Pure blood above all / Чистота крови превыше всего

      Паркинсон Холл располагался в графстве Хэмпшир, на юге Англии. Портсмут, в пригороде которого и жила Пэнси, являлся одним из густонаселенных городов не только Англии, но и всего европейского континента. В Портсмуте проживали как волшебники, так и магглы, и маленькая Пэнси, гуляя с родителями по окрестностям, часто интересовалась, почему ей нельзя поиграть с детьми, жившими неподалеку, на что Говард Паркинсон смерял «жалких магглов», как он их называл, презрительным взглядом, отвечая дочери, что они не достойны того, чтобы наследница рода Паркинсонов проводила с ними свое время. Графство Хэмпшир приобрело известность среди волшебников тем, что именно там была изготовлена одна из самых безопасных метел, правда для игры в квиддич она оказалась непригодной — уж слишком неуклюжая.       Портсмут встретил Пэнси, Блейза и Драко очень теплой для зимы погодой — снег в городе был редким явлением, выпадая не чаще, чем раз за весь сезон. Бодрым шагом идя по саду, Пэнси разглядывала дом, только сейчас понимая, насколько сильно соскучилась по родным стенам за последние недели.       Паркинсон Холл ничуть не уступал в размерах Малфой Мэнору, размер сада и вовсе был в два раза больше. В фасаде прослеживался стиль барокко: большие колонны, скульптуры пегасов у подножья широкой мраморной лестницы, ведущей в дом — все это свидетельствовало об огромном достатке Ричарда Паркинсона, заложившего фундамент родового гнезда. В столь большом доме они жили втроем, и Пэнси, будучи ребенком, часто блуждала по длинным коридорам, забывая дорогу в зал или в большую столовую. Та же проблема преследовала ее первое время и в Хогвартсе, поэтому на первом курсе Пэнси очень редко можно было встретить без сопровождающего, чаще всего им оказывались Блейз или Драко, реже Дафна и Миллисента.       Они вошли в просторный холл, увешанный портретами самых известных членов семьи Паркинсон. Портрет Персея Паркисона — предка Пэнси, занимавшего пост Министра магии в восемнадцатом веке, в позолоченной раме, висел прямо напротив парадной лестницы. Причудливая игра света и тени создавала впечатление, что Персей Паркинсон окидывает надменным взглядом каждого, кто посмел войти в его дом. На каждом званом ужине ее отец не переставал напоминать всем присутствующим, что его прапрадед когда-то занимал должность министра Магии. Учитывая, что Персей Паркинсон хотел принять законопроект, запрещающий браки между магглами и магами, все семейство уважало предка еще больше.       — Хозяйка вернулась! — пропищал эльф-домовик, чье имя Пэнси даже не потрудилась запомнить за все годы его службы ее семье.       — Родители дома? — ледяным тоном спросила она, наблюдая за тем, как радость от встречи у стоящего напротив нее существа, испаряется моментально.       Ответить эльф не успел, как послышались шаги и через несколько мгновений из-за угла вышел высокий крепкий мужчина с гладко выбритым лицом, широкими бровями, всегда слегка нахмуренными. Говард Паркинсон хоть и был ровесником Люциуса, выглядел гораздо старше своего возраста. Следом за мужем вошла Гиацинт Паркинсон. Зеленые глаза с теплотой смотрели на дочь, а на губах играла едва заметная улыбка — в их семье было неприемлемо открыто демонстрировать свои чувства и эмоции.       Гиацинт Паркинсон, в девичестве Абботт, справедливо считалась красивой женщиной, первой красавицей Слизерина в годы учебы в Хогвартс, и с возрастом ее красота отнюдь не увяла. В детстве они с братом, Эдмундом, были очень близки, однако после его женитьбы на магглорожденной волшебнице общение сошло на нет. Миссис Паркинсон лишь поздравила брата в коротком письме, когда узнала, что у него родилась дочь — Ханна. Родителям пришлось смириться с выбором сына, и несмотря на то, что Ханну они все же любили, невестку, Хлою Абботт, так и не приняли до самых последних дней своей жизни. Гиацинт же даже ни разу не пригласила Эдмунда в поместье Паркинсонов, не нарушая запрета своего мужа, каждый день твердившего, что этот брак — позор для семьи Абботт.       — Добро пожаловать, — Пэнси, знавшая, как сильно Говард не любит публичные проявления нежности, лишь обменялась с ним приветственным кивком.       Гиацинт же обняла Пэнси, проведя рукой по каштановым прядям и поцеловав ее в макушку. Драко и Блейз, подойдя к хозяевам Паркинсон Холла, пожали руку главе семьи и после, чуть склонившись, по очереди поцеловали руку миссис Паркинсон.       — Ваши комнаты уже готовы, — сообщила Гиацинт. — Передохните после долгой дороги, вы ведь наверняка устали, а в половине седьмого в зале вас будет ждать ужин.       Пэнси, с самого поезда с нетерпением ожидавшая того момента, когда наконец сможет принять душ и расслабиться, блаженно вздохнула, прикрывая глаза в предвкушении долгожданного покоя. В Хогвартс ей редко удавалось остаться одной, особенно в спальне, ведь они жили в комнате вчетвером, а иногда так хотелось побыть в полной тишине, не нарушаемой чьим-то шепотом, шорохом мантии, скользящей по полу, перелистыванием страниц, шагам и постоянно то открывающейся, то закрывающейся дверью.       Ее спальня, вторая по величине во всем поместье, уступала лишь комнате Говарда и Гиацинт. Интерьер как нельзя лучше отражал характер и препочтения Пэнси, при этом сильно выделяя ее комнату на фоне остальных: нелюбящая хаотичность и нагруженность и отдающая предпочтение минимализму, она перенесла несколько высоких статуэток из своей комнаты в соседние, освобождая пространство, а изумрудно-зеленое покрывало, символизировавшее цвет Слизерина, было одним из немногих ярких акцентов в комнате. Из широких панорамных окон, открывался захватывающий дух вид на внутренний двор поместья и небольшое, но глубокое, замерзшее озеро, покрывшееся тонким слоем льда, где, однако кататься на коньках никто не рисковал — можно было запросто провалиться в ледяную воду и заработать воспаление легких, которое даже лекари Святого Мунго лечили с большим трудом.

