↜︎ Школа Плотских Утех ↝︎

↯︎ ↯︎ ↯︎

Пробуждение стартует со странных нестыковок, напрягающих даже сквозь сон. Рядом спал Дайн, но будит почему-то бубнеж Чайльда. В полусне тяжело ориентироваться в пространстве, но Дайн точно лежал слева, а «бу-бу» звучит справа. Бред… Кэйа перекатывается подальше и прячет голову под одеяло, пытаясь заглушить шум и доспать свои законные пять минут, прежде чем начать опаздывать. Помяни черта — вместо блаженного забытья к бубнежу Чайльда присоединяется Дайнслейф. Кэйа, следуя логике «раз он там, то не тут», катится куда-то в самый отдаленный край кровати и накрывается подушкой. Жаль, этого не хватает, чтобы отрубиться. И эти хороши — точно сговорились подоставать его с утра. Гундят, шумят, чем-то шуршат, туда-сюда топают. Совсем не жалеют любителей поспать подольше. — …так нагрелся… хорошо, что обошлось… — обрывки слов доносятся сквозь пелену сна. — …да ваза только чудом не расплавилась… — до ушей доносятся жалобы Чайльда. — Кто плавится? — лениво спрашивает Кэйа, слегка выглядывая из-под подушки на две пары ног у кровати. Чайльд говорит что-то отдаленно напоминающее «твой пакет» и дальше рассказывает что-то — Кэйа уже возвращается под подушку. Чужие пакеты его с самого утра интересуют… Кретин. — Кэйа, вставай, — а вот приближение голоса Дайнслейфа совсем не радует. — Через полчаса уроки, — и смысл его слов тоже. — Ладно, буди его, а я в столовку, — зато когда за Чайльдом хлопает дверь, в комнате становится идеально тихо, чтобы продолжить спать. — Встаешь? Кэйа пытается игнорировать. — Кэйа, — но Дайн неумолим. — Просыпайся. Я могу облить водой. — Не надо воды, — приходится отозваться через немогу. — Еще пять минут… и встану. — Тебе прислали новый подарок. Кэйа открывает глаза быстрее, чем понимает, что это прокол. Конечно, Дайн все подмечает. Прятаться под одеяло и делать вид, что вовсе не заинтересовался, уже поздно. Быстрый взгляд на свою прикроватную тумбочку. На Дайнслейфа. И обратно в подушку. — Никакой он не новый, — голос сам обращается недовольным ворчанием. Пайниты. Старые. Ваза та же. — Не цветы — их Чайльд вернул, — отмахивается Дайн, показывая туда же. А. Доходит. Так Чайльд говорил про букет, а не пакет. Теперь видно, что он какой-то другой. Лепестки уже не такие матовые как вчера. Кристаллические, наполовину прозрачные, с золотыми нитями из серединок, они сверкают на свету так, будто сами его излучают. В голове проскакивает предательская мысль о том, как такое чудо можно выбросить? И другая, осуждающая — оставь милование вениками девчонкам! — Не стоило давать их Чайльду, если не хотел отказываться, — комментирует это Дайн. — Я же сказал, что не хочу, — Кэйа мгновенно хмурится, и обида дает сил сесть в кровати. — Вечером увидим, — отмахивается Дайн. И Кэйа бы поспорил, что до вечера они тут не простоят, но замечает на тумбочке еще что-то отвлекающее от мысли о том, что букет стоило сразу отправить в мусор. Прямо за вазой скрывается белый кейс приличных размеров. Декорированный, аккуратный, незаметный на фоне светлой стены. — Что это? — недоверчиво спрашивает Кэйа, пододвигаясь ближе. Под критическими взглядами с разных ракурсов ничего не меняется, хотя есть ощущение, что картинка сейчас растворится или потемнеет, как в глубоком сне. А потом, с той стороны разбудит такой же Дайн, собирающийся на учебу. Ничего не происходит. Они уже в реальности. — Знаешь, что там? — и его напряженный тон точно напоминает о ее опасности. — Нет, — отвечает Кэйа. Быстро исправляется: — Подозреваю… Я сейчас, — и летит в гардеробную на поиски подтверждения своей догадке. Записка от Дилюка, найденная в кармане брюк, ждет с новой подписью, от которой хочется одновременно с облегчением выдохнуть и разбить ближайший предмет. Первое — потому что подарок от него. Второе — по той же причине. «Если захочешь что-то еще — дай знать» — пишет в послании. Аж глаза закатываются, так глупо. А если я грифона захочу, ты мне и его в номер притащишь? Что же, теперь укол азарта подбивает пойти и проверить, что там этот гений чтения мыслей наугадывал на целый сундук. — Уверен, что там ничего опасного? — с опаской спрашивает Дайн, стоит вернуться в комнату. — Теперь — да, — зам же не так глуп, чтобы прислать что-то, что его раскроет. Но про опасное внезапно даже интересует. Хм. Если просить грифона, то он, наверное, подарит плюшевого? Защелка кейса поддается, кликает с характерным звуком, и с отворившейся крышкой в нос ударяет сладкий запах шоколада и пудры. Никаких плюшевых монстров. Только конфеты. — Серьезно? — больше реакции вслух не хватает. Зато в голове очень четко звучит собственная вчерашняя просьба Ризли — «сладкого. Настроения поднять». Класс. То, что устроил ему Дилюк — наглядная иллюстрация фразы «бойся своих желаний». Ужас какой. Заместитель в самом деле пытается купить его конфетами. Ну уж нет, не бывать этому. Оценивать фигурки с каменным лицом становится тяжеловато. Внутри сладкие звездочки, дельфинчики, бабочки и елочки. Розовые, синие, зеленые. Кэйа, активно выражая безразличность, закидывает в рот белую кошачью лапку. Ам. Только чтобы убедиться, что тут не о чем жалеть. — Кэйа, — предупреждающее зовет Дайн. — М? — Кэйа сосредоточенно жует, оценивая на вкус. Белый шоколад в покрытии сладкой пудры. Неплохо, да. На голодный желудок, наверное, не так хорошо и чаю не хватает. Семь из десяти за то, что сегодня такое хорошее утро. — Ты не собираешься говорить мне, кто твой тайный ухажер? — в голосе Дайна заранее звучит такое смирение, что это больше похоже на утверждение, чем вопрос. Так что ленивое качание головой, сосредоточенное жевание и честное «не-а» его даже близко не задевает. — Но ты знаешь, кто он? — только уточняет Дайн. — Знаю, — равнодушно признает Кэйа, неотрывно глядя в кейс. Разноцветные сладости просят не останавливаться на одной. — Доверяешь ему? Что же. Дилюк виноват ему минимум три такие коробки за то количество раз, которое Кэйа его обеляет и выгораживает. — …Получается, что доверяю, — кивает он, закидывая в рот желтую ракушку. — Хочешь попробовать?

↯︎ ↯︎ ↯︎

Оказывается, сладкое может портить настроение спустя время. Ведь сначала кажется, что все под контролем, и аппетит не сбить, если попробовать всего лишь по одной (каждого цвета). А потом, через двадцать минут в столовой становится ясно, что контроль был утерян с самого начала. — Кэйа, ты не ешь? — и это, конечно, невозможно скрыть от других. — Ем, — вымученно отрицает Кэйа, прижимая ладонь к своему животу под столом. — А почему так медленно? Невкусно? — Чайльд настороженно склоняется к его тарелке, будто ищет там что-то опасное. — Или тебе плохо? — хотя, зная этого вечно голодного, это он так прикидывает, осилит ли двойную порцию. — Мне хорошо, — парирует Кэйа. Руки рефлекторно отодвигают от него свою еду — еще чего доброго своей ложкой туда залезет помощи ради. По правде говоря, пора уже ему это позволить, но останавливает вовсе не жадность к еде. Дайнслейф рядом нехорошо ухмыляется, и Чайльд, заметив это, переключается на него: — Дайн, ты знаешь? — Ага, — и каких бы говорящих взглядов Кэйа ему ни посылал, а в этот раз работать службой прикрытия он не собирается: — Он с самого утра наелся сладкого. Подстава. — Сладкого? — с надеждой повторяет Чайльд, взглянув на стол, будто от этих слов оно тут появится. — У тебя есть? — и поднимает щенячьи глазки к Кэйе. — Есть, — Дайн опять опережает с ответом. — Почти нет! — поправляет Кэйа. Ладно, в этот раз из жадности. — Горстка, которую ты съешь по возвращению? — риторический вопрос ответа не требует. В меню сегодня очередная каша, фрукты и песочное печенье, которое к сладкому причислить можно только с большой натяжкой. Само собой, Чайльд цепляется с расспросами и просьбами поделиться — если не конфетами, то хотя бы кашей. А у Кэйи с Дайнслейфом спор на то, что завтрак после конфет он осилит сам. И осилить очень надо, ведь спор на желание.

