Иллюзия случайности

***

      Тяжелая поступь гулко отражается в тишине ночи. Под грузными ботинками пугливо стонет галька. Территория погружена в глубокий сон, очертания раскидистого сада тенью рассыпаются по высокому дому причудливыми формами, облизывающими каменную кладку. Щелчок зажигалки, сизый дым в темноте, тяжелый вздох, и высокая мужская фигура замирает на нижней ступеньке. Он прислоняется к колонне, треск тления сигареты.       — Как она? — хриплым шёпотом, на выдохе.       — Она меня пугает. — От дома отделяется тень, превращаясь в крепкую фигуру. — Ни слова не сказала с того дня, отмахивается и закатывает глаза, когда пытаюсь с ней поговорить… – то ли смешок, то ли вздох.       — Ты уверен, что ситуация не усугубится с моим приходом?       В тишине слышен тихий смех. Тэхён сжимает пальцами переносицу, зажмуриваясь и качая головой.       — Через месяц вы станете мужем и женой, ты думаешь, это можно ещё как-то усугубить? — Пак приподнимает бровь, будто собеседник может видеть его лицо.       — Я пытался поговорить с отцом, — морщится, прерываясь лишь на то, чтобы затянуться. — Тот непреклонен. Разговаривал с Юнги. Мирэ решила влезть в это дерьмо, посоветовавшись с отцом. Он же у неё судья был лет эдак с десяток назад, помнишь?       — И что это решит? — Ким фыркает, подходя ближе. — Даже если мы поднимем всех наших знакомых, заплатим миллионы, пустим в ход угрозы. Как это повлияет? Я с Солой говорил. Предлагал ей плюнуть на наследство и уехать. Мне в этой ублюдской истории такое решение видится единственным верным. Но она лишь отмахивается да смеётся, что не хочет дарить содержимое всех счетов и ячеек благотворительным организациям только из вредности. Если бы я не видел её ступор, когда она Чона увидела недавно, то охотно бы поверил, что у неё к тебе остались чувства. Иначе ничем и никак не могу объяснить эту блядскую покорность и упёртость.       Пак на мгновение замирает, а потом запрокидывает голову и тишину ночи разрезает громкий смех. Он искренне хохочет, едва ли не поперхнувшись дымом.       — Ты тоже головой поехал? — Ким прищуривается, косясь на друга.       — Чувства ко мне… — всхлип остаточного смеха. — Тэхён, если бы я не знал тебя всю жизнь, подумал бы, что ты цепляешься за всё возможное, чтобы найти положительное в этой ситуации, правда.       — А как, блять, ещё я должен поступать?       — Мы что-нибудь придумаем, — от былого веселья ни следа. — Я завтра заеду к вам, — пауза, неприятно горчившая на кончике языка. — К ней. Так или иначе, но… — ведёт плечами, шумно и резко выдохнув, — ты подумай, как ещё Чонгуку рассказать про это всё.       Ким вздрагивает почти ощутимо, морщится от неприятного ледяного узла, затягивающегося в желудке. Все мысли прошлые сутки не покидала сестра, но есть ещё один человек, кого затронет это всё напрямую, даже если он и делает вид, что всё осталось в прошлом.       — В присутствии Хосока скажем ему, я не собираюсь собирать твои останки по помещению, — мрачно огрызается, тут же чуть отшатываясь от несильного толчка в плечо.       — Пошёл ты.       — Я бы разбил тебе лицо…       — Он и разбил, однажды.       — История имеет свойство повторяться, — смешок, слишком отдающий сожалением. — Приходи завтра к вечеру, утром Мирэ обещала заскочить. Они, вроде, договорились пройтись по магазинам.       — Уже свадебное платье выб… — давится окончанием фразы, шипение срывается с губ. — Блять, больно же.       — Засунь свои шутки, знаешь, куда? — потирая руку, резко вспыхнувшую острой болью от удара в крепкую грудь.       — Было бы смешно, если бы… — Чимин потирает ушибленное место и отклеивается от колонны, расправляя плечи и глубоко втягивая воздух. — Ладно. Я тебя услышал. Хороший дом, кстати, купил. Рва не хватает. К психологу не обращался с такими комплексами-то? — посмеивается, вальяжно спускаясь с каменных ступеней.       — У меня свой личный, знаешь ли, — вяло огрызается и кивает в темноту, слушая удаляющиеся шаги, и, развернувшись, входит в дом, аккуратно прикрывая дверь. Не включая свет, стягивает пальто и едва не врезается коленом в стойку в попытках стянуть ботинки, не расшнуровывая их.       — Кто приходил? — женский голос, глухой удар и тут же приглушенный стон.       — Блять, Сола! — Тэхён ворчит, потирая зудящее место, глядя на сестру, замершую на выходе из гостиной. Она кутается в кофту, щурясь сонно.       — Пак заходил, — подходит к ней ближе, прижимает ладонь к затылку и притягивает к себе, чтобы губами коснуться макушки и втянуть родной запах то ли ванили, то ли лаванды, так ярко исходящий от младшей.       — Другого времени не нашлось? Только ночью? — вскинув голову, прищуривается, с подозрением вглядываясь в мужское лицо.       — Старая привычка, — Ким посмеивается, качая головой. — Идём спать, крошка, — лёгкий шлепок по ягодицам, уничтожающий взгляд в ответ и снова тихий смех с его губ.       Как была маленькой, так и останется навсегда.