***

      Каждый раз отправляясь в Хогвартс и обратно домой, Дафна с Асторией использовали портал — небольшой серебряный медальон, хранившийся у Дафны в чемодане. Родители их встречали лишь первое время, когда Дафна, еще будучи ребенком, могла неверно воспользоваться порталом и попасть в какое-нибудь небезопасное место. Но вот уже третий год сестры сами преодолевали дорогу в школу и домой, тем не менее на медальон Эдвард Гринграсс еще шесть лет назад наложил заклинание Слежения.       Дафна с самого детства побаивалась обоих родителей, изо всех сил стараясь не нарушать их правил и ни в коем случае не ослушаться. Она понимала, что для отца они с Асторией были лишь разочарованием, напоминанием того, что у него нет сына, наследника рода Гринграссов, и большую часть времени пряталась у себя в комнате, не показываясь отцу на глаза, словно ее и не существовало вовсе. Такая тактика оказалась весьма успешной, и конфликты у нее с родителями возникали куда реже, чем у Астории, что спорила с матерью и отцом, рьяно отстаивая собственное мнение, если оно не совпадало с их.       — Не беспокойся, Даф, я поддержу вас с Тео, обещаю.       Астория сжала своей теплой рукой ее ледяную, по всей видимости выказывая молчаливую поддержку, однако Дафне она совершенно была не нужна. Напротив, она отчаянно желала, чтобы отец, разозлившись, выступил против их отношений, запретив ей приближаться к Теодору на милю. Возможно запрет Эдварда Гринграсса остановит это насилие над ее волей, а то и вовсе доведет происходящее до ушей директора.       Дом Гринграссов располагался в графстве Дорсет, граничившим с Уилтширом и Хэмширом, где жили Драко и Пэнси. Они были ничуть не менее богатыми и уважаемыми, чем Малфои и Паркинсоны, а в некоторых кругах даже больше, ведь Эдвард Гринграсс во время Первой Магической Войны несмотря на свои идеалы, совпадающие с идеями Темного Лорда и Пожирателей Смерти, сумел сохранить нейтралитет и с легкостью выйти сухим из воды.       Всю свою жизнь Дафна прожила в великолепном пятиэтажном особняке с лепными карнизами и балюстрадами, выпуклыми эркерами, где она просто обожала сидеть часами, разглядывая открывавшийся из окна вид на бескрайние луга и поля. Порой ей начинало казаться, что она так и просидит в своей комнате до самого замужества, которое случится лишь тогда, когда Эдвард Гринграсс посчитает нужным, и с тем, кого, разумеется, выберет он сам. Он часто сетовал на то, что род прервется на нем, и все сие великолепие уйдет в никуда, попав в руки мужчин другого рода.       Войдя в дом, Дафна замерла на пороге в нерешительности, и Астория обернулась, глядя на нее. Во взгляде читалось понимание. Выдохнув с шумом, она все же прошла в светлую гостиную, куда проникал свет через витринные окна, лишь наполовину прикрытые шторами. Родители, как и всегда перед ужином, сидели возле камина на низких диванах со светло-розовой обивкой, и каждый был занят своим делом. Эдвард изучал свежий выпуск Ежедневного Пророка, судя по колдографиям, показавшимся Дафне незнакомыми, София же наблюдала за языками огня в камине, дарившими столь необходимое тепло.       — Вы опоздали на три минуты, — резким движением отложив газету, объявил Эдвард.       — Прошу прощения, отец. Мама.       София уже поднялась, делая шаг в их сторону, но была остановлена рукой Эдварда, преградившей ей путь.       — Дафна. Жду тебя через пять минут в своем кабинете.       Тон отца заставил ее вздрогнуть всем телом. Шумно сглотнув, она на мгновение зажмурилась, понимая, что наступил тот самый момент, которого она так долго ждала. Путанице в ее голове скоро придет конец, и Дафна освободится от воздействия темного волшебства, что связывало ее по рукам и ногам на протяжении нескольких месяцев. Дело останется лишь за малым: понять, каким зельем он ее все же поил, и найти от него противоядие, но и с этим отец разберется в два счета.       — Пойти с тобой? — осторожно коснувшись ее плеча, спросила Астория, но Дафна лишь покачала головой.       У отца ее было ни единой причины злиться на нее, ведь вина за произошедшее целиком и полностью лежала на Теодоре Нотте, а ей можно было лишь посочувствовать. И тем не менее, она чувствовала, как похолодели ладошки от волнения и дрожали коленки, а внутренности сжались в противный тугой узел.       Собравшись с силами несколько минут спустя, Дафна, так и не сменив зимнюю дорожную мантию на что-то более удобное, дабы не терять время, быстро поднялась по широкой белой лестнице с резными позолоченными перилами и, пройдя по длинному коридору, сплошь украшенному зеркалами, оказалась перед знакомой дверью, от одного вида которой всякий раз сердце пропускало удар, ведь именно за ней каждый день решалась их с Асторией судьба. Медлить было нежелательно, отец уже ждал ее и мог принять ее медлительность за неуважение.       Постучавшись, Дафна вошла в кабинет отца — единственное помещение в доме, выполненное в строгом стиле, темных оттенках, без каких-либо изысков и украшений. Здесь каждый предмет заставлял ее съежиться, опустить взгляд в пол и сжаться в черном кожаном кресле, где она сидела, словно подсудимый на допросе под тяжелым и суровым взглядом отца. Дафна сцепила пальцы в замок на коленях, ожидая, когда отец прекратит ее страдания и наконец заговорит. Долго ждать, к счастью не пришлось.       — Итак, Дафна, я думаю, ты догадываешься, о чем пойдет разговор. До меня дошли весьма интересные слухи о твоих отношениях с Ноттом-младшим. Это правда?       — Правда, — подтвердила Дафна. — Но, отец, клянусь, я не хотела, он меня заставил.       Во взгляде серых глаз Эдварда Гринграсса промелькнуло удивление. Наверняка он думал, что Дафна нарушила его запрет, но она знала, что не посмела бы пойти против отца по собственной воле, слишком боясь последствий. Сжав губы в тонкую полоску, он спросил:       — Что значит заставил? Он угрожал тебе? « — Я приму Метку, как только мне исполнится семнадцать, — торжественно объявил Теодор, и восторженный блеск в его глазах заставил Дафну поежиться. — И ты ее примешь, Дафни, а после окончания школы мы поженимся. Ты ведь понимаешь, что твоей семье нужна будет защита, когда Темный Лорд одержит победу?»       Дафна вновь вздрогнула, вспомнив их первое свидание. Можно ли было эти слова считать за угрозу? Она понятия не имела, но на всякий случай решила кивнуть. Хуже не будет, ведь хуже просто некуда. Ее тошнило, стоило только вспомнить их свидания, поцелуи, дальше которых, к счастью, их отношения зайти не успели, но она опозорилась на глазах у всего замка, ведя себя как полная дура. Теодор Нотт испортил все: ее первый поцелуй, первое свидание, первое «я тебя люблю» — важные события в жизни каждой девушки теперь были опорочены той грязью, через которую он заставил ее пройти.       — Отчасти. Но дело не в этом, точнее не только в этом. Я полагаю… Нет, не так. Отец, я уверена, что Теодор Нотт заставлял меня быть с ним силой, используя магию. Любовное зелье, если быть точнее.       Договорив, Дафна с шумом выдохнула, чувствуя, как ей даже физически становится легче. Она смогла, она поделилась с отцом тем, что волновало ее, пусть и не всеми деталями, но она не сомневалась, что пробелы в ее рассказе сможет заполнить его информатор. В том, что этим человеком был профессор Снейп, сомнений у нее почти не было.       Однако Эдвард молчал, что заставило ее напрячься. О чем он думал? Был ли ошарашен ее рассказом? Что собирался предпринять? Почему он молчал после всего, что только что услышал? И пусть в их семье, как и во всем чистокровном аристократическом обществе было неприлично выражать эмоции слишком бурно, но он ведь мог сказать, что ему жаль, что Дафне пришлось пережить подобное?       — Любовное зелье, значит, — спустя несколько минут проговорил Эдвард, задумчиво глядя в окно. — При любых других обстоятельствах я бы разозлился на мальчишку, совершенно тебе не подходящему. Однако… Ты ведь знаешь, что сейчас происходит в магической Британии, не так ли? — Дафна кивнула, не понимая, к чему он ведет. — Родство с Ноттами может стать хорошей защитой от гнева Темного Лорда в случае его победы, а пока все идет именно к этому. Твои отношения с Ноттом сейчас для всей семьи — гарант безопасности.       Дафна ошарашенно глядела на отца. Она ослышалась, точно ослышалась, он не мог этого сказать, не мог воспользоваться ее жизнью и свободой точно пешкой в магических шахматах, жертвуя одной незначительной фигурой ради всеобщего блага. В глазах застыли слезы, в горле встал горький ком, а руки мелко потряхивало. Ее отец, все время твердивший, что желает для них с Асторией лучшего, теперь готов закрыть глаза на все ради собственного удобства?       — Но я не люблю его! — в сердцах воскликнула Дафна, не сдержавшись, и хотела было сказать что-то еще, но резкий удар тяжелой ладони отца о деревянную поверхность стола прервал все ее мысли.       Внезапно он рассмеялся, но вовсе не весело. Было в нем нечто мрачное, заставившее Дафну прикусить язык и больше не перечить отцу. Она понимала, что это могло плохо для нее закончиться. Эдвард крайне редко поднимал руку на них с сестрой, но удар у него был тяжелым, каждая пощечина отпечатывалась в памяти Дафны на долгие годы.       — Любовь! — он покачал головой, громко фыркнув. — Скажи мне, Дафна, разве ты маггла? Или грязнокровка? — она опустила глаза, уставившись на подол собственной мантии. — Если ты продолжишь говорить эту чушь о любви, я запрещу тебе входить в библиотеку и читать что-либо кроме учебников. Думаешь я любил твою мать, а она меня? Любим ли мы друг друга сейчас? Нет, но нам обоим пришлось смириться, и ты поступишь так же, — поднявшись с кресла, Эдвард навис над ней тяжелой тенью. — Если станет трудно, выпьешь Амортенцию. Ты выйдешь за него замуж, Дафна, едва тебе исполнится семнадцать лет. Это мое последнее слово.       Из горла вырвался хрип, отдаленно напоминающий слово «нет».       — Не поступай так со мной, пожалуйста…       — Ты не маленький ребенок, Дафна. Пора выбросить из головы всю эту чушь о любви и учиться нести ответственность за свою семью. Можешь идти.       Голова кружилась, а перед глазами плыло, она не понимала, что происходит и в какой момент ее жизнь успела превратиться в Ад на Земле. Здравый смысл подсказывал, что спорить с отцом сейчас было крайне бесполезно, он не послушает ее, просто не услышит. До собственного совершеннолетия оставалось еще целых полгода, и Дафна оставалось лишь надеяться, что эти месяцы кардинально изменят решение ее отца, а иначе она сбросится с Астрономической Башни или утопится в Черном Озере — любой исход лучше брака с Теодором Ноттом.       