↯︎ ↯︎ ↯︎

То, чего он так боялся, начинается с Основ полового акта, которые с порога встречают ударом под дых. Какое титаническое усилие требуется, чтобы не вылететь из кабинета, когда с учительского места смотрит Аято! — Ой! — дергается Кэйа, пока Дайн с Чайльдом прилагают это усилие, чтобы впихнуть его в дверь. — Я что-то забыл! Мне поплохело, ребят, честно… — Да не будут тебе ничего делать, — горячо доказывает Чайльд, за руку провожая его к дивану. — Сейчас только теория, — поддерживает Дайнслейф, держа под локоть с другой стороны. — Идем-идем. Благо название предмета было озвучено одновременно с появлением учителя, так что одноклассники убеждены, что у Кэйи фобия слова «секс», а не того, кто будет его преподавать. Вдох, выдох. Маленькую буйность понемногу получается обуздать. Беглый взгляд в сторону учителя, и накатывает уже смесь злости и обиды. Гадство! Шел бы он параллельный класс учить. Ризли вот оказался охранником — так почему и этот хрен не может быть работником иного рода?! И вообще, таких садюг законно пускать куда-то кроме клуба истязаний? Дайн с Чайльдом, изначально убеждающие его в безопасности урока, заводят разговор между собой, и Кэйа остается один на один со своими тараканами. Воспоминания о первой встрече с Аято и Ризли, как оказывается, сидят в памяти цепким осьминогом и пробуждают эмоции не из приятных. Здравый смысл говорит, что устроенный ему допрос был вполне заслуженным для того, кто грохнул в школе окно, но желания видеться с ними регулярно не прибавляется. И если Ризли спустя пару встреч уже не кажется таким отстойным, то Аято выглядит как один из вестников беды, и вместо него так хочется видеть кого-то другого… Бойся своих желаний — во второй раз за утро звучит в голове, когда дверь в кабинет пропускает оставшихся учеников. О, дьявол. Лучше бы Аято заявил, что у него еще три клона, и урок они будут вести все вместе. Да хоть войди сюда зам с директором — и то было бы лучше! Даже Итто с известием, что сегодня праздник Дня здоровья, и физкультура у них сегодня до самого вечера! Кэйа бы и не пикнул, знай он, что это отменит ту ветку будущего, в которой сюда поочередно вваливаются Эш, Дити и Самайн. — Блять… Три прицельных взгляда заставляют сердце загрохотать в приступе паники. — Какого хрена они тут? — сбивчивый шепот целится куда-то Дайну в ухо, попадает в волосы, Кэйа косится в другой угол комнаты, одновременно цепляется за его плечо и пытается трезво мыслить на сдачу. — Кто их выпустил? Даже суток, блять, не прошло! — Не труси меня, я и так вижу, — ворчит Дайнслейф. В голове друг за другом составляются новые выводы о ходе расследования. Эта троица невиновна, Торн, вероятно, получает по заслугам за свою неудавшуюся месть, и вся их компания понимает, кто показал на них пальцем, когда встал вопрос о поиске виновника. Мысли расшатывает так, будто Самайн не просто пожелал ему смерти глазами, а еще и запустил в висок чем-то увесистым. И теперь в голове ничего не собирается в кучу — только страшные предположения рисуются друг за другом. Последнее и главное — стоит ждать мести. — О, их же вчера не было на физ-ре, — вместо Дайна разговор заводит Чайльд, склонившийся с другой стороны со своими нашептываниями. — А в этот раз втроем пришли. Четвертого, наверное, где-то уже прикопали, — скалится он, пытаясь разрядить обстановку. А в ответ ловит два мрачных взгляда. — А что, собственно, произош… — начинает он, осознав, насколько изменилась обстановка за их диванчиком. Но если Дайн в стрессе привык играть в молчанку, то из Кэйи так и рвется нецензурщина. Вот и Чайльд попадает под раздачу за излишнюю болтливость: — Отвались, рыж. Не до тебя, — на это можно было бы обидеться, не звучи Кэйа так, будто получил по яйцам. Жалостливо, отчаянно, жадно на буквы. Чайльд что-то понимает и лезть больше не пытается. Оглядывается на компанию Самайна, на учителя, легонько толкает под локоть намеком, что урок начался, и молчит, лишь бросая настороженные взгляды. — Спокойно, Кэй, — зато голос подает Дайн. — Обсудим после урока. Не делай поспешных выводов. — Нет. Нет. Он не понимает, не заметил, не знает, не хочет признавать. Даже если Самайн невиновен, то опасен в другом. Он страшен в том, что ему известно, и опыт первой стычки с ним доказывает, что он умеет пользоваться информацией так, как ему выгодно. Умеет и будет, хотя бы во имя своей уязвленной гордости. Урок тем временем идет своим чередом. Аято не затягивает со вступительной частью и переходит к основам по теме. В ход идет перечисление причин, по которым половой акт имеет значение, начиная от разных мифов и до научных фактов. Он спрашивает у учеников разное, с юмором задевает небылицы в стиле «у тех, кто часто душит удава, будут волосатые ладони» и с ходу делится такими советами, что через пять минут от темы урока не чувствуется начальной неловкости. Один раз останавливается на Кэйе взглядом, кажется, собираясь включить его в урок каким-то вопросом, но хмурится, поймав ответный, и спрашивает у парня с соседнего диванчика. О, какой же Аято добряк на фоне Самайна! С каждой минутой уверенность растет — он расскажет. Всем растреплет, можно не сомневаться. В обход запрета учителей, если ему такой выдвинули. Перекрутит, извратит детали и выдаст в худшем свете. Сегодня, завтра, за ужином, на перемене, в любой момент. Самайн найдет способ отомстить — в этом можно не сомневаться, и будет удивительно, если он не использует информацию, которую получил. Это же он. Жаль, Дайн еще того не понял или не признал, а наличие Чайльда под боком не дает нормально с ним поговорить. Подсознание ехидно подсказывает, что скоро о последнем можно будет не волноваться — знать будет далеко не один Рыжий. Блядство. Какое же блядство. Съеденная часть завтрака просится наружу. Знал бы, что сейчас затопит такой паникой — даже не пытался бы выиграть в споре утром. Все равно не получилось, и теперь он виновен Дайну желание. Но почему это не пришло в голову раньше?! То, что Самайн на собрании будет не только подозреваемым, но и тем, кто узнает все, что произошло. Ох, на него же просто не хватило времени. Рядом с поиском виновника, болящей спиной и симпатией Дилюка, взаимная ненависть с Самайном — последнее, о чем было время думать. За подобными мыслями слушать урок становится физически невозможно — столько всего мешается в голове. — Давай уйдем, — шепчет Кэйа, склонившись к Дайну. Предельно задумчивый Чайльд даже не пытается влезть, хотя наверняка слышит — удивительно, что он так умеет. Но Дайнслейф качает головой: — Нельзя. — Ты не понял, что он может сделать, — в этот раз Кэйа рискует его предупредить. — Он… Но Дайн уже догадался сам. — Я понял, — в этот раз за его сдержанностью лежит что-то еще. — И лучше нам присутствовать, когда он начнет. Мы остаемся, — в голосе проступает тревога. До самого звонка разговора не случается никак. Только слова Аято долетают через одно.

↯︎ ↯︎ ↯︎

Перерыв проходит в оглушающей тишине спального номера. Дайн сидит рядом, удерживая от необдуманных решений. Кэйа — готовится сорваться на ноги, как только до второго занятия останется минут пятнадцать. Будь его воля, он бы следил за Самайном с момента окончания первого урока и до начала второго, но перевесил здравый смысл и одноклассники, которые разбрелись в разные стороны. Не будет же он устраивать представление на три человека. И от этого осознания одновременно стало и лучше, и хуже. — Мы можем рассказать об этом первыми, — все, на что хватает фантазии у Кэйи теперь — на сырые наброски плана действий. — Не стоит, — качает головой Дайн. — Самайн наверняка многое умолчит в своей версии. А мы только раскроем карты настоящему виновнику, если он еще не знает, сколько известно Инспекции. Укол подозрения напрягает еще больше. — Думаешь, враг среди учеников? Дайн нервно барабанит пальцами по столу, раздумывая над ответом. — Не знаю, но если Самайн постарается, новость разойдется не только среди них, — и возразить ему нечего. — Надо пригрозить, — зато у него своя стратегия. Смешная, надо признать. — Чем? Он пару секунд медлит, прежде чем взбесить одним только словом: — Заместителем. Наша песня хороша, начинай сначала. — Да-а-айн! — Кэйа уже не рычит — молится. Взывает к высшим созданиям, чтобы стерли с его памяти личность Дилюка. — Ну сколько тебе говорить… — Я понимаю, что все не так, — перебивает Дайн, — но Самайн не знает правды. Так что мешает нам сделать вид, что ты под крылом у зама? А может, и в самом деле попросить у него… — Фу, — от мысли, как Дилюк отреагирует на прикрытие им самим, по спине идут не шибко приятные мурашки. — Нет, идея — полная фигня. Все, закрыли тему. Дайн окидывает его косым взглядом, в котором мелькает подобие надежды, но резко сникает, сгорбив плечи. — Тогда… Готовься своими силами. И удержись от драки — нам она сейчас совершенно ни к чему. Укол совести напоминает о том, что он прячет под одеждой. О синяках.

↯︎ ↯︎ ↯︎

Еще один новый предмет — История инкубов — внезапно встречает маленькой дозой облегчения — рядами парт и раздающим тетради с ручками учителем. Мужчина средних лет, зовущий себя Ренделом, обещает одни только лекции на протяжении года. Спокойное начало урока означает, что неприятности берут отсрочку до его окончания. Но не больше — компания, занявшая места прямо перед Кэйей, ясно дает это понять. Самайн ловит момент, когда учитель отворачивается, и оглядывается довольным удавом. В глазах только намек на карий и сплошная чернота. Секунда зрительного контакта, обмен ненавистью, готовность вскочить в любой момент. А потом все равно что удар между ног — взгляд на губы. Кэйю одергивает как от кипятка — это что еще за хуйня? И она, кажется, заразная, ведь и его взгляд сам собой скользит к чужому рту. Рефлекторно, не спецом. Рывок, и Самайн оборачивается спиной. Голова клонится в пол. Сердце лезет в горло. Бам, блять, бам. Что это было? Последний кадр как назло застревает в воображении во всех деталях. Пухлые, мягкие, тепло-розовые. На нижней губе сбоку кольцо пирсинга, незамеченное в прошлый раз. На ум сразу просятся всякие клишированные вопросы, с которыми обычно докапываются до украшений возле рта — а не больно? а есть удобно? а целовать?.. Бля бля бля! Не надо. Думать. Как. Целуется. Этот. Упырь. Какого хуя он сам опустил взгляд? Вот не бывает с извратами иначе! Разве он сам не понимает что сделал? Вероятно, понимает, поэтому и отвернулся так резко. Позорник он. Это же как выйти на ринг, встать вплотную, начать зыркать друг на друга уничтожающими взглядами, подышать своими флюидами ужаса, все дела. И поцеловаться с оппонентом. Вот, что Самайн сделал. Спровоцировал последнее. Сука. Губы хочется потереть как от физического контакта. — Все в порядке? — от переваривания этой дикой сценки отвлекает голос Дайна. — Да, — сцепив зубы, кивает Кэйа. Поднимает голову. Смотрит Самайну в спину и долго представляет, как вытирает об нее подошвы ботинок. Легчает достаточно для того, чтобы включиться в лекцию учителя Рендела, который как раз начинает рассказывать о том, что надо конспектировать — о происхождении инкубов как вида. Но сегодня тетрадка с ручкой не радуют так, как могли бы в первый день. То ли дело в том, что легенда, которой Кэйю собираются уничтожить, еще не придумана, то ли на это повлиял этот галимый обмен взглядами, но Самайн больше не оглядывается и не разговаривает до конца урока. А когда звонит звонок, и Дити толкает его в локоть, он лишь отрицательно качает головой.

