мне нужны твои руки

      Всë то время, пока Губанов, мученически борясь со сном, сидел напротив плиты и смотрел на горящий газ, Вова с интересом оглядывал ванную комнату, не ожидая увидеть здесь что-то кроме мыла, мочалки и зубной щëтки. По одной лишь ванной можно было понять, как Лëша себя любит и не жалеет денег на всякие средства, которые достать было тяжелее, чем заработать на них. Вова даже позавидовал. Ванная здесь в миллионы раз лучше, чем в общаге, да и вообще было намного приятнее. Даже вода здесь была какая-то другая. Вова устало смотрел в потолок, не имея сил шевелиться, и медленно скатывался ниже, желая погрузиться в воду по уши. Он не мог себя побаловать ванной в общежитии, ведь там был неплохой поток из желающих смыть с себя грязь и хотя бы на пять минут оказаться наедине с самим собой. А здесь Вова позволил себе находиться в воде не пять минут, а целых двадцать. Может, он и переборщил, раз его начали выгонять.       — Ты там уснул что ли? — Губанов стучит ровно два раза, тут же недовольно складывая руки на груди. Меньше всего ему хотелось возиться с Вовой до полуночи. Он невозможно устал, и ухаживать за «гостем» не было никакого желания.       — Нет, — бурчит в ответ Вова, поджимая губы и лениво подбирая ноги, готовясь вылезать из остывшей воды.       — Сковородку я на столе оставил, сам справишься, — безразлично буркнул Губанов, начиная расстëгивать свою рубашку на ходу. Ему бы сейчас упасть лицом в подушку и не думать больше ни о чëм. — А спать на диван.       Вова молча выбрался из ванной, натянул свою футболку на свежие чистые и даже отдохнувшие плечи, натянул свои штаны и выполз в коридор, оглядевшись. Он так и не понял, живëт Губанов один или нет, ведь эта квартира была не по размерам одному единственному хозяину, а вещей, которые могли ему не принадлежать, замечено Вовой не было. Но он и был в одной только комнате, мельком заглянул на кухню, а потом его силком запихали в ванную, умоляя быть быстрее.       Практически бесшумно продвигаясь по узкому коридору, замëрзшими и босыми ногами чувствуя каждую дощечку паркета, он вошëл в арку по левую руку. «Вот же люди живут: со своей кухней, со своей ванной», — обиженно думает Вова, кривя губы. Он оглядывается, сутулясь и сжимаясь от прохлады после душной ванной. Если не придираться к тому, что Лëша слишком жирно живëт и игнорировать тот факт, что в ванную он может попасть в любой момент и хоть ночевать на кухне, то Вова вовсе не завидует. Четыре двери, и за каждой дверью — его собственность.       На кухне пахло картошкой и было слышно, как заканчивает своë шкворчание масло. От вида наполовину наполненной жаренной картошкой сковородки глаза мгновенно загорелись. Вова всë ещë являлся растущим организмом, который постоянно жаждал витаминов, жиров, углеводов и белков, жаждал сытной еды, иногда несмотря даже на стресс, который до краëв наполнял его жизнь. Усевшись на стуле, как на жердочке, одной рукой обняв колени, а второй охотно схватившись за вилку, он с нескрываемой жадностью накалывал на зубцы крупные и блестящие от масла нарезанные дольки картофеля и толкал их в рот, не уделяя прожëвыванию много внимания. Пока его рот был занят, голова отключилась напрочь. Он не думал ни о чëм, лишь на инстинктах набивая живот как в последний раз. Лишь после того, как челюсть устала жевать, сковорода была практически опустошена, а живот был абсолютно доволен, голова его включилась и начала анализировать ситуацию трезво. Не успев отвести взгляда от не доеденной картошки, он вдруг вспомнил последние дни и более трезво взглянул на них. Последний раз, когда он был дома, Вася ел то же самое, что и Вова сейчас. Жаренную картошку. И Вове вдруг стало не по себе. Он не был дома уже пять суток, хотя от Макса и Нели стремился туда попасть. Да, планы вдруг резко изменились, но ведь Вася об этом не знает. И если он уже