Комната запретов

Бабушка пробыла у нас ещё неделю. За эту неделю она сделала мою жизнь практически невыносимой, и я не знаю, сколько ещё вот так продержался бы. Она решительно настроилась за эти несчастные несколько суток «образумить маму» и «сделать из меня мужчину», а потому я не мог спокойно сесть на диван — бабушке от этого тут же становилось не по себе. Она вздумала превратить дом в механизм, непрерывно работающий по её велению, и неважно, что именно ты делаешь — главное, чтобы не сидел. Всё это, как правило, было приправлено извечным недовольством, унижениями, причитаниями и трагичными восклицаниями о том, что всё в этом доме «не так». Бабушка не любила маму, потому что не могла понять. Поэтому на протяжении всей жизни она старалась её «переделать», сделать из неё такую, какую смогла бы любить. И вот, что из этого получилось на выходе. Юнон доставалось меньше, чем мне, зато шутила она по этому поводу гораздо больше. Я ничего не возражал бабушке и послушно выполнял её задания, которые иногда доходили до абсурда. Мне не хотелось ей возражать, потому что это скорее усугубило бы ситуацию, чем спасло бы её, а в конечном итоге сказалось бы только на маме, которой доставалось больше всех. Самой неприятной частью во всей этой вакханалии было то, что подъём и отбой были, как в армии. Слово «армия», кстати, я тоже слышал настолько часто, что мог бы обзавестись на него аллергией. Я, конечно, всегда был человеком строгого распорядка, но этот распорядок должен быть составлен мною, а не кем-то другим. Единственным спасением могло стать случайное присутствие тёти Соль, которая возмущалась и просила бабушку оставить меня в покое и не заставлять делать уборку в сарае или двигать диван, чтобы бабушка под ним пропылесосила. Но тётя чаще всего отсутствовала, потому что уже вовсю приступила к поиску работы. Она вообще была женщиной довольно расторопной. Хочу заметить, однако, что в этом лагере строгого режима присутствовала и одна забавная черта. Мы с Юнон встречались после «отбоя». И в этом не было бы ничего особенного, но из-за нашего строгого режима выходить из своей комнаты ночью и хихикать казалось верхом бунтарства. Мы обычно шли в кухню и, выражаясь словами Юнон, «обрабатывали» холодильник. Юнон сочинила целую историю, в которой наш дом был концлагерем Биркенау, а бабушка в нём — Ирмой Грезе. Вообще, юмор моей сестры иногда был чересчур, но я не мог сказать точно, отталкивало ли это, потому что в большинстве случаев всё равно получалось смешно. Так что, когда бабушка вдруг возникала надо мной и выдавала что-то вроде: «Чонгук, а может, займёшься спортом?» Как правило, рядом всегда оказывалась Юнон, чтобы добавить: «Или вылетишь в трубу». Именно поэтому, когда подошёл день бабушкиного отъезда, мы с Юнон даже немного взгрустнули. С сарказмом, конечно. На самом деле мы были счастливы до чёртиков. Я как раз возвращался из школы со своим одноклассником, когда застал маму, тётю и Юнон, провожающих бабушку. Это заставило меня притормозить и подождать, пока та не сядет в машину, прежде чем подойти к дому. Бабушка дала маме целый список ценных указаний, которыми можно было бы исписать не один рулон салфеток, а ещё обещала приехать и навестить нас спустя какое-то время. Строго наказав тёте Соль «следить за маминым поведением», как будто им было по девять лет, бабушка наконец убралась восвояси. Почему-то эта женщина была овеяна иллюзией, что без её присутствия Земля прекратит вращение. Мы с приятелем собирались поиграть в приставку, так что бабушкин уезд был очень кстати. Приятеля звали Эш, он