↯︎ ↯︎ ↯︎

К обеденному перерыву мозговыносящие мысли прилагают в меню довесок смешанных чувств: подозрительность, удивление, пассивную агрессию, постоянное напряжение и куриный бульон с чесночными булочками. Кэйа пытается заесть тревожность, успокаивает себя окружающей атмосферой, вслушивается в непрерывный стук ложек и шум бесед. Вдох, ложка супа, выдох. Все это, если честно, не работает, пока столик Самайна находится в поле зрения. Торн сегодня так и не появился, Эш всегда такой, будто мысленно в другом мире, а Дити уже поел и куда-то смылся. Самайн сидит ровно напротив, и пусть расстояние не позволяет точно видеть, куда направлены глаза друг друга, но ощущение, что он тоже поглядывает в сторону Кэйи, не покидает ни на миг. Так что же будет? Отомстит? Отмолчится? Есть ли пределы у его ехидности? Хватит ли их на то, чтобы не исковеркать произошедшее в своих интересах? Очень сомнительно. Он еще на первой Дружбе дал знать, что не упустит возможность «поставить на место» непригодного полукровку. И их «знакомство», которое описал как нападение, отличный тому пример. Такой никому не спустит с рук попытку обвинить его в том, в чем он был невиновен. Невиновен — в последнем Кэйа уже уверен. Кишка у него тонка. А по школе ведь сейчас ходит кто-то гораздо опаснее… И тут все мысли сметает толчок в плечо. Резкий, неожиданный. От вложенной силы стул пошатывается на ножках. Равновесие сохраняют лишь руки, схватившиеся за край стола. Выдох, поворот головы, онемение. Вторая волна шока приходит от осознания, кто это сделал. Злой до красных щек, с разметавшимися белокурыми волосами и сжатыми в напряжении плечами Дити. Третья порция удивления накатывается от того, что он кричит: — Что ты сделал с моим парнем?! Доходит с замедлением. Доходит, что ничего не доходит. Я? С твоим парнем? С каким из них? Ты вообще о чем? Параллельно с попыткой понять услышанное складывается порядок действий — надо собраться, взять себя в руки, хотя бы встать из-за стола… Нет времени. Ладонь Дити черкает по затылку, и Кэйа чудом уворачивается от возможности окунуть лицо в тарелку. В отместку получает еще один толчок в плечо. — Отвечай, сволочь! — Дити не сбавляет напора. — Что с Торном?! Блять, да это вообще не по плану! Эта нападка должна была прилететь вообще не от тебя, мелкий! Но времени оглядываться на Самайна нет. — Зачем ты наврал, бесовское!.. Третий тумак перехватывает Чайльд. Кэйа не видит, но чувствует дуновение ветра и слышит низкий тон, в котором только угадывается тот привычный рыжий балбес, что басит сейчас: — Успокойся. Дити отскакивает в мгновение ока, но этого хватает, чтобы выйти из оцепенения, подняться со стула, окинуть взглядом окружение и приготовиться. С другой стороны уже возвышается Дайн — угрюмый и молчаливый, готовый к худшему. Опять беспокоит совесть — не дай ему влезть, он и без того побит. А вокруг медленно стекается толпа, и ее гул раззадоривает еще сильнее. — По какому поводу ссора? — Драка, парни! — народ поднимает шум. — Может, позвать кого-то? — Мамочку позови, — по столовой прокатывается волна смеха. Где-то под слоями волнения, злости и непонимания собирается четвертое чувство. Какое-то фоновое облегчение, действующее всего на половину процента, существует где-то там, на задней стенке черепной коробки. Мол, вот они — парни как парни. Инкубы не инкубы, а такие зрелища интересны всем. Такие же обычные ребята, что были в средней школе. Хреново только быть в эпицентре общего интереса. Более того, рядом не просто их класс, как в первый раз, а пара сотен учеников. По залу проносится шепоток про его внешность — рога, хвост, горящий глаз (почему один?) Странно понимать, но сейчас это даже близко не цепляет так, как впервые. — Драка? А что случилось? — Они что, трое на одного? — А ты хочешь помочь? Верно — на одного. Самайн прячется среди толпы, наблюдая с уверенностью в силах своей марионетки. А Дити один. Ему никто не спешит на помощь. Более того, он щуплый и мелкий. То, что драки не будет, начинает становиться очевидным. Он нападет словесно. Возможно, попытается нарваться. Спровоцировать их при всех, а дальше вся вина ляжет на того, кто первым пустит в ход кулаки. Кэйа посматривает на свое негласно собранное трио, прикидывая, не сорвется ли никто. Дайн не должен, но Рыжий может. Плохо то, что он сам может тоже — зависит от того, что скажет Дити. А он и не молчит. — Зачем ты пытался отбить моего парня? — громко вопрошает он, дождавшись общего внимания. — Лез к нему, зная, что у него есть я! По залу проносится свист, пара безразличных «и что?» и что-то в стиле «хороший парень не изменит». Интересно. В толпе среди прочих мелькают лица одноклассников, но никто из них не спешит высловиться. — Не выдумывай. Я этого не делал, — Кэйа отвечает не менее громко, чтобы всем было слышно. Голос чудом звучит так, как того хочется. И пусть неловко такое признавать, но с поддержкой друзей стоять плечом к плечу против врага гораздо легче, чем самому. Понять бы только, к чему ведет эта ложь. Начало не очень — никто не впечатляется. Парня хотел отбить? Ну и бестолковая ложь… Дальше что будет? На таком не отыграешь внушительный скандал. Им же не по 13 лет. — Не ври! — Дити со злости дергано топает ногой. Надо признать, играет он хорошо. Вошел в образ на десять уязвленных бойфрендов из десяти. — Кто бы говорил, — отзывается Чайльд, хоть и сам, наверняка, ничего не понимает. — Ты ничего не знаешь, — Дити переключается на него. Обводит взглядом толпу: — Вы не знаете, что случилось с Торном из-за него! — и тычет пальцем в Кэйю. Более детальные предположения о сказанном не спешат поступать — толпа в недоумении ждет. — Так расскажи! — выкрикивает какой-то заводила. Кэйа озадачен не менее. Ну же, что у тебя по плану дальше? Что там с Торном из-за меня? И доказательства предоставь, актер хренов. Дити внезапно подскакивает так близко, что его светлые ресницы при желании можно пересчитать. И несмотря на близость, говорит достаточно громко, чтобы ближайшие собравшиеся услышали. Услышали и передали другим. — Я знаю, что он пытался тебя изнасиловать. Взмах — Кэйа наотмашь бьет по его руке, указывающей прямо на Дайна. Конечно, знаешь, паршивец! А еще знаешь настоящую тому причину, псина ты позорная! ТАК ЗАЧЕМ ГОВОРИТЬ ЭТО ВСЕМ? — Нет! — в состоянии охватившей агрессии тяжело найтись на достойный ответ. — Замолчи, это не было тем!.. — Было, и это был он, Дайнслейф! — Дити берет секундную паузу, прежде чем нанести контрольный, и на лице у него уже пляшет победная улыбка: — Зачем ты соврал всем, что это сделал мой Торн?! Из-за тебя его наказали! Так вот, как ты задумал все перекрутить, маленький мерзкий подонок. — Иди и скажи учителям, что все не так! — продолжает он. — Скажи, чтобы отпустили его! Почему ты защищаешь своего насильника? Что, так понравилось? Вспышка красного цвета застилает зрение. В ушах стоит шум толпы. Ты доигрался, тварь, ты наговорил достаточно. Чистая ярость затапливает разум. Никакого прозрения, только падение в бездну.

↯︎ ↯︎ ↯︎

Оказывается, Чайльд с Дайном были рядом не только для защиты. Они стояли, чтобы затормозить. То, как он рванулся вперед, помнится короткими вспышками ярких кадров. Занесенная для удара рука не дотянулась до цели всего каких-то пару сантиметров. Еще бы чуть-чуть, и он бы сам присоединился к Торну в наказании. Но парни, спасибо, оттащили. Посадили на ближайший подоконник за углом столовой, дали отдышаться и обступили с двух сторон как заботливые няньки. Кэйа попросил воды, избавившись этим от Чайльда. Потом «захотел» еще булочку, попытавшись отправить Дайнслейфа в столовую следом. Уверил, что подождет тут. И быстрым шагом направился в противоположную сторону, как только последний исчез за углом. Дайн догнал почти сразу. Без булочки. Понял все. Ни удивление не посетило, ни злость — в запасе эмоций упрямо мигает красный ноль. Выдохся. — Один побуду. Не иди за мной, — просьба звучит жалко, неправдиво. — Потеряешься, — справедливо напоминает Дайн. Такой же отрешенный, хоть и решительный. Хочется съязвить что-то вроде «сам потеряйся». Хорошо, что уже хоть чего-то хочется. Плохо лишь, что ни слова из себя не выдавить. — Может, побудешь один в номере? — предлагает он, не услышав ответа. — А я уйду. — Нет, — Кэйа все так же продолжает шагать. Причину объяснять не надо — и дураку понятно, почему в спальни идти не хочется. По дороге точно встретятся одноклассники, а сейчас это не то, что нужно для душевного спокойствия. Совсем. — Ты тоже не хочешь никого видеть, — разговор, как гаснущий фитилек свечи, держится на последних буквах. И Дайн тушит все коротким согласным кивком. Остаются только синхронные звуки шагов. Впервые книга звучит как хороший способ отвлечься. Последствия состояния аффекта отпускают с трудом, но когда это случается, становится только хуже. Чувство такое, будто черепушку вскрыли и начали вливать мысли прямо внутрь. Накатывает целым набором противоречий — от радости за то, что драка не состоялась, и до злости на то, что все-таки стоило вмазать Дитиану, и плевать, что было бы дальше. Поэтому, когда Дайн в процессе их общего «самотеряния» начинает целеустремленно поворачивать в разные коридоры, это не сразу становится заметным. Но потом, когда он называет конечную цель прогулки, недовольство сменяется надеждой на возможность отвлечься. — Библиотека? Ну давай. Через пару минут прежнее уныние возвращается к началу — библиотека не находится даже при всей хорошей памяти Дайна, побывавшего в ней на экскурсии, которую Кэйа прорулетил с замом. Сначала он возвращается в коридоры из которых пришел. Натыкается на пару клубных комнат с соответствующими надписями. Потом долго стоит на их распутьях. Когда Кэйа со скуки предлагает выбирать путь считалочкой, хмурится еще три поворота. И заходит в тупик на четвертом. — Кажется, ты забыл дорогу, — признает Кэйа. Даже не расстраивается — сейчас только того и хочется. Не найтись ближайшие пару часов. И хотя это не та даль, в которую он сам забрел в первый день, и время от времени в коридорах им встречаются какие-то работники и учителя, но приятнее думать о своей отдаленности от… общества. — Нет, — Дайн