Интерес

      Мизуки никогда в жизни бы не поверил, если бы ему сказали, сколько извращенных мыслей роится в голове этой милой девушки, которая краснеет от самых незначительных комплиментов или двусмысленных подколов. Ему было морально сложно видеть её сексуальной, признавать, что хочет её в принципе, но она знала, как на это моментально повлиять. И дело даже не в откровенных нарядах, которым Эна отдавала предпочтение только в присутствии Мизуки. С начала их отношений в её гардеробе появилось не одно короткое шёлковое ночное платье и далеко не один комплект кружевного белья. И лицезрел это всё он. И только он.       Акияма каждый раз не мог оторваться, разглядывая её обновки в приглушённом теплом свете одинокого ночника. И Шинономе упивалась тем, каким жадным, голодным был его взгляд в эти моменты. Увидеть Мизуки таким — самый настоящий джекпот. Без преувеличений. Ранее Эна ни за что не подумала бы, что является настолько везучей.       И юноша думал ровно так же про себя, робко оглаживая её тело ночь за ночью. И, в отличие от него, она действительно ненасытна. От частоты перемены и порой абсурдности её запросов кружится голова. Но Мизуки только за. Её энтузиазм в постели явно заразен, хоть Акияма, наверное, никогда не допустит столь пошлых мыслей и тем более их озвучивания, как обожала делать девушка. Однако она умела развращать, выбивать его собственные умоляющие стоны и подбивать на более грубые действия. А осознание, что из тысяч людей, что ежедневно смотрят её страницы в соцсетях, лайкают новые фотографии и оставляют комментарии, причём не всегда приличные, видеть её такой может только он… Мизуки, впрочем, старался думать об этом исключительно в соответствующие моменты. Слишком не хотелось терять сладость чувства победы над всеми ними.       Но иногда девушка заставала его врасплох по щелчку пальцев. Хоть и делала она это довольно редко, однако искренне обожала и услаждалась своими действиями. И в такие моменты он чувствовал себя полностью обезоруженным одним лишь взглядом, с которым она не слишком быстро, но уверенно приближалась к нему.       — Энанан…?       Раздался по полупустой комнате дрожащий, высокий шёпот, отражаясь от стен, едва Шинономе дотронулась до оголенного плеча Мизуки холодными пальцами. Пара ловких движений аккуратных рук — и он, не оказывая никакого сопротивления, оказывается прижатым к стене, сглатывая ком и чувствуя, как тот проваливается в самый низ живота.       Её касания посылали странные импульсы по телу. Дотронулась до плеча — мурашками прошибло вплоть до колен. Сейчас их небольшая разница в росте ощущалась слишком остро. Взгляд Эны снизу вверх был настолько непристойным, что у Акиямы спёрло дыхание. Так она смотрела только будучи настроенной на самые извращённые действия. Мизуки это знал. И любопытство вместе с нервным напряжением возрастали с каждой секундой этого зрительного контакта. Судя по всему — не у него одного.       Эти гляделки могли продолжаться ещё долго, но Эна столько не выдержала, да и не хотела. Резко подавшись вперёд и потянув Акияму к себе за подбородок, она жадным поцелуем накрыла его губы. Сладкий вкус его блесков никогда не приедался. Это было похоже на странную зависимость: стоит почувствовать эту излюбленную сладость на своих губах — желание лишь пуще разгорается в животе, вытесняя ту толику здравого, остававшегося до этого момента в голове.       Шинономе любила наблюдать за его реакциями. Они всегда были до неузнаваемости разными. Оттого дразнить Мизуки для неё — одно удовольствие. Прикусить мочку краснеющего уха, слушая мгновенно сбивающееся дыхание. Укусить плечо, оставляя алеющий засос и наблюдая, как он выгибается и запрокидывает голову, жмурясь. Огладить торс и спуститься ниже, ненароком задевая возбужденный член через ткань одним лёгким движением пальца, выбить тем самым первый тихий стон.       