был наполовину американцем. И этот факт делал его чертовски популярным. Одно только наличие каре-зелёных глаз и имени Эшли Ким на американский манер может сделать вас звездой всего квартала. За Эшем всегда кто-нибудь ухлёстывал, и он был совсем не против этого. В отношениях с девушками он вёл себя, как он выражался, «по-американски». Иными словами, он встречался с кем-нибудь пару дней, а потом уходил, не сказав ни слова и не отвечая на телефонные звонки. Не то, чтобы я поддерживал его амурные похождения, — скорее, мне было до фени, с кем и как он проводит время, когда мы не вместе. Его личная жизнь ни в коем случае меня не касалась, зато он единственный мог часами играть и не просить перерыв. — Мне кажется, или у тебя дома раньше не было так людно? — лениво протянул он, протяжно зевнув и отчаянно стараясь спихнуть с ног школьные туфли, при этом не наклоняясь к ним. Мы уже зашли в дом и разувались на пороге. — Моей тёте было некуда идти, и она вдруг вспомнила, что у неё есть родная сестра, — сказал я и почему-то тут же постыдился своих слов. В конце концов, тётя Соль была единственной в этом доме, кто хоть немного осаждал бабушкин пыл. — Но всё не так уж плохо. Теперь у меня тоже есть сестра. — Я взглянул на Эшли и увидел, что он внезапно выпрямился во весь рост, расправил плечи и мотнул головой, чтобы поправить чёлку. Это заставило меня слегка нахмурить брови и проследить за траекторией его взгляда. Я обнаружил Юнон, направлявшуюся в нашу сторону по лестнице со второго этажа. — А вот, кстати, и она. — Бабушка оставила мне целую пачку книг с какими-то русскими новеллами, — заговорила она на ходу, — еле допёрла их до комнаты. Как думаешь, Чонгук, она везде их с собой таскала? Разве это не странно для немки-нацистки? Они ж не любили славян, или я что-то путаю? Юнон остановилась, как только обратила внимание на Эша, она окинула его взглядом и осторожно поклонилась. Тот, резко спохватившись, сделал то же самое, отвесив такой низкий поклон, что едва ли не стукнулся лбом о паркет. «А чтобы обувь снять, ты так не старался», — я мысленно усмехнулся. Мой приятель поднял голову и тут же озарился сияющей улыбкой во все его белоснежные тридцать два зуба. — Привет, — сказал он. — Юнон, это Эшли, мой одноклассник. Мы играем вместе, — вступил я со стандартной речью ознакомления. — Эш, это моя сестра Юнон, про которую я только что говорил. — Ты не говорил, что она такая красавица, — сладко пропел приятель, не отрывая взгляда от моей сестры. — Эшли? — тем временем деланно приподняла бровь та, нарочито не обратив на комплимент никакого внимания. — Твои родители явно не сторонники банальных имён? Или просто «Унесённых ветром» пересмотрели? — Я наполовину американец, — произнёс Эш свою фирменную фразу, регулярно орудуя которой, он и сражал наповал прекрасную половину человечества. — Был у меня друг американец, — Юнон оперлась плечом на перила. — Пробыл там всё детство. Когда он пришёл к нам в школу, я была в 2-1, и чтобы с ним поговорить, поначалу нужно было выстраиваться в очередь. Налетали, как мухи на мёд — мне его даже жаль было. — С детством это не шибко проходит, — заметил я. — Эш тоже популярен, как чёрт, из-за своей смешанной крови. — Я популярен не поэтому, — поспешил заверить тот, кто ещё пару секунду назад произнёс: «Я наполовину американец», — так, будто выиграл в лотерею. — В чём же тогда секрет? — моя сестра деловито улыбнулась, и до меня вдруг дошло, что эти двое флиртуют друг с другом, только не открыто, не на поверхности, а при помощи взглядов, улыбок и тона голоса. «Вот так