псарня

      Чимина выписывают спустя три дня с рабочими фразами о том, что в следующий раз они будут вынуждены обратиться в полицию; что ему стоит повзрослеть и начать задумываться о своём здоровье, которое позже будет намного сложнее восстановить; что он такой молодой, а тратит время на наркотики, хотя мог бы задуматься о семье и детях.       Раздражают.       На последней фразе парень сжимает ладони в кулаки, впиваясь в кожу ногтями, и мысленно проговаривает про себя только одно: «Заткнитесь». Вот только врачи не могут прочитать его мысли и уже хотят продолжить, но их останавливает Чонгук — опускает ладони на чиминовы плечи и вежливо просит не лезть в жизнь его друга. Те сразу же кивают и просят поставить последнюю роспись в бланках. Парень усмехается и качает головой, когда видит причины своей госпитализации.       «Госпитализация по поводу токсического поражения» — это звучит смешно, потому что у него должен был быть другой диагноз. Наркотическая интоксикация, полученная из-за отравления просроченной жизнью, старой дружбой и веществами, которые он может стабильно получать от тех, кто хочет его вылечить от одиночества или умереть вместе с ним там, где они всегда будут вместе.       Блять.       Чимин крепче сжимает ручку, чувствуя на себе озлобленный чонгуков взгляд, и всё-таки подписывает документы, чтобы сбежать хотя бы отсюда и больше не выслушивать медсестёр, которые интересовались его «хорошим другом». Но они продолжают бегать глазами от одного к другому и мнут небольшие бумажки со своими номерами, пытаясь сравнить и наконец-то выбрать более удачный вариант для отношений.       Хороший парень или наркоман? Стабильность или неизвестность, смешанная со вспышками агрессии? Вместе и в горе и в радости или грубый секс в грязном туалете клуба?       Выбор всегда будет очевиден, но Чимин опять делает вид, что не замечает эти трясущиеся руки и бегающий взгляд, потому что от молодых медсестёр он устал намного больше, чем от Чонгука, который выходил из палаты за эти три дня, чтобы покурить и съездить по делам в офис. Парень предупреждал о каждом своём действии, вечно спрашивал про самочувствие, что привезти поесть, но разговор про наркоманию так и не поднимал. Он словно просто вычеркнул из памяти этот факт, когда вежливо и с мягкой улыбкой просил медсестёр хорошо позаботиться о его дорогом друге, а затем холодно добавлял, чтобы они не беспокоили по пустякам.       Он пытался быть хорошим, но это всё ещё слишком поздно.       Но сейчас не об этом.       Сейчас о том, что наркоман в конце опять остался живым. Теперь им стоит ждать его через месяц или два, готовясь к тому, что следующий раз может стать последним.       Подписав документы, Чимин молча идёт в сторону выхода из больницы и резко останавливается, пряча руки в карманы и чувствуя старую пародию на одиночество и разрывающую грудную клетку пустоту. Никто не бежит на него с желанием дать больной подзатыльник, забрать сумку и сказать про вонь от одежды, а затем быстро затолкать в машину ради вечеринки под странным названием: «Спасибо, что не сдох».       Лучше бы он в этот раз всё-таки умер. Это ведь намного лучше, чем компания Чонгука, которого уже нужно начинать воспринимать в исключительно хорошем смысле и закрывать глаза на каждую его ошибку. Вот только получается это максимально криво и неумело, а если точнее, то совсем ничего не получается, кроме тупого молчания и оскорблений, которые остаются только внутри его черепной коробки и в горле.       Чимина раздражают его лицо, тембр голоса, тело, одежда, обувь, походка, выражения лица, волосы, пальцы, забота, вопросы, ответы и то, что теперь из-за больницы у него появилось мерзкое чувство беспомощности. Потому что в его руках сейчас нет сумки — она у Чонгука. От его одежды не воняет потом, алкоголем, сигаретами и блевотиной — Чонгук купил ему всё новое. Он даже не скинул пару килограмм из-за пресной еды — Чонгук привозил ему из ресторанов.       Эта бесполезная забота раздражает.       — Иди в машину, — холодно требует Чонгук, встав рядом с Чимином и заставляя его посмотреть на себя.       В горле застревают оскорбления и проклятия, которые он проговаривает про себя и сглатывает, кивнув и поджав губы. Нужно дышать и начать более агрессивно вбивать себе в голову и вырезать на коже хорошее отношения к бывшему другу, чтобы дать ему прочувствовать всю ту ненависть, одиночество, отвращение и страх, которые жрали и продолжают жрать Чимина после того, как его бросили в той комнате.       