***

      — Сола! — Мирэ неслась по длинному коридору, сотрясая дом своим голосом. — Сола!       — Что ты орёшь? — голова девушки появляется в дверном проёме, замерев от вида подруги, стремительно идущей ей навстречу.       — Тэхён не мог ещё больше дом купить? Что это за поместье, блять? — закатив выразительно глаза, толкает дверь, почти заставив подругу отпрыгнуть в сторону, и проходит в просторную комнату. Застывает посередине, подперев бока руками, осматривается по сторонам.       — Что с твоими волосами? — проморгавшись, Сола медленно подходит к Мирэ, рассматривая волосы. — Ты покрасилась в рыжий, серьёзно? Косплей? — протягивает руку и аккуратно подцепляет мягкий завиток, протирая его между пальцами. Мирэ со смешком наблюдает искоса за ней, хмыкнув.       — Юнги нравится, мне тоже, — хлопнув по тонким пальцам, закатывает глаза и бросает сумку на диван, стягивая следом пальто. — Итак? Ты вешаться ещё не планируешь? — упав в мягкость подушек, окидывает Солу критичным взглядом.       — Мирэ, — девушка морщит нос, почти со стоном. — Ты слишком драматизируешь.       — Я… Драм… Что? — рыжая почти давится эмоциями, подпрыгивая на своём месте. — Между прочим, это не от тебя я узнала о твоём пиздеце в жизни, не от тебя я услышала дату смерти вашей! — тыкает в притихшую Солу пальцем, откровенно игнорирует сведённые к переносице брови. — Господи-боже, не я не отвечала на сообщения и звонки, подруга, так что все твои комментарии на тему моего отношения оставь при себе, — дует губы, тут же поджимая их. — Я всё ещё не слышу ответа на мой вопрос.       — Нет, я не собираюсь ни вешаться, ни травиться, — Сола фыркает, сцепляя руки на груди. — С паршивой овцы хоть шерсти клок, — видя вздёрнутую бровь рыжей, качает головой, на миг прикрыв глаза. — Я понять не могу, почему всё наследство переписали на меня, когда есть Тэхён, — не выдержав, старается не тараторить, выстраивая все мысли, что крутились прошлые сутки в голове. — Он мой старший брат, в случае смерти родителей, мы оба являемся наследниками, понимаешь? — нервно постукивая ногой, кусает внутреннюю сторону щеки, вперив тяжелый взгляд в подругу.       Мирэ закидывает ногу на ногу, рассматривая собеседницу, и медленно втягивает воздух.       — Это побочка жизни детей богатых родителей, — лёгкое пожатие плечами. — Нас всех всегда готовили к тому, что пару мы себе должны выбрать из нашего, — рисует в воздухе кавычки, — окружения или быть смиренной, когда родственники сами подберут кого-то, кто будет выгоден им, тебе ли не знать, — горькая усмешка трогает уголки губ. — Ты — девочка, поэтому проще выдать тебя, чем твоего своенравного брата. Он давно уже не мальчик, которым можно управлять. Уверена, Ким просил тебя отказаться от наследства, так? — дождавшись кивка, цокает. — Ну вот видишь…       — Я…       — Так, хватит, — резко хлопнув в ладоши так, что Сола вздрагивает. — Мы собирались в торговый центр, — ленивым движением почти стекает со своего места, потягивается, а у девушки, сидящей напротив, возникает ощущение, что ещё немного и рыжая начнёт мурлыкать. — Собирайся, а я пока пройдусь по вашему поместью родовому, — озорно сверкнув глазами, растягивает лукавую улыбку. — У вас тут прислуги ещё в виде ушастых эльфов нет?       — Мирэ! — Сола сама с удивлением слышит свой смешок. Первый за последние сутки.       — Что? Разве они не входили в стоимость этого замка в качестве приложения? — увернувшись от летящей в неё маленькой диванной подушки, скрывается с места. — Захвати, крестьянка, мои вещи, когда будешь готова, не гоже голубой крови моей марать руки в самостоятельной деятельности.       — Я тебя ненавижу! — Ответ тонет в смехе скрывающейся за дверью Мирэ.       Оставшись одна, Сола прикрывает глаза и медленно выдыхает со свистом, пытаясь расслабить плечи, на которых словно бетонная плита. Она бы с удовольствием осталась дома, но, отбросив детские истеричные эмоции, понимает, что рано или поздно, но придётся выйти за пределы комнаты. И нет никаких сомнений, что Мирэ — тот человек, которого она бы хотела видеть рядом именно сейчас.       Жизнь же не кончилась, в самом деле…       Развернувшись на пятках, скрывается в ванной комнате, надеясь, что этот месяц пройдёт быстрее, чем ей кажется и хочется.