сразу?» — подумал я, по очереди взглянув на обоих, и почему-то разозлился. — Умею правильно держаться, чтобы привлекать людей, — отвечал Эш. — Не люблю, когда «держатся», — заявила Юнон, — в конце концов такие паяцы портят всё какой-нибудь неестественной глупостью. — Мне такое не грозит, — одноклассник усмехнулся, — могу доказать как-нибудь на выходных. Я с каждой секундой всё сильнее чувствовал себя лишним в этой компании и в конце концов громко вздохнул: — Так, — я легко потряс Эша за плечо, — сегодня ты только в моём распоряжении, мачо. — А я и не говорил про сегодня, — он стряхнул с себя мою ладонь одним взмахом плеча, не отрывая взгляда от сестры. — Я говорю про выходные. Я тоже посмотрел на Юнон. Она отхлынула от перил, сошла с последней ступеньки и парящей походкой проплыла мимо нас сторону кухни. Сестра была одета в домашнюю майку и широкие фланелевые штаны голубого цвета. Не так обычно девушки выглядят, когда привлекают парней, но я вынужден был признать, что даже в домашней одежде и с растрёпанными волосами Юнон выглядела вполне привлекательно. И самое главное, она знала об этом. — Посмотрим, — сказала она, не оборачиваясь, когда шагала в сторону кухни, и через пару секунд скрылась за стеной. — И что это было? — я глухо посмеялся на одном только выдохе. Мне хотелось, чтобы этот вопрос прозвучал, как шутка, однако получилось всё-таки немного раздражённо и резковато. — Собрался клеить мою сестру прямо на пороге моего дома? — Проклятье, она красотка! — восхищённо воскликнул Эш, ещё раз посмотрев туда, где ещё минуту назад проходила Юнон. У Эшли был довольно низкий тембр голоса, что мало сочеталось с его немного мальчишеским лицом и эмоциональной манерой речи. — Ты зря стараешься, — я тоже посмотрел вслед Юнон, но почти сразу небрежно развернулся и двинулся в сторону лестницы. — Она ненавидит парней. — Что-то я по ней не заметил, — Эш довольно хихикнул (хотя с его басом это больше напоминало «гыгыкнул»). Я поморщился, представляя Юнон вместе с Эшли. Она рассказывала бы ему о том, какие все парни похотливые животные, а он в это время перечислял бы ей по пальцам всех тех несчастных девушек, которых бросил «по-американски» на этой неделе. А когда пальцы закончились бы, они вцепились бы друг другу в глотки. Но вся произошедшая между ними магия взглядов оставалось не моим делом, так что я не подал виду, что вообще имел какие-либо размышления на этот счёт. Такая уж у меня привычка. Мы с Эшем прошли в мою комнату, и я бросил портфель на кровать, довольно потянувшись. Эшли, перестав изображать из себя галантного кавалера, тоже расслабленно ссутулился и зевнул, что есть мочи. Это было его отличительной чертой: он постоянно зевал. Почти всегда этот парень пребывал в развязном сонливо-ленном состоянии, если только рядом не было какой-нибудь симпатичной девушки. Вот поэтому я и не любил вмешиваться в личную жизнь Эша или ходить с ним на его свидания (хотя он неоднократно меня звал) — он там вёл себя, как щегол. Невозможно было узнать своего товарища по играм в этом расфуфыренном и самодовольном красавце, не перестававшем ухмыляться своей зубастой улыбкой ни на секунду. И как у него не сводило скулы? Я достал приставку и джойстики, и мы принялись играть, но Эшли то и дело сдавал. Он был совершенно не сосредоточен, и я выигрывал из раза в раз, пока, наконец, не разозлился и не вскочил на ноги. — Слушай, — я направил на него джойстик, — ты собираешься сегодня составлять мне конкуренцию? Я с таким успехом и сам с собой могу играть! — Извини! — смешливо проревел он. — Я всё не могу перестать