Акияма был вечным трендом для девушки, неустаревающей классикой, самой прекрасной картиной, музыкой, чувством. Но самое главное — он принадлежал ей. И дрожал сейчас именно от её рук, не зная, куда деть собственные, метаясь глазами из стороны в сторону в поисках хоть чего-то, чтобы сфокусироваться не на её лице: это мгновенно смущает и заводит пуще прежнего. А ведь она не осуществила ещё и части заготовленного на этот вечер плана. Эта мысль подстегивала бушующее либидо, и Эна, кусая губу, вплотную прислоняется к телу Мизуки. Теперь способов выбраться у её "жертвы" точно нет: сзади — стена, спереди — девушка, вжимающаяся в распалённое тело не менее возбужденным своим.       — Какой же ты красивый, Боже… — запевает Шинономе шёпотом у его уха, наблюдая, как по плечам бегут ярко выраженные мурашки, и довершает всё негромким, но настолько грязным стоном, что Акияма не знает, чего ему хочется больше: сию же секунду провалиться под землю или быстрее перехватить инициативу, чтобы она не сожгла его дотла этими играми. Выбор своеобразный и слишком сложный, поэтому он продолжает бездействие, хныча высоко, когда Эна начинает потираться собственной промежностью об его бедро. В опасной близости от члена. Издавая слишком нежные звуки вперемешку с тихими вздохами и поглаживаниями его торса. Твою же мать.       — Сегодня всё моё внимание уделено лишь тебе… одному только тебе… — в перерывах между вздохами и стонами Шинономе не может сдержать молчания. Мизуки чувствует, как ноги подводят, и они оба начинают скатываться по стене. Однако Эну ничего не смущает. Судя по всему — совершенно наоборот. — Скажи, как это ощущается? Знать, что под тобой ночь за ночью добровольно и бесстыдно стонет девушка, обладающая тысячами поклонников? Ты чувствуешь гордость? Ревность? Или, может, тебе просто всё равно? Я, наверное, никогда не поверю в такое…       Сегодня она определённо заходит дальше обычного. И Акияма на подкорке побаивается дальнейших её действий. Но возрастает и интерес, и теперь он полностью доволен своей пассивной позицией. Посмотрим, насколько далеко она зайдёт.       — Почему ты молчишь, моя любовь…? — с поддельной дрожью причитает, чуть отстраняясь и глядя в затуманенные глаза. — М-м… И нет ответа. Как же заставить тебя заговори-и-ить? А, Ми-зу-ки-и? — прокатывает имя по языку с каким-то особым удовольствием, с прищуром глядя на его обладателя.       На алеющих ярким пятном губах Мизуки расцветает довольная улыбка, и Эна мгновенно это считывает, принимая за безмолвное подначивание. За брошенный вызов. И она знает, о, определённо знает, как заставить его пожалеть.       Женская рука мгновенно поддевает край свободной ночной майки и останавливается на резинке домашних шорт. Медленно, неторопливо оглаживает пояс, ненароком поцарапывая светлую кожу кончиками ноготков. Ласкает живот с едва проступающими мышцами с огромным удовольствием, размашистыми движениями проходит всю его площадь. Поднимается к рёбрам под возрастающие рваные вздохи. Стоны Акияме пока что удаётся сдерживать, но это ненадолго. Шинономе уверенно кладёт руку на плоскую грудь и зажимает между пальцами сосок, пристально наблюдая. Аккуратно, не причиняя боли. Сегодня у неё не такие планы.       