Канпэ

На базу собирается приехать Бан Чан. «Базой» они называли небольшой заброшенный детский лагерь недалеко от города, где располагалось несколько отрядов частной армии, которая работала на Стрей Кидс. Отец знал о ней, но к нему она отношения не имела и, первое время, он был против содержания собственной частной армии. Сынмин помог организовать все по документам, и все солдаты и работники базы работали абсолютно официально охранниками в строительной фирме Бан Чана. Заброшенный детский лагерь тоже перевели в собственность фирмы. Кто-то из солдат был набран лично Чаном, кто-то — был старым армейским другом Чонина. Всего солдат едва насчитывалось три десятка, однако, они были превосходно подготовлены. Они были разделены на три отряда и к каждому был приставлен свой командир. Командиры, в свою очередь, отчитывались перед управляющим и перед Чонином. Более мелкие банды и группировки были вынуждены дважды подумать, хотят ли они бросить вызов канпэ, учитывая их профессиональные военные силы. Ян Чонин приехал на базу еще вчера, заставив заведующего складом пересчитать весь инвентарь, оружие и еду, чтобы все идеально сошлось с документами. При попытке возразить, что лидер такое никогда не проверяет, он только смерил заведующего ледяным взглядом, не терпящим возражений. Аен, Йена, малыш хлебушек — ему было все равно, как его называли, лишь бы работа делалась как следует. Малышом хлебушком или по имени его называла только Семья, а среди солдат он больше предпочитал свое прозвище: Аен. Когда командир одного из отрядов впервые услышал, как лидер канпэ называет их серьезного строгого и немного странного Аена «малышом хлебушком», он даже не решился посплетничать об этом с другими. Ему послышалось, такого просто не может быть. Макне зашел в небольшую столовую и лично проверил чистоту полов, столов и даже провел рукой по всем подоконникам. Уточнил, успеют ли они приготовить еду и не нужно ли закупить больше продуктов. Получив утвердительный ответ на оба вопроса, он распорядился прислать интенданта для заказа продовольствия. Он выгнал всех солдат из комнат. Те спали на одноярусных кроватях в комнатах по четыре человека. — Носки, полотенца — убрать. Стулья — задвинуть, — чеканил он, переходя из комнаты в комнату. — Плакат с голой бабой на стене… ладно, оставьте. — Книги — расставить, ботинки — в ряд, — выходя из второй комнаты, он внимательно осмотрел одного из солдат и добавил, — пуговицу — пришить! В таком духе проходил уже второй час. Все устали, но спорить с Чонином никто не решался. Его не только уважали за профессионализм, но и просто боялись. Однако платили канпэ хорошо, и потерпеть самодурство в виде излишней чистоты и четкому следованию правил никому странным не казалось. Кому-то со стороны могло показаться, что он слишком строг. Но Аен знал, что дисциплина начинается с пришитой пуговицы, составленной в ряд обуви и хорошо заправленной кровати. А дисциплина в его частной армии, которая прикрывала Стрей Кидс, должна быть идеальной. — Саджаним, Бан Чан выехал, минут через 40 будет здесь, — к Чонину подошел Мин Убин — его правая рука и человек, который оставался за старшего, когда Аена не было на базе. Мин Убин был 35-летним стройным мужчиной с хорошим послужным списком в армии. Его яркая карьера прервалась, когда он, будучи офицером, на обычных учениях получил травму от вполне себе обычной боевой гранаты. По халатности организаторов, и по несчастному стечению обстоятельств, все осколочные раны принял на себя Убин. Его собрали по частям в самой современной больнице Сеула и выплатили большую компенсацию, на которую Убин купил себе квартиру и автомобиль. Работу государство не пыталось предлагать: для работы офисной он был непрезентабелен. Все лицо было усыпано шрамами, они искажали лицо в