Бойфренд моей мамы

В тот день, после посещения Геллертских бань они целый день провели на ногах. Сначала съездили на сторону Буды — самую высокую и древнюю часть города, где поднялись на фуникулёре к Будайской крепости (местной королевской резиденции), посетили там же Рыбацкий бастион и Церковь Святого Матьяша. С возвышенности будайского холма очень хорошо просматривался во все стороны Будапешт, к тому же им повезло с погодой — ранняя весна хоть и не очень радовала теплом (на газонах кое-где все ещё кусками лежали заплатки снега), зато над головами у них сияло прозрачнейшей бирюзой абсолютно девственное небо. Когда они гуляли по белокаменной стене Рыбацкого бастиона, смотря на торжественно-готический парламент на другом берегу реки и на то, как растекался извивающейся серебряной змеёй под их ногами Дунай, Чонгук немного отстал, застряв у подножия лестницы, чтобы перезавязать шнурки. А когда начал нагонять, то поднял голову и застал Тэхёна в одиночестве у стрельчатого просвета окна на уровень выше него. Тот смотрел вдаль, его мягкие каштановые волосы трепал ветер, а лицо, немного скрытое за черным кашемировым шарфом, было подернуто тенью задумчивости. Чонгук, будто повинуясь внутреннему приказу, навел на него камеру своего смартфона и со странным биением сердца, какое должно быть у воришки-карманника, крадущего не принадлежащий ему чужой бумажник, украл у хена это его мгновение. А затем также поспешно запихал красными и непослушными от холода пальцами телефон в карман пуховика, чтобы затем шустро взбежать по лестнице, топча грохот сердца под подошвами ботинок. Тук! Тук! Тук! Тук! Как же оглушительно стучит! Он шумно сербнул хлюпающим на морозе носом, отвлекая себя на этот звук. — Замерз? — Тэхен обеспокоенно смотрит на него, отводя с глаз задувающую ветром челку. — Немного, — уводит взгляд. — Я видел тут неподалёку продавали безалкогольный глинтвейн. Купить тебе? Согреешься. — Было бы неплохо, — соглашается, чтобы поскорее влиться в повседневный разговор и убедить себя в том, что с ним не происходит ничего подозрительного. Чонгук отворачивается, собираясь последовать за матерью, что успела убежать вперед них, но не успевает ступить и шага, когда вокруг его шеи оборачивается теплое мягкое нечто, тут же погружая его в пушистое облако аромата. Он легкий, дымно-сладкий, чуть-чуть горьковатый, но не слишком. Особенно уютно вдыхать его вот так, на холоде. Он хорошо знает этот парфюм, но почему-то сейчас знакомый запах не успокаивает, скорее напротив… — Вот так теплее? — Тэхён обходит его, чтобы удобнее было завязать узел из шарфа на его шее. — А как же ты? — он стойко переносит мельтешение чужих рук у себя на вороте и чужое лицо в десятке сантиметров от своего. — У меня в отличии от тебя есть капюшон. Улыбчивый хён щелкает его напоследок по носу, а он уже по привычке показательно морщится и отворачивается. Проведя на будайском холме добрых три с половиной часа и затем долго прокатавшись на трамвае (потому что слишком пригрелись и случайно пропустили свою остановку), они поздно отобедали в старинной австро-венгерской кофейне «ЦЕНТРАЛЬ» и отправились оттуда уже пешком на городской рынок — по словам Тэхена, без визита туда нельзя было в полной мере прочувствовать колорит города. Здание рынка, как и многие другие архитектурные памятники Будапешта, было выполнено в неоготическом стиле, который искусно дополняла разноцветная черепица на кровле. На рынке они попробовали у местных лавочников разные сорта колбас и сыров, а также приобрели с собой в Корею, в качестве сувениров, несколько стеклянных баночек с фуа-грой — традиционным венгерским деликатесом, сделанным из утиной печени. От рынка до их гостиницы было всего ничего, но ноги они еле доволокли. После довольно плотного ужина, на котором они договорись сходить перед сном в местный спа, чтобы отмокнуть после богатого на пешие прогулки утомительного дня, они вернулись в номер отдохнуть и переварить вечернюю трапезу. Пока Тэхён с мамой планировали распорядок следующего дня в общей комнате, Чонгук уселся в их спальне за письмо для Юнги. Как он и