В твоей "тени" я вижу свет...

      Восемнадцатилетие разрушило его жизнь. Отец умер у него на руках, Ордо Фавониус жестоко разочаровал, а Кэйа оказался шпионом, и он ранил его. На следующий день он уже жалел об этом, но что с того?       После похорон он остался один на один с поглотившим его горем. Нет, конечно, он получал множество соболезнований, но все они нисколько не утешали. Потерявший семью, преданный орденом, жаждущий во всём разобраться он не мог оставаться на месте, не хотел погружаться в бездну отчаянья и боли, сидя в четырёх стенах. Ничто больше не держало его в Мондштадте, поэтому, оставив хозяйство на Аделинду, он ушёл. И это было легче, чем он когда-либо мог представить.       Не жалея сил, он рыскал по всем странам – от сияющей Инадзумы до жаркого Натлана. Он искал любую информацию о вещи, что погубила его отца. Он вступал в бои с бандитами и монстрами, сбивал кулаки в кабаках, где вычленял зацепки из слухов, и всё это без какой-либо поддержки. Редкая переписка с домом не в счёт. Ведь рядом больше не было того, кто прикроет спину, и больше не было сил Глаза Бога. А об использовании проклятого артефакта не возникало и мысли: он видел, какие могут быть последствия. Так что теперь с ним были только клеймор и рыцарский опыт.       Почти год длилось его расследование, и все ниточки вели к одной организации – Фатуи. Стоило только провести пару разведывательных операций в Снежной и забраться в один из их лагерей, чтобы узнать, что это именно они изготавливают и распространяют так называемые Глаза Порчи, а дальше… Кровь кипела в нём, подпитываемый жаждой мести он уничтожал крепости Фатуи одну за одной, пока их число не перевалило за десяток. Возможно, он, ведомый слепой яростью, уничтожил бы ещё больше, но его действия просто не могли остаться незамеченными. В конце концов они привлекли внимание Одиннадцати Предвестников, и он угодил в подготовленную ими ловушку.       Он уже и не помнит, как называлась та деревня, в которой его обогрел и накормил Гаврилов. У него даже нашлось очень хорошее вино, но Дилюку явно не стоило им угощаться. Он понял это чуть позже, когда под этой самой деревней на него напали Фатуи, а он почувствовал в теле гораздо большую слабость, чем от пары выпитых бокалов. Ему пришлось импровизировать, пришлось – как последним шансом на спасение – воспользоваться Глазом Порчи. Но в неопытных руках он не помог, а только усугубил ситуацию.       Они не стали его добивать, он и так был не жилец.       Он лежал на красном снегу с глубокой раной в груди, отплёвывая кровь, и в затухающем сознании почему-то возник образ Кэйи. Из того времени, когда он только появился у них в семье. Такой застенчивый, такой интересный, такой…       Следующую неделю в лазарете подполья каждый раз, когда он приходил в себя, он видел Кэйю. В бреду ему часто казалось, что тот рядом, стоит у его койки. И Дилюк то кричал ему проклятия, то молил подойти или что-нибудь сказать. Иногда в лихорадке ему виделся снежный наст, покрытый кровью, который менялся и переходил в исписанную бумагу. Письма. Он знал, что это письма Кэйи. В голове всплывали строчки из них, и больно колола мысль, что он в пылу гнева лишил Кэйю глаза. И угнетённый сожалениями он вновь терял сознание. Даже когда рассудок стал ясным, он всё никак не мог выбросить Альбериха из головы. Он вспоминал, как они играли вместе в пиратов, как собирали ракушки на Побережье Сокола, как тренировались. И на сердце ему становилось одновременно легко и тяжело.       А потом Дилюк пошёл на поправку.       