Я - Предвестник.

      Выливая на себя ковш слегка теплой воды, Аякс сверлил деревянный полог странным, ничего не выражающим взглядом. Матушка ушла, как только воздух в бане нагрелся до относительной теплоты, а лед в ведре начал таять от жара печи. Слушая треск огня и вдыхая нагревающийся воздух, Аякс посмотрел на свои ладони, выронив ковш на влажный пол.       Скверна едва отзывалась на его «зов». Скирк об этом не предупреждала. Значит ли это, что его Наследие работает только в пределах Бездны?       Портал не открывался, трансформация не начиналась. Лишь грязь шипела в ладонях, практически сразу испаряясь на месте. Вероятнее всего у него было слабо развитая связь между мирами.       Он хмурится, зачесывая влажные волосы назад, наблюдая как грязь стекает по его телу к доскам. А ему казалось, что он вполне себе чистенький.       Аякс затруднялся ответить себе на вопрос о количестве прошедшего времени после возвращения обратно. Но неожиданно пробудившийся голод и легкая раздражительность сложившимися обстоятельствами заставили его отупело замереть на месте с куском мыла в руке.       Разве он не мечтал вернуться домой?       Аякс бросает мыло, тут же хватает оставшееся ведро и просто выливает его на себя, задержав дыхание. А после обматывает бедра полотенцем, задувает лампу и выходит из бани босиком в ледяной снег.       Что ему теперь делать?       Аякс шлепает по утоптанной тропинке, размышляя над тем, как добыть оружие. У отца имеется только гарпун, клинок почему-то заржавел и уже не привлекает его как оружие. Можно, конечно, потренироваться с колуном — по весу он будет приблизительно около клеймора. Или сходить на рыбалку, а после в город и на вырученную мору купить хоть какой-нибудь меч в кузьне. Или на охоту. Отец рассказывал ему, что будь он в лучшей форме, то ловил бы кабанов. Их мясо ценилось среди знати.       Его взгляд обращается в небо, оно невероятно светлое, с красивыми переливами чудного сияния. Звезды тусклые и крохотные, осыпанные словно манка на темном полотне. В Бездне небо поглощает тебя, смотрит в твои глаза в ответ, гудит как голодная кошка. То затягивающее в пучину ужаса ничто стало для него привлекательнее.       От леса уже не веет опасностью, хотя Аякс слышит вой волков. Крючковатые ветки уже не кажутся монстрами, тьма не отталкивает — манит, зовет в свои объятия. Аякс делает шаг и замирает, чувствуя как от ледяного снега и мороза онемели пальцы на ногах. Ветер поднимает острые крупинки снега, заволакивает пространство, воет в ушах.       Почему он хочет уйти из дома, в который так жаждал вернуться?       Входная дверь скрипит, дыхание сбивается от неожиданного жара, ударившего в лицо и обнаженную грудь. На кухне сидели все взрослые, рядом крутилась Тоня с едва стоящим на ногах мелким Антоном. Тевкр был и того меньше — матушка держала его на руках, пока Анна кривила ему лицо, вызывая безудержный детский смех. Аякс почувствовал себя лишним. А было ли так всегда?       Головы машинально поворачиваются к нему, взгляды у всех непонятные, словно они смотрят куда-то сквозь него. Аякс почему-то почувствовал себя уязвленным, словно Скирк в тысячный раз воткнула его лицом с размаха в острые камни, превращая его лицо в кровавую кашу. Он не успевает подавить в себе инстинктивный порыв выхватить хоть какое-нибудь дряблое оружие, которыми была утыкана вся Бездна. Пальцы дергаются, хватая воздух, спина выпрямилась так, словно в него воткнули штырь. На лице матери мелькнула непонятная эмоция: что-то сродни болезненной жалости.       Аяксу не нужна жалость. От собственного испуга родной семьи он скрипит зубами, чувствуя как что-то в груди ворочается. Ворочался гнев.       — Одевайся, сынок, и я накладу тебе покушать, — мягко говорит матушка, передавая Тевкра в руки старшей дочери.       Тоня единственная, кто с задушенным визгом радости подскакивает к нему и обнимает. Аяксу становится разом душно, дурно, он дергается как от удара, неловко кладя ладони на ее щуплые плечи.       — Братик вернулся! — она искренне счастлива, не смотря на сопли и скатившиеся слезы улыбается — так широко и ярко, что ему сразу становится спокойнее.       Неуклюже к нему подходит и Антон, смотря своими огромными глазами наверх. Аякс кладет свою ладонь на его голову, лохмача светлые волосы. А после выпутывается из объятий, и прежде чем отойти в комнату шепчет:       — Прости, Тоня. Там не было цветов.       Кровавое месиво раскоряченных тел определенно не то, что она хотела бы видеть. Как и все в этом доме. Тоня просто кивает, все еще улыбаясь. Антон вцепился в ее платьице, провожая Акса недолгим взглядом.       