обещал старшему, Чонгук исправно писал ему каждые две-три недели. Он знал, что едва ли мог как-то скрасить своими не слишком умными юношескими рассуждениями чужое заточение, но что ещё он мог сделать для своего хёна? Тем более старший всегда ему отвечал, давая советы на заданные вопросы или делясь своим мнением касательно тревожащих его тонсена вопросов, что говорило о том, что эта их переписка, возможно, в какой-то степени все-таки позволяла ему чувствовать себя нужным. Сейчас же у Чонгука появился особенный повод — путешествие. За свою жизнь Чонгук не выезжал в сознательном возрасте из страны, только в далеком детстве, потому у него было много впечатлений, которыми хотелось захватить хоть на какое-то время и сознание старшего. Для этого письма он купил на городском рынке почтовый конверт и несколько открыток с местными достопримечательностями, которые собирался приложить к письму для более полной иллюстрации своих слов. Он слишком погрузился в интеллектуальную работу, поэтому не с первого раза отозвался на зовущий его оклик, а когда наконец вернулся сознанием в тихий и сумрачный номер, то вздрогнул от легкого испуга. — Что делаешь? — Тэхён присел на краешек стола, за которым он писал, но из деликатности не стал заглядывать в содержимое его послания. — Тебе не слишком темно? — Он поправил изящный светильник, который несмотря на свой презентабельный вид и в самом деле плохо закрывал его потребность в свете. — Темновато, — согласился Чонгук. — Я… пишу письмо Юнги. Тэхен сначала ничего не говорит, лишь с лаской смотрит и с незаметным для Чонгука усилием сжимает переплетенные пальцы, останавливая себя от порыва погладить по голове. — И как? Много осталось? — наконец спрашивает он. — А что? — Мы же вроде как собирались в спа, если ты не забыл. — Уже идем? Я готов. Письмо могу позже закончить, — Чонгук уже отодвинулся от стола, чтобы встать. — Только тут непредвиденное обстоятельство нарисовалось, — Тэхён кивает на стену, за которой располагается гостиная. — Сиа-щи уснула. Не знаю, может от усталости, может от своих препаратов, которые недавно приняла. Пока спит на диване, я укрыл её пледом. Думаю, лучше её не будить, если так и не проснется, то попозже перенесу её в спальню. Чонгук удивлен, но кивает в знак согласия. — Вопрос на повестке тот же: идем купаться или на сегодня хватит? Чонгук пожимает плечами, смотря на часы, стрелки которых показывают лишь сорок минут девятого: — Для сна рановато, а раз мама спит, то ничем в номере особо не займешься. Думаю, спа неплохой вариант скоротать часок до отбоя. Так они решают отправиться исследовать местные джакузи и бассейн, которые располагались во внутреннем дворе гостиницы прямо под открытым небом. Для комфортного круглогодичного купания температура в них, естественно, поддерживалась соответствующая. Единственное, что в холодные сезоны было не рекомендовано окунаться в воду с головой. Оставив матери Чонгука записку, в гостиничных халатах на нижнее белье они спустились в раздевалки. В небольшой наполненной паром душевой обнаруживаются пара пузатых седых дядечек-европейцев, греющих спины под горячими струями и оживленно перелаивающихся своими сиплыми голосами о чем-то, стоя в душевых напротив друг друга. Снимая боксеры и запихивая их в карман халата, чтобы оставить тот на одном из крючков вдоль стены, и затем, как положено перед купанием, ополоснуться в душе, Чонгук неожиданно понимает, что Тэхён, проделывающий ровно те же манипуляции в метре от него, окажется абсолютно голый в кабинке напротив него. Ведь в этой микроскопической душевой всего четыре, будь они неладны, кабины, две из которых уже заняты… Хоть они с хёном до этого уже оказывались одновременно в одной душевой, но дело было в крупной общественной бане, где на одну душевую было как минимум двадцать душев, поэтому они как-то даже там и не пересеклись… Сейчас же… сейчас… Чонгук на автомате стягивает с себя халат, краем взгляда наблюдая, как широкая смугловатая спина Тэхёна уже направилась в сторону левой кабины. Значит, ему достается правая. Его спину и ягодицы обдает холодок сквозняка, отчего