Он был благодарен подпольной организации, которая его спасла. Выяснилось, что её люди давно за ним наблюдают и высоко оценивают его способности, более того оказалось, что у них схожие цели. Поэтому на предложение вступить к ним он согласился почти без раздумий. Остаток года и следующие три они вместе работали против Фатуи. Это была тяжёлая и изнурительная борьба, для которой требовались все доступные средства. Он долго обдумывал и откладывал, но всё же потихоньку, не забывая об осторожности, стал осваивать Глаз Порчи. Он делал всё что мог, помогал и в бою, и в тактике, умножая свой список заслуг и количество шрамов на теле. Хотя до последних ему не было дела: всё, что не убивало его, делало только сильнее. И как это было с Ордо Фавониус, благодаря своему таланту и упорству он быстро поднялся на руководящие места в организации.       Однако до окончательной победы над Фатуи было ещё очень далеко, а в сердце с каждым днём росли опасения за родной край, ведь помимо прочего всё чаще и чаще стал заявлять о себе Орден Бездны. Одной переписки Дилюку стало слишком мало. И каждое письмо, не важно от кого: от Эльзера, Аделинды или Кэйи; разжигали в сердце тоску по дому такую же лютую, как местные морозы. Ему действительно очень хотелось назад, да и в конце концов, что его держало в Снежной? Он ведь нашёл ответы на свои вопросы, месть уже давно не была его целью, Эрох с позором покинул ряды ордена, а подполье могло справиться и без него.       Когда Дилюк спустя четыре года странствий вновь ступил на земли Мондштадта, его охватило приятное волнение. Он был рад вернуться, вновь вдохнуть запах вина и цветов, что задорно несли по городу ветра, услышать тихий скрежет мельниц, увидеть знакомые лица и вкусить домашней еды. Он так скучал по всему этому.       Первое, что он сделал, после возвращения – это продал семейный особняк: слишком многое там напоминало о былом и травило душу. Он решил, что лучше жить на винокурне и продолжать бизнес отца, попутно защищая город за его стенами. Да и Кэйа всё равно предпочитал жить в другом месте.       Следующим пунктом стала личная встреча с самим Альберихом. Дилюк больше не относился к нему с прежним подозрением, ведь пары проверок, запрошенных ещё из Снежной, хватило, чтобы выяснить, что тот не работает с Орденом Бездны. И это радовало, давало надежду, что отношения между ними могут стать теплее, чем сейчас. Конечно, один разговор не мог всё наладить, но мог хотя бы указать правильный вектор. К тому же несмотря на ту ложь длинною в жизнь, ужасное расставание и долгое время порознь Дилюк всё ещё хранил в сердце чувства к Кэйе. Хоть и думал четыре года назад, что навсегда выжег их в себе.       Стоило чуть не помереть, чтобы стать умнее и спокойнее: он больше не кидался в омут с головой, не взрывался вспышками гнева или радости. Он изменился, но изменился и Кэйа. Стоило лишь раз поговорить с ним, чтобы это понять. Так мало стало искренности в его словах, даже меньше, чем в написанных красивым почерком сухих строчках. Так мало в нём стало родного. Казалось, что того Кэйи, которого он знал и любил, больше нет, и осознавать это было невыносимо больно.       Но прошло ещё немного времени, и Дилюк смог убедиться в обратном: тот Кэйа всё ещё прятался внутри эксцентричного капитана кавалерии. Но показывался он редко, с неохотой и не ему. Это расстраивало, отзывалось гадливой горечью в душе. Почему Кэйа не хотел быть хоть немного откровенным с ним? Он ведь был готов спокойно поговорить, однако Альбериху это было как будто не нужно: он не желал жить на винокурне, не навещал его на праздники, а в переписке только давил на то, что ему известно о тайной работе Дилюка в обход ордена. И такое отношение, пожалуй, даже обижало.       Конечно, можно было пойти напролом, просто с наскоку начать нужный разговор, но… Каждый раз винодел останавливал себя от этого. Стоило ли, если Кэйа всё время старался так показательно отстраниться? Рагнвиндр решил, что нет: это в высшей мере неуважительно и некрасиво – лезть человеку в душу. Будь это кто-нибудь другой, Дилюк, возможно, и попробовал бы, но с Альберихом не мог так поступить. Только не с ним. Он и так доставил ему много боли. К тому же Кэйа, какой бы ни был, оставался родным человеком, его семьёй. Поэтому Дилюк не хотел давить на него.       