На пути к Тихому Приюту

Пограничный Пояс, лаборатория «Инфинайт».

— Изумительно, млять! — скрипнув зубами, Рей с размаху смел со стола бумаги. — Охеъенно! Потъясающе! Можно у меня жопа хотя бы десять минут отдохнет, пъежде чем в нее очеъедной йух захонопатят?! Мявшийся рядом Мерфи выдавил из себя неловкую улыбку. — Да на самом деле все не так страшно, Мастер, мы… — Не стъашно, ëм твой ъот?! Не стъашно?! — Рей зарычал и запульнул в зама кружкой. — Всех поубиваю нахеъ! Ты бы ваще язых в пинду себе засунул! Ъазвели баъдах! Меня месяц не было, Меъфи, млять. Месяц! Хахохо йуха половина схладов пустые?! Почему на половину поставленных мной задач болт забили?! Съанный Пеъеделанный у меня на поъохе дышит, золотое дитятхо со дня на день в хости пожалует мозхи мне емсти, Хатбеът невесть хахую хеъню пъотив меня хоъодит, тепеъь еще и Блехджех в ховно сел по самые уши — а мне вот с вами нянчиться, млять! — он ударил кулаком по столу и порывисто указал пальцем на выход. — Пиндуй с хлаз инвентуъу делать! Хаждый еманый винтих шоб пеъесчитал мне! Не допусти Матъиаъх недосдача будет — ты лично за хаждую проеманую милисоъду соли из столовой будешь отвечать! Я плачу вам бабхи, млять! Даю ъаботу! Пъикъываю ваши задницы! Я вас поъодил — я вас же нахеъ и назад пеъеъожаю! Пшел вон, млять! Мерфи выдуло из кабинета под виновато-раболепное «Конечно, Мастер, как скажете, Мастер, простите, извините…» Рей напутственно послал ему вслед матерную тираду и со злым вздохом уронил голову на стол. — Тут еще письма, Мастер… — Салли, пъелесть моя, хоть ты нохами меня не добивай, — в стол простонал Рей. — Салли может просмотреть их самостоятельно, Мастер, если позволите. И потревожить Вас только в случае необходимости. С несущественным Салли разберется, не переживайте. И с делами Инфинайта тоже. Вам надо отдохнуть и сосредоточиться на самых важных задачах, где Салли, к своему сожалению, не в состоянии помочь. Рей вздохнул, отлепил от стола лицо, помял глаза под гогглами. — Спасибо, сокъовище мое. Шо вот я бы без тебя делал, схажи? Салли улыбнулся шире и присел на корточки, начав собирать раскиданную почту. — Вскрыли бы Анклав Ц, поимели бы Наследную Матриарх, потом убили бы ее, потом испражнились бы с самой высокой точки Небесной горы, затем уничтожили бы мир и после сторчались бы в ближайшей канаве, как Вы однажды сказали. Рей удивленно напряг уши. — Я схазал?! — Ну, — Салли прыснул, — Вы часто говорите вслух неумышленно, Мастер. — Мэ, — Рей отмахнулся. — Вообще на меня не похоже. — Разве? — Аха. Если б я надумал самовыпилиться, то пеъед етим бы хах минимум нашел бы самое нелепое и вульхаъное бабсхое платье. — Зачем, если Салли позволено узнать? Рей усмехнулся. — Для Шахала. Мы с ним поспоъили еще йух знает хохда, хто из нас пеъвый сдохнет. Втоъой пъидет на поминхи в дуъацхом платье и станцует дуъацхий танец. — Видимо, вслух Вы начали говорить как раз после этой мысли. — Ну зато тепеъь ты знаешь весь мой список предсмеътных дел целихом, — он в молчании понаблюдал, как Салли сосредоточенно сортирует почту, раскладывая ее на столе в упорядоченные кучки. — Схажи, хъасота моя, тебя ничехо не смутило? — В чем именно, Мастер? — В Меъфи. Салли поднял на него глаза. — Салли не хочет подвести Ваших ожиданий, но… нет. Вроде бы нет. Все как обычно. Вам что-то в его поведении показалось странным? — Аха. Ты помнишь, шо нам в штабе схазал твой бъатец? — и, театрально осенив себя восьмезубцем и дважды сплюнув, добавил: — Не х ночи будет помянут, тъижды-в-мать-ехо-назад да пеъетъахать на шо-нить ноъмальное… Помощник отвел взгляд. — Про ущербный мусор?.. — О, велихая Матъиаъх, нет же, пъо мутанта! Потеъя хотоъохо — хатастъофа! А Меъфи даже напеъстха слез по этому поводу не наплахал, — Рей в задумчивости постучал когтями по столу. — А ведь он знает, шо я узнаю. И шо ему случается хоъаждо хуже, если я узнаю о пъоебах в лабоъатоъии ъаньше, чем они пъидут хо мне с повинной. Значит, хахой вывод? Улыбка у Салли дернулась. — Он не знает. — Аха. И вот вопъос: а хахохо, мать его в пинду и в зад, йуха он не знает?! — Но ведь Мастеру Мерфи как и всем запрещен проход на нижние этажи… — Ъадость моя, для етохо есть хомунхулы, хотоъые обязаны сообщать. Я не обвиняю Меъфи в незнании — хотя не без етохо, — я охеъеваю от ситуации в целом. — Вы предполагаете, что проблема… на нижних этажах? Рей снова застучал когтями по столу, не зная, что ответить Салу. Ибо вообще не представлял, в чем может та проблема заключаться. Нижние этажи, куда имелся доступ лишь у него и Салли, были запечатаны. Многие об их существовании то не знали. Туда просто никто не мог попасть. Как и сбежать оттуда не представлялось возможным. Секретность проводимых там экспериментов была возведена в абсолют. Рей мозгоштормовал вопрос безопасности сутками, латая любые возможные дыры и заделывая любую брешь, пусть даже процент ее вероятности имелся меньше процента. Специально под это дело вывел гомункулов — исполнительных кадавров, способных поддерживать функционирование нижних блоков. И сообщать о любых неисправностях в отсутствие Рея, выполняя функцию — как однажды пошутил Мерфи, — посыльных между миром смертных и «преисподней». Рей не поленился — вложил в их ограниченный интеллект понимание лишь особого языка, в котором любые сколь-нибудь важные термины были зашифрованы. Если в лаборатории не находился Салли, их зачастую выглядящие как бред сумасшедшего послания разрешалось читать только Мерфи. И пусть шифр тот не знал, и кто именно «пропал» или «сбежал» со слов гомункулов он бы не догадался, но то что этот «кто-то» потерялся, он бы понял, и определено бы Рею доложил. И учитывая, что гомункулы сообщали даже если температура в помещении падала хотя бы на градус, а Салли порой просматривал ворох их сообщений часами, в итоге так и не находя ничего действительно важного и заслуживающего внимания… Они, как и Мерфи, не могли не сказать. Не обладающие в должной мере сознанием, они просто были не в состоянии на саботаж, это исключено. А потому Рей видел только одно объяснение… Вездесущие, многочисленные, до тошноты внимательные и бдительные гомункулы, которые ежедневно проводили инвентаризацию даже царапин на полу, не знали, что исчез не клочок бумаги из мусорного ведра, не полпинты воды из эмбриональной колбы, не милисорда крахмала со склада — а целый мутант. И вот уже этому объяснения Рей не находил. — Честно, сохъовище мое? Я боюсь даже пъедставить, шо моху там увидеть. А шо, если хахой-то извъащенный ум ъазоъил лабоъатоъию? Если всех хомунхулов пеъебил один из подопытных? Если Чеънила, напъимеъ… — Мастер, — начинающего паниковать Рея мягко погладили за ушами. — Вы сами говорили: выражение «боюсь себе представить» в корне неверно — ведь люди боятся, потому что представляют. Нам ничего не остается как проверить лично. Не переживайте. Салли с Вами, и ни за что не даст Вас в обиду. И поможет разобраться с любыми проблемами. — Пъоблем слишхом мнохо. Слишхом, — Рей редко позволял себе предаваться слабости, даже при Салли, но он уже находился на грани. Все, что у него имелось ценного, то, чему он был обязан своим местом в этом мире — заключалось в Инфинайте, в исследованиях, в знаниях, которые он собирал десятилетиями. Вся его сила — строчки формул на бумаге и реактивы в колбах. И черт с ним с Катбертом, хер с ним даже с Переделанным — за свои года Рей уяснил, что нерешаемых проблем нет, и все можно пережить и перетерпеть. Но… — Я боюсь. Только не нижние этажи… Что угодно, любые проблемы, но не это. Потому что что угодно другое легко объясняется тупостью окружающих людей. Потому что чаще всего Рей оказывается в дерьме из-за чьего-то косяка. Но что бы ни случилось на нижних этажах, виноват в этом только он сам. И ничто не выбивало из колеи сильнее осознания собственных ошибок. Осознания, что его ум, его сила — не совершенен. Что он может недоглядеть или упустить что-то настолько важное. Это не просчет в составлении формулы, который он может найти при перечитывании