мурашки вздымаются от поясницы вверх к выступающему шейному позвонку. Адамово яблоко в горле почему-то мешает дышать. Какого черта он вообще нервничает? Будто для него в новинку видеть нагого мужика. После тренировок по дзюдо он как миленький мылся вместе с другими парнями, а там даже перегородок не было. Все одним большим табуном мылились и ничего… Вон, он только что, когда проходил мимо, мазнул взглядом по членам и задницам этих двух обрюзгших дедков, и нормально… Почему же… почему… Он уже идет на деревянных ногах в сторону душа, еле теплые капли ударяют ему в лицо, рука на автомате вертит смеситель, настраивая температуру, потом набирает гель для душа из общественного дозатора, чтобы намылить подмышки и пах… И все это время в его голове бьётся не до конца оформившаяся мысль… Он просто не смеет её додумать. Объятый странным оцепенением он оборачивается. Длинные стопы Тэхёна, обутые в сланцы, направлены немного вбок, Чонгук наблюдает некоторое время, как стекает по чужим икрам к лодыжкам мыльная пена. Потом взгляд обреченно двигается выше, на уже видимые им ранее чужие колени, бедра и… В солнечном сплетении больно от напряжения, отчего мышцы пресса непроизвольно напрягаются, стремясь прилипнуть к позвоночнику. Он сглатывает, мажет взглядом ещё выше, туда, где паховые волосы убегают темной дорожкой к узкому прессу, где широкая грудная клетка и темные соски… Тэхён замер в одной позе, закрыв глаза ладонью, по которой струей стекает вода, потому что Тэхён встал почему-то под душ с головой, отчего его волосы теперь полностью намокли, и вода течет сплошняком по всему его лицу, срываясь крупными каплями с подбородка. Чонгук цепляется взглядом за чужие приоткрытые красно-бордовые губы. Такое чувство, что Тэхён дышит сейчас именно через рот, отчего немного видны его нижние резцы. Взгляд Чонгука как намагниченный возвращается вниз, к чужому члену. Тот значительно крупнее, чем у него самого, это должно его уязвить, но почему-то он не чувствует себя уязвленным. Он чувствует что-то другое. Он знает, что пялится. Он знает, что так не должно быть… В чувство его приводит лишь движение тэхёновой руки, которая возвращается в своё естественное положение, повисая вдоль туловища. Чонгук тут же тупит глаза в пол, оглушено и на полном автопилоте домывая себя сзади и смывая с себя остатки пены. Спустя пару минут они опять встречаются с Тэхеном возле крючков, когда обтираются полотенцами и натягивают плавательные шорты. Только уже завязывая на талии пояс от халата, Чонгук наконец смеет поднять на хена глаза, и тут же вмазывается в деготь чужих радужек. Тэхён грубо сушит свои волосы полотенцем и взгляд, который Чонгуку случайно удалось перехватить полон смеси сразу нескольких эмоций, но в такой комбинации Чонгук их никогда не встречал, оттого не может сознательно разложить этот коктейль на составные части. Но зеркальные нейроны в его мозге все-таки доносят до него общий фон — напряжение, неловкость… возможно, настороженность? В процессе переодевания и далее, когда уже идут по холодному коридору, они хоть и сталкиваются несколько раз глазами, но оба упорно молчат. Молчат до тех пор, пока молчание уже не начинает по-настоящему тяготить. В очередной раз, когда их взгляды царапают друг друга, Чонгук уже больше не в силах выносить напряжение. Мозг рождает совершенно дебильную реплику: — Хен, а ты никогда не говорил, что с легкостью прошел бы кастинг в фильм для взрослых. Даже здесь, в Венгрии. — Пха, — изо рта Тэхёна вместе с крошечным смешком вылетает облачко пара, так как они уже вышли на открытый двор. Тот уже укрыт пологом ночи, но красиво подсвечен золотистой иллюминацией и фонарями. — И почему же, позволь узнать? — он выжидающе вскидывает бровь, и Чонгук, хоть и не отводит глаза, но заметно тушуется. — Ну… габариты… соответствующе… — жалко блеет он. — Мне трудно представить контекст такого разговора, — наконец прохладно отзывается Тэхён. Старший отворачивается и с большим любопытством вертит головой, оглядываясь по сторонам: по центру дворика располагается небесно-голубой из-за подсветки бассейн, над