Пусть и правда пройдёт через то же самое, если настоящий виновник уже давно гниёт в земле.       Для начала они станут друзьями, а потом Чимин проникнет во всё, что когда-то приносило удовольствие бывшему другу, и уничтожит. Это ретроспектива их юности в самом извращённом варианте. Обычно это используют для работы над ошибками, а не для глубоких ран, которые никогда не смогут зажить или исчезнуть. Попробуешь вырезать кусок со шрамом — там появится пустота, напоминающая о том, что было; облить его кислотой тоже не поможет, потому что будет настолько больно, что захочется умереть.       Верно.       Только смерть может помочь в избавлении от боли.       Вот только в каждой маленькой компании людей будут вечно говорить и убеждать в том, что всё лечится временем. Все проблемы, потери и травмы лечатся временем в кругу близких, которые всегда поддержат, успокоят и никогда не оставят один на один со своей мерзостью, которая капает на мозги и говорит так тихо о том, что затупленное лезвие обязательно поможет. Нужно просто взять нож, которым обычно разделывают сырое мясо, сжать ручку со всей силы и надавить на кожу до того момента, пока не появится кровь.       А затем медленно, с заботой о себе и здоровье, резать вдоль от запястья до локтя. Обязательно с нажимом, чтобы никто не спас и не смог пошутить о том, что захотелось внимания.       Обычно так лечатся и избавляются от боли.       Так она больше никогда не сможет вернуться.       Чонгук отвлекает Чимина от мыслей, открывая перед ним дверцу машины и смотря на него сверху вниз, и спокойно говорит:       — Садись.       Это всё равно пришлось бы сделать.       Шумно выдохнув, он садится и откидывается на спинку кресла, прикрывая глаза. У него уже не получится вернуться к тем размышлениям, что были в голове минутой ранее, и это заставляет его грустно усмехнуться. Ведь каждая его мысль о смерти всегда заканчивается тем, что его кто-то возвращает в реальность.       Словно сам мир хочет того, чтобы Чимин продолжал жить. Может, он просто продолжает существовать по той же самой причине, что и парень? Но вместо того, чтобы самому искать объект ненависти, сам становится тем, кого будет проклинать до самого конца. Специально заставляет людей, которые хотят мирной и спокойной жизни, ломаться, подчиняться и задыхаться из-за того, что счастлив здесь никто не будет.       Здесь — в этой реальности — всё под копирку, а понимают и осознают далеко не все, потому что проще сдаться, убирая руки за голову, и встать на колени, позволяя миру в образе того, кто стоит выше в пищевой цепочке, бить со всей силы, выслушивая его план на сломанную с самого начала жизнь. Родись, ненавидь, взрослей, ненавидь, устраивайся на работу, ненавидь, насилуй, ненавидь, плоди, ненавидь, передай в наследство ненависть, вырасти неудачника, сломай, ненавидь и наконец-то сдохни.       Главное — помни о бесконечной ненависти.       Чимин думает, что это из-за того, что мир слишком жадный: ему нужно больше ненависти, слёз, проклятий, мести, сумасшествия и остальных негативных эмоций для того, чтобы продолжать плодиться и заполнять каждый пустой миллиметр теми, кто в будущем могут его разрушить. Для этого он и создал цепочку для конвейера ненависти, а не жизни.       Дверца машины хлопает, и Чимин приоткрывает один глаз, наблюдая за тем, как Чонгук садится рядом и поворачивается к нему. В голове всплывает два варианта развития событий. Первый — начнёт говорить о бесполезных вещах и предложит лечение, а второй — напомнит об условиях, которые всё ещё в силе, и работе. Он не будет говорить с ним о причинах, желаниях и мыслях, нет, будет просто давить мягко, проверяя почву.       Лучше бы проверял прочность поводка, который решил использовать для воспитания своего лучшего друга.       Чимин начинает первым, приоткрывая рот:       — Что…       — Заткнись, — резко перебивает Чонгук и, схватив ворот чиминовой футболки, притягивает к себе, — даю две ебаные минуты на объяснение, понял?       — Каких? — он даже не сопротивляется, не кидается с оскорблениями или кулаками, а просто смотрит в глаза напротив и не показывает страха. — Что ты, блять, хочешь услышать?       Ничего нового.       