Мои глаза

      Выйдя из душного помещения, пропитанного всеми человеческими жидкостями (иногда даже страшно представить, какими именно), Саша задумалась об истории этого места. Скрытое от глаз неприкасаемых и «нерукопожатных»: что там происходит днями, месяцами, а может, и годами?       С Кащеем было, однако, сложно. С Александрой тоже никогда легко не было, но глава универсама — это иной уровень «трудностей». Что у него в голове — одному ему и известно. Предугадать чертовски сложно. Хотя ему это только на руку. Пусть будет так.       Девушка подошла к стоявшему неподалёку от качалки Володе. Он был явно увлечён какими-то мыслями, что сидели слишком глубоко. Смотрел вдаль, но ничего не зрел. Взгляд пугающий и немного опустошенный.       Саша подошла ближе и коснулась плеча друга, он резко одёрнулся.       — Как ты? — спросила девушка обеспокоенно.       — Да я ничего, ты-то как?       — Да я тоже... Вроде ничего, — и молчание. Как будто не было тех лет. Так близки, но и далеки одновременно.       Разговор не клеится совсем.       — Нет, так дело не пойдёт, — девушка подошла и протянула руки для объятий. Володя скрепил руки позади. Они держались друг за друга крепко. — Я знаю, что не нормально. Я это чувствую. Мы оба чувствуем.       Он отпрянул и взглянул вновь уже в глаза.       — Тебя не обмануть.       — Никогда, — Саша слегка посмеялась. Так всегда было. Она была слишком прорицательна к чувствам других людей. Другое дело, что не всегда хотела разбираться в дерьме чужих ей людей. Но дерьмо её друга, её брата — родное дерьмо.       — Что у вас там произошло? За что его так? — спросила, имея в виду отшитого парня. Сейчас на улице никого не было, унесли они его далеко, да и непонятно, живым останется ли… Гематомы были видны ещё в качалке, Кащей постарался или его до этого промучили.       — Пацаненок крысой оказался. Сливал инфу о сборах Дом Быту и (…) — а дальше пустота и звон в ушах. «Домбыту». Вот те на… Чем дальше бежишь, тем быстрее догоняет. И ничего примечательного нет, обычное название очередной группировки, но не для неё.       — Саш, — Суворов щёлкнул пальцами, вытаскивая из только что начавшихся раздумий. — Ты здесь?       Он обхватил плечи девушки и чуть потормошил.       — Да, да.       — Это всё неважно, я же не об этом поговорить хотел. Я хотел извиниться за тот разговор, с моей стороны было отвратительно напоминать тебе обо всём и… — он вновь был прерван.       — Пацаны ж не извиняются, разве нет?       — Пацаны, может и нет, но я, — он отодвинулся и встал по стойке смирно, — Владимир Кириллович Суворов извиняюсь перед вами, Александра, — он театрально сложил руки в позе молитвы и состроил щенячью морду.       — О нет, — Саша захохотала на всю улицу, — не смотри на меня так.       — Как так? Вот так? — Вова состроил ещё более жалостливую физиономию в надежде на прощение.       — Нет, не прощу.       — Ну ладно, чё, пошёл я, — парень отсалютовал двумя пальцами от головы и двинулся медленной походкой от подруги. Раз повернулся — реакции ноль. Второй — всё так же. Третий, уж было подумал, не нужен, слишком жалко, как на его спину тут же с разбегу прыгнула Медведева.       — Ну как я могу на тебя злиться, когда ты такой дурачок, — она потрепала сверху его русые, с крапинками седины, волосы.       — Я знал, Я ЗНАЛ! — он закричал на всю улицу и закружил Саню на спине. Но, немного не рассчитав с координацией, оступился и плюхнулся в сугроб.       Они вместе смеялись и карабкались по снежному полотну. Девчонка засыпала за воротник парню снежные «подарки», он комично дергался и закапывал её в снег, считая это равноценной местью. Всё было совсем как раньше.       — Суворов, ну ты реально придурок, — отряхиваясь от снежных комков, произнесла девушка.       — Я скучал по этому… — на его лице появилась щербатая юношеская улыбка. Саша вопросительно подняла брови. — По этому твоему «придурок».       — Да я тебе ещё кучу других обзывательств могу насыпать.       — О, нет, нет! Остановимся на «придурке», хотя достоин я, конечно, ещё более жестоких слов за свой проступок. Обещаю искупить вину.       — И чем же? — девушка с любопытством взглянула на товарища.       — Сюрприз.

