𝔳𝔢𝔯𝔢𝔬𝔯 𝔫𝔢 𝔪𝔢𝔞 𝔭𝔞𝔯𝔲𝔪 𝔞𝔢𝔤𝔢𝔯 𝔢𝔰𝔱.

«я видел сон, в твоих купался локонах огненных. все, из чего мои сомненья сотканы, тонко.»       Куда уходит детство?       Этот вопрос всегда приходит неожиданно, когда резко осознаёшь, что... вырос. Очень быстро. Совсем незаметно. Сколько себя Кира помнит старшие родственники вокруг неё только и твердили одно — ты уже взрослая. И непонятно, поддакивали они малютке, которая желала доказать свою самостоятельность или говорили серьёзно. Впрочем, это не важно, ибо можно быть полностью уверенным в одно — с каждым годом слова всё больше и больше приобретали правдивый оттенок. Взрослую жизнь Кира всегда боялась, ибо боялась стать вечно хмурым человеком, который не имеет право носить вещи со смешными принтами и смотреть мультики. Но Вознесенская выросла, а это совсем не ощущается. Кажется, что только вчера она по двору бегала с соседскими мальчишками. Кира зевает и улыбается, вспоминая передряги, в которые они умудрялись попадать. После их общество сменилось «крутой» компанией из школы. Но это было совсем не то.       Ничего так и не смогло заменить Кире те простые прогулки, которые превращались в самое настоящее приключение, и посиделки на питерских крышах под гитару, провожая день. Вознесенскую ведь до сих пор берёт в тремор, когда вспоминает одноклассников, из той крутой компании, что всё время пытались косить под взрослых, покупая где-то сигареты, ибо это модно. Кира курить не пыталась. Отец у неё утро не мог начать без сигареты, как и дед, поэтому наглядный пример к чему приводит никотиновая зависимость у неё был. Да и не особо хотелось, если честно. Табачный запах противный.       Девушка зевнула, собирая волосы в неаккуратный пучок. Всё же, при готовке неудобно, когда волосы лезут в глаза и совсем неважно какой они длинны. Вознесенская, конечно, не «супер-шеф-повар», как Серёжин друг, Олег Волков, но в силах приготовить что-то лёгкое и простое, например, яичницу и гренки или завернуть ту же самую шаверму, правда обычно лаваш рвётся... но ничего страшного.       В большинстве случаев, для Киры чашка кофе и есть завтрак, ведь встаёт поздно и в душе чуть ли не десять часов проводит, а на работу опаздывать не хочется; Серёжа вообще про приём пищи забывает. Домашняя еда у них является редкостью: вечером совсем не хочется ничего делать, поэтому в помощь доставка. Только по запаху из кухни утром Сергей может понять, что у Киры выходной.       Вознесенская напевала себе под нос на ломаном английском песню, которая уже около недели живёт в её голове, доставая из морозилки оладушки, что передала мать, дабы голубки не травили свой желудок всяким фаст-фудом и вообще с голоду не померли.       Девушка включила плиту, налив масло на сковородку, которое подобно кобре шипит; затем туда падают оладья.       «Надеюсь, они не сгорят», — думает Кира. Этот день — для Серёжи важен, поэтому он должен начаться идеально, без всякой нервотрёпки. Она вздыхает, щёлкая пальцами, под ритм песни и пританцовывая. «какой чудесный день! моя струится лень на грани просветления. сияет шамбала и нежится душа в нирване воскресения.»       За окном город только просыпался; большинство магазинов или других предприятий только готовятся открыться. Петербург в это время кажется совсем иным: не таким дождливым, не таким серым и мрачным. Это тот романтичный Санкт-Петербург, который описывали большинство писателей и поэтов девятнадцатого века.       — Ты сегодня рано, Пташка, — Кира вздрагивает от неожиданности, когда мужские руки обитают её талию. Разумовский с кошачьей улыбкой кладёт подбородок на плечо Вознесенской. Под его глазами огромный оттенок бессонных ночей, даже несмотря на то, что Кира силком затащила спать. Но сон у Серёжи очень плохой: Разумовский как минимум может проснуться два раза за ночь с криком и холодным потом на лбу, а иногда даже со слезами, хаотично осматривая комнату. Но всегда он крепко обнимал Киру — не так нежно, как обычно, а крепко, прижимал к себе, будто хотел, чтобы они слились в одну субстанцию — и утыкался носом в её шею, говоря, что-то непонятное, словно в лихорадке. — О, так вот где мои футболки, — по правде говоря, Серёже очень льстило, когда Кира носила его вещи. И не важно что. Будь то футболка или рубашка, ибо в них она прекрасна.       