На негнущихся ногах она покинула кабинет отца, из последних сил взбираясь по лестнице на третий этаж, где располагалась ее спальня. Дафне казалось, что ее прокляли, и все происходящее — неправда. Ею не могли пожертвовать, отдав на растерзание монстру, готовому пойти на любые меры, лишь бы заполучить желаемое. Ведь Теодор Нотт не любил ее, она была для него лишь трофеем, труднодостижимым и от того очень желанным. Дафна отказывалась верить в то, что любовь может быть столь уродливой. Но все знакомые родителей жили друг с другом безо всяких чувств. Исключением являлись разве что Люциус и Нарцисса Малфой. Дафна не знала, любили ли они друг друга еще до брака или смогли привязаться после.       А может отец был прав, и любовь существовала лишь на страницах книг и в пафосных речах Альбуса Дамблдора? Любовь, о которой слагали стихи, пели песни, ради которой отдавали жизнь — что если она существовала лишь в зельях, подобных Амортенции, а все остальное было лишь привязанностью или обыденной страстью?       Войдя в свою спальню, Дафна закрыла дверь, опираясь на нее спиной. Она искренне надеялась, что стоит ей приехать домой, как все сразу станет лучше. Однако…       Только коснувшись лица, она поняла, что плачет, и быстро стерла мокрые дорожки с лица. Когда Дафна, решив переодеться, подошла к платяному шкафу, ее внимание внезапно привлек свежий выпуск Ежедневного Пророка на кровати, принесенный совой в то время, как она разговаривала с отцом, а может и еще раньше.       Вздохнув, Дафна хотела было пройти мимо, понимая, что на страницах газеты вряд ли написано что-то, заслуживающее ее внимания, как вдруг ее взгляд зацепился за колдографию, с изображенными на ней Фредом и Джорджем Уизли. На раскрытой ладони одного из них (не умея их различать, она не поняла, у кого именно) помещалась склянка с написанным на ней мелким шрифтом названием: «Кристаллы Купидона».       «Любовное зелье…»       Опустившись на кровать и взяв в руки газету, Дафна долго рассматривала колдографию, словно желая заметить что-то, что помогло бы ей разобраться в ситуации. Она понимала, что Теодор не мог приобрести зелье за границей, как Миллисента, ведь их счета строго контролировались Визенгамотом после ареста его отца. То же касалось и Малфоев. Что если он купил зелье у Уизли? Заканчивалась ли вражда факультетов и идеологий там, где начинался бизнес? В голове Дафны внезапно возникла идея — невероятно опасная, за которую она могла дорого поплатиться, если ее поймают, но другого выхода ей не оставили.       Аккуратно положив выпуск газеты в широкий карман мантии, она устало вздохнула, понимая, что должна докопаться до правды во что бы то ни стало.

***

      Передохнув после долгой и утомительной дороги, Пэнси спустилась на первый этаж и, войдя в большой, дорого обставленный зал, заметила, что все уже присутствовали в комнате, ожидая ее. Встретившись взглядом с Блейзом, она улыбнулась одними уголками губ, чтобы родители ничего не заметили, ведь это могло вызвать кучу ненужных вопросов, на которые она не знала, как отвечать. К счастью, Говард даже не смотрел в ее сторону, слушая Драко, что-то тихо ему рассказывавшего. Пэнси заметила некую нервозность Драко еще перед отъездом, но расспрашивать не стала, понимая, что все ее вопросы останутся без ответа. Решив, что он просто боялся, вернувшись в Хогвартс, увидеть Альбуса Дамблдора живым и невредимым, а еще больше опасался узнать, что тот умер, Пэнси лишь коротко вздохнула.       Блейз, сидевший возле Драко, казалось и вовсе ничего не замечал, ведя светскую беседу о последних новостях в мире с Гиацинт. Сев возле матери и присоединяясь к разговору, Пэнси улыбнулась, чувствуя, как на душе становится спокойнее.       — Как дела в Хогвартсе? Грязнокровки никак не успокоятся? — поинтересовался Говард, когда эльфы-домовики, закончив накрывать на стол, вышли из зала.       — Нет, сэр. Полагаю, даже возвращение Темного Лорда не сумело их образумить, — ответил Драко, нервно дергая манжету на левой руке.       Заметив его беспокойство, Пэнси открыла было рот, желая перевести тему разговора на более спокойную, но прикосновение Гиацинт к ее запястью остановило ее, давая понять, что сейчас не лучшее время.       — Недолго им осталось, — ухмыльнулся Говард, отпивая огневиски. — Как задание?       Пэнси не сомневалась, что ее родители, по крайней мере отец, в курсе всех подробностей задания Драко, от чего ее возмущение только возрастало, ведь за все лето с ней и словом об этом никто не обмолвился, наверняка считая ее ребенком. Гиацинт не состояла в рядах Пожирателей Смерти, однако Говард или даже Нарцисса наверняка поделились с ней происходящим в Мэноре после ареста Люциуса. Их с Драко отцы были близки со школьной скамьи, немудрено, что Говард мог так спокойно обсуждать с Драко его задание.       — У меня все под контролем.       