которым мягкой дымкой поднимается теплый пар, чуть поодаль стоит джакузи, имеющая снаружи вид деревянной бочки. От неё пар валит ещё гуще. Чонгук чувствует себя самым нелепым дураком на свете. Однако, по крайней мере, они вновь говорят с друг другом. Когда они уже решают сперва погреться в джакузи, куда шустро прячутся, выпрыгивая из тепленьких халатов, из глубин коридора, по которому они сами только что шли, слышится сначала женский смех, а за ним показывается трое девушек. Чонгук очень скоро узнает в одной из них свою недавнюю знакомую голландку. Девушки покидают застекленную веранду и направляются к бассейну, и Чонгук может отвлечь себя от неловкости тем, чтобы смотреть за тем, как те дурачатся в воде. Однако его наблюдение не длится слишком долго, потому что очень скоро они, в желании погреться, уже присоединяются к ним в бочке, отчего в ней тут же становится тесновато. Так что ему даже приходится подвинуться ближе к Тэхёну, отчего их плечи практически соприкасаются. Ноя, завидев его, громко и радостно здоровается, тут же представляя его своим спутницам — двоюродной сестре Анне (той самой другой блондинке, которую он видел в первый вечер за ужином) и Лале, подруге со старшей школы, — темноволосой девушке с пакистанскими корнями. — А это…? — Ноя, поглубже приседая в горячую воду, вопросительно смотрит на Тэхена, который до этого лишь скупо улыбался новоприбывшим одними уголками, ожидая, когда их познакомят. — Это… — Чонгук стопорится, судорожно подбирая подходящее определение для их взаимоотношений, и наконец находит его: — Это Тэхён. Друг моей семьи. — Какое облегчение! Хорошо, что не бойфренд, — она оглядывается на подругу и сестру, которые тут же взрываются хохотом. — Знаешь, как часто нынче случается, что положишь глаз на какого-то горячего парня, а он играет за другую команду! Такое разочарование тогда берет! Ужас! Чтобы занять собеседницу и дать себе время для более детального обдумывания, он задает самый логичный в такой ситуации вопрос: — И что заставило тебя заподозрить неладное? — Ну знаешь, слишком красивое тело у парней иногда вызывает вопросы. Натуралы обычно меньше заморачиваются на этот счет! А два парня в одиночестве коротающих вечер в джакузи — ещё подозрительнее… Чонгук как-то отшучивается, и пока девушка продолжает в типично экстравертной манере увлеченно разворачивать свой бесконечный монолог, тихонько переваривает услышанное: горячий парень — это он, или Тэхён? Кто на кого пожил глаз? И… что? Со стороны их могли принять за… пару? Кажется, что температура в джакузи поднимается на пару градусов. Он долго сдерживается, но все же бросает исподволь взгляд на Тэхёна, который о чем-то переговаривается с двумя другими девушками. Скорее, говорят больше они, он лишь изредка вставляет свои пару копеек на ломаном английском: он долго подбирает слова, говорит с грамматическими ошибками и не без акцента. Однако, все это не мешает коммуникации — все друг друга понимают, да и нет ощущения, чтоб Тэхён хоть сколько-нибудь стеснятся своего разговорного. Напротив, он транслирует максимальную расслабленность. Чонгук почему-то отмечает про себя, что его голос на иностранном языке звучит еще ниже, чем обычно. Тут Чонгук начинает вникать в смысл светской беседы, которую ведут молодые люди, и уже не может удержаться от того, чтобы полностью не повернуться в сторону этой троицы, навостряя уши: — Я вот никогда не стала бы рассматривать азиата для one night stand, — говорит Лала. — Это ещё почему? — смеется сестра Нои, с опаской и неловкостью поглядывая на Тэхёна. — Все говорят, что азиаты очень заботливые душки и все такое, но у one night stand совсем другие задачи, с которыми нужно уметь справиться… Ну, а про азиатов, сами знаете, есть стереотип… насчет размера, — брюнетка вроде бы шутит, но её рот машинально кривится, выдавая её пассивную агрессию. Анна и Ноя тут же подключаются, чтобы смягчить странный выпад подруги. В Чонгуке же вспыхивает раздражение, он с презрением оглядывает эту смуглую девочку на предмет достаточного основания для такого уровня высокомерия, и не находит: девушка