Сердце Матери

1

      Сейчас       Вергилий не спал, просто лежал c закрытыми глазами и думал о том, что делает определенно что-то не так со своей жизнью. Был бы рядом Данте, он бы сказал: «Ты спускаешь всё в унитаз. Не упусти свой шанс. Отойди от унитаза». Но Данте спал в соседней комнате здоровым крепким сном. Его явно не беспокоила ни бессонница, в попытке осмыслить некоторые фундаментальные истины.       Данте не был мечтателем — он просто жил непостоянной, свободной жизнью, не имея каких-то нелепых, необъяснимых привязанностей и в целом не был собственником; Вергилий же с детства любил полетать в облаках или окунуться в фантастический мир книг, ему трудно было расставаться с вещами, чувствами, воспоминаниями, что сделало его взыскательным и сказалось на том, что для счастья старшему брату было недостаточно иметь заработок, крышу над головой и дело. Ему определенно не хватало чего-то большего и, наверное, возвышенного. Вергилию казалось, что у него когда-то было нечто подобное — то, с чем он расстался нехотя, пусть и по своей воле, ибо давно уже не позволял никому другому отбирать у него то, что принадлежит ему.       Мысленно возвращаясь в прошлое, он испытал странное ощущение, будто всё это происходило не с ним. Когда воспоминания подступали так мучительно близко, ему казалось, что мир вокруг расщеплялся, утрачивал запахи и становился стерильным. Это давило на глубины его мозга, толкало, крутило, расшатывало, словно пыталось извлечь нечто из его утраченной памяти, точно так же, как вырывают зуб из рыхлой десны. Но несмотря на это, он так и не продвинулся в своих изысканиях, не выдернул на свет истину. Стоило ему сделать пару шагов к ней, как его отбрасывало в лучшем случае на шаг назад, а то и к самому началу.       Скрипнула дверь. Вергилий открыл глаза. Положил руку на эфес стоящего подле кровати Ямато. Присутствие катаны успокоило его. Он был готов встретить полуночного гостя.       На пороге стояла она — Ахания. Но было в ней что-то странное, не свойственное ей. Как минимум, само ее присутствие в его комнате было чем-то фантастическим и просто неправдоподобным.       Она вошла в комнату осторожно, почти бесшумно. Он уловил едва различимые шаги, но не пошевелился. Вергилий наблюдал за женщиной из-под ресниц, не желая выдавать себя, притворившись спящим.       Полы халата зашелестели, шелк скатился по гладкой коже на пол. В единственной полосе света её силуэт был словно окутан белой дымкой, более вытянутый, изогнутый и даже причудливый. Кожа её искрилась, словно подсвеченная — лучистая, нечеткая.       Медленно, почти нерешительно она подошла к нему, и он ощутил, как в горле встал комок. Всё это казалось каким-то нереальным сном. Может быть, он действительно спит?       Ахания осторожно оперлась на постель, колыхнулись в тусклом свете две упругих груди, а затем, словно невзначай, прижалась к нему всем телом. Решительно, почти нетерпеливо, она коснулась его губ своими губами.       Сознание словно отключилось на короткое мгновение, натренированные мышцы действовали самостоятельно, повинуясь какому-то внутреннему импульсу. Вергилий оперся на локти, сел. Ахания оказалась у него на бедрах. Он ухватился за черные волосы, заставив её прогнуться и задрать подбородок, заглянул в глаза — нет, это не она. Всего лишь суккуба.       — Ты не удивлен? Ты знал, что я приду?       В голове Вергилия прозвучал насмешливый голос Ахании: «Сбросить спермотоксикоз после долгих лет воздержания ты можешь с любой суккубой. Уверена, они будут рады твоему вниманию и куда более виртуозны, чем я».       Это воспоминание вызвало прилив необузданной ярости. Уставившись на суккуба, он ощутил мелкую дрожь и между тем расползающийся жар.       Морфа смотрела на него, не зная, что делать. На короткое мгновение ей стало страшно. Она не знала его, не знала, как он отреагирует. Что нравится ему? Что заводит его? Предпочитает ли сын Спарды, чтобы ему отдавались страстно, горячо, быстро, как его брат, или любит сопротивление, когда каждое прикосновение и каждый поцелуй достается с трудом? Полудемон стал для пайрики загадкой, которую ей не терпелось разгадать. Все, что ей было известно — он думал постоянно об этой женщине, но сейчас Вергилий не проявлял никаких признаков желания, скорее, гнев. Она не понимала, почему.       Морфа поерзала, глядя ему в глаза, ища ответ на свой вопрос. Может, ей не стоило приходить? Но тут Вергилий молча обхватил бедра суккубы и впился в губы, развеяв её сомнения.       Это был горячий поцелуй, однако в нём не было ничего, кроме животной страсти, первобытной, яркой, но бесполезной, как углеводы, которые лишь на время притупляют голод и дают сил. Какая-то трезвая мысль отчаянно пыталась достучаться до полудемона в этот момент, но он не прислушался к ней. Ярость и желание полностью заглушили его рассудок.       Морфа вздрогнула, решительно прижала обе руки к его груди, мягко оттолкнула и отстранилась, а затем настойчиво и легко распахнула полы его халата.       — Ты вообще умеешь проявлять эмоции? — спросила она с иронией, глубоко вдохнув-выдохнув, пытаясь совладать с собой — этот поцелуй словно лишил её самообладания — и стянула с него остатки одежды.       Вергилий не сопротивлялся. Однако не испытывал живого энтузиазма, им двигало исключительно чувство уязвлённой гордыни. Глаза, которые смотрели на него, не светились желтизной, при виде них ему не приходил на ум янтарь и душистый миндаль, утыкаясь в ее волосы, он не чувствовал сладковато-терпкого аромата цветов и табака — именно так пахла настоящая Ахания, даже когда он просто был рядом с ней, этот запах будоражил его. Это было нечто большее, чем простое желание сбросить накопившееся возбуждение. Ему хотелось держать Аханию подле себя, как нечто драгоценное, и не делить ни с кем. Сейчас, глядя на её копию, он не хотел ничего, кроме как воплотить в жизнь задевшие его самолюбие слова.       Суккуба легким движением бедер оказалась верхом. Она приблизила свое лицо к его, и он увидел острые, как у хищников, клыки и темные, как омуты, водянистые глаза — мертвые, полупрозрачные, в которых разгорался похотливый огонь.       Морфа начала двигаться и определенно добилась ответа, но Вергилий пребывал глубоко в своих мыслях. Страсть билась в нем, сильная и тяжелая, но всё ещё больше похожая на злобу. Даже когда горячими волнами накрывало удовольствие, когда пальцы впивались в упругие ягодицы до крови, а на лбу выступили капельки пота, он был не здесь — не с этим существом. Он был с ней.       В какое-то мгновение Вергилию показалось, что он вспомнил, как это было. Вспомнил женщину с каштановыми волосами, с мягкими, ещё не огрубевшими пальчиками, холодом пробегающими по его спине. Как она отдавалась ему полностью и при этом всегда оставляла за собой право ему отказать, заставляя желать её ещё больше. Нет, тогда её звали не Ахания. У неё было совершенно другое имя, которое он не мог вспомнить, но, кажется, совсем недавно ещё оно крутилось у него на языке. Он попытался вспомнить место или хотя бы время, когда это происходило, но ничего. Его опять отбросило обратно в пустоту, где его жизнь начиналась с чистого листка.       «Но я не хочу так жить. Я хочу все вспомнить», — проскочило в голове, когда, жадно, широко раздвинув ноги и прижавшись к нему, суккуба, тихо застонала и запустила руки в его волосы.       Вергилий сильнее вцепился в бедра, по пальцам потекла кровь, но, кажется, это не особо волновало суккубу, она застонала громче, когда он перехватил инициативу.       На короткий миг он действительно провалился в свои ощущение и прекратил думать о том, кто или что перед ним. Годы воздержания сделали его алчным, жадным и ненасытным. Вергилий не позволял продохнуть суккубе на секунду, но он больше не целовал её, как бы она ни тянулась к его губам. Это был первобытный, механический акт, который не заслуживал проявления нежности.       Скоро она сдалась, и уже больше не пыталась сорвать запретный плод, а наслаждалась тем, что имела, довольствуясь редкими, скоротечными ласками, но уверенно добиваясь главного. Они предавались плотской любви с отстраненной и критической изощренностью, отдаваясь во власть этих низменных чувств.       Морфа запрокинула голову, ее движения становились все более резкими, дыхание прерывистым, ногти впились в его предплечья. Вергилий, наоборот, стал дышать ровнее, движения стали уверенней, настойчивей, в ушах отдавались только быстрые, непрерывные толчки сердца.       Прежде чем его накрыл пик, он подумал, что всё, что чувствует в этот момент — это разочарование. Близость с Морфой была не более чем экзерсисом на одну ночь. Как бы не были красивы искусственные цветы, они все равно мертвыми, ими легко ввести в заблуждение, порой даже при определённой сноровке с первого взгляда не отличишь от настоящих; однако даже лучшие из них никогда не сравнятся с самыми простыми, но живыми. Стоит только подойти ближе, прикоснуться, и все очарование пластмассовой бутафории рушится.       Морфа прильнула к нему, обмякнув, прислушалась к биению сердца, на удивление ровному.       — Теперь ты доволен? — она растянула губы в улыбке, но тут же нахмурилась, получив в ответ холодный, равнодушный взгляд Вергилия.       — Нет. Ещё нет.       Полудемон навалился на неё, сжав в объятьях хрупкое тело. Ему нужно было ещё. Ему нужно было заглушить чувство, которое возникло на месте гнева. Чувство стыда за то, что он купился на дешевую подделку. Но вместо ожидаемого трепещущего возбуждения он не почувствовал ничего, разве что потребность довести начатое до конца. Только в короткий миг перед наивысшей точкой оргазма он смог не думать о настоящей Ахании, ему действительно показалось, что перед ним она.       Час спустя Морфа лежала рядом, не смея к нему прикоснуться. Вергилий не смотрел на суккубу. Ему было мерзко: от ситуации, от того, что рядом с ним лежит дешевая копия, которая не принесла ему ничего, кроме простого физического удовлетворения. Он был опустошён, однако в душе у него всё равно творился настоящий кавардак. Самообман сошел на нет, вернулась ясность сознания.       — Ты не такой, как твой брат.       — А ты пришла сюда сравнивать?       Суккуба благоразумно промолчала.       — Ты получила своё. Можешь идти.       Морфа поднялась, хотела было что-то сказать, но затем передумала. Вергилий легко мог оставить от нее мокрое место, но она всё еще не понимала, что сделала не так, и хотела это понять. Она чувствовала, что он хотел эту женщину, но при этом ясно видела, что он не был удовлетворен, впрочем, как и она. С Данте всё было по другому. Мысли же Вергилия занимало что-то, чего она была не в силах понять. Он был хорошим любовником, не сдерживал себя, но и не забывал о партнере, но при этом был эмоционально скуп, холоден и как будто незаинтересован в происходящем. Причина, по которой Морфа была недовольна — он держал свои чувства — её пищу — под контролем, где-то глубоко внутри, так глубоко, что при всем желании докопаться до них пайрика не смогла бы.       — Я сделала что-то не так?       Вергилий молчал. Затем снова посмотрел на Морфу. Прежде незамеченные им малейшие различия с оригиналом бросились ему в глаза. Он не понимал, как мог принять суккубу за неё, как мог допустить мысль, что это принесет ему облегчение. В итоге стало только хуже.       Так и не получив ответа на свой вопрос, Морфа вышла из комнаты и захлопнула дверь, оставив его наедине со своими мыслями.       «Ты думал, что так успокоишься, а всё вышло наоборот…» — Ви сухо озвучил очевидное.       Вергилий ненавидел, когда кто-то тыкал носом в то, что и так было понятно, но разговора с самим собой это не касалось. Все, что говорил Ви, так или иначе было очевидным для него, ведь это была его часть. Часть, которая заслуживала право на существование и высказаться после того, как он едва ее не уничтожил.       «Я почувствовал внутри какую-то…»       «Пустоту», — закончил за него Ви. Ещё одна вещь, которую Вергилий ненавидел — когда его перебивали. Но он по-прежнему оставался спокойным. Если он начнёт спорить с самим собой — это будет весомый повод начать беспокоиться. Все люди ведут внутренние монологи, но когда мнение человека и внутреннего голоса начинает кардинально расходиться — это клиника.       «Почему я слышу твой голос? Что ты хочешь?»       «А чего хочешь ты?»       «Я хочу все вспомнить».       «Тогда ты должен признать своё прошлое, принять ответственность за совершенные ошибки и в итоге жить, не оглядываясь назад. Пока ты не готов».       «К чему не готов?»       «Принять себя».       «И как я должен это сделать?»       «Если разум не в силах дать ответ, положись на чувства, которые ты отрицаешь. В них твоя слабость и твоя сила».       Ви замолчал. Вергилий ждал, что он скажет что-то ещё, но альтер-эго оставило его одного. Он попытался уснуть. Не вышло, и полудемон провалялся, размышляя над словами Ви, до самого утра, так и не сомкнув глаз.