Все реагируют одинаково, когда в первый раз видят передозировку. Хосок стоял на коленях в тот день, сжимая штанину пальцами, и плакал, умоляя, чтобы тот бросил и простил его, но за что? Это же было его выбором. Сокджин просил объясниться, но зачем тратить время на придумывание оправданий самого себя и обещаний о том, что бросит? Это бесполезно. Только Намджун был единственным, кто ударил его кулаком в солнечное сплетение, а затем задал вопрос: «Ты хотел сдохнуть у нас на руках?»       Да.       Безумно хотел и хочет до сих пор умереть среди тех, кто видит в нём его самого, а не кого-то другого с таким же лицом, голосом, мыслями и поведением. Понимает, что это всё — несбыточная мечта, но этого хочется до сорванного голоса, переломанных пальцев и изнасилованной души.       Нельзя.       Нельзя позволить тем, кого ценишь, смотреть на мёртвое тело, которое перестаёт быть похожим на того, кого они любили, а потом хоронить эту пустую оболочку, прислушиваясь к тишине, и понимать, что это не их друг. Это кто-то другой, а все остальные ошибаются, не понимают этого, и кто-то должен оставить это. Отправиться на поиски, постараться вернуть всё обратно и не обращать внимания на слёзы, которые не перестают идти по неизвестной причине.       В моменте Чимин задумывается о том, что, может, он путает ценность и любовь? Хотя тут ничего удивительного, ведь он сам решил избавить себя от эмоций и эмпатии, которая ему никогда не понадобится в этом мире.       Но сейчас не об этом.       — Почему это именно ты? — хрипит Чонгук и шумно выдыхает, пытаясь сформулировать всё-таки правильный вопрос, пока Чимин готов на диалог. — Почему ты начал употреблять?       Почему?       Довольно тупой вопрос, но ответить всё равно надо, чтобы сделать видимость готовности к новой дружбе. Но с чего вообще всё это началось? Чимин поджимает губы, пытаясь вспомнить этот момент.       Может, это из-за того, что его бросили, всё начало разрушаться, и ему не оставалось ничего другого, как разрушить собственную личность? Ему нужно было просто выжить.       Начал с малого — ударил лучшего друга, который выбрал его бросить, а не выслушать. Выкурил пачку, забившись в угол, и неожиданно понял, что лёгкое головокружение и кашель из-за сигарет — это хорошее наказание для такой грязи, как он. Начал напиваться так, чтобы ничего не помнить на следующий день, а это был хороший способ стереть свою личность, и он помогал.       Правда.       До того момента, пока Чимин не понял, как ускорить этот процесс с помощью наркотиков. Наркомания вообще считается довольно странным методом для уничтожения личности, но, к сожалению, самым действенным.       Это показали ему другие люди из взрослой жизни — и они были правы.       На лекциях будут говорить только о самых конченных, которые заразились из-за грязной иглы, или о тех, кто готовы торговать своим телом, выносить вещи и убивать ради дозы, но почему-то молчат о том, что это был их выбор. Это неудобная правда, которая звучит как оправдание или незнание, ведь сам Чимин не проходил через это, но его это ждёт. Всех это ждёт.       Нет, это обычное нытьё для тех, кто предпочитает себя успокаивать тем, что отличается от других своими правильными и хорошими мыслями. Многие наркоманы знают, что употреблять по вене — это убить в себе человека ради пяти часов кайфа и далее — уже увеличенной дозы, чтобы приход чувствовался ещё дольше, чем обычно. Игла не убивает личность — она просто убивает, размазывает по стене вытекшие из ушей и из носа мозги, смеётся и радуется своей очередной победе.       А химия вызывает психологическую зависимость, плавит мозги, проделывая огромные дыры в памяти, и истончает сосуды в носу, вызывая очередное кровотечение, но это только то, что на поверхности. Взрослые просто думают, что этим могут напугать и вызвать отвращение к наркотикам, называя всё остальное пропагандой. Вот только вызвать настоящую ненависть к веществам могут только те, кто через это прошёл или проходит.       Они всегда начинают советовать натуральные, потому что это уже не считается — это же баловство, которое можно легко бросить и забыть об этом. Правда, очень удачно молчат про систему, когда употребляют по несколько раз в день без перерывов. Это тоже считается наркоманией, которая вызывает зависимость.       