой захвата, — улыбка тенью ложится на лицо Бессмертного, и он немного ёрзает на своём месте, будто этого бы очень не хотел. Северус, тоже потерявший свой родной дом, понимает это. И хотя он фанат поступков, а не слов, в груди стало теплее от таких гостеприимных слов. Среди возгласов наблюдающих они вдвоём были как масло в воде — вроде в основной гуще, но обособлены. Вдруг один из нерадивых учеников пулей взмывает в воздух во время дуэли, как тряпичная кукла летя в противоположную от соперника сторону. Где-то сверху слышится женский насмешливый вокал: «улетай на крыльях ветра». — Всё-таки ты человек, запутавшийся в тенётах своей судьбы.       — Кощей, — необычное имя начальника (он всегда себя вёл как какой-то старый хороший знакомый, а не как управляющий) он уже кое-как привык произносить и даже немного разобрался в уменьшительно-ласкательных обращениях русского языка, вынужденно. — Наверняка ты знаком с бесчисленным количеством доблестных зельеваров. Почему письмо досталось именно мне, всему такому запутанному? — он немного гневно сверкает глазами, показывая, что ему не по душе, когда в его жизнь так нагло и бесцеремонно лезут.       — Хм, мне тебя очень порекомендовали, и мои требования были соблюдены.       — Я сильно сомневаюсь, что среди моих клиентов были люди, имеющие связи с тобой. Откуда такая осведомлённость обо мне? — пока что Бессмертный ведёт себя так, будто у него есть причины избегать ответа, Северус сразу это почувствовал чуть ли не физически. Он слишком много времени провёл с Дамблдором, любящим время от времени исполнять театр «побольше говорить, поменьше выдать информации». Разговоры с двойным, а то и тройным дном были обыденностью, особенно в молодости.       — Наверняка тебе доводилось по вечерам наблюдать за огненными лесными игрищами жар-птиц из окна. Я б сказал, что птичка напела, — он на миг оборачивается к девушкам, исполнявшим пару строк какой-то песни несколько минут назад. Северус тяжело вздыхает, на опыте понимая, что сейчас его мозги перегонят через дюжину лабиринтов вместо нормального объяснения. Кощей оборачивается, с мгновение буравит Северуса выжидающим терпеливым взглядом, но, не получив никакой реакции, продолжает. — Хах, всё время забываю... Бывает так, что мне на ум приходит достойная шутка, и я, предаваясь забвению, оглашаю её. После ко мне приходит осознание, что не осталось никого, кто мог бы её понять... — Кощей активно усаживается поудобнее и выпрямляется, будто под ним был не стул, а взбесившийся жеребец. — Это сделал другой обитатель леса. Иногда достаточно взглянуть на объект или, если угодно, ситуацию, вопрос... под правильным углом, чтобы увидеть его истинную природу. Чаще всего разгонять туман здесь — это изобретать велосипеду костыли... Он даёт почувствовать, — на этом слове очередная яркая вспышка освещает густую дымку, и директор удовлетворённо кивает так, будто это и должно было случиться. — То, что не хочет быть обнаруженным.       До Снейпа мгновенно доходит основная мысль, и он снова вздыхает так тяжело, будто внутри у него грузовой корабль. Инструкция «пойти в волшебный лес, переполненный чёрти кем, в котором ни черта не видно, находящийся в мире духов, ничтожно мало зная о местной географии и ни в коем случае не давать себе нормально что-то разглядеть» очень смахивала на то, что написано в учебном плане для кадетов. Ему даже на миг подумалось, что его писал Бессмертный. Особенно в плане практических занятий — привести учеников в естественную среду, дать в обрез времени и отправить самостоятельно добывать необходимые для зелья ингредиенты, как и оборудование. После такого «полевого зельеварения» высокомерие в сторону учеников общего факультета более чем понимаемо.       — Как здесь ценны сотрудники. Предлагаешь мне одному пойти в лес и быть съеденным какой-нибудь дикой тварью, — был у него уже похожий случай, аж изобрести «Волчье противоядие» захотелось тогда.       — Не надо делать вид, будто заблудишься в трёх соснах. У вас в Хогвартсе с его «защищённостью» опаснее, чем в лесу нашем, — тут, конечно, и не поспоришь, думает Северус. Хогвартс, как и почти любое другое место в его стране, — тот ещё проходной двор.       — Да и в лесу ты будешь далеко не один, — добавляет невесть откуда взявшаяся Морена Бессмертная, откинув за спину свою массивную огненную косу.       — О, благодарю, очень обнадёживает.