***

      — Ван, детка, там привезли заказ, который ты оформляла, — Чонгук кричит девушке, не выходя из своего кабинета, не отрывая головы от нового эскиза. Сбоку слышится тихий стук костяшками пальцев по дверному косяку, а следом на столе слева опускается кружка с дурманящим запахом кофе.       — Да, они отзвонились, — Ван улыбается, скрещивая руки на груди, прислоняется бедром к столу и смотрит, чуть склонив голову. — Ты на обед сегодня пойдёшь, с семи утра на работе?! — смотрит со смешинками в глазах.       — Спрашивай, — Чон откидывается на спинку кресла, облизывая её фигуру взглядом.       — Нет, — мотает головой, рассыпая длинный хвост огненных волос по плечам.       — Тебя сейчас разорвёт, — мужчина закатывает глаза, покачиваясь в кресле.       — У тебя засос, — не выдержав, Ван склоняется ниже, упираясь локтями в столешницу. В её глазах весь спектр эмоций.       — И?       — Ты обнулил счётчик? Кто она? — Ещё немного и она в буквальном смысле оттянет ворот его водолазки, чтобы увидеть всё, что скрыто под плотной тканью.       — Напомни мне, в какой именно момент я допустил фатальную ошибку, разрешив нам с тобой так разговаривать? — сузив взгляд, не торопится отвечать на пулемётную очередь вопросов, тут же напарываясь на недовольные серые глаза напротив и поджатые губы.       — Я тебе нужна, кто ещё будет прикрывать твою задницу лучше меня? — выпрямившись, нетерпеливым движением отбрасывает хвост за спину, всем видом демонстрируя своё отношение к тому, что Чогнук не даёт ей информации больше, чем она может себе придумать.       — Ты слишком любопытная, — посмеиваясь, качает головой и, подцепив кружку, делает первый глоток.       — Пф, зануда, — топнув по-детски ногой, резко разворачивается к двери. — Коробки сами будете таскать, вставайте, господин начальник.       Чон слышит быстрые шаги, грохот каких-то вещей за стойкой и не может сдержать улыбки. Эта девчонка ураган во всём. Если же её что-то не устраивает, как сейчас, то она ярко это демонстрирует, сметая всё вокруг своими эмоциями.       — Коробки, господин Чон. — О, этот тон. Именно он добавляет красок в его жизнь рабочую.       Отодвинув кружку, медленно встаёт со своего места и, даже не посмотрев в сторону кипящей негодованием Ван, выходит на улицу, ёжась от холода. Наблюдая за тем, как выгружают коробки, мысленно отсчитывает, чуть прищурившись. Кивает мужчинам, принимая акт, и вместе с ними вносит в салон их, сгружая в небольшой кладовке. За дверью слышится приглушенный голос Ван, которая сверяется с заказом и актом, стук печати.       — Я думаю, что они всё довезли, — отряхивая руки от пыли, Чон выходит в помещение, пробегая глазами по бумаге, которую рыжая подсунула ему под нос.       — Их всё равно нужно вскрыть и пересчитать. В прошлый раз игл оказалось меньше, да и несколько непригодных. Сегодня всё равно записей нет, — она ведёт пальцем по журналу, продолжая в другой руке держать акт. — Завтра с восьми утра до закрытия будут клиенты, поэтому…       — Я закончу эскиз, а ты начинай. Я присоединюсь, — поймав девичьи пальцы, отводит от своего лица бумаги. — Ты малышку оставила с родителями?       — Да, Ыль стала совсем несносной, — он видит, как нежная улыбка сама рисуется на её губах при воспоминаниях о дочери. — Каждый раз, когда я привожу её к родителям, то с ужасом представляю, какого жару она им даёт. Удивительно, что они до сих пор не захлопнули дверь перед моим носом и не выкатили счёт, — закатив глаза, трёт переносицу указательным пальцем.       — Они любят её, — Чонгук широко улыбается, вспоминая маленький ураган. — Ты же знаешь, что я ничего не имею против, если ты будешь приводить её сюда.       — О, — Ван вскидывает голову, находя тёплый мужской взгляд. — В последний раз, когда она была здесь, то довела Мингю до икоты своими комментариями, что эскиз кота совсем не похож на кота.       — Она, помнится, втихую пыталась внести корректировки, — мужчина смеётся, вспоминая лицо коллеги, который чуть не упал замертво, когда увидел испорченный рисунок.       — До сих пор не понимаю, как он сдержался и не надрал ей задницу.       — Брось, её все здесь любят и балуют. Поэтому привози, — лёгкое пожатие плечами, и Чон скрывается в комнате, прикрыв дверь за собой. И только через несколько часов слышит голос Ван.       — Чон, тут коробка какая-то. Её нет в списках.       — Я сейчас подойду, — выпрямляет спину, морщась от хруста суставов.