Одна из рук Мизуки вжимается в рот, но даже это не помогает полностью заглушить вырвавшегося звука. И стон такой низкий, глубокий, что Эна начинает злиться, что Акияма смеет лишать её этих прелестных мелодий. Ещё раз проведя по чувствительной коже, она убирает руки и отходит буквально на шаг, заставляя Мизуки распахнуть глаза в непонимании, разочаровании и даже легкой обиде.       — Мизу… Я так много для тебя хотела сделать… и все для того, чтобы ты с самого начала скрывал свои искренние стоны…? — голос звучал максимально разочарованным, каким девушка вообще могла его сделать.       — Э-эна… я… — жалобно сипит Акияма, выгибаясь в спине и приникая ею к холодной стене. Знает, как надавить, чтобы получить желаемое, но Шинономе так быстро не поддастся на этот раз. Она настроена… более, чем решительно. Он ей не помешает.       — Мне нравится, когда ты зовёшь меня по имени. Но руку ото рта… всё равно убери, — Эна смотрит голодно, дышит тяжело: видно, что держится из последних сил. — Ты ведь хочешь продолжения, та-ак…?       Руку приходится убрать. Не то, чтобы это было сделано настолько принуждённо… Скорее, стало слишком тяжело сопротивляться или тянуть одеяло на себя. Да и зачем?       И Шинономе хитрюще улыбается, сразу прислоняясь с своеобразных объятиях к возлюбленному и прижимаясь губами к его тонкой шее, опуская руку на его пах и, чуть помедлив, сжимая возбужденный орган через неплотную ткань. Предусмотрительно хватает одну из его рук своей свободной и сплетает, другую же прижимает телом. Нет путей отступления. Мизуки кусает губу и скулит, жмурясь и откидывая голову назад, с глухим стуком ударяя её о стену, пока Эна увеличивает напор прикосновений и, отрываясь от испещренной засосами шеи и переходя контрастно нежными поцелуями на скулы и щеки, смотрит потемневшими глазами на его реакцию.       Рука Акиямы сжимает до боли ладонь Шинономе, и вскоре он сдаётся окончательно. Отпускает измученную зубами бордово-красную губу с проявляющимися мелкими синяками и выпускает первый сорванный полустон. Эна довольно втягивает воздух носом, в блаженстве ненадолго останавливая движения — лишь для того, чтобы прижаться собственными губами к его, смазанно, мокро сминая их, ощутить металлический привкус на языке и переместить обе руки на талию, крепко сжимая. Не разрывая поцелуя, она тянет его от стены медленно, на что Мизуки удивлённо мычит. Благо, опрокинуть его на кровать и обездвижить собственным телом она успевает раньше, чем он понимает, что происходит, в связи с тем не успевая отреагировать.       Эна привыкла сравнивать всё с картинами: у неё это профессиональное. И смело может сказать, что ни одна мировая картинная галерея не впечатлит её больше, чем вид Акиямы, который сейчас смотрел на неё снизу вверх влажными глазами, выражающими то ли непонимание, то ли нервозность, то ли блаженство. Шинономе надеялась, что последнее, но от парня ожидать можно всего, что угодно. Даже всего сразу.       Они смотрят друг на друга какое-то время. Видят отражения собственных эмоций, страсти и любви в глазах партнёра. И чем чаще вздымается грудь от тяжёлого дыхания, тем чаще Мизуки уводит взгляд и явно мнется, облизывает губы, не решаясь что-либо сказать.       Шинономе обожала доминировать. Вела она почти всегда, даже будучи снизу, но и на полный контроль действий парня ранее не решалась. Пока ею не овладел… чистый интерес. Ведь Мизуки никогда не озвучивал своих желаний… Значит, можно экспериментировать? С удовольствием Эна разглядывала розово-алую шею, размышляя, насколько и как ещё можно улучшить вид парня. С её точки зрения, разумеется. Он-то вряд ли обрадуется болезненным кровоподтёкам на утро.       