Любовь над облаками

      — Так ты не уехал? — глупо спрашиваю Эдварда, хотя и так понятно, что раз он здесь, значит, не уехал. — А почему остался?       Его взгляд тут же становится холодным и высокомерным, что заметно даже в неровном свете фонаря. Кажется, он обжигает меня ледяным презрением.       — Полагаю, не тебе решать, где мне находиться, — произносит Эдвард с налетом высокомерия. — Я в своей собственной стране и вправе быть там, где захочу.       Я не то чтобы шокирован, уже успел привыкнуть к подобному поведению. Ну да, избалованный мальчишка, по случаю и без вспоминает, что эта страна принадлежит ему, и никто не вправе ему указывать, что можно делать и где быть. Всё, что его окружает — это его собственность. Я стараюсь не обижаться на него за это, так как подозреваю, что причина кроется не столько в высокомерии, сколько в его глубокой неуверенности. Как будто таким образом он пытается напомнить в первую очередь себе, что действительно имеет право на всё это, что он здесь главный и достоин своего положения. Я прекрасно осознаю, что его уверенность не слишком сильная, и его постоянно терзают внутренние сомнения. Но это всё же, увы, не может быть оправданием его поведения, когда он срывается на друзьях и подчинённых. Это проявление слабости, и как бы он ни пытался скрыть это, мир не становится ярче от такого обращения.       — Я имею в виду, что вы же с Дашей вроде хотели уехать. Она же устала.       Взгляд Эдварда становится мягче, он вообще всегда умеет быстро взять себя в руки.       — Артур, садись в машину. Дома поговорим.       В машину? Дома? Это у кого дома, интересно? И вообще, я подумывал к Норе поехать. Не могу же остаться наедине с проблемой. Встреча с Ниной так возбудила меня, что необходимо срочно что-то с этим делать. Я так долго не продержусь, ведь никакой разрядки так и не было.       — В машину, — настойчиво повторяет Эдвард, слегка повышая голос, так что теперь в нём слышатся командные нотки.       Тяжело вздыхаю, осознавая, что не готов ни потерять работу, ни ссориться с братом. Тем не менее, если честно, эта фраза меня ранит. «В машину» — такой безразличный приказ, словно собаке: «К ноге!» Вот уж не зря говорят, что дружба с власть имущими никогда не будет равноправной. Это всегда отношения начальника и подчинённого. А наше равенство — лишь иллюзия, оно позволено, только когда у хозяина хорошее настроение и он ни к чему не придирается. В нашей дружбе всегда доминирует мнение Эдварда, каким бы оно ни было. Моё же почти никогда не учитывается, и я не смею высказывать претензии, в то время как он без стеснения и с радостью выражает свои.       Стоит мне даже подумать, чтобы заговорить о недовольстве, как немедленно лишусь работы. Почему я всё это терплю? Потому что люблю моего безумного братца больше жизни. После того как я его спас, во мне что-то переключилось, и теперь кажется, что я несу за него ответственность. Стоит мне на мгновение отвернуться, как он вновь оказывается в беде.       Когда я уже собираюсь сесть в машину, Эдвард тихо говорит, видимо, чтобы Даша не услышала:       — Неужели ты и правда поверил, что я уеду и оставлю тебя наедине с Ниной?       — А? — я непонимающе хлопаю глазами.       — Я хотел понаблюдать за твоим поведением, — заявляет этот моралист. — Не собирался открыто запрещать тебе, надеялся, ты сам всё осознаешь и вернёшься. Если бы ты не вернулся через десять минут, я бы пошёл за тобой. Но был уверен, что это не потребуется, ты сам всё поймёшь. Рад, что оказался прав.       У меня внутри всё вскипает. Этот мальчишка меня контролирует? Да как он смеет? То есть, если бы я сам не ушёл от Нины, он бы последовал за мной, чтобы остановить от необдуманного поступка? Типа заботится о чести прекрасной дамы? Боится, что я её скомпрометирую? А если бы через десять минут было уже поздно? Об этом он не подумал? А что, и такой вариант развития событий был возможен. Я и без того раздражён тем, что с Ниной ничего не получилось — я по какой-то причине не посмел даже прикоснуться к ней, но меня буквально бросает в ярость при мысли, что Эдвард предвидел подобное и ждал меня. Словно заранее догадывался, что я не смогу к ней прикоснуться. Наверное, это очередной намёк на наше с ней неравенство?       