Вообще, у химии и натуральных есть то, что объединяет их с самого начала. Во-первых, это деньги, а точнее, их отсутствие. Людям сложно понять, что к разрушению личности нужно подходить ответственно, не бросаться словами и быть готовым к пустому кошельку, который нужно пополнять, чтобы не отдаваться за дешёвую и разведённую пародию на свободу от реальности. Во-вторых, это окружение. Употреблять в одиночестве — это опасно, потому что можно случайно умереть из-за повышенной дозы; в неизвестной компании — можно прощаться с сознанием, которое сложно будет контролировать из-за триггеров; в комфортной и проверенной — можно, но нужно смотреть на своё и чужое состояние.       Это знание приходит с опытом и самоанализом, который нужно постоянно проводить в своей голове, с отражением или тем, кто тебя понимает лучше всего. Сейчас у Чимина на это нет времени, и из-за этого вместо развёрнутого ответа о том, как он хочет уничтожить самого себя, он усмехается и отвечает только:       — Было скучно.       Чонгук на это медленно моргает и, отпустив ворот чиминовой футболки, со всей силы бьёт парня по щеке ладонью. Из-за удара кожа начинает гореть, в ушах немного звенит и в голове бьётся только одна мысль — убить к чёрту. Схватить его за голову и бить затылком до разбитого стекла и черепа. Обвязать шею ремнём безопасности и держать до того момента, пока не потеряет сознание. Выдавить ему глаза большими пальцами и сломать каждую кость, чтобы остался инвалидом до конца своей жизни.       — Если увижу под наркотой ещё раз, то убью тебя нахуй, понял? — Чонгук не останавливается, нервно проводя кончиком языка по внутренней стороне щеки. — Я готов смириться с твоей ориентацией, — сглатывает скопившуюся слюну вместе с откровенной ложью, — но не это.       Убью.       Убью нахуй.       — Хорошо, — Чимин опускает голову и скалится.       Чонгук на это лишь закатывает глаза, а затем давится воздухом, когда его хватают пальцами за шею и давят, наваливаясь вперёд. Ему не стоит больше терять бдительности рядом с ним, но и что-то делать с этим он не хочет. Парень чуть наклоняет голову назад, прикасаясь затылком к стеклу, и позволяет сдавить свою шею сильнее, не закрывая глаза и внимательно наблюдая за тем, что будет дальше.       Чимину не хватит сил и храбрости, чтобы убить человека.       Но парень не теряется из-за этого — он уже не тот, кем был десять лет назад. Вместо того чтобы сдаться и тихо извиниться за такое, поднимает пустые глаза и холодно предупреждает в ответ:       — Не смей меня трогать, блять, иначе я убью тебя нахуй.       — Так сделай это, — хрипло провоцирует и, подняв ладони, обхватывает пальцами кисти. — Давай.       — Эй, — Чимин скалится, — ты просил Тэхёна об этом же, когда ебались под травой и экстази? — Чонгук меняется в лице и пытается сглотнуть. — Или ты просил об этом других?       Перед глазами всё плывёт, и дышать становится тяжелее даже в тот момент, когда Чимин убирает пальцы с шеи и наклоняется настолько близко, что Чонгук чувствует его дыхание на своей коже.       — Я не такой, как ты, — это единственное, чем он может себя оправдать в этой ситуации.       — Да-да, — Чимин отмахивается и возвращается на своё место, скрещивая руки на груди. — Ты делал это, чтобы меня понять. Закрыли тему.       — Тогда завтра поедем в офис, — Чонгук потирает ладонью шею. — Ты будешь работать в отделе, который полгода будет находиться под моим контролем.       — Нахуя ты мне это рассказываешь? — парень прикрывает глаза и опускается, разводя ноги в стороны. — Всё равно у меня нет выбора.       Ему на это ничего не отвечают, лишь отворачиваются и достают из бардачка блистер с тёмно-фиолетовыми таблетками. Чимин сразу же их узнаёт. Это отцовские препараты для потенции, которыми он пользуется около семи-восьми лет, пряча в последнем ящике своего рабочего стола. Чимин тогда нашёл их случайно и, взяв пустую коробку, изначально не понял, что это такое, но потом, когда принёс их старому знакомому, не смог перестать смеяться из-за осознания.       Его отец сидит на том, что запретили во многих странах из-за побочных эффектов по типу галлюцинаций, навязчивых мыслей и повышенной нервной возбудимости. А теперь этим пользуется Чонгук, закидывая себе две таблетки в рот, и, проглатывая, делает вид, что не знает настоящий эффект этих препараторов.       