В комнате он подвис возле большого комода, почувствовав как к горлу подкатывает тошнота. Ему тут не место. Не теперь, когда он — непонятное нечто, а его братья и сестренка такие чистые и незапятнанные суровой реальность. Взгляды взрослых словно тысячи мечей в его теле, он не боялся монстров Бездны потому что они не мыслят, не говорят, не обманывают. Люди — другое. И они не вызывают у него ничего, кроме опасений.       Все нутро кричит ему бежать прочь, но он пытается отогнать эти странные, не логичные мысли. Он дома. Он с семьей. Его ладонь до треска дерева сжимает ручку, прежде чем наконец-то выдвигает ящик, не глядя колупаясь в вещах. Ему просто нужно понять, чем теперь заняться.       Ничего, кроме кровавых битв его не привлекало, не приходило на ум. Мышцы сводит отчаянной судорогой, напоминая какой приятной тяжестью лежит оружие в руках. Челюсть горит фантомной болью, как когда Вестник вырвал ему нижнюю часть почти до самой глотки. Тело вспыхивает от несуществующих ударов Скирк, которая била до хриплых булькающих звуков. В комнате запахло кровью, но крови не было нигде.       Натягивая на себя вещи, Аякс смотрел отсутствующим взглядом в пустоту, пытаясь разобраться что за каша в его голове образовалась. Страх? Отчаяние? Что это?       Его комната такая родная и чужая одновременно — Аякс отвык от этого запаха, от этих чувств. Он торопливо выходит из нее, беря свои эмоции, свою мимику под контроль.       Никто никогда не узнает, что с ним произошло на самом деле. Его губы будут навек запечатаны.       Кухню наполнил аромат горячего супа с репой, которую Аякс так ненавидел, но сейчас не чувствовал ничего. Ни отвращения, ни облегчения от наконец-то нормального вкуса. В бездне все было горьким, тухлым, гнилым. Дома все цвело и пахло, кухонный стол опустел, старшие братья и сестра с мелкими переместились на диван в просторном зале, с которого прекрасно можно было разглядеть что происходит в кухне. За столом сидел лишь угрюмый отец, а рядом суетилась матушка, нарезая хлеб. Свежий, все еще дымящийся из печи. Аякс тяжело выдохнул, садясь напротив отца.       Мужчина не поднял на него взгляд, его брови сошлись на переносице, Аякс практически мог разглядеть как пульсирует вздувшаяся вена на лбу. Отец источал тихую, безумную ярость, граничащую с чем-то непременно диким. Но Аякс не почувствовал ничего, что чувствовал раньше. Ни страха. Ни нервозности. Он берет ложку, как матушка начинает причитать под руку:       — Ох, сынок, репку просто отодвинь в сторонку, я забы… — глаза женщины в удивлении округляются, когда Аякс молча засовывает ложку, полную мелко нарезанной репки, в рот.       Ни единый мускул не дрогнул на его лице в неприязни, Аякс жует неспешно, словно пытается распробовать консистенцию. Вкус знакомый. Теперь было слышно только треск дров в печи и бряканье ложки о тарелку. Он постарался как можно незаметнее вдохнуть полной грудью, чувствуя что на самом деле был кошмарно голоден. Аякс краем глаза заметил, что отец смотрит на него пристальным взглядом. Недоверчивым. Испуганным?       Он чувствует, что еда застревает в глотке — дышать и глотать становится тяжелее, ему кажется что его подозревают в чем-то преступном, словно он в одиночку обокрал каких-то стариков на окраине. Или убил полчище монстров. Последнее хотя бы было правдой.       Но кто поверит в россказни ребенка о мире Тьмы, о мастере Меча, о громадном нарвале, который был способен раздавить весь Морепесок? Как же его звали?..       Аякс поднимает взгляд от тарелки, смотря исподлобья на отца. Он даже не совсем осознал, что такой взгляд воспримется как угроза, издевка — да что угодно. Губы отца кривятся в непонятной Аяксу эмоции — он никогда не видел такого лица у него.       — И как тебе приключения? — вот тон был совершенно не ласковым.       Тихий, вкрадчивый, обманчиво спокойный. Аякс демонстративно громко хлебнул бульон с ложки, не отрывая пристального немигающего взгляда с мужчины напротив. Отец дрогнул, смотря в бездонные темные глаза сына, словно перед ним сидел труп, а не его ребенок. Дрогнул — и с хрустом сжал свои кулаки на столе, желваки заиграли на его лице.       — Прекрасно, — сухо отвечает Аякс, прикрывая наконец свои пронзительные глаза, проглатывая обжигающе горячий суп. И не успевает заткнуться вовремя, выпаливая следом: — До того, как вы вернули меня домой.       Тренировки тренировками; тошное общество Скирк и ее побои не шли ни в какие подметки той обиде, которая все еще сидела глубоко внутри него. Однажды эти обида и гнев помогли ему выжить, доказать наставнице, что он способный ребенок, что он и есть Хаос.       