Кира не знала какой святой, была в прошлой жизни, что в этой у неё есть Серёжа. Серёжа, который показал ей, что такое любовь. Серёжа, для которого не надо было менять что-то в себе. Серёжа, для которого девушка не та вещь, об которую сигареты тушат.       — И тебе доброе утро, Принцесса, — улыбнулась Вознесенская.       — «Принцесса»? — Разумовский смеётся куда-то в плечо.       — Ну, ты же в своей башне сидишь как принцесса... признаюсь, иногда чувствую себя драконом, — Кира поворачивается к нему лицом. Сергей пока работал над обновлением очень сильно исхудал. Она дотронулась до его скулы, а Разумовский на этот жест льнёт. — Но сейчас ты больше похож на Кощея, — звонко смеётся Вознесенская.       — Тогда ты Василиса Прекрасная? — игриво спрашивает Сергей.       — Василиса выбрала Ивана, — хитро щуриться девушка.       — А я тебя не собираюсь делить с каким-то дурачками, — усмехается он. Разумовский жаден до всего, что касается его Киры. Её хочется спрятать ото всех любопытных глаз, запереть и оставить себе, ибо она его. Только.       Океан глаз покрылся золотыми трещинами. И именно таким он предстал перед ней. С рыжими растрёпанными волосами, разбитой губой и полыхающий безумием во тьме янтарём глаза, становясь её оплотом. Может, как и сейчас, это всё игра воображения?       Помнится хорошо, что Кира тогда ругалась со своим молодым человеком и парень хотел на неё замахнуться, из-за нахлынувшего гнева. Взгляд упирается в одну точку, пока мозг воспроизводит ту картину.        — Поднимать руку на девушку совсем не по-мужски, — голос резал острее ножей, а взгляд испепелял. Сергей сжимал кисть руки парня.       — Чё? — тупо спросил он. — Тебя кто вообще просил лезть в чужие разборки?       — Справедливость, — процедил сквозь зубы. — Но признаюсь, очень забавно наблюдать за тем как чернь, подобно тебе, строят из себя что-то да самоутверждаются за счёт более слабых.       — Да по словам ясно, что у тебя тоже самооценка не шибко высокая!       Кира, застывшая от ужаса и удивления, могла лишь наблюдать за тем как словесная перепалка начала перерастать в драку. Когда дело начало пахнуть жаренным, Вознесенская мигом ринулась их разнимать.       — Вы в порядке? — она присела на корточки, дабы взглянуть в лицо герою, которого крайне сильно приложили к какой-то машине. Глаза мигали подобно лампочкам, меняя золотое пламя на небесную синеву. Всё же, кола с виски — газировки было больше, чем алкоголя, поэтому Кира посчитала, что так назвать будет уместнее — дали о себе знать. — Что произошло? — он шипел, держась за голову. «Всё же, ударил сильно...» — проносится в голове.        — Кир, всё хорошо? — Серёжа держит её лицо в своих ладонях, когда заметил слишком отрешённый взгляд. « как легко мои воспоминания выцвели... кто я такой и почему сбиваются мысли?»       — Да так... вспомнила кое-что, — отмахнулась Вознесенская.       — Ты же знаешь, если тебя что-то беспокоит, то можешь сказать мне, — напоминает Разумовский, целуя Киру сначало в макушку, а затем и в родинку под глазом. В ответ она лишь тихо усмехнулась, ибо непослушные пряди нагло щекотали лицо. — Люблю тебя, — шепчет он. — Больше всего на свете.       — А я тебя сильнее, — отвечает Кира, совсем забывая про оладья. Поцелуй за поцелуем и вот она уже сидит на столе, пока прохладные пальцы Сергея забираются под футболку и проводят по рёбрам, пересчитывая их. Сама она льнёт к его шее, проделывая путь от основания до подбородка.       Касания Разумовского дарят бодрость лучшего любого кофе. Хочется ещё. Ещё резче. Ещё ближе.       Горячо. Жарко. Дико.       Сергей жжёт своими поцелуями её плечи, не отказывая себе в соблазне оставить на белом холсте плоти свою роспись. Кира шипит, когда Разумовский вгрызается ей в кожу, как голодный волк, которому кинули мясо.       — Прости... — шепчет он, целуя место укуса, извиняясь. Боль Серёжа не любил причинять ни себе, ни другим, а особенно близким. Всегда подбирает правильные слова, умело перескакивает с болезненой темы и просто заботиться о комфорте дорогого человека.       — Пахнет гарью... — задумчиво произносит Кира, пока осознание не накрыло её волной, когда дым попал в АПС, И Марго начала вещать о пожарной тревоге. — Чёрт... оладья. «какой чудесный день! моя струится лень на грани просветления. сияет шамбала и нежится душа в нирване воскресения.»