2

      Утром Ахания проснулась с чувством, словно накануне знатно напилась. Всю ночь её мучила жажда, а обнаружив, что фляжка пустая, она едва не впала в отчаянье.       Она перевернулась на бок, открыла глаза и встала. Ощущения сожалений о прошлом притупились. Их выжгло мучительное чувство тошноты. Она выглянула в окно. От света, дрожащего в цветном стекле, ей стало только хуже. Она распахнула окно настежь, но ничего не изменилось. Весь двор был залит желтым светом. Ахания запоздало поняла, что Сэптэм ушел в третью фазу, и наступили там называемые «канареечные ночи», заливающие Дит сверкающими золотыми лучами предпоследнего в цикле светила.       В сущности, только в Дите и Лимбе демоны применяли такие понятия, как день и ночь, для обозначения этапов цикла, в большинстве поселений смену спектра лучей светил называли полуфазой или полной фазой, куда реже стадией. И судя по тому, что Новем ещё не сменил Сэптэм, Валефор был прав: не прошло даже одного цикла, а она снова оказалась в столице демонов, хотя планировала к этому времени нежиться в кровати. Удивительно, как всё самое дорогое в ее жизни могло уместиться под одним покрывалом.       «Рик, Хлоя…»       Но ведь был еще Неро. Хотя женщина сомневалась, есть ли у нее право думать о нем, жалеть. Это был ее выбор.       Ахания прищурилась, её повело, и ей пришлось опереться на стену. Она стояла так несколько секунд, прежде чем картинка перед глазами не обрела четкость, а затем всё-таки села обратно на кровать. Мысли плавились, обыкновенно холодные ладони и щеки горели. Кожа на ощупь стала как влажная резина. Женщина вздохнула и посмотрела на ногу. У неё появилось чувство, что шрам стал расползаться, словно семя, давшее всходы.       «Проклятье»       Она ощупала голень. Под кожей было какое-то уплотнение. Поджала губы, надавила сильнее. Боли не было. Это было не самым плохим признаком, если, конечно, есть чему болеть.       Ахания уставилась в одну точку. Её снова начало мутить, но ей не хотелось признавать, что яд всё-таки проник в её кровь при укусе. Она продолжала строить иллюзии, что это небольшое нагноение, которое рассосётся само собой.       «Ты знаешь, что умираешь, и даже не пытаешься этому помешать», — насмешливо прозвучал внутренний голос: «Может, ты просто не хочешь жить?».       «Я не умираю», — сказала она себе, но перед глазами встал образ Упуаут, которую рвет собственными внутренностями.       Ахания в очередной раз уныло посмотрела на свои ноги — черный шрам выглядел зловеще — и подумала, что если ничего не сделает в ближайшее время, то действительно умрет. Однако незримая кость под названием гордыня не давала ей признать этого и тем более обратиться за помощью.       Внезапно раздался стук в дверь. Женщина вскинула голову, в ушах тут же зашумело, и на мгновение ей показалось, что стены вокруг плывут и надвигаются друг на друга.       Она приподнялась и тут же опустилась. В глазах резануло. Они были такими же сухими, как глотка. Осипшим голосом женщина произнесла:       — Входите.       — Это я, малыш, — Бхишма протиснулся в узкий проход боком, согнувшись в три погибели. — Не люблю гостевые спальни, здесь всё всегда такое крохотное и узкое, — посетовал бог.       Ахания тряхнула головой, усмехнулась. Бхишма выглядел забавно, словно торговка на базаре. На согнутой в локте руке у него висели штаны, рубашка, какое-то ещё барахло, на плече сумка на длинном ремне.       — Что почём? — язвительно поинтересовалась женщина.       Бхишма удивленно приподнял бровь.       — Ты о чём?       — Да так. Ни о чём, — она улыбнулась.       Бхишма выложил на кровать подле неё свой «товар». Он принес Ахании одежду, новую сумку и даже свежее бельё, благо не кружевное.       Ахания сняла халат, поднялась, прижимая руки к груди, и оглядела то, что ей притащил бог. Не обошлось без присущей ему вычурности.       Ахания натянула кожаные штаны, белую рубашку и посмотрела на корсет. Нет. Это адово устройство она не наденет. Отложила его в сторону, потянулась за накидкой, но передумала, надев корсет поверх рубашки и не став туго затягивать.       Бхишма наблюдал за женщиной, облокотившись на деревянную межкомнатную стену, что, казалось, прогнулась под его немалым весом.       Ахания повернулась к нему, уперла руки в бока и только потом осознала всю пафосную театральность своей позы.       — Тебе идёт. Лучше твоего старого шмотья.       — Ты думаешь?       — Определённо.       Ахания пожала плечами. Села на кровать, натянула сапоги. Взяла старую сумку и переложила свои вещи в новую, затем испросила немного еды, наполнила из умывальника флягу.       — Твоя нога… — вдруг спросил Бхишма.       Ахания перебила бога раньше, чем он сформулировал вопрос, ответив точно так же, как ранее Вергилию.       — Все в порядке.       «И зачем я вру?»       Она улыбнулась.       — Правда, Бхишма, не беспокойся. Просто царапина, — она перекинула сумку через голову на плечо, поправила, накинула накидку.       — Ты не видел Салли? — поинтересовалась женщина.       Крыса тут же высунулась из огромного, нелепо нашитого на жилет Бхишмы кармана, и посмотрела на хозяйку, словно только и ждала момента, когда про неё вспомнят.       Ахания подхватила Салли, посадила в сумку. Он определенно прибавил в весе за прошедшее время, похоже, ни в чём себе не отказывал.       — Ты точно должна идти? Может, передумаешь? — неожиданно спросил бог. Она ничего не ответила на его вопрос, просто тихо прошептала: «Пора».       Стоило это произнести, сердце её бешено заколотилось, она чуть ли не виновато посмотрела на Бхишму и, не издав больше ни единого звука, вышла в коридор.       Медленно, пружинистыми шагами она пересекла галерею и выскользнула во внутренний двор. Бхишма шел следом за ней.       Они обошли бассейн с плавающими кувшинками. Близнецы дожидались её посреди двора. Вергилий стоял у дальней стены — сжавшийся, собранный — в руках у него был Ямато, на голове капюшон. Он явно был без настроения, чего не скажешь о Данте. Охотник посвежел, повеселел и явно был полон нездорового энтузиазма, разглядывая барельефы в стороне от брата.       Ахания отбросила назад распущенные волосы, она было хотела собрать их в хвост, но они были ещё слишком влажные, почти не высохнув за ночь, и оставила так — досыхать.       Она вышла на свет из-под раскинувшего ветки дерева ситтим к братьям.       — Выдвигаемся?       — А вот и ты, крошка, — Данте расплылся в улыбке. Накидка свободно болталась у него за спиной, на шее полудемона горел пурпурно-красным засос. — Скажи, что хотя бы ты выспалась и в хорошем настроении, а то мой братец явно не с той ноги встал.       Она кивнула. Посмотрела на Вергилия. Почувствовала в его взгляде невыразимую тоску, полную чем-то сродни чувству вины. Странно было видеть его таким.       О чем он думает? Это из-за их вчерашнего разговора? Или он действительно просто не выспался?       — Что-то случилось? — спросила она, глядя на Вергилия.       Фигура полудемона обеспокоенно пошевелилась, он выпрямился в полный рост, посмотрел на Аханию. Лицо не дрогнуло, глаза не изменили выражения, но с губ сорвался недовольный вздох, и он закрыл глаза, натянув капюшон почти до носа. Вергилий казался опасно спокойным, а это значило, что в любой момент может сорваться.       Данте усмехнулся.       — За него отвечать не буду, но лично я бодр и полон сил.       В голове загудело от громкого, пронзительного голоса полудемона. Ахания поморщилась и поманила Данте пальцем в сторону.       — Чего это с ним? — шепнула она на ухо Данте, проследив взглядом за Вергилием, который смотрел себе под ноги, а затем с недобрым выражением лица демонстративно вышел через арку на площадь.       — Просрать свою единственную и неповторимую жизнь — дело житейское, почти все так делают. Но забыть её, как по мне — это перебор. Его, видимо, неожиданно одолели какие-то воспоминания, по всей видимости, неприятные, а может, и наоборот, ему что-то очень хочется вспомнить, а он не может. Я уже даже не пытаюсь спрашивать. Сам черт ногу сломит в его внутреннем мире, даже не дергайся.       Уголки губ Ахании дрогнули, она улыбнулась. Ей нечего было на это сказать. Данте был прав. Однако у неё самой на душе скребли кошки. Женщина никак не могла собраться с мыслями. Слова Данте о том, что Вергилий мог что-то вспомнить, и вовсе заставили её пасть духом. Всё тайное рано или поздно становится явным, но Ахания не знала, чего ждать от полудемона, когда он всё вспомнит, но знала точно: когда это произойдет, ей уже нигде от него не скрыться.       Женщина склонила голову набок. Шея затекла от неестественно мягкой кровати, которая явно стояла в банях не для сна. Демоны спали исключительно в двух случаях: летаргический сон и медитация. Ни первое, ни второе в полной мере не являлось процессом сна, присущем людям.       — Слушай, Ахи, у меня к тебе такой вопрос. Если демоны занимаются сексом, у них рождаются дети, и при этом они бессмерты, то каким образом у них до сих пор нет перенаселения?       — Во-первых, большинство беременностей заканчиваются выкидышем. Во-вторых, как ты уже мог убедиться, демоны убивают друг друга достаточно часто, прибавь к этому зачистки и элементарное выживание. Естественный отбор. Я ответила на твой вопрос?       Данте кивнул. Она же обернулась, покачнувшись, точно пьяная, и посмотрела сначала на Бхишму, который стоял в арке, держа в руках кисет с табаком и крутя самокрутку, а затем на Вергилия, стоящего подле него с выражением лица «оставьте меня в покое, а то хуже будет».       «Интересно, о чем они говорят?», — очередной острый виток боли, пронзивший ее голову насквозь, вытеснил эту мысль, желание что-либо знать и вообще думать.       Ахания уставилась на Данте, на секунду ей показалось, что язык во рту распух, а легкие спались. Облегчение наступило следом так же резко, и она буквально выдохнула вопрос, который нёс в себе исключительный смысл убедиться в способности издавать звуки.       — А ты что, переживаешь, что кто-то из суккуб принесет тебе подарочек в подоле?       — Ну, даже если мой братец умудрился обзавестись выводком, то не исключено, что где-то существует ребенок, который стал результатом моей оплошности или погрешности гарантирующих девяносто процентов защиты презервативов. Просто мне пока об этом не известно. Но я всё-таки надеюсь, что это не так, ибо мне жаль ту женщину, которой придется воспитывать сорванца с моими генами.       — Аминь, — Ахания выдержала паузу, а затем аккуратно спросила: — А что, у Вергилия есть сын?       — Я не говорил, что у него есть сын.       — Я просто предположила.       Данте прищурился. Затем почесал подбородок — щетина отросла знатная — и усмехнулся.       — Есть. Только он понятия не имеет, как им обзавелся. А я тем более. Даже представить не могу, кто на него клюнул. Он же зануда. Но с удовольствием бы послушал эту историю.       — И как?       Данте вопросительно поднял бровь. Он совершенно не понял, о чем его спрашивала женщина.       — Хороший отец из Вергилия? — уточнила она.       — Ну, как сказать, — Данте почесал затылок и посмотрел на брата, который беседовал с Бхишмой почти непринужденно. По всей видимости, бог умел расположить к себе даже такого непробиваемого угрюмого засранца, как Вергилий. — Он только недавно узнал, что пацан его сын. Батей года его не назовешь. Отношения у них сразу не задались. Хотя оно понятно. Он же Неро руку оторвал.       — Что он сделал?! — глаза Ахании сверкнули, белки потемнели, радужка налилась желтизной. Медальон затрясся на шее от вибрации. Она сказала это так громко, что Бхишма обернулся, но тут же вернулся к разговору с Вергилием.       Данте уставился на женщину.       — Ты сейчас серьезно? Как можно собственному сыну руку оторвать? — уже поумерив пыл, спокойно произнесла женщина, однако в голосе всё ещё чувствовался клокочущий гнев.       — Эй, крошка, остынь, — Данте поднял руки, словно пытаясь успокоить женщину. Он не ожидал такой бурной реакции на его слова. — На тот момент он ещё не знал, что это его сын. К тому же сейчас с Неро всё в порядке. Он себе новую вырастил, как ящерица. Представляешь? И в кого у него такие способности?       Ахания тяжело вдохнула, затем выдохнула, пытаясь подавить злобу, схватилась за медальон.       «Возьми себя в руки. Ты ведь слышала. С Неро всё в порядке».       — А в ад вас как занесло?       — Дерево одно срубить нужно было. Ну ты знаешь. Видела.       — Притягиваете вы неприятности.       — Ты тоже.       Ахания пожала плечами.       — Видимо, есть во мне какая-то червоточина, которая как магнитом притягивает ко мне проблемы. Вас же я притянула на свою голову.       — Хочешь сказать, что жалеешь?       — Не знаю, Данте. Я с самого начала понимала, что это будет непросто. Но с каждым часом это становится всё сложнее.       — Дело в Вергилии? — спросил Данте, застав её этим вопросом врасплох.       — Твой брат пугает меня, — немного погодя, ответила Ахания.       — А мне показалось, вас тянет к друг другу, — заметил полудемон.       — Любопытные у тебя выводы, Данте.       — Чем он так тебе насолил? Не перезвонил?       Ахания посмотрела Данте в глаза.       — Глупо задавать вопрос, ответ на который ты и так знаешь.       — Но я не знаю, — он подавил вздох.       Данте с лёгкостью соблазнял женщин, нашёптывая им комплименты, ему нравилось думать, что он обращается с противоположным полом так же ловко, как истребляет демонов, но совершенно не умел общаться, когда от них требовалось нечто другое. Он знал, что не способен на ту утонченную манеру речи и деликатное поведение, которые необходимы, когда хочешь получить ответы на вопросы, которые являются слишком личными. Единственный способ, к которому прибегал охотник, чтобы получить нужную информацию, был его сапог на чужой голове, жмущий до хруста, пока тот, кто молчит, не расколется, или не расколется его череп. В данной ситуации это был не вариант.       — Знаешь, Данте, если не будешь прикидываться дурачком, тогда и я не буду строить из себя дурочку. Я отвечу на твой вопрос. Это никакой не секрет, — она выдержала паузу. — ты прав, я спала с твоим братом. Это ты хотел услышать?       — Ты серьезно?       — Не веришь? Спроси у него. Я не намерена больше поднимать эту тему.       — Так вот в чем причина, почему ты нам помогаешь и не пытаешься убить. Ты небезразлична к моему брату?       «Небезразлична» — это прозвучало очень правильно. Ахания не знала, какие чувства испытывает к Вергилию, но точно не была равнодушна к нему.       Она «застегнула» рот на замок жестом и улыбнулась.       — Да вы двое издеваетесь надо мной! — он резко повернул Аханию к себе, положив ей руки на плечи и посмотрел её в глаза. Она обхватила его руки в ответ, и полудемон впервые понял, что стоящая перед ним женщина действительно сильная, настолько крепко она сжимала его запястья. Те почти хрустели под натиском.       «Внешность обманчива».       — Отпусти, Данте.       Он отпустил её и сделал шаг назад. Она повела плечами, словно сбрасывая онемение, и хмуро посмотрела на охотника.       — Не беспокойся. Мои чувства к твоему брату не выходят за рамки приличия. В большинстве случаев это чувство взаимной неприязни.       — Я бы поспорил с этим утверждением, но не стану, — казалось, наседать на женщину и дальше с вопросами было самым настоящим кощунством, она и так сказала много, хотя могла бы молчать. Но была ещё одна причина, по которой Данте решил оставить Аханию в покое. Она выглядела несчастной, подавленной, стоило заговорить о Вергилии. Каждое слово о нём как будто причиняло ей реальную, вполне ощутимую боль.       «Похоже, они действительно расстались не лучшим образом».       У Данте в памяти всплыла неосторожно брошенная Аханией в коридоре Содома фраза: «Ты — может быть. Но для некоторых обещания — пустой звук».       Интересно, что такого ей наобещал Вергилий? Насколько Данте было известно, брат был немногословен, а обещаниями разбрасывался и подавно редко. Хотя в последнее время его словно подменили.       Данте снова начал шутить, чтобы как-то справиться с эмоциями и неловкостью ситуации, но Ахания пропустила мимо ушей его язвительные комментарии, она огляделась по сторонам и поняла, что не видит Валефора.       — Валефор не появлялся?       Данте мотнул головой.       — Не видел.       Она подошла к Бхишме. Бог покуривал самокрутку, не сводя глаз с Вергилия. Тот стоял в тени карниза и смотрел пустым взглядом в одну точку. Оба молчали, однако напряжение между ними всё ещё чувствовалось. Разговор явно был не из приятных.       — Валефор вернулся?       — С минуты на минуту, — ответил бог. — Он заглянул в кальяни проведать своих подопечных.       Она медленно кивнула. Похоже, Валефор привязался к пайрикам, которых переправил через Стикс, или дело было в чем-то ещё?       Бхишма протянул самокрутку Ахании, она затянулась и вернула папиросу обратно богу.       — Раньше я думала, что все в мире меняется постепенно. А оказалось, мгновенно, — она говорила так же загадочно и вычурно, как любил говорить сам Бхишма. Она была уверена, что он понял её правильно, потому что ответил:       — Чем больше всё меняется, тем больше всё остаётся прежним. Парадокс. Но таков главный принцип вселенной.       — Учитывая факт, что ты забытый, но всё-таки бог, мне стоит поверить тебе на слово. Кому ещё, как не тебе, знать фундаментальные основы мироздания.       Бхишма усмехнулся. Посмотрел в глаза женщины.       — Ты хитрая, как лисица, и ласковая, как кошка, когда тебе что-то нужно выманить. Говори уже.       Ахания ответила богу улыбкой.       — О чем ты говорил с Вергилием?       — Я сказал ему, что нельзя винить лампу, которая погасла, потому что в неё забыли налить масла.       — Ты всегда говоришь загадками, Бхишма.       Он выпустил густой дым через нос, усмехнулся.       — Знаешь. Раз уж я взялся раздавать наставления, то и тебе скажу: иногда вселенная наказывает, осуществляя наши желания. Так она испытывает нас. То, что произошло один раз, может не повториться. Но то, что произошло два раза… Это уже судьба.       — Хочешь сказать, что мне стоит задуматься над тем, чего я действительно хочу, прежде чем сделать то, о чем я могу пожалеть?       Бхишма кивнул.       — Любой твой выбор будет правильным. Но он должен быть искренним. Только не обманывай себя. И помни: одна реакция вызывает другую реакцию, противоположную, но равную по силе.       — Ты так это видишь? Как уравнение?       — Так уж устроен этот мир. Сплошные уравнения. Но в основе всегда лежит баланс.       — Я услышала тебя. Спасибо, Бхишма.       Валефор не заставил себя долго ждать. Он появился аккурат через две минуты.       — Надеюсь, вы успели отдохнуть. Хотя даже если нет, то меня это не колышет.       Ахания улыбнулась щуплому лису, который выглядел измотанным. Повернулась к Бхишме.       — У меня такое чувство, словно мы больше уже не встретимся.       — Глупости, малыш. Уверен, что мы ещё встретимся, и не раз.       Женщина усмехнулась и обняла Бхишму. Тот с удовольствием принял её в объятья, крепко прижав к себе. Она ощутила его горячие сухие руки, которые крепко её обнимали. На его фоне она выглядела, как ребенок в лапах медведя.       — Постарайся к тому времени снова не разругаться с Гоморрой, — глухо сказала Ахания.       — Ничего не буду обещать. Но я постараюсь.       Они отстранились друг от друга.       — Топай, малыш, и береги себя. Судьба вечно ведёт нас туда, куда мы идти совсем не собирались. Тебя же она ведёт через такие дебри, которые я бы врагу не пожелал.

3

      В порту было тихо. Демонов было так немного, что, казалось, они рассосались нарочно, и всё-таки Ахания умудрилась наступить кому-то на ногу.       — Ай-ай-ай, — послышалось откуда-то слева. — Смотри, куда прёшь, — протянул голос тягучий, как слизь.       Нечто маленькое, тощее выскользнуло из-под ноги — это был хвост беса, который сам был не больше карликовой собаки. Он помчался в сторону сгруженных друг на друга ящиков с удинами , пару раз обернувшись и кинув гневный взгляд в сторону женщины. Одна из рыб, нечто среднее между бассогигасом и удильщиком, вывалилась из ящика, продолжив трепыхаться на площади. Бесёныш тут же схватил добычу и помчался прочь в переулок на огромной скорости под недовольные крики демона-рыбака.       Ахания проследила за ним взглядом. Взгляд был рассеянный, словно женщина была не в себе. Вергилий отметил, что это не впервые. Она была с самого утра потерянная, и если раньше она с легкостью маневрировала среди подвижной толпы, то сейчас едва находила силы смотреть себе под ноги.       — Здесь всегда так тихо, Валефор? — поинтересовалась Ахания, оглядываясь из-под капюшона по сторонам.       Порт реки Стикс был одним из самых крупных в городе. По Флегетону не сплавлялись, Ахерон был мелок для судоходства — река служила в основном источником заработка рыбаков, а Лета служила в первую очередь для транспортировки узников. Но при всей масштабности сооружения порт почти всегда пустовал. На причале, рассчитанном на три дюжины, стояло всего две яхты и несколько мелких лодок. Это были небольшие маневренные джонки и боты: паруса, свернутые, как жалюзи, были из бамбуковых рей и циновок в форме четырёхугольника, нос и корма приподняты, мачт от одной до трех.       — Не всегда, но в большинстве случаев. Всего пять лодок, в том числе моя, сплавляются по Стиксу, не считая тех, кто делает это из необходимости, а не на регулярной основе. Когда рыбаки прибывают в порт с товаром, желающих набирается много, в особенности тех, кто хочет урвать что-то задарма, — Валефор кивнул в сторону переулка, где скрылся карлик. — А вот провожать в путь у демонов не принято. Да и желающих переправиться через Стикс немного. Там давно нет поселений. Лишь рассеянные диаспоры суккубов. Сейчас в порту стоит только Тамуз и я. Но он поставляет рыбу в Пандемоний, и редко кто решается грабить его улов.       — Похоже, здесь все живут мутными делишками, — заметил Данте.       — Не забывайте, где вы находитесь, — ответил Валефор.       — Именно поэтому так нужен кто-то, кто тебя прикроет, — Ахания подвела этой фразой черту, после которой снова все замерли и замолчали.       Валефор первый сдвинулся с места, поманив за собой остальных.       Ахания собрала и по-особому завязала волосы в хвост, движения ее были просты и грациозны, и двинулась следом за лисом.       Данте догнал её и демона, разглядывая лодки, тянущиеся рядами портовые склады и маленькие магазинчики. Добрую часть зданий занимали бары или по-просту кабаки, из которых доносился шум. Из двухстворчатой двери одного вылетел какой-то демон и тут же с остервенением направился обратно, на ходу продолжая что-то доказывать своему оппоненту самыми непристойными ругательствами. Вергилий плёлся позади, наблюдая за компанией из-под капюшона.       Валефор подошел и остановился у одной из двух яхт, которая представляла собой разновидность джонки с китайским такелажем и типичным европейским корпусом. Парусное вооружение двухмачтовой лорчи состояло из широкого поперечного прямого паруса и небольшого косого в носу. На носовой оконечности был прикреплён вычурный золочёный шар. Кормовой помост совмещал в себе функции капитанского мостика и рулевого поста.       — Моя хорошая, — протянул лис, погладив деревянный борт.       — Это твоя лодка? — присвистнул Данте. — Да это настоящий корабль.       — А ты что ожидал увидеть? Корыто? Стикс полноводен и бывает неспокоен, здесь запросто могли ходить суда и побольше, да только одному и даже вдвоем с такими габаритами не справиться, а желающих мало.       — Чего так?       — Воды Стикса ядовиты. Искупаетесь и кончите в Пустоте. Так что руки за борт не суём и уж тем более не пьём, — он усмехнулся и сделал приглашающий жест рукой. — Чего тушуемся? Запрыгиваем.       Данте запрыгнул первым через борт кормы на палубу. Следом за ним Валефор. Салли выбрался из сумки. Крыса вся тряслась.       — Да ладно тебе. Ты ведь как-то пережил Ахерон. Скоро мы вернемся на сушу, — обратилась женщина к животному, а затем замялась, заозиралась и опустила крысу на палубу.       Валефор посмотрел на неё.       — Ты чего?       Лис напрягся, принюхался, поморщился, словно почуяв какой-то неприятный запах. — Черт, — он бросился к штурвалу. — Данте — якорь, Ахи — швартовы.       Ахания кивнула. Но прежде чем она успела что-то сделать, призрачный синий меч пересек канаты. Тут же мимо просвистел арбалетный болт, врезался и вошел наполовину в деревянный борт. Следом просвистел ещё один. Вергилий увернулся от него с легкостью.       Ахания подалась в сторону, развернулась и засекла арбалетчика, едва успев уклониться от очередного болта.       — Охотники. Они на крышах. Марбас, скотина. Сдал меня всё-таки, — проворчала женщина.       — Уходим.       Вергилий перепрыгнул на палубу отплывающей яхты. Данте впопыхах затянул якорь и теперь бегал, выполняя поручения лиса, как заведенный.       Ахания развернулась, оттолкнулась, но не успела. Демон буквально вырос из земли, схватил ее за волосы и отдернул назад.       — Попалась, — голос анубиса трещал, как тонкий лёд под ногами. — Хозяйка будет рада.       — Пошёл ты, — осклабилась женщина.       Лорча уже порядком отошла от берега. Вергилий сделал шаг. Он хотел спрыгнуть, но крик лиса его остановил.       — Даже не думай, — предупредил Валефор. — Мне нужна твоя помощь здесь. Иначе никто отсюда не выберется. Она справится. Поверь.       Ахания посмотрела на Вергилия. Они переглянулись. Она моргнула, но всё ещё болтала ногами, подвешенная за собственные волосы, намотанные на кулак анубиса.       Полудемон вздохнул, а затем сверкнул призрачный меч. В руках анубиса остался пучок чёрных волос.       Ахания среагировала моментально. Прежде чем последний волос упал на землю, вверх взметнулась накидка, накрывая демона с головой, рассыпался ворох золотых искр, окутав женщину.       В то же мгновение джонка вышла с причала, пространство для маневра было ограничено, но Валефору удалось отшвартоваться в считанные секунды засчет концов. Тросы скрипели в блоках. Данте и Вергилий крепили дросселя. Оставалось выйти из акватории, но лис не спешил давать команду расправить паруса.       Ахания коснулась земли, развернулась на мысках, правая нога оказалась впереди. Банши отозвалась на призыв, цука легла в левую руку, обе руки скрестились в запястьях. Лезвие резануло, словно спустили пружину. Анубиса разрубило пополам одним точным ударом снизу вверх, вместе с накидкой. Туша упала на землю, Ахания отскочила назад, короткие волосы растрепались, вздыбились, медальон засверкал на шее, как звезда.       Ахания отвела меч круговым движением вправо: рука выпрямилась, но тут же согнулась. Женщина перевела меч за спину, коснулась виска пальцами и резким движением сбросила с лезвия кровь.       Сделав шаг в сторону и выйдя из стойки, она поймала на себе взгляд Вергилия. Меч скользнул в ножны.       Он наблюдал за ней.       Послышался вой. Из тени выскочил и попер на неё очередной анубис. Ахания завела руку за спину, лезвие легло вдоль позвоночника, и увернулась от удара когтями. Точно в вальсе, она зашла за спину, и меч выскользнул из ножен, проткнув анубиса метким выпадом и перебив хребет.       Отразив ножнами изогнутый клинок, похожий на шамшир, напавшего по-шакальи сзади охотника за головами, Ахания развернулась на мысках, и выполнив пируэт, пригнулась, чтобы подсечь. Охотник пошатнулся, но не упал. Их клинки соприкоснулись, оглушив округу звоном удара метала о металл. Она отбила клинок охотника, сорвавший с рубашки пуговицу и отскочила.       А затем последовал поток ударов, которые женщина едва успевала отражать. Мелькнули тени. Охотники в кафтанах и кожаной броне, укатанные в плащи, так что не было видно лиц и различий, теснили её к воде, загоняя в угол. Она попятилась и пошла полукругом, смещаясь вдоль причала по направлению течения реки.       Они бросились на неё скопом, пытаясь задавить количеством. Причал тут же захлебнулся в крови, брызнувшей в разные стороны. Ее движения были смертельно верны, и Вергилий узнавал их. Каждое ката, каждый выпад. Это был Иайдо — стиль, цель которого была убить врага одним ударом меча, едва выхватив лезвие из ножен — действительно, с каждым взмахом вакидзаси один демон падал на землю, — и легко и непринужденно возвращая его обратно.       Ахания двигалась так, как двигался бы он сам, словно его отражение. Она была левшой, и, когда занимала стойки в хидари, у неё было преимущество — охотники не успевали предсказать траекторию выпадов.       Вергилий был уверен, что своё мастерство женщина наращивала годами, но не заученным повторением точных движений, а шлифуя каждый взмах меча в боях. Она действовала не думая — автоматично, её тело знало, что делать. Однако без хорошего учителя такое просто не было возможным. Впрочем, куда больше его заинтересовал её меч. Это была не обычная дьявольская рука — это было искусственно созданное, выкованное в адских кузнях оружие, на муне клинка были нанесены руны, призванные сдерживать его разрушительный не только для врага, но и для владельца потенциал.       Она отступила, разорвала связку, лезвия меча побелело, словно покрылось коркой льда, руны вспыхнули золотом, впрочем, как и глаза Ахании. Меч был опущен вниз, острие смотрело в колени противника, словно она устала и решила сдаться. Руки и верхняя часть туловища женщины были расслаблены, ноги едва напряжены.       Один охотник бросился вперёд, другие не вмешивались, наблюдали, словно ждали, что она сейчас сдастся. Она действительно устала, но у неё и в мыслях не было проигрывать бой. Вергилий знал, что женщина только и делает, что ждет атаки.       «Повелся», — проскочило в голове полудемона почти с гордостью, словно он имел прямое отношение к происходящему.       Ахания сделала резкий шаг вперед. Лениво, почти небрежно отразила атаку, разбив клинок на сотню мелких иголок и оставив растерянного врага с эфесом в руках и расщепленным, словно в него ударила молния, лезвием, тут же скользнула вбок, добила его и побежала вдоль берега, не жалея сил, точно почерпнутых из глубин отчаянья, охватившего её в тот момент, когда она поняла — яхта уходит.       Охотники кинулись за ней, словно гиены, но держались вдали, будто знали, что скоро их жертва выдохнется. Время было на их стороне. Вергилий понял это по тому, как женщина спотыкалась, иногда просто волоча правую ногу, очевидно, испытывая дикую боль.       Ахания едва успевала уворачиваться от арбалетных стрел, виляя из стороны в сторону. Иногда охотники настигали её, но быстро и смертоносно, не размениваясь по мелочам, она убирала их с пути, как препятствия. Один удар — один противник. Всё та же знакомая техника.       — Не успеет, — закричал Валефор. — Её нога. Она не допрыгнет. Проклятье, — лис засуетился, глаза его забегали. Он судорожно принялся думать, что делать. Затем нашел глазами Вергилия и уставился на него, тот, в свою очередь, не сводил глаз с Ахании.       Она вырвалась вперед, оставляя арбалетчиков позади и двигаясь параллельно уходящему паруснику вдоль пристани, но чувствовала, что ненадолго. Правая нога подводила её, заставляла сбавлять скорость, двигаться неуклюже. Боль растекалась по мышцам, сковывала их, сознание куда-то уплывало. Перед ней выскочил очередной охотник. Ахания рывком всадила в его подбородок лезвие. Кончик клинка показался из свода черепа, выдернула. Тело упало перед ней. Она перепрыгнула его, едва не споткнувшись, и ринулась дальше, выжимая всё до последней капли.       — Давай же, девочка, — Валефор вывернул вправо штурвал, снес чью-то пришвартованную лодку в щепки, сокращая расстояние между пристанью и джонкой. — Прыгай! Последний шанс!       Вергилий выпустил веер призрачных мечей. Шесть охотников, преследующих женщину, легли штабелями. А пристань тем временем кончалась.       Ахания едва успела оттолкнуться от края. Бледно-голубым свечением что-то на долю секунды сверкнуло за спиной женщины, словно расправились едва видимые, тонкие крылья. Сверкнул медальон, будто взорвавшаяся шаровая молния, а затем потух.       Вергилий, повинуясь инстинктам, преодолел за несколько секунд расстояние от потопчины до кормы, ухватился за ахтерштаг, подался вперёд и в последний момент поймал её.       Ахания рисковала свалиться в воду за борт, если бы не он. На мысочках она замерла на рейлингах, затем покачнулась и рухнула в объятья полудемона, словно подкошенная.       Они едва не завалились вперед, повинуясь притяжению, но Вергилий удержался, вцепившись рукой за вибрирующий, натянутый как струна канат, а затем оттолкнулся и спрыгнул вниз на палубу, поддерживая женщину, которая едва стояла.       Ахания тяжело дышала после лихорадочной гонки. Она была измучена, обессилена, опустошена, и Вергилий чувствовал это. Женщина прижалась щекой к его груди.       — А теперь держитесь. Данте — паруса, — скомандовал Валефор.       Стоило раскрыть паруса, как ветер тут же подхватил лодку. Она помчалась на огромной скорости. Лис ловко маневрировал, управляясь с джонкой, словно та была частью его самого, и они без труда покинули порт.       Вергилий прижал к себе женщину и, положив руку на затылок, запустил в короткие, неровные, асимметрично обрезанные клинком, но шелковистые на ощупь и гладкие, как атлас, волосы, приподнял её голову.       Она открыла и посмотрела на него своими янтарными глазами, свет в них на секунду померк, они потемнели. Он молчал, ожидая, когда она объяснит, что с ней произошло, но на самом деле уже знал ответ — дело было в порезе.       Они какое-то время смотрели друг на друга, так и стоя на палубе, прижавшись, а затем она закрыла глаза. Сейчас она не против была дать слабину — слишком устала, чтобы сопротивляться, а в этих объятьях было так хорошо, так безопасно.       — Эй, модная причёска, лови. Твой бестолковый брат рассказал мне, в чём дело. Это поможет ей.       Валефор кинул плоскую банку. Вергилий поймал её одной рукой — другой он придерживал женщину — и озадаченно посмотрел на него.       — Это дерьмо моментально поставит её на ноги. Тащи её в каюту и окажи первую помощь, пока яд не проник так глубоко, что единственным выходом будет оттяпать ей ногу. А без ноги херовый проводник из неё выйдет.       — Что это? — недоверчиво спросил Вергилий.       — Противоядие. Я бы сделал это сам, но пока мы не отойдем от гавани и города на приличное расстояние, я не могу оставить штурвал.       — И что я должен с этим делать?       — Втирать, дубина ты этакая, — Валефор тут же притух под взглядом полудемона и уже более вежливо пояснил: — Равномерно в поврежденный участок, пока не исчезнут следы. И не тяни время. У неё его и так мало осталось.       — А я? — встрял Данте.       — А ты закрепи как следует парус. Смотри, тросы болтаются, как вялый член, а должны быть натянуты, как мои нервы из-за вас троих, — Валефор ткнул пальцем в Данте и снова посмотрел на Вергилия, повторив: — Не тяни. Время.       Вергилий посмотрел на Аханию. Она точно задремала, прижавшись к нему, будто полностью доверила себя и свою судьбу ему. Он подхватил её на руки, подивился тому, какая она легкая, и направился в каюту, думая о том, что у него появилось много новых вопросов.