***

      Друзья ещё долго не могли попрощаться. Долго вспоминали о том, какими были раньше. Не касались плохого. Дурачились, как в старые добрые, и продолжали играть со снегом, как будто им вновь по пятнадцать и Суворов провожает Медведеву к её подъезду после вечернего сеанса прослушивания их любимых групп. Саша хоть и часто называла Вову «придурком» — всё рано видела в нём пример для подражания, которого у неё в семье не было. И защиту. Немую защиту и поддержку. Словно раньше он был человеком, на которого можно было положиться и поплакаться ему обо всех своих непременно «нерешаемых» проблемах. В комнате каждый из двоих понимал, что решения есть, но говорить о них было бы слишком просто и, в большинстве случаев, не нужно. Нужно было только присутствие двух друзей, пачка сигарет и старый магнитофон с пластиками.       На ностальгии по юношеским годам парочка приятелей разошлись. Он — в уютный, тёплый дом к родителям, она — в свое подобие уюта и тепла.       Спускаясь по лестнице, Саша заметила, что дверь в каморке открыта, а на диване Кащей сидел всё в том же положении, что и часа полтора назад. Нога на ногу, рука на боковине дивана, прожженного сигаретами. Наверное, над таким «орнаментом» постарались его братки, а может, и он сам. Впрочем, ему это шло. Было некоторое отличие, он сменил одежду, руки были чисты, словно не он избивал молодого парнишку часа два назад. Вот смотришь — хороший мужик. Ну курит, а кто сейчас не курит, ну пьёт. «Ну не бандит же, глянь-ка, как интеллигентно одет, всё при себе. Бизнесмен, наверное». Сказали бы многие, хотя в наше время что бизнесмен, что бандит — одна байда.       — Подойди сюда, — заметив, что Медведева вошла, он заметно оживился. Сидел так, будто только её и дожидался. Она заметно напряглась, но всё же решила не портить себе настрой, тем более он ей, считай, одолжение сделал. Замок вот поставил, молодец какой.       — Я вроде поблагодарила уже, спасибо за замок ещё раз, — она встала в дверях и не знала, куда себя деть.       — Присядь-ка, — он указал на скамейку напротив дивана, на которой она уже бывала в день их первой встречи. Дня четыре назад. Оставаться с ним наедине не было ни малейшего желания. Может позволить себе чего лишнего, а истерики будет не миновать.       — Воздержусь, я устала и хотела бы отправиться в свое скромное жилище, — Саша выкинула руки вверх и собралась было уходить, но услышала более настойчивый голос.       — Сядь, говорю, — он всё так же сидел на своём месте, но уже немного напряжённый. Казалось, он уже сросся со своим вонючим диваном. — Перетереть надо.       Как же безвольно она себя ощущала, когда садилась на эту скамью, как будто «тявка» какая-то. Кого угодно на хрен послать могла: родителей, учителей, одноклассников, продавщицу в магазине. А в этот раз не могла, не хотела... Или было страшно? С ней такое случалось дважды. Она ненавидела это чувство. Оставалось проводить параллели и ждать кульминации.       — Александра, Александра… — задумчиво протянул он, смакуя имя девушки. — Вот иногда смотришь в глазенки людские и чувствуешь, жопой чувствуешь, — он постучал по подлокотнику дивана пальцем, — что они пиздят тебе.       — В плане? — настроение подпортилось конкретно. Оглушили, блять, с двух сторон. Неужели прочухал бандюган, что в этом королевстве крестьянка оскверненная затихарилась.       — Да это я так, в общем и целом. — Она уже сгорала от нетерпения. Прочухать бы, какую игру он ведёт. Чтобы знать следующий шаг. А может, нет там ничего? Просто цепануть пытается, выведать чего. «Интересно, как много людей раскалывались от его взгляда?» — пронеслось в девичьей голове. — Вспомнить не могу, мы же где-то встречались уже, точно. Не подскажешь, где?       