круто разворачивается, зашагав обратно. — Мы уже близко, — и кривит лицо, не желая признавать поражение. — Постой, — попытка остановить этого упертого барана словами опять не приводит ни к чему хорошему. — …где-то тут был поворот, — он только ускоряет шаг. Под ложечкой слегка щекочет осознание, что неправильно уходить так далеко. Но желание покоя с легкостью убеждает в обратном: Дилюк просил не оставаться одному — вот их и двое, говорил не уходить с учебного крыла — так они в зоне видимости Патрульных, если верить, что такие скрываются в коридорной тишине. У них все по плану, только бы Дайн еще вспомнил, как дойти. — Погоди-ка, — внезапно пришедшее решение поражает своей простотой. — А почему мы просто не спросим? — недалеко, как по заказу, слышатся чужие шаги. Кэйа решительно направляется туда, и замерший позади Дайн присоединяется — догоняет и тоже ускоряет шаг, сразу за углом увидев силуэт. Некто в верхней одежде по всей видимости или пришел со двора, или направляется к нему. Кожаная куртка, высокие берцы, узкие брюки — все черное. Крепко сложенный, с темным ежиком волос и уверенной, быстрой походкой. — Извините! — из-за последнего Кэйа зовет его почти на бегу. — Можете… можешь помочь нам? Мужчина оборачивается ровно когда до него остается пара шагов. — Да? — стреляет по ним глазами, делает вдох, чтобы продолжить вопрос… и не продолжает. Ох ты ж… Приехали. Встретить единственного, кого можно хоть как-то привязать к их делу — это ж надо так вляпаться. Кэйа не двигается. Он смотрит, изучает, сравнивает. Обычная одежда совсем сбивает с толку после рабочего фартука. Квадратное лицо, скулы, щетина. Внимательный взгляд, который в прошлый раз только мазнул по нему, зацепил без лишнего интереса, в этот раз жжет своей пристальностью. Младший работник из сада недоумевает не меньше них. — Чем помочь? Чтобы читать мысли Дайна не надо даже на него смотреть. Кэйа уверен — у них сейчас стопроцентное совпадение. Ночью он чуть не охрип, пока закончил пересказывать про все услышанное и прочитанное от Дилюка, так что Дайнслейф знает, что преступник пробрался в оранжерею, видел ее работников и не отмел шанс, что они причастны к случившемуся. Не зря он точно так же не может выдавить из себя ни слова. Ведь перед ними единственный возможный подозреваемый. Ботаник-садовник буравит нечитаемым взглядом в ответ. Первое желание — развернуться, дернуть Дайна за локоть и сбежать. Более разумное — найти в себе силы на больше, чем скрывать дрожь в ногах, извиниться за беспокойство и отмазаться, а потом уже сверкать пятками. Третье и самое гениальное — то, которое предлагает воспользоваться ситуацией и не упускать момент подловить виновника, стоя посреди коридора, окруженного датчиками. И еще одна маленькая деталь в пользу последнего: вместо боязни есть лишь бодрость. Так что надо действовать, и сейчас. — Э-э-э, Ричард? — имя приходится вспоминать в последний момент. — Мы немного потерялись, пока искали библиотеку, — но начало звучит на удивление хорошо, как для суетливо собранных в фразу слов. — Ты мог бы нас проводить? А то пока найдемся — полночь наступит, хах, — конец портит нервный смешок, но это сразу забывается. Ботаник заминается на полсекунды, но решительно кивает и жестом предлагает идти следом. — Без проблем. Пойдем, я как раз туда и направляюсь. Стоит оказаться за его спиной, как Дайн начинает диалог жестами, вскинув бровь: «веришь?» Еще бы в такое поверить. «Ни разу», — Кэйа мотает головой в ответ. Дайн косит прищуренные глаза на него и обратно: «следи за ним». — Хотите получить больше знаний? — Ричард резко полуоглядывается, чуть не раскрыв их гляделки. Твою ж! — Да, очень хотим, — активно кивает Кэйа, мало не хватаясь рукой за быстро стучащее сердце. — Что-то конкретное, или просто интересно, что у нас есть? — продолжает садовник. А вот это уже вопрос со звездочкой. — Э-э-э, ну… — ведь времени на создание легенды у него не было. Ситуацию спасает Дайн: — Хотим больше узнать про клубы. Кэйа не знает куда вступать. Кэйа чуть не толкает его под ребро, услышав это. Сейчас бы искать в книжке о том, о чем преподы сами как обезьянки плясали на сцене во время выбора клубов… Благо это работает в нужную сторону. — Ничего не заинтересовало? — Ричард еще раз окидывает их взглядом, будто надеется, что они поравняются с ним в шаге, но парни упрямо держатся позади. — Увы, нет, — хочется спросить какое ему дело, только наигранная скромная улыбка сквозь сцепленные зубы не дает ляпнуть ничего лишнего. Но когда ботаник не продолжает расспрашивать, диалог, которому грозит резкий финал, приходится спасать ответным вопросом: — А ты, Ричард, можешь что-то посоветовать? Еще одна заминка быстро исчезает в ответе, звучащем с легкой улыбкой: — Само собой, свой факультатив, — а вот и первая зацепка: ботаник все-таки он. — Не уверен, что меня интересуют растения, — быстренько отнекивается Кэйа, как бы только не перегнуть с попыткой подловить его и не записаться в секту любителей салатов. Происходящее сейчас — одноразовая акция, оценка противника. Дальше, если его подозрительность подтвердится — остается знать об этом и держаться на расстоянии пушечного выстрела. Знать и держаться. — Пока не попробуешь — не узнаешь, — но Ричард, к удивлению, не настаивает, просто пожав плечами. Ого. Ни тебе лекции про пользу бурьянов, ни аргумента насчет крутости вспахивания земли. Странно. Но будь он виновником, не будь лучше для него — приблизить цель к себе? Он получил возможность, но почему-то намеренно ее теряет. Так чего ты ждешь Ричи? Больше не хочешь ошибиться? Или боишься свидетеля? Так! Все! Хватит спускать всех собак на того, чья причастность к инциденту висит в воздухе! Будь у школы доказательства — он бы сейчас точно по ее коридорам не расхаживал. И вообще, ему-то в библиотеку зачем? Но не успевает паранойя насчет последнего хоть немного развиться, как путь оканчивается. — Пришли. Вычурная двустворчатая дверь встречает неким умным фразеологизмом на старокаэнрийском, не оставляющим подозрений в том, что это подвал или пыточная, а открывшийся за дверью вид окончательно убеждает в обратном. Изнутри слышится, как падают книжки. Много книжек. — Аль-Хайтам? — Ричард мечется внутрь, исчезнув между высоких стеллажей. Кэйа с Дайном, предоставленные сами себе, молча переглядываются, переступают порог и не сговариваясь, осторожной поступью направляются в сторону звука. — Кто ты? — в глубине отзывается удивленный Ричард. — Новый библиотекарь, — говорит некто, судя по голосу, довольно молодой. — Кавех, а ты? — Насколько новый? — ботаник представиться в ответ не спешит. — Прибыл вчера, — немного сконфуженно объясняется назвавшийся Кавехом. — Вот, навожу порядки… — и опять что-то рушится с тихим шумом, — то есть, только пытаюсь… Нужный ряд находится вовремя, чтобы узреть эти «порядки» собственными глазами: гора сваленных на пол книг и автор этого преступления — худощавый блондин с очевидно авторской стрижкой — неровная длина, куча заколок и прядь челки прямо между глаз. Рядом рисуется озадаченный чем-то Ричард. Вероятно, тем, что когда бежал, то ждал увидеть тут какого-то Хайтама. Кавех замечает еще гостей и вскидывает брови. — Ученики? Не знал, что библиотека так популярна. — Здрасте, привет, — отзываются Кэйа с Дайном, застыв истуканами. Странно все это. Новый библиотекарь? А старый где? Сценка с падением книг сама по себе напрягает, а зашкаливающая неловкость разговора тем более. Что делать им с Дайном? Может, свалить, пока не поздно? Или просто юркнуть за ближайшие полки, оставив взрослых разбираться раз на раз? В этот миг, как в плохо снятом ужастике, посреди паузы в беседе слышится шаги позади. И он, и Дайн, оборачиваются вовремя, чтобы узреть надвигающегося незнакомца. — Приветствую, — белая рубашка, выглаженные брюки, сверкающие носки ботинок. В отличной форме, но как насмешка над этим — серебряная седина, как у деда старого. — А ты кто? — у зыркающего на присутствующих библиотекаря, кажется, скоро глаза в разные стороны разъедутся. По реакции Ричарда, точнее ее отсутствию, читается: пришел Хайтам. Подозревалка подключается и в сторону него — неужели, какой-то сообщник? Уж он-то подходит на роль плохого парня гораздо больше неуклюжего Кавеха. И то, что сжирает интригой: что эти двое забыли в таком месте? — Школьный перукар, Аль-Хайтам, — а он только усугубляет подозрения в свою сторону. — А ты Кавех, я услышал, — и предупреждает ответное представление библиотекаря. — Рад узнать, что о книгах теперь будет кому позаботиться. В тишине с соседней полки, будто издевка, шлепается еще одна книга. А напрягает совсем не безрукость Кавеха. Главное, что кто-кто, а этот тип на парикмахера не смахивает даже близко. Рожа угрюмая, взгляд тяжелый, под давящей в груди рубашкой наверняка скрывается груда мышц. Такой ножницами убить может, а не подстричь. Кавех кивает растерянно разводит руками: — В любом случае, знаете, я еще не сильно готов к такому количеству посетителей… не ознакомился со всем тут вместимым, и вообще не думал… Что сюда кто-то ходит, — мысленно заканчивает Кэйа. — Мы не читать пришли, — в словах Аль-Хайтама звучит смешок — плюс десять очков недоверия в его копилку. А для чего же вы тут собрались? — Не страшно, — вмешивается Ричард, перебивая его. — Пока тебя не было, школа поручила наводить порядки нам. Ах вот оно что. Не читать, так перебирать. Оправдание хорошее. — Ага, руководство упоминало о помощниках, — припоминает Кавех. Подтверждение их алиби внезапно не радует — неужели, и правда убирать сюда ходят? С теми теориями заговора, что крутятся в голове как кубик-рубик, это совсем не складывается. Не складывалось и раньше, но как же хочется, наконец, понять хоть что-то! — Но раз уж ты здесь… — судя по тону, Аль-Хайтам уже собирается смыться. — Мы поможем в последний раз, — и опять Ричард встревает со своим решением. И пока они стреляют друг в друга незаметными взглядами, ход делает Дайнслейф: — Ладно. А мы сами справимся с поиском литературы, — встревает он. И пока Кэйа послушно идет, утянутый за локоть, Кавех лишь просит вслед: — Принесете потом ко мне все, что выберете — я запишу вас!