беспорядочное месиво, когда Убин улыбался. В добавок, от сильного стресса он полностью поседел и выглядел старше своих лет. Продолжать карьеру в армии он не мог по состоянию здоровья и на все изыскания ответом были извинения и напоминания о том, что ему уже была выплачена компенсация. Его жена была воспитательницей в детском доме. Она решила обратиться за помощью к бывшим воспитанникам и сразу вспомнила Бан Чана: почему-то он многих брал на работу и считался неплохим бизнесменом. Так Мин Убин попал под крыло Чонина. Мин Убина за глаза (а иногда и в глаза — он не обижался), называли «нянечкой» за его теплую привязанность ко всем солдатам. Он всегда следил, чтобы на базе было не только необходимое, но и немножко больше — для души. Из старого учебного зала с подачи Убина они смастерили кинотеатр. Были восстановлены заброшенные бани, а на плацу переложили асфальт. В спортзале заменили инвентарь тоже с подачи нянечки: первый новый тренажер он купил сам, скопив на него с нескольких зарплат. Также Убин работал громоотводом: по каким-то непонятным причинам, он умел усмирить гнев чересчур жестокого порой Чонина, убеждая его непоколебимой логикой, с которой начальник каждый раз соглашался. — Отлично, — кивнул Аен. — Плац помыли? Убин кивнул. — Окна? Я не проверил во внутреннем дворе, но если… — Окна вымыты, саджаним, можете не волноваться, — поспешно ответил управляющий базой. Пока Чонин перебирал в голове, что еще можно улучшить на базе, он успел дополнить, — я прошелся по списку, который мы с вами составляли в прошлый раз. Замечаний нет, комнаты вы проверили лично, а пуговицу Чанёль уже пришил. — Не успел начальник открыть рот, он добавил с улыбкой. — Ровно и хорошо пришил, он вообще у нас всему отряду пуговицы пришивает. — Может, ему в швеи пойти тогда, а не в солдаты? — Чонин вдруг рассмеялся. Он расслабил плечи и потер глаза. — Чтобы я без тебя делал… Напряжение вокруг спало. *** Вокруг детского дома росли персиковые деревья. Семилетний Чан, по прозвищу «кенгуру» за его невероятную прыгучесть, легко забирался на забор, удобно усаживался и, срывая спелые персики, кидал их детям вниз. Детей было немного: человек пять. Чан недавно приехал в детский дом, ему ещё не совсем доверяли, не говоря уже о том что быть должным за персики, которые он срывал. Дети из детского дома привыкли к чистой новой одежде, к изобильной еде, к волонтерам, которые приезжали их развлекать. Не привыкли они только к доброте. Относясь потребительски ко всем благам, которые приходили к ним снаружи, внутри детского дома, между собой, быть должным кому-то было лишней ответственностью. Они образовывали стаи, примыкая к самому сильному. Это не было похоже на уличные банды или реальное противостояние друг другу. Да и «сильным» для них далеко не всегда был самый физически развитый. Возможно, это был поиск того самого недостающего тепла, аналог семьи внутри хаотично собравшихся чужих друг другу людей. Быть должным кому-то было опасно. Если ты объединился с кем-то, но остался должным кому-то вне группы, тебе уже было сложно доверять. Потому что неизвестно, что от тебя в итоге мог потребовать твой кредитор. Конечно, чувство долга у младших детей было размыто. Его культивировали старшие: они внушали, что, если нарушать свой долг, за это полагается кара. Тебя могли избить, у тебя могли систематически отбирать еду и, самое худшее, тебя могли изгнать из всех групп. Сделать из тебя изгоя. А изгоев никто не защищал, никто с ним не общался никто не считал нужным быть к ним хоть чуточку добрым. Хотя, понятие доброты в этом заведении тоже было своеобразное. С высоты забора Чан заметил маленького щуплого мальчика. На вид ему было года три-четыре, не больше. Он сидел на крыльце детского дома и наблюдал, как Чан раздает персики. Он не подходил, и