Расправляй же крылья, Валькирия

      Двигаясь на юг по не протоптанным дорогам, сквозь поля и реки и на чужих телегах за пару монет, они добираются до города. Пестрящий жизнью, множеством голосов и множеством незнакомых лиц. В потоке людей запросто потеряться, поэтому они втроём держатся за руки и идут друг за дружкой, змеей обходя толпу.       Пахнет морозом, работящими людьми и сыростью снега. Хоть в это время года на родине Гитты сугробы достигают высоты почти сравнимой с ростом девочки, здесь погода больше напоминает весеннюю, тут и там выступают проталины под тёплым солнцем.       Погода стоит приятная, свежая и солнечная, совсем не холодно, лёгкий ветерок колышет стоячие волосы, струящиеся по шее Гитты, от чего той неприятно щекотно.       Гитта выспрашивает у прохожих про дом госпожи Фучи, и лица тех странно кривятся, будто та спрашивает что-то немыслимое и странное. «Все знают госпожу Фучи, так что же им не нравится?»       А Марипоса в этот момент вглядывается в каждую женщину, те роскошные, в дорогом кимоно на рукавах-крыльях цветы и журавли, лотосы и облака. Она заглядывает каждой в лицо, изучает аккуратные черты, смотрит в глаза, ища во всех этих девушках Момо. Это глупо, она понимает, но не может остановиться их разглядывать.       Поедая на ходу рисовые лепешки, Гитта тихо бормочет гадости, выпуская в воздух клубы пара:       — Ноги уже болят, а мы все не на месте, — запихивает в рот последний кусочек и жадно причмокивает. — Не думала, что ожидание встречи будет таким томительным.       — Мы год в пути, оставшаяся нам дорога — лишь капля из океана, — отвечает капитан, качая головой.       Дорога их приводит в деревню неподалёку, скрытую от людских глаза, средь рисовых полей и не высоких гор, что похожи на спящих гигантов поросших травой и деревьями.       — Вон! Он там! На холме, я уверена! — Восторженно говорит Гитта, указывая на небольшой домик с соломенной крышей вдали от остальных таких же, будто госпожа Фучи стремится отгородиться от остальных.       Гитта бежит впереди всех по каменной тропинке, пересекает ручей, топает по лужам и наконец карабкается по холму. Марипоса с капитаном едва поспевают за ней и, когда они забираются, Гитта уже во всю стучит в двери.       Бамбуковые створки разъезжаются в стороны ей неохотно и не сразу.       Из-за дверей высовывается старое лицо, после сгорбленное тельце и наконец к ним выходит старушка. Она осматривает троих внимательно и с интересом, а после говорит:       — За лекарствами приходите в пятницу, сегодня у меня полно дел, — старушка поворачивается к ним спиной и неторопливо шмыгает обратно.       — Вы ведь... Госпожа Фучи? — Запыхавшись, спрашивает Гитта, ей едва хватает дыхания, чтобы произнести слова.       — Фучи? — Переспрашивает бабуля.       — Да, именно, — Гитта улыбается ей. — Послушайте, мы к вам добирались год с другого конца света, ведь нам дали надежду, что вы поможете вылечить наши тёмные кристаллы, — Гитта выворачивает свою душу этой бабуле, и та пораженно на неё смотрит. — Мы готовы заплатить вам любые деньги, только прошу.... Помогите нам! — Гитта падает на колени от бессилия.       Гитта тяжело дышит, пытается выровнять дыхание, но от этого только сильнее задыхается. Это похоже на приступ гипервентиляции, будто её лёгкие выворачивает наизнанку.       Марипоса приближается к Гитте, но не успевает и наклониться к ней, как бабушка садится рядом с Гиттой и кладёт ладони на её спину. Дыхание Гитты выравнивается, и Марипоса слышит тихое сопение. Гитта уснула так внезапно, что очень странно. Глаза Марипосы округляются, бабушка выпрямляется и говорит:       — Она переволновалась. Отоспится и все пройдёт, возьмите её и остановитесь в деревне, скажите, что вы от бабушки Чи — вам не откажут, — и вновь бабуля собирается уйти.       — Вы не госпожа Фучи? — Робко спрашивает Марипоса дрожащим голосом.       — Нет, я не Фучи, — вздыхает бабуля, — Фучи умерла пять лет назад.       — Как это умерла? — Марипоса едва держится, чтобы не заплакать. У неё проскакивает нервный смешок, едва трясётся. — Мы проделали весь этот путь зря?..       — Да, зря... Мне очень жаль, дорогие мои, но так иногда случается, что вещи, к которым мы тянем руки и вот уже едва касаемся кончиками пальцев, срываются оттуда сверху и разбиваются вдребезги, — она поворачивается к ней и сожалеюще глядит. — Мне жаль, милые, что ваша судьба сложилась так, но я не могу с этим ничего поделать. Фучи была моей наставницей ещё сто лет тому назад, а после я стала её незаменимый помощницей. Весь восток оплакивал её. Это была весомая потеря для всех нас...       Бабушка медленно движется к спуску холма, но её что-то останавливает, то ли всхлипы Марипосы, шёпот капитана на ухо Посе, то ли внутреннее беспокойство. Солнце заходит за горизонт, наступают сумерки. Бабуле пора бы уже вернуться.       — Бабушка, спасибо, что рассказали, — говорит Марипоса, утирая слезы и смотрит ей в спину. — Мы тоже потеряли многих. Добираясь сюда, умерло трое, и ещё трое ждут нас с добрыми вестями, надеясь, что мы принесем с собой чудодейственный рецепт, которых их вылечит, — Марипоса разворачивается и помогает капитану поднять Гитту на руки.       Бабушка смотрит, как они собираются спуститься с холма, и, глубоко вздохнув, окликает их:       — Говорила я себе — больше ни в жизни... И вот опять! — Она жмурится от боли, возникающий из-за скачущих мыслей. — Пойдёмте со мной.       Гитта на руках капитана перевешивает его, когда они спускаются с холма. По ту сторону Марипоса ведёт капитана, схватившись за его плащ, а бабушка лишь тихо жалуется:       — Моё доброе сердце меня когда-нибудь погубит, я не должна была, не должна. Фучи мне с самого начала говорила, что я слишком мягкая для этого мира.       Марипоса, утирая слезы, улыбается на её тихий бубнеж, и тут бабуля начинает свой рассказ:       — Я живу на болотах, этот дом на холме — лишь моя маленькая мастерская. Я травница этого города, давно ей стала, может лет пятьдесят назад. Не знаю. Мы с Фучи жили на болотах вместе, выращивали там травы, практиковались в магии, я смогла её обогнать, когда мне дали увидеться с нашими создателями.       — Вы тоже о них знаете? — Удивлённо спрашивает Марипоса, перешагивая камни.       — Я много чего знаю, — она оборачивается к ней, прикладываю палец к губам. — Создатели помогли мне раскрыть глаза, дали ответы на все вопросы, породив ещё больше непоняток в моей голове. Я стала не только травницей, но и целительницей. Ох, видели бы вы лицо Фучи! — Она смеётся гортанным смехом. — Её же ученица учила её лечить накладыванием рук! Это до боли смешно! Ох, как она злилась на меня и на себя, когда у неё ничего не выходило.       Внезапно Чи оборачивается к ним, и они, встав посреди безлюдной тропы, где свидетелями были лишь заходящее солнце и макушки деревьев, прищурившись сказала:       — Вы с «Валькирии», так ведь? — Она снимает капюшон с Марипосы, вглядываясь в её лицо. — У тебя глубокие девичьи глаза, не потеряй их в погоне за совершенством.       — Вы нас не сдадите армии? — Пугливо спрашивает Марипоса, натягивая капюшон обратно.       — Мне это незачем. Я понимаю ваши мотивы, а эти грязные деньги от королевы, монеты в засохшей крови её проданных, мне ни к чему, — она вздыхает. — В королевстве воздуха вы можете быть в безопасности, — она подставляет лицо ветру. — Я многих лечила, но черноту "кристалла" я вылечить никогда не могла. Это что-то, что неподвластно окружающим, оно может поддаться лишь владельцу.       — Я не понимаю, — Марипоса трёт уставшие глаза.       — Тебе и не надо пока понимать, мы придем, и я все объясню подробнее, — вздыхает, — но все зависит лишь от вас самих. Я не смогу сотворить чудо, как бы это смешно не звучало.       Когда ночь опускается на город, она приводит их к своему дому, тот располагается на степной местности усеянной множеством небольших болотец, те были не больше лужи в ширину, но насколько они глубоки Марипоса проверять не собирается.       От остальной цивилизации её дом отделяет река, через которую Чи, подобно богине, проходит на носочках по глади воды и, оставляя после себя лишь дребезжащие волны, приглашает Посу и капитана с Гиттой на руках пройти за ней. Марипоса, держа Вальгарда за руку, тоже ступает на воду, и та, на её удивление, не затягивает её в свою пучину. Ощущения странные, будто она топает по чему-то мягкому и воздушному, как меренга ещё не ставшая безе.       Домик средь кувшинок и болотистого вязкого запаха. Её убежище укрыто от остального мира куполом — незримым и не подвластным никакой логике этого мира. Когда вокруг ветер — внутри тишь, а когда в округе день — под куполом вечная ночь, сотни звёзд раскиданных по верхушке купола. Чи отворяет дверцу небольшой деревянной избушки. Дверь скрипит, и бабушка, шагая по скрипучим половицам и красному замшевому коврику, командует:       — Девочку положите на мою кровать, — снимает платок с себя, — вы, наверно, голодны. Я что нибудь приготовлю.       Марипоса не получает ответа, что это за место, но ответ она придумывает себе сама, как-то догадывается, складывая известные ей факты как в мозаике. Капитан нащупывает кровать и укладывает Гитту, та рвано сопит и ворочается, будто ей снится кошмар. Чи подбегает к ней с тазиком тёплой воды и обмывает вспотевший лоб Гитты.       — Кажется, это непростое переутомление, — она едва улыбается, — происходит чудо, надо лишь дать этому чуду время, чтобы оно смогло расцвести.       Чи вырисовывает некий узор, который оставляет светящийся след на лбу Гитты, и она снова спокойно спит, расслабляет кулачки и опускает плечи.       Едва проходит час, как уже Чи суетится на кухне, не позволяет ей помогать. Чи любит все делать сама, ей доставляют удовольствие гудящие руки и ноющие подушечки пальцев. Она любит усталость в ногах и пот на лбу. Поэтому все это время Марипоса смирно наблюдает за скрюченной старушкой, что мечется из угла в угол кухни.       И когда все собираются за столом, Марипоса, жадно жуя хлеб, спрашивает:       — Это место, — она проглатывает большой кусок хлеба, — его ведь нет на самом деле?       — Верно, — Чи улыбается ей, поддевая ложкой густой суп. — Это мой пузырь, где могу быть только я и мои гости. Порой я слишком устаю от людей, их присутствия, бесконечного галдежа, их запаха и взглядов, — вздыхает. — Это очень утомляет, поэтому пришлось создать свое небольшое логово.       Слово "небольшой" в этом контексте звучит максимально нелепо, ведь самое большое  болото, то которое позади дома, раскинулось на метров так десять или двадцать в ширину и длину. Кустарники, огораживающие территорию, насчитывает сотню, а на заднем дворике самодельный гамак, такой же, как у них на корабле, но более новый, из более приятной ткани, а внизу не дерево, лишь мягкая трава, не такая сухая, как везде, а по весеннему зелёная и пахучая.       — Ты далеко пойдёшь, маленькая Чоу, я это вижу, — говорит Чи, улыбаясь ей. Марипоса не спрашивает ничего, она уже привыкла к нелепым прозвищами и коверканьям своего имени, её волнует лишь одно — правда ли её слова. Чувствует ли бабуля в ней потенциал с высоты своих умений.       У Марипосы нагревается внутри сердце и сильно-сильно бьётся, бабуля улыбается ей в ответ.       Дом расцветает светом свечей, кувшинки в болоте танцуют под их разговоры.