успел позвонить Максу и Неле, успел узнать, что Вова был у них и давным-давно ушëл, уверяя, что пошëл домой и вдруг пропал, то сидит Вася сейчас на иголках. А Вова спокойно уминает целую сковородку картошки, блестящей от масла, находясь в спокойном (как ему сейчас казалось) и тихом месте, где ничего ему не угрожало. И когда Губанов успел показаться ему настолько безобидным? Наверное, таковым он сейчас кажется, потому что Вове некому доверять в этой неизвестной ему ситуации. Вроде, всë понятно: его просто переманивают на свою сторону, что у них, честно говоря, отлично получается. Но что творится за спиной Вовы, пока ему в лицо улыбаются, убеждают, что здесь в миллион раз лучше, чем у Фриков? Ему ничего не говорят, и это не сказать, что критично. Губанов наверняка человек не без мозгов и хитринки. Вова просто решает спрятаться за его спиной, пока он идëт напролом.       По-хозяйски сунув остатки картошки в полупустой холодильник, он выключил свет на кухне и мгновенно потерялся в холодном и тëмном коридоре квартиры. За правой неплотно закрытой дверью тикали часы, мерно высчитывая каждую секунду. За другой, левой дверью слышалось, как поправляют одеяло, а потом шумно выдыхают. Перед Вовой две двери, и в какую идти — хуй проссышь. Ему как-то и не объяснили, куда падать, только сказали, что диван. Наверное, в правую, раз Губанов спит в левой. Нажав на скрипучую ручку, Вова вошëл в большую комнату с высокими потолками, в которой было светло, как днëм. Часы стали тикать всë громче. Два широких дивана стояли прямо перед Вовой, так и маня упасть на них, закрыть глаза и уснуть на долгие двенадцать часов. И ему не помешает даже это мерзкое тиканье часов вместе с ярким светом фонаря, который бил прямо в окно.

***

      Первое правило любого стриптиз-клуба — это идти туда с деньгами. Даже если у тебя есть связи. Даже если владелец этого заведения — твой друг. Девочки тоже хотят кушать, и их костюмы всегда имеют вырезы для купюр. Но последние три-четыре месяца девочки не получили от Корякова ни рубля. Илья захаживал «в гости» к Коле каждые выходные. Но последний месяц он начал нарушать свою традицию, пропускать некоторые выходные, каждый раз находя довольно весомую отговорку, чтобы не сильно расстраивать Лиду.       — Вчера на трезвом, а сегодня? Второй уже, братух, — Ромадов плюхнулся рядом, поднимая огромные очки и игриво поглядывая из-под них. — Случилось что?       — Да ничего не случилось, компенсирую вчерашнюю трезвость, — смеëтся Илья, но настолько неискренне, что Коля резко меняется в лице. Оно у него приобретает оттенок недоверчивости, которую можно было описать одной лишь фразой: «ты пиздун».       — Чувак, давай в таком месте будем искренними. Твоя кислая мина меня расстраивает. Опять твоя студенточка не поняла особенную душу поэта? Или снова отмазалась от тебя учëбой и репетициями?       Илья промолчал, отвернул голову от друга и опустил глаза. Так странно было обсуждать это с ним, хотя разговор насчëт этой «студенточки» заводился из раза в раз. Коля не был похож на тех людей, кто воспринимает любовь всерьëз и готов говорить на такую тему без пьяной и похуистичной улыбки, однако каждый раз внимательно выслушивал и понимающе кивал, лишь изредка давая совет, которым Илья так же изредка пользовался.       — Ты ведь знаешь Ксюшу, я тебе миллион раз рассказывал, — Илья поджимает губы, а затем делает глубокую затяжку травы, ребром ладони растирая щëки. — Она очень правильная. Мне кажется, мы не вяжемся с ней.       — Ты уже месяц ходишь с одной и той же проблемой. Топчешься на месте, чувак, — Коля сверлит его взглядом, делая тяжку косяка. — Не понимаю тебя. Не вяжетесь, но любишь — меняйся, — он снова затянулся.       — Если меняться — потерять можно просто всë. И с такими грехами, которые сейчас хочет повязать на нас Лëха, я не смогу с ней нормально жить. Когда-то всë-таки ведь придётся рассказать, что я делал всю молодость. Она это не поймëт, а еë семья тем более.       — А может она и поймëт? Ты хоть пытался ей рассказать, чем занимаешься? Подумаешь, студентка театрального из хорошей семьи. А вдруг у неë дух бунтарства? А вдруг еë мечта — сбежать от родителей, ввязаться в пиздец, покурить косяков и романтичненько поцеловаться у залива?       Коряков с сомнением посмотрел на друга, скептически относясь к словам Коли. В глубине души хотелось верить его словам и надеяться, что всë на самом деле так, как он говорит, но мозг у Ильи всë ещë исправно работает, и он отметает пустые надежды, уверенно вторя себе о том, что Ксюша — девушка непростая, соответственно, и быть с ней непросто.       Знакомство с ней произошло совершенно случайно. Илья, еле успев продрать глаза и выползти на улицу, тут же бросился в недавно открывшийся популярный общепит. Лицо его было помято, глаза слезились, голова чуть болела, но увидеть в очереди улыбчивую девушку, без конца болтающую о кока-коле и картошке, ему было суждено. Он стоял в соседней очереди, тëр глаза, забираясь пальцами под линзы очков в тонкой оправе, и всë наблюдал, как она энергично и эмоционально зачитывала наизусть какую-то речь. Илья хоть и не разбирается в театре, но эту интонацию и чувства, в которых не чувствовалась фальш, он распознал. Он подошëл к ней смело, улыбнулся так дружелюбно и миловидно, как только мог, за что получил такую же улыбку в ответ и номер. Он сунул бумажку в карман и благополучно забыл про неë на неделю, а когда вспомнил о той мимолëтной встрече… С того дня, как он позвонил по номеру и услышал бодрый знакомый голос, всë полетело кубарем, но никак не вниз. Илья не влюблялся уже давно, и это чувство, оказывается, было необходимо ему, как воздух. Ксюша открыла ему глаза на совершенно забытый Петербург: он вдруг снова стал ярким, светлым, чистым и непорочным. Всë, как в детстве.       Но когда розовая дымка начала развеиваться, а очки с яркими линзами перестали окрашивать небо в необычные цвета, к нему резко пришло осознание: с Ксюшей всë ещë хотелось быть, потому что еë энергия не давала уснуть на целую зиму, не давала скучать. С Ксюшей хотелось быть, потому что она была яркой звëздочкой, которая открыла ему глаза на лирическое искусство на белых листах, испорченных неудачным стихом, на искусство игры на сцене, на эмоции, которые проникают в актëров и живут благодаря их мастерству. Кобан умела очаровать и увлечь, и эта лисья манера общения, с помощью которой она кружила чужую голову, была для Ильи пулей в самое сердце. Но была и другая пуля, которая не приносила никакого удовольствия и только убивала, следуя миссии, для которой она была создана. Вторая пуля летела прямо в лицо, возвращая парня на землю. Ксюша из правильной семьи, Ксюша девочка послушная, Ксюша эталон принцессы, и никакой трубадур, занимающийся сомнительным делом, ей не подойдёт. Но она и не знала, что водится с трубадуром. Она нагло обманута лишь ради того, чтобы ещë хотя бы день побыть рядом с ней. Как интересно получается: общаются уже чëрт знает сколько, а друг о друге не знают практически ничего. Только выстраивают идеальные образы в своей голове и влюбляются в них.       — Был бы у неë хотя бы один свободный день, чтобы предложить ей это, — Илья делает очередную тяжку и упирает локти в колени. — Мы видимся только у еë парадного, на репетициях, если меня туда пускают… и всë.       — Дай ей покончить с делами, с этим театром, дождись дня «икс» и шуруй, — машет рукой в сторону Коля, нахмурившись. — Не усложняй себе жизнь, чувак, надо уметь ждать, надо быть терпеливым. Кстати, если с Лëхой пересечëшься, передай ему, что я его завтра, так сказать, приглашаю на празднование, — резко сменив тему, Коля игриво поглядел на друга, как бы намекая, что и он, конечно же, тоже приглашëн.       — Он же вот только часов шесть назад тачку Дане пригнал, — Илья удивлëнно уставился на Ромадова. — Вы че, уже убили их?       — Нет, просто уже успели договориться, пока они не обнаружили пропажу нашей ласточки, — обезумевшее от гордости за Шпану лицо Коли оскалилось, искривилось. Сейчас он был похож на сумасшедшего. — Пока они не обнаружили — они спокойные. Дерзко после разговора с ними так ебало скривил, будто у него под носом говном завоняло. Такая, конечно, веселуха будет завтра, — он закачал головой, представляя натянутую улыбку Дерзко и хитрое лицо Лизы.       — Что вы хотите сделать? — Илья мгновенно отрезвел, навострил уши и исподлобья глянул на Колю.       — Лиза предложила себя, как исполнителя самой грязной работы. Фрики еë не знают, да если и знают, то не поймут, что эта дева на высоких каблуках может причинить им вред, а не удовольствие. Она сильно изменилась за последнее время. Так вот, в чëм план: мы, как владельцы этого чудного места, в знак «извинения» (на этом слове Коля поднëс два пальца ко рту, выражая своë отношение к этой части плана), желания примириться, приглашаем их сюда, затем оставляем их наедине с двумя девочками, одна из которых Лиза, а другая девчонка с правого шеста, бойкая такая. От неожиданности Фрики даже пискнуть не успеют, а если вдруг что — мы всё это время за дверью. Может, придëтся пожертвовать посетителями, но самые преданные и привыкшие к этому точно знают Фриков и всю соль, которую они рассыпали, потому много мы не потеряем. Тем более, есть же Мафаня, не последний человек в городе. Он нам безоговорочно поможет, если репутация пойдëт по пизде.       — И когда? — Илья внимательно выслушал все планы, касающиеся их уговора.       — Завтра вечерком, — Лида закивал головой, улыбнувшись на правую сторону. — Так что сегодня все по своим кроваткам, все отдыхают перед завтрашним, а не сидят тут с нами. Ну вдвоëм даже лучше, нет шума, ора, дружеская атмосфера. А завтра закончим дело, позовëм Тоху, Лëху, тебя, Илюх, засядем до утра и отдохнëм.       — Рассчитывай ещë и на Вована теперь, — покачал головой Илья, съезжая по спинке старого дивана вниз. — Знаешь, как у детей, когда у них появляется что-то новое, что им интересно, что им до усрачки хотелось, они из рук не выпускают эту вещь. Едят с ней, спят с ней, на прогулку с собой носят. Я, конечно, чуть утрирую, но у Губанова будет практически всë то же самое. Он теперь глаз с него не спустит. Ты прикинь, он его домой к себе повëз, потому что он попросился в ванную. Уже потакает его капризам. А Вова ведь свесит ноги! Он поймëт, что Губанов — это далеко не Фрики, и начнëт его эксплуатировать во благо своих хотелок.       — Да не, не наговаривай на малого. Он на вид стесняется всего, что движется, и слушает всë, что движется. Не будет он над Губановым властвовать, тем более Лëха не даст. Или ты пиздюку завидуешь?       — Вальни еблище, никому я не завидую, — с усмешкой отвечает Илья. — Не знаю, но пока это выглядит всë именно так, как я описал.

***

      Солнце уже давно сидит в комнате, но Вове больно даже открывать глаза, что уж говорить о подъëме. Под веки будто насыпали песка, голова гудела. И ни одного постороннего звука. Так же тихо, как ночью, только на крыше ничего не стучит. Пока он засыпал, постоянно слышал тихие стуки вперемешку с тиканьем часов. Это хоть и не сводило с ума, не мешало спать, но чуть раздражало. Ну спасибо хоть, что без ночных криков за стеной и без скрипа полов за дверью. Он выспался, и это главное. Поднявшись с подушки, не предназначенной для долгого сна, он потëр глаза и поправил перекрутившуюся на шее цепочку.       Выйдя в коридор, Вова тут же наткнулся на Илью, который, вскинув брови, удивлëнно посмотрел на Вову и фыркнул его внешнему виду. Ну да, Вова спросонья не выглядит как модель, а кто готов после такого долгого сна встать на подиум? И чего над ним смеются?       — Ты чë ходишь? Ванная там, — он указал пальцем на дальнюю дверь и кивнул.       — Я только проснулся, — фырчит в ответ Вова, упрямо направляясь в сторону кухни, которая днëм была в разы мрачнее. Еë окна выходили во двор, куда практически не попадал свет из-за козырьков крыши.       — Ну очухивайся тогда, — Илья косо глянул на него, наблюдая за тем, как Вова хозяйничал у раковины. Он вялыми движениями взял первую попавшуюся кружку в руку, открыл кран и наполнил еë под завязку, тут же присосавшись к ней. Ужасно хотелось пить. — Долго ты спишь, — Илья вошëл на кухню, уселся за стол и потянулся через его спинку к телевизору, нажимая на кнопку включения. — Губанов уже по делам помчал, а ты всë дрыхнешь.       — Я двое суток почти нормально не спал.       — Барагозеры говорили, что ты только и делаешь, что спишь, — Илья лениво тыкал на одну и ту же кнопку, переключая десять каналов по кругу в надежде, что вот-вот начнëтся что-нибудь интересное.       — За нормальный сон не считается, — Вова полез в холодильник, достав сковороду, которую сам вчера туда и поставил.       — Правильно, перед сегодняшним вечером надо отоспаться, — многозначительно бурчит Коряков, краем глаза поглядывая на Вову. — Есть у тебя какие-то планы?       — Ну, я дома почти неделю не был, — недовольно бурчит Вова, ставя ледяную сковороду на стол и садясь напротив Ильи, который наконец отстал от телевизора.       — Прости, братан, сегодня туда попасть тоже не получится. Ты ведь был вчера с Лëхой в стрипушнике? Вы же передавали тачку? — Илья дождался уверенного, положительного мычания в ответ и продолжил. — Губанова сегодня туда зовут.       — А я здесь при чëм?       — При том, что Лëха тебя берëт с собой. И Лида тебя тоже зовëт.       — Кто?       — Коля Ромадов, — поясняет Илья. — Владелец стрипухи. Не смотри так, тебе понравится там. Тем более, если у тебя нет девушки. Для таких как ты — это рай.       Вова нахмурил брови, не сводя взгляда со сковороды. Он не мог не понимать любовь мужчин к голым женщинам, ведь такова природа и еë правила, но его самого никогда и не тянуло к обнажëнным телам. Пару лет назад он с интересом рассматривал журналы для взрослых, но через минут пять понял, что в женских фигурах нет ничего заоблачного. Они красивы, но не настолько, чтобы неотрывно пялиться на страницу и пускать слюни.       — У тебя такое лицо, будто ты боишься голых женщин.       — Ниче я их не боюсь, — фырчит в ответ Вова, стараясь скрыть, что догадка Ильи достаточно его смутила.       — Ну вот, насладишься, — Илья снова отвлëкся на телевизор, сонно моргая. Ему слишком лень сидеть здесь с Вовой, но Губанов так сердечно попросил, что он не смог отказать. Пока Лëха по делам и по новым клиентам, Илья следит за «новым коллегой» и мечтает, чтобы вечер побыстрее наступил.

***

      Лиза упирается коленями в обивку дивана, опускается на чужие колени и неоднозначно скалится, отчего по телу мужчины с новой силой прокатилось возбуждение. Без церемоний он схватился на еë поясницу, пропустив руки под шубу, опустил ладони ниже и сжал так крепко, что у Бебриной на лице на мгновение появилось отвращение, но ради общего дела и поставленной цели она снова улыбается Славе в лицо, скалясь и не без отвращения к своему выдавленному шлюшьему поведению закусывая нижнюю губу.       «Два наивных долбоëба», — думает она, прежде чем стянуть с него футболку. Ей оставалось совсем чуть-чуть, оставалось окончательно сбить с толку, возбудить так, чтобы у обоих снесло крышу, а затем выпустить свои острые когти в виде выкидного ножа и покончить с этим развратом, который бесил не хуже лица напротив. А как они нахально зашли на территорию Шпаны! Лизе хотелось харкнуть им в лицо. От «уважения» и «желания примириться», которые были лишь обманкой для приманивания Фриков в свои стены, все хотели побыстрее отмыться. Вылизывать задницу своим врагам — это самое отвратительное, что только могло с ними произойти, но договор превыше всего. А особенно с Губановым, который оказал им великую услугу и вернул машину.       