Амброзия для Жнеца

      День седьмой.       — Виктор, поднажми! Больше энтузиазма, больше!       Доктор — синеволосый мистер Франки, в белом халате, как подобает званию, — усердно, уже который час, пытался привести в чувство накануне подавшего признаки жизни Т. Спирса с помощью раздобытого невесть где дефибриллятора. Работало устройство отменно: при каждом кратковременном выбросе энергии тело взлетало над больничными простынями словно мяч. После очередной неудачной попытки Виктор поворачивался к Ноксу и терпеливо напоминал, что с шинигами такое не работает, но все доводы разбивались о полные решимости возгласы, граничащие с истерикой.       — Ещё один раз. Один раз, — Рональд сложил ладони в мольбе.       — Последний.       — Предпредпоследний.       — Что?       Секундная заминка спасла пациента. И пришло спасение откуда не ждали: красиво и романтично — с букетом розовых лепестков, поднятых в воздух красным ураганом.       — Я не доктор, но результат терапии налицо: он превращается в человека! — Грелль прикрыл рот ладонью, изображая ужас. — Уильям умирает!       — Пошёл прочь! — расставив руки в стороны, Рональд закрыл собой Франки и выпятил грудь перед Сатклиффом. — Только через мой труп!       — Если это поможет, то я с радостью отделю твою голову от туловища, дорогуша, — он накрутил на палец выбившийся локон и захихикал, наверняка подражая придворным дамам. — Ах, забудем о распрях! Я просто зашёл взглянуть, как поживает мой Уилли. Рад встрече!       Он грациозно протянул руку Рональду. Рональд скривился. Руки у Сатклиффа, бесспорно, были мягки и прекрасны, но галантно целовать он их не собирался. Ни за что. Сатклифф оскорблённо отвесил нижнюю губу и сжал переносицу указательным и большим пальцами. У Нокса защемило под рёбрами от знакомого жеста. И вытянутую руку он отвёл вместе с цветами в сторону.       — Как грубо! А знаете, что ещё — грубо? — он уселся на белый табурет около входной двери, удобнее перехватив принесённый букет. — Ну же, может быть, догадаетесь?       — Не до игр. — Рональд снова обратил и тело, и внимание, к доктору. — Продолжаем.       Нокс всячески старался подбадривать Франки. А мысленно раздавал себе затрещин. Никто не поймёт, если увидит, как один жнец стоит над Уиллом со смертоносной косой и пытается привести того в чувства, руководствуясь оговоркой клин клином вышибается, а второй — Нокс собственной персоной да во всей красе, — исполняет шаманские танцы, маскируя их под очень экспрессивными жестами поддержки. Такая себе компания. Сомнительная. Ещё и Энн за соседней стенкой сырость разводит. Да, её присутствие давно не секрет: попробуй не заметь жалостливые всхлипы, не свойственные этому измерению.       Виктор вздохнул, надеясь, что хотя бы этот, тяжелый и подчеркнуто громкий вздох вернёт Ноксу крупицы критического мышления. Если бы не долг, Виктор с радостью перепоручил бы свои обязанности другому специалисту. Настоящему, с большой буквы «С», а не «Ж». Светловолосый жнец едва ли отдавал сейчас себе отчёт в том, что данная проблема была не в компетенции патологоанатома.       — Рональд… — он опустил свободную от инструмента руку на плечо жнеца и склонил голову так, чтобы тёмно-синяя челка прятала глаза. — Случай необычный, нужно время…       Притихший Сатклифф подорвался с места:       — А я говорил! — и изобразил приветственный поклон перед входящей в палату девушкой: — Здравствуй, милая! А теперь — слушайте, — он перешёл на шёпот и стрельнул лукавым взглядом в Рональда, — «клин клином» работает у людей, тела которых ещё можно вернуть. Жнецы же…       Он многозначительно промолчал, давая зрителям самостоятельно прийти к замыслу творца. Коим и предстала перед ними сегодня его внутренняя актриса. Речь ожидаемого влияния не возымела — все бесстрастно смотрели на красное пятно перед собой. Только у Энн дёргался нерв в уголке глаза, да мистер Франки озадаченно осматривал белую коробку дефибриллятора в руках, как будто впервые видел.       — Пытаться привести в чувство бесчувственного жнеца оружием, испокон веков служащим ему, — за гранью моего понимания, ах! Случай действительно необычный!       В освещённой дневным светом палате, над белыми поверхностями сгустились невидимые, но осязаемые тучи, между гостями сверкали молнии. Первой оттаяла Энн. Чтобы взять себя в руки, она начала считать до десяти. На «пять» вырвала букет акации у Сатклиффа под его восхищённое «так держать, подружка» и к «девяти» вытолкала в коридор всех помощников. Изувеченные кисти цветов стоически держались за цветоножки, разбитая коса-дефибриллятор плавно скользила вглубь коридора на свет в конце, отфутболенная ногой. Виктор Франки ретировался немедленно; подхваченный Ноксом за рукав красного плаща Сатклифф слабо сопротивлялся и волочился следом. В крыле Департамента, которое отвели под покои Управляющего, стало тихо.       Энн оправила пиджак и юбку чёрной формы. Перевязала черные волосы в тугой пучок на затылке и сдула с зеркальной поверхности розовый лепесток. Тот лавировал на подушку рядом с головой Уильяма. Девушка осторожно переложила его на ладонь и выкинула через приоткрытое окно, маленький фрагмент акации подхватил поток ветерка и он скрылся за мраморными колоннами первого этажа. Остальные цветки, разбросанные по полу, она ссыпала в серую урну и пододвинула стул к изголовью кровати. Скромно пристроила голову на сложенных руках у головы Уилла и закрыла глаза. От него пахло мёдом и теплом летнего солнца, а от неё томлёными в печи яблоками.       Под потолком их запахи смешивались и спускались холодными потоками воздуха под ноги, рисуя перед закрытыми глазами Энн цветочные луга, окроплённые разноцветными точками.