и исправить — Рей перепроверял все. Особенно на нижних этажах. Потому… либо ошибся он, либо нашелся кто-то более умный, кто смог найти бреши, до которых Рей не додумался. И неизвестно, какой из вариантов ужасал его больше. А может, Тодд был прав. Даже вероятнее всего, ибо Салли тоже начал замечать. Со всем алхимическим прогрессом наркомания не проходит бесследно. Рей уже заработал себе хронический недосып. Стал куда более рассеянным и забывчивым. Если бы не следящий за каждым его шагом Салли и Тодд со своей блестящей памятью, Рей бы уже сломался давным-давно. Это не его вина. Его сделали таким. Его вынуждают быть таким. Чем больше Рей настраивал себя на это, тем логичнее выстраивались причинно-следственные цепочки и тем спокойнее ему становилось. И все же, одно дело оправдывать свои косяки долбоебизмом окружающих, а другое — когда ты прилагаешь все силы, но все равно терпишь неудачу. В дверь робко постучались. Через секунду в кабинет просунулась голова одного из старших лаборантов. — СЛ-44, — короткое устоявшееся представление сопроводило столь же короткий формальный приветственный кивок. — Я дико извиняюсь, Мастер Рейпанкштейх, сэр, но Мастер Мерфи только что упал на лестнице и сломал палец. Он сейчас в медотсеке, а нам срочно нужно решение по поводу восьмого блока. Мы попробовали увеличить концентрацию кислоты на десять процентов, как Вы распорядились утром, но синтез вообще прекратился… Прекрасно! Еще одна ошибка! Конечно, он ведь ни на что неспособный кусок дерьма, который не в состоянии решить простейшую задачу! Ничем не лучше всех этих тупорезов! Накрутив себя до заслезившихся глаз, Рей завыл и хлопнул дверью, без слов скрывшись в смежной с кабинетом комнате и повалившись на кровать. В задницу. Все в задницу. Он никого и ничего не хочет видеть. Пусть, вон, Салли со всем разбирается. Или Мерфи. Или гомункулы — да насрать, кто! Почему хотя бы один день не может пройти в спокойствие и тишине, когда весь окружающий Рея мир не будет разваливаться на части? А оно чем дальше, тем больше выглядело будто он пытался вычерпывать стремительно прибывающую воду из пробитой лодки. На секунду помедлишь, расслабишься — и сразу же утонешь. Хотелось спать. Хотелось перестать изводить себя из-за каждой мелочи. Перестать задыхаться от панических атак всякий раз, когда что-то идет не по плану или когда организм требует очередную дозу. Перестать оглядываться по сторонам. Забить на все и просто жить, делая, что хочется, а не то, что надо. Рей стянул с глаз гогглы, уставился в потолок погруженной в темноту спальни. Когда все пошло не так? Когда любимое дело превратилось в рутину и обязаловку? Когда последний раз он хоть что-то делал просто следуя научному интересу, под знаменами простого, порожденного любопытством вопроса «а что будет, если сделать так?» и эгоистичного вызова «я сделаю это»? Когда положил свой талант, весь свой гений, к ногам остальных людей? Рей верил. Действительно верил, знал, что может стать богом, возвыситься над этим миром, доказав, чего он стоит. Узнать законы вселенной, запустить пальцы в самую ее суть и управлять ей. Но чем больше он к этому приближался, чем больше возрастали его сила, знания и влияние — тем больше об него вытирали ноги. Невозможно дотянуться до звезд, когда руки опускаются. Он завернулся в одеяло, по привычке притянул в объятия плюшевую рыбку. Вздохнул. Следуя непонятному порыву, поднес ее вплотную к полуслепым глазам… Да ну сука, гребаная темень! На секунду прервавшись драматично страдать, дотянулся до прикроватного ночника и щелкнул светом. Рыбку для него сшил Салли сразу после собственной операции. Кривая, нелепая, не единожды латаная и до крайности уродливая — Рей сам не знал, почему именно этот наполненный благодарностью подарок ребенка так тронул циничную душу. Но до сих пор помнил слова Сала, который тот тогда сказал с искренним детским восхищением. «Вы великий человек!» Губы тронула улыбка, когтистые пальцы почесали рыбку по тканевой голове. Узнает ведь кто — насмерть засмеет. Величайший алхимик современности, негласное мировое зло, циничный эгоистичный гондон, насирающий на всех вокруг — и во сне сентиментально слюнявит самодельную игрушку… Рыбка была тем самым якорем, помогавшим держаться. Помогавшим помнить, кто он такой и чего хотел от жизни. Помогавшим засыпать, в конце концов. Чертово знамя, главный символ, филактерий, заключавший в себе душу Рея и хранивший его теплые чувства. Ну и кроме прочего игрушка была мягкой и идеального размера для сонных обнимашек. В дверь постучали. Рей затолкал рыбку под одеяло, вытер глаза, надел гогглы и разрешил войти. В спальню просочился Салли, неся в руках неглубокую миску с перламутрово-сиреневым содержимым. — Для Вас, Мастер. Салли выполняет обещания. Рей сюрпнул носом и принял приготовленный помощником пончошковый пудинг. Еще один символ, еще один якорь — невыносимо сладкая, кремово-фруктовая субстанция, которую по правде и пудингом назвать язык поворачивался с переломами, но которую мог приготовить только Сал. Именно такую, неидеальную, но невероятно вкусную. В культуре гремлинов не имелось института семьи. Отсутствовало само понятие родителе-ребеночьих отношений. Однако если бы Рея спросили, он бы с легкостью назвал сыном Салли. Ну или дочерью. Дитем, короче. — Спасибо, сохъовище мое. Именно это мне и было нужно. Именно это и нужно… — Салли радостно, — он улыбнулся, тут же отведя глаза. — Если позволите, Мастер, Салли думает, что Вам стоит поговорить с вице-адмиралом. — С хеъа бы? — с набитым ртом удивился Рей. — Салли может говорить откровенно? — Не задавай тупых вопъосов. — Вам… — можно было услышать, как Сал шелестит страницами внутричерепной библиотеки, подбирая слова, — нужен друг. Вы выглядите очень одиноким, Мастер. Салли больно видеть, как Вы страдаете. До сего момента Рей не знал, что можно так легко подавиться пудингом. — Нихуда я не стъадаю! Да у меня дъузей половина света! Я душа хомпании! Салли прыснул. — Вы ведь тоже заметили это, Мастер. Поэтому и отказываетесь с ним видеться уже четвертый день. Вице-адмирал видит в Вас… Вас. Почему Вас пугает это? — Не неси чушь! — Простите, — он потупился, виновато натянув до пальцев края рукавов. — Салли говорит лишнее. — Нет, нет, пъелесть моя, пъосто выъвалось, — Рей вздохнул и отставил тарелку. — Ты можешь ховоъить мне все и всехда, ты же знаешь. Пъосто… Просто когда ты сближаешься с такими людьми, говорить с ними — как говорить с собственным внутренним «Я». Сидеть лицом к лицу со всеми своими страхами, комплексами, ошибками и прочим дерьмом. Такие люди становятся твоими судьями, ты сам становишься судьей самому себе, предстаешь перед ними оголенный. Без всей шелухи из статусов, врагов, друзей, регалий. Только оштукатуренная личность. Которая просто не может оправдываться тем, что вокруг нее ебломозглые бараны. Таков Тодд. Таков Шакал. Таков Салли. Такова была Энн. Горстка палачей, которые заслужили право рассматривать добровольно склоненную перед ними на плаху голову. Вот только болела та самая голова и из-за них тоже. Потому что живые люди — надежные, но чрезвычайно хрупкие якоря. Нельзя позволить себе привязаться к еще одному. Так и на дно пойти можно… — Салли кажется, что Вы очень усложняете, Мастер. Рей вздохнул. — Опять вслух? — Да. — Да в ъот ж емать эту пъивычху хах она меня емет… — Почему Вам просто не делать то, что хочется? Пончошка в желудке толкнула изнутри Рея с силой буйного первенца. Он напряг уши и в упор посмотрел на Салли. — Чо? — Простите, если Салли говорит глупости, но просто… Вы так много работаете и напрягаетесь. Вам нужно хоть иногда отдыхать. Не только физически, а духовно. И Салли кажется, что и вице-адмиралу это тоже нужно. Вы с ним были очень… расслаблены, когда разговаривали на привалах. — Я в ето въемя подыхал от ломхи. — И тем не менее в эти моменты Вы были счастливы, Мастер, — он вытянул из-под одеяла рыбку, пригладил на своих коленях, смягчил улыбку. — Салли понимает Ваше