Чан понимал, что это точно не из-за того, что тот боялся быть должным. Он был еще мал для этого. Дети лет до пяти, редко всерьез прибивались к каким-то группам. Никто с них не спрашивал за долг, никто не уточнял, к какому старшему они себя относили. Им разрешали делать что угодно, потому что взять с них пока было нечего. Чан слез с забора, подошёл к младшему и протянул ему самый большой персик. — Возьми, — сказал он, улыбнувшись, — они очень сладкие. Узкие, не по годам колючие черные глаза уставились на Чана. Лицо мальчика вдруг озарилось яркой широкой улыбкой. Глаза вовсе превратились в щелочки. На щеках появились милые ямочки, совсем как у самого Чана. — Ого, ты такой милый! — Рассмеялся Чан, — Улыбайся почаще, тебе идет. Мальчик кивнул, продолжая растягивать губы. Еще несколько секунд он рассматривал Чана и после — откусил персик. — Ты не обманул, — удивленно сказал он. — Правда сладкий. — Я не люблю лгать, — пожал плечами старший. *** — Ты зря это сделал, — сказал Сону, рослый коренастый не по годам мальчик, старше Чана на год. — Это же Ян Чонин, его тут все сторонятся. Его даже воспитатели побаиваются. Хотя и называют его так миленько "крошка хлебушек", фу! — Говорящий поморщился и сплюнул в раковину. Они стояли в туалете и мыли руки, когда завязался этот разговор. —Сделал что? — Не понял Чан. Сону проигнорировал вопрос, продолжая: — Чонин ни с кем тут не общается. Я думал, он и говорить-то толком не умеет. Чуть что не по его — кричит и кусается, дерется. Он настоящий псих. А теперь от тебя не отлипает. Ты теперь — его мама-утка! — Он рассмеялся. — Заткнись. — Голос маленького Чана приобрел железные нотки, — Чонин совсем не такой. — Что? Как ты разговариваешь, мелюзга? — разозлился Сону. — Я старше тебя, имей уважение! Чан подошел вплотную к собеседнику. Он был ниже его на целую голову и уже в плечах, но страха в его глазах не было. По спине пробежали мурашки адреналина, желваки заходили на скулах. Сону невольно попятился к стене, испугавшись. — Не имею привычки уважать мусор. — медленно произнес Чан, наступая. — Чонин — мой друг. Никогда не оскорбляй моих друзей. — Ты угрожаешь мне? — взвизгнул Сону. — Угрожаю. — Сдохнуть захотел? Ублюдо… — Сону не успел договорить, как Чан быстро выкинул согнутую руку в кулаке, ударив соперника в челюсть снизу. Голова Сону глухо ударилась о стену, и он сполз на пол, застонав. Младший переступил через него, бросив, уходя: — Скажешь, что упал. Для твоего же блага. Чонин сидел в закрытой кабинке туалета, подглядывая за происходящим через большую щель там, где располагалась защелка. Он грыз ногти на правой руке. Лицо расплывалось в восхищенной улыбке. *** — Йенни! — Чан широко развел руки, и парни обнялись. — Ну, как у тебя тут? — Спросил он, хлопая младшего по плечу. Чонин сверкал, как новогодняя гирлянда. Он любил, когда Чан приезжал к нему на базу. Тут ему не нужно было его ни с кем делить, и они могли провести время вместе, как раньше. Аен не испытывал особых чувств к членам канпэ, но каждый из них ему нравится по-своему. Сынмин помогал ему в работе и мог спокойно выслушать даже самые странные вещи, которые Чонин не мог доверить Чану. Феликс всегда смешил его, присылая смешные видео. Хан поставлял первоклассное оружие и помогал закупать прочий военный инвентарь. На Хенджина было приятно смотреть, а в его клубе Аен хорошо проводил время с красивыми девушками. Чанбин заботился о нем, тренировался с ним в зале и показывал, как проверять отчеты, чтобы быстро заметить ошибки. Чан сказал, что с ними нужно дружить. Чан запретил причинять им боль. Чан сказал, что они теперь семья. И Чонин принял это. Но их всех Чонин разом бы променял на одного Чана, который приедет к нему на базу. — Хён! — Радостно воскликнул Аен. — Пойдем, я тебе все покажу, ты давно