Пэнси закатила глаза, прекрасно зная, что под контролем у него не было ничего. Драко не выполнил ни одного задания и сейчас больше паниковал, чем думал трезво и пытался найти решение проблемы.       — Ты все делаешь правильно, сынок, ради нашей благой цели. Помяни мое слово, ты будешь героем, когда Темный Лорд одержит победу, — Говард похлопал по плечу Драко, побледневшего еще сильнее обычного. — Запомните хорошенько, дети, вы — наследники древних магических родов и должны сохранить чистую кровь, не позволяя ей смешиваться с грязной и недостойной. Уизли, Лавгуды и прочие недоумки могут считать иначе, но они — предатели наших обычаев и традиций, путающиеся с грязнокровками и магглами и недостойные жить в магическом мире. Они будут изгнаны и лишены волшебства после нашей победы. Чистая кровь должна быть превыше всего! За чистую кровь!       Они поднялись с места, чокаясь бокалами с вином и огневиски. Осушив свой бокал, Пэнси встретилась взглядом с отцом, кивнувшим ей, видимо для пущей убедительности, но она и без того была согласна с ним, ничуть не меньше его презирая предателей крови, имеющих дело с грязнокровками и магглами. Задача чистокровных волшебников сохранять волшебную кровь. Однако они могли бы и не впутывать сюда детей, давая настолько невыполнимые задания. Пожиратели Смерти прекрасно справились бы и сами.       Но стоило ей вспомнить Кэти Белл, как Пэнси почувствовала, что червячок сомнений плотно засел в ее сознании, заставляя испытывать вину.       За эти несколько месяцев, поздно вечером после очередного сумасшедшего дня, она не раз пыталась представить себе Хогвартс без Дамблдора — у нее ничего не получалось. Он частенько демонстративно выказывал свою нелюбовь к Слизерину и любовь к Гриффиндору, начисляя в конце каждого года лишние баллы последним за очередное геройство Поттера, забывая про нарушение десятка школьных правил. Однако он не был жестоким, как Аргус Филч или садистом как Амбридж, знал очень много о магии в отличие от Златопуста Локонса. О заслугах Альбуса Дамблдора перед магическим сообществом знал каждый ребенок с самого детства, и представить, что пост директора школы займет кто-то другой, было просто невозможно, а еще более жутким и ужасным, казалось то, что его должен был убить шестнадцатилетний подросток.       — Пэнси, могу я узнать, что происходит последние четыре месяца? — Гиацинт без стука вошла ее спальню тем же вечером. — Письма от тебя приходят раз в две недели, да и то только о занятиях, хотя раньше ты делилась почти каждой мелочью, что происходила в школе.        Пэнси сидела у окна, наблюдая за Говардом, о чем-то беседующим с Драко и Блейзом в саду, когда ее покой нарушила Гиацинт, и, непонимающе нахмурившись, посмотрела на нее. Уж слишком много произошло за последние месяцы, ей стоило быть поконкретнее. О чем она спрашивает? О том, что Драко стал Пожирателем Смерти, и том, что Пэнси опасалась, что и ее левое предплечье в скором времени украсит Метка, и ей придется убивать? О том, что Драко должен убить директора и провести в школу Пожирателей, а иначе Темный Лорд убьет всю его семью? Или о том, что Пэнси наступила на уже знакомые грабли, влюбившись в Блейза Забини, и теперь понятия не имела, что делать с этими невзаимными чувствами?       — Я о том, насколько глубоко ты погрязла в проблемах Драко, — ответила Гиацинт, подойдя к ней и сев напротив. — Пэнси, я понимаю, вы дружите с самого детства, но это слишком опасно. Я отказываюсь рисковать твоей жизнью даже ради благой цели, и, насколько бы я ни любила Нарциссу, жизнь ее ребенка всегда будет для меня менее ценной, чем твоя.       — Драко рассказал нам о задании и иногда советуется. Ничего больше, правда, — заверила Пэнси Гиацинт, решив умолчать о ночной вылазке в Хогсмид, дабы не доводить ее до нервного срыва.       Гиацинт ничего не ответила, и если бы Пэнси знала мать чуть хуже, то решила бы, что она ей поверила. Ставя себя на место Гиацинт, Пэнси понимала, насколько ей было тяжело, да и не только ей, еще и Нарциссе Малфой, наверняка и их отцам, рисковать собственными детьми, пусть даже и ради очищения магического мира от нечистокровных.       — Я не хочу, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности. Даже ради друзей, — крепко обняв ее, прошептала Гиацинт.       «Поздно, мама. Увы, слишком поздно. Если я и не совершила преступление, то стала соучастницей»       — Мама, — вспомнив недавний разговор с Ханной, начала вдруг Пэнси. — Когда я впервые увидела Ханну?       Она понимала, что, на фоне всего происходящего, это покажется Гиацинт сущей мелочью, однако Пэнси отчаянно желала знать, правду ли сказала ей Ханна, или лишь пыталась заморочить голову, подорвав уверенность в собственной памяти. Пэнси не сомневалась, что Ханна соврала, но теме не менее затаила дыхание в ожидании ответа матери. Гиацинт нахмурилась, наверняка ожидая услышать что угодно, кроме имени собственной племянницы, чье существование они игнорировали всем семейством.       — В школе, милая. Почему ты спрашиваешь?       — Ханна сказала, что мы с ней играли в детстве вместе, — задумчиво ответила она. — Ты не подумай ничего такого, просто обычная стычка двух старост в школьном коридоре. Я так и думала, что она соврала.       