Чимин усмехается, отворачиваясь к окну, и в его голове всё наконец-то встаёт на свои места. Странное поведение Чонгука, когда он смотрел на него слишком долго и зависал, пытался притронуться и стоял почти вплотную, спокойно встал перед ним на колени, отсосал и затем поцеловал. Его желание и похоть — в этих таблетках, но что будет, если дозу увеличить ещё больше?       Парень впивается ногтем большого пальца в указательный, пытаясь вспомнить примерный способ применения, который был напечатан на упаковке. Он точно помнит про перерыв в два дня, но какое количество капсул должно быть? Они рассчитываются по весу? Что там было? Чимину нужно это знать точно, чтобы иметь самый верный рычаг давления на Чонгука и всё-таки отомстить за то, что тот хранил видео с того дня.       Просто как-то некрасиво получается, что парень столько лет мог спокойно пересматривать и, скорее всего, наслаждаться тем, как его когда-то друг умоляет остановиться, а сам такого видео не имеет. Чимин хочет это исправить, но с одним условием, которое размажет Чонгука и его самомнение за секунду.       А для этого нужно подкинуть ему вещества в воду или кофе, когда он будет принимать таблетки, чтобы через некоторое время сесть и ждать шоу от Чонгука. Внимательно наблюдать за тем, как он будет ползать в ногах, умолять, путаться в словах и соглашаться на всё. Только пусть его трахнут, как самую последнюю шлюху, спуская на лицо или спину.       Чимин сглатывает скопившуюся слюну во рту, представляя себе эту картину, и уже мысленно соглашается на это, прикидывая, где удобно будет спрятать телефон с включённой камерой. Ради мести он потерпит, представит кого-то другого перед собой и сделает это с полным осознанием того, что это позволит ему наконец-то успокоиться.       Его даже не пугает факт того, что Чонгук может написать на него заявление в полицию за изнасилование. Ему никто не поверит в этом случае. Он ведь сам полезет в штаны к своему другу, которого так сильно хотел вернуть. Это была его инициатива, хоть и вещества сыграют свою роль, но это уже вторичное. Цокнув, Чимин мельком бросает взгляд на Чонгука и усмехается, ведь этому парню реально хорошо подходит лицо в сперме.       — У меня что-то на лице? — выдохнув, спрашивает Чонгук.       — Чё за таблетки?       Но перед этим ему нужно всё-таки убедиться.       — Это? — Чонгук поднимает блистер с колена двумя пальцами и спокойно отдаёт его. — Они от головы.       — Правда? — Чимин забирает и начинает рассматривать таблетки. — Кто тебе их дал?       Это сто процентов они, потому что нигде не написана марка и срок годности, да и по цвету — точное попадание. Парень слишком хорошо их запомнил, но всё-таки откуда они у того, кто вернулся в Сеул в тот день, когда умерли родители? Может, их просто легче достать в Штатах? Или это реально таблетки от головы? Просто слишком напоминают ему то, что было у отца.       — Твой отец, — честно признаётся Чонгук и выезжает с парковки больницы, замечая непонимание на лице Чимина. — Не смотри на меня так. Это единственное, что мне помогает в Корее от головы.       Блять, мерзость.       Изначальное желание резко разрушается из-за ответа, и Чимин, закусив ноготь на большом пальце, принимает решение подумать об этом позже. Всё равно это можно сделать в любой момент, а когда именно — это уже другой вопрос. Главное, чтобы он не чувствовал под кожей фантомное присутствие отца и не видел его отвратительного лица с надменной улыбкой и тихим: «Не нужно благодарности».       — Ясно, — он откидывается на спинку сиденья. — Не пей их больше.       — Хорошо, — Чонгук кивает и, забрав блистеры у Чимина и из бардачка, выкидывает их в открытое окно машины. — Ты этого хотел?       — Ну типа.       — Причина?       — Захотел, — Чимин отворачивается к окну, прикрывая глаза.       — Верно, — Чонгук кивает несколько раз и, сжав одной рукой руль, цокает языком.       Теперь в его планы добавился ещё и поиск новых таблеток от головы. Ладно, с этим можно смириться, ведь об этом просит именно Чимин, который должен ему доверять, а не срываться на постоянной основе. Может, если он всё-таки частично расскажет ему про свою жизнь в Штатах, он станет мягче? Было бы хорошо, потому что в скором времени он заметит отсутствие своего телефона в карманах спортивных штанов, сумке и квартире.       И тогда нужно будет что-то думать, но не сейчас.       