В себя приводит жалостливое «Эна». Акияма ёрзает по покрывалу, пытаясь то ли освободиться от цепкой хватки, то ли возобновить стимуляцию хоть как-то. Бегло девушка оглядывает комнату на наличие чего-либо "интересного", и, к сожалению или счастью, останавливается на розовой шёлковой маске для сна, лежащей недалеко от подушки.       — Подожди секунду, милый, — ненадолго отпуская разморенного Мизуки под собой, дотягивается до маски. А Акияма смотрит с непонятными эмоциями. Ему, кажется, уже вообще всё равно. Лишь бы прекратить эту пытку ожиданием.       Всё равно до момента, пока Шинономе не подносит её к его лицу.       — Э-э, Эна? — резко садится, чуть не сталкиваясь с ней лбом. — Это… что значит…?       — А ты умеешь быть тупицей, Мизуки, — удручённо вздыхает. — Расслабься. Я хочу, чтобы сегодня удовольствие получил ты.       — Эй, Эна…!       Она валит его обратно, парируя сопротивления и все-таки надевая маску. Акияма было подорвался, чтобы её снять, но был остановлен хлопком по рукам и тихим, беззвучным смехом.       — Скажи честно, ты собираешься меня убить…? — глупо шутит, пытаясь разбавить обстановку, кривит губы в самой невинной улыбке.       — Ну, в какой-то мере… Морально — так это точно, — целует в щёку, видя, как та ухмылка растворяется на лице. — Ладно, ладно, тебе это в любом случае понравится…       Мизуки, хоть и нехотя, но снова уступает, внимая нежному шёпоту. Шинономе возвышается над ним, и, видя, как он размяк, решает переходить к более серьёзным действиям. Смысла держать его уже нет, а значит, можно позволить себе долгожданную свободу. И она с благоговением поднимает его свободную майку, открывая вид на мягкое, чувствительное тело. Слышит, как ускоряется дыхание Акиямы и внутренне хвалит себя.       Быстрые, немного нервные поцелуи покрывают светлую кожу, оставляя блестящие следы то ли от слюны, то ли от остатков блеска: она хочет как можно быстрее покончить с прелюдиями, разрываясь между желанием его помучить и желанием пронаблюдать его реакцию на... её следующие действия. От груди до рёбер, живота и ниже, ниже, ниже…       Пока не останавливается у кромки шорт. Мизуки перебирает ткани под собой вслепую, прерывисто постанывая от её действий. Невыносимая. И такая горячая.       Эна медленно поддевает одежду и стягивает вместе с промокшим бельём, на что Акияма снова бормочет её имя и… резко вскакивает, стягивая маску и хватая за запястья, глядя так напуганно, что Шинономе сама пугается. Что пошло не так…?       — Мизуки? — спрашивает с искренним беспокойством.       — Эна, я… не надо, зачем ты…       — Но почему? Тебе некомфортно? Мизу, если это так: скажи прямо. Я не буду донимать.       И тут Акияма конфузится. Приятно, желанно, в паху уже болит, невыносимо хочется, но...       — Ты слишком много для меня делаешь.       И тут один из обеспокоенных взглядов блещет нотами веселости, прежде чем Шинономе срывается на тихий смех, ударяя ладонью по лбу и прикрывая ею глаза. А Мизуки, судя по всему, не видит ничего смешного. Глупенький.       — Ну ты и идиот конечно, солнышко, — Эна по-настоящему тепло смотрит, прежде чем подается вперед и сплетает их губы в трепетном, мягком поцелуе, поглаживая его руки. Акияма выдыхает через нос облегченно, аккуратно обвивая её талию. — Я ведь говорю: расслабься. Считай, что это... подарок за все те разы, когда ты уделял мне слишком уж много внимания. Ты ведь столько для меня делал. Позволь и мне... отплатить тебе тем же.       Мизуки сминает губы, не зная, что отвечать, и Шинономе отстраняется, глядя на него желанно, так искренно, любовно...       — Ты не должна делать что-то взамен, но если ты правда хоч—       — Да! Хочу! Хочу, Мизу, я так давно хочу попробовать что-то... новое. Для нас обоих новое, — Эна перебивает, не даёт договорить, а Акияма в ответ смотрит так растерянно, что она невольно шипит и закатывает глаза. — Блять, я просто хочу тебе отсосать. Идёт?       