беспокойство. И помнит о Ваших планах на вице-адмирала. Но Вы научили Салли, что любой план всегда можно переиграть. Думайте о собственных желаниях, Мастер. Как Ваш, с Вашего назначения, палач, — легкая усмешка, — Салли посмеет настаивать, чтобы вы поговорили. Потому что Салли тоже высоко ценит людей, которые удостоились Вашей симпатии. И пока Мастер Тодд и мистер Шакал далеко, а Салли возьмет на себя дела Инфинайта, вице-адмирал займет Ваши неспокойные мысли, — он отложил рыбку и протянул Рею тарелку с недоеденным пудингом. — Вы удивительная личность, Мастер. Не стоит бояться этого. Вам нравится вице-адмирал, и Вы хотите сохранить ему жизнь. Признайтесь в этом самому себе. Салли и так это знает. Рей посмотрел на него, заглянул в разномастные глаза. Глупо отмазываться. Он сам позволил этим глазам видеть его насквозь. Он выдернул из рук Сала тарелку и в два присеста опустошил ее, запихивая лакомство за обе щеки. А да и похер! А вот да! Вот возьмет и будет делать, что захочет! А потому что может! Кто ему слово поперек скажет? Вот… да вот хоть полный абсурд! В хер их всех назад на переработку! То, какой именно полный абсурд он будет творить, Рей в запале решил быстро. И, не давая себе времени передумать, уже через несколько минут открыл дверь комнаты Эйка. Потому что если уж танцевать канкан, то в сшитой на заказ юбке. — Тыц-пиндыц, солнце! Не захнил тут? Эйк сидел на полу в позе лотоса и медитировал. Рей уже успел выяснить, что, не добившись объяснений после демонстраций способностей Сала, оставленный взаперти вице-адмирал вскоре отказался от попыток чего-то добиться от лаборанта Л-137, назначенного приносить ему еду, и уже как почти сутки отказывался от пищи. — Мастер Рейпанкштейх, — он спокойно поднялся с пола, даже не потянувшись к лежавшей на кровати катане. — Рад узнать, что Вы про меня не забыли. Спокойный — аж тошно. — Шо, начнешь бомбить вопъосами? Он пожал плечами. — Сомневаюсь, что получу на них ответ. Да и не вижу в этом смысла. — Да ну? Тебя запеъли, считай шо взяли в плен, а тебе похеъ? Даже я бы бъосился себе хоъло пеъехъызать. — Зачем? — искренне удивился Эйк. — Вы же не причинили мне вреда. От пищи я принял решение отказаться сам, — он уронил подбородок на грудь. — Прошу извинить, если Вы сочли это за грубость, я знаю, что во многих культурах отказываться от угощения невежливо, но у меня закончился порошок чили, а пресная еда вызывает у крайзаков расстройство пищеварения. Рей растерянно дернул ушами. Ну вот почему его тянет именно к таким людям? С полностью противоположной логикой, иным видением мира, непонятными ценностями… Чертов исследовательский интерес. Это Рей уже для себя признать смог — ему нравится изучать непонятное и разбираться в неизвестном. Человеческие существа не были исключением. Тем лучше. Сделай Эйк так, как Рей ему описал — он бы развернулся и ушел говорить Салу, что тот ошибся. А потому Рей кивком позвал вице-адмирала следовать за собой. — Пойдем. — Мне следует перед этим освежиться и привести себя в порядок? — Нет. Ты пойдешь со мной пъовеъять нижние уъовни. Возьми хатану на всяхий случай. Там чо-то наемнулось, и я понятия не имею, чо именно. И советую тщательно увлажнить моъханьем хлазки — эхсхурсия будет увлекательной. Этажи, переходы, коридоры. И наконец — узкая неприметная металлическая дверь рядом с такими же неприметными воротами. Рей подошел к спрятанному в нише между ними телеграфу, снял копию поступавших за последнее время сообщений с перфокарты, бегло пробежался глазами по точкам и тире на вылезшей узкой ленте. Ничего существенного. А потому он выругался и вдавил ладонь в выемку рядом с дверью, следом введя код в сложносоставной пятиступенчатый замок. Закрывшаяся за ними дверь сомкнула вокруг непроглядную влажную темноту. Рей переступил с ноги на ногу и взял Эйка за руку. — Видишь чо нить? — Нет. — Отлично. Не отпусхай и ступай шах в шах ъовно за мной. Тут узхая тъопа. — А что вокруг? Рею показалось, или голос у него действительно дрогнул? Это повеселило, заставив злорадно захихикать. — А ты пъислушайся. Тихий, отдаленный, какой-то будто бы шипящий ударяющий шум. Где-то далеко, далеко под ногами… — Пропасть, — в тон звуку проронил на выдохе Эйк, уронив слово на самое дно озвученного определения. — Молодец. А тепеъе остоъожненьхо. Шаг, еще один, еще. Левее, вправо, наискосок. И ниже, ниже, ниже… Рею не требовался свет, как и Салли — они знали дорогу наизусть. Но любой другой гарантировано полетел бы вниз уже на этом этапе. Если только он не обладал способностью видеть в темноте. Потому существовали и другие этапы. Наконец Рей остановил Эйка на маленькой площадке и нажал тщательно замаскированную под окружающий камень кнопку. Новая комната. Новая закрывшаяся за спиной дверь. Новая темнота — душная, глухая. Рей прошел пару шагов и нажал новую кнопку. Узкая спрятанная щель выплюнула тонкую перфокарту с одной из десятков самолично придуманных Реем алхимических формул, ответ на которую он быстро простукал на механической клавиатуре. Даже у Тодда решение формулы заняло бы какое-то время. Таймер, завязанный на турель под потолком и капсулу с ядовитым газом, давал только десять секунд — ровно столько, сколько требовалось Рею на ввод ответа. Еще несколько комнат с таким же механизмом — менялись лишь вопросы на перфокартах и ловушки. Не знаешь буквенно-цифровой пароль? Получай кислотный душ. Не можешь прочесть шифр? Встречай огнемет, раздвижной пол и уже знакомую пропасть. Не знаешь, в каком порядке и с какой задержкой нажать кнопки? Целуй сдвижные стены и наслаждайся высокочастотными звуковыми волнами. Ну, а если ты такой умный и сможешь как-то взять двери измором… Огромная пещера. Плотная, сдавливающая легкие темнота. И пропасть без единого намека о том, куда двигаться дальше. Эйк, глаза которого уже кое-как привыкли к темноте, впечатленно сглотнул. — Признаться, Мастер, местная система защиты посрамила бы даже Скайдолфин. — А то ж. Не забывай, я ж там был. — Кто все это построил? Рей помедлил, прежде чем дать ответ. — Не знаю. Я тольхо внес свои дополнения. Весь Инфинайт существовал еще задолхо до меня. Пъи этом хах будто постъоенный и спъоектиъованный мною же, — а потом он набрал в грудь воздуха и крикнул: — Ъоъх, ето я! — и, выждав ровно двадцать восемь секунд, с четким двух-секундным интервалом между словами, добавил: — П,есх’ал,и хъ,ем,е’ли на сл,а’х’е хъ,и,са’х,и! Где-то в отдалении щелкнуло и зажжужало. — Что это было? — Стъочха из одной песни моехо наъода. Веъно ее может пъоизнести тольхо гъемлин хасты ъабочих. Считается самой сложной фъазой для пъоизношения и пеъевода. Если Ъоъх ъаспознает хоть одну ошибху в запоъоленном алхоъитме поъядха действий, то останется тольхо паъа мгновений на пъощание с жизнью. Спъятанный в пещеъе аътефакт уничтожает все лишнее здесь, живое и неживое, будь то хоть эфиъная сущность, хоть автоматон из свеъхпрочного сплава. Он не стал говорить, что незначительное изменение всего лишь тона произношения в одном определенном месте станет для Рорка сигналом после закрытия последней двери убить сопровождающего Рея любыми доступными средствами. — Первый раз слышу о таком артефакте. К их уступу гулко ткнулась платформа на магнитной подушке. — Называется Фото-ножницы. Ъаботает почти по тому же пъинципу, шо и филосовсхий хамень. Делает сотни хадъов в минуту. Новый хадъ отличается от пъошлого? Следующий уже отличаться не будет. Ъоъх пъосто захъывает и отхъывает специальную хапсулу, в хотоъой хъанится аътефахт. В зависимости от ответа, хонечно. — Где Вы взяли его? — Я ехо создал. Платформа примагнитилась на противоположной стороне. Новая дверь. Десятиступенчатый кодовый замок повышенной сложности, мембраны для идентификации крови и слюны, гелевая пластина под отпечаток пальца, определенное место для стояния во время ввода на полу, с контролем определенного веса с учетом погрешности, датчик, настроенный на определенный уникальный для каждого существа эмоционально-эфирный фон, сам наблюдающий