4

      Свет в каюту проникал через несколько небольших окон, но все они были задрапированы или чем-то заставлены, так что, спустившись по лестнице, они очутились в полутьме. Вергилий провел ладонью по щеке женщины, коснулся волос (парикмахер был из него неважный), а затем положил её на кровать, которую сложно было назвать этим словом — по-хорошему, это был тюфяк на каркасе.       Полудемон сел рядом и осмотрелся. Валефор явно расстарался при украшении небольшой каюты, навесив над койкой балдахин из дамаса и стащив на яхту кучу различных мелочей, совершенно не вяжущихся с рыболовством. Лиса явно не устраивали спартанские условия. А ещё он определенно неровно дышал ко всякого рода кинжалам, которых в убранстве интерьера Вергилий насчитал порядка двадцати штук.       Он наклонился над Аханией, завис, убедился в том, что она дышит. Различив в тишине едва слышный скрип корсета от тяжело вздымавшейся груди, подумал, что от этой штуки лучше избавиться, и распорол шнуровку очень кстати подвернувшимся ножом.       Женщина тут же задышала ровней. Какое-то время её глаза оставались закрыты, но веки вздрагивали, а затем она резко открыла их и уставилась на него.       Обнаружив, что лежит на кровати, Ахания приподнялась и отползла к стене, придерживая одной рукой спадающий корсет. Она выглядела напуганной, бледной и смотрела на Вергилия огромными недоумевающими глазами.       — Показывай, — коротко приказал он и кивнул на ногу.       — Не стоит. Я сама справлюсь. Валефор перегнул палку. Ты не должен возиться со мной. Просто отдай банку.       Вергилий усмехнулся и помотал головой. «Значит, она была в сознании, но почему-то позволила принести себя сюда».       — Отдай банку, — медленно по слогам произнесла Ахания и подалась вперед, протягивая руку. Вергилий нахмурился, словно собрался её отчитать, но затем устремлённый на неё взгляд из холодного и раздраженного быстро преобразился в опаляющий и игривый.       — Отними.       — Ты серьёзно? — еле слышно произнесла она. — Ты что, маленький?       Вергилий молча смотрел на неё, не шевелясь и сжимая в руках банку с мазью. Стоило женщине попытаться выхватить её, как он вытянул руку вверх и Ахания оказалась у него в объятьях.       — Плохая попытка. Ты проиграла. Раздевайся.       Стоило Вергилию взглянуть на неё и произнести это, она растерялась, не зная, что ответить. Её словно сбили с ног эти слова. Ахания подумала, что он не может её заставить, но одновременно с этим почувствовала неумолимую силу его воли, которой трудно было сопротивляться.       — Нет, — твердо ответила она. Глаза женщины вдруг помутнели. Ей явно становилось хуже. Настолько, что даже когда какая-то часть её рассудка подала тревожный сигнал, то она не поняла, почему, пока Вергилий силой не прижал её к себе. С её губ тут же сорвался негромкий всхлип.       — У тебя есть три минуты. Или ты разденешься сама, или это сделаю я, — Вергилий прошептал ей это на ухо. В его голосе отчётливо чувствовалась властность и мощь, но главным образом желание. Ахания хорошо знала этот тон, который не терпел возражений. Она попятилась, задрожала. Он удивительно легко отпустил её.       — Две минуты.       Его заинтересованность и тихий, бархатистый сильный голос делали её слабой. С необъяснимой покорностью происходящему она легла, не в силах унять дрожь, но всё ещё смотря на него с вызовом.       — Раздевай, — бросила женщина, закрыв, но только на мгновение, глаза, до конца не понимая, зачем делает это.       — Одна минута.       «Не дождешься. Я тебе не проиграю», — подумала Ахания. Глаза её блестели в тусклом свете, горел медальон в вырезе рубашки, распахнувшейся на одну лишнюю пуговицу — единственный трофей, доставшийся охотникам.       Она лежала не шевелясь, словно в забытье, и не сводила с Вергилия глаз. Она чувствовала, что горит. Пошли последние секунды их противостояния.       Едва секундная стрелка золотых часов на её запястье сделала третий полный оборот в своём безумном, хаотичном темпе, Вергилий подался вперед, ухватился за пряжку ремня и потащил на себя.       Щелчок. Ахания вздрогнула. Рука полудемона скользнула по ноге к сапогам. Он легко снял сначала левый, затем правый. Поставил оба сапога подле кровати.       — Последняя попытка, — глаза Вергилия недобро горели, как у заядлого игрока, когда поднимают ставки. Этот взгляд говорил: «Все или ничего».       Она едва заметно покраснела, отвела глаза.       — Дьявол, — прошептала Ахания, скривив губы, тщетно стараясь не выдать своего смущения.       Горячие ладони в то же мгновение скользнули обратно от голени по бедрам.       — Ладно. Убедил — я сама. Только лапы убери, — Ахания села, сняла сумку, положила подле себя.       Несколько секунд они просто смотрели друг на друга. Ахания тяжело дышала. Он был слишком близко, хуже того, ей нравилось это, нравилось, когда он касается её ног; нравился его запах, сводящий её с ума, доводя до желания, граничащего с острой физической болью, которую просто нельзя было терпеть без вреда рассудку.       Внезапно лицо Вергилия озарила улыбка, и у неё замерло сердце. Она оказалась в одну секунду под ним — а вот это ей уже совсем не понравилось. Вздумай кто-то иной попробовать подчинить её, навалившись всем телом, она бы просто взбесилась, но сейчас она едва нашла в себе силы говорить.       — Что ты делаешь? — каждое слово давалось ей не без усилия над собой, дышать было трудно, мыслить ещё трудней. Она заворочалась, попыталась сбросить или хотя бы выбраться из-под него. Но полудемон прижал её сильнее, взяв за подбородок и коснулся подушечкой большого пальца нижней губы, которую она кусала всё это время, даже не замечая.       — Расслабься.       Глаза Вергилия потемнели и блестели хромом. На неё накатило теплом возбуждение, усиленное злостью и беспомощностью. Она тихо выругалась. Эта связь между ними была не просто болезненным воспоминанием, она вопреки всякой логике продолжалась до сих пор.       Ахания заморгала, словно очнувшись ото сна, и испуганно, но с интересом наблюдала за ловкими пальцами полудемона. Действуя умело и сноровисто, но при этом нарочно медленно и осторожно, Вергилий освободил каждую ее ногу от узких штанин, а затем неожиданно отстранился, сложив штаны в ногах.       Ахания продолжила лежать, не сводя с него глаз. Вергилий сел, ухватив ее за лодыжку, и притянул к себе. Нога оказалась у него на коленях. Он внимательно рассматривал образовавшийся след от укуса волчицы, от которого тянулись по венам губительные нити яда. То, что было ранее незаметным шрамом, стало огромным черным пятном. Кляксой оно расползалось от бедра до самой стопы, обвивая её, как чёрная змея. Кровь снова сочилась через рану, ещё красная, но она неминуемо станет чёрной и вязкой — Ахания знала это, потому что видела, что стало с Упуаут. И чем она только думала? Почему делала вид, что всё хорошо? Разве она не знала, чем это грозит ей?       — Хороша татуировка, а? Жаль сводить, — заметила Ахания, пытаясь хоть как-то скрасить неловкость момента.       С хмурым, озабоченным выражением на лице Вергилий ответил:       — Ты можешь врать мне, но зачем ты врёшь сама себе? Это могло стоить тебе жизни.       — Как видишь, я всё ещё жива.       — Ещё не вечер.       Он взял в руки мазь, отвинтил крышку, понюхал, а затем зачерпнул часть пальцами и медленно, круговыми движениями стал втирать противоядие.       Ахания поёрзала. В ту же секунду пальцы его свободной руки обхватили по-собственнически и сжали лодыжку.       — Не дергайся.       Женщина растерянно заморгала, затем откинулась на спину и всё-таки расслабилась, поддавшись мягким, приятным прикосновением мужских рук, втирающих мазь.       — Не знаю, почему Валефор решил, что я не справлюсь с этим сама…       Вергилий не ответил, полностью сосредоточившись на задаче. Она краем глаза наблюдала, как кожа впитывает крем и становится естественного, пусть и красноватого оттенка. Черные следы исчезали на глазах с каждым круговым движением.       Когда его руки заскользили по голени выше, Ахания испытала смешанные ощущения. Снова дернулась, приподняв корпус, но уловив проблеск раздражения в его взгляде, замерла и вернулась в прежнюю позу.       — Послушай, может быть, я всё-таки сделаю это сама? Мне неловко, — честно призналась женщина.       — Что тебя смущает? — Вергилий поднял на неё голубые глаза, надавил сильней, она закусила губу. Это был весьма красноречивый ответ.       — В нашем договоре нигде нет пункта, что ты обязан со мной возиться в случае увечий.       Ахания вдруг ощутила, как ладонь скользнула по внутренней стороне бедра, и залилась краской.       — Беспокоишься, что я потребую что-то взамен? — При этих словах в её сознании тут же возник волнующий образ. Она зажмурилась, отгоняя его. — Так как это полностью моя инициатива, то ты мне ничего не должна, — заверил её полудемон. Голос его звучал вкрадчиво, словно он прощупывал почву.       — Хватит! — прикрикнула она.       — Я ещё не закончил.       Вергилий продолжил втирать мазь и даже не подумал остановиться. Каждый раз, когда его рука скользила по бедру, женщина вздрагивала, и мысли сами собой улетучивались из головы, как вода обращается в пар в закипающем чайнике. Ахания отвела взгляд, вздохнула и пыталась собраться.       — Так легко сдаешься?       Вергилий неожиданно остановился. Его рука крепко обхватила ногу женщины. Полудемон навис над ней, его лицо оказалось в опасной близости от ее. Её закоротило от волны тока, прокатившейся от бедра и разлившейся в животе, и она вцепилась руками в его плечи.       — Не играй со мной. Прошу тебя, Вергилий, — она выдохнула ему это в губы, подумав, что если он позволит себе её поцеловать, она просто отдастся ему, и будь что будет.       Он не поцеловал.       Она вжалась в матрац и смотрела на него, не в силах сопротивляться. От одной его близости её тело становилось мягким и податливым, внутри растекался жар. Реши он действительно взять её, ему не потребовалась бы для этого много усилий.       Вергилий склонился ближе. Она закрыла глаза. Мысли разбегались испуганными тараканами в разные стороны. Он коснулся лбом её лба, она чувствовала его дыхание на своих губах и мурашки пробежались по коже. Ей пришло в голову, что она тонет, а он — тот воздух, к которому её влечет, но ей лучше было бы утонуть.       Ахания открыла глаза и ошалело посмотрела на него. Она не верила, что то, что происходит — происходит наяву. Вздох вырвался у неё из груди, но возмущение было слабым, едва заметным. До неё дошло с трудом: она не может сопротивляться, потому что сама желает большего.       Тело налилось ватностью. Если до этого она впилась руками изо всех сил в плечи Вергилия, то теперь ладони мягко скатились ему на грудь.       — У тебя жар, — ответил он.       Его взгляд удержал её на какое-то мгновение, а затем он резко выпрямился и кинул ей штаны.       — Одевайся.       Ахания не знала, что почувствовала в этот момент: облегчение или разочарование. Одна её часть требовала вернуть эти прикосновения, другая ненавидела себя за эту слабость. Заглянув ему в глаза, она поняла, что не только ей одной тяжело. В его глазах она увидела одновременно желание и самоконтроль. Слишком болезненные ощущения вызывали эти прикосновения, вызывая бурю воспоминаний, которые для него оставались за гранью.       — Ты невыносим, — тяжело дыша, проговорила она. Голос ее звенел, как хрусталь на высокой ноте.       Она вдруг почувствовала тошноту, которая накатила неожиданно и встала комком в горле. Тошнота обернулась неудержимым позывом к рвоте. Ахания тут же согнулась пополам. Брюшные мышцы настойчиво сократились. Она попыталась угомонить взбунтовавшийся желудок, но ничего не вышло. В этой схватке победил желудок.       Она соскочила с кровати, пронеслась мимо Вергилия и выскочила на палубу в чём была. Едва успела облокоться о борт, и её тут же вырвало.       Валефор видел, как согнуло женщину, но промолчал. Он продолжал отдавать какие-то команды Данте, но его слова казались чем-то несвязным, она даже не пыталась понять, чем эти двое занимаются.       Когда вся черная вязкая липкая дрянь вышла из организма, Ахания опустилась на корточки и стала тяжело глотать воздух, прикрыв рот рукой. В животе все бурлило и клокотало.       Данте спрыгнул рядом с Аханией.       — Помочь?       — Я молю тебя, отойди в сторону и, ради всего святого, не открывай рот. Вякнешь шутку про беременность, и я за себя не отвечаю, точно сброшу в Стикс, — нахохлилась женщина, вытирая губы и чувствуя очередной позыв: комок предательски подступил к горлу. Ахания постаралась отдышаться, а затем её снова вывернуло наизнанку. Она едва вернулась в положение, которое с тыла выглядело так, словно она собралась нырнуть за борт.       Данте, который было открыл рот, тут же его закрыл. Выглядела Ахания весьма неважно, но что более странно, она выскочила на палубу в одних трусах и рубашке.       — Это хорошо, что тебя вывернуло. Значит, действует противоядие, — отметил Валефор, стоя на мостике.       Ахания вздохнула. Пояснения Валефора не принесли облегчения. Она откинула короткие, мешающиеся волосы со лба и согнулась пополам. Болезненные спазмы один за другим содрогали её тело, в горле першило от едкого привкуса, словно её рвало желчью.       Она столкнулась взглядом с Вергилием, которого не заметила сразу. Неужели он стоял всё это время рядом? Похоже, так и было. Наверное, он проследовал за ней сразу, как только она выскочила на палубу.       — Тебе не холодно?       Его взгляд пробежался по ее обнаженным ногам. Шрам, как и положено, порозовел и уже начал белеть.       — Мне не до этого было, — ответила она. — Не хотелось загадить каюту.       Полудемон прикрыл глаза, снял накидку.       — Возьми. Тебе явно нужнее.       Ахания не стала сопротивляться. К тому же она почувствовала, что ей действительно становится холодно. Жар постепенно спадал.       — Спасибо, — ответила она, неуверенно улыбнулась, что выглядело противоестественно и жутко в её положении.       Братья переглянулись. Данте посмотрел на Аханию и снова на Вергилия.       — И чем вы там занимались?       Женщина поспешила скрыться в каюте, не желая объясняться с Данте. В конце концов, это был брат Вергилия, ему с ним и разбираться.       Оказавшись в помещении, она тут же сняла накидку, свернула, сунула под мышку. Подумала, снова развернула и закуталась в неё, устроившись на кровати и изучая узоры на балдахине. Запах Вергилия сводил её с ума, но он во всяком случае отвлекал от тошнотворного, гадкого привкуса во рту, словно ей влили в рот рыбьего жира.       Она немного полежала, а затем нашла сумку с фляжкой. Ахания была безмерно рада, когда живительная влага потекла по саднящему горлу, успокаивая его, и выпила полбутылки. Затем завинтила флягу, убрала на место, села, натянула штаны и уставилась в одну точку, сделавшись мрачной. Она пыталась забыть, что несколько секунд назад к этой кровати её прижимал мужчина, с котором было связано всё, что в её жизни происходило значимого. Эти с виду мелочи, скованные одна с другой прочной цепью, всегда приводили ход её мыслей к нему, что бы она ни делала, как бы ни пыталась это отрицать.       «Очнись, девочка! Вергилий представляет собой тикающую бомбу с часовым механизмом. Неужели с этой бомбой ты снова хочешь разделить постель?» — прокричал внутренний голос.       Ахания легла и повернулась на бок, но поняла, что не может расслабиться. Она села, подобрала под себя колени, сложила руки перед собой и погрузилась в транс, твердя: всё пройдёт, скоро мы разойдемся по сторонам, я забуду его, успокоюсь, — но на самом деле не верила в это.

