Find and hold

Июльские сумерки, необычайно красивые даже для здешних полузаброшенных мест. Только-только начинающее бледнеть оранжево-золотое небо, еще хранящее жаркие лучи уже зашедшего летнего солнца, казалось, не торопилось отпускать их, и потому как на улице, так и в доме было довольно светло. Где-то слева из окна виднелся лес, расположенный совсем близко, буквально за забором пустого огорода. Давид, сидя на кухонном диване и обняв колено, смотрел в окно. В его голове не было ни единой мысли из тех, что уже так долго мучали его, словно они все испарились, когда он заметил, казалось бы, простой пейзаж, который видит каждый день. С одной стороны, этот изрядно надоевший ему вид уже вызывал рвотные позывы, а с другой - поражал красотой. И он сидел, не в силах ни оторвать глаз, ни продолжать смотреть. Разрываясь между этими двумя желаниями, он спустил с дивана ногу и, повернувшись спиной к окну, сложил руки на столе и сел, сгорбившись и опустив голову. Теплый свет все еще рассеянно обволакивал мебель, но ощущение близящейся ночи уже перекрывало его, и юноша с сожалением понял, что все его обычные заботы и тревоги снова возвращаются. Они словно уже давно изжили себя и не имеют ничего общего с настоящим, но Давид так свыкся с их присутствием, что, наверное, сам превратил их в пустые, непроглядные тени, продолжающие свое назойливое преследование. -Ну и что дальше? - вслух спросил он себя, но ответа, как и обычно, не получил. Его просто не существовало, этого ответа. Зная, что размышления не помогут ему найти ответы, Давид не стал даже придавать значения этому вопросу, словно задал его просто по привычке. Он оглядел кухню. Она выглядела вполне сносно, словно ремонт был сделан недавно, но все же был потрепан рутиной. Отсутствие следов деятельности за последнее время делало ее какой-то пустой, даже чужой: не было видно никакой посуды, на лицевой стороне холодильника не было магнитов (Давид давно перевесил их на его бок, чтобы не бросались в глаза). Не было никаких уголков, в которых аккуратно лежали бы рандомные вещи, как это обычно бывает в домах. Все это в совокупности создавало такую тоскливую, неуютную атмосферу, что Давид начал задыхаться. Он лишь молча встал и медленно побрел в свою комнату, такую же пустую и тихую, как и кухня. Как и весь остальной дом. Лишь полтора месяца он жил в одиночестве, но они тянулись, словно тысячи лет. Абсолютное одиночество уже очень долго давило на него своей тяжестью, и он понимал, что вскоре оно его раздавит, если ничего не предпринять. Два месяца он готовил себя к этому, знал, что должно произойти и какой будет его жизнь, но все равно не смог подготовиться ни морально, ни физически. Никогда он не был в силах изменить что-то, как и не в силах он сейчас. Едва окончив учебу, без работы, почти без денег, без хозяйства... Он давно знает, что долго не проживет. Более того, он даже мечтает об этом. Время от времени его посещает мысль о том, чтобы своими руками приблизить этот момент, но он не может. Ему не хватает ни сил, ни духа. Даже о его теле некому будет позаботиться, а ему так не хочется осквернять родительский дом, хранящий столько воспоминаний, своими гнилыми останками. Представив эту картину, юноша вздрогнул всем телом и тут же упал на свою смятую постель, уткнувшись лицом в подушку. Он уже давно даже не заправляет ее, не убирается. В общем-то, он и не мусорит, чтобы убираться, но вот все поверхности давно покрылись толстым слоем многомесячной пыли. Лишь комнатные растения, о которых Давид иногда вспоминал, густо зеленели на подоконниках, радуя усталый глаз. Их ему попросту было жаль, и потому он поливал их с ужасающей нерегулярностью: то он забывал о них на недели, то начинал поливать каждый день. К счастью, большинство из них были неприхотливыми и благополучно выживали. Часто Давид засматривался на них. Да что уж говорить, они почти стали ему друзьями. Учитывая, что в деревне, где жил Давид, на ближайшие километров десять из молодежи был только он один, терять ему было нечего. Окруженный одними только старыми, по большей