Удар должен приходить прямо в артерии. Девочкам сильно повезло: Слава с Вадимом часто закидывали головы от удовольствия, трогая доступные им тела. В эти короткие моменты девочки переглядывались и ждали кивка друг друга. Но они никак не могли поймать момент. Решиться и убить собственными руками человека — это не плюнуть в лужу. Пусть эти люди тебе и враги, пусть это договор, но людям не свойственно убивать друг друга. Убивая, он селит в себе животное начало. Кто человек такой, чтобы лишать себе подобного жизни? Неужели человеческий грех должен окупаться смертью от такого же, как он? Но в годы, когда страна переживает не лучшую свою историю, каждый человек имеет право озвереть и бороться только за свою правду, имеет право наказать того, кто посчитал себя важнее и лучше. Лиза никогда не думала, что в какой-то рандомный момент еë жизни придëтся взять в руки нож и по крику «ебашь!» вонзать его в чужую шею, в грудь, в плечи. Видеть, как кровь брызжет из тонких колотых ран, мараться в ней, случайно ловить ртом и глотать, отворачиваться от неë закрывая голову дрожащей рукой. И при этом всëм не думать ни о чëм. Мыслить невозможно, когда в ушах стоит писк, хрип, стоны, а на глазах умирает от потери крови такой же человек, как и она сама, как он хрипит, пытаясь вдохнуть, как захлëбывается и рычит, борясь за жизнь. Ощущать, как еë пытаются скинуть с себя, отобрать холодное оружие, нанести ответный удар. В такие моменты из горла не может вырваться ни один звук, хотя хочется закричать от страха перед тем, что ты только что сотворил. Лишить жизни человека — это лишь начало длинного пути. Самым трудным является даже не сам процесс убийства и даже не настраивание себя на его совершение. Самым трудным и переломным является осознать, глядя на всë ещë горячие трупы, на кровь, глядя на мышцы на чужих руках, которые всë ещë сокращаются, хотя мозг уже начал процесс омертвения.       Отползая от трупов, хватая окровавленной рукой дрожащую ладонь своей помощницы, Лиза таращит глаза на потолок, будто разглядев там что-то. Голова загудела, в тахикардии забилось сломанное страхом сердце. Аккуратное лицо что-то защекотало. Чужая ярко-красная кровь, стекая по лицу, щекотала виски и щëки, заставляя умываться собой. Слева поднимался истерический вой, который просил о помощи, просил очнуться от оцепенения. И Лиза наконец проснулась. Она повернулась на соучастницу, крепче сжала еë руку, начиная судорожно шептать, что всë кончилось и она большая молодец, что последствий этого не будет, что наказания, как ей и обещали, никакого не будет, только награда и психологическая травма, на которую обе согласились добровольно.       Первый, кто стал свидетелем, был Коля. Он вошëл в комнату молча, тут же закрыл за собой дверь и уставился на два трупа. Обычно весëлый и улыбчивый, а сейчас он молча, с серьёзностью на лице смотрел на эту картину и не ронял ни слова. Только чуть позже присел к девочкам, улыбнулся и начал успокаивающую тираду, от которой стало чуть легче. Лиза же его почти не слушала. Она пустыми глазами смотрела сквозь него, не переставая дышать через рот.       — Гелечка, год отдыха, молодец, — Коля гладил соучастницу Лизы по голове, размазывая горячую кровь по локонам. — Нет, я верну тебе паспорт, слышишь? Денег дам, сколько захочешь, утонешь в них, заяц.       Пока Коля щедрился и отпускал от себя лучшую свою девочку, даровал ей свободу и нахваливал за героический поступок, Лиза поднялась на ноги, снова утëрла лицо рукавом белой шубы, который только сильнее окрасился, и вышла в зал. Наощупь добравшись до столика, рухнула на диванчик, под боком Мафани, и посмотрела в его глаза с чувством выполненного долга.