думать о твоей сестре. Говоришь, она парней ненавидит? А за что? — Вот об этом я хочу разговаривать меньше всего, — я развернулся и фыркнул. — Мы же играть пришли. А я уже битый час тут тебя мочу, как грушу. — Да я что, у тебя часто совета спрашиваю? Мне кажется, я в неё влюбился. Я набрал полные щёки воздуха и выпустил его вместе со сдавленным смехом, после чего развернулся и спросил: — Ты это серьёзно? И который раз на этой неделе ты влюбляешься? — Эй, без шуток. Ты должен мне помочь. — Мы с ней знакомы только неделю, и самой частой темой для наших обсуждений становилась бабушка-тиранша. Так что я мало могу помочь здесь, — я пожал плечами в самодовольном жесте, которому сам очень удивился. — Эх, ты, — Эшли тоже поднялся на ноги и подошёл ко мне, потрепав за волосы. Я ненавидел, когда он так делал. — Вечный девственник Чон Чонгук! — Пошёл ты! — засмеялся я пихнул его так, что он чуть ли не повалился с ног. — И всё равно ты можешь мне помочь. Можешь сегодня разузнать у неё, какие места ей нравится, какие парни нравятся… — Да говорю же, никакие парни ей не нравятся! — меня возмущало, что мы продолжаем разговор на эту тему. — Да как так? Она лесбиянка, что ли? — он вдруг состроил загробную мину, будто и в самом деле подумал, что это так. — Да нет, идиот. У неё папа изменял маме с каждой попадавшейся на пути юбкой. И она обрушила злость по этому поводу на всех парней. Тем более на таких, как ты. — Хм… — Эш выглядел так, будто действительно принял услышанное к сведению, и задумчиво почесал подбородок. — Значит, с ней нужно быть предельно мягким, порядочным и приличным парнем. Никакого хвастовства по поводу успеха у других девушек. — Но это же совершенно не ты! Ты обожаешь хвастать своими девушками. — «Я», мой друг, — это растяжимое понятие. Ради дамы оно может и меняться. — Идиотизм, — я развёл руками. — А ты, — он указал на меня пальцем и подошёл ближе, расплываясь в улыбке. — Продолжай разведывать ситуацию, дружище. — Я тебе не шпион на любовном поле. К тому же, она моя сестра, так что не обижай её своими «американскими» замашками. — Ты же сказал, что вы неделю знакомы, — Эш пожал плечами. — Что, уже и верного братца из себя строишь? — Наше недавнее знакомство вовсе не означает, что я позволю болвану, вроде тебя, обижать её. — Да не бойся, — хихикнул Эшли. — Не обижу. Я её вылечу от её ненависти к парням! — и он довольно заржал, повалившись на кровать. — Без шуток, не вздумай чего-нибудь выкинуть, — пригрозил я, став уже совершенно серьёзным. Его шутливый настрой начинал выводить меня из себя. — Да что ты со мной, как с цепной собакой! Не выкину я ничего, успокойся, — он продолжал посмеиваться. — Хотя, признаюсь, мне это даже льстит. Чувствую себя таким опасным. Ух-х! Раздалось несколько крайне неуверенных стуков в дверь. Эшли тут же подскочил и поправил на себе всю одежду, а я безразлично сказал: — Входи, — и из-за приоткрывшейся двери показалась мама. Увидев Эша, она как всегда просияла. Они вежливо поклонились друг другу. Даже моя мама сходила с ума по этому парню. — Эшли, Чонгук, может, спуститесь и выпьете чаю? — спросила мама. — Вместе со мной, тётей Соль и Юнон. Мы с Эшем воскликнули: «Да» и «Нет», — одновременно. Приятель тут же стал пихать меня в локти, так что я, закатив глаза, процедил: — Сейчас спустимся. — Мы не будем приступать без вас, мальчики, — ласково сказала мама, прежде чем аккуратно и тихо, будто в комнате кто-то спал, прикрыть дверь. Мама во всём была такая. Даже если бы она была разъярена вплоть до бешенства, не хлопнула бы дверью, чтобы аж стены потрескались, а