***

      Лили снова и снова проверяет телефон, чувствуя, как раздражение клокочет у самого горла. Чонгук так и не ответил на её сообщение, и она на грани того, чтобы набрать его номер. И только незнание, чем он занят, останавливает. Да и стойкая уверенность, если услышит сухие гудки, то взорвётся. Достав из кармана халата смартфон, смотрит на пустой экран, тягостно вздыхая. Папка в другой руке неприятно её оттягивает, больно упираясь в бок. Ускоряет шаг, боясь, что та вывалится на пол коридора, а желания ползать и собирать её обратно… нет.       Толкнув ногой дверь, входит в кабинет, даже не постучавшись. В несколько шагов оказывается у стола, почти бросив на него бумаги.       — И тебе привет, — Хосок успевает в последний момент подхватить кружку, как-то слишком трепетно прижав её к груди.       — Не думала, что пропуск нескольких дней приведёт к тому, что я погрязну под этим, — сдув белокурую прядь с лица, тыкает пальцем в документы. — Ещё несколько часов с ними и стану пациентом своего же отделения, — отодвинув стул, без сил падает на него.       — За всё приходится платить, милая, — Хосок посмеивается, Лили раздумывает о том, как бы так ударить его, чтобы не оставить следа.       — Поэтому ты мне поможешь, — скрестив руки на столе, укладывает на них голову, смотря щенячьими глазами на Хосока. Тот фыркает, аккуратно отодвигает двумя пальцами папки, освобождая место для кружки.       — Если бы не был столь добр… — поигрывает бровями, приподнимая корешок одной из папок, вчитывается в название. — Откуда здесь документы из травматологии?       — О, кстати, об этом, — с немыслимой скоростью Лили вытаскивает папку, покачнув всю стопку, раскрывает её и тыкает куда-то пальцем. — Смотри. Если верить диагнозу Кима…       — Кима? Вы с ним провели несколько дней, неуж…       — Заткнись! — угрожающе наставив на Хосока палец, уничтожает его взглядом, останавливая. — Ничего не было, в любом случае… — поколебавшись, тихо договаривает.       — А хотелось бы? — Чон подаётся вперёд, не скрывая своего любопытства.       — А ещё говорят, что мужчины не сплетничают… — скользя задумчивым взглядом по его лицу, медленно тянет, почти разочарованно качая головой.       — Он — мой друг, ты подала на развод, да?       — Отк… Чт…— Лили вспыхивает подобно спичке. — Откуда ты знаешь? — наклоняется ближе к Хосоку, не спуская с него подозрительного взгляда.       Чон замирает, мысленно выматерившись за свою несдержанность. Прикрывает глаза, мечтая отмотать время назад, чтобы вернуть свои же слова. Пауза затягивается, Лили всё также нависает, всем своим видом показывая, что отступать не собирается, мужчина сгорает от стыда.       — Ладно, — сдавшись, выдыхает, поднимая руки в поражении. — Слышал, как медсёстры твоего отделения сплетничали, как недавно к тебе приходил адвокат. Клянусь, только это, вот поэтому и решил, что ты решилась на развод.       Лили поджимает недовольно губы, сидит, не двигаясь, а потом с фырканьем откидывается на спинку стула, барабаня пальцами по столешнице.       — Вот же… — морщится, как от зубной боли. — Мы не женаты. Он всё пытался сделать предложение, но то одно, то другое, — признаётся, покусывая губы. — Просто у нас есть имущество, которое мы приобрели пока живём вместе. Я консультировалась, как можно разделить его, если мы по закону не были супругами, — пожимает плечами и притягивает обратно папку, старательно делая вид, что заинтересована её содержимым. Хосом задумчиво рассматривает блондинку, покусывая внутреннюю сторону щеки.       — Это из-за Тэхёна? — Судя по ошарашенному взгляду вкупе с разливающимся румянцем, он смог вогнать в краску эту железную леди, от которой за всё время, пока она работает в больнице, никто и никогда не видел и не слышал проявлений каких-либо эмоций.       — Нет, не из-за него. — Хосок сужает взгляд, её румянец сползает с щёк на шею. — Просто… просто… Боже, почему я вообще обсуждаю с тобой свою личную жизнь? — взорвавшись, взмахивает руками, искренне возмущаясь, а Чон едва сдерживает смех.       — Я произвожу впечатление человека, которому можно раскрыть свои секреты и болевые точки.       — Ты производишь впечатление человека, которому нечем заняться, — парирует мгновенно, едва сдерживаясь от самодовольного выражения лица, что видит сейчас перед собой. — Вообще, я по делу, — вернув самообладание, старательно не замечает ехидной улыбки напротив. — Это карта Тэхёна, кстати. Из твоих отчётов и предыдущих врачей видно, что его приступы чаще всего заканчивались печальными последствиями, как было с Солой, — запнувшись, бросает быстрый взгляд в сторону притихшего мужчины. — Ну или что-то подобное. У меня вопрос: почему в травматологии никогда не было записей? Это раз. Второе… Вот эти таблетки, — блондинка встаёт со своего места и подходит к Хосоку, показывая ему на нужные строчки. — Эти блокаторы часто назначают при эпилепсии. Но у него в анамнезе нет эпиактивности. Далее… Весь его анамнез начинается с возраста семи лет. Что было до этого? Он никогда и ничем не болел? Детские прививки, беременность и роды матери, развитие во младенчестве… — Чон бегает глазами по строчками, пока Лили над его головой продолжает перечислять. — Ладно. Всё бывает. Детские карты теряются. Но до школы он должен был проходить медкомиссию, в школе тоже. Нет ни одной записи даже в подростковом возрасте. Если предположить, что он действительно ничем не болел, но у него есть отклонения в психическом развитии, если верить вот этим диагнозам, — убрав руки мужчины, пролистывает несколько страниц и указывает на шифровку, — то они должны были проявиться в пубертате. Ты сам знаешь.       Лили замолкает, делая паузу. Хосок медленно поднимает взгляд.       — Ты хочешь сказать…       — Я хочу сказать, что знаю, что Тэхён усыновлён, но при каких обстоятельствах?       — Его родители погибли, — Хосок хмурится, вспоминая то, что слышал когда-то очень давно. — Я думаю, что тут нужно спрашивать Пака. Они с ним знакомы как раз с детства, ещё до школы.       — Нужно знать, кем были его родители, потому что всё его лечение мне кажется абсурдным. Его лекарства не блокируют приступ…       — А вызывают его… — еле слышно договаривает Хосок, медленно облизывая губы, не разрывая зрительного контакта.       — Именно. А вот теперь скажи мне, зачем?       Хосок молчит, чувствуя, как по телу проносятся ледяные мурашки. Он столько раз читал личную карту Кима, но никогда не возвращался к самому началу. Просто продолжал делать то, на чём настаивал сам Тэхён.       От осознания своей профнепригодности начинает тошнить.       — Те лекарства, что ты ему назначал, кстати, были гораздо легче тех, что были до них, — словно угадав, о чём думает Чон, Лили скрещивает руки на груди, смотря куда-то сквозь него. — Он говорил, что приступы уменьшились, помнишь? Я думаю, что это не из-за того, что лечение поменялось, а потому что удар по его нервной системе и когнитивной части уменьшился.       — Я договорюсь с Паком или ты? — Чон всё ещё пребывает в какой-то прострации, слыша женский голос, словно сквозь вату.       — Я сама. Найду способ. Тебя я попрошу только одно… Найди мне данные Солы, — Хосок несколько раз моргает, ошарашено смотря на Лили. — Я хочу знать всё, начиная с того, во сколько недель она родилась.       Чон кивает, снова опуская взгляд на карту друга. Ощущение мороза никак не проходит, несмотря на то, что он был изначально в курсе того, что они не являются родными братом с сестрой.