тут не был! — Я же приезжал две недели назад, — почесал затылок Чан. — На самом деле, я бы хотел просто пострелять… — он заметил сзади Мин Убина, который быстро качал головой, обводя базу руками. — Но, давай, сначала мне все тут покажешь, — согласился он и Убин за спиной у Аена показал большой палец вверх. Он также указал на окна. — Вау, вы даже… окна помыли? — Ты заметил? — засиял Чонин. — Мы и плац помыли. С шампунем. Обходя с Чонином базу, Чан неподдельно восхищался порядком, в котором она пребывала. Он едва ли свой кабинет держал в пристойном виде, а тут — целая база с солдатами. Аен гордо водил его, рассказывая, какая работа была проделана. Лидер канпэ едва ли мог представить, что пережили солдаты и работники перед его приездом. Он несколько раз похвалил Чонина со всей страстью, на которую был способен, и парни пошли на стрельбище. Через пару часов Чан вынужден был признать, что Хан доставал им действительно потрясающее оружие. Хвалить его при Аене он не решился, но тот сделал это сам. Старшему оставалось лишь кивать. Большинство пуль Чана попадали в восьмерку и девятку на мишени. Чтобы попасть в десятку, ему приходилось сильно постараться: замереть, задержать дыхание и следить за тем, чтобы глаза не подвели. Чонин же легко попадал в десятку и на его мишени вместо множества дырок красовались только пять: пули пролетали через уже прострелянное место. Один лишь раз пуля Чонина пришлась на восьмерку: тогда он стоял, смотря на лидера, громко смеялся и выстрелил, не целясь. Когда они переместились в столовую, лидер присвистнул: стол был накрыт так, будто к Чонину приехал не один Чан, а вся Семья. — Мы кого-то еще ждем? — Уточнил Чан. Младший покачал головой: — Я не был уверен, что именно ты захочешь, поэтому попросил приготовить все. — Пожалей поваров, — поморщился лидер. — Парни с радостью доедят, — пожал плечами Чонин и принялся накладывать хёну закуски. Отогнав от себя картинку, что за ним будут доедать солдаты, Чан принялся за еду. — Как думаешь, нам хватит военных сил, если начнется нормальная такая война банд? — Спросил он у Чонина, когда они набили желудки. — Мы не доводим до «нормальной такой войны», — отрезал младший. — А если инициатором будем не мы? Аен медленно повернул голову: — Ты думаешь, кто-то хочет занять наше место? — Наркотики в казино… мягко говоря, настораживают, — пожал плечами Чан. Чонин немного подумал и отвечая, принялся почесывать подбородок: — Я не думаю, что может начаться «нормальная такая война». Во-первых, мы живем в 21 веке и с полицией все еще приходится считаться. Во-вторых, мы не такая уж и крупная организация. Да, мы держим бордели, казино и большую часть СМИ, но мы только недавно начали работать с депутатами и только недавно официально открыли строительную фирму. Устранять нас не так интересно, как крупных ребят, по типу тех, что из Пусана. Чан покивал. По сути, он был согласен с младшим, но что-то внутри подсказывало, что спокойно в ближайшее время не будет. — Может начаться обычная война, — вдруг заключил Аен. — Средней кровавости. А может, благодаря Сынмину все снова обойдется дипломатическими разговорами. А благодаря мне — парой хороших метких пуль в лидеров тех, кто захочет против нас залупиться, — он так широко улыбнулся, что глаза превратились в полосочки. — Что за выражения, — Чан поморщился. — Я могу что-то для тебя сделать? — Повернулся к старшему Чонин. Лидер похлопал младшего по спине: — Ты уже сделал так много… ты очень вырос. Во всех смыслах. Я рад, что могу на тебя положиться. — Всегда мог, — Чонин равнодушно пожал плечами, пряча довольную улыбку в бокале с виноградным соком. *** На город опустился вечер, и мальчики стояли на заднем дворе детского дома. — Хён, научи меня драться! — Попросил семилетний Чонин. — Зачем тебе? — Прищурился