Рорк — и ровно ограниченное время, по истечению которого капсула Фото-ножниц снова откроется. Порядок действий для выхода мало отличался. Вид находившейся в своем обычном порядке лаборатории заметно успокоил. Мягкий свет энергокамней расслабил напряженные после темноты глаза. — Мастер, — глухой безликий металлический голос из динамика под потолком. — Все. Есть. Порядок? — Нет, — единственный верный ответ, потому что у Рея никогда не бывает все в порядке. — Кто это? — Эйк осматривался с почти что детским любопытством. Если ответ Рея его и напряг, то вида он старался не подать. — Знаешь хлассифихацию машинеъий по Севеъному хъаю? Пъо механоидов знаешь? — Отчасти. — Нижний Инфинайт — ето механоид. Нечастая йухня, особенно тахая массивная. Нечто с живой исхаженной душой ъеально существовавшего человеха. До сих поъ умные емла по всему миъу споъят — хоъехтно их х машинеъиям пъичислять, или х эфиъным сущностям. Ъоъх сам не помнит, хем он был ъаньше — нехотоъые механоиды даже на ъечь не способны. Но сейчас он — нижние этажи Инфинайта. Теоъетически, ты топчешь ехо пузо. Эйк задумчиво зыркнул на потолок. — Тоесть… Он живая машина? — Да нет же, ох, дилетансхий твой солдатсхий мозх! — Рей всплеснул руками. — Живые машины — ето автоматоны, наделенные пъимитивной жизнью! Исхъой, или хах там аъоъойвеъы ее называют… Без команды человеха — пустое ничехо, хах… — он пощелкал пальцами, — овощ человечесхий; ему скажешь — он поймет, сделает; нет — будет стоять в одну точху пялить, ему похеъ. Их по моему мнению и от автоматонов с запъагъамиъованными задачами отличает тольхо отсуствие пъохъаммы хах таховой и осознавание возложенных задач. Хоъоче, механиха — она и есть механиха. А механоиды — они имеют сознание… — голос слегка подвел, упал; не самую безопасную тему они завели. — Могут мыслить. Могут думать. И, в отличие от живых машин, зачастую запечатаны в одной точхе — в зданиях, в хрупных ахъехатах, в чем-то монументальном, очень часто дъевнем и обязательно сделанном человечесхими ъухами. Нехотоъые считают, шо тах твоъцы возвъащаются х своему детищу, — он качнул головой и щелкнул челюстями. — Но ето не подтвеъжденные данные. Один хеъ пеъесечение моей области с еманой механихой! Бесит аж… — Не любите механику? — Теъпеть ненавижу. Узхолобая ваъваъсхая науха. Эйк улыбнулся. — Признаться, удивлен, что в этом Вы не отличаетесь от остальных гремлинов. — Вот давай еще не ъавняй меня с моими дебильными соъодичами! — Рей агрессивно встопорщил уши, но быстро сдулся и опустил их. И после коротких раздумий пошел дальше по коридору, поманив Эйка за собой. Раз уж взялся — то надо держать. — Я ненавижу, но по дъухим пъичине. Ща поймешь. На первый взгляд все было нормально — такие же коридоры, такие же трубы. Ну, технические колбы попадались иногда… — Что это? Опасения в голосе Эйка было ровно столько, чтобы показать вице-адмирала осторожным и бдительным, а не трусливым. Рей удовлетворенно кивнул на его боевую стойку, на положенную на рукоять катаны ладонь — и проследил в направлении его взгляда. — Хомунхул. Наверное, Эйка можно было понять. Гомункулы тяжело подходили под какое-либо описание. Прямоходящие, горбатые, с неестественно длинными руками, почти волочащимеся по полу и покатой, баклажанообразной головой. Рта они не имели. Вместо глаз — поперечная выпуклая полоса из белковой массы с полоской зрачка, вокруг головы. И цвет влажной, неприятной даже на вид кожи, который — Рей знал, — из всех рас могли распознать только дриды и некоторые из народа марин. Он сам мог описать его только как «мерцающе-булькающий изнутри серый», хоть и понимал, что от серого данный оттенок был немыслимо далек. Гомункулы выглядели как слизевые сгустки, вывалившиеся из эмбриональной колбы раньше срока. Ими же, по сути, и являлись. Гомункул повернул в их направлении голову, молча постоял пару секунд — и пошел дальше своей дорогой, скрывшись за одной из близрасположенных дверей. — Что там находится? — Лабоъатоъия, ничо интеъеснохо. Нам пока в дъухое место. И Рей повел их, новыми змеящимся коридорами, ускоряясь по мере того, как окружающая нормальность нижнего этажа подогревала тревогу. Мимо колб с формалином и навеки застывшими в них экспериментами. Мимо блока переработки. Мимо сортировочной ленты… — Это… люди? Надо же, Эйк таки решил подать голос. Долго же он молчал. Рей ставил, что вопросы начнутся еще возле первой встреченной колбы — находящаяся в ней мертвая двуротая семиногая десятифутовая пупырчатая тварь лишь для Рея была всего лишь напоминанием, что на еще необлученную семя-заготовку чихать не надо. Для человека непросвещенного это было неплохим поводом завязать светскую беседу, определенно. Но, видимо, вице-адмирала живое наполнение Инфинайта интересовало сильнее мертвого. Рей вздохнул. На кой хер вот он сам себе сейчас могилу роет? Добровольно буквально вываливает на себя компромат, как торговка на ярмарке товар перед заинтересованным зевакой… Однако же, проводить ликбез Эйку оказалось действительно занятно. Тот не переспрашивал по десять раз, не спорил, не вопил и не угрожал. Тактично позволял Рею высказаться, по-нужному отвлекая от самоедства. Даже если впоследствии все эти откровения Рею и оукнутся по самые гланды, сейчас это было то, что ему требовалось. Салли оказался прав. — Биоматеъиал для опытов. Осужденные, вытоъхованные у Совета, ъабы с чеънохо ъынха, пъосто люд нехоъоший, хотоъый мне не понъавился… — Вы ведь… — Эйк замялся, проследив взглядом вдоль рядов клеток и застекленных боксов. — Вы же в курсе, что, согласно Уставу, опыты над живыми людьми попадают под категорию преступлений повышенной тяжести, за которую предусмотрено наказание в виде заточения на… — Да-да, я в хурсе, пъихинь. Не начинай вот тохо лехцию читать, я на суде тохда чуть не заснул, поха мне все пеъечисляли. Любите вы вот воду лить. И хах тольхо не меъзнете на вершине етих ваших моъальных устоев. — Тогда… почему? А еще Эйк действительно его слушал. Немного позалипав в пол и пораздумывав над своим опрометчивым идиотизмом и ведением на поводу у Салли, Рей почесал за ухом и завел Эйка в комнату между двух камер. — Весь пъохъесс постъоен на хъови. Люди ъадуются новому лехаъству от полиомиелита, вылечившему их сыночех-хорзиночех. Но люди не хотят знать, шо для ъазъаботхи вахцины были пъинесены в жеътву сотни детей. Сотни — для тохо, шобы спасти тысячи, сотни тысяч детей будущих похолений. Вся биофаъмацевтиха стоит на етом, — он щелкнул рубильником и отошел к станку, дав Эйку время рассмотреть установленную в центре комнаты массивную машину. — Люди ужасаются истъеблению флуоъесцентных хитов, не понимая, что своими аппетитами те ставят под ухъозу исчезновения десятхи дъухих видов флоъы и фауны. Люди не понимают, что вынужденное зло — фундамент добъа, — он нарисовал на листе бумаги нож, сгреб со стола горсть скрепок и подошел к стоящему возле конвейерной ленты машины Эйку. — Я изучаю етот миъ вопъехи сентиментальной и тупой человечьей моъали. Шоб етот неблаходаъный миъ в пъинципе пъодолжал существовать. — Не думал, что вы так любите человечество, — задумчиво обронил Эйк. — Съал я на человечество. Мной движет тольхо научный интеъес. Человечество пъосто подвоъпчивается под ъуху, — он указал на машину. Та представляла из себя угловатую коробку из ремней, шкифов, винтовых передач, пружин и других составляющих заводного механизма, с загрузочным воротом и двумя подвижными лентами спереди и сзади. — Понял, шо ето? — Похоже на, — он свел брови, — печатный станок, как в типографии. — Почти. Это аътефахт. Чеънильная машина. Мне повезло захърбастать ее себе быстъее, чем до нее успел дотянуться Эсхейп. Смотъи фохус. Он вдавил кнопку на боку машины; внутри по нарастающей загудело, пришла в движение выходная лента. Рей положил на входную скрепки, вставил в ворот листок и сдвинул рычажок на продольной шкале маленькой медной панели на боку машины — с делениями «очень грубо», «грубо», «1:1», «тонко» и «очень тонко». Рей остановил рычажок на «1:1» и дернул рубильник. Входная лента пришла в движение и машина быстро всосала в свои недра скрепки. Листок исчез через секунду со звуком работающего шредера. Артефакт загудел, заскрипел, засвистел — и через пару минут выходная лента выдала… … кривоватый — так как Рей все же не такой хороший художник, как Тодд, — но вполне реальный и сносный нож. Рей вдавил кнопку повторно и машина затихла. Он взял нож, осмотрел его и протянул обескураженному Эйку металлической рукояткой вперед. — Аътефахт может состъяпать любой тъехмеъный объехт в зависимости от настъоех на панели, двухмеънохо эсхиза, наъисованного исключительно чеъными чеънилами и захъуженнохо сыъья, — тихо пояснил Рей. Эйк с потрясением и неверием смотрел то на нож, то на машину несколько минут, прежде чем остановил полные шока глаза на Рее. — Тоесть… Можно нарисовать что-угодно и… — Да, — Рей забрал у него нож и положил на станок. — С ее помощью можно выихъать любую войну, ъазбохатеть, поставить на холени весь миъ пъи должном использовании. Собственно, хах и пъи помощи мнохих иных аътефахтов, потому Эсхейп и занимается их сбоъом, изоляцией и изучением… Я изучал Чеънильную машину месяцами. Менял сыъье и настъойхи. Охеъевал поъой от ъезультатов. Сиомсхий мутант с ъохами и хопытами, хотоъохо ты мох видеть в одной из холб в начале — пъодухт рисунха Салли с деъжащимеся за ъухи человечхами, двадцати фонтов вяленой ховядины и настъойхи «хъубо». То, шо вышло с настъойхи «очень хъубо» пришлось умеътвить на месте и сжечь в синем пламени. В белом оно не хоъело, — он почесал сгиб локтя и чавкнул. — А с настъойхи «очень тонхо» вышел весьма изысханный мясной ъулет. Въемя от въемени даже пъошу Салли мне его пъихотовить. Будешь? Пеъцем я ехо тебе посыплю. — Нет, благодарю, у меня нет аппетита, — Эйк смотрел с опаской в сочетании один к трем с удивлением и щепоткой неверия. — Оно может создавать живых существ? — И ето одна из пъичин, почему я ненавижу механиху, — Рей прижал к голове уши. — Хахая-то машина, собъанная будто бухим инженеъом в подвале и ъаботающая чеъез тъи съежившихся пинды, может то, над чем я бьюсь долхие ходы. Она наъушает половину законов нехъомантии. И меня ето бесит, — он отошел к одной из стен за машиной и отдернул занавеску, открыв взору стеклянный, ярко освещенный бокс. — Трехдневный тъуп нехоехо Банди Ъеххема, обычная хляхса на бумахе и настъойха «очень тонхо». Ъезультат называет себя «они», отзывается на «Чеънила» и способен ассимилиъовать почти чо-уходно. В центре бокса расслаблено сидело нечто, напоминающее хумана — разве только если бы того искупали в чане с мазутом. Существо состояло из густой, антрацитовой, практически черной жижи, которая, однако, не оставила ни следа на полу, когда оно отложило читаемую до этого книгу, встало и подошло к стеклу. Даже в глазах ни белка, ни зрачка — сплошная черная масса, формирующая черты лица, как заготовка для глиняной скульптуры. И эта пара выпуклых чернильных глаз, казалось, всегда смотрела четко на тебя, куда бы их хозяин не повернулся — как портреты старых мастеров. — Мастер-фломастер! — из-за стекла звук выходил приглушенный, однако и без этого голос Чернил был высокий и рябящий, будто выбулькивался из-под воды. — А мы даже успели соскучиться! Ты так похужал и возмудел! Ты с другом? Какой симпатяга. Такой сильный, а сколько неуверенности в собственных силах… Боишься нас? Мы разве такие страшные? Или мысли занимают думы нелегкие? Хочешь, расскажем, как там маменька поживает? Эйк отошел от стекла на шаг, когда Чернила широко улыбнулись, продемонстрировав антрацитовые острые зубы. С такой улыбкой обычно продают дом с буйными соседями, протекающей в дождь крышей и трупом в подвале. — Единственный эхспеъимент с Чеънильной машиной, хотоъый объел сознание, — Рей постучал кулаком по стеклу; Чернила захохотали медленным низким смехом и лизнули в том месте длинным вязким языком. — И я не знаю, почему. Дъухие тъупы с теми же настъойхами хах ъезультат давали тохо студенистую чеъную дуънорахнущую массу. Спеъва я было пеъесъал, шо ненаъохом создал сеъую слизь, но все то въемя, шо Чеънила находятся под наблюдением, изменения ехо массы или поъожденных ъеплихантов замечено не было. Ъезультаты исследований ухазывают на симбиотичесхую пъиъоду оъзанизма, но ъазновидность симбионта все еще под вопъосом. После ряда пъоведенных опытов на… — он тормознул, подбирая более обтекаемое определение, — взаимодействие с живыми существами, изучение въеменно замоъоженно на стадии наблюдения. Ублюдох захадочен хах суха млять хозлоъохая пизявха. — Просто мы особенные, глупыш! Аватары мультивселенной! — снова булькающе рассмеялись Чернила. — Мы все — венценосные, освещенные лучами софитов герои увлекательной книги! А нам ли спорить с создателем? — он исполнил почтительный поклон, после чего повернулись к Эйку, изобразив непристойное движение бедрами. — Иди к нам, красавчик, покажем, что еще мы особенного умеем! Заходи, не бойся. Хватит стесняться своего влечения. — Завали емало! Не лезь со своей духовной эъекцией чужое сознание ъаздвихать! — гаркнул на него Рей, ударив по стеклу. — Один хеъ ничехо полезнохо схазать не можешь! Чернила изобразили дразнящую гримасу. — А чего мы такие злы-ы-ые? Опять где-то накосячил, да? Бедный маленький глупенький гремлин, глупенький и злой… Попробовал бы сам тут посидеть, с нами, а? Мы бы тогда может и рассказали что-то интересное. Про всякое потустороннее, жизнь после смерти, параллельные миры, воскрешение, тебе же это интересно? — он показательно задумался, приложив палец к губам. — Что там другой твой друг-красавчик хотел, кого-то воскресить? Молли, кажется?.. Эй! Рей задернул занавеску и повел Эйка прочь — от артефакта и разразившихся руганью Чернил. — О чем он… они говорили? Что ответить, Рей не знал. Проблема была в том, что он сам лишь догадывался. Чернила явно знали много ответов на множество вопросов, но слишком уж сракожопными вышли по характеру. А потому на протяжении нескольких лет оставались все такой же загадкой. И чем дольше с ними разговариваешь, тем больше и глубже они вскрывали душу, озвучивая все найденные там секреты. Не достигнув желаемого, Рей обычно делал вид, что желал достигнутого. Но с Чернилами данный трюк не работал. Палач, которого Рей совершенно не планировал и которому не хотел давать себя судить. Он качнул головой и уклончиво ответил: — Чем больше я изучаю миъ, тем меньше для меня остается ошибох, хотоъые невозможно испъавить, — Рей толкнул очередную дверь и поманил Эйка вниз по лестнице. — Науха лучше поэзии, музыхи, живописи и пъочехо деъьма, хотоъым напичхана цивилизация. Она может дать возможность изменить ъеальность, сбежать от чехо уходно, объатить въемя вспять. Наука схонцентъиъована в философсхом хамне, понимаешь? Я не ховоъю, шо я хоъоший человех. Но я не использую Чеънильную машину во зло и из коъысти, хотя мох бы. Хах и то же «Пуъпуъное облахо» это не ахт злодейства из мизантъопии, а уничтожение ядовитохо хъиба — и не пъинеси я в жеътву один Хлохайленд, весь миъ был бы в етих пуъпуъных облахах. Да-а, — он отстраненно махнул рукой, — хъибы мой хосях, неудачная вышла наъхота и попала не в те ъухи, но я же испъавил ошибху! И лучше, если об етих хъибах пеъвый узнаю я, чем тот, хто не знает, хах ошибху испъавлять. И из-за тохо, шо я поставлю опыты на ъебенхе, дъухой ъебенох сможет дожить до стаъости, — он пожал плечами и усмехнулся. — Но ето не беъут во внимание. Во внимание беъут тохо меътвохо ъебенха. Наконец они дошли. Рей ввел пароль на замке — и открылись массивные двери. Ряды колб, в которых в витаплазме дрейфовали в бессознательном состоянии десятки еще недозревших мутантов. Рей тормознул возле одной из пустующих колб, поддавшись сентиментальной ностальгии, опустил глаза на табличку. «МХ-1-6174/21/73». Мутант-Химера, пол мужской, порядковый номер биоматериала шесть тысяч сто семьдесят четыре, спецификация номер двадцать один, образец эксперимента семьдесят третий. Колбы создавались индивидуально