Не говоря больше ни слова, сажусь в машину, желая громко хлопнуть дверью, но в последний момент передумываю и закрываю её осторожно. Во-первых, разбужу Дашу, если она всё же спит, а во-вторых, такое поведение будет выглядеть слишком глупо и по-детски, словно маленький мальчик обиделся. А мне в следующем месяце двадцать девять исполнится, давно уже перерос детские обиды. Стараюсь контролировать дыхание, чтобы не позволить злости вырваться наружу, ведь тогда бури не избежать.       Эдвард садится на водительское сиденье, бросает на Дашу нежный взгляд и осторожно заправляет ей прядь волос за ухо. Я наблюдаю за Эдвардом с нарастающим раздражением. Как он может быть таким спокойным, когда я буквально варюсь в собственных эмоциях? Он, кажется, не замечает моего напряжения, его внимание сосредоточено на Даше. Как будто он забыл, что за пределами его уютного мира я всё ещё борюсь с внутренними демонами. Почему его забота о ней выглядит так естественно, а мой страх близости с Ниной кажется полной катастрофой?       — Ты ведь знал, что я не смогу, что с ней у меня ничего не будет, — произношу я, не сдержавшись. Слова вырываются, как будто кто-то нажал на спусковой крючок. — Ты спокойно наблюдал за моими мучениями, зная, что у нас с ней ничего не может быть. И тебе это смешно! Как будто я не человек и ни на что не имею права.       Эдвард поворачивает ко мне голову, его лицо остаётся спокойным, но в глазах читается понимание. Он, возможно, и не виноват в том, что я не решаюсь на шаг вперёд. Но это не облегчает моё состояние. Я чувствую себя изолированным, как будто весь мир вокруг меня вдруг потерял цвет. Только теплота Даши напоминает о том, что настоящие чувства всё ещё имеют значение.       Решая не развивать дальше эту тему, чтобы не ругаться, я откидываюсь на сиденье и закрываю глаза. Машина очень удобная, двигается плавно, так что почти не ощущается. Понемногу расслабляюсь, откладываю мысли о Нине и возбуждении, как и разговор с братом, в долгий ящик.       Всё равно мы не придём к согласию. Лучше не ругаться, а просто спокойно дождаться, когда приедем, а потом взять такси и сбежать к Норе. Сегодняшнее возбуждение должно обязательно получить логическое завершение. И Эдвард не имеет права мной командовать. Хоть он мой начальник в работе, но моя личная жизнь его не касается.       Наконец подъезжаем к дому Эдварда. Он тут же выходит из машины, открывает дверцу со стороны Даши и берёт её на руки. Она нежно вздыхает и кладёт голову ему на плечо.       — Артур, иди в свою комнату, — спокойно говорит Эдвард, — дождись меня обязательно, нам надо поговорить. Сейчас уложу Дашу и вернусь.       — А как же её родители? — я в недоумении.       — Отец в лаборатории на всю ночь, а Катя разрешила ей остаться у меня.       Да, знаем мы, как он её уложит. Когда в жизни есть постоянная девушка, можно спать с ней в любое время дня и ночи, и никаких проблем. А вот мне теперь предстоит мучиться. Я стараюсь подавить порыв злости — в конце концов, Эдвард не виноват в том, что у него есть невеста и стабильные отношения, тогда как у меня нет ничего. Раньше такая мысль не мучила меня, ведь я мог находить утешение в объятиях других, когда угодно. Но времена изменились: сейчас все мои мысли и желания сосредоточены лишь на одной девушке, и ни одна другая мне не нужна. Даже если я позвоню Норе, и она с готовностью согласится на встречу, это не сможет потушить внутреннюю бурю и тот огонь, который разгорается в определённой части моего тела. Моё сердце взывает к ней, и никакие мимолётные удовольствия не способны затушить это пламя.       Однако что-то с этим делать необходимо, ведь невыплеснутое возбуждение уже причиняет мне мучение. Если не предпринять никаких действий, я буду медленно терзаться и срываться на окружающих, пока это не пройдёт.       