Сейчас Чонгук хочет наконец-то отдохнуть, не думать о лишнем за рулём и не ругаться с Чимином. Он просто безумно устал за эти три проклятых дня.       Нужно было договориться с врачами про оплату, капельницы и тишину в палате, чтобы их никто не отвлекал. Съездить в компанию и несколько часов выслушивать, что он не имел права так затягивать с этим чёртовым наследованием и теперь он будет руководить отделом полгода, чтобы всё-таки занять пост директора в компании. Благо они всё-таки согласились с требованием, выставленным Чонгуком.       Чимин теперь будет под его полным контролем на работе.       Это правда были хорошие новости, которые заставили парня остановиться около машины и наконец-то выдохнуть. Он радовался своей победе и тому, что всё встаёт на свои места. Но всё это разрушилось в тот момент, когда Чонгук вернулся в чиминову квартиру за вещами. Телефон на полу в ванной разрывался из-за уведомлений, пропущенных звонков от неизвестного, и это раздражало. Парень медленно поднял его и, разблокировав, зашёл в переписку.       Сука.       Чонгук сжимает телефон до хруста, пролистывая отвратительные сообщения о том, как неизвестный его ждёт, хочет прямо сейчас, безумно соскучился по нему, и, чтобы Чимин точно это понял, добавляет несколько разных фотографий с голым торсом и в женской короткой юбке, вставшим членом и задницей с анальной пробкой.       Блять.       Как же мерзко.       Парень потирает пальцами переносицу и опускает телефон, когда приходит новое сообщение, но уже с видео, как неизвестный стонет из-за вибратора и просит Чимина быстрее приехать, чтобы не пропустить веселье. Эти звуки заполняют ванную комнату, и Чонгук чувствует иррациональную ненависть и злость к этому мусору, который с такой лёгкостью кидает подобное и даже не стесняется.       Просто кидает.       Просто просит трахнуть.       Просто бесит.       — Ебаная шлюха, — хрипит Чонгук и кидает телефон в зеркало, когда слышит противное: «Заставь меня кончить».       Как же мерзко.       Он чувствует себя грязным, словно всё, что было на чиминовом телефоне, вшили ему под кожу и выжгли под черепом, заставляя запомнить. Содержимое опять вспыхивает перед глазами, и парень сгибается практически вдвое, сжимая пальцами колени. Чимин трогал эту грязь, позволял касаться себя и наслаждался этим, делая вид, что это нормально. Чонгук не понимает: как вообще можно опуститься до этого?       Но одно он понимает точно: ему нужно смыть с себя это.       Срочно.       Чонгук подходит к раковине и включает ледяную воду, смотря в разбитое зеркало несколько минут. Он не видит своего отражения — он видит в осколках Чимина, который на подобные сообщения отвечает по привычке и просит не веселиться без него; откидывает голову и позволяет себе отсасывать; держит за волосы, не позволяя поднять голову, и вдалбливается сзади. Но в самом маленьком осколке он замечает то, как парень вынюхивает белую дорожку, затем смотрит ему в глаза и тихо спрашивает:       — Нравится?       — Блять, — Чонгук резко снимает зеркало со стены и бросает его на пол, а затем сжимает пальцами края раковины, тяжело дыша.       Он не хочет на это всё смотреть, не хочет знать эту сторону Чимина и принимать её, потому что боится.       Если парень правда умрёт на его руках, то что ему делать дальше с этим? Жить, зная, что у него это не получится? Он пытался, правда, но не смог вылечиться от Чимина, который продолжал преследовать его и просил найти. Находясь в другой стране, на другом континенте, Чонгук искал его везде, где только можно. На лекциях среди студентов, на вечеринках, в кафе, ресторанах, в своей квартире и даже в очереди на кассе, надеясь, что появится перед ним в тот момент, когда парень схватит его за руку.       Вот только когда он хватался за чужие руки, то на него смотрели другие люди, а не Чимин.       Он для Чонгука — болезнь, которую нельзя вылечить или забыть. От него невозможно избавиться, потому что он ещё в первый день их знакомства вцепился в него руками, поселился между рёбрами, проник в его сердце и всё там построил под себя, заставляя быть мягче рядом с ним. Чонгуку было страшно сломать и испортить новую игрушку, которая позже стала другом и тем, кто первым потянулся к нему и улыбнулся, называя своё имя.       Каждый раз внутри всё кричало о том, что Чимина нужно защитить.       