***

      До появления Лизы Вова видел на лицах Шпаны неоднозначные эмоции. Они вроде и улыбались, шутили, но в мгновение их клинило. Они поворачивались друг на друга и всë время смотрели на часы, спрашивая: «думашь?» или «ещë подождëм?»       Хотелось спросить, что происходит и чего они ждут, но его постоянно отвлекал Губанов и Илья, которые всë знали и тоже молчали, но виду старались не подавать. Они просто были серьëзны.       Честно говоря, ему не особо нравилось в этом месте. Шум и незнакомая компания не была его слабостью, скорее наоборот. Он побаивался такого, как нынче начали говорить, «движа». Масла в огонь подливал Губанов, постоянно подталкивающий его к девочкам у шестов. Вове разрешено лапать всë, что движется, потому что он пришëл сюда как особенный гость, но он даже не тянулся к полуголым телам, получая от Лëши чуть надменные смешки.       — Ну хотя бы пальцем потрогай, что ты как подросток? — Лëша хватал его руку и насильно тянул к девочкам, но Вова вырывался и посмеивался в ответ, мол, не хочется.       Губанов честно начал думать, что Вова либо боится женщин, либо гей. Спрашивать он не стал, но в голове эту мысль удержал, оставив все вопросы к Вове на потом, когда Фрики будут устранены и Вовино доверие к новому начальству вырастет. Хотя, оно уже начало вырабатываться и развиваться довольно решительно. Неделю назад он боялся сесть в чужую машину, а сейчас даже выставляет свои условия и покорно подчиняется идеям Губанова. И это очень выгодно. Лëша и не думал, что понадобится так мало времени, чтобы добавить в свои ряды одного умелого, и, оказывается, покорного помощника. Он так был рад и горд собой, что его план не провалился, хотя Антон и Илья поначалу в один голос кричали: «он под Фриками! не мечтай!». А теперь он водит Вову по стрипушнику, ожидая, когда он полноценно перейдëт под его крыло, свыкнется с повседневностью новой «группировки» и начнëт безоговорочно доверять.       И частичка его желания исполнилась. Лиза пришла совершенно ошеломлëнная, села напротив Лëши, Вовы и Ильи и кивком объявила о победе. Первым вскочил Дерзко, а вслед за ним Илья и Мафаня. Саша остался сидеть с Бебриной, не решившись собственными глазами узреть весь тот ужас, который смогла устроить хрупкая на вид Лиза. Губанов поднялся последний, поправил рубашку и направился вслед за Даней и Ильëй, махнув Вове, мол, сиди, не ходи.       Но Вова этого жеста не видел. Он смотрел на Лизу огромными глазами, чувствовал запах крови и не решался шевелиться. Кажется, этого все и ждали, но чего именно? Почему Вове никто не рассказал, не объяснил всеобщее волнение? Он решительно вскочил, смущаясь оставаться наедине с Саней и незнакомкой, и побежал в сторону, в которую направился Губанов, как утëнок за мамой-уткой. Спокойнее быть с «мамой», чем с незнакомцами. Только поймав его спину взглядом, только пробившись сквозь крепкие спины посетителей этого места, он заметил, как открылась дверь, в которую ещë вчера они с Лëшей заходили, чтобы отдать ключи от угнанной машины. Юркнув в щель закрывающейся двери, он тут же упëрся в спину Губанова, в растерянности схватившись за его локоть.       — А говорят, что женщины — слабый пол. Ты посмотри, искромсала как, — слышится где-то глубоко в комнате ошеломлëнный голос. Вова вынырнул из-за спины Губанова и тут же наткнулся взглядом на кровавые пятна и два трупа, в которых он мгновенно узнал Славу и Вадю.       Внутри всë перевернулось. Лëгкие мгновенно наполнились воздухом от судорожного вдоха, глаза раскрылись в испуге, а конечности онемели. Он никогда не видел трупов. Кровь для него была страшной вещью, а сейчас она повсюду и еë слишком много, чтобы взять себя в руки. Но сильнее ударило по голове не сам факт того, что перед ним до сих пор горячие трупы, а то, что этих людей он знал.       — Ты бы вернулся за стол, — через плечо металлическим голосом проговаривает Губанов, томно вздыхая. — Или хотя бы отвернись и не требуй от меня объяснений, ты сам всë понимаешь.       А Вова и правда понимал. Он не двигался, лишь наклонялся к чужому плечу и часто-часто дышал, не сводя взгляда с трупов, окружëнных Шпаной.       — Надо будет отмыть всë нормально, а тела сегодня же вывезти и подхоронить к кому-нибудь, — Мафаня хладнокровно глядел прямо на лицо Вадима, рассматривая его закатившиеся, чуть прикрытые глаза.       — Мы свою задачу исполнили, — Дерзко протянул Губанову руку, завершая общее дело. — А ты нашу. Приятно было работать.       — Лизе помогите оправиться, — только и отвечает Губанов, поджимая губы. Одна его рука крепко пожимала Данину, а вторая обвила плечи Вовы и крепко держала под боком, как награду.