Чан. — Тебя кто-то обижает? Кто? — Нет, — покачал головой младший, — я просто хочу уметь за себя постоять. Как ты. Ты же ходишь на секцию бокса, и там, снаружи… — мальчик запнулся. Он слабо понимал, что это — жизнь за пределами детского дома. — Снаружи, раньше. Ты тоже занимался. Я знаю, что ты умеешь. Чан улыбнулся: — Бокс — это хорошо, хочешь, я узнаю, можно ли тебе тоже ходить со мной на секцию? Чонин покачал головой, опустив голову и понизил голос: — Я не хочу заниматься боксом. Я хочу уметь драться. — Тебя, все-таки, кто-то обижает? — Снова насторожился Чан. Вопрос остался без ответа и Чан присел на скамейку у забора, мысленно смиряясь, что иногда людям нужно позволить решить свои проблемы самостоятельно. — Слушай, — начал он и лицо Чонина сразу озарила довольная улыбка, — лучшая драка это та, которая не началась. Драться тоже надо не со всеми. Нужно уметь оценить соперника. Младший жадно подался вперед, словно хотел вдохнуть слова Чана. — Оценить соперника? — Спросил он. Старший выдохнул, собираясь с мыслями. Он поднялся, оторвал от дерева палку, вновь уселся на скамейку и принялся чертить на земле схематичных человечков. — Если упростить, то есть два типа соперников: ветер и земля. Ветер это те, кто кажутся маленькими, может, даже худенькими. Таких часто можно недооценить. «Ударю разок и все», подумаешь ты. Но у них есть большое преимущество, — Чан поднял палец вверх, — они быстрые и юркие. Чтобы их ударить, нужно подвигаться, а это сильно изматывает и, в конце концов, на приличный удар сил уже не остается. Еще таких сложно схватить — они легко выворачиваются от захватов, поэтому и называются ветром. Вжух! — Старший помахал рукой на манер птичьих крыльев. — Понимаешь? Чонин кивнул. — А есть земля. Это более плотные с виду соперники, коренастые, у них больше массы. О них ты можешь подумать, что они неповоротливые, но никогда нельзя недооценивать противника. Если земля тебя зафиксирует, вырваться будет сложно. А если ударит в слабое место, скорее всего, он тебя тут же вырубит — мощи у земли много. Чан посмотрел на младшего, чье лицо выражало крайнюю степень заинтересованности и смутился, проведя рукой по волосам. — Я еще сам не так много знаю, ты бы лучше к нам в секцию пришел, у нас хороший сонсеним… — Я хочу учиться у тебя, — упрямо помотал головой Чонин. — На самом деле, не все крупные парни неповоротливые и не все мелкие — быстрые. Это просто общая информация… — Ты — земля? Чан рассмеялся: — А вот это самое интересное. Земля твой противник или ветер — зависит от тебя, — младший нахмурился, — для меня ты — ветер, ты меньше меня и уж точно более быстрый. А, например, Сону для меня земля, а я для него ветер. Потому что он крупнее меня. При упоминании Сону, Чонин изобразил брезгливую гримасу. На лицо Чана отразилось понимание. — Ты не будешь драться с Сону, Чонин, — строго сказал он. — Что он тебе сделал? Я с ним поговорю. — Ничего он мне не сделал, он меня просто бесит, — пожал плечами младший. — Нельзя бить людей только потому, что они тебя бесят, это плохо, — Чан развернулся к Чонину и положил руки ему на плечи. — Почему? На лице младшего отражалось искреннее непонимание и Чана кольнуло где-то в груди осознание, что, возможно, Сону был прав. Не тогда, когда говорил, что Чан зря приручил мальчика, а тогда, когда говорил, что он… не такой, как все. Слово «псих» ему не нравилось. Старший потер переносицу и медленно начал перечислять: — Потому что он пожалуется на тебя и тебя накажут. Потому что он может тебя покалечить. Потому что ты можешь его покалечить и… — взглянув на Чонина, он понял, что аргумент «тебе будет стыдно», «тебе будет совестно» не сработает. Чонин не знал, что это. — И тебя точно тогда накажут! Посидев минуту в тишине, Чан добавил: — Я не хочу, чтобы ты