Пэнси решила умолчать о давнем разговоре с Асторией, во время которого выяснилось, что она не помнила своего наказания за драку в детстве, чтобы не волновать маму еще больше. У нее и так было немало забот, так зачем тревожить и без того хрупкую нервную систему Гиацинт, переживавшую за свою дочь даже больше, чем следовало бы? Оставалось надеяться, что и Астория ничего не расскажет своим родителям, и это недоразумение быстро забудется всеми, кроме, пожалуй, самой Пэнси.       Новость в Ежедневном Пророке о том, что Хлоя Абботт найдена мертвой в собственном доме несколько дней назад, прервала безмятежное утро. Впятером они завтракали, ведя светскую беседу о политике, когда филин влетел в комнату, выпуская из когтей свежий номер газеты, что упал прямо на середину стола. Увидев заголовок статьи на первой же странице до того, как Говард взял Пророк в руки, Пэнси вскрикнула. Пробежавшись глазами по статье, он помрачнел и передал пергамент жене. С первой же строчки автор статьи весьма недвусмысленно намекала, что Говард Паркинсон вполне мог быть замешан в убийстве супруги брата своей жены.       — Это же чушь! Ежедневный Пророк снова сходит с ума, даже без Риты Скитер! Да как они смеют писать про тебя подобное?!       Говард промолчал. Гиацинт, по всей видимости, не желавшая начинать разговор при дочери, кивнула головой Блейзу, и тот, взяв особо не сопротивляющуюся от шока Пэнси за руку, вывел ее из комнаты. Драко последовал за ними, плотно закрывая за собой тяжелые двери, ломая планы и надежды Пэнси подслушать разговор родителей.       Дело было плохо, Пэнси поняла это по выражению лиц родителей, прочитавших Пророк. Несмотря на то, что редакторы газеты частенько любили приврать, а Скитер, что с недавних пор перестала там работать, и вовсе не считали авторитетом большинство волшебников, Ежедневный Пророк все еще оставался единственной газетой в Магической Великобритании, если не считать «Придиры», которую большинство справедливо, как считала Пэнси, не воспринимало всерьез.       К тому же, кто поставит под сомнение причастность Пожирателя Смерти к убийству магглорожденной волшебницы? Ни один адвокат, коих в магической Британии и так было немного, не возьмется за это заранее проигрышное дело. Пэнси не сомневалась, что никому из защитников грязнокровок, словно те все без исключения являлись святыми, и в голову не придет, что ее отец мог быть непричастен к произошедшему с Хлоей Абботт. Да кому вообще была нужна жена ее дяди, чтобы еще ее убивать?       Они вошли в малый зал на противоположном конце коридора, используемый ими в детстве в качестве детской комнаты для игр. Остановившись у двери обернувшись, Пэнси взглянула на Драко. Тот выглядел необычайно растерянным и виноватым, пряча от нее взгляд.       — Драко, ты ведь все знал, не так ли? В поезде, может даже накануне вечером, когда мы обменивались подарками с Даф, Тори и Милли, — если бы Пэнси могла убивать взглядом, точно василиск, Драко был бы уже мертв. — Конечно, ты все знал! Как ты мог мне ничего не сказать?!       — Пэнс, я только знал, что Абботт-старшую убили. Но я не мог себе и вообразить, что в этом обвинят твоего отца.       Устало вздохнув, Пэнси опустилась на большой диван, расположившийся прямо возле окна. И почему жизнь с каждым днем становится все тяжелее? Темная Метка у Драко, задание, данные ему Темным Лордом, ее влюбленность в Блейза, теперь еще и нависшая над ними угроза ареста отца за преступление, которое он не совершал.       Говард Паркинсон был строг, требователен, порой даже слишком, но он не мог убить человека. Да что там убить, он и голоса ни разу на нее не повышал, про то, чтобы замахнуться или ударить, и вовсе речи не быть не могло. Обычно одного взгляда Говарда было вполне достаточно, чтобы Пэнси поняла, что что-то сделала не так, а если возникало недопонимание, они решали это спокойным диалогом. Да и между собой родители никогда не спорили, выражая невообразимое единодушие по любому поводу, порой Пэнси даже сердилась на это, ожидая поддержки хотя бы от одного из них.       — Но он ведь этого не делал! Его невиновность ведь докажут?       — Пэнси, я правда не знаю, — развел руками Драко. — Мне известно лишь то, что мистер Паркинсон недавно был на задании Темного Лорда, тогда погибла куча магглов, но я понятия не имею, случилось ли это в день убийства Хлои Абботт.       — То есть, сейчас сам Мерлин не докажет непричастность отца Пэнси к убийству? — подытожил его рассказ Блейз.       Драко лишь кивнул головой, обреченно вздохнув.       — Может, если я попробую поговорить с Ханной… — едва слышно протянула Пэнси, но Драко в свойственной ему манере не дал ей договорить, бесцеременно перебив.       — И что ты ей скажешь, Пэнс? «Дорогая Ханна, мы никогда не общались, да и вообще я тебя за человека никогда и не считала, но не обвиняйте моего отца в убийстве, пожалуйста»?! Гениальная идея.       Блейз лишь укоризненно взглянул на Драко, громко цокнув языком. Он сел возле Пэнси, крепко сжимая ее ладонь. Теплое прикосновение к руке заставило ее грустно улыбнуться: столь счастливый момент омрачало происходящие одна за другой трагедии.       — Не так, конечно, но можно попробовать объяснить хотя бы… — растерянно протянула она, прикрывая глаза. — Она ведь не знает моего отца, и на что он способен, а на что нет.       — Пэнс, ты ничего не объяснишь человеку, только что похоронившему мать. Абботт просто не станет тебя слушать, в этом нет никаких сомнений. Сейчас надо подумать о том, где бы найти адвоката твоему отцу. На Британию рассчитывать глупо. Я напишу письмо маме, расскажу, что случилось, если миссис Паркинсон этого еще не сделала, — положив руку на плечо Пэнси, Блейз слегка сжал его, и она расплылась в благодарной улыбке. — Ситуация, конечно, сложная, но не безвыходная, я уверен.       Весь оставшийся день они провели в библиотеке, изучая материалы по артефактологии, в надежде найти что-то, что поможет починить Исчезательный Шкаф, но мысленно Пэнси каждое мгновение возвращалась к новости, полученной утром. Она не понимала, за что браться, о чем беспокоиться и чего бояться. Страх за себя, за родителей, за друзей сковал все ее нутро, заставляя чувствовать себя ничтожной и беспомощной. Порой в моменты слабости ей хотелось просто исчезнуть, раствориться в воздухе, будто ее и не существовало никогда, и пусть все проблемы решаются без ее участия. Но позже Пэнси вспоминала, что являлась единственной наследницей рода Паркинсонов, на которую возлагали большие надежды, и она просто не имела права позволить себе даже на мгновение задуматься о том, чтобы опустить руки и сдаться.       Вечером того же дня, когда большие старинные часы в зале пробили девять, за Говардом Паркинсоном пришли мракоборцы. Двое крепких мужчин в длинных черных мантиях, всем своим видом показывавших, что на их пути лучше не вставать, вошли, воспользовавшись Отпирающим заклинанием, привлекая внимание всех, кто находился в доме. Пэнси, Драко и Блейз застыли на лестнице, затаив дыхание.       — Говард Паркинсон, Вы подозреваетесь в убийстве Хлои Абботт. Прошу сдать Вашу волшебную палочку и пройти с нами, — суровым тоном сказал мракоборец. — Миссис Паркинсон, завтра утром приедет отряд обыскать Ваш дом. Настоятельно рекомендую ничего не трогать, это только создаст Вам лишние проблемы.       Пэнси переводила растерянный взгляд с отца на мать в надежде, что она сейчас что-то сделает, что помешает мракоборцам забрать его. Однако Гиацинт молчала. Надо отдать должное, она держалась стойко, на лице и мускул не дрогнул, когда на Говарда надевали магические наручники, забирали волшебную палочку и вывели из дома, сильно сжимая крепкие предплечья. И лишь плотно сжатые губы и немигающий взгляд, направленный на входную дверь, выдавали ее эмоции, сдерживаемые ею, как показалось Пэнси, из последних сил.       Пэнси стояла сама не своя, цепляясь пальцами перила, и, если бы не Блейз, поддерживавший ее под локоть, нетвердо державшаяся на ногах, она бы уже давно покатилась вниз по лестнице. Она не сомневалась в его невиновности и отчаянно желала пустить в мракоборцев парочкой заклинаний, чтобы помочь отцу. Пэнси понимала, что сейчас доказать невиновность отца — задача сложная, почти невыполнимая из-за Метки на его руке. Отца Драко Поттер уже засадил за решетку, теперь очередь за ее отцом.       Сразу после того, как Говарда увели, Гиацинт заперлась в своей спальне, отказываясь с кем-либо разговаривать. Пэнси, желая узнать у матери о ее планах по спасению отца, попробовала было постучать и войти, но была остановлена тем самым эльфом-домовиком, встретившим их троих в первый день каникул несколько дней назад.        — Хозяйка не хочет никого видеть и просила ее не беспокоить, — пропищал эльф, виновато склонив голову.       Не удостоив его и взглядом, Пэнси вернулась в собственную спальню. Одному Мерлину было известно, что творилось в душе Гиацинт Паркинсон. Пэнси, отчаянно нуждавшаяся в том, чтобы мама убедила ее в невиновности Говарда, сказала, что все будет хорошо, и они обязательно ему помогут, чувствовала себя крохотной и беспомощной, а мир вокруг был злым и жестоким, раз за разом выбивая почву у нее из-под ног, заставляя балансировать на хлипкой поверхности, что вот-вот надломится.       Пэнси проплакала до позднего вечера, заперев дверь в комнату тремя заклинаниями, и даже, когда попыталась заснуть, сон не шел — она ни на секунду не переставала думать об отце. На город давно опустилась ночь, и яркая полная луна светила прямо в окно Пэнси, от чего надобность использовать Люмос отпала. Надев лежавший на кресле халат, хоть и шелковый, но с множеством согревающих заклинаний на нем, сохраняющих тепло не хуже Огневиски, она вышла из комнаты, тихо ступая по коридору, чтобы никого не разбудить. Ей было необходимо проветрить голову, а ночной декабрьский ледяной воздух способствовал этому лучше всего. Родное поместье сейчас казалось чужим, и ее не покидало ощущение, будто туча, нависшая над ними, способна забрать у нее и родного отца, и дом, и многое другое, чем она так дорожила. Портреты предков, являвшиеся главной гордостью Говарда Паркинсона, картины, статуи… Чем сейчас им поможет эта роскошь?       