аккуратно прикрыла бы. Мне это ужасно не нравилось в ней. Последствия бабушкиного садизма. — Ну и что, с каких пор мы с моей мамой чай пьём? — С тех пор, как его вместе с ней пьёт самая прекрасная девушка из всех, что я видел… за последнюю пару недель, — мечтательно объявил Эш. — Фу, — я недовольно поморщился, — давай без вот этой помпезности, пока меня не стошнило. — Ничего ты не понимаешь, Чон Чонгук. Мы спустились по ступенькам и прошли в кухню, где за низеньким столом на подушках уже сидели все остальные жители нашего дома. Это было первое чаепитие без участия бабушки, что само по себе выглядело многообещающе, и я уселся рядом с Юнон, встретившись с немым укором на лице своего приятеля. Было крайне тяжело сдержать улыбку. — Чего ухмыляемся? — спросила Юнон негромко, пока мама разливала чай по чашкам. — Эшли хотел сесть рядом с тобой, — беззастенчиво ответил я ей на ухо, после чего сестра взглянула на моего приятеля. — Я ещё не знакома с твоим другом, Чонгук, — сказала тётя, и я, опомнившись, представил их друг другу. — Надолго вы здесь, госпожа Соль? — вежливо спросил Эш. — Думаю, до тех пор, пока я немного не встану на ноги… — ответила тётя. — Надеюсь, у вас не возникнет с этим проблем. Так значит, вы не собираетесь покидать город? — Нет, мы хотим перебраться сюда насовсем, — вмешалась Юнон, и Эшли просиял радостной улыбкой. — Здорово, значит, мы точно видимся не в последний раз! — Очень милое замечание с твоей стороны, — похвалила тётя, которая тоже понемногу начинала заражаться обаянием моего одноклассника. — Эшли — замечательный юноша, — мама решила подкинуть дров. — Он всегда сияет. Очень праздничный мальчик! Я видел, что Эш был готов замурлыкать, как кот, которому чешешь за ухом. Тот факт, что его расхваливают при Юнон, явно доставлял ему невероятное удовольствие. — У тебя очень необычное имя, — заметила Соль после недолгой паузы. — Моя мама американка, — скромно ответил приятель. «Вот же прохиндей! — подумал я. — Теперь он говорит об этом безо всякой гордости. Стоило только понять, что на Юнон этот факт не производит впечатления», — я едва не цокнул от удивления таланту Эша вести себя так, чтобы понравиться. Однако мою тётю, похоже, факт его смешанной крови очень даже впечатлил. — Неужели! — воскликнула она. — И ты, стало быть, жил в Америке? — Никогда, мэм, — хихикнул Эш своим басом и хлебнул немного чая из своей чашки. — Только провёл лето у бабушки пару раз. Вообще-то, мне больше нравится дома, — он вдруг нахмурил брови и опустил взгляд на чашку. — Это что, белый чай? — Шоу Мэй, — пьяно от наслаждения чирикнула мама. — Я большая любительница китайских сортов. — Прямо как мой отец! — подхватил Эшли. — Он даже побывал в каких-то китайских провинциях, чтобы лично поприсутствовать на плантациях и посмотреть на эти… кусты. Все уши этим прожужжал, но я не слишком увлёкся, если честно. — На самом деле, это очень тонкое искусство, — ох, в этом вся мама. Любительница тонких искусств. — И владеть им — невероятное удовольствие. Особенно, когда в результате получаешь нечто магическое. — Согласен, — Эш отпил ещё немного чая из чашки. — Если честно, вы справляетесь с готовкой куда лучше, чем мой папа. — Это потому, что Ина увлекается этим ещё с тех пор, как мы были школьницами, — улыбнулась Соль и бросила смешливый взгляд в сторону мамы. Впервые за эту неделю ставшая расхваленной и обольщённой, мама покрылась пунцовой краской и сладко улыбалась, то и дело доливая всем в чашки свой «магический напиток». У неё и правда вкусно получалось готовить чай. Даже мне нравилось