под каждого мутанта и впоследствии отправлялись на переработку. Но с данной колбой Рей не мог так поступить. Именно этот номер был запечетлен клеймом над ключицей Салли. Лучшее и пока что единственное полноценное творение, которым по праву не стыдно гордиться. Ни один мутант ни до, ни после не могли с ним сравниться — у каждого нет-нет, да вылезает какой-то изъян. Подумать только, как давно это было… Выторговывал у суда вроде как очередного подопытного кролика в лице забитого напуганного мальчишки, а получил настоящее сокровище. Которое сдуру припаял к себе и теперь по его совету ходит устраивает экскурсии по нижнему Инфинайту патрульной морде. И ведь все равно до сих пор висит вопрос: кто из них тогда кого спас? Что бы из себя представляла жизнь, не будь в ней Салли Вейна?.. — Вейна? — подал голос Эйк, и Рей чертыхнул свою дурацкую привычку, которая очевидно опять его подставила. — Они родственники с Эреном? — Бъатья, — нехотя выдавил из себя Рей. — Сал младший. Больше не схажу, сам у нехо спъоси, если интеъесно. — Так она… — вице-адмирал как-будто бы смутился. — Вернее, он мутант? Химера? — Млять, и хах давно я вслух тъепался?! Эйк улыбнулся. — Не особо. — Рей выругался и зашагал дальше вдоль рядов колб. — Так он действительно химера? Я видел, как он превратился в меня, — он уронил подбородок на грудь. — Это многое объясняет… — Да. Для пъевъащения в человеха или животное ему надо ехо увидеть, потъохать, шобы потом воспъоизвести техстуъу, и употребить ДНХ. — А… — Хохда мы тебя выъубили на Наутилусе. Сал шпъицем взял у тебя хъовь. И выпил. — Понятно… — Ну хоть хому-то чо-то понятно… Еманый мой ъот, шо за хеъня… Рей остановился у нужной колбы. «МГ-2-2510/12/28». И все… на своих местах. На первый взгляд. Колба закрыта, пломбы на месте, внутри дрейфует мутант, подача кислорода исправна, подача питательной смеси исправна… Воздух моментально сделался свернувшимся и пересохшим. Сердце не застучало — мелко завибрировало, тут же ускакав вываливаться из жопы. — Хому! — позвал он. Раздалось шлепанье и вскоре из-за соседней колбы показался один из гомункулов. —В чем проблема?! Кто поменял мутанта?! —Никто, — глухо и монотонно отозвался гомункул. — Показатели в норме. Без изменений. Соблюдены все инструкции… —Заткнись! Вон! Тупорылые твари, айкью комнатной температуры!.. — На каком языке вы с ним говорили? — Эйк положил ладонь на рукоять катаны. — Что-то случилось? — Случилось?! Пиндец случился! — проигнорировав вопрос про язык гомункулов, Рей ударил кулаком по колбе. Происходящее было страшнее стекловаты, высыпанной в трусы. Сожранная недавно пончошка начала проситься наружу самым скотским из возможных способов. — Будто я чо, не могу отличить свое твоъение от подделхи?! Ъоъх! — Да, — монотонно заскрежетало от потолка. — Шо за херь? Кто входил сюда?! Мутант заменен! Он другой! — Захо… дил… — голос Рорка запнулся, пошел скрежечущими помехами, будто запись заклинило. — Свой. Друг. Не… есть мочь… сказать… Необходимость… Смысл для… Рорк… Быть исправлена ошибка… — Чо, млять?! — Рея аж затрясло от бешенства. — Хохо ты пустил?! Хах он вообще сюда зашел?! — Ножни… цы… Обещание. Не есть сказать. Щелчок выключеного динамика. И длинное, длинное молчание, давящее, сворачивающее лапами страха шею любой надежде. — Ъоъх, ъазмандышниц еманый ты отхлебанный! Ъоъх! Но микрофон молчал. И Рею казалось, что он слышит, как где-то этажами выше заходятся злорадным смехом Чернила.

***

Красный океан, где-то в акватории Карстовой лощины, блуждающий остров-машина Тортуга.

Оро ненавидел море. Путешествия на кораблях были необходимостью — имейся возможность, Оро никогда бы с Райского Сада не вылезал. Но ему нужна была протекция Шакала. А тот был согласен только на личную встречу на выбранной нейтральной территории, коей тогда являлся Воющий порт. И впоследствии настоял на компании Оро на своем флагманском судне… Оро ненавидел море. Шакал же, казалось, что олицетворял его — его непостоянство, непредсказуемость и загадочность. Соль и солнце въелись в его кожу так же, как запах грога и курительных благовоний. И на корабле не было места, где Оро мог бы спрятаться от сырости и всех этих запахов. «Галобатес» вообще пришелся Оро не по душе. Машина Спрута имела мало общего с судами, к которым он привык, даже с технопарусниками. Даже с пароходами! Он издавал странные звуки, он неясно маневрировал и на нем одолевала морская болезнь гораздо сильнее, из-за чего леденцы от укачивания не покидали рта в принципе. А еще команда Шакала, увидев которую, Оро иначе стал воспринимать его излюбленную фразу про любовь к испорченным вещам. Каждый его сокомандник был калекой: кто без руки, кто без ноги, кто глухой, кто немой, кто слабоумный, кто неочевидно неполноценный по каким-то расовым причинам… Имелись тут и карлица, и больной неизлечимой коростовой хворью, и даже сросшиеся в бедрах сиомские близнецы. Кочегар поделился, что Шакал пусть и высоко оценил его навыки, но не взял в команду, пока тот собственноручно не рубанул себе кисть ведущей руки. Паралитик-колясочник имелся тоже, служил коком и при встрече в числе первых полез заводить с Оро дружбу — но тот ему очень быстро, как и всем остальным, в красках разъяснил, что он в пути с их капитаном по делу, и не намерен якшаться с матросней. И что самое раздражающее: Шакал знал, что Оро ненавидел море. А потому как будто бы нарочно тянул время. Вот уже как несколько часов они болтались на прицепе Ао. Сам Шакал исчез на Тортуге сразу же. Еще несколько человек, включая кока, отправилось за припасами. А Оро оставили на корабле под присмотром команды, которой «капитан запретил отпускать Вас на берег». Шакал ему будто нянек приставил! Оро хмуро колесил по верхней палубе и каждые несколько минут дергал команду, говоря, что как бы время синоним денег, а он уже наслышан о привычке Слепого Шакала пропадать без предупреждения на месяца, а потому как-то можно ему хоть какой-то ясности? Но команда отбрехивалась одними и теми же фразами с каждым разом все раздраженнее, и уважения от них ощущалось не более, чем от гувернантки, оставленной следить за хозяйской беспокойной собачкой. Когда по трапу занесли припасы, а следом наконец взлетел и сам Шакал, Оро был близок к тому, чтобы загрызть его на месте. Но едва он развернулся подъехать к капитану «Галобатеса», как ему, с разгона эффектно затормозив, преградил дорогу кок. — Хе-ей, дружок, куда навострился? Погоди, дай кэпу хоть поужинать! Радостный, улыбчивый — аж тошно. Расписная и увешанная всяким украшательным мусором жилетка, бандана, не дававшая падать на черные глаза черным же волосам, пирсинг… Шакал их по своему образу и подобию отбирал? Или они все же заражались от него уже впоследствии? — Уйди с дороги! — Уйти не могу, а уехать не хочу, — засмеялся кок, подвигав руками колеса кресла. — Чего ты нервный такой? Ну переговорить ему с ребятами там надо, обожди малек, не для твоих ушей. Давай пока поболтаем с тобой — смотри, сколько у нас общего! Оро натурально закипал, наблюдая через макушку кока, как, не повернувшись в его сторону, Шакал удаляется на камбуз в компании своих офицеров. — Ты что, издеваешься? — прошипел Оро, брезгливо разворачивая кресло в другую сторону. — Не равняй меня с собой! Я вам что тут, случайный трюмовый безбилетник? Пошел прочь, убожество! — Ну-ну, что ж ты так… — Оро не успел среагировать, как кок моментально дернулся к нему корпусом, а в дюйме от горла замер кончик стилета. — Наверное, ты запамятовал, я же тебе представлялся, помнишь? Хисп Рэкхем, ну? Вспоминаешь? Никаких убожеств там в имени нет, — он поцокал языком и медленно откинулся назад на спинку, убирая стилет. — Слышал, что про нас говорят? «Рэкхемы непревзойденны в двух вещах: как любовники и как убийцы». И хоть у меня не работают ни член, ни ноги, я вполне в состоянии поддерживать репутацию клана при помощи рук и рта, — он приставил к губам рогатку из пальцев и издевательски высунул язык. — На этом полном калек корабле ты единственное