худосочная и носатенькая, не обладает ни красотой форм, ни миловидностью черт двух своих подруг. И это могла бы быть только личная оценка Чонгука, но после более пристального наблюдения за чужим языком тела, Чонгук понимает, что та и сама себя стесняется. А вот и объяснение… Как говорится, лучшая защита — это нападение. Хотя её, наверное, не за что винить. Он бы и сам, вероятно, впал на её месте в нервозную агрессивность — ладно быть самой неказистой на фоне красавиц-подруг, но ведь и сам Тэхён тоже вел себя не сказать, чтобы особенно дружелюбно. Да, он улыбался, но «бич фэйс», как бы сказали на английском, вместо привычного выражения его лица, излишне маскулинная поза с раскинутыми по бортику джакузи руками и пристальный оценивающий взгляд, которым он скользил по девушкам напротив, все это могло затриггерить кого угодно. Найдя причину, которая, как ему кажется, объяснила столь странное поведение иностранки, Чонгук возвращает себе внутреннее спокойствие и великодушно прощает её, как вдруг сюжетный твист беседы, опять лишает его душевного равновесия. — Все-таки, что бы вы ни говорили, но размер имеет значение! — упрямо продолжает артачиться темноволосая девушка, выслушав ушат доводов в пользу примата мастерства над размером от своих подруг. — Мы больше не в силах вас защищать, мальчики, — смеется Ноя, хитро поглядывая на Чонгука. — Скажите уже что-нибудь в свою защиту и сами! Чонгук? Чонгук вскидывает брови и немного теряется, когда четыре пары глаз разом уставляются на него. В голове необычно пусто. И, наверное, он бы сильно смутился, да только не успел, так как Тэхён неожиданно взял на себя удар: — Я хороший мальчик, и… обычно не говорю невежливые вещи… — уже после слов «хороший мальчик», прозвучавших изо рта Тэхёна слишком провокационно, Чонгук нервно передернул плечами, но то, что последовало после, прозвучало как гром среди ясного неба: — Но злым испорченным девочкам никогда… не узнать, как я трахаюсь… Потому что я люблю милых и… нежных … Тэхен цедил слова по чайной ложке в час, мучительно медленно облекая свою мысль в слова, отчего каждое из них разило ещё сильнее, заставляя бедра Чонгука каждый раз конвульсивно сжиматься. Он даже в какой-то момент в попытке спрятаться, плотнее прижался спиной к бортику джакузи, но почувствовал кожей шеи тепло тэхёновой руки, лежащей позади него на бортике, и его тут же отрекашетило обратно. — Мы, наверное, многое упустили? — Лала ехидно улыбнулась, хотя по тому, как дрогнули её губы было ясно, что слова задели её. — Не знаю… Чонгук сказал, что с моим размером взяли бы сниматься в порно. Бабам! Вселенная Чонгука схлопнулась, поэтому, когда любопытствующие девушки решили уточнить у него правдивость тэхёновых слов, он бездумно поддакнул. Куда больше флиртующе хихикающих блондинок напротив его сейчас беспокоило кое-что другое. Он уже был не в состоянии сказать, когда именно свершилась катастрофа: при очередном ли грязном словечке хёна или когда он представил на мгновение то, как Тэхён вминает в матрас какую-то смутную девушку и его выражение лица в эту минуту или же… собственное имя, произнесенное тэхёновым ртом, в одном предложении со словом «порно». В любом случае, он чувствовал себя сейчас не сидящем в уютном джакузи, а заживо свариваемым в одном из котлов в самой преисподней. И ведь было за что получать наказание… Пока Чонгук находился в прострации, Тэхёна уже успели обвинить в патриархальности, будто бы он не в силах выносить рядом с собой сильных и уверенных в себе женщин, ему непременно подавай безвольную глупышку, которой он, мужлан эдакий, непременно будет пользоваться и самоутверждаться за её счет (сторона обвинения оставалась прежней), а сестры, дабы разрулить конфликт, не нашли ничего лучше, чем предложить всем вместе перекурить. На том и порешали. Девушки, одна за другой, выбрались из джакузи. Ноя вылезала последней, она приподнялась из воды, поправила съехавшие в ложбинку меж ягодиц купальные трусы и сделала шаг по направлению к приставной лестнице, как не удержалась и удачно (как-то подозрительно удачно) соскользнула вниз, прямо на колени