***

      — Ты собираешься весь магазин скупить? — Сола сидит в мягком кресле, потягивая газировку через трубочку. Тело гудит от забега, ноги горят и ломит каждую клетку, но Мирэ настроена, кажется, на то, чтобы спустить всё состояние.       — Не будь ханжой, — рыжая высовывается из примерочной, корча забавную мордашку. — Не могу же я заявиться на свадьбу лучшей подруги абы в чём, — распахнув дверь, выходит, разглаживая по телу изумрудную ткань.       — Ты столько уже перемерила, что есть у меня подозрение, что я на твоём фоне буду выглядеть серой мышкой, — закатив глаза, рассматривает подругу, склонив голову. — Тебе идёт, кстати. Учитывая твой новый цвет волос, то вообще…       — Ой, побойся Бога. Пак не позволит. Думаешь это? — Мирэ крутится, рассматривая себя в зеркале, а Сола отмахивается от консультанта, предлагающего кофе.       — Юнги очень понравится этот вырез, — не сдержавшись, прыскает, в воздухе рисуя пальцем вдоль высокого разреза на бедре. — Полагаю, что под ним не должно быть нижнего белья… — видит, как резко оборачивается Мирэ, натягивает на лицо самое невинное выражение, часто моргая ресницами.       — Ким Сола, — девушка подпирает руками бока, медленно приближаясь. — Вы что-то хотите добавить?       — Я… А… Да, — выдохнув, отставляет стаканчик на кофейный столик. — Что у вас с ним?       — Ничего у нас с ним нет. — Даже паузы не сделала. — Один раз целовались и всё.       — И всё? — не скрывая своего скепсиса, выразительно изгибает бровь. — До меня дошли слухи, что ты живёшь сейчас не в своём доме… — подняв руку, делает вид, что слишком заинтересована своим маникюром.       — Боже, в этом городе может что-то остаться в тайне, нет? Никто не задумывается о нравственных страданиях людей…       — Что? — Сола округляет глаза, не веря своим ушам. — Нравственные страдания? Я не верю, что слышу это от тебя. Ты превратилась в чопорную барышню, что с тобой? — смеётся, стараясь отодвинуться от грозной Мирэ, что тянет к ней свои руки.       — Иди сюда, я тебя обниму, детка.       — Ой, нет. Я как-то постараюсь прожить без твоей ласки, — сместившись на другую сторону дивана, отмахивается.       — Хватит издеваться, — рыжая садится рядом, вытягивая ноги. — На самом деле, между нами всё странно. Он действительно предложил нам съехаться, после той вечеринки, где мы в первый раз поцеловались. И я решила, что мне терять, собственно, нечего. Ну правда. Либо пан, либо пропал. Вот я и переехала. — Мирэ упирается локтём в колени, подперев подбородок ладонью. — Частично, конечно. Домой возвращаюсь на несколько дней. Судя по заинтересованным взглядам родителей, они ждут объяснений, но пока не знаю, что им рассказать…       — Правду? — Сола придвигается ближе, опуская подбородок ей на плечо.       — Правду… Я и сама не знаю этой правды, — рыжая скашивает взгляд на подругу. — Но менять что-то между нами не хочу. Он не настаивает ни на чём, хотя, честно говоря, начинаю задумываться, почему мы спим в разных комнатах и ни намёка на интим.       — Может он просто не тот, с кем мы привыкли общаться, — Сола пожимает плечами. — Не каждые же отношения должны начинаться с секса… — совсем тихо. Если бы Мирэ не сидела вплотную к ней, то вряд ли услышала бы.       — Вы так и не помирились?       — Нет… — Сола хмыкает, пряча взгляд. — Недавно были на вечеринке у Пака. Он там был, ушёл с блондинкой…       — И?       — Что «и»? У него всё отлично, разве нет?!       — Сола… Ты, как маленькая… — Мирэ резко поворачивается к девушке, вынуждая её отпрянуть. — Господи, ну ушёл с вечеринки с бабой. И что? Это просто секс. Он же, как и ты, не обязан соблюдать целибат, честное слово…       — А я вообще скоро замуж выйду, — неожиданно срывается с губ. — Хорошо, что мы так и не поговорили… Представляешь, какая эпичная была бы сцена, если бы мы решили сойтись.       — А ты хочешь?       — Да… — Сола не успевает остановить себя, замерев от ужаса, когда правда так легко срывается с губ. Испуганно замерев, она почти перестаёт дышать, не моргая, смотря в глаза подруге, во взгляде которой проскользывает какая-то эмоция, объяснить которую Ким не может.       — Хм… Это хорошо, — поднявшись, Мирэ не спеша напрааляется обратно в примерочную, даже не пряча странную улыбку, что успевает заметить ошарашенная Сола.       — Что ты имеешь в виду?       Но, судя по трели телефона входящего вызова в примерочной, ответа она не услышит…