5

      Вергилий стоял на палубе, опершись о релинг, и наблюдал, как режет волны нос яхты. Вокруг начинала сгущаться темнота, а значит, они приближались к цели. Всё, что полудемон знал о пятом круге ада — там было бесконечно темно, как в Тартаре, но, во всяком случае, не так холодно.       С некоторых пор Вергилий не любил холод. В ледяной тюрьме ему пришлось провести двадцать лет, и всё, что он хорошо запомнил, был лёд. Он чувствовал его вкус, запах, он был скован им, как кандалами.       Он погрузился в эти ощущения, как погружаются на глубину. Именно в этой ледяной башне он решил избавиться от чувств, которые коробили его всё время. Терзаться осознанием своей ошибки было гораздо хуже, чем принять смерть. Но в чем он ошибся?       Короткое прозрение ударило, точно молотом по голове. Пульсирующая боль растеклась внутри черепной коробки, словно у него застряли осколки стекла в мозгу.       «Я буду ждать тебя. Возвращайся скорее, Ви», — этот голос из прошлого напомнил ему о знакомых прикосновениях, теплом дыхании, о страсти, поражающей, как языки пламени, и отдался мучительным ударом в сердце.       Вергилий положил руку на грудь. Прислушался. Сердце билось ровно, но было такое чувство, что оно остановилось, и в нем разлилось грязное болото бездонной печали и стыда.       Он удивился. Он никогда не считал себя эмоциональным. Он был упертым и непробиваемым, а главным образом — опасным, и чувства только мешали ему. Он подавил их, но теперь они вернулись, и он дивился тому, что не тосковал по былому бесчувствию. Ему, напротив, захотелось ощутить весь спектр эмоций, доступных людям. Понять их. Что ими движет. Что движет тем же Данте, и была ли в этом причина, по которой он не мог его победить?       Валефор возник рядом с ним неожиданно. Впрочем, тихая поступь и неожиданные появления были свойственны всем демонам-лисам.       Вергилий проигнорировал его и уставился на туман, клубившийся по берегам Стикса. Эта белая, густая дымка ползла, точно живая, накрывала покрывалом чёрную гладь воды и уже подобралась к джонке, поднимаясь на борт нерешительно, словно боялась быть обнаруженной.       — Занимаешься самокопанием?       Вергилий промолчал.       — Я потолковать хочу, — Валефор выдержал паузу, уцепился за ванты, подтянулся и сел на борт.       Вергилий совершенно не желал разговаривать с лисом, но его позабавило, как он это произнес, и кивнул. В конце концов ему стало любопытно, что ему хочет сказать демон.       — Не лезь к ней. Не ломай жизнь.       Вергилий фыркнул и угрюмо взглянул на него. За сегодняшний день он слышал это второй раз, и второй раз ему захотелось прописать в рожу тому, кто это говорил.       Он отвернулся. Снова уставился на туман, больше похожий на дым от горящих торфяников. Туман окутывал деревья, глушил звуки, рождал обманные причудливые фигуры во мраке леса. Вдалеке на возвышенности Вергилий разглядел очертания какого-то очень старого, ветвистого, но мёртвого дерева. Он подумал, что оно выглядит так, будто его сожгли, и словно наяву увидел вздымающиеся в небо языки пламени, охватившие ствол и крону великана, который сверкал призрачным белым светом. При виде этого ему стало не по себе. Но видение пропало. Остались лишь тёмные очертания.       «Не к добру…»       В этом странном древе определённо было что-то зловещее. Одного взгляда на него хватало, чтобы ощутить, как в душе угасает надежда. Оно будто вытягивало все светлое, и он услышал тихий, но протяжный крик: «Надежды нет. Будущего нет. Вы все умрете».       — Зачем тебе это, сын Спарды? Что ты ищешь здесь? — спросил Валефор и проследил за взглядом Вергилия. — Что там?       Но дерева уже не было. Оно скрылось за туманом и мглой. Вергилий подумал, что ему причудилось, но он знал, что это не так. Он все ещё слышал, но уже не один голос, а множество. Они шептали, повторяя одно и тоже: «Будущего нет. Надежды нет», — и эти голоса были наполнены истинным воплощением отчаяния, немыслимой боли и чудовищной, горькой уверенности в собственных словах.       — Почему ты помогаешь? — спросил Вергилий, стряхивая наваждение и смотря лису прямо в глаза.       — Я помогаю не вам, а ей. Я ей должен. Будь на то моя воля, я бы сдал вас двоих Мундусу без сожалений.       Тишина. Вергилию показалось, что лис вдруг задышал тяжело и сбивчиво, глядя на него. Он боялся его и правильно делал. Ему ничего не стоило избавиться от лиса, но была причина, по которой он этого никогда не сделает: она ему этого не простит. Но почему его это волновало?       — Послушай. Если с ней что-то случится, считай, что вы оба нажили себе ещё одного врага в моём лице. И не потому, что ваш батя когда-то пошёл против системы. Просто ты её не достоин. Но ты ведь это и так знаешь?       — Ты неровно к ней дышишь?       Валефор хмыкнул, усмехнулся. Вергилий схватил лиса за глотку. Только подумав о том, что другой мужчина может присвоить то, чем он завладеть не решался, он пришёл в ярость.       — Пусти. Ты же мне кости переломаешь! — прокряхтел Валефор.       — Говори. У меня мало терпения, но ещё меньше времени до того, как я сломаю тебе шею.       — У нас с ней ничего не было и не будет. Ей это не интересно, — прозвучал сдавленный голос лиса.       Вергилий отпустил Валефора. Эта женщина пробуждала в нем до этого времени чуждые ему чувства, например, чувство милосердия.       — Вот дала тебе природа так много в руки и так мало в голову! — Лис оскалился, уши на голове трепыхнулись. — А ведь Морфа мне всё рассказала. Так что мне хорошо известна причина твоей кислой мордашки.       Вергилий нахмурился, смерил лиса холодным взглядом.       — Расскажешь ей?       — За кого ты меня принимаешь? Нет. Ей достаточно боли в твоем лице. Лишней добавлять не стану.       Вергилий кивнул.       — Считаешь, я лицемерю? Мне хорошо известно, каково ей пришлось, а тебе? Если она свяжется с тобой — ей придётся ещё хуже. Скажи, ты сможешь её защитить? Будешь рядом, когда она будет нуждаться в тебе? Будь честен с собой; если твоё чувство к ней — простой интерес, ты уже получил своё от Морфы. Не надо дарить надежды попусту. В одиночку ты сильнее; когда ты с кем-то — ты всегда уязвим. Я и ей это миллион раз повторял, но она чокнутая, она не может пройти мимо страждущих, а ты можешь, и когда ты оставишь её, то, возможно, от этого удара она уже не оправится. Опасное дело — к кому-то привязываться. С ума сойти, до чего от этого бывает больно. Больно от одного лишь страха потерять.       — Значит, ты привязался к ней. Почему?       — Она спасла мою шкуру, рискуя своей, — Валефор вздохнул и опустил голову, смотря за борт.       — Я был ищейкой, шёл по ее следу, загнал в угол, но сам попался в ловушку. И знаешь, что она сделала? Она меня не бросила. Выходила, вытащила на себе из пустыни, делила драгоценную воду Ахерона. Демоны так не поступают. И, кажется, тем самым она заронила зерно человечности в моей прогнившей душе, ибо с тех пор я ловлю себя на мысли, что помогаю ей не только из чувства долга.       — Что будешь делать, когда вернёшь долг?       — Не думаю, что это возможно, при условии, что я останусь в живых.       — И всё-таки ответь, — надавил на него Вергилий.       — Даже представлять не хочу. Знаешь, то самое мерзкое чувство, когда не знаешь, ради чего живешь? В итоге ты вынужден долго и упорно искать причину своего существования, а в итоге ставишь какую-то безумную и одновременно банальную цель, на которую гробишь всю свою бессмысленную жизнь?       Вергилию это было хорошо знакомо. Он с самого детства только и делал, что выживал без цели и смысла, но в какой-то момент нашёл, вернее будет сказать, поставил себе цель — стать сильнее. И следовал по этому одинокому пути силы, ни разу не усомнившись, пока…       Он уцепился за этот обрывок мысли. «Пока что?»       — Так вот, я существую только потому, что ей однажды заблагорассудилось спасти мою жизнь. Если хочешь, она стала её смыслом. И если раньше я хотел одного — настигнуть её и получить ворох камней за её голову, то сейчас бы отдал всё, что имею за то, что бы она была в безопасности.       Вергилий уже не слушал лиса. Он развернулся и направился к рубке.       — Куда ты? — Валефор проследил за полудемоном. — Неужели к ней?       Вергилий даже не обернулся.       — Спроси себя, Вергилий, если она погибнет из-за тебя, сможешь ли ты жить с этим?

6

      Он спустился в каюту, не зная, что в самом деле привело его сюда: он просто хочет увидеть её, или сделал это назло лису?       Ахания сидела посреди кровати, расправив плечи, подогнув ноги и сложив руки на коленях. Вергилий обошел её и вдруг понял, что не может понять, какого цвета у нее в этот момент глаза: не серые, не карие, не золотые, как всегда. Они переливались, точно огненные опалы, и мерцали голубыми, белыми и желтыми искорками, которые вспыхивали, гасли и тут же вспыхивали снова. Она задрала подбородок и подняла на Вергилия свои странного цвета глаза, они тут же погасли.       — Валефор прислал тебя следить за мной?       — Меня никто не может заставить делать то, чего я не хочу.       — Значит, добровольная ссылка? — она расплылась в улыбке, а затем наклонилась, заглянула под кровать и ласково позвала. — Салли, выходи, — снова посмотрела на Вергилия, пояснив: — Он не очень ладит с Валефором и пытается избегать встреч.       Она выпрямилась. Из-под кровати тут же показался розовый носик. Через пару секунд вся голова. Зверёк подозрительно посмотрел на Вергилия.       Ахания снова наклонилась и протянула руку. Крыса вскарабкалась к ней на ладонь. Женщина погладила ее пальцем.       — Прости, что я совсем о тебе забыла. Рада, что ты в порядке.       Салли с достоинством поднял голову, посмотрел в глаза женщине, а затем кивнул. Все говорило о том, что крыса считает, что вполне может позаботиться о себе сама, но внимание льстило ей.       — Мне следует лучше о тебе заботиться. Когда мы вернёмся, я куплю тебе целую коробку шоколадных хлопьев. Как ты любишь.       Салли воодушевлённо запищал. Гнев явно сменился на милость. Женщина опустила его подле себя на кровать.       — Выглядишь лучше.       — Я так не думаю, — Ахания потянулась и извлекла из сумки крошечное, потрескавшееся зеркало. — Кто-то, между прочим, обещал, что с моей головы не упадёт волос, — тщательно разглядывая себя, произнесла она. — А ты лишил меня целой копны, — женщина провела руками по коротким волосам.       — Забываешься. Условие звучало так: ты держишь язык за зубами и не нарываешься.       Она только усмехнулась.       — Справедливо. Однако у тебя хорошая память. Странно, что ты ничего не помнишь из прошлого. Наверное, с тобой произошло нечто невообразимое, — прежде, чем Вергилий что-либо ответил ей, она ещё раз взглянула в зеркало, вроде как осталась довольной и убрала его в сумку. — В принципе, сносно выглядят и не мешают.       Вергилий усмехнулся.       — Ты что-то хотел?       Вергилий задумался. Что привело его сюда? Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Но грех было не воспользоваться моментом, чтобы задать вопросы, которые мучали его.       — Твой меч, покажи его мне, — попросил Вергилий, хотя в сущности это прозвучало, как приказ.       — Банши. Его зовут Банши.       Вергилий не ответил. Он ждал.       — Хорошо.       Ахания протянула руки, и на ладонях в желто-белых искрах появился клинок.       — Похоже, у Бога действительно скверное чувство юмора. Не знаю, почему я согласилась на это.       Вергилий проигнорировал её замечание. Ахания колебалась несколько секунд, но всё-таки протянула вакидзаси полудемону. Он вынул его из ножен. И сделал то, чего женщина совсем не ожидала — порезал собственную ладонь.       — Ты что творишь? — возмутилась Ахания. Рана почти тут же зажила, но кровь осталась на лезвии. Банши впитала её, вибрация прокатилась от кончика до яблока.       Вергилий усмехнулся.       — Другого я и не ждал, — он посмотрел в глаза женщине. Она ответила ему недоумевающим взглядом. Вергилий пояснил: — Я обучал тебя.       — Ты вспомнил? — занервничала она.       Вергилий помотал головой.       — Догадался, — он сел рядом с ней на кровать и решил дать более развернутое объяснение: — Я долго думал, почему Ямато отреагировал на тебя. Это не давало мне покоя. А потом я увидел, как ты двигаешься, и этот меч, — он покрутил Банши в руках. — Я научил тебя этому. Иного объяснения, откуда тебе известна эта техника, я не вижу. Более того, мы скрепили договор кровью — это древний ритуал, чтобы ученик не мог поднять свой меч на учителя, а он свой на него. Его придумали потому, что демоны не отличаются верностью и могут вогнать нож в спину. Таким образом, лишь в честном бою ученик мог оспорить право быть мастером, получить его силу и оружие. Разве ты не знала этого?       