к Чонгуку, который судорожно схватился за её талию, придерживая. Они почти столкнулись носами. Чонгук даже ощутил её горячее дыхание у себя на подбородке, а также то, как её девичьи прелести прижимаются к его собственной груди. А что ощутила своим бедром Ноя, буквально усевшаяся боком к нему на колени, гадать не приходилось, так как её глаза сначала изумленно распахнулись, а затем заинтересованно скользнули вниз. Когда она опять воззрилась на него, в её взгляде плясали черти. C филигранно сыгранной невинностью она пролепетала: — Прости, я случайно! Уже встаю! — Н-ничего… — на лице Чонгука, вероятно, можно было жарить яичницу. Чонгук, покинувший джакузи предпоследним, пулей завернулся в успевший немного задеревенеть в его отсутствие махровый халат. Девушки же, уже нашарив у кого-то в карманах сигареты и зажигалку, начали прикуривать. Предложили и ему: — Чонгук, будешь? Есть женские с ванилью и потяжелее от Camel, — Анна протягивает ему две пачки на выбор. — Эм… спасибо, я не курю, — мямлит он, почему-то ко всему прочему отступая назад. Удивленная девушка на это только пожимает плечами и предлагает сигареты Тэхёну. Тот не спешит соглашаться, вместо этого, потуже затягивает пояс халата и, зачесывая с лица челку, окидывает тяжелым взглядом Чонгука. Пережитый Чонугуком только что стресс немного сбил с него возбуждение, но опять оказываясь под прицелом чужих глаз, он задыхается. Кажется, что Тэхён может прочесть все его мысли, а Чонгуку впервые действительно есть, что от него скрывать. Так что он стремительно уводит взгляд в сторону, а когда сбоку раздается взрыв девичьего смеха, нервно смотрит на то, как о чем-то пересмеиваются между собой на своем, голландском, две сестры. Его скукоживает ещё сильнее. — Ты будешь ещё купаться? — Тэхён материализуется буквально в шаге от него, заслоняя собой вид на девушек. — Я… э-э, пока не знаю, — бормочет Чонгук, смотря ему куда-то в подбородок. — Наверное, пойду пока погреюсь внутрь. Я же это… не курю… вот… Он пятится и скрывается за дверью веранды быстрее, чем Тэхён успевает сказать ему что-нибудь вслед. Чонгук несется по коридору до туалетов, где потом очень долго плещет себе прохладной водой в лицо, которое все никак не хочет перестать гореть. Да и все его тело целиком предает его. Его совсем немного тошнит, конечности плохо слушаются, а по затылку бегают странные мураши, будто предвестники скорого обморока. Когда высиживать в туалете больше нет смысла, он потерянно плетется обратно на веранду, и там, останавливаясь в тени коридора, куда свет с веранды едва попадает, он, как завороженный сморит, как стоящий в компании трех девушек Тэхён медленно курит. Чонгук и ранее видел его курящим, но сейчас это воспринимается по-другому: то, как он держит сигарету большим и указательным пальцем, как обхватывает губами толстый фильтр, как глубоко затягивается и затем выдыхает тугой струйкой дым куда-то в высокое небо; и его холодное, немного насмешливое лицо, когда он слушает щебетание девушек подле себя, задумчиво стряхивая искрящийся в темноте пепел на землю. Чонгуку нравится каждая из этих деталей. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет! Все не так! Не так! Правильнее будет сказать, что ему… ему нравится Тэхён. Что? Вот это да. Что это он только что подумал? Чонгук отшатывается назад, оглушенный этой своей совершенно безумной мыслью. Под его ногами проносятся бесконечные просторы изумрудного паласа, застилавшего все полы в здании гостиницы, когда он мчит по запутанным лабиринтам-коридорам и после истеричного писка отворенного замка, наконец оказывается за дверью их сумрачного и погруженного в тишину номера. Прижимаясь к деревянной поверхности позади себя, он восстанавливает загнанное дыхание и вслушивается. В общей комнате тихо, но если быть повнимательнее, то можно расслышать размеренное дыхание его спящей матери. Тогда он на цыпочках крадется в сторону их с Тэхёном спальни, и когда дверь отрезает его от внешнего мира, Чонгук позволяет себе выпустить эмоции: залетая в санузел и стаскивая по пути с себя длинный тяжелый халат, он швыряет его