Погружённый в такие размышления, поднимаюсь на второй этаж, в свою комнату, ту, где обычно сплю, когда остаюсь ночевать у Эдварда. Желание буквально сжигает меня, и мысли путаются, лишь бы скорее разрешить свои проблемы. Эдвард не является моим начальником в свободное от работы время. Подумаешь, сказал: «Никуда не уезжай, жди меня». Ага, как же! А не хочешь ли ты пойти сам знаешь куда, Эдвард? Пока по лицу не получил! А у меня удары крепкие, любой скажет: без зубов точно останешься. Это внутреннее напряжение разрывает, и мне важно действовать, пока время позволяет, ведь оно лишь подстёгивает неослабевающее желание, которое требует выхода.       Достаю телефон, набираю номер Норы. И никакой Эдвард меня не остановит. Тоже мне, моралист нашёлся, будет мне сейчас нотации читать о правильном поведении. Лицемер несчастный. Сам, значит, трахает свою девушку в любой позе, даже не думая, есть ли люди рядом или нет, а мне запрещает, заботится о моей репутации. Да кто он мне вообще, чтобы читал тут мораль?       Слышу долгие гудки, замираю в предвкушении. Сейчас всё пройдёт. Поеду к Норе, она такая безотказна, сразу поможет мне, как всегда. Да, Нора такое умеет, что от этого можно забыть обо всём на свете, от её навыков я летаю выше самолёта. Самая опытная женщина, какая мне попадалась. Даже Марина и то не могла доставить такое удовольствие. Она, конечно, была горячая штучка, но не такая раскованная, меньше умела. Нора готова всегда, в любое время, в любой позе, а эксперименты вообще обожает. И ещё она специалист по минету. Другие ей и в подмётки не годятся, а некоторые даже откровенно стесняются. Нора больше всего подходит мне по темпераменту, даже Марина ей немного уступала.       В животе снова тянет приятной судорогой при мысли о любовнице, готовой на всё. Сейчас она удовлетворит все мои желания назло этой динамщице Нине. Так, а при чём тут Нина? Каким боком её касается моя личная жизнь? Мы просто случайные знакомые, не более того. Ей ни жарко, ни холодно от того, с кем я проведу ночь. Да она уже и забыла о нашей встрече. Мы с ней никто, чужие люди, так почему я должен даже мысленно перед ней оправдываться?       И всё равно на душе как-то неприятно при мысли о Нине. Она оставила в сердце чистый светлый след, который будет безжалостно испорчен предстоящей встречей с Норой. Как будто мазнуть чёрной грязью по светлой поверхности. Однако желание и похоть сильнее меня, я уже с трудом соображаю, мысли о Нине и о светлом растворяются, стоит услышать сонный голос Норы.       — Алло, Артур, я слушаю. — Мне слышится лёгкая тревога, смешанная с предвкушением.       Вот так-то, Нина, ты не стала со мной спать, зато всегда найдутся те, кто захочет.       — Артур, я слушаю, — требовательно говорит Нора.       Я не в силах произнести ни единого слова. Меня вновь охватывает это странное состояние, как до этого в доме Нины, когда я не мог пошевелиться, не в силах ни двигаться, ни говорить. Перед мысленным взором вновь возникает лицо Нины. Её взгляд, такой по-детски наивный и в то же время завораживающий, словно свет, пробивающийся сквозь облака. Она так прекрасна. Воспоминания о нашей встрече как будто всплывают из глубины сознания: разговоры, прогулка и, наконец, прощание. Всё это кажется таким светлым, невинным. И, что удивительно, вызывает во мне настоящую эйфорию.       Телефон выпадает из рук, ударяясь о пол. Нора продолжает что-то возмущённо спрашивать, но я уже не слышу её слов. Неужели я реально собирался так позорно испортить конец этого чудесного волшебного дня? Стереть эти чистые воспоминания о встрече с Ниной? Сразу же после знакомства с этой удивительной девушкой идти к этой порочной женщине? Моё сознание протестует, и я в ужасе от себя. Мне следует наслаждаться воспоминаниями, а не позволять Норе погубить в моём сердце память о Нине и тех светлых чувствах, которые она во мне пробудила.       