***

      — Это того стоило? — тихо спрашивает Вова, как только они выходят из стрипушника, в котором посетители совершенно ничего и не знали о случившимся и которым он завидовал. Они продолжали «отдыхать», пить и выкуривать по три косяка в десять минут, а Вова хватал воздух ртом в желании не задохнуться от того, как перехватило гортань от страха.       — Может, стоило. Всë зависит от того, как мы с тобой подружимся. Если подружиться не удастся, то их смерть всë равно не была напрасной, — лениво отвечает Губанов, накидывая на плечи бежевый плащ.       — То есть, они были убиты по моей вине? Ты это хочешь сказать? — Вова опешил, сунув между губ самокрутку, которую всучил ему Коля.       — Они были убиты по причине собственной же жадности и чувства безнаказанности. Не приписывай себе грехи. И выбрось эту дрянь, — Губанов выдернул косяк из губ Вовы, втоптав его в асфальт.       — Почему?       — Это наркота, — Губанов сжимает челюсти и поджимает губы. — Победу не стоит праздновать наркотой.       — А я что, победил в чëм-то? По-моему, увидеть первый раз трупы — это не победа.       — С дебютом, получается. А так, победитель ты потому, что ты теперь вступаешь в новую жизнь, как бы пафосно это не звучало. Держи, это тебе за угон. Ну и моральный ущерб, — Лëша достаëт из кармана купюры, пересчитывает их и суëт в руки Вовы. — Жаль, что ты увидел их смерть, это не входило в мои планы.       Вова принимает деньги, пересчитывает их и суëт в карман без зазрения совести. Деньги есть деньги, какие бы они не были: кровавые, отмытые, чëрные, зелëные, красные… неважно. Он поднимает испуганно-грустные глаза на Лëшу, ловит его взгляд и тянет руку для рукопожатия. С этого момента у Вовы сменилась власть. Его жизнь приобрела иные краски, но какие?.. Он не мог понять. Быть может, его нагло обманули и будут эксплуатировать его умелые руки, а может эта новая жизнь и правда окажется обещанной сказкой. Судя по довольному, расслабленному и улыбчивому лицу Губанова, эта глобальная перемена приведëт его ко второму варианту, но бдительность нельзя терять ни при каких раскладах. Вова кот, который всë ещë должен шипеть на всë, что его окружает. Ластиться и получать ласку запрещено. Он всë ещë сам за себя, хоть его и «спасли» и протянули руку помощи, руку полную еды. Нельзя расслабляться ни на секунду, как бы Лëша не был с ним вежлив в этот вечер.       — Тебя, может, домой отвезти? Только завтра вечером я тебя снова заберу.       — Уже работа?       — Есть одна тачка, — Губанов кивнул и открыл дверь машины, падая на водительское.       Всю дорогу до дома Бака они молчали. Вова правой рукой перебирал купюры, полученные от Губанова, а сам Губанов, развалившись в своëм кресле, подпëр голову кулаком и вяло крутил руль. И в обеих головах было пусто. Вова видел перед собой только кровавую картину, которая точно не даст ему уснуть, вспоминал плач девушки в углу комнаты, вспоминал глаза Лизы и все слова Лëши, сказанные сегодня за пределами стрипушника. Наверное, Слава и Вадим даже и подумать не могли, что сегодня потерявшийся с их радаров Вова окажется так близко, и увидит их смерть. Даже не представляли, что вместо отдыха получат тринадцать ножевых в совершенно разные части тела, не думали, что за ними придëт смерть в белой шубе.       Вову высадили у парадного входа в полночь и тут же уехали, даже не попрощавшись. Парень поднялся на третий этаж, прошëл по узкому коридору, отворил дверь нужной комнаты и тут же свалился на кресло, до двух ночи не шевеля и пальцем. Его широко раскрытые глаза смотрели в темноту, ища в ней что-то, уши улавливали сопение Васи и Веры, а пальцы легонько тëрли долларовые купюры.