Она точно знала, где он мог её заметить. Кафе «Снежинка», больше негде. Замечала ли она там кого-то? Помнила? Не многих, но точно не его. Таких, как он, там был вагон и маленькая тележка.       — Нет, не помню, — она повернула голову к выходу, как бы намекая, что не очень заинтересована в разговоре.       — Вспоминай… А как вспомнишь, мне поведаешь, — он наклонился к столику и протянул руку к пепельнице. Вдавил окурок в дно, с прищуром вглядываясь в лицо допрашиваемой жертвы. — Только помни, что мне пиздеть — не вариант.       Саша застыла, тело немного сжалось, казалось, сократилось до размеров таракана на кухне советского рабочего, что вмиг будет раздавлен ботинком. За то лишь, что не угоден. Всматриваясь в его лицо, такое серьёзное и внушающее страх, она пыталась понять: он уже знает, что с ней случилось, или просто чувствует её «грязность»?       — Вон-на, пошла, шалава, — из толпы, собравшейся у кабинета литературы, выкрикивали разные оскорбления. Кидали бумагой. Даже пытались подставить подножку, чтобы склонившая голову девушка стала ещё более уязвленной и униженной.       — За что с ней так? — спросила Медведева рядом стоящую одноклассницу, которая скривила лицо, плотно рассматривая разворачивающуюся картину.       — Грязная она теперь. — Саша уже знала, что такое «грязная», Вовка пару лет назад предупредил, что такие дела девчонкам не спускаются с рук. Сам говорил, что это бред, конечно, «ситуации бывают разные, но никто не будет разбираться».       — А как они это поняли?       — Почуяли.       Качалка наполнилась мужскими голосами разных возрастов, как только Саша очнулась от гляделок с Кащеем. Оглянувшись через плечо, разглядывая рассеявшихся по помещению парней. Совсем дети, некоторые, на первый взгляд, и школы не закончили. У Дома быта такого не было. Насколько она могла помнить, это всегда были молодые братки от двадцати до пятидесяти. Старших было меньше, но они и почётнее. В Универсаме самыми взрослыми были приспешники Кащея. Даже он на их фоне казался молодняком.       — Можно вопрос? — Кащей вскинул голову от неожиданности поданого голоса. Он уж было заскучал, когда внимание знакомой незнакомки переместилось на пацанов, пришедших с отшива. Виду, правда, не подал, что заинтересован в том, что она спросит у него захотела.       — Валяй, — он вновь раскинул руки по бортам дивана и закинул ногу на ногу. Девушка не заметила, как за это время он успел подкурить ещё одну сигарету и уже приспокойненько дымил, во всю наполняя комнату дымом.       — Сколько тебе лет?       Он вскинул бровь.       — А что такое? Разница в возрасте смущает?       Настала очередь Саши вскидывать бровь. Но его игра понятна. Хочет засмущать её, заставить глаза отводить, увидеть, как она стесняется таких вопросов. Ага, а хрен ему за воротник не завернуть? Напугать её можно только её прошлым, но не сладкими речами для невинных дур. Она уже не такая.       В ней вдруг просыпается чуть больше уверенности и смелости. Или это она пытается их пробудить?       — Нет, просто стало интересно, в каком возрасте можно стать уголовником, группировщиком и автором группировки? Всё сразу и так быстро? Звучит немного нереально.       Он хохотнул.       — Я смотрю, Адидасик тебе про меня речей накидал? Молодец, чё, — Кащей уткнулся взглядом в ботинки Медведевой. — Двадцать девять мне.       — Нет, он как раз-таки защищал тебя. Клялся и божился, что ты мне не навредишь, — она встала со скамейки, почувствовав уверенность, что именно сейчас идеальная возможность свалить от этого диалога и свести его на нет. Останавливаясь в дверном проёме, она вдруг решает добавить: — Но я ему не верю.       Этот дверной проём оказывает на неё какое-то дурацкое действие, каждый раз, когда она в нём оказывается, у неё со рта слетает замок. Начинает думать, что бессмертная тут она, а не Кащей.