Ахания долго смотрела в глаза Вергилию.       — Не знала. В то время я предпочитала не задавать вопросы, а больше слушать. А ты не был многословен, если это не касалось дела.       — Должно быть, в тот момент я думал только о своей безопасности, если вдруг ты… — он осекся, замолчал и оборвал мысль. Она догадалась сама о том, что он хотел спросить.       — Я не предавала тебя. Просто пришёл день, и ты ушёл, а я отпустила.       Вергилий пристально посмотрел в глаза женщины, пытаясь распознать ложь. Но она, похоже, не лгала.       — Почему я не помню тебя? Как долго мы были вместе? Зачем я обучал тебя? Не отрицай. Это уже установленный факт.       — Мы недолго были вместе, во всяком случае, в масштабе времени, которое провели порознь, — ответила женщина. — Ты действительно совсем ничего не помнишь, или издеваешься надо мной?       Вергилий проигнорировал ее вопрос. Ему он показался больше риторическим. Она сама прекрасно знала ответ на него.       — Ахания ведь не твоё настоящее имя? — Он прикрыл глаза, пошевелил губами, но с них не сорвалось не звука, как будто он пытался, но не мог нащупать нужное имя в памяти.       — Какая разница, как меня зовут. Это всего лишь имя. Не трудно взять другое, если знаешь как, — Ахания вздохнула. «Значит, он догадался и об этом», — подумала она.       Какое-то время они молчали. Женщина нарушила тишину вопросом, которого он никак не ожидал. Вопрос не просто удивил Вергилия, он выбил его из равновесия.       — Ты правда оторвал своему сыну руку?       — Тебе Данте сказал?       Ахания кивнула.       Они снова замолчали. Вергилий задумался, не зная, с чего начать и что сказать в ответ. Оправдываться он не был намерен. Мужчина не испытывал чувства вины за то, что сделал. Если Неро позволил ему так просто, ослабленному, едва стоящему на ногах, оторвать себе руку, значит, он был слаб и заслужил то, что получил. Это был урок, который тот вряд ли забудет.       — Да. Мне нужно было вернуть Ямато, а он был у него.       — Ты не думал просто попросить?       — Я не привык к тому, что с такими вещами расстаются добровольно. Я не знал, что Неро мой сын. Но вряд ли бы это что-то изменило.       — Ты жесток. Хотя это неудивительно. Тебе пришлось столько пережить. Я бы, наверное, тронулась кукушкой, проведи столько лет в Тартаре.       Вергилий прищурился.       — Скажи, кто ты? Почему ты знаешь обо мне больше, чем я сам?       — Мне удалось кое-что узнать о тебе после того, как мы расстались, но это точно не всё и явно не больше, чем знаешь ты. Просто пока не помнишь.       — Тогда просвети меня.       Снова мучительная пауза.       — Зачем? — наконец-то ответила она. — Ты оставил меня, когда я нуждалась в тебе больше всего. Сначала я искала тебя. Сама не знаю зачем, ведь наверняка знала, что бесполезно. Потом злилась на себя, на тебя, на всю ситуацию в целом. А затем наступил момент, когда я поняла, что ты мне больше не нужен, что ты сделал выбор, а я должна его принять и жить дальше. Если вообще хочу жить. У меня появились определённые обязательства. Если бы пришлось выбирать снова, я бы поступила точно так же. Я не хочу ничего менять сейчас.       — Как давно мы расстались?       — К чему ты клонишь?       — Почему ты спросила о Неро?       «Бум», — что-то ударилось о борт джонки, прервав их откровения. Ахания прислушалась. Пистолетный выстрел разрезал тишину. Она вздрогнула и подскочила на ноги.       — Сиди, — приказал Вергилий.       — Верни меч.       Звук выстрела повторился.       — Чтобы ты понеслась наверх? Сиди, сказал.       Сверху раздавались шаги и выстрелы. Звяканье железа и снова выстрел. А затем все резко затихло, пока не раздался глухой металлический звук. В ход пошёл меч.       — Ты планируешь отсиживаться здесь, а если им нужна помощь?       — Я смотрю за тем, чтобы ты не вытворила очередную глупость. Данте справится без меня и тем более без тебя. Ты едва на ногах стоишь, будешь только обузой.       — А если не справится? Потом уже будет поздно что-то менять, — Ахания подскочила на ноги. Вергилий преградил ей путь её собственным мечом. Она присела, вытащила из стоящего возле кровати сапога кинжал, выпрямилась, выставила перед собой.       — Отойди. Я не шучу. Я не останусь в стороне и все равно пройду, так или иначе.       Вергилий помотал головой.       В ту же секунду Ахания прыгнула, махнула левой рукой с кинжалом. Качнулся на шее оживший медальон. Короткий удар. Вергилий машинально отбил выпад серединой лезвия, попытался выбить из рук женщины кинжал. Она перехватила его в правую руку и отбила острие Банши, перейдя в контратаку. Короткий клинок соскользнул по мечу. Он успел отразить удар, заглянул в её глаза. Она отпрыгнула назад.       — Ты останешься здесь.       Она не ответила. То, что Вергилий ощутил, когда женщина снова атаковала, явно настроенная серьезно и целясь не иначе как в глотку, был не гнев, а возбуждение и азарт. Он парировал удар, упиваясь происходящим, отскочил, взял её в оборот, прижался к спине, ощутил близость и жар тела, коснувшись свободной рукой её руки, снова попытался выхватить кинжал. Она присела, уклонившись, вырвалась, отразив меч предплечьем левой руки, отступила назад.       Они снова оказались лицом к лицу. Ахания не вскрикнула, лишь поднесла руку к губам и слизала выступившую из неглубокой царапины кровь. Усмехнулась.       Вергилий поймал себя на том, что наблюдает за ней. Облизал губы. Он знал, что она дразнит его и, хотя он сражался не всерьез, Ахания, похоже, была настроена решительно. Неужели для неё так важно знать, что происходит на палубе?       Ахания снова бросилась вперед, сделав финт клинком и вынуждая его ответить на обманный выпад. Он ушёл в противоположную сторону, а она на полусогнутых ногах, качнув бёдрами, извернулась змеей и в полуобороте, как была босиком, юркнула на лестницу.       Вергилий вздохнул. Ахания была упряма. Ему нравилось это. И в первую очередь, как она смотрела на него на грани ненависти и обожания, без страха бросая один вызов за другим. Вспоминая об этом потом, он понял, что именно в этот момент уже догадался, но ещё не осмыслил, что был влюблен в эту женщину, и сейчас снова угодил в этот капкан любви против своей воли.       Он посмотрел на кровать. Крыса наблюдала за ним. В её глазах он увидел немую мольбу. Полудемон протянул руку, и она перебралась к нему на плечо, а затем направился следом за Аханией, держа в руке Банши.       Клинок словно пришёл в экстаз, почуяв пролитую кровь, и наполнился энергией — необузданной, едва сдерживаемой. Вергилий подумал, что женщине было не просто справиться с демонической рукой. С таким оружием могли совладать лишь сильные волей или отчаявшиеся безумцы. Пожалуй, он мог с лёгкостью причислить Аханию и к тем, и к другим.

7

      Стоило джонке вплыть в границы пятого круга, вокруг тут же стемнело, словно наступила ночь. С неба начала капать неприятная мелкая морось. Берега Стикса устилал Лес Самоубийц, но очень скоро он сменился болотистыми равнинами и заводями, среди которых изредко встречались остовы каких-то древних каменных строений. Вот тянется ряд балясины, очерчивая полукруг, словно когда-то здесь была запруда, между деревьев проскальзывают руины каких-то строений, покосившихся, поросших мхом и почти сравнявшихся с землей, вот останцы башни или форта.       Пятый круг был дикий, зловещий, недружелюбный, пропитанный тоской, ужасом и пронизывающим все вокруг до тошноты отчаяньем. Данте чувствовал, что в этом краю царит смерть. Это были её пастбища, даже несмотря на то, что события, произошедшие здесь, канули в века, она всё ещё пожинала их плоды. Он почувствовал, как над берегами сгущается мутный, плотный, почти осязаемый морок.       Данте перегнулся через борт. Вода за бортом стала совсем черной, как мазут, и в ней можно было увидеть себя, как в отражении зеркала. Из-под белых спутанных волос на Данте смотрели горящие антрацитовые глаза «двойника».       Полудемон вынул из кобуры Айвори, щелкнул магазином, убедился, что у него осталось чуть меньше половины, вынул патрон и покрутил в пальцах. Его движения были проворными, плавными. Патрон перетекал между пальцами, то появляясь, то исчезая из виду.       — Не свались, — Валефор возник рядом, облокотившись о борт и повернув голову вбок, смотря мимо Данте вперед, и выглядел мрачным.       Они вплыли в устье, полное неглубоких пойм. Здесь ещё сохранились целые стены, статуи и даже строения, но зато гуще стал туман. Похоже, остров не просто так получил своё название.       — Ты не должен быть у штурвала?       — Стикс сам вынесет нас, куда нужно, мне нет необходимости контролировать ситуацию, если мы не идем полным ходом под парусами. К тому же я уже имел возможность пообщаться с твоим «чудным» братцем и подумал, что дважды природа не могла лажануть в одной семье. Надеюсь, с тобой можно разговаривать, не беспокоясь, что мне в любой миг могут свернуть шею?       — Попробуй, — полудемон усмехнулся. Патрон в руках Данте, с которым он управлялся не без изящества, снова оказался в магазине, а магазин в свою очередь вернулся в рукоять ствола.       Данте стало грустно. Он подумал, что единственное, что он умеет хорошо — это убивать. Что этому маленькому сверкающему чудовищу и его четырем собратьям предстоит так же, как девяти их предшественникам — спасибо Нелл Гольдштейн за расширенный на четырнадцать патронов двухрядный магазин — лишить кого-то жизни, пусть даже демона.       Данте сжал рукоять Айвори до боли. Жизнь и смерть, чёрное и белое, кость и дерево, добро и зло — дихотомия, свойственная миру, просто потому что кому-то это показалось прикольным. Он и Вергилий — отличное этому подтверждение. Но от этого было не легче. Нельзя было с уверенностью сказать, что промысел Данте его напрягал, или он считал его грязным делом — как известно, добро должно быть с кулаками, а зло должно существовать просто потому, что хорошее существует лишь на контрасте с ним. Но иногда полудемону становилось грустно, как сейчас. Ведь как бы ни был быстр свет, чтобы ни делал, тьма уже на месте и поджидает его. И как легко этой тьме уподобиться и раствориться, не нащупав тонкую грань. Он всё время ходил по краю, в итоге не совсем понимая, сотворил ли он благо, или это было меньшее, но всё-таки зло. И стоило ли в таком случае делать выбор вообще?       «Пусть оно всё катится к чертям», — решил Данте. По закону жанра им с братом следовало убить друг друга, но Неро остановил их. Он предпочел не делать выбор между ними. Пацан оказался намного мудрее его самого. За своей опекой и из-за собственных страхов (Данте с первой встречи догадался, что Неро сын Вергилия, сомнений в том быть не могло) он не заметил, как Неро повзрослел и что он далеко не такой, как его отец.       Что же, скоро он сможет в этом убедиться, когда они вернутся, хотя Данте и так был уверен, что у парня всё под контролем.       Охотник ещё немного постоял, сжимая пистолет в руках, погруженный в тяжелые думы, а затем убрал Айвори на место. Его внимание привлек обожжённый, высохший участок леса, покрытый какой-то желтоватой слизью, по структуре напоминающий мёд. Среди этого хаоса вырисовывались очертания домов, каких-то каменных строений.       — Что это за место?       — Эмпирей или Эмпириум. Город света.       — Прости. Здесь темно, как у негра в заднице, — заметил Данте и подумал: «Прости, Моррисон».       — С какого из семи светил ты свалился, если не знаешь этой легенды? — фыркнул лис. Эмпириум был разрушен в ходе войны, восьмое светило уничтожено. Всё население вырезано. С тех пор это просто болота. Твой папаша никогда не рассказывал тебе? Ведь именно он вел легионы Мундуса на город света, — закончил Валефор, подняв руку, словно вещал с трибуны.       — Похоже эти ребята разворошили осиное гнездо.       — Разворошили, пнули и подожгли, — ответил лис. — Другой причины столь жестокой бойни я просто не вижу.       — Чем эти бедняги помешали Мундусу? Они были против его восхождения на трон?       — Не знаю. Противников было много, но под корень вырезали только аггелов, — Валефор пожал плечами. — Говорят, что демоны, которые жили здесь, отличались от всех прочих. Мой отец говорил, что даже на клеточном уровне. И ведь правда, вроде как существовал запрет на смешение крови аггелов и других демонов, но я родился намного позже этой войны, поэтому не берусь утверждать. По легенде, аггелы властвовали над временем, обладали даром пророчества, но всё это по большей части сказки. Правды не знает никто. Однако их всегда противопоставляют нам, выигравшим эту войну за право существования. В итоге их просто стерли со страниц истории. Говорили, что некоторые сумели укрыться в мире людей. Хотя опять — кто знает. Город разрушили и сожгли священное дерево Сфирот — древо жизни. Его останец до сих пор где-то посреди болот, говорят, тому, кому он встретится на пути, предначертано совершить нечто великое. Впрочем, это тоже очередная легенда. Никто особо не горит лезть на болота, а век великих свершений давно прошел. Не тянет геройствовать демонов, как твоего отца.       — И часто в аду вырезают кого-то под корень?       — Часто. Не они первые и не они последние. Мантикор тоже почти вырезали. Хотя значительно позже. Но так систематически и рьяно — только аггелов.       Неожиданно от берега отделилась тень, проплыла над водой и прыгнула на палубу, выгнув спину, словно дикий зверь. Джонка даже накренилась. Эхо выстрела заставило вздрогнуть Валефора. Демон упал в воды Стикса и ушел на дно.       — Прекрасно! Похоже, от «Плохо» всё скатилось до «Чертовски намного хуже».       Не успел он это произнести, как на горизонте появилась очередная чёрная тень.       — Крыланы. Они из легиона Амона. Нас, похоже, преследуют, — Валефор тут же бросился к рулю, едва увернулся от звуковой волны, отскочив назад, снова помчался. Мерзкие, неприятные, точно иссохшие твари с отвисшими, массивными челюстями, костяными шипами, приплюснутыми мордами нагоняли яхту и лезли на палубу.       Данте выстрелил несколько раз из Айвори. Экспансивные с полимерной оболочкой пули вошли ровно промеж глаз. Демоны упали в воду.       Всё затихло ровно в тот момент, когда Данте понял — он разрядил почти всю обойму. Осталось только два выстрела.       Затишье продолжалось недолго. На палубу приземлился очередной демон. Однако он был другим и явно сильнее предыдущих.       Существо было полностью покрыто перьями, и кроме перьев, у него был виден только массивный острый клюв. Ни глаз, ни каких-либо других конечностей не наблюдалось. Демон раскрыл рот, и звуковая волна прокатилась по палубе. В глазах у Данте потемнело, в ушах зазвенело.       — Отведай этого!       Выстрел. Пуля вошла между перьев, где, как Данте думал, была голова. Но существо даже не заметило. Оно ринулось на полудемона со скоростью выпущенной навстречу ему последней пули. Но и она не возымела эффекта.       Демон раскрыл черную узкую пасть, заполненную иглоподобными зубами. В последний момент груда перьев увернулась и тут же спикировала на Данте, расправив огромные, изнутри гладкие и перепончатые, как у летучей мыши, крылья, показав свой истинный лик.       — А ты похож на того демона, которого Вергилий шлепнул в банном квартале, — ответил полудемон, уворачиваясь от атаки (Айвори был пуст и, как оказалась, бесполезен), и достал меч. Рубанул, но промазал.       — Вы что, вальнули кого-то из шпионов Амона? — прокричал Валефор. — И почему я об этом узнаю только сейчас?!       — Шпионов кого?       — Губернатора Амона, — ответил Валефор, его голос звучал глухо, как из-под воды. Вытерев струйку крови, сочившуюся из носа — звуковая волна настигла и его — он попытался встать, но бросил эту затею. Вот придет в себя, тогда и повозмущается вдоволь, сейчас важнее понять, насколько по-крупному они вляпались. — Он говорил что-то на невнятном языке?       — Да вроде кудахтал что-то, как курица, — существо зашло на второй заход и снова напало на Данте. Охотник перехватил двумя руками меч и вытянув его в сторону дождался, когда демон окажется в зоне поражения. В последний момент он подался в сторону, уворачиваясь от удара, и рубанул наотмашь по спине нападавшего. И снова промахнулся. Демон сложил крылья, вновь став грудой перьев и, буквально изменив свою форму, ушёл от удара и вцепился в полудемона острыми когтями птичьих лап, взявшихся буквально из ниоткуда.       Данте развернулся на месте, сбрасывая демона, и резко ударил мечом сгрудившуюся возле ног тушу, протыкая её насквозь. Демон взвыл, и у охотника снова заложило уши.       Данте ударил снова, проворачивая меч в ране. Демон сжался, задрожал. Крик стал громче. В глазах охотника запрыгали и завертелись чёрные точки, лицо, казалось, онемело, но он продолжал изо всех сил втыкать меч до тех пор, пока существо не перестало трепыхаться.       Он посмотрел на труп, затем для верности всадил в него ещё шесть пуль из Эбони. По одному выстрелу на каждую конечность и две в голову. Бронебойные пули со стальным сердечником вошли в плоть, как в масло, оставив от демона бесформенное месиво.       «Теперь точно всё», — подумал охотник. Глухо щёлкнул затвор.       — Идиот, — заметил Валефор. — Впустую пули потратил.       — Возможно. Но мне было приятно, — Данте усмехнулся.       Вергилий появился за спиной Валефора ровно тогда, когда он уже хотел направиться в каюту, чтобы убедиться, что у них всё в порядке.       — Что здесь происходит? — полудемон прижал Валефора к бизань-мачте, тот бестолково вскинул руки и прохрипел.       — А ты слепой, красавчик? На нас напали. Это легион губернатора Амона. Они не ходят по одному. Так что времени у нас в обрез.       — Это те, что были на пристани?       — Нет. То были охотники за головами Касикандриэры. В большинстве случаев они действуют независимо и работают на ретиариев, пока владычица отмашку не даст. Что касается Амона… — он посмотрел на демона, распластавшегося на борту, окровавленные доски под ним, вздохнул, понимая, чего будет стоит оттереть эту поганую кровь, и закончил: — Похоже, тот ворон в банном квартале успел вас сдать. Этот был один из шпионов губернатора, которыми буквально кишит Дит после истории с Клипотом. И всё-таки я уверен, что обе неприятности исходят не иначе от Марбаса. Тот ворон не мог просто так набрести на вас.       Вергилий отпустил лиса. Валефор откашлялся.       — И почему вы оба вечно распускаете руки, толком не разобравшись?       — Много возникаешь, — ответил Вергилий.       Данте усмехнулся, закинул правую руку с пистолетом за затылок.       — Это прозвучит странно, но я согласен со старшим.       — Два сапога пара, да оба левые, — Валефор сплюнул. — Вы бы вместо того, чтобы возмущаться, лучше подумали, что делать будете. Легион Амона — это не шутки и не рядовые бестолковые неорганизованные демоны. С таким количеством справиться будет сложно даже вам двоим.       — Разберемся, — Данте потянулся, крутанул пистолет на пальце и убрал в кобуру.       — У тебя патронов нет, — фыркнул Валефор. — И даже если допустить, что вам легион демонов по зубам, то ей нет. А я вас уверяю, что они и по её душу. Марбас не глуп. Даже если он сообщил Амону о своих предположениях, кто вы, не сказал этого напрямую. Он сдал её, как довесок, потому что хорошо знает, что ему будет за то, что он пустил в город сыновей Спарды, если не выслужится.       — Так что ты предлагаешь? — нахмурился Данте.       — Я знаю, с кем мы имеем дело. Амон хитер, изобретателен и не будет действовать, если не уверен в своей выгоде. Он не разменивается по мелочам и не будет тратить понапрасну силы. Я отвлеку их на себя, а вы уходите. Когда он поймет, что его надули, будет поздно. Вы уже будете в мире людей, куда им не просочиться. Да и губернатор из тех демонов, которые считают, что если долго сидеть у реки, то рано или поздно по ней проплывет труп твоего врага. Но действовать надо сейчас. Иначе будет поздно. Это лишь крохи легиона. Разведчики. Когда прибудет основная часть, нам всем не поздоровится. И, главное, заберите её. Потребуется — насильно, — Валефор заозирался. — Кстати, где она?       — Здесь, — ответил Вергилий, кивнув за спину лиса.       От тени, брошенной парусом, тут же отделилась другая. Ахания прошла вдоль борта, с другой стороны, приметив лежавшего рядом ничком демона в расплывающейся под ним луже крови и обошла его бесшумно, как кошка. Все это время она стояла недалеко, прислонившись к рубке, и наблюдала, как ей казалось, никем не замеченная.       Она вышла на свет, заткнув за пояс кинжал, и посмотрела на лиса, как на умалишенного. Валефор проигнорировал взгляд женщины. Закатил глаза, вздохнул, отвернулся.       — Так и знал, что ты где-то рядом. Чуял, что не усидишь. И даже этот амбал тебя не удержал.       Вергилий бросил на Валефора взгляд, от которого тот съежился.       — Я тебя здесь не брошу. Ты пойдешь с нами, — с напором сказала Ахания.       — А я не брошу свою джонку. Лучше я вместе с ней ко дну пойду.       Валефор посмотрел на Вергилия.       — Ты, — он ткнул в полудемона пальцем, — что бы она ни делала, что бы ни говорила — уведи её отсюда. Нужно, силком тащи. Попасть в лапы Амона не лучше, чем в качестве мяса на рынок, если не хуже. Поверьте. Он мастер пыточных дел.       Вергилий кивнул.       — Даже не вздумай. Ты так просто не сплавишь меня, — прошипела женщина. Замолчала. Ударила рукой по стене рубки. — Валефор, какого черта?! Ты идёшь с нами. Это не обсуждается. Я тебя в это втравила и не позволю пожертвовать собой. Да ещё так глупо!       — А кто сказал, что я собрался жертвовать собой? Врёшь — меня так легко не возьмешь.       Ахания не сводила с него взгляда и даже не думала пошевелиться.       — Если ты сейчас же не пойдешь с ними прочь, то я за себя не отвечаю. Я выпну тебя с моей лодки либо добровольно, либо в бессознательном состоянии. Ты поняла?       — Ты рехнулся?!       — Хочешь проверить?       Они сцепились взглядами. Женщина в конце концов тяжело вздохнула — сдалась.       — Пообещай, что выживешь. Любой ценой. Даже если ради этого придется бросить эту чертову посудину.       — Не оскорбляй мою прелесть. И да. Конечно, я сделаю всё, чтобы выжить. Я ведь демон, и шкура мне весьма дорога, — он ухмыльнулся. — Но это будет сложно. Почти невозможно. Стикс не Ахерон.       — Почему? — спросил Данте.       — Ты чем меня слушал? Почему, ты думаешь, мало кто сплавляется по Стиксу? Это река смерти. Когда-то по легенде она дала демонам бессмертие, а теперь она так же легко его забирает. Охотники отравляют свои стрелы в этих водах. От яда Стикса может спасти только плод древа татумы или особый экстракт, собственно, последнюю банку я извел на тебя, малыш, — он посмотрел на Аханию, — но, если яд проникнет слишком глубоко в ткани, уже ничто не спасёт тебя, дружок. Такая концентрация и колоссальное количество, как в реке, убьет тебя раньше, чем ты успеешь понять, что происходит. Хочешь искупаться?       — Не горю желанием.       — У тебя есть план, Валефор? — обеспокоенно поинтересовалась Ахания.       — Как всегда. Буду импровизировать.       — Где ты только этого дерьма нахватался?       — Как это где? У тебя, — ответил лис. — Ладно. Пока мы треплемся, драгоценное время уходит. Забирайте её и валите.       — Валефор?       — Ну что ещё? — возмутился демон, — Ты же знаешь. Я ненавижу долгие прощания.       Ахания резко подошла к лису и заключила его в объятья.       — Спасибо.       — Ну вот. Теперь я точно буду рыдать в три ручья, — он прижал женщину к себе, вильнул хвостом. — Я буду скучать, малыш. А ты, — он посмотрел на Вергилия, — помни, что я тебе сказал, и присмотри за ней. И ты тоже, — он посмотрел на Данте.       — Так точно, капитан, — Данте принял облик демона и спрыгнул за борт, взвившись над водой.       — А как же мои вещи?       Вергилий протянул ей Банши. Она коснулась меча, и он растворился в золотых искрах и всполохах.       — А Салли?       — Он здесь, — Вергилий показал на плечо, где действительно сидела крыса.       — Видишь, как всё славно складывается. Вали уже. И не забудь, когда выберешься, пропустить за меня кружечку у Родена. А лучше сразу бутылку чего-нибудь покрепче.       — Ты ещё не мертв, но уже панихиду спланировал…       — Мечтай. За здравие моё пропусти. — Валефор улыбался, и этой улыбкой можно было вскрывать вены.       — Ты неисправим.       Она улыбнулась ему, но на душе было гадко.       — Прощай, малыш.       — До встречи.       Ахания взяла за руку Вергилия, Салли тут же перебрался к ней. Вергилий обратился демоном, подхватил её, и они скрылись по направлению к берегу.       Лис проводил их тоскливым взглядом, пока те не скрылись среди редких деревьев и густого тумана.       — Если только в Пустоте, — грустно пробормотал Валефор, дернул за трос, раскрывая дополнительный парус, и в один прыжок оказался за штурвалом мчавшейся дальше по течению джонки, по следам которой шел легион Амона. — Сегодня я верну тебе долг.