Металось из стороны в сторону, ломало и требовало, но Чонгук не смог этого сделать тогда, а сейчас ему нужно за это расплачиваться, давясь ненавистью, злостью и отвращением от того, кто сейчас занял тело его лучшего друга.       Надо успокоиться.       Он наклоняется и опускает голову под холодный поток воды, чувствуя, как становится немного легче. Мысли о прошлом смываются вместе с водой в канализацию, где им самое место, но вместо них приходят другие.       Ему сейчас нужно собрать вещи Чимина и отвезти их в больницу, своё долгое отсутствие оправдывать встречей по работе или поездкой за едой. Нужно сделать для него всё, и самое главное — это не ошибаться, а ещё обязательно вызвать клининг после того, как он перевернёт в этой квартире абсолютно всё, чтобы найти каждый тайник с наркотиками.       От этого нужно избавиться до возвращения Чимина.       Парень выпрямляется и чувствует, как из-за воды рубашка начинает неприятно липнуть к коже. Шумно выдохнув, снимает её и, кидая на пол, выходит из ванной, не обращая внимания на отражение в осколках своей полностью татуированной руки. Чонгук проводит пальцами по ней и закатывает глаза, потому что только сейчас он может позволить себе не скрывать её. Чимину не нужно о ней знать, пока они опять не станут ближе и не появится возможность объяснить, что собаки с намордниками на его руке — не о бешенстве.       А о собачьей преданности и том, что когда-то Чимин сказал, что любит их, но Чонгука больше. Тогда он решил, что сам станет его собакой и будет охранять до конца дней, скалясь, истекая слюной, и рычать на каждого, кто будет неправильно смотреть на то, что ему принадлежит.       Может, ему стоит пометить территорию?       — Долго ещё? — этот вопрос заставляет Чонгука прийти в себя и резко свернуть с дороги, останавливая машину и возвращаясь в реальность. — Ты ебанутый, блять? — Чимин упирается ладонью в бардачок и наклоняется к нему. — Если не умеешь водить, то нахуя…       — Назови меня по имени, — он не даёт договорить и подаётся вперёд, заставляя друга наклониться назад.       — Чё, блять?       — По имени, — повторяет, прикасаясь пальцами к коленям, и понимает, что внутри него опять начинается жажда по Чимину, сидящему рядом с ним. — Прямо сейчас назови меня по имени.       — Ты ебанулся? — парень выставляет руки вперёд и упирается ладонями в чужую грудь, не давая Чонгуку приблизиться, но тому всё равно.       Он смотрит в пустые глаза напротив и пропадает под голоса в голове, которые хотят прямо сейчас сделать с Чимином то же самое, что он делает с другими. Но перед этим ему нужно услышать своё имя, чтобы позволить себе сорваться с натянутого до предела поводка терпения и подчинить себе тело Чимина.       Верно.       Чонгук за эти три дня также понял, что нет смысла в том, чтобы ломать чиминов разум, перестраивая его под себя. Он наркоман, а это значит, что его психологическая зависимость будет только от наркотиков, но не от человека. Ему нужно воздействовать на его тело — вызвать привыкание, физическую ломку и такую потребность, чтобы Чимин всегда шёл к нему сам.       Чонгук принимает окончательное решение прямо сейчас, отдавая себя в руки того, кто спросил у него до этого про тип их дружбы.       Пусть будет грязь и отвращение к самому себе, но только не одиночество и вечные поиски.       — Назови меня по имени, — Чонгук опять повторяет это.       — Отъебись от меня, уёбок, — рычит Чимин и скалится, толкая в грудь. — Не заслужил, блять.       — Я всё сделаю ради этого, — он хрипло шепчет и дышит в губы, прижимаясь ладонями к его лицу. — Только назови по имени.       — Всё? — кивок. — Тогда отъебись нахуй, уёбок.       — Тогда, — Чонгук опускает голову и усмехается, — тебя уже предупредили, что у тебя больше нет денег? Твои счета заморожены, наличных в квартире и других карт больше нет. Ты теперь пустое место, Чимин, — смотрит на парня снизу вверх, — без меня.       — Серьёзно? Ты чё, думаешь, что я не смогу позвонить и занять денег, блять? Серьёзно? — Чимин прикрывает глаза и потирает ладонью шею. — Какой же ты уёбок всё-таки.       — Заставь меня кончить. Малыш соскучился по тебе и прямо сейчас хочет попробовать твой член.       