дрался с Сону. Вот почему. На лице Чонина промелькнула вспышка озарения. Он широко улыбнулся другу и кивнул: — Хорошо, хён! Драться с ним я не буду. *** Через пару дней, сидя на персиковом дереве, Чонин стрелял из самодельной рогатки камнями в мир по ту сторону забора. Даже из такого нехитрого орудия он умудрялся четко попадать в цель. Он прицельно разбил несколько боковых зеркал у машин, припаркованных как можно дальше от детского дома. Попал в стеклянную банку с молоком, которую несла старушка из магазина, и долго смеялся, глядя на то, как она ругалась, озираясь по сторонам. Он даже смог насмерть подстрелить летящего воробья. Последним он особенно гордился, внимательно рассматривая, как в птице постепенно гаснет жизнь. Драться с Сону он не будет. *** — Сону сегодня кто-то выбил глаз камнем, — подошедший Чан держал руки в карманах и говорил через практически сжатые челюсти. Чонин довольно кивнул. Он сидел на крыльце и жевал яблоко. — Я знаю, что это ты. Младший рассмеялся: — Я не дрался с ним, — весело ответил он. — Он останется без глаза, — с укором надавил Чан, ставя согнутую в колене ногу по правую сторону от младшего, придвинувшись к нему вплотную, — на всю жизнь. — Здорово, правда? Чан зло зарычал и схватил младшего за предплечье. Он резко поднял его на ноги и потащил его за угол дома, и прижав локтем к стене, зашипел: — Зачем ты это сделал? — Он меня… бесит, — прохрипел Чонин. Чан ослабил руку. — Хён, почему ты злишься? Я же хорошо попал, метко. И я не дрался! Старший схватил себя за волосы и сильно потянул их в разные стороны. Он развернулся и убежал от Чонина через весь двор, залез на забор и, скрывшись за ветками деревьев, заплакал, спрятав лицо в ладонях. Его захватила смесь ужаса и чувства вины. *** На следующий день Чонин по обыкновению догнал Чана, чтобы пойти с ним вместе в столовую на завтрак. Они шли рядом, но старший не улыбался, не шутил, как обычно и не рассказывал о дурацких снах, которые ему снились. Чонину не нравилось, когда что-то идет не так, как он привык. — Все хорошо, хён? — Спросил младший, с улыбкой заглядывая в лицо другу. — Ты хочешь продолжать со мной дружить? — Спросил Чан ровно, смотря перед собой. — Я хочу дружить с тобой всю жизнь, — горячо ответил Чонин. Он взял старшего за руку и приложил ее к своей груди. — Ты будешь меня слушаться? — Нахмурился Чан. Под рукой он чувствовал, как колотиться сердце младшего и его собственное сердце сжалось. — Да! Ты же мой хён, — Чонин уверенно закивал. — Я сделаю все, что ты скажешь! — Все, — задумчиво эхом прошелестел Чан. — Прям все? Они уже дошли до столовой и принялись раскладывать еду на подносы. — Все, что угодно, — накладывая себе рис, заверил младший. — Все, что угодно, — снова тупо повторил Чан. Когда они сели за столы, Чан выдохнув, произнес: — Даже вилкой себя больно тыкнешь? В руку например? Если я попрошу? — Спросил он. Вилки были такие тупые, что чтобы ими навредить, нужно было сильно постараться, но откуда такая сила у семилетнего парня? Чан был уверен, что тот легонько ткнет прибором в ладонь и на этом разговор закончится. — Насколько больно? — Спросил Чонин поднимаясь. Он положил ладонь на стол и, схватив вилку, со всей силы опустил ее вниз. Тупые зубчики вошли в руку, проткнув кожу. Пошла кровь, девочки за соседним столом завизжали. — Так достаточно, хён? — Чонин улыбался и морщился от боли одновременно. Подхватившая его под руки воспитательница, причитая, принялась вытаскивать младшего из-за стола, пытаясь отвести его в медпункт. Чонин уворачивался от ее рук, крича: — Достаточно? Хён, достаточно!? Чан потрясенно кивнул, смотря в безумные потемневшие глаза младшего. Тот заулыбался и сразу спокойно позволил себя увести в медпункт. Старший часто заморгал, смотря на капли крови, оставшиеся на столе.