Сказать, что на этих словах Мизуки стал ещё на пару тонов краснее — это не сказать ничего. Шинономе даже нервничать стала: как бы он от перенапряжения сознание не потерял. Смотрит вопросительно прямо в глаза (хотя поймать бегающий взгляд парня было довольно нелегко), всем своим видом ожидая ответ, и Акияма, звучно сглатывая, несмело кивает.       И удивительно, как с нежного настрой Эны моментально меняется на пошлый. Глаза и губы говорят гораздо больше, чем он ожидал.       — Хороший мальчик.       На глаза снова опускается маска. Шинономе мягко толкает его в грудь, и Мизуки послушно опускается на постель, нервно-возбуждённо ожидая. Эна, помедлив пару секунд, вдруг оглашает:       — Подожди-ка секунду...       ...и покидает недоумённого Акияму всего на пару секунд, прежде чем возвращается обратно, сжимая собственными бедрами его, восседая сверху. Мизуки слышит стук ремня и касания рыхлой кожи на своих запястьях.       — Э, ты чего?! — не то, чтобы сопротивляется. Всё сопротивление, наверное, кончается на этом поддельно-грозном тоне возбужденного голоса.       — Ничего личного. Не хочу просто, чтоб ты меня вдруг из-за своих комплексов остановил. Или рот себе не зажал, — заводит его руки над головой. Щёлкает железная бляшка, и Мизуки пытается подвигать руками — тщетно. Плотно закреплены у изголовья кровати. — Не больно? — мотает головой. — Хи-хи. Теперь-то я точно спокойна.       В ту же секунду пряди девушки падают на щёки Акиямы. Губы смыкаются в французском поцелуе, всё ещё неумелом, но уже значительнее приятнее первого, а хрупкая ладонь опускается на член.       Эна, насколько Мизуки, конечно, знает, никогда опыта мастурбации парню не имела. И от этого возникало ещё больше вопросов, ведь прикосновения были... идеальными. Не быстрыми и не медленными — такими, как надо. Большой палец скользит по чувствительной головке аккуратно, и Акияма непроизвольно дёргает бёдрами, сорванно стонет, разрывая поцелуй, выгибает поясницу и притягивает себя ближе к бортику, к которому теперь привязан. Хрипит её имя и места себе не находит. Рот действительно хотелось зажать.       Эна издаёт странный звук, продолжая поступающие движения и постепенно наращивая темп, чуть больше сжимая руку на члене. Жёстче, тяжелее, грубее, все, чтобы звёзды пред глазами появились. Пока изнывающий Мизуки не выгнулся ещё сильнее, подрагивая мелко. Тут-то Шинономе и остановилась, убирая руку: он явно на пределе. В последний раз чмокнув его в розовую щёку, спускается к органу.       Акияма чувствует её дыхание. Секунды тянутся и быстро, и медленно — странный парадокс, но такой приятный, что грех на что-либо жаловаться. Сладостная истома медленно разливается слабыми судорогами, и Мизуки даже сожалеет, осознавая, насколько скоро на самом деле кульминация. В ушах бешеным, неровным ритмом стучит кровь.       Он чувствует, как Шинономе, полностью выдохнув, проводит языком по всей длине медленно, и, чуть приноровившись, резко берёт в рот наполовину. Движения медленные, аккуратные, но какие же, мать его, точные.       Все ощущается нереально. Слишком быстро, слишком много, слишком тесно, слишком влажно, слишком горячо, слишком хорошо, слишком… слишком…!       — Б-блять, Эна-ах!       