↯︎ ↯︎ ↯︎

В читальном уголке сидится в разы спокойнее, чем стоялось между троицы взрослых пять минут назад. Дайн тащит с ближайших полок пару книг для вида и падает в соседнее кресло, шлепнув ими о стол. — Что думаешь? — и сразу переходит к делу — к случившемуся. — Они меня напрягают, — тихо признается Кэйа. — А ты? — Лучше бы нам уйти. Путь назад я точно запомнил, не заплутаю. Несмотря на веру в его хорошую память, следовать предложению не кажется правильным. По крайней мере, не сейчас. Кэйа опирается на подлокотник соседнего кресла, чтобы совсем тихо напомнить о другом: — Это шанс что-то узнать. — Или во что-то встрять, — Дайн энтузиазма не разделяет. — Кавех кажется непричастным, — поэтому Кэйа начинает его переубеждать, — но парикмахер точно в сговоре с ботаником. Дайн, несмотря на нежелание, развивает тему: — Не знаю… Но даже если предположить, что они не простые работники, я все еще не вижу связи с тем, чего хотел ответственный за Мими. — Ну да. Если бы они собирались напасть, то вывели бы нас из учебного крыла туда, где нет Патрульных. А они привели к свидетелю. М-да. Ричард, конечно, мутный, но… У Дайнслейфа, судя по лицу, случается прозрение. Секунда, и оно сменяется холодным отстраненным взглядом глаза в глаза. — Он не Ричард, Кэйа. Замешательство не дает подумать. — В каком смысле? — сразу спросить. — Его зовут Роберт, — настаивает он. — Сокращается как Берт. А Ричардов у нас нет. Я думал, ты специально ошибся. Кэйа отрицательно качает головой: — Да нет, я просто забыл… Теперь, когда ему напомнили, прошлая встреча с ботаником становится достаточно четкой в памяти, чтобы убедиться — тогда Итто звал его Робертом, в самом деле! — Так почему он… — Не знаю, — Дайн предупреждает вопрос. — Я же дважды его так назвал, — вспоминается теперь. — И он не поправил, — он договаривает так легко, будто делит с Кэйей один мозг на двоих. — Может, решил не настаивать, — и разговор все больше уподобляется размышлениям в голове. — А еще он не представился Кавеху, — а Дайн не прерывает этот поток. — Как будто не хотел, чтобы ты знал, что ошибся. — Но при этом, когда я завел разговор про его клуб, даже не попытался заинтересовать. Будто не хочет держать меня близко. — Но если он в самом деле причастен, то как Инспекция его отпустила? — первый и главный вопрос предупреждает череду остальных. — Если не к Торну, то к нему уж наверняка должны были применить гипноз. — Что, серьезно? — теперь от темы отстает Кэйа. — Обычно в таких случаях Инквизиция берет с собой гипнолога. Не исключено, что сюда его могли пригласить, если решили, что все серьезно. Думаю, Роберта точно заставили рассказать всю правду, и будь он виноват хотя бы косвенно — сразу бы сдал все специальному сотруднику. — Ты хочешь сказать, что его свобода равна невиновности? — Не знаю, — Дайн пожимает плечами. Про гипнолога внезапно интересует: — А этот сотрудник не мог проверить всю школу сразу, раз такая каша заварилась? Теперь он как-то по-доброму фыркает. — Ага, если бы клонировал себя раз сто. Тогда мог бы, — небольшая пауза, — в случае, если бы все не подозреваемые согласились на сбор личных данных. — Разве нет ничего важнее поиска виновника? — дуется Кэйа. Маленький эгоизм наивно отвергает чужие мнения насчет промывания им мозгов. — Пф, — Дайн наоборот веселится. — Представь себя на месте других учеников. Ты бы дал кому-то покопаться в твоей голове просто потому что какой-то кретин домогался до одноклассника? — Но это же… — конец тонет в понимании: правды тоже не расскажешь. Все случившееся — тайна. Зато доходит, как Дайн сказал про себя самого. — И ты не кретин. — Боюсь, в глазах школы мы оба теперь такие, — со сдержанной тоской напоминает он. От мысли о Дити прошибает холодным потом. Бессильная ярость, сдвинутая вниз по списку важных дел под встречу с ботаником, вновь начинает плескаться по венам, требуя выхода. — Блять… — Кэйа прячется от нее, упершись локтями в колени, и роняет лицо в ладони. Не помогает. — Они переступили черту. Отчаянно хочется что-то ударить или разбить. А он еще собирался пошпионить двумя в другом конце библиотеки. Ну уж не в таком состоянии, когда кулаки действуют быстрее мозгов. — И им за это ничего не будет, — добивает Дайн, бессильно растекаясь в своем кресле. Такой простой и уставший от всего. Даже не пробует подбодрить — он сдался и сам. — Но это неправда! — восклицает Кэйа, отняв руки от глаз. Дайн шикает, напоминая, где они находятся, но сам съезжает еще ниже по сидению. — Синяк у меня не из воздуха, — глухо напоминает он. Взгляд поднимается на его скулу с небольшим синеватым пятном. — Прости. — Я не виню тебя, — перебивает Дайн. — Я о том, что кто не глупый, сложит два и два. Ох, верно. Поймут, что получил пока нападал — это ведь даже не ложь. — А что еще? — Отсутствие Торна, — и тут Дайн даже не берется объяснять. Его ведь действительно не было на уроках. И свое наказание, если зам не врал, Торн сможет доказать следами на теле. Сейчас шанс того, что его действительно выпороли, даже не улыбает. Наверняка же выпороли — наказание ему обещали еще на собрании. Не из-за выдуманных Дитианом причин, а за настоящие провинности. Но чувство торжествующей справедливости тухнет еще в зачатке. Пускай, сейчас он не может подтвердить россказни Дити, но никто не помешает ему показать всем любопытным следы избиения завтра. Он же инкуб — ему светить жопой перед другими не в новинку. Да и среди всех работников, что были на собрании, кто-то нет-нет да шепнет любопытным, что Темерус Торн был наказан. Правды ученикам не расскажут — нельзя, — но сам факт наказания подтвердит версию Дити, и сплетни разойдутся еще больше. Версию Самайна и его мерзкой компашки. Непрошенные представления о близком будущем рисуют в воображении все более масштабные в своей безнадежности картины, начиная от непринятия обществом, общим бойкотом и заканчивая изгнанием в школьные подвалы. — Твари, — рвется сквозь зубы. — Я ждал подобного, но не такой грязи. — Завтра будет знать вся школа, — а Дайнслейф только усугубляет пессимистическое настроение. — И учителя не заткнут им рты? — маленькую надежду колет отчаянием. Дайн пронзает ее полностью: — А ты бы поставил их в известность? Возможность пожаловаться об этом старшему перечеркнута большим красным клеймом:стукач. Так не делают. Такое не работает. Это не просто не поможет, а закопает их еще глубже. Что сделает какой-то абстрактный учитель? Отругает Дити? Накажет? Если история с Торном повторится, это только убедит всех в том, что Кэйа любитель доносить на других. — Нет. — Вот и все, — Дайн окончательно раскисает. — Зато каждый запомнит меня как насильника, а тебя как последнего мерзавца. И нам остается только смириться, ведь ни Дити, ни Самайн, от своих слов не откажутся…