на унитаз, затем сдергивает мокрые плавки, грубо комкает и бросает их тут же в раковину. Далее следует судорожное переодевание. Оказываясь голышом перед ещё не до конца распакованным чемоданом, он практически полностью потрошит его, разбрасывая вещи по всему полу вокруг, прежде чем все же находит органайзер со свежим нижним бельем. Нацепив наконец на себя боксеры, он какое-то время просто стоит в центре устроенного им хаоса и тяжело дышит. Когда за окном проезжает одинокая машина, отчего отраженный свет фар, пробиваясь сквозь прорезь занавесок, плывет под влажный звук шин яркой полосой вдоль стены и потом так же неожиданно пропадает, Чонгук внезапно отмирает. Оседает на пол, закрывая руками глаза. Устало вздыхает, отрывает руки от лица и начинает монотонно складывать в чемодан то, что буквально пару минут назад сам же маниакально раскидывал. Механические действия неожиданно успокаивают, помогая ему вернуться к процессу мышления. Итак, значит, ему нравится Тэхён? А нравится ли? Может, он просто все себе надумал? Разве возбуждаться хотя бы даже на узоры ковра — не суперспособность, даруемая каждому пубертатному пацану? Чем он хуже? У него есть куда больше оснований для стояка — разговорчики про секс, это тебе не хухры-мухры. Тем более он сидел в одном джакузи с тремя полуголыми девчонками в бикини, одна из которых с ним откровенно заигрывала, теперь это было для него предельно ясно. Так что… так что… Он жалко торгуется внутри себя до поры до времени, пока его взгляд не падает на толстовку Тэхёна, лежавшую поверх покрывала, застилавшего его кровать. Она почему-то приковывает его взгляд, а внутренний голос, подкидывающий все новые и новые доводы в защиту его тотальной гетеросексуальности затихает, как будто кто-то незаметно скрутил на уменьшение регулятор громкости его внутреннего радио, оставляя его в кромешной тишине. То, что происходит дальше, он уже никакими разумными доводами объяснить себе не может. Потому что он подползает в этой самой тишине на четвереньках к чужой постели и… медленно стягивает вещь, таща ту за рукав, пока она не оказывается у него в руках. Он едва заметно переминает её между пальцев. Толстовка брендовая и сшита из качественной и очень приятной на ощупь ткани, но не это пленяет Чонгука. Он чувствует исходящий от неё запах. Запах Тэхёна. Он очень хорошо знает, как пахнет Тэхён. Потому что сегодня целый день носил на шее с его запахом шарф. Потому что не раз насильно подвергался объятиям старшего. Потому что… сам когда-то вминался носом в его грудь, когда целовал ткань чужой футболки после того, как ему перекрыли доступ к губам. Их срамной фальшивый поцелуй. Он тогда хотел подставить Тэхёна. Разрушить его жизнь. Потому что тогда он Тэхёна ненавидел. А сейчас… сейчас вот… Он утыкается носом в ворот тэхеновой толстовки, туда, где знакомый запах сильнее всего. В нем много от аромата парфюма, но есть и кое-что другое, именно природный запах самого парня. Чонгук чувствует это сейчас особенно отчетливо. Чонгук уже буквально проваливается лицом в ткань в своих руках, одновременно стыдясь и шалея от своей извращенности, потому что ему в голову лезут уже и другие воспоминания, когда он буквально был укрыт этим запахом, ведь Тэхён однажды прижимался к нему с такой силой сзади, едва ли не ложась на него сверху. Он даже кусал его за ухо, а ещё… ещё спрашивал, рыча, как именно Чонгук хочет, чтобы тот его взял… Но это он спрашивал Чонгука, а как… как любит делать это сам Тэхён? Мысль о том, что Тэхён, вероятнее всего, действительно занимается с кем-то сексом, так как было бы странно в его возрасте этого не делать, и этот кто-то, с кем он это делает, наверняка остается удовлетворенным, потому что теперь Чонгук знает, что Тэхён может своему партнеру предложить… Эта мысль сжигает кислотой его внутренности изнутри… но и она же заставляет его член опять болезненно стоять. Он тоскливо скулит в толстовку, до боли впиваясь зубами в нижнюю губу, потому что сладкая тяжесть в паху становится почти невыносимой. А когда в следующий миг слышит далекий щелчок входной двери, то подрывается на