части деревянными домами и людьми, что еще старше этих домов, он даже почти не выходит из дома. Разве что в магазин, единственный на всю округу, но ему с лихвой хватает и его. Сил на уход за огородом у него также не было, и территория, отведенная на него, в этом году пустовала. Давиду оставалось только довольствоваться прошлогодними, уже наполовину сгнившими или отвратительно сморщившимися овощами, завалявшимися в подвале, но он редко туда ходил. Время от времени он случайно находил в морозильной камере ягоды или грибы, немного нарезанных овощей или мясо, но и эти продукты уже почти закончились. В магазине он покупал, разве что, хлеб, молоко и кофе. Бывало, по мелочи покупал что-то еще, но обычно обходилось лишь этим: он редко находил силы приготовить что-то. Выдавались дни, когда он пил один лишь кофе, а то и вообще не вставал с кровати сутки напролет, пока голод или жажда не заставляли его наконец подняться. Периодически Давид терялся во времени, не понимая, сколько он проспал и какой сейчас день. К счастью, телефон, к которому он почти не прикасался, в любой момент мог показать ему точное время, и вскоре он от элементарной скуки стал постоянно отслеживать его. И сейчас Давид, по своему обыкновению, повернул голову вбок и, взяв телефон, лежавший у подушки, взглянул на экран. 17 июля, 19:08. Откинув руку с зажатым в ней устройством за бортик кровати, он снова уткнулся лицом в постель, громко выдыхая. Он никогда не хотел вот так закончить жизнь, и даже сейчас не хочет. Но он словно в ловушке, из которой ему не выбраться самому. Достать деньги - не такая уж и проблема, но нужно где-то найти желание их доставать. А желание не появляется, сколько бы он ни ждал. Наоборот, его становится все меньше и меньше с каждым днем. Давид в очередной раз подумал о том, как же соскучился по общению с людьми (продавщица не в счет). Он не смеет даже думать о друге, настоящих друзей у него и раньше не было, но хоть какое-то присутствие рядом, наверное, очень помогло бы. Давид уже когда-то думал над тем, чтобы завести, к примеру, кошку, но в тот же момент испугался этой мысли: если он не может позаботиться даже о себе, как он будет заботиться о другом существе, тем более так зависимом от него? Что будет, когда закончатся деньги? Поэтому ему нужен кто-то, кто сможет позаботиться о себе. Ему нужен человек рядом. И у Давида уже была идея о том, как это устроить. Когда она только посетила его, парень отмахнулся от нее, толком не обдумав, но сейчас она показалась ему вполне удачной. К тому же, терять ему было нечего. Давид неуклюже перевернулся на спину, снова взял в руки телефон и открыл местную "подслушку", где люди публиковали разные объявления. Подписчиков у нее было не так уж много, но достаточно. По крайней мере, так ему показалось. Открыв строку для написания поста, Давид на минуту замер в сомнении, но почти сразу, зажмурившись, отогнал навязчивые мысли. Ничего плохого не случится, если он просто попробует. Собравшись с духом, он принялся медленно, очень вдумчиво печатать объявление о сдаче части дома в аренду, а именно - двух комнат, а также общую кухню и ванную. Текста вышло мало, все исключительно по делу, но Давид, дойдя до цены, вдруг снова остановился. Сколько ему стоит назначить? Если все сложится, на эти деньги можно будет жить еще хотя бы какое-то время, а не считать дни до момента, когда последняя монета, оставшаяся с его стипендии и сбережений родителей, которые он берег, как только мог, пересечет кассу магазина. И все же Давид мысленно махнул рукой. "Все равно никому не нужна комната в этой дыре." Поставив самую минимальную цену, на которую могла подняться его рука, Давид нажал на кнопку "опубликовать" и сразу положил телефон на его законное место на кровати, а затем, отвернувшись лицом к стене, закрыл глаза. Он не стал накрываться одеялом: ему не было ни холодно, ни жарко, но еще было не совсем темно, и это создавало иллюзию обычной летней жары. Он даже ни на что не надеялся. Он сделал все, что позволял сделать его истерзанный разум. Теперь ему хотелось только спать.