↯︎ ↯︎ ↯︎

— …Ты представился мелким не тем именем? На лицо Роберта сходит озарение. — Нет. Чертенок сбил меня с мысли, назвал Ричардом, — нехотя признается он. — Я засомневался, решил не поправлять. — Я же говорил тебе, что к этому трудно привыкать, — фыркает Аль-Хайтам. Его собачьи уши под волосами медленно принимают облик человеческих, и слух возвращается к норме, больше не улавливая падение пыли, шелест страниц и напевание библиотекаря. — Не думал, что в столь тихом месте будет так неприятно подслушивать. — Не понравились сплетни? — любопытствует Берт, который изначально не видел в этом смысла. — Они считают тебя причастным, — Аль-Хайтам позволяет себе насладиться чужим ошеломлением, прежде чем выйти из-за стеллажей. — Сделай что-то с этим. У выхода библиотекарь поднимает голову над столом и робко улыбается: — Вы закончили? — наивная простота. — Спасибо за помощь. — Не за что. До свидания, Кавех.

↯︎ ↯︎ ↯︎

Пара книжек, взятых в библиотеке почти наугад, остаются заперты в прикроватной тумбочке. Сейчас мысль о том, чтобы самостоятельно искать виновника кажется детской и глупой. Небезопасной — признает даже Дайн. И хоть Кэйа обещает себе взяться хотя бы за сборник про секты, чье название уже стерлось из памяти, обещание грозит не продержаться в памяти долго. На ужин их утаскивает Чайльд. Обиженный, что его бросили одного, но рад, что одиночество закочнилось, он только жалуется на расспросы одноклассников и больше всего — на то, что и он ничего не знает. Впрочем, он не настаивает — к столь кислым минам прикопаться тяжело. Есть не хочется от слова совсем, и расписание, в котором после этого запланирован поздний урок Дружбы, желания вовсе не прибавляет. Но кем бы тебя ни считали, а еда нужна даже мерзавцам — с этим согласен даже Дайн, с каменным лицом занимающий крайний столик в столовой. Кэйа пытается копировать его поведение, избегая взглядов с невиданной для себя стойкостью. А внутри крутит так, что на ужин приходится ограничиться соком — все остальное грозит попроситься наружу. — Точно не будешь? — уточняет Чайльд, подвигая к себе его порцию. — Нет, бери. Дайнслейф, у которого, несмотря на строгий вид, почти полная тарелка, только подвигает к Кэйе пиалу с бисквитами. — Хоть печенье поешь. — Попробую. Какое может быть печенье, когда мысль о предстоящем выносит мозг? Проведенный в библиотеке перерыв оттянул время встречи с одноклассниками, но это не отменяет занятия с ними. Убегать весь год не выйдет — уроки заставят прийти. И тогда придется не просто отстоять свою «мразотность», но и быть в одном классе с этими. За столиком Самайна гости с параллельных классов и не шибко тихое обсуждение очевидно чего. Приятно лишь что одноклассников среди них нет. И Кэйа игнорирует поглядывания, игнорирует долетающие обрывки фраз, игнорирует указывающий в свою сторону палец. Игнорирует. Игнорирует. Игнорирует… Бам. Створки входных дверей с силой бьют по стене. Достаточно громко, чтобы на дебошира обернулась половина столовой. Рубашка, брюки, сверкающие ботинки. По залу проходит шепот. Кэйа мигом переглядывается с Дайном. В глазах одинаковый вопрос: «что он тут забыл?» Столовую для работников им не показывали, но очевидно, что едят они в другом месте. Аль-Хайтам медленно проходит между столами, прежде чем спросить: — Где Дитиан Инфас? Теперь переглядывается половина столовой. Сам Дити, испуганным сурком застыв на стуле, даже не думает признаваться. Его сдают сидящие рядом. — Он тут. Аль-Хайтам небрежно смотрит в его сторону. — А сам он язык проглотил? — по формулировке фраз очевидно, что его не ждет ничего хорошего. Кэйа не может удержаться от еще одного взгляда на Дайна, но тот полностью прикипает к надвигающемуся шторму. В голове сотня вопросов, к каждому столько же ответов, к которым вдвое больше возражений. Кто-то знает, что это школьный парикмахер? Что он тут забыл? Стричь кого-то пришел? Зачем ему нужен Дити? Первая модель? А что, если в библиотеке он что-то слышал? Или просто совпадение? Может, он тут не за этим? А если за этим, то наверное, будет еще хуже, так? И вообще, если будет, то что? Приди сюда Ризли — Кэйа не удивлялся бы ни секунды. Понял бы, что кто-то ему донес, и не делал бы таких круглых глаз, как сейчас. Но это простой парикмахер — тип, которого не существовало на страницах разворачивающихся событий вплоть до сегодня. Встретить его дважды за этот день — горящее красным флагом предупреждение: стерегись, у него на тебя что-то есть! — Это я, — смелеет Дити, подняв голову над своим ужином. Аль-Хайтам проходит к нему так медленно и вальяжно, будто зашел только ради того, чтобы покрасоваться перед всеми. Ну уж нет. Если это какая-то самореклама, и он сейчас достанет триммер и на Дити начнет показывать, почему все должны записаться в его клуб Эдварда Руки-ножницы, то Кэйа за выражение своего лица не отвечает… Но то, что он говорит в реальности, полностью выбивает из колеи: — Так это ты натравливаешь учеников друг на друга. Тишина такая густая и насыщенная, что можно пощупать ладонью. Что? Следующие предложения звучат с одинаковым интервалом, усугубляясь с каждым последующим: — Кто поверил этому провокатору? Кто-то повелся? — Аль-Хайтам оборачивается в поисках тех, кто ответит «да». — Встаньте — я вас не вижу. Кэйа вместе с остальными оцепенело наблюдает за зрелищем. Дайн касается его руки, намекая, что хорошо бы отпустить вцепившиеся в стол пальцы. Вот только происходящее не позволяет. — Палишься. Плевать — никто и не смотрит в их сторону. Все взгляды направлены на гостя. Никто не знает, что сейчас будет. И у Кэйи с его предположениями есть полное право зубами впиться в этот стол в ожидании. — Правильно, — кивает Аль-Хайтам, не найдя ни одного смельчака. — Я бы ему и белье постирать не доверил. Обсевшие стол Самайна парни молчат как рыбы, а некоторые даже успевают отсесть, пока человек с аурой ожидаемых неприятностей расхаживает по залу. Кэйа начинает волноваться все больше. Почему он так медлит? Побаловался, придушил их всех своим превосходством по всем фронтам — вот и все! Уходи себе с миром и не признавайся даже для чего приходил! Не надо продолжать, пока все окончательно не убедились в том, кого ты защищаешь! У Аль-Хайтама другие планы. — Ты — лгун-чистокровка? — и Дитианом они не ограничиваются. Самайн, которому адресуется вопрос, бросает взгляд исподлобья. — Я не лгун, — и с ответом не затягивает. — Значит, не чистокровка? — докапывается Хайтам, сканируя его взглядом. — Я чистокровный, но не… — Значит, ты эту историю придумал, — резко перебивает он. — Что еще за история? Пф, — Самайн, кажется, начинает приходить в себя, подключая язвительность в голосе. — Не понимаю, о чем речь. — Мне что, перечислить грешки вашего дружка при всех, чтобы до тебя дошло, как ты их извратил? К счастью для Самайна, ворчащего что-то о том, что не интересны ему ничьи грехи, Аль-Хайтам не продолжает — возвращается к Дитиану. — Так ты все еще играешься Торном или уже повесился на шею Эдварду? — он ждет ответа пару секунд, а когда понимает, что дело и тут гиблое, обращается в толпу: — Эй, Эдвард, между вами что-то есть? — Нет, — доносится из-за одного из столиков с небольшим промедлением. — Вот как, — смеется Аль-Хайтам. И опять возвращается к Дити. — А Торн считает обратное. Ты для этого спровоцировал ссору на уроке? Чтобы он поревновал? Хороший же ты парень, ничего не скажешь, — в словах так и разит сарказмом. — А теперь, пока он сам знаешь где, ты спокойно клевещешь на одноклассников по чужой просьбе — да, Самайн? Еще один безупречно отыгранный жест в сторону публики — пара секунд молчания. И добивающий: — И никому это не показалось странным? То, что за три дня учебы вокруг них уже столько проблем? Отвечать ему напрямую ожидаемо никто не спешит, но нарастающий вокруг гул обсуждения уже многое значит. А Кэйа злится — ну зачем ты это делаешь, зачем, тупой старикашка? Все же подумают, что тебе настучали мы… Но правда в том, Аль-Хайтам знает гораздо больше, чем было сказано в библиотеке. По тому разговору можно было выудить общие обрывки информации: кто, кого, когда. Откуда он знает такие детали, за которые сейчас закапывает парней? Неужели, расспросил кого-то из учеников?.. Ближе? Одноклассника? К этому моменту Дити, кажется, решает, что Самайн менее страшный, чем этот дядька, и сдает первого: — Меня подговорили, я не хотел… Вот только с такой отмазкой не прокатывает. — Раз согласился, так отвечай за свой поступок, — справедливо парирует Аль-Хайтам. — А ты, — и опять обращается к Самайну, — продолжишь исполнять в том же духе, и нарвешься на немилость. Здесь тебе не средняя школа, чтобы позорить честь учеников так безнаказанно. Бойся ответного удара, если не страшит наказание. Школа видит всех. Школа видит всех. Фраза кажется до мурашек жуткой, особенно после найденного в ней... Посреди возрастающего шушуканья кажется, что все закончилось. Что бы Самайн с Дити ни думали, а язвить в ответ такому ярому блюстителю порядка они не собираются, молча сидя за столом. Воспитательный процесс подходит к своему концу. — Надеюсь, меня услышали все, и мы больше к этому не вернемся, — заканчивает Аль-Хайтам. — На этот раз вы отделаетесь предупреждением. Второго быть не должно. И когда кажется, что пора ему уйти, начинается второй акт унижений: — А теперь извиняйтесь. Вот это да. Эмоции накатывают такой лавиной, что настороженность из последних сил соревнуется с победной улыбкой. Этот Аль-Хайтам, кем бы он ни был на самом деле, сейчас достоин лишь звания героя без плаща. А потом уже расследования того, что у них с Робертом на уме. Под его присмотром Самайн с Дити идут к столу Кэйи совсем неохотно, и Хайтам издевается до последнего. Хотя нет — он только начал. — Давай, — он кивает Дити, сложившему перед собой руки в паре шагов от столика. — Прости, — давит из себя тот, глядя в землю. — Ты извиняться не умеешь? — Аль-Хайтам фыркает, состроив откровенно порицающую рожу. — Перед кем просишь прощения? — Перед ними… — Дити быстро осознает свою ошибку, исходя из выражения лица своего воспитателя, — перед Кэйей и Дайнслейфом, — исправляется он. — Еще раз. — Простите, Кэйа, Дайнслейф, — жалобно проговаривает он. — Полностью перечисляй, за что, — терпеливо, как для такого тупизма требует Аль-Хайтам. Кэйа не может отвести от него взгляд — вглядывается так, будто под скрытым челкой лбом точно спрятана его настоящая работа в школе. Зачем ты делаешь это все, почему выкапываешь нас? Теперь мысль о том, как к этому отнесутся остальные, не такая весомая. Может, школа и вправду видит, а он лишь пользуется моментом, чтобы до всех это донести? — За то, что… — Тебе напомнить? — хмыкает Аль-Хайтам, не сводя глаз со своей цели. — За то, что соврал… Начинай. — За то, что совр… — Дити уже и не знает с какой стороны подступить к этим извинениям. — Плохо, заново, — ну что это, если не настоящее искусное издевательство над тем, кто провернул подобное пару часов назад? О, как бы то ни было, но впервые ощущение справедливости приносит восторг. — Кэйа и Дайнслейф, простите меня за то что я соврал, — давит из себя Дитиан. Высоко, жалостно, будто его параллельно переезжает грузовик — небольшой, размером с Аль-Хайтама. — Дальше, — продолжает он. — За то, что разыграл эту сценку. — И за то, что разыграл эту сценку, — Дити, наконец, улавливает темп и послушно все повторяет. — Я был неправ, — диктует Хайтам. — Я был неправ, — чувство такое, что скажи ему «я ем дерьмо», и он не задумываясь это повторит. — И такого больше не повторится, — даже жаль, что в арсенале только топ-5 способов извиниться. — Такого больше не повторится. — Теперь перед остальными, — и они, к сожалению, подходят к концу. — Скажи правду. Дити заминается, но в этот раз самостоятельно догоняет, какого ответа от него ждут: — Извините, что ввел всех в заблуждение. Ничего такого не было. — Перед Эдвардом и Торном извинишься сам, — машет на него Аль-Хайтам. — Свободен. Теперь ты. Самайн, кажется, мысленно убивает его уже десятым способом, но повинуется так, чтобы все закончилось быстрее: — Прошу прощения за то, что подговорил Дитиана испортить вам репутацию, — он тараторит подготовленную на ошибках Дити фразу. Аль-Хайтам смеряет его взглядом а-ля Не-Мало-Ли-Тебе, но решает, что повторять один ритуал дважды — не так интересно, и жестом показывает ему «кыш». — Надеюсь, больше недоразумений не осталось, и я сюда не вернусь, — в этот раз он действительно прощается с учениками. — Всем приятного аппетита. И прежде, чем уйти, все-таки зыркает в сторону Кэйи с коротким равнодушием. Миг, и причины общего переполоха уже нет. Самайна с Дитианом смывает со столовки следом. — Что это было? — первым за столиком отмирает Чайльд. — Кажется, парикмахер, — с выдохом произносит Дайн. Так, что слышит лишь улыбающийся под нос Кэйа. А внутри не только маленькое облегчение, но и еще миллион и один вопрос.

