Oublie nos péchés

Темнота, словно мягкая, бескрайняя ткань, окутывала всё вокруг, даря ощущение покоя и умиротворения. Это был тот редкий момент, когда разум Сириуса наконец-то замолкал, оставляя лишь тишину. Внезапно что-то изменилось — он почувствовал лёгкое прикосновение, нежное, исследующее, скользнувшее по его торсу. Тепло ладоней пробудило дрожь, что мгновенно разнеслась по всему телу. Его взгляд метнулся вниз, и он застыл. Это был Регулус. — Что ты… — слова застряли в горле, не в силах продолжить. Блэк попытался привстать, однако стоило ему пошевелиться, как Бланш резко оседлал его, перекрывая всякий путь к бегству. Их тела оказались опасно близко, особенно там… Стройная фигура младшего, едва прикрытая тонкой тканью пижамы, заставляла сердце Сириуса биться так громко, что казалось, он мог оглохнуть. — Регулус, не надо, — прохрипел он, не узнавая собственного голоса. Младший брат не ответил, лишь слегка наклонился ближе, его прекрасное лицо оказалось так близко, что горячее дыхание коснулось кожи. Серые — до одури красивые — глаза сияли заинтересованным, почти провокационным светом, в то время как бёдра начали движение, вызывая у Сириуса невыносимое напряжение. Тепло превратилось в пожар, разлившийся по венам, сосредотачиваясь там, где желание становилось невыносимым. Блэк сжал кулаки, из последних сил пытаясь сохранить хоть каплю самообладания, но с каждым движением Регулуса это становилось всё сложнее. Полуприкрытые глаза, что с похотью глядели на него; кожа, покрытая потом; приоткрытый рот Бланша — это всё, что не должно было представать его взору; это то, что никак не должно было его касаться, но оно касалось и не только метафорично. Нужно было отвернуться, но он не мог. Или не хотел? Затем брат наклонился ближе, их губы оказались на расстоянии дыхания, и Сириус, едва успев осознать, что происходит, ощутил на себе их лёгкое, мимолётное касание… Он проснулся внезапно, резко, как будто выброшенный из собственного тела. Грудь тяжело вздымалась, капли пота стекали по лбу, а в голове билось только одно: Что это было?! Сириус сел на кровати, потирая переносицу. Сон был настолько реальным, что кожа всё ещё отзывалась на призраки прикосновений, а бугорок под тонким одеялом был свидетельством того, что это ему уж слишком сильно понравилось. Мерлин, они же братья… Так не должно быть. Это неправильно. Мысли вихрем пронеслись по сознанию. Он заставил себя сделать глубокий вдох, затем ещё один, но тревога не отпускала. Образы сна вспыхивали перед глазами, вызывая тошнотворное чувство вины. Зажмуриваясь, пытался стереть увиденное, однако всё было тщетно и бессмысленно. Ещё хуже стало, когда вспомнился вчерашний поцелуй, который казался какой-то шуткой или простым миражом. И вдруг подумалось. А вдруг он вёл себя слишком странно? Возможно, любое его действие братской близости воспринималось Регулусом совсем по-другому? Вскочив с кровати, начал нервно метаться по комнате. Пытался вспомнить каждую деталь их общения: взгляд, случайное прикосновение, улыбку, что могло показаться младшему двусмысленным. Но чем больше он думал, тем сильнее запутывался. — Нет. Нет, я не мог… я не делал ничего такого! — вслух произнёс, пытаясь переубедить самого себя. Однако стыд всё равно окутывал его, как густой туман. Сон был слишком ярким, слишком неправильным. А ситуация с реальным поцелуем вконец выбивала из колеи. И теперь он не мог представить, как посмотрит Регулусу в глаза. Он должен держаться подальше. Хотя бы сегодня. Нужно собраться с мыслями. Вышел Сириус из комнаты, взлохмаченный и всё ещё подавленный. Дом был наполнен утренними звуками: где-то скрипели половицы, громко мяукала Филиси, и что-то причитал Мариус, сидя в библиотеке. Жизнь била ключом, однако у Блэка пошло замедление времени даже без магии. Когда он случайно услышал голос Регулуса из кухни, сердце замерло. Нет. Только не сейчас! Собрав остатки самообладания, он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впивались в ладони. Ему не хотелось смотреть в эти глаза — отражавшие его вожделение — горящие желанием, в сновидении. Сириус развернулся и пошёл в сторону выхода, избегая любых встреч с младшим Бланшем. Он стал тем, кого всегда презирал — слабым и ничтожным трусом, чьё существование вызывало лишь отвращение.