Чонгук в точности повторяет фразу из видео, которое прислал неизвестный парень, и отодвигается, скрещивая руки на груди и наблюдая за тем, как Чимин давится воздухом и начинает искать телефон в карманах спортивных штанов. Он теряется, паникует и не знает, что делать, бросаясь в парня оскорблениями. Резко открывает бардачок и выкидывает оттуда всё, что попадается под руку: таблетки от аллергии, спокойствие, презервативы, спокойствие, документы, своё чёртово спокойствие, кошелёк и небольшую коробку с новым телефоном, а Чонгук аккуратно убирает последнее на заднее сиденье.       Чимину хочется врезать самому себе за то, что потерял бдительность, но вместо этого он опять лезет с кулаками к Чонгуку и терпит самое быстрое поражение. Парень хватает его ладонью за шею сзади и впечатывает лицом в приборную панель, надавливая.       — Мне пересказать видео того мусора, чтобы тебе не было так обидно?       — Заткнись нахуй, — шипит Чимин, пытаясь выпрямиться и придушить его.       — Да ладно тебе, — Чонгук наклоняется к нему, — друзья же должны делить дырки.       Делиться?       Серьёзно?       Да пусть доедает за ним весь мусор из переписок.       Чимин правда не против, потому что телефон для него намного важнее одноразовых дырок, которые готовы на всё. Они постоянно давят на его мозг своим идиотским желанием привязать к себе. Он не понимает их мании и избавляется от них, удаляя контакт в тот момент, когда чувствует опасность, а затем они заваливают его всем, чем могут: голыми фотографиями, видеозаписями, угрозами смерти и объяснениями.       Лишь бы вернулся к ним и никогда не бросал, но Чимин на это никогда не ведётся.       Пусть делают что хотят, но уже без него.       Он не нанимался в благодетели, не стоит в очереди для хороших поступков и не хочет разбираться с теми, кто его напрягает. Они должны просто исчезнуть из его жизни. Так намного проще, чем разбираться с тем, что доставляет небольшие трудности.       Потому что то, что доставляет реальные неприятности, вдавливает его в приборную панель сильнее и всё ещё ждёт ответа на свой вопрос. Чимину нужно сказать ему сейчас честно, иначе всё это может зайти слишком далеко, но для начала узнать.       — Ты ответил ему? — скрипя зубами, всё-таки спрашивает и чувствует, как беспомощность впивается в кожу.       — Мне теперь твоим дыркам отвечать? — Чонгук качает головой и проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки. — Ничего не перепутал? Ты должен назвать меня по имени, а не спрашивать эту хуйню.       — Не ответил, — парень цокает языком и закрывает глаза. — Конченный, блять.       — Не меняй тему, Чимин.       — Ты хуйню натворил, уёбок, а мне её разбирать. Верни телефон.       Нужно просто забрать своё — и только, потому что иначе Чимин проиграет ему.       — Назови по имени.       — Телефон.       — Имя.       — Телефон нахуй.       — Имя, — он не сдаётся и стоит на своём, не желая признаваться в том, что разбил его три дня назад и выкинул, сломав симку.       — Заебал, — Чимин делает глубокий вдох и сжимает ладони, впиваясь ногтями в кожу. — Чонгук, Чонгук, Чонгук, блять, Чон Чонгук, верни мне мой телефон нахуй! — на последних словах практически кричит и, тяжело дыша, чувствует, как во рту появляется фантомный привкус грязи.       — Ещё раз, — просит парень, убирая руку с чужой головы.       — Тебе мало? — он резко выпрямляется и сжимает челюсти, смотря на Чонгука. — Серьёзно, блять?       — Да, повтори ещё раз.       — Чонгук.       — Ещё.       — Чонгук.       — Ещё, — парень прикрывает ладонью рот и отворачивается к окну.       — Чонгук, — уже спокойно зовёт Чимин, но потом повторяет с другой интонацией, копируя свою младшую копию. — Эй, Чонгук.       Это звучит фальшиво до ужаса, но сердце всё равно пропускает удар. У одного — из-за того, что он чувствует, как предаёт себя и всё ещё может так разговаривать, а у второго — из-за тоски.       — Я его разбил и выкинул, — признаётся честно.       — Симка?       — Сломал.       — Ладно, — на выдохе говорит Чимин и, сняв кроссовки, поджимает колени к подбородку.       Если он правда сломал её, то всё хорошо и не стоит переживать. Основные контакты помнит наизусть, а самое важное попробует восстановить через облако, чтобы не беспокоиться лишний раз.       — Не кинешься с кулаками? — Чонгук поворачивается к нему и наклоняется вперёд.       — Нет, — отрицательно качает головой, а затем спрашивает: — новый где?       — На заднем сиденье.       — Понял.       Вкус грязи во рту усиливается.