Выйдя во двор, Пэнси опустилась на холодные мраморные ступеньки, не ощущая при этом холода, то ли благодаря согревающим заклинаниям, то ли благодаря тоске, кроме которой она, казалось, вообще ничего не чувствовала. Она сидела, обняв колени руками и наблюдая за снегом, тихо падающим на землю. Почти сутки назад она радовалась долгожданной тишине, принесенную огромным поместьем с множеством залов и спален. Сейчас же она молила Мерлина, чтобы начался ливень, гроза, гром, молния — что угодно, лишь бы в поместье не было так тихо.       — Решила подхватить воспаление легких, Пэнс? Отличная идея, проблем и так много: одной больше, одной меньше… Какая разница, верно? — услышав голос Блейза, она, улыбнувшись вопреки бушевавшей в душе буре, закатила глаза.       — Чего тебе, Блейз?       — Да вот, не спалось, подошел к окну, а тут вижу городская сумасшедшая сидит на ступеньках, кажется отчаянно желая заболеть и добавить себе проблем. Решил спуститься и спросить, чего ей не сидится в доме, — оба рассмеялись.       Пэнси уже и забыла, когда они в последний раз друг над другом подшучивали. За последние месяцы все стали слишком серьезными, давно забыв и о шутках, и о развлечениях, хотя порой и пытались притвориться веселыми и беззаботными для друзей, не знавших о происходящем, сами находясь в постоянном напряжении и ожидании катастрофы. Иногда Пэнси думала о том, хватило бы ей смелости признать свои чувства раньше, а то и вовсе сказать о них Блейзу, если бы они жили в мирное время, и над ними не нависала угроза войны? Ответа на этот вопрос у нее не было.       — Я не ты, от легкого дуновения ветра не болею и школьные запасы Бодропер… цового зелья не опустошаю, — она запнулась на названии зелья, вспомнив запах Амортенции.       Сердце предательски забилось чаще, и она закуталась получше в шелковый халат, словно Блейз мог услышать стук колотившегося органа, сидя возле нее.       — Один — один, Пэнси. Знаешь, куда бить, — оба рассмеялись, шутливо стукнувшись плечами.       — Сам-то чего не спишь? — спросила Пэнси, тут же вспыхивая от смущения, когда Блейз, сняв с себя пальто, набросил его на ее плечи.       И снова тот запах… Этот головокружительный аромат Амортенции, хотя кабинет Зелий остался далеко в Шотландии, заставлявший ее сжимать зудевшие от желания поцеловать его и признаться в собственных чувствах губы. Делая вид, что ей стало холодно, хотя все было совсем наоборот, Пэнси получше закуталась в его пальто, покрывая себя запахом Блейза с ног до головы. Сейчас ей очень хотелось, чтобы это мгновение длилось вечность.       — Днем я написал матери, только что получил письмо с ответом. Она пишет, что приедет утром, — Пэнси благодарно улыбнулась, кивнув головой.       Лукреция Забини проходила через десятки судов ежегодно, но ни один не сумел доказать ее причастность к смерти ни одного из мужей. Ее адвокаты отличались верхом профессионализма, стоило признать. Пэнси была рада тому, что приедет Лукреция, ведь она любила ее с самого детства, часто мечтая быть похожей на красивую итальянку. Входя в помещение, она озаряла его своей красотой, заряжая хорошим настроением и весельем. То, что им с мамой было сейчас просто необходимо. Хоть немного надежды.       Минут пятнадцать оба сидели в тишине, и никто не решался ее нарушить. Присутствие Блейза и скорый приезд Лукреции Забини даровали толику надежду, заставляя ужасное чувство безысходности уйти на второй план. Оба молчали, но это была та самая успокаивающая и убаюкивающая тишина, которую так любила Пэнси. Уткнувшись носом в лацканы его пальто, она вдохнула запах своей Амортенции полной грудью и расплылась в счастливой улыбке.       Она влюбилась в Блейза… Если бы кто-то сказал ей об этом пару лет назад, Пэнси бы рассмеялась в лицо этому человеку. Он ведь всегда поддерживал ее, даже в попытках отвадить Асторию от Драко, и она с благодарностью принимала его помощь. Кто бы мог подумать?       — Знаешь, Пэнс, — нарушил тишину Блейз, заставляя ее поднять голову и удивленно на него уставиться. — Я отвратительный друг.       — Что за глупости, Блейз? — возмущенно фыркнула Пэнси. — Ты замечательный друг, таких еще поискать нужно.       — Да нет, Пэнс, — он тяжело вздохнул, проводя ладонями по лицу. — Я и правда плохой друг, потому что, если встанет выбор, кого спасать, тебя или Драко… Я выберу тебя, Пэнси. Даже не задумавшись ни на секунду.       Смысл сказанных Блейзом слов не сразу дошел до Пэнси, но, когда она наконец осознала услышанное, ее губы дрогнули, расплываясь во влюбленной улыбке. Неужели? Ее чувства взаимны, Блейз тоже был влюблен в нее… Неужели правда?       — Тогда я тоже отвратительный друг для Драко, — уверенно ответила Пэнси. — Потому что я тоже выберу тебя.       Едва Пэнси произнесла это, Блейз вздохнул, точно сомневался в ее ответе, и накрыл ее ладонь своей, слегка сжав. Оба знали — сейчас не до этого. Они не могли признаться друг другу, что чувствуют гораздо больше, чем то, что они отвратительные друзья для Драко. Магический мир стоял на пороге войны и, когда взорвется эта бомба, никто не знал. Может завтра, а может через месяц и даже через год — в тот же день, когда умрет Дамблдор. Сейчас не время для отношений, романтических свиданий в кафе мадам Паддифут и кафе-мороженом Флорианы Фортескью. Но любовь не спрашивает разрешения, она просто поселяется в сердце, оставаясь там навсегда.