пробовать, когда она экспериментировала, хотя я вообще не фанат чая. Несколько раз за то время, что мы сидели за столом, я обращал внимание, что Юнон и Эш бросают кроткие взгляды в сторону друг друга, и это заставляло меня недоумевать. Где же вчерашние слова Юнон о том, что она ненавидит парней? И что за романтикой вдруг так приторно повеяло в воздухе, когда эти двое знакомы не более двух часов? Неужели даже обладательница такого скверного характера, как Юнон, могла попасться на удочку «первого красавчика школы»? Это не укладывалось у меня в голове. Когда мы закончили с чаепитием (длившимся удивительно долго, по моим скромным соображением, из-за бабушкиного отсутствия), то я проводил Эшли до выхода. Он неохотно наклонился, чтобы надеть свои туфли. — Я тебе завидую, — говорил он, пока старался при помощи пальца впихнуть стопу в коричневую кожаную туфлю. Наблюдая за пыхтением приятеля, я любезно взял с полки обувную ложку и протянул ему, попутно спросив: — Почему это? — Потому что, — Эшли взял ложку и повторил попытку обувки, увенчавшуюся успехом, после чего выпрямился с одной туфлей на ноге, — ты можешь вот так сидеть дома и пить чай с мамой, когда захочешь. А у меня дома почти всегда все, как чужие. Каждый в своём мире. Папа старается там что-то, но он всё равно почти всегда занят, — Эш снова наклонился, чтобы поместить в обувь вторую свою стопу. — Я так понимаю, что вообще в каждой семье есть своя драма, — вдруг послышалось за спиной, и я даже дрогнул от неожиданности. Юнон обожала появляться из ниоткуда. Мой приятель к подобному тоже готов не был и резко запрокинул голову вверх, стоя на одной ноге и держа вторую, наполовину обутую, в воздухе. Но он не смог удержать равновесие и плюхнулся на зад. — Ауч! — сказали я и Эш хором, и он поспешил вскочить обратно. — Выходные уже послезавтра, — сказала Юнон, обращаясь к моему приятелю и не обратив на случившийся только что конфуз никакого внимания. — Ты всё ещё хочешь продемонстрировать своё умение «держаться»? — Я… — промямлил тот, разинув рот буквой «о», но тут же опомнился и выпалил, — конечно, да, разумеется! — Может, тогда, в воскресенье? Я в этом городе как раз ничего не знаю. — Да, — Эшли заулыбался во все зубы и смахнул рукой каштановую прядь со лба. — Значит, я за тобой зайду. — Чудно, — изрекла сестра и развернулась, чтобы уходить, предварительно бросив мне непринуждённо весёлый взгляд. Мы с Эшем остались стоять у порога и молчали какое-то время. Я всё ещё обрабатывал произошедшее через все фильтры своего понимания, но никак не мог прийти к логической развязке. Мысли вдруг вскипели в голове, одна ударяясь о другую, и я ничего не мог понять, кроме того, что происходящее мне не нравится. Среди всех соображений два выделялись особенно сильно: «Он мой друг, но он ужасно поступает с девушками» и «Юнон говорила, что ненавидит парней, но идёт на свидание с первым же, кто проявил к ней интерес». Однако главная проблема заключалась в том, что всё это по-прежнему оставалось не моим делом, и я по-прежнему должен был не подавать виду, что мне не всё равно. «Или мне не должно быть всё равно?» Я не знал. Эшли молча наклонился и обул вторую туфлю, после чего положил на тумбу обувную ложку. Улыбка не сходила с его лица. Кажется, обдумав всё заново, с учётом всех новых обстоятельств, он решил, что теперь в моих советах не нуждается, и потому больше не намеревался обсуждать со мной эту тему. Вот только теперь обсуждать её хотел я. — Ну, увидимся, — сказал приятель. Он всё ещё ухмылялся. — Да, — ответил я совсем не то, что думал. — До встречи.