Вывод выходил однозначный – нужно просто отпустить свои чувства, как бы это ни было больно. Прошлое должно остаться в прошлом. И пусть. Пусть они иногда работали вместе. Пусть разыграли неплохой спектакль перед рыцарями и Фатуи, благодаря которому Дилюк наконец-то отказался от Глаза Порчи и вернул себе Глаз Бога. Пусть вели светские беседы, обсуждая погоду и виноградники. Пусть…       Но иногда во время всех этих встреч и разговоров он чувствовал, что потерял что-то очень важное. Эта потеря колола и обжигала изнутри, но он старался не обращать внимания и намеренно разговаривать с Альберихом грубее, чем хотелось бы. А тот просто не позволял ему больше заглядывать в свою душу, игрался с ним, вместо того, чтобы быть серьёзным. Дилюк был готов верить ему, но разве это было возможно, после того, как Кэйа раз за разом скрывался за своими масками и красноречиво жонглировал фактами? Теперь винодел постоянно сомневался в его словах и искал в них второе, а то и третье дно.       Однако эта их обоюдная неискренность постоянно его раздражала. Поэтому время от времени, в очередной раз слушая прохладные речи капитана кавалерии, он не выдерживал и выдавал на повышенных тонах что-то нелицеприятное. Но Кэйа только смеялся и язвил в ответ, а потом будто назло выпивал больше, чем обычно. Конечно, после таких перепалок Дилюк присылал письма с извинениями за свои слова: он умел понять, когда был не прав, и старался не усугублять их и без того сложные отношения.       Прошёл год после его возвращения в Мондштадт. Винодельческий бизнес в руках Дилюка повалил в гору несмотря на то, что первоевремя было трудно. Всё же дегустация составляла важную часть процесса приготовления вина, но он больше не пил алкоголь с того случая в деревне, особенно вина. Не мог наслаждаться ими, теперь их вкус стал для него вкусом собственной смерти. Он вынес урок: чем больше в напитке ярких и необычных ноток, тем легче скрыть за ними яд.       Однако из винограда готовить можно не только вино, верно? Кисловатый виноградный сок, приготовленный небольшой партией, очень понравился Рагнвиндру. Поэтому он добавил его и ещё несколько безалкогольных напитков в меню «Доли ангелов». Прибыли с них выходило не столь много, как с вина, но это всё равно расширяло клиентскую базу.       С Кэйей же они держали уверенный нейтралитет. Но Дилюк так и не смирился, так и не отпустил свои чувства к нему. Они стали раной где-то глубоко в душе, очередным шрамом, что не кровоточил, но неприятно тянул во время грозы. Кто знает, когда и сколько они бы сделали крохотных шагов навстречу друг другу, чтобы вернуться к более близким отношениям, если бы всё так и осталось; но вмешался Тобиас.       Дилюку он показался подозрительным ещё с первой встречи, и с каждой последующей это чувство только усиливалось. Он вёл себя странно, и Рагнвиндр просто не мог оставаться в стороне. Он начал расследование, поднял все свои связи, каждого работающего на него осведомителя, чтобы узнать о Тобиасе Берке всё. С Кэйей они тоже договорились об обмене информацией: капитан мог ходить вместе с Тобиасом и Путешественником на задания, а также напоить его в таверне при удобном случае. Да и самому Альбериху казалось, что с новоиспечённым искателем приключений что-то не так.       Очень скоро выяснилось, что по Тобиасу нет никаких данных, пробел, пусто. Это настораживало ещё сильнее, ведь он вёл себя так, будто действительно знал Мондштадт и всё, что в нём происходило. Самое важное винодел узнал от Кэйи – Берк скрывает свой полу-потухший Глаз Бога и знает, что Дилюк – Полуночный герой.       Этого было достаточно, чтобы устроить Тобиасу допрос с пристрастием: слишком мутной фигурой он был, слишком много секретов таил в себе. Дилюку нужно было выяснить, кто его враг на этот раз. Только результат вышел ошеломительный: Берка в город привели не тёмные дела, а их собственный Архонт. Винодел был озадачен, но ничего не мог поделать. За Тобиаса поручился Барбатос, так что пришлось его отпустить.       Сам Рагнвиндр не был этому рад, напротив он был зол. Даже взял смену в таверне, чтобы отвлечься и прийти в себя. В пещерах Тобиас испытывал его терпение, вёл себя крайне вызывающе, когда уверился, что ему нечего бояться. Но сильнее всего винодела задели его слова о Кэйе. Что вообще этот Берк мог знать о нём? О том, что творилось на душе у Дилюка? О их отношениях? Ничего! И потому самоуверенный тон Тобиаса и его слова злили до скрежета зубов. Да и сам Альберих был тут как тут. Будто специально пришёл донимать его. Со всем своим фальшивым очарованием и масками.       «Ты создаёшь столько проблем. Если бы не ты, всё было бы гораздо проще».Дилюк не хотел говорить ему те слова. Не с тем посылом, не так грубо. Он же не против всей этой сложности, просто хочет хоть какую-нибудь подсказку, как ему дальше двигаться в их отношениях. И более конкретную, чем прикрытие в ордене и несуразные подарки. К сожалению, Кэйа покинул таверну ещё до того, как Дилюк успел даже сделать вдох, чтобы извиниться. И Рагнвиндра накрыло досадой и злостью уже на себя.       Наступивший декабрь усложнил всё ещё больше: конец года всегда был самым хлопотным временем на винокурне. Как назло, потерялся отчёт о продажах за целый квартал, и потребовалось перевернуть всё вверх дном, чтобы его отыскать. Так что вместо извинений, которые в этот раз Дилюк хотел принести лично, ему пришлось работать до глубокой ночи.       И следующий день тоже обещал быть наполненным исключительно бумажной волокитой, если бы не внезапно объявившийся на пороге Тобиас. Уже потом стало ясно, что он тоже был Дилюком. Догадки самого Рагнвиндра подтвердил и Венти, и, неожиданно, Кэйа. Тот потом признавался, что почти сразу почувствовал в Берке что-то знакомое, как будто они уже пересекались до этого.       Оглядываясь назад, винодел был рад, что всё так вышло, ведь после этой истории их отношения с Кэйей наконец-то сдвинулись с мёртвой точки. Целый год им потребовался, чтобы пройти через череду разговоров о прошлом, настоящем и будущем. Вновь вскрывались старые раны и обиды, звучали слова извинений и лились слёзы. Но всё это безусловно стоило того, когда речь касалась Кэйи – это стоило ещё большего. Как оказалось, тот никогда не вычёркивал их совместное прошлое из своей жизни. А все его попытки отстраниться были вызваны страхом, что Дилюк больше не считает его своей семьёй.       Спустя год их отношения всё ещё были неидеальны, но они работали над этим. Да, иногда между ними возникали недопонимания и ссоры, иногда один пытался что-то скрыть от второго, но теперь они старались обсуждать всё, что их беспокоит, учились слушать друг друга, доверять. Альберих стал чаще навещать винокурню и оставаться на ночь, или даже на выходные. Дилюк же пытался окружить его уютом и комфортом, чтобы Кэйа действительно чувствовал себя дома. Несколько месяцев назад в их отношения вернулись нежные касания и поцелуи. Они вновь могли, как сейчас, сидеть вместе и наслаждаться теплом друг друга.       Дилюк смотрел в лицо Кэйи, в глаза. На шрам. Всё уже обговорено, все слова уже сказаны, но ему всё равно хотелось извиниться ещё раз. Он наклонился и поцеловал его. Невесомо провёл губами по скуле, цьмокнул в нос, в щёки, в уголок губ. И Кэйа сам потянулся к нему, жадно целуя. И оба хотели бы остаться в этом мгновении. Там, где они просто могли самозабвенно утопать в ласках, ни на что не отвлекаясь.       Дилюк чувствовал себя так глупо, когда думал о том, что когда-то пытался добровольно отказаться от своей любви к Кэйе. Он же в конце концов всегда хотел быть с ним. Так неловко было, когда отец в очередной раз предлагал поискать сыну невесту. И так стыдно было сказать тому правду. Он боялся разочаровать его, но даже тогда не думал, что его супругом может быть хоть кто-то кроме Кэйи.       – Идиот. – категорично заявил Дилюк и поймал полный недоумения взгляд напротив. – Я идиот, Кай. Я так сильно тебя люблю.       – Я тоже. Люблю тебя, Люк. И я так рад, что ты сейчас со мной.       – Жаль только меня пришлось хорошенько пнуть, чтоб я наконец решился сказать тебе об этом снова. – фыркнул он.       – Поэтому идиот? Дилюк кивнул.       – Что ж, я благодарен Тобиасу за это. – улыбнулся Кэйа и прижался к любимому в объятиях.       – За то, что я идиот? Кэйа спрятал смешок, уткнувшись в чужое плечо:       – За то, что пнул тебя.       – Давно пора. – довольно произнёс Дилюк и тоже широко улыбнулся, а после добавил уже серьёзно. – Я плохо его помню. Он, кажется, много пил?       Возможно это были происки Анемо Архонта, а возможно так работали законы самого мироздания, но по прошествии времени о искателе приключений Берке почти никто уже не помнил. Минуло чуть больше года с тех пор, как Тобиас исчез на глазах у Дилюка, и сам он уже почти всё забыл. Тусклее становились и воспоминания Кэйи. Вероятно, совсем скоро они забудут его окончательно. Поэтому периодически – как сейчас – они задавали друг другу подобные вопросы, чтобы проверить, сколько ещё о Тобиасе осталось в их памяти.       – Да, много. – задумавшись ненадолго, ответил Кэйа. – Он не смог простить себя за мою смерть.       – Я бы тоже себя не простил. – Дилюк и представлять не хотел, какой ужас он мог бы испытывать, если бы собственноручно…       – О, Люк. – Кэйа отстранился и поцеловал его в щеку, а потом в губы, сбивая с гнетущей мысли.       Прошла ещё пара месяцев. Альберих всё чаще ночевал на винокурне, в одной комнате с Дилюком. И тот радовался, что его любимый рядом, что они снова семья, снова, пусть и не всегда, но просто Люк и Кай.       Сегодня у Рагнвиндра было много (а когда её было мало?) бумажной работы. Пару часов назад к нему заходил Кэйа и приносил еду. Поднос с нетронутыми бутербродами и остывшим чаем так и стоял на столике в его кабинете. Дилюк осмотрел его, взглянул на часы – не так поздно, как он думал – потёр лицо рукой и решив, что на сегодня хватит, отложил документы. В последнее время он благодаря Кэйе стал больше отдыхать и меньше работать на износ.       Он поднялся из-за стола и перебрался на диван, чтобы всё же поесть, а после направился искать Альбериха. В такое время тот обычно был либо в их спальне, либо в библиотеке. Но если ни там, ни там его не удавалось обнаружить, то оставалось ещё одно местечко. Дилюк как раз забрался на крышу винокурни, чтобы проверить свои догадки, и не ошибся: капитан сидел под лунным светом, привалившись к печной трубе, и смотрел на яблоневый сад.       – Кэйа. – тихо позвал его Дилюк.       Тот встретился с виноделом глазами и, коротко улыбнувшись, поманил к себе. Рагнвиндр аккуратно подошёл к нему и спросил:       – Не замёрз? – несмотря на то что на дворе стояло лето, ночи были не столь теплы как дни. А Кэйа одет был легко: в простые брюки и рубашку.       – Немного.       Дилюк молча снял свой сюртук и передал его Альбериху.       – Спасибо, Люк. – тот сразу его надел и вновь посмотрел вниз.       Рангвиндр устроился рядом и спросил, тоже уставившись на яблони:       – Что там?       – Ты знал, что в твоём саду живут совы? – ответил Кэйа. – За ними интересно наблюдать.       Дилюк увидел, как с дерева слетает тёмный силуэт красивой сильной птицы и исчезает у земли, а после поднимается назад к кронам, не издав при этом ни единого звука. Действительно завораживает.       – Когда смотришь им в глаза, кажется, что они смотрят сквозь тебя, ничего невозможно прочитать в их взгляде, никакие секреты.       Дилюк нахмурился, он догадывался к чему эти пространные размышления. Потому что Кэйа, подобно совам, до сих пор прятал тайны своего прошлого, так и не рассказал ему о себе всё, хотя прошло уже довольно много времени. Дилюк не давил: он понимал, что Кэйа просто не готов. Да он и сам признавался, что стал ещё более скрытен после того самого дня. И пусть Дилюк чувствовал за это вину, но всё что он мог сделать – это дать Кэйе достаточно времени.       Он хотел приободрить его и позвать домой, но тот попросил:       – Давай посмотрим вместе ещё немного.       Кэйа положил свою руку на его бедро и немного похлопал. Дилюк почти сразу накрыл его руку своей и переплёл с ним пальцы. Такие посиделки навивали воспоминания об их юношестве: тогда у них было много подобных моментов, а сейчас им редко удаётся просто вот так посидеть вместе. И это делало нынешний миг очень ценным.       – Напоминает случай, когда мы стащили бутылку вина и забрались пить на мельницу. – Кэйа снова улыбнулся очень коротко и рвано.       Дилюк понимал, что тот хочет отвлечься от неприятных размышлений, а может отвлечь и его. Поэтому он только вздохнул и крепче сжал его руку. Конечно, он помнил – как он мог забыть? Ему было семнадцать, а Кэйе шестнадцать. Тогда тоже было лето, и луна светила так же ярко. Они отмечали начало совместного отпуска. Ту бутылку они не совсем стащили: он спрашивал разрешение у отца взять её. А ещё именно тогда они в первый раз поцеловались.       – Это было очень глупо. – хмыкнул Дилюк. – Я тогда чуть не упал.       – Я бы тебя поймал. У меня с собой был планер.       – Верю. – Дилюк на секунду задумался стоит ли подыграть Кэйе или спросить, что его беспокоит, но тот решил за него.       – В детстве всё было проще. Мы могли веселиться вместе, дурачиться и не переживать о том, что будет завтра.       – Разве на тебя не давил долг всё это время? – аккуратно спросил Дилюк, просто проверить, как далеко сегодня готов зайти Кэйа в тяжёлых разговорах.       Тот склонил голову ему на плечо и вздохнул:       – Тогда он давил не так сильно. Но со временем набрал столько веса, что я выбрал бросить его, а не тащить дальше. Вершить судьбу за человека не должны происхождение и мнимые обязанности.       Дилюк хмыкнул. Он не мог не признавать, как сильно влияние этих вещей, ведь лично его судьбу до восемнадцати тоже по большей части определяли именно они. И только смерть отца смогла заставить его пойти своим путём, и это было тяжело. А Кэйа сделал это ещё раньше, и конечно, его путь был нисколько не легче.       – Тогда что тебя беспокоит, Кай?       – Ничего такого. Просто… – Кэйа пожал плечами и устало выдохнул. – Иногда я боюсь, что наше будущее снова может… Я не хочу потерять тебя вновь, Огонёк.       Дилюк склонился, приобнял Кэйю и поцеловал в висок, а потом и в губы.       – Я тоже. Если бы было возможно отринуть наши обязанности, наш долг, работу, быть просто Звёздочкой и Огоньком… – он не стал заканчивать мысль, но был уверен, что Кэйа понял его и так.       Они ещё какое-то время сидели в тишине, нарушаемой только уханьем сов и шумом ветра, играющего в кронах деревьев.       – А вдруг прошлое настигнет меня, от него ведь нельзя бежать вечно. Вдруг они придут и… – Кэйа не договорил.       Дилюк крепче сжал его в объятиях. Он знал, что тот хотел сказать. Но этому не бывать, он не позволит им использовать своего любимого и принести войну в родной Мондштадт. Он лично разберётся с каждым, в одиночку спустится в Бездну, принесёт всепоглощающее пламя очищения и защитит всё, что им дорого.       Но ни за что не потянет Кэйю за собой. Он слишком его любит, он не хочет потерять там свою Звёздочку, чудом упавшую прямо в руки. Пусть она будет светом прямо над ним, придаст сил в нужный момент и поможет ему не заблудиться в темноте. И он всегда будет помнить, что обязан вернуться к тому, кого любит, и кто любит его.       Но если Дилюк не сможет, и они всё же придут…       – Если они придут, мы что-нибудь придумаем. Вместе мы справимся со всем.       Вместо ответа Кэйа коротко заглянул в глаза Дилюка и потянулся к губам напротив. Этот поцелуй получился чуть рваным, но таким же приятным и трепетным как самый первый.