↯︎ ↯︎ ↯︎

Вечерний урок Дружбы обещает что-то любопытное. Тома начинает с того, что разбивает всех на две команды. Кэйа, следуя боязни попасть в команду со своим врагом, прячется за спинами одноклассников, выбирая момент, и о чудо — Тома определяет его в другую от Самайна. И все равно, он пробегается глазами по группе своих с некоторым недовольством. — Интересно, что будет, — Чайльд рядом просто сгорает от нетерпения, неотрывно глядя на учителя. — Интересно, можно ли меняться местами, — хмурится Кэйа. Дайнслейф ловит его взгляд с другой части комнаты — он как раз попал к Самайну. Зато вместо него у Кэйи в группе находится хмурый Дити, и это еще хуже. Если это какая-то командная игра, то коллектив и там, и тут хреновый. Уж слишком спонтанное все, что произошло сегодня. Его только успели записать в поганцы, как пришел взрослый дядя, указывающий пальцем на других плохих… Не факт, что все поверили, не факт что до всех дошло. О чем теперь думают другие, можно лишь догадываться. — Так, — Тома хлопает в ладони, привлекая внимание разговорившихся учеников. — Приступим. Сегодня нас ждет небольшой интерактив. Я хочу, чтобы вы выстроились в две шеренги. Под его руководством первые участники каждой группы становятся лицом к лицу, а за ними собираются остальные, и чем-то это напоминает то, как проходит рукопожатие спортивных команд. Не это ли задумал Тома? Ручки жать, серьезно? — Разойдитесь шире, — руководит он, — еще. Отлично. По плану, сегодняшний урок должен был пройти иначе, но я слышал, что между вами появились маленькие неурядицы, так что предоставлю вам шанс отпустить их. Кэйа напрягается, подозревая неладное. И в самом деле, что значит «школа слышит», раз уже и до Томы дошло? — Я поставлю таймер, чтобы нам хватило времени, — Тома вертит в руках небольшие настольные часы. — Каждые две с половиной минуты, когда он будет пиликать, вы должны поменять пару. А пока идет отсчет, ваша задача — обняться. Что? — Говорить не запрещено, но шепотом. Если хотели обнять кого-то из своей команды, то можете, но инициатива будет уже за вами. А сейчас приготовьтесь, посмотрите, кто ждет вас с той стороны, подумайте, кому и что хотели бы сказать. Капитаны, вы начинаете. После тика таймера делайте шаг вперед, к следующему партнеру. Все понятно? Время пошло. Их команда по очереди обнимет каждого из второй — процесс доходит моментально. И это — пиздец. Неурядицы, блять, отпустить. Эту ходячую неурядицу надо было не впустить в эту школу, и проблем было гораздо меньше. А Тома предлагает что? Обниматься с этим гадом? Да ни в жизни! А время пошло — первая пара уже оплела друг друга руками. Вторым своей очереди ждет Дити, за ним парень на букву «М» и длинноволосый блондин, в чьем имени Кэйа не запомнил даже первой буквы. А еще Чайльд, обернутый к ним всем спиной. — Волнуешься? — улыбается он. — Нет, — ворчит Кэйа, специально глядя ему за спину. — А мне кажется, что да, — и даже так, боковым зрением видно, как улыбка у Чайльда становится еще шире. Казалось бы, куда этому обормоту шире, если ему только что разрешили пожамкать половину класса в рамках урока? — А мне кажется, что ты смотришь не в ту сторону, — Кэйа пихает его в плечо, пытаясь обернуть правильной стороной к очереди. Пробовать сдвинуть Чайльда все равно что булыжник пинать — только сам поранишься. Тома, как назло, пропадает в конце другой шеренги, так что Чайльд безнаказанно лыбится лицо в лицо. — Знаешь, кто первый в той команде? — любопытствует он. Кэйа выглядывает из-за его плеча. Аквил с их команды как раз обнимается с…тем типом, что делил Дитиана с Аждахой. — Эдвард, — Кэйа ворчит еще больше. — И? — И ты же не хочешь отдать первые школьные объятия ему? — Чайльд делает такое наигранно грустное лицо, что в ответ только глаза закатываются. — Ой, вот не сравнивай это с девственностью, — фыркает Кэйа, складывая руки на груди. — Это, вообще-то, весьма важная ступень сближения, — зато Чайльд мгновенно включает преподавательский режим. А под его словами вспоминается тот, кто эти объятия уже забрал. Становится так странно — не вспоминать его, начиная с утра. Слишком насыщенный был день, чтобы найти в нем время на Дилюка. Так может, и надо? Умотаться посильнее, повздорить агрессивнее, забить голову повседневностью так, чтобы все лишнее из нее вылетело. Чтобы лишний забылся побыстрей. — Так что ты предлагаешь? — решительно спрашивает Кэйа, преследуя цель не вернуться на ту же дорожку, с которой лишь начал сходить — не вспомнить его сейчас. Чайльд какой-то миг только пораженно моргает, будто даже не мечтал о таком, но тут же приободряется: — Конечно же, быть твоим первым, — за формулировку получает тычок в живот и быстро исправляется: — Первым в объятиях! А может, и не тольк… Ай! Ай! Понял, понял! На самом деле думается, что стремно начинать с полностью незнакомого парня. Лучше потренироваться на знакомом балбесе, войти в нужное настроение, примерить что и куда. — Когда таймер запищит, — ставит условие Кэйа. И Чайльд, с готовностью раскинув руки, отсчитывает оставшиеся секунды так довольно, будто его ждет не просто возможность друг друга коснуться, а его любимое — поспарринговаться. — Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. Пилим-пилим, пилим-пилим. Что же, Кэйа и сам не верит, что это делает, когда шагает вперед. Пилим-пилим, пилим-пилим. Все стихает опять, где-то впереди обнимаются уже не одна, а две пары, и Кэйа добровольно становится третьей. Чайльд удивляет внезапной деликатностью. Подступает близко-близко, тянется руками и замирает на полпути, разрешая Кэйе обнять первым. — Иди ко мне. Он, если честно, не знает как. Дилюк тогда обнимал без взаимности — просто сгреб в охапку и держал. А сейчас надо самому. Как? Брать за шею — по девичьи, за талию — неловко. Руки кажутся такими большими и везде мешающими… Куда их вообще пристроить? Кэйа обнимает вокруг ребер, посередине. Чайльд хмыкает, обхватывает поверх, сцепляет свои руки где-то на том же уровне и прижимает к себе, заставляя сделать навстречу еще полшага. Вот так. Живой,— отрешенно думает Кэйа. Я живой. Это всего лишь объятия. Все в порядке. Фух. У Чайльда крепкая хватка и горячее дыхание, что ветром ворошит волосы. Сквозь одежду чувствуется ширина груди, подтянутый живот, про ниже думать запрещено. Зато, если посильнее прижать к нему пальцы, то можно посчитать ребра. Кэйа неосознанно начинает, но тормозит себя, услышав еще один хмык. Ноги почему-то слегка дрожат, и это неудобно. В остальном — на удивление хорошо. — А я, оказывается, выше, — отзывается Чайльд. — Зато я могу сделать так, — Кэйа опускает голову ему на плечо, надеясь надавить подбородком на слабое место. Но когда в ответ не доносится ни ойканья, ни шипения, приходит смущение. — Делай на здоровье, — Чайльд расцепляет хватку одной руки, и Кэйа на миг думает, что уже конец. Думает, пока не чувствует ладонь в волосах. Предательские мурашки от поглаживания сдают его с поличным, заставив вздрогнуть. Он не виноват, честно не виноват — просто массаж головы сам по себе очень приятная вещь, и то, что Чайльд этим пользуется, проблема только самого Чайльда. Только бы к рогам не лез. — Нравится? — любопытствует он. Ну и что сказать в тех случаях, когда ответ «да» верный, но неизъяснимый? Молчать. Пристыженно молчать, наслаждаясь чувствами, осуждать себя каждую секунду и игнорировать повисший в воздухе вопрос. — Нравится, — разоблачение приходит откуда не ждали. — У тебя хвостик виляет. Кэйа бормочет что-то про неосознанные реакции, чувствуя смущение. — Ну хоть помурлыкай, кот, — просит Чайльд, в шутку бодаясь виском к виску. Хочется сказать «сам такой», но прежде чем доходит, что ничего обидного не прозвучало, начало уже вылетает изо рта: — Сам… — и язык получается прикусить. Поздно. — Самому? Ну это я могу, — точно, это же Чайльд. Ему хватит и трех букв, чтобы донимать впредь до писка таймера. И когда он почти касается носом к ушной раковине, Кэйа в тысячный раз жалеет о том, что согласился на эту авантюру. — Мррр… Нет, рука в волосах и рядом не стоит. Ощущение чужого дыхания, его теплота, звук, чувствительное место — каждый фактор играет роль, пуская вдоль спины такие мощные мурашки, что тело напрягается в момент: плечи поднимаются, руки сжимаются, а хвост от наступившего блаженства как заводная игрушка мечется в ногах. Чайльд хохочет, несмотря на впившиеся в него ногти, но потом просит отпустить — больно же. И только из-за последнего Кэйа ничего ему не говорит. Ничего. Злится на себя, оглядывается на других в страхе, что кого-то заинтересовало, что они делали. Ловит пару любопытных взглядов, смущается и тупится в пол. Отдаленно припоминает что-то о чувствительности ушей в попытке оправдать свою реакцию. И зависает в процессе раз пять. Вспышка рыжего в последний раз замирает в опасной близости. — Спасибо, что позволил, — но в этот раз только на миг. Чайльд отворачивается как раз вовремя, чтобы не заметить его предательскую улыбку, спрятанную в пол. В голове стучит, повторяется та же мысль, что и вначале. Живой, все еще живой. Объятия не вредят. С другими они не будут такими — маркированы причиной «задание», а значит, не значат ничего такого. И еще одно — с Самайном не будет ничего. Это решилось само собой, автоматически, на границе сознания, и от этого становится спокойней. Они просто постоят, посмотрят в разные стороны впредь до писка таймера и пойдут дальше. Этот гад же и сам наверняка думает о том же. С этим решено. С остальным — остается ждать звонка. Второй пилим-пилим Кэйа не услышал пока отходил от выходки Чайльда, и впереди обнимаются уже три на три. Проглядеть, как Дити обнимал своего экс-Эдварда слегка обидно, но что важнее — самого Кэйю от этого Эдварда отделяет один лишь Мунлес, имя которого подсказывает Чайльд, и сам рыжик, солнышком светящийся впереди. Минуты летят незаметно — поглядывание на других, разбавленное разговором, маленький нервяк. К моменту, как наступает очередь рыжика обниматься с Эдвардом, шалящие нервы получается успокоить лишь в процессе наблюдения за ними. Поэтому, когда приходит черед Кэйи, ощущение такое, будто он лишь вливается на место Чайльда, заменяет увиденное от третьего лица первым. И все равно, получается не так. Эдвард сходу деловито обхватывает за талию, будто ждет от него рук на шее, как сделал Чайльд. Хрен тебе, — скалится гордость, упирая ладони в чужую грудь. Эдвард смотрит на происходящее со вскинутой бровью и тоже скалится — улыбается. — Привет, — простодушно здоровается он. И смотрит прямо в глаза. — Привет, — от нечего делать, отвечает Кэйа. И глядит в ответ. Синие. Нос с горбинкой, много родинок, густые брови. — Я Эдвард. Я знаю. — Кэйа. — Приятно, — кивок. — И мне, — Кэйа копирует. Взгляд бредет по его родинкам, а потом невольно ускользает в сторону. Ужас, как неловко. Хоть бы это побыстрее закончилось. — Как тебе урок? — но до конца еще далеко, а Эдвард пытается превратить происходящее в более менее близкую к разговору вещь. — Не особо, — но пока что Кэйа чувствует себя ближе к роботу с ограниченным набором фраз, не более. — А тебе? — Устраивает. Почему не особо? — Ну, странно это — обниматься с незнакомцами, — он пожимает плечами. — С будущими партнерами не странно, — Эдвард не впечатляется, только откидывает свою густую темную шевелюру движением головы. Партнерами… За его плечом между обнимающихся виднеется Дити, и это единственное, что отвлекает от его тревожных слов. — Куда смотришь? — Эдвард склоняет голову, загораживая обзор. Но у Кэйи уже созревает ответный вопрос: — Ты не думаешь обо мне плохо? Ну, после всего. Эдвард сверкает зубами в улыбке, мгновенно все поняв. — Разве то, что Дити не со мной, ни о чем тебе не говорит? Прочитать бы его мысли, чтобы ответить правильно. Вариантов море — первый бросил второго, второй первого, может ничего и не было или все что было кому-то не понравилось, и не исключено, что это некто третий. Попытка узнать больше оборачивается чем-то неоднозначным: — Он оказался не таким белым и пушистым? — Верно, — руки Эдварда сцепляются сильнее, и Кэйа не вовремя замечает, что собственные лежат уже не на его груди, а выше, на ключицах. — А что случилось? — рискует он. Эдвард косится за спину с намеком, а потом предлагает: — Склони голову — скажу, — и заговорчески подмигивает. Кэйа смущается, и сильно. Но логика подсказывает, что если это что-то особое, то на таком уровне громкости разговора их можно подслушать, и обвивает его шею полностью, позволяя нашептать себе в ухо так, чтобы быть единственным слушателем наверняка. Эдвард не разочаровывает. — Этот мелкий говнюк просто дразнил своего парня, — с ходу сдает он. — Шлялся где-то после ужина, притащился в номер ко мне с Муном, чтобы сказать, что между нами ничего не будет, а потом присел у стены со стороны его с Торном комнаты, приложил к ней руки и начал в нее стонать и кричать, как ему хорошо. Кэйа фыркает со смеху, представив эту картину. Но это не конец истории. — Я сразу говорил, что стены тут не пропускают звука, — продолжает Эдвард, щекоча дыханием шею. — Но Дити, видимо, решил, что на отдельных энтузиастов это не распространяется. Короче, он устал, надулся тому, что Торн все еще не ломится к нам в дверь, и ушел в их номер проверить, что у него случилось. — И? — Пришел обиженный и злой, потому что Торн посмел спать без него, — Эдвард доводит до второго приступа хохота. — Набрал у нас ванную и выл в ней половину ночи… Мун был готов его там утопить. — Выл? — слово напрягает. — Плакал, что ли? — Нет. Пел. О, что за чудное создание этот Дитиан. — Так вы его выгнали? — Хрен там. Заполз в нашу постель третьим, — хмурится Эдвард. Кэйа понимающе кивает, одновременно сопоставляя все услышанное с тем, что происходило в его номере. Сходится, зараза. Глупый Дити — не ссорься он с Торном, и все могло бы обойтись. Или виновник нашел бы другого исполнителя, который сделал бы все лучше… Бр-р-р. Кэйа отгоняет от себя все «если бы», возвращаясь к реальности. — Так что когда он в столовой разнылся, что ты отбиваешь его драгоценного Торна, мы только посмеялись, — подводит итоги Эдвард. — Про Дайнслейфа, я надеюсь, тоже бред? — и смолкает в ожидании. — Конечно, — сжато кивает Кэйа. — Он просто… извратил эту ситуацию. Когда вскоре звучит забытое за разговором «пилим-пилим», Эдвард напоследок прижимает его посильнее, и Кэйа не может не ответить взаимностью. — Береги себя. — Спасибо. Ты тоже. И это хорошо. Объятия с Серпентом и Гейлом чувствуются взаимодополняющими. Оба вкратце расспрашивают о случившемся, утешают как могут, уверяют в том, что Дити раскаялся, и если что — «тот серый» накажет любого. А Кэйа даже близко не понимает, почему Аль-Хайтам взялся за это, почему вступился. То ли он в самом деле был послан школой, то ли это часть его хитроумных муток с Робертом, и это бесит нуждой обратиться к Дилюку с вопросом. Бесит тем, что он вспоминается опять. Когда приходит черед Дайна, руки уже знают как лечь правильно — вцепляются в спину вертикально и обхватывают за лопатки. Он обхватывает в ответ без слов. Мягко, но решительно поглаживает по спине и почти не дышит, пока держит. Удар. Удар. Удар. Впервые Кэйа прижимается так крепко, что слышит чужое сердце через грудную клетку. Удар. Удар. Удар. Спокойный темп, кажется, повторяет его собственный. Где-то