Я схожу с ума от растерянности. В голове крутятся обрывки разговоров с Ниной, её смех и искристые глаза, полные жизни. Даже сама мысль о Норе размывает светлые воспоминания об этой замечательной девушке. Однако в сердце остаётся тревога. Я понимаю, что эти чувства не должны обесцениваться, хотя ещё не понимаю их природу. Нина словно свежий воздух в моей жизни. Ведь в сам момент встречи она заставила меня забыть о боли прошлого, и я не имею права на предательский шаг по отношению к ней. Но разве это предательство? Мы же никто. Но я не могу предать свои собственные эмоции. Перестану уважать себя.       Или я всё же хочу? Не могу понять…       Рука сама тянется к телефону, но я останавливаюсь. Мгновение колебания. Лучше остаться в этом мгновении. Я вижу, как отблески фонарей играют на поверхности стола, и это вызывает во мне ностальгию. Просто представлю, что Нина сейчас рядом, и это успокаивает. Она не заслуживает осквернения воспоминаний. Это был чудесный день, и именно его я должен сохранить в своей памяти. Я смогу, я справлюсь сам. Я должен преодолеть себя.       «Хватит, Нора!» — мысленно обращаюсь к телефону. Не позволю Норе отнять у меня свет от мыслей о Нине. Пускай я не достоин её, и мне не стать равным ей, но я готов стать лучшей версией себя ради того, чтобы снова увидеть Нину.       Не давая себе время передумать, включаю телевизор. На широком экране появляется прекрасное лицо моей новой знакомой. Один еë вид заставляет всё внутри сжаться от страсти и горячего желания, накатывающего волнами. Возбуждение отзывается болью, в брюках снова становится тесно. Наконец, впервые за вечер могу расстегнуть их без опасений, что кто-то увидит. Поскорее стянув мешающую одежду, облегчённо вздыхаю. Мне требуется срочно избавиться от невыносимого напряжения.       Никогда бы не подумал, что дойду до такого, раньше проблема решалась очень легко, достаточно было позвонить Норе, и верная, готовая на всё любовница ждала, чтобы исполнить все мыслимые и немыслимые фантазии. А сейчас приходится справляться самому. Не знаю, почему так и не поехал к ней, но почему-то после встречи с Ниной эта мысль кажется едва ли не кощунственной. Кажется, что после секса с Норой я стану грязным, так же, как и мысли о Нине тоже перестанут быть чистыми и светлыми. А ведь воспоминания о проведённом с ней вечере прекрасны! Хочется хранить их вечно. Наслаждаться ими одинокими вечерами.       Больше не в силах думать, начинаю медленные дразнящие движения рукой по члену, представляя себе, что это пальцы Нины. Её лицо на экране телевизора приковывает мой взгляд, мне кажется, что это действительно делает она. Как же мне хорошо!       Представляю, что красотка с экрана материализуется в комнате. Её тонкая рука касается меня. Как же приятно, обжигающе-горячо. Её нежные тонкие пальчики ласкают головку, распространяя невероятно сладкие ощущения от своих действий. У меня уже голова кружится. Откуда она знает, как нужно правильно прикоснуться ко мне? Она так хорошо меня знает, как будто мы давно уже это делаем. Сладкое возбуждение поднимается от головки выше, мысли путаются, становятся вязкими, не могу соображать. Огонь проходит по венам, поднимаясь всё выше.       У меня в голове смешиваются фантазии и реальность. Кажется, что к пальчикам Нины присоединяются её пухлые губы. Фантазии такие яркие, как будто всё происходит на самом деле. Её язык такой нежный, тёплый. Она творит какое-то безумие. Чувствую, что на головке выступает влажная капля, которую Нина ласково растирает пальцами, слизывает языком. Она посасывает, заставляя меня кричать в голос. Сквозь меня проходит ток высокого напряжения. Возбуждённая плоть пульсирует всё сильнее от действий Нины. У меня вспышки перед глазами. Никогда не думал, что это может быть так прекрасно.       — Как же приятно, как жарко. Нина, детка, ты супер. А-а-а-а-а! Да, давай, родная… Вот так… продолжай… не останавливайся… М-м-м… Нина… да… О да…       Меня трясёт всё сильнее. Долгое напряжение, наконец, всё быстрее приближает к долгожданной разрядке. Оргазм всё ближе, такой желанный, как никогда, мне срочно необходимо расслабиться, иначе я это не выдержу.       — Нина, — кричу в голос вместе с хлынувшей волной наслаждения, приносящей долгожданное облегчение и блаженство.       