***

      Чонгук толкает дверь своего кабинета, потягиваясь и хрустя шеей.       — Ещё пара минут и позвоночник откажет, — ворчит тихо под нос, идя на шум из кладовки. — Что ты там говорила про коробку?       — А, она на стойке, — Ван выныривает из-за стеллажа, чихая. — Я тебе сейчас принесу, подожди.       Чон не успевает даже остановить её, лишь разворачивается в сторону, но едва не получает дверью по лицу.       — Ван! — Рассматривая дверное полотно перед собой. — Ты решила сломать мне нос за то, что я так и не рассказал тебе того, что ты так хотела знать? — Отойдя в дальний угол каморки, приседает на корточки, раскрывая одну из коробок, что девушка ещё не успела открыть. Пальцами пробегает по содержимому, сверяясь в полумраке со списком, прикреплённым предусмотрительной рыжей на каждую крышку.       — Надо лампу заменить здесь… — раздражённо поднимая взгляд к потолку, жмурится от мигающего света, когда…       Грохот оглушает. Острая боль мгновенно проходится по всему телу. Будто издалека слышит хруст своих же костей, жар и ни с чем не сравнимое давление на грудь. Сознание мигает, как свет в той кладовке. Пытается открыть глаза, но в ушах звенит, веки не слушаются, что-то сдавливает всё тело и…       Горит.       Горит каждый миллиметр. Воздуха стремительно не хватает. Он пытается втянуть его поглубже, но не может. Прикладывает максимум усилий, чтобы пошевелиться и сдвинуть что-то, что так сильно прибило к полу, но каким-то внутренним чутьём понимает, что не может пошевелить даже пальцем. Жар увеличивается, дышать становится всё труднее, а до угасающего слуха доносится треск.       Треск, такой характерный для пожара. И самое чёткое, что он помнит до того, как перестать сражаться со слабостью и звоном в ушах, — это имя той, что ушла из кладовки…

***

      — Да-а-а-а, — Мирэ выходит из примерочной, широко улыбаясь, притихшей Соле. — О, Тэхён, она со мной, конечно же, — закатив глаза, фыркает, посмеиваясь над гримасой, что скорчила подруга с облюбованного ею дивана. — Чт… что?       Сола видит, как меняется в лице Мирэ, а внутри что-то больно сжимается. Она встаёт, делает несколько неуверенных шагов и, будто в замедленной съёмке, видит, как из рук девушки выскальзывает телефон.       — Что случилось? — Ей кажется, что сердце прямо сейчас выскочит из груди.       — Сола… — Мирэ белее мела.       — Что?! — Девушка бегает взглядом по испуганному лицу.       — Взрыв в тату-салоне… — Мирэ еле двигает губами, срываясь и крича что-то продавцам. Сола не может сдвинуться с места.       — Идём, — хватает остолбеневшую девушку за запястье, но та не в силах шевельнуться.       — Сола, Чонгук в реанимации.       И мир рассыпался на миллион осколков… а вместе с ним исчезла и она…