убожество, рыжик. Сиди смирно, тебе говорю. Кэп сам позовет. Оро скрипнул челюстями. Крыть карту было нечем. После посадки в инвалидное кресло он потерял не только возможность ходить, но и те крохи боевых навыков, которыми владел в юношестве. Он сидел молча, показательно игнорируя болтающего под боком Хиспа, старался думать о чем угодно другом. Однако мерзкое липкое чувство, преследующее его с самого начала, как он оказался на «Галобатесе», только зрело и разрасталось. Он чужой на этом корабле. И для всех здесь пустое место. Когда Шакал наконец соизволил дать отмашку Хиспу и поманить Оро к себе в каюту, тот уже преисполнился уверенности, что когда дойдет до своей цели и получит нужное положение, Хисп, да и вся команда Шакала будут первыми, кого он продаст с молотка аукциона. В капитанской каюте спирало дыхание — слишком силен был контраст между морской свежестью и благовоняющей духотой. В помещении царил полумрак и витал густой дым от тлеющих палочек. Повсюду висели, лежали, валялись черепа, раковины, букетики сухоцветов, книги, статуэтки, свитки, обереги, амулеты и черт его знает что еще, формируя настоящие залежи, пирамиды, стопки и кучи, среди которых были протоптаны дорожки к письменному столу и спальному гамаку. Ну прям не каюта пиратского барона, а шалаш лесной ведьмы. — Прошу, Оро, давай поближе к столу, — Шакал услужливо отпихнул с дороги горы хлама, отодвинул гостевое кресло и плюхнулся в хозяйское, деловито закинув ноги. И все равно Оро составило немало труда аккуратно протиснуться и ничего не уронить. — Подружились с Хиспом? Он славный малый. И готовит изумительно! Нет, они точно над ним тут все издеваются. Нашли себе потешную обезьянку! — Зачем нам требовалось останавливаться на Тортуге? — терпеливо, прям на самой грани оставшегося терпения, спросил Оро. Шакал наполнил каким-то пойлом два бокала, толкнул один через стол. — Как зачем? Новости узнать из первых рук. — Ты обещал помочь мне! Нам надо в… — Обещал, что помогу, но не обещал же, когда. У меня есть и свои дела, не будь таким нетерпеливым. Тем более, когда вершится такая история! Бедная Тора, — он шумно вздохнул, — столько работы! Все же, Блэкджек не прав, не стоит так о ней отзываться, она большая молодец. Просто любой бы на ее месте бешенствовал… Оро подавился травянистым… настойкой, по всей видимости. — Ты виделся с Блэкджеком?! — Конечно, — простодушно удивился Шакал. — Впрочем, навряд ли его имя ближайшее время будет вызывать такую реакцию, если только по привычке. Бедняга, столько проблем… — В каком смысле? — В смысле его навестил Фантом, — Шакал широко улыбнулся и закинул руку за голову. — И теперь Блэкджек в долгах и всем известно его настоящее имя. Как я понял, Фантом так обиделся за подставу со сметой ремонта и очень изящно бросил на него тень. Со слов Блэкджека, по крайней мере. Удивительный малец. Столько слухов о нем занятных ходит, ты бы слышал. — Может и слышал бы, если бы ты меня не оставил на корабле, — Оро оскорбленно отодвинул стакан, стараясь не выдать, какую волну адреналина в нем подняли эти слова. — Логан на Тортуге? — Уже нет. Без понятия, честно говоря, где он сейчас шляется. Но походка у него эффектная, — он довольно качнул подбородком и сделал глоток. — Откуда у тебя к нему столько ненависти? Вопрос обескуражил. Слишком неожиданно и в лоб его задали. Оро ни единожды упоминал Логана, но до этого Шакал ему каких бы то ни было вопросов не задавал. Что же изменилось? — Мы выросли в одной деревне, — стараясь придать тону безразличия с нужной ноткой холодности, Оро вальяжнее расположился в кресле. — Из-за дурости Логана я попал к работорговцам. Из-за него меня избили, переломав хребет. Однако, я выжил, — он пожал плечами и пригубил настойку. — И даже смог уболтать капитана взять меня протеже. И вот — я один из числа самых влиятельных работорговцев, а в личном доме в Райском Саду меня дожидается красавица-жена, с которой нас схватили вместе и за которой увивался в детстве Ло. — Выходит, что ты ему обязан своим положением, — Шакал наклонился к столу и сложил руки под подбородком. — Так откуда ненависть, если тебе впору его благодарить? — Чего? — Оро растерялся — как от самого вопроса, так и от его сути. — Благодарить?! Я из-за его шила в жопе прикован к инвалидному креслу! Я потерял родных! Я дерьмо в гальюне драил и еле сводил концы с концами!.. — И потому стал тем, кем стал, — Шакал вздохнул и встал, отойдя к занавешенному окну, будто что-то там через расписанные сложными узорами шторы видел. — Ты считаешь себя жертвой, но на деле ты преследователь. Или же нет? Кого мне следует спасать? Эти роли так непостоянны, — он провел по шторам ладонью, нашел и вытянул выбившуюся ниточку, неторопливо намотал ту на палец. — Что ты хочешь от меня, Оро? И вот снова. Несколько дней плавания — и первый раз, когда Шакал прямо поинтересовался о деле. До этого ему будто вообще было наплевать, зачем он взял с собой попутчика. — Я хочу, чтобы ты свел меня с нужными людьми. В том числе на черном рынке. Я знаю, что у тебя есть нужные мне связи — их не может не быть у пиратского барона. Связи и рекомендации — все, что я прошу. Далее я справлюсь сам. — Сам, да… — Шакал опустил голову, некоторое время помолчал. — В чем твоя цель? — Стать одним из королей черного рынка. — Одним из королей? — он резко повернулся к Оро, на долю секунды напугав безумной острой улыбкой. — И что там будешь делать, на этом пьедестале? Править? Что ты можешь такого, чего не могут остальные? — У меня есть влиятельные… — Нет, — перебил Шакал, подойдя ближе и нависнув сверху пугающе-расслабленной фигурой. — Связи предполагают заслуги других людей, не твои. Сила — она не означает исключительно силу физическую, но оружие, которым ты владеешь лучше всего. У иных это харизма, у других — знания, у третьих — красота, подставь что угодно. Домино торгует редкими зверьми и растениями. Девятка — оружием и техникой. Кинг — наркотиками и лекарствами. Блэкджек — всем понемногу, от стройматериалов до артефактов. Они занимают вершины своих ниш не потому, что знают нужного человека, а потому что сколотили их по кирпичикам собственными руками. Какую нишу ты намерен занять, чтобы встать с ними наравне? Оро взял бокал, смочил горло. — Работорговлю, — тихо, уже с толикой неуверенности ответил он, перебарывая острое чувство, что за этот ответ его накажут, как провинившегося ребенка. — Я почему-то так и подумал. И скольких человек ты обратил в рабство? Скольких преследовал, скольких обездвижил, скольких поймал? Сам? — Я калека. — У меня полный корабль калек. И любой из них мне сейчас притащит на борт связанного ими человека, если я попрошу. Не важно, при помощи каких средств и как, но притащит. Фантом калека — и это не помешало ему поставить на уши весь пиратский стан с черным рынком на сдачу. Банально, ты разговариваешь со слепцом, у которого оружие за поясом болтается не для статуса. Человек при желании может как найти любое оправдание, так и не принять ни одно. Оро отвел взгляд. Медленно поставил на стол полупустой бокал. Почему до этого момента то, что он делал и как, не вызывало в нем столь жгучего стыда? — Ты согласился мне помочь… — Я и помогаю. Шакал улыбался. Широко, тошнотворно-дружелюбно. И светился при этом как золотая монета на дне прозрачного ручья в солнечный полдень. Но Оро уже знал, что верить этой улыбке нельзя. Он ненавидел море. А потому ненавидел большую часть их мира — и всего, что его населяло. — Поверь, я займу свой пьедестал. Я буду торговать королями и пиратскими баронами. Лидерами черного рынка и Их Владычествами. А продав их, я буду продавать все, чем они владели. Любой человек, животное, ресурс, все, что есть в мире — всего лишь товар. И однажды я стану владельцем этого мира. Он кивком головы поблагодарил за угощение и развернул коляску к выходу. — Что ж… Тогда надеюсь, ты не забудешь мою помощь, если поймаешь меня в клетку? — Когда. — Нет, Оро. Если. Потому что этот мир гораздо дороже, чем ты думаешь.