в этом ощущении приходит такой покой, которого он искал с первого дня тут. Я тут. С тобой. Такой же, как ты. Переживаю точно такое же. Хочется сказать ему что-то вроде «все будет хорошо» или «мы справимся, прорвемся». Но слов мало. В шепоте окружающих они кажутся лишними. Нужны только удары сердца, чтобы все передать. На ум приходит момент, когда Дайн с Чайльдом за него вступились. То, что в тот момент подумалось — мысль, мелькнувшая тогда лишь на миг, сейчас занимает все остальные: «с поддержкой друзей лучше». Друзей. И пусть, говорить об этом вслух не хватит смелости, но над этими двумя уже висят видимые лишь для Кэйи маячки с пометкой «свои». Они так и не заговаривают до конца, но этого и не нужно. Хватает теплых взглядов. Пилим-пилим. Смена партнера. И пока об этом продолжает думаться, вокруг спины оказываются сцеплены руки Эшли. Кэйа содрогается, осознав, чье лицо внезапно оказалось так близко, но Эш не разрывает хватки, упрямо обхватив его вместе с руками. Кэйа вцепляется в него, собираясь от себя оторвать, мгновенно меняется в настроении и начинает на эмоциях шипеть что-то обидное: — Пусти, придурок, я не буду… — Разве я тебе что-то сделал? — и это заставляет застыть. Кэйа на миг косится в сторону, уловив там резкое движение. Следующий в очереди будет Самайн — его объятия с Чайльдом больше выглядят попыткой друг друга придушить, и будь это кто-то другой — можно было бы побежать их разнимать. Но это Чайльд, и он разберется. Уж громкое змеиное шипение с их стороны — наверняка его угрозы. Эшли со щенячьими глазами ждет ответа. Кэйа медлит, поняв, что ничего конкретного у него нет. Что ты мне сделал? Ну смотрел, ну сидел. Что ему предъявить? — Ты с Самайном. Эш как-то грустно опускает глаза, прежде чем перевернуть все с ног на голову: — Пожалуйся на это нашей матери. — Что? Кому-кому? Нашей — это чьей?! О, этот гений внезапных признаний наверное не один диалог ждал такого удачного момента объявить о своем родстве. И злость на него берет, и удивление не отпускает. — Вы с этим — братья? — последнее слово выходит шепотом. Кивок ввергает в шок окончательно. Самайн — напыщенная рожа, жопа и кожа. Эшли — бледное задумчивое олицетворение депрессии. Сходство начинается с карих глаз, а заканчивается на черноте волос. Формы тел, лиц, походка, характер — все в корне отличается. Разве возможно лишь за таким распознать двойняшек? Тогда как вышло, что один из них — всем стервам стерва, а второй — примерный тихоня, каких еще поискать надо? Но ведь у Самайна фамилия Дюмонбле, а у Эшли, как он говорил на собрании… Дерпи? — У тебя другая фамилия, — Кэйа и сам не знает, в чем хочет его уличить. В двоюродности? На лжеца Эшли не похож. — От другого родителя, — без замедлений объясняется он. — Не шутишь? — от мамы, конечно, ее берут редко, но берут, так что… Эш серьезно мотает головой. И добавляет непонятно к чему: — Я не такой, как он, и за чистокровностью не гонюсь, — впрочем, это звучит вразрез с тем, как свою особенность преподносит Самайн. — И твоя семья это принимает? — Они еще не знают, — признается Эш. — А что будет, когда узнают? — внезапно просыпается интерес к его судьбе. — Отрекутся от меня и выгонят, что же еще? Ох. Помимо сочувствия к нему мыслей не остается. Но не говорить же ему такое. Зато самому Эшли есть что сказать. — И я не поддерживаю Самайна в его издевках над тобой, если хочешь знать, — признается он. — Но из-за этого мне приходится хитростями узнавать, что он задумал. Иначе, я бы остановил их с Дитианом, правда. Не остановил бы. Хотел бы, но не смог бы — это очевидно. Он стеснительный, хоть и пытается с этим бороться. И слышать его в целом непривычно. Как будто привык молчать, а тут внезапно получил шанс выговориться, и пользуется, пока время не выйдет. — Ты хочешь сказать, что в самом деле не знал? — и Кэйа ему позволяет. Эш уныло склоняет голову. — Повелся на их ложь, — его и без того низкий голос опускается еще ниже. И даже в этом они с Самайном капитально разные. Эшли. Странно внезапно рассматривать этого парня как отдельную, нормальную личность. Во всех воспоминаниях, что сохранились в памяти, он выглядит размытым черным пятном. Всегда в темном, всегда тихий, всегда будто для массовки. Записан в поганцы за связь с плохими, но ничего для этого не сделавший. Хотя, есть кое-что. Звучное «Самайн, не надо!» — вот, кто кричал это в их первую встречу в школьном дворе. Это был он. — Спасибо, — шепчет Кэйа, обнимая его в ответ, хоть и не признается, за что. — Тебе спасибо, — хватка Эшли становится в разы нежнее, и только теперь приходит понимание, как он нервничал, пока ждал этого. Ждал, примут ли его откровение. Очередной пилим-пилим отрезает хорошее настроение на корню. Прощание, разрыв объятий, поворот. А дальше шаг, второй, третий. Самайн копирует, ускоряя приближение друг к другу. То, какая он, в отличие от брата, ехидна, видно даже на расстоянии. На периферии заметно, что остальные уже начинают. У них двоих же план другой. Застыть каменными статуями и удерживать свое желание крови на протяжении двух с половиной минут. Время пошло. Самайн сходу ухудшает ситуацию, начав говорить первым. — Что, пожаловался большому дяде, что тебя тут обижают? Маленький уязвленный принц, которому отрубили все способы задеть кроме словесных один на один. И это смешит. — А ты его испугался? — парирует Кэйа, повторяя его приторно-ласковую манеру речи. — Так сладко просил моего прощения, жаль только на коленки не встал. — Таким у нас только ты занимаешься, — фыркает Самайн. — Долго насасывал, чтобы получить его заступничество? — Ровно столько, — в воздухе мелькают пальцы, сложенные в ноль. — Он сам все узнал. И пусть Аль-Хайтам в сто раз мутнее какого-то избалованного школьника, но в этот момент Кэйа сто раз благодарен ему за возможность похвастать таким защитником. — Верю-верю, — в этот раз спеси в словах Самайна звучит не в пример меньше. Не хочешь, но веришь. Это ведь ты зарабатываешь себе репутацию лгуна, а не я. Жаль, эффект его удивления длится совсем недолго. — Ну, значит, можешь попрактиковаться на мне, — он приглашающее раскидывает руки и делает шаг навстречу. Попрактиковаться, значит? И Кэйа ведется. Глупит. Слишком поздно замечает, что Тома за ними следит — только после того, как пинает Самайна в голень. — Эй, парни! — конечно, учитель рвется к ним. Но реакция от Самайна не заставляет себя ждать. Он пытается шлепнуть по щеке, но выходит по рту. Ведь Кэйа рвется навстречу — дать сдачи наперед. Быстрее, сильнее, прежде чем разнимут. — Стоп! Стоп! Удар, еще шлепок, дернутые волосы. Что-то внутри упрямо не дает сжимать кулаки и бить на всю силу — надежда на то, что если драться в половину размаха, то наказания не прилетит. Самайн, кажется, думает о том же, отвечая такими же детскими тумаками. По носу, ответная затрещина в лоб, толчок под ребра и по руке до красного отпечатка. Они сцепляются как дворовые коты — только шерсть не летит. Самайн бьет ответным по ноге и начинает валить на землю. Равновесие теряется, и тело отлетает назад. — Стоять! За пару мгновений до удара затылком стальная хватка на плечах его тормозит. Самайна с другой стороны оттаскивают двое. — Остановились, — оглушительный голос Томы звучит прямо возле уха. — Все. Успокоились. Ну все. Доигрались, блять, дообнимались. — За мной, вы двое. К счастью, Тома отводит в дальний угол зала, к паре диванчиков, какие обычно стоят в классах, и трижды пригрозив наказанием за повторение дебоша, оставляет на пару минут, чтобы дать задание ожидающим в стороне одноклассникам. Теперь Кэйа боится даже говорить. Он еще не отошел, а рожа на соседнем диване такая привлекательная для кулаков, что хочется залепить уже посильнее, чем сначала. Собственная губа кровит — Кэйа запоздало слизывает горькую бусину. И опять замечает взгляд Самайна. На своих, чтоб его, губах. В таком состоянии сначала говорится, потом думается: — Какого хрена ты палишь? — так что он даже не осуждает себя за вырвавшийся вопрос. Самайн зыркает еще разок, словно спрашивает, о том ли речь. — В глаза мне смотри, — требует Кэйа. И он слушается. Хмыкает и впивается неотрывным взглядом в правый глаз — тот наверняка сейчас светится, но волнует не это. — Какого хуя? — Кэйа повторяет грубее. — Да-а про-осто, — Самайн нарочно тянет гласные, — представляю, что когда начнется пра-актика… — он склоняется и жестом подзывает сделать то же. Брови хмурятся до того сильно, что на лбу чувствуется морщина. Давай, псих, рискни здоровьем сказать что-то провокационное. — Что представляешь? — Как ты этими губами обхватишь мой член. К возвращению учителя, губа у Кэйи кровит сильнее. И у относительно целого доселе Самайна она теперь тоже разбита. Тома смотрит на них взглядом «вы совсем дурачки?» Дурачки даже взглядов не опускают. Совсем стыда не чувствуется. Только легкое разочарование — можно было еще в нос успеть дать. Тома молча подтаскивает к себе кресло из той же партии, что диваны, пододвигает вплотную и садится напротив. Еще раз смотрит на каждого по очереди, тяжело вдыхает, выдыхает. — Довольны? — Нет. — Да. Видно, как он хочет закатить глаза, но сдерживается. — Что случилось? — спрашивает вместо этого. Тишина. Тома не спешит. Дарит каждому по обещающему проблемы взгляду и ждет еще немного. Нет уж. Кэйа молчит — участвует в негласном состязании «кто первый заговорит, тот лох». — Значит, так, — лохом оказывается Тома. — У вас есть две опции: рассказать все, и я вас помирю, или разбираться без меня во время наказания. Последнее — прямое обещание сделать лохами уже их. Но если первое тоже не нравится? Помирит он, тьфу. Для этого надо иметь желание, вообще-то. Что там Тома удумал, что говорит так уверенно? Заставит дружить за ручку, как Аль-Хайтам — извиняться? Силой? Моральной давкой? Инкубы, что с них взять… — Я не слышу объяснений, — повторяет Тома, уже не оставляя много времени для раздумий. — Самайн, чем он тебя обидел? — Он меня подставил, — выдает он. Лох. — Да ты сам себя подставил, — и Кэйа следом. — Я ничего не делал, — упирается Самайн, оскалившись в ответ. — Это ты показал на меня пальцем учителям. — Показал, и оказался прав, — и вот уже слова летят сами собой. — Твой дружок во всем виноват! — Мой дружок олень! Не вешай на него все грехи за одну тупость! — Ты сам такой, раз с таким дружишь! — У тебя, вообще-то, такой же друг! — Да Чайльд в сто раз умнее! — Ага! Ты и сам знаешь, что именно он оле… — Все! Прекратили! — Тома сжимает их за шеи сзади и хорошенько трясет, приводя в себя. — Хватит орать, пока я вас не вывел! За плечом учителя видно, как застывший в другом конце залы класс оглядывается во все семнадцать лиц. Засевшие в круг для какой-то игры, парни переглядываются в недоумении. Чайльд посылает воздушный поцелуй от себя и от Дайна, потянувшись ладонью и к его рту. Поддержка от инкуба, как она есть. — А теперь медленно и по очереди, — Тома возвращает внимание на себя. — Самайн, ты называешь свои претензии, Кэйа — слушаешь и не перебиваешь, как бы тебе ни хотелось. Потом наоборот. — Его что-то типа опоили одной фигней, — недовольно выпаливает Самайн, не вдаваясь в подробности. — И он обвинил в этом мою компанию. — И был прав? — Тома требует уточнения. — Это была случайность, — увиливает он. — Чья случайность? — Тома же продолжает давить. — Моего друга, — совсем тихо. — И что ты сделал? — Ничего не сделал, — Самайн складывает руки на груди и отодвигается. — Я все сказал. Тома смеряет взглядом его, потом Кэйю, огнем готового плеваться, и дает ему шанс выговориться тоже. — Кэйа? — Да он меня с первого дня донимает! — взрывается он. — Сначала чуть не устроил драку, потом подослал одного придурка с этой хренью… — Не посылал я его! — не выдерживает Самайн. — Посылал, а теперь еще и оклеветал при всей школе! — Я извинился за это! — Тебя заставили! В жопу засунь такие извинения!.. — СТОП, Я СКАЗАЛ! — Тома разнимает их как грызущихся щенков. — Вы говорить спокойно совсем не умеете? — Не с ним, — исподлобья зыркает Кэйа. Самайн с перекошенной ненавистью рожей думает о том же. — Ладно, зайдем с другой стороны, — откуда у Томы столько на них терпения — та еще загадка. — У меня нет сил разбирать, что за кашу вы заварили, так что даю вам последний шанс исправиться, прежде чем вытащить отсюда за шкирки. А я не хочу вас наказывать только потому что вы уже друг друга наказали, — он еще раз зыркает на них по очереди. — У вас последний шанс извиниться и забыть обо всем. Самайн, ты начал, значит, ты первый. Самайн шумно дышит, будто пытается задушить себя сложенными на груди руками. Кэйа мрачно прикидывает, что это было бы хорошо. Мелькает мысль, что сейчас прозвучит отказ или нецензурная ответка в сторону Томы. — Извини, — но есть только выплюнутое вперемешку со злостью слово. — Кэйа, — напоминает Тома. Чем быстрее сделать, тем быстрее закончится. — Прости, — и он сам не отстает в звучании. В шести буквах прячется от пожелания смерти, и до самых ужасных мучений перед ней. — Для начала сойдет, — зато уставшего от их криков учителя такое удовлетворяет. — Теперь, в знак согласия забыть прошлое, пожмите руки. Предложение одаривают двойным «фе» с разных концов дивана. — Пожмите руки, — ох, точно. Не предложение. Это приказ. — Три, два… На «один» ладони взметаются в воздух одновременно. Не пожатие — просто хлопок друг другу по руке, попытка ударить и быстрый отскок, как от зараженных. Тома глазами показывает, что эта хрень с ним не прокатит. — Один на волоске… Приходится повторить попытку. В этот раз руки сжимаются вместе на полсекунды, а потом столь же быстро вытираются о штаны. Тома неодобрительно следит за последним жестом, но не настаивает, доволен хотя бы такой синхронностью. — Хорошо, — выдыхает он. — Для начала, пусть будет так. Дальше, слушайте внимательно — от этого зависит, не передумаю ли я. Через неделю у вас первая стипендия. Тома делает паузу, растягивая общее недоумение насчет того, причем тут деньги. — На нее можно будет что-то себе заказать, и школа это купит. Так что вы, — короткая пауза перед моментом истины, — должны сделать друг другу подарки. Занавес. — Что-о-о?! — взрывается Самайн. — Да я в жизни ни копейки на него!.. — Подарок?! Этому?! — Кэйа не отстает, подхватив тон его крика. — Да ему только дерьма за шиворо… — хочет еще сказать, что он даже на палочке не заслужил, но не успевает. — Ай! Самайн рядом синхронно вскрикивает. Тома резко хватает их за коленки, сжав какую-то слабую точку. — Я сказал подарки, — рык. Все, шутки закончились. Он реально зол и настроен серьезно. — Нормальные. Не обязательно дорогие, но адекватные, поняли меня? Ответа, само собой, не приходит, но Тома уже смирился с тем, как все плачевно. — На сегодня свободны, но имейте ввиду: я с вас глаз не сведу, пока не помирю.

↯︎ ↯︎ ↯︎

Подготовка ко сну затягивается жалобами на Самайна, рассказом про Эшли, Тому, Эдварда, и Кэйа сам не замечает, как конфеты в кейсе под рукой внезапно заканчиваются. Но этого хватает, чтобы заесть стресс и заинтересоваться тем, что исчезать не собирается. — Так когда мне уже их выкинуть? Цветы, как на зло, выглядят самым нормальным образом, каким только может выглядеть столь необычная вещь. Дайнслейф подходит и с опаской касается лепестка. — Когда перестанешь симпатизировать дарителю, — фырчит он. Кэйа