Оргазм охватывает каждый уголок моего сознания, захватывая тело и ум в единый водоворот наслаждения. В мгновение, когда нарастающее возбуждение достигает своего пика, каждая клеточка тела наполняется вихрем удовольствия. Сердце начинает колотиться с такой силой, что кажется, будто оно вот-вот вырвется из груди. Время замирает, и всё, что было до этого, уходит на второй план. Всплеск удовольствия охватывает весь организм, словно волна, сметающая всё на своём пути, вызывая чувство расслабленности и удовлетворения.       Не знаю, сколько прошло времени — несколько минут, часов или дней, прежде чем я, наконец, открываю глаза. Меня всё ещё трясёт после пережитого блаженства. Странно, давно уже такого не испытывал. Даже с Норой. А ведь сейчас я один, сам с собой. Стыдно даже представить подобное. Сколько лет я этим не занимался? Наверное, с подросткового возраста. Нет, даже тогда редко. В этом просто не было необходимости — всегда находились женщины, готовые помочь снять напряжение, а сейчас так тем более.       Правда, было ещё, когда жил с Мариной и смотрел фильмы Нины… Да и после тоже пару раз. Чёрт! Получается, так уже было несколько раз, когда смотрел её фильмы или думал о ней? Иногда даже неосознанно, подсознательно. В то время как мне это совсем не нужно, у меня нет отбоя от желающих доставить удовольствие. Поэтому каждый раз, когда требуется трахнуться, можно позвонить любой знакомой или подцепить кого-то в аэропорту. Тогда почему мысли о Нине толкают на странные поступки? Что мне стоило сейчас поехать к Норе и провести время как обычно? И почему мне было так хорошо, как ещё ни с кем? Словно это Нина сейчас была со мной. Ничего не понимаю. Странная реакция.       Продолжаю размышлять об этом, когда вдруг слышу стук в дверь.       — Войдите, — говорю, стараясь, чтобы голос не звучал хрипло. Не нужно никому знать о том, что здесь только что произошло.       В комнату заходит Эдвард. Ну конечно, кто бы сомневался. Пасёт меня, боится, что я совершу какой-нибудь предосудительный поступок. Тоже мне, образец нравственности! Интересно, чем только что с Дашей занимался? Не верю, что просто уложил спать и ушёл.       — Ты не спишь? — задаёт он поистине дурацкий вопрос. Видно же, что нет.       Сажусь на кровати, радуясь, что успел вовремя одеться. Всё же как-то не слишком вежливо лежать в присутствии Эдварда. Это может показаться неуважительно. Он мой начальник и президент, но понятия не имеет о том, что ещё и мой брат. И хотя дома, не на работе, я не обязан соблюдать субординацию и вытягиваться перед ним по струнке, но всё же не стоит слишком наглеть и позволять себе лишнее. Такой человек, как Эдвард, любит, когда к нему относятся с уважением в любой ситуации. Сажусь, заправив кровать.       — Это лишнее, — возражает Эдвард, хотя я вижу, что ему всё же приятно. Ну конечно, никогда явно не покажет, что любит, когда ему оказывают знаки почтения даже в непринуждённой обстановке, но я-то знаю, что ему нравится чувствовать себя особенным.       — Садись, — предлагаю, похлопав по кровати.       Он, не колеблясь, тут же садится рядом. Невольно возвращаюсь мыслями к моему любимому несуществующему воспоминанию из детства, в котором мы перед сном сидим в одной комнате и делимся секретами, когда родители уверены, что уже спим. А мы не хотим спать и вполголоса обсуждаем девчонок, которые нам нравятся. И каждый раз мне так больно и обидно, что такого никогда не было. А сейчас, если мы и разговариваем перед сном, я не могу общаться открыто, должен помнить, что передо мной не брат, с которым позволено вести себя как угодно, а мой начальник, которого я должен уважать.       Интересно, о чём Эдвард хочет поговорить со мной? Неужели опять будет читать лекции о правильном поведении и о том, что если я и дальше буду вести аморальный образ жизни, он меня всё-таки уволит? Хуже нет — быть в подчинении у младшего брата и выслушивать его нотации.       Ему приходит сообщение на телефон, он читает его с улыбкой, что-то отвечает. Смотрю удивлённо. Кто может писать в такое время?       — Даша, — Эдвард словно читает мои мысли. — Смешная, да? Сказала, что будет спать, а сама пишет. Не выспится же. Да и зачем, я же скоро приду. Раньше она не слишком любила сообщения. Хотя… это же Даша — с ней невозможно ожидать никакой логики.       У меня в голове мелькает какая-то тревожная мысль, но отбрасываю её. Какая разница, зачем думать о такой чепухе? Да, Даша не хотела пока переписываться с любимым, чтобы преподать ему урок, но, видимо, передумала, забыла о своём решении. Ничего страшного.       Вопросительно смотрю на брата. Что он всё-таки хочет мне сообщить?       — Артур, я очень рад, что ты сам всё понял, — говорит, наконец, Эдвард, и его взгляд, направленный на меня, светится теплом и участием.       Нет, я уже отказываюсь понимать этого человека. Ожидал, что меня отчитают, а он за что-то хвалит. Где логика?       — Что? — озвучиваю вопрос вслух.       — Мне не пришлось вмешиваться… Ну, в тот момент с Ниной, — отвечает он. — Я надеялся, что моё вмешательство не потребуется и ты сам всё осознаешь, но всё же беспокоился.       — Да за что? — начинаю злиться.       — Разве ты сам не понимаешь? — Его взгляд просвечивает насквозь, от него ничего не скрыть. — Ты надеялся остаться у Нины. Думал, с ней будет как с другими. Я прав?       Вот уж точно от него ничего не скроешь. Во мне почему-то вспыхивает стыд. Он подобен огню, который сжигает дотла. Я молчу, чувствуя, как щёки наливаются жаром. Эдвард продолжает смотреть на меня с тем же спокойствием, словно уже знает, что я не найду слов для оправдания. Тишина давит сильнее любых упрёков.       — Ты прав, — наконец выдавливаю из себя, опуская взгляд. — Я думал…       — Не всё в жизни происходит, как ты хочешь, Артур, — мягко говорит он. — Если это зависит от других людей… для которых твоё поведение может показаться неприемлемым. Ты должен это учитывать.       Я киваю, хотя внутри всё ещё бурлит. Стыд смешивается с досадой, но я понимаю, что он прав. Эдвард всегда прав. Он словно видит меня насквозь, даже когда я сам себя не понимаю.       — Спасибо, — бормочу, хотя благодарность даётся с трудом.       Он улыбается, и в его глазах читается облегчение.       — Ты должен понять — она не такая. Как бы банально и даже клишированно это ни звучало.       — Потому что знаменитость? — растерянно спрашиваю, хотя уже понимаю, что он имеет в виду что-то совсем другое.       — Нет, конечно, — подтверждает Эдвард мои подозрения. — Нина — не девушка на одну ночь. С ней возможны только серьёзные отношения.       — Почему? — всё ещё туплю.       — Она сестра Даши, — следует спокойный ответ, — дочь Кати. А я обещал Кате, что позабочусь о её детях. Если они со мной, то я могу гарантировать их безопасность. Я отвечаю за обеих.       — И? — я всё ещё в недоумении. Пытаюсь найти в его словах логическую цепочку, связанную со мной. — То есть, имеешь в виду, что со мной кто-то из них в опасности? И поэтому ты должен охранять обеих? Заботиться о репутации беззащитных девушек в такой компрометирующей компании, как моя? — с трудом сдерживаю рвущиеся наружу эмоции. Но не позволяю им поднять голову.       Сам виноват, что ещё ожидал? Поставил себя в такое положение, что теперь ни одна девушка из приличной семьи не может чувствовать себя спокойно в моём обществе. Общение наедине может повлиять на репутацию. Особенно, если кто-то узнает об этом. Ни у кого не останется сомнений, чем мы занимались. Люди додумают сами, даже если ничего не было.       Так не хочется анализировать эту мысль. Не хочется признаваться даже себе, как низко я опустился в глазах общества, что для любой женщины общение со мной может быть компрометирующим. Думал ли я об этом раньше? Нет, конечно. Мне дела до этого не было. Почему же сейчас неожиданно стало важно? Неужели даже Эдвард — такой гибкий в мышлении человек, который никому не вешает ярлыки, а судит по человеческим качествам, — усомнился во мне? Неужели подумал, что я не способен держать себя в руках и позволю какие-либо предосудительные действия по отношению к Нине?       