месте, словно его окатило из ушата кипятком. Он успевает отбросить толстовку на её прежнее место и перебраться на карачках к своему чемодану, чтобы изобразить занятой вид секунда в секунду, как дверь в спальню отворяется и в проеме возникаем Тэхён. Если бы только Чонгук мог видеть себя со стороны, то он бы сумел вовремя отловить то промелькнувшее выражение истинного потрясения, которое отразилось на лице Тэхёна прежде, чем его сковало маской невозмутимости: в одних боксерах, смиренно сидящий на коленях посреди разворошенной комнаты, с искусанными ярко-красными губами и шальным румянцем на щеках, уже перетекшим на шею… И это если не говорить про полные пелены желания глаза, покрытое мурашками тело и то неловкое движение, когда он прикрыл какой-то жалкой вещицей свой отчаянно натянувший ткань боксеров член. Тэхёну хватило всего миллисекунды, чтобы решить этот ребус. Единственное, что трактовал он его в том смысле, в направлении которого размышлял весь вечер напролет, а сейчас лишь ещё раз убедился в верности своих догадок. — Хм, кажется я не совсем вовремя, — наконец выдал он, зачем-то оглядываясь себе за спину — на темную гостиную. — Я-я… решил переложить из чемодана одежду, — тоненько просипел Чонгук, опуская ресницы и чувствуя, как теряет ощущение реальности происходящего. Потому что собственная беззащитная поза, когда он оказался вот так коленопреклонённым перед человеком, мысли о котором буквально полминуты назад довели его до крайней степени возбуждения, подтолкнула его к грани угрожающе близко. — Я вижу, — согласился Тэхён. — Я… пойду пока перенесу Сиа-щи в спальню, а ты закончи здесь со всем. И он ушел. Просто растворился в темноте гостиной, прикрыв за собой дверь. Спустя несколько секунд звякнула щеколда туалета, и Чонгук, запершись изнутри, осел прямо под дверью, со свистом в ушах скатываясь по ней на самое дно. На дно, потому что его совесть угрюмо молчала, когда он, запустив руку под резинку боксеров и крепко сжав себя в кулаке, содрогнулся в таком невероятно ярком и таком постыдном оргазме, какой едва ли когда-либо вообще испытывал. А под с силой зажмуренными веками все еще стоял отпечатавшийся на сетчатке недавний образ Тэхёна, особенно его строгие глаза. Его красивые строгие глаза. Чонгуку больше нравилось, когда они мягко гладили его. Потому что… потому что он действительно остро нуждался в нежности. В его нежности… Наскоро почистившись, он судорожно натянул на себя спортивные штаны и толстовку, небрежно побросал вещи в чемодан — на завтра они уже наверняка все изомнутся и придется отдавать их в прачечную, но его это мало волновало. Сейчас его единственно заботила нужда, как можно быстрее лечь спать, уснуть, забыться… Или хотя бы прикинуться уснувшим, чтобы только не пересечься опять с Тэхёном. От одной мысли снова когда-нибудь смотреть ему в лицо, его начинало колотить изнутри. К его малодушному облегчению, встречи удалось избежать. Напялив на голову капюшон толстовки, он юркнул под одеяло и отвернулся лицом к стене, изображая спящего. Спустя неопределенное количество времени Тэхён все же вернулся в их спальню. Чонгук, заткнувший уши блютуз-наушниками и врубивший погромче какой-то готический рок на фон, понял это по озарившему комнату свету, вырвавшемуся из ванной на какое-то мгновение, а затем тут же запертому обратно. Отключив музыку, Чонгук с острым отчаянием перед свалившейся на него правдой слушал шум воды за стеной, воспоминания накрывали его девятым валом. Резкое осознание того, как давно он, оказывается, был инфицирован этим вирусом и как жалко и безуспешно ему сопротивлялся, сокрушало… Сокрушило. Когда Тэхен вышел из ванной, он, видимо, тоже переодевался, потому что Чонгук, изо всех сил старавшийся не всхлипывать и бесшумно дышать через рот, слышал осторожные шорохи и чувствовал, как тот двигается по комнате. Потом Тэхён щелкнул настольной лампой, погружая всю комнату во тьму. Но не стал ложиться, как ожидал этого затихорившийся Чонгук. Вместо этого сначала осторожно притворилась дверь в спальню, а затем Чонгук услышал и дальний отзвук захлопнувшейся входной двери…