***

Красный океан, Северный край, остров Байтарго.

Хьялте помассировала виски, собираясь с духом, и рявкнула, стараясь перекричать собрание: — Дайте мне наконец сказать! Не без ворчания, но гомон стих. Сейчас ее слушали десятки мужчин и женщин — братьев и сестер по духу и земле. Хьялте встала, шумно отодвинув стул, уперлась руками в стол… — Мы не позволим чужаку хозяйничать на землях древнего Дома! — Дай мне сказать, герр Торэн! — ударила в ответ по столу Хьялте. — Это необходимый нам союз, как вы не понимаете?! Как избранная глава Дома Панцирной рыбы, я в первую очередь думаю о своих людях! О мужчинах и женщинах, стариках и детях, живущих на землях всего Северного края! Брак с пиратским бароном укрепит наши позиции — мы получим флот! Мы получим его плодородные земли! Мы наконец перестанем нести потери от набегов других пиратов!.. — Вздор! Он такой же пират! — рявкнул Торэн. Напротив него вскочил Сигерр. — Подмандовник ты свинорылый, у тебя мудя-то хоть есть, женщину перебивать?! — Женщина не выше мужчины по слову, когда она ересь порет! И снова гомон. Хьялте устало зарычала и плюхнулась назад на стул, уперевшись лбом в сцепленные кулаки. В Северном крае не имелось единого правителя. Земли были разбиты на районы от одного до нескольких селений, так называемые Дома, которые в свою очередь находились под управлением избранного людьми уважаемого человека. Хьялте была дочерью прошлого главы Дома Панцирной рыбы, отец с детства учил ее заботиться о народе и управлять им — и свое положение после смерти отца она получила не из-за родственных связей, а честно на общих выборах. Потому что знала, как держать Дом на плаву, несмотря на то, что тот уже давно потерял былую славу вместе с самым большим флотом. Набеги пиратов и, в частности, людей Переделанного; плохой урожай последних лет и, как следствие, набеги кентавров; скудный улов и прошедшая недавно эпидемия… Проблем навалилось слишком много. И Хьялте видела выход в своем браке с пиратом Томасом Дрейком, больше известным в мире как Пазлом. Тот хотел мирной жизни, и готов был встать у руля Дома вместе с Хьялте — отдав Дому все свои корабли, своих людей, свои связи и острова. Не говоря о том, что Хьялте действительно уважала и любила Томаса, как и он любил ее так, как редкий мужчина вообще ценил женщину, даже в Северном краю. Но проблема была в том, что он был белолицый. Хуман родом откуда-то с острова близ Материка. Чужак. Уже не для Хьялте, которую тронули ухаживания этого чужака, но все еще для других. Главы Домов собирались редко, когда следовало обсудить действительно важные, всеобщие вопросы. Собирались в столице, Байтарго, территории старейшего из Домов — Дома Спрута, — за массивным железным столом-картой всего Северного края. И спорили, кричали, ругались часами — потому что в споре рождается истина, потому что они не надушенные сэры со сраного Синего океана и потому что, как гласит известная поговорка, «Север создан таким холодным только для того, чтобы остужать пыл живущих на нем людей». Сегодня они обсуждали многие вещи. Возросшую мощь и, вместе с тем, угрозу пиратского барона по кличке «Переделанный». Сообщение от Механистов о повреждении Ао, одного из ценнейших наследий Спрута. Вести от них же о сыне предателя Сайфера, ставшего пиратом и укравшего множество ценных бумаг. Дурные новости о всенаростающем влиянии секты, захватившей власть в Южном краю. Накаляющийся экономический конфликт с Йюльнхеном и, по вытекающей, ухудшение торговых отношений с ароройверами и всей Республикой Штольцзменш. Неизвестный взрыв в безлюдных снегах за Рубежными горами, где пропали без следа все отправленные туда на разведку отряды. Возросшую активность аномалий. Новые требования от Материка. Смерть Тонгуса и переизбрание главы Дома Хладозуба… И решение Хьялте вступить в брак и союз с пиратским бароном Пазлом. Она вздохнула и плеснула себе в кружку эля из настольного бочонка. Сделала глоток. — Она не имеет права вступать в брак с кем попало по первому желанию! Услышанная краем уха фраза заставила Хьялте подавиться. Она громко стукнула кружкой по столу. — Какая смердящая гнилая псина смеет мне указывать, что делать?! Неловко перекривился Матс — глава Дома Йольского кота. — Прими извинения, фрау Хьялте, в запале ляпнулось. Твоя воля. Хьялте удовлетворенно кивнула. За что она сама не терпела белолицых, так это за отношение к женщинам. Подумать только — по рассказам, они у них там едва ли не на правах чуть выше скотины! Нет, в Северном крае женщины тоже стряпали, держали быт, глядели за детьми — но потому и ценились. Не девушку брали в чужую семью, где она становилась на низких правах — это девушка выбирала, от кого она станет носить детей и кому подарит фамилию своего рода. Сам род передавался по женской линии! А мужчина — это полноценный партнер и опора семьи, а не дополнительный великовозрастный ребенок. Хьялте уважала Томаса как минимум за то, что тот уважал ее. И она знала, что он с уважением и почтением будет главенствовать с ней в Доме, принимая местные обычаи и правила. Она не знала, как это донести до остальных. Но она будет пытаться, пока не выдохнется. Потому что не северянке отступать от своей правоты! Даром, что остальные тоже северяне. Хьялте в данном вопросе готова спорить до хрипоты. Потому что без поддержки Пазла Северный край обречен. Сделав еще глоток, она поправила меховую накидку и решительно дернула головой. — Северный край в бедственном положении. Вы не пускаете на порог белолицего, но сами пресмыкаетесь перед ними! Отдаете наши ресурсы! Наши корабли! Потому что боитесь, что иначе Северный край падет! Но так он падет еще быстрее, с той лишь разницей, что не гордо в бою, а пресмыкаясь на коленях! — она перевела дыхание и продолжила, когда наконец уловила, что ее слушают тихо: — Вы их ненавидите — и я ненавижу их не меньше. Но как глава Дома, я могу поступиться гордостью и принять помощь, пусть и от белолицего, но хорошего, порядочного человека, чем буду продолжать терпеть и лишь брызжить слюной. У Пазла в подчинении десятки команд, сотни кораблей — и он согласен помочь отстоять наши земли и защитить их, потому что это земли его любимой женщины! Потому что он мужчина, который не бросает слова! И я, как женщина, по достоинству оцениваю этот дар, а потому хочу видеть его частью своей семьи, — она воинственно вскинула подбородок и прорычала: — И вместе мы всем докажем, что Дом Панцирной рыбы достоин оберегать весь Северный край, стоя на страже в его водах! Что именно наш флот, а не какого-то вшивого Патруля — гроза и сила, которому нипочем суровость морей! Что именно наши моряки заткнут за пояс любого, потому что в их телах лед, а в сердце огонь! — ее поддержали несколько согласных «верно». — И пусть хоть еще один корабль с Материка явится за данью — мы со всей накопленной свирепостью пустим его на дно! Они отобрали у нас изобретения, корабли, машины? Мы дети снега и железа! Пусть подавятся — гений наших людей породит новые, страшнее и могучее, с которыми они никогда не смогут совладать! — согласных криков стало больше, они звучали яростнее и громче. — Мы вернем себе отобранные у нас земли в Синем океане и завоюем новые! Мы дадим отпор Переделанному и защитим наследие наших мастеров! Мы величайший народ, живущий там, про что иные боятся даже слушать! Нас не сломить ни холоду, ни голоду, ни мору — так и не пресмыкаться нам перед напудренными изнеженными Владычествами и их прихлебателями! — громкий гомон, но ныне согласный и поддерживающий, был ей ответом. И Хьялте набрала в грудь воздуха, чтобы перекричать всех этих мужчин и женщин — братьев и сестер, по духу и земле: — И Отец машин мне свидетель — то моя воля и мое слово! И собрание утонуло в согласном реве десятков голосов.