Сразу же после слышится несколько ударов железной бляшки ремня об изголовье кровати. Затем повисает мертвая тишина: они даже не дышат. Шинономе удивлённо отстраняется, вытирая стекающую по подбородку слюну, наблюдая наипрекраснейший пейзаж: красный вплоть до кончиков ушей Мизуки, со взмокшими волосами и сжавшимися в кулаки бледными руками изо всех сил сжимает губы и мелко дрожит. Спальная маска закрывает глаза, но Эна уверена: он жмурится до искр. И маска эта уже успела надоесть. Пока его руки завязаны, она всё равно обладает полной свободой действий. Поэтому…       Она убирает влажную от выступивших слёз и пота ткань с его лица. Глядит в розовые глаза, в которых горит какой-то странный огонь, и хмыкает, целуя в нос, слушая невнятное бормотание.       — А говорил, что никогда не материшься.       — Ну, знаешь ли, не каждый день тебе сосут! — срывается с губ, и если бы Мизуки мог покраснеть ещё больше — точно бы покраснел.       — М-м? А ты хочешь? — ехидно улыбается, спускаясь обратно под жадно-смущённым взглядом.       — Н-нет!       — Так тебе не нравится…?       — Да нет же! А-а-а, Эна, твою же мать…       — Я же шучу! — поправляет волосы, пытаясь заправить их за уши. Спускается ниже, опаляя орган тёплым дыханием и вновь слыша стук ремня. — Смотри мне в глаза, Мизуки.       Взгляды — страстный и вожделенный — встречаются. Шинономе опускается вновь, не разрывая зрительного контакта. Снова, уже смелее вбирает член, чуть хмуря брови, и смотрит таким взглядом, что Мизуки кажется: он готов кончить лишь от него.       Позже он подумает не раз, сколько же источников девушка изучала для такого минета. Делает она всё явно неопытно, но знает, когда втянуть щёки, где провести рукой и прижать кожу внутренней стороны бедра, в какой момент слегка сжать зубы, и Акияма сдерживается изо всех сил, чтобы не двинуть бёдрами навстречу. Мечется по сбитому одеялу, то и дело кусая себя за привязанные руки, уже не скрывает стонов, вместе с которыми то и дело срывается сбитое, надрывное «Блять», «Эна», «Твою мать», «Прошу!».       Он не сразу понимает, когда затяжка на руках ослабевает, и они сразу оказываются перехваченными нежными руками девушки. Одна сплетается в плотный замок, другую Эна сама запускает в свои волосы, и Мизуки млеет, когда она быстро возвращается к движениям. Сама вся красная, вспотевшая, неимоверно довольная. Мычит, создавая дополнительную вибрацию, чувствует, как Акияма под ней дрожит всё сильнее. Рука в волосах не сжимается: боится, видимо, не так её тронуть. Вполне в его репертуаре.       Толчки становятся глубже, дыхание — тяжелее, и Шинономе чувствует, как теплеет головка, но не думает даже отстраниться. Скоро.       Мизуки что-то пытается сказать, но задыхается, срываясь на очередной протяжный, хриплый стон, выгибает спину и не выдерживает. На пике руки сжимают и волосы, и ладонь Эны, а бёдра подаются вперёд финальными мелкими толчками. Он изливается с уставшим, довольным стоном, рефлекторно пытаясь девушку оттянуть, но вскоре тело обмякает в полном бессилии.       Он чувствует сквозь сонную пелену, как нежные руки вытирают его тело, прибирают совершенно сбитую в порывах страсти кровать хоть немного, гасят свет и ложатся на щёки, аккуратно целуя в губы.       — Прости меня... — шепчет Акияма. — Я должен был предупредить...       — Боже, забей уже. Со мной всё хорошо. Жива, как видишь. И... не знаю, как тебе, но мне тоже понравилось, — ложась рядом, таким же шепотом уверяет Шинономе.       — А как же ты...? — подрывается, всё ещё подрагивая немного.       — Спи. Мы оба устали, — укладывает обратно и крепко обнимает. — Если так хочется — отплатишь позже.       Заранее Мизуки не скажет, но уже знает для себя сам, что сделает для девушки. С ехидной улыбкой прижимает её к себе теснее и целует макушку, чувствуя, как сон берёт верх.

Обделенной Эну он точно не оставит. Но, видимо, в другой раз.