Тоня играла с Антоном и Тевкром на руках, весело щебеча где-то возле родительской комнаты. Евгений и Михаил дернули губами, хмурясь и осуждая молча за такое дерзкое общение с отцом. Анна шикнула на обоих, намекая не вмешиваться.       Мать застыла возле стола, испуганным взглядом смотря то на в мгновение ставшим суровым сына, то на закипающего от бессильной злобы мужа.       — Сопляк, — на выдохе выплюнул он, громко стукая кулаком по столу. Опустевшая тарелка подпрыгнула со звоном.       Отец вскочил на ноги, с грохотом опрокинув табуретку. Аякс сидел неподвижно, хмурил лоб и смотрел — смотрел на него так, словно это его главный враг в жизни.       — Дорогой! — женщина подскочила к нему, но тот он нее отмахнулся, смотря в чужие синие глаза.       Словно бездонный океан в штиль, словно Бездна была внутри него и смотрела на мир его глазами. Аякс встает спокойно, молча относя грязную посуду в таз. И слышит, как отец булькает не то от возмущения, не то от сжирающей злобы. Шаги громкие и шаркающие, Аякса вздергивают как мешок картошки, волоком таща в родительскую комнату. Тоня испуганно отбежала с Тевкром на руках с торону, уводя и Антона.       Аякс не сопротивляется, когда его грубо тащат. Не сопротивляется, когда отталкивают в сторону. Молчит, когда под мольбу матушки с щелкающим звуком ложится кожаный ремень в отцовскую ладонь.       — Сразу повзрослел, да? Перечить и огрызаться удумал?! Посмотри на мать, она поседела вся из-за тебя, паршивец!       Аякс стискивает челюсти, и кажется ему, что мир замирает. Он не чувствует вины за свой побег — виноват он не был, его вынудили! И прежде, чем Аякс успевает подумать, прежде чем он осознает насколько странное его поведение, разительно отличавшееся до падения в пучину Тьмы, он разворачивается.       Ремень не успевает даже хлестануть по нему — Аякс ловит его одной рукой, глуша удар, чувствуя неприятную, но слабую резь. Матушка вздыхает слишком громко, отец смотрит на него не то с испугом, не то с презрением. Он понимает, что оплошал, что ему стоило позволить себя выпороть и весь этот бесконечный вечер подошел бы к концу. Лишь Тоня смотрела на него с восхищением издалека, но то было слишком размытым — нереальным. Отец дергает ремень на себя, и Аякс послушно выпускает его из ладони, опустив взгляд в пол.       — Ты не мой сын, — рычит отец в приступе, стискивая свои виски и жмурясь от головной боли. — Ты словно не Аякс.

***

      Аякс сверлит потолок уставшим взглядом, слушая звенящую, давящую на нервы тишину. Рядом лицом к стене спит Женя, тихо сопя, а в зале расположился Миша на узком стареньком диване. Анна легла вместе с Тоней, Тевкр и Антон были в комнате с родителями. Впервые на его памяти вся семья собралась не на семейный праздник.       Он все-таки позволил отхлестать себя ремнем, но не проронил ни звука, ни писка. Молча выслушал, какой он говнюк, и что будет он теперь под домашним арестом. Задели ли его слова отца? Ничуть. Будет ли он послушно сидеть дома? Ни за что.       Аякс дышит едва заметно, вспоминая о той силе, которая не вернулась с ним обратно, осталась там — в Бездне. А потом задумывается — быть может, то всего лишь было сном? Но разве клинки ржавеют за три дня в снегу?       Он сжимает кулаки, жмурит глаза, пытаясь прогнать ненужные размышления, непонятные мысли. И в темноте начинает сиять созвездие кита, он словно слышит его рев и сквозь мешанину чувств, эмоций, он слышит тяжелый хриплый шепот.       Шепот, зовущий его по имени. Просящий выпустить его на волю, умоляющий взять в руки меч, копье — да что угодно. Он чувствует, что на горло ложится незримая тяжесть, мешая дышать полной грудью. Аякс встает с кровати, бросая взгляд на окно.       Снег перестал биться об стекло, ни звука не доносилось с той стороны. Буря прекратилась, наверняка оставив после себя горы надутого снега со снежных холмов.       Морепесок тихая деревня, самое страшное тут только стая голодных волков и вечно бодрствующие медведи. Его дом не мог похвастаться изобилием монстров, а идти куда-то дальше его не пустят родители.       Что делать ребенку, сломавшемуся в глубинах потустороннего мира? Когда чудовищ нет вокруг, он начинает видеть их в лицах себе подобных. Аякса ломит, словно его избивали долго и нещадно дубинами, словно все кости разломались на мелкие осколки. Аякс тяжело дышит, пытаясь смириться со своей судьбой.       Аякс начинает понимать, что единственное чудовище в их спокойном мире — это он сам.