Но ведь, если быть честным с собой, это именно то, чего я хотел, когда попросил разрешения зайти к ней попить воды. Об этом мечтал, желал всеми фибрами души. И только странная робость, продиктованная непонятно откуда взявшимся уважением, помешала прикоснуться к ней. Если бы мне удалось тогда стряхнуть оцепенение, не идти на поводу у эмоций, то мы бы с Ниной до сих пор… Она не смогла бы устоять. Никто не может. Мне ещё ни разу не отказывали. Но именно то, что я не смог заставить себя действовать по привычному сценарию, говорит о том, что я вполне могу сдержаться в обществе Нины, как бы тяжело ни было. Какие ещё нужны доказательства, что ей безопасно со мной? Я её пальцем не трону, если не увижу в ней ответного желания. Конечно, едва ли увижу — великая звезда ни за что не посмотрит на меня благосклонно. Но кто знает? Вдруг случится чудо? Поэтому мне кажется, Эдвард недооценивает меня. Неужели и в самом деле думал, я буду соблазнять девушку против её желания?       — Слушай, а ведь ты разрешаешь мне общаться с Дашей, — озвучиваю неожиданно пришедшую в голову мысль, — значит, доверяешь мне и не беспокоишься за репутацию Даши? А что тогда не так с Ниной? Ты же не ревнуешь? — уточняю на всякий случай.       — Конечно, я тебе доверяю, — брат гладит меня по плечу, видимо, соображает, что немного задел меня своим недоверием, — но за Дашу я могу не беспокоиться — ты абсолютно порядочный человек и не будешь предпринимать никаких действий по отношению к девушке друга. Твоя лояльность в вопросах дружбы не оставляет сомнений.       Ясно. Эдвард тактично намекает, что я надёжный друг, но при этом полный кобель. И если Нина — не его девушка, у меня развязаны руки.       Эта мысль вызывает тоскливое неприязненное чувство, от которого становится не по себе. Неужели я настолько безнадёжен в глазах окружающих? Даже лучший друг считает, что девушки не могут мне доверять. Но почему так? Разве я дал хоть малейший повод усомниться в моей честности? Я же ни к чему не принуждаю женщин, с которыми встречаюсь, они сами на всё согласны. Конечно, иногда приходится применять настойчивость, если девушка сама не решается, нужно её как-то подтолкнуть, но только в случае, если точно знаю, что не девственница и давно уже на всё согласна, просто колеблется по какой-то причине. Тогда мои действия помогают ей поскорее принять правильное решение, не более того.       Тут в голову приходит ещё более неожиданная мысль. А что если Нина как раз девственница? Но такого же точно не может быть! Или может? Невероятно, конечно, в шоу-бизнесе можно пробиться только через постель, но если по непостижимой причине она всё же невинна, вот бы тогда облом получился. Я же стараюсь не связываться с девственницами, ведь к ним нужен определённый подход, а мне не хочется возиться, предпочитаю, чтобы у девушки уже был опыт и её не пришлось ничему учить. Зачем это нужно? Ведь у невинных больше эмоций, чем собственно, ощущений, они не столько наслаждаются, сколько полны сомнений и страхов. А это значит, что вместо того, чтобы расслабиться и ни о чём не думать, придётся успокаивать плачущую дурочку, для которой теперь вся жизнь изменилась, ведь она встала на путь порока. В общем, мне не хочется с такими время тратить. Тем более, нафантазируют лишнего, потребуют жениться, а этого мне совсем не надо.       Но ведь Нина точно не может быть невинной. С ней бы не возникло таких проблем. Или всё же… Но нельзя же спросить об этом напрямую. Меня даже в жар бросает от этих мыслей, и одновременно с сомнениями и голосом разума, твердящим, что надо держаться от девственниц подальше, подсознание желает, чтобы Нина была невинной, сохранила себя для меня. С ней я буду вести себя не так, как с другими. Всё будет совершенно по-новому. С ней я хочу быть нежным и терпеливым, думать о ней, а не о себе, не спешить, действовать осторожно.       — Надеюсь, ты всё понял? — прерывает мои сладкие размышления голос Эдварда. Ну вот, опять мечтаю наяву. Да, я веду себя как романтичная первокурсница — никогда бы не подумал, что способен на такое.       — Да, я понял, — говорю поспешно, — про Нину надо забыть и не вспоминать. Она великая звезда, а я ничтожество.       — Ты опять неправ, — осуждающе говорит Эдвард, слегка обнимая меня за плечи, я же настолько раздражён, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не скинуть его руку. — Забудь о неравенстве, в наше время это никого не должно волновать, пора оставить стереотипы в прошлом. Я всего лишь имею в виду, что Нина действительно хорошая девушка, как бы странно это ни казалось. Она, как и Даша, не разменивается по мелочам, ждёт своего единственного, и насколько знаю, ещё не дождалась. Она говорила, что ни с кем не встречается. А роль получила за счёт отца — он заплатил. Так что на этот счёт можешь не беспокоиться. И хотя у нас с ней были некоторые проблемы, Даша убедила меня простить Нину и принять её в семью. Поэтому я отвечаю за её репутацию и прошу тебя вести себя прилично. Без глупостей. Если хочешь серьёзных отношений, так и скажи ей.       Каждое слово, кажется, ударяет мне по голове, они вызывают боль и бросают в жар. Конечно, приятно узнать, что девушка, с которой я сегодня встречался, вовсе не шлюха, как мне казалось, но рассказ Эдварда кажется издевательством. Какие возможны отношения между мной и Ниной? Чего смеяться? Однако говорю совсем другое.       — С чего ты решил, что она меня как-то интересует? — спрашиваю с возмущением. — Мне нет до неё никакого дела. Вообще наплевать.       — Артур, не нужно себя обманывать, а меня тем более. Думаешь, я не понимаю? Нина очень привлекательная, милая девушка. Сомневаюсь, что кто-то может остаться равнодушным. — Видимо, мои брови взлетели вверх, потому что Эдвард поспешно добавляет: — Кроме меня, конечно. Я люблю только Дашу. Но то, что я её люблю, не означает, что я не могу объективно оценить внешность других девушек. Да, многие из них красивые, но это не значит, что они мне нравятся. Как и Нина. Она красивая, но не привлекает меня. А вот тебе вполне могла понравиться — она же в твоём вкусе.       Брат знает, какие девушки мне нравятся? Неужели он настолько хорошо изучил меня, как и я его? Неожиданно.       — Я не говорю, что она мне нравится, — наконец выдыхаю я, возмущённый его словами. — Прекрати навязывать свои выводы.       — Ты опять неправ. — Его голос звучит так уверенно, что я почти начинаю сомневаться в себе.       — Нет... нет... ты ошибаешься, — говорю я, заикаясь, а голос предательски дрожит и срывается.       Я что, сам в этом не уверен? Не может быть. Никогда не соглашусь с тем, что меня могла серьёзно заинтересовать эта девушка. Всё внутри меня протестует, но почему-то каждое его слово болью отзывается в сознании. Нина… Я даже мысленно не могу произнести это слово. Не могу подумать о нём. Это невозможно. Эдвард же не намекает на то, что я влюбился? Этого не может быть. Я же не могу? Я не способен на это. Всё это так глупо. Почему я должен думать о ней так, как будто она... что-то значит для меня? Но почему мне тогда так светло и радостно от мыслей о ней? Как будто солнце выглядывает из-за туч и отогревает мою ледяную душу. Вот чёрт! Что за глупые метафоры? Когда я успел стать таким сентиментальным? Поэт, мать его. Раньше мне бы и голову не пришли такие выражения.       Эдвард улыбается, как будто я кажусь ему смешным. Его взгляд настойчиво просвечивает меня как рентгеном, и мне кажется, что он понимает меня лучше, чем я сам себя. Это пугает.       — Можешь отрицать это сколько угодно, но сам себе не веришь, — говорит он, и в его голосе нет ни капли насмешки. — Ты не хочешь признаться, потому что боишься. Ты не хочешь сделать шаг, потому что не понимаешь, что с тобой происходит. Это нормально. Мы все боимся того, что не можем контролировать.       Я сглатываю, пытаясь подавить ту бурю, что накатывает внутри. С каждым его словом чувствую, как стены, что я так тщательно строил вокруг себя, начинают рушиться. Я не хочу чувствовать, не хочу думать о Нине, но почему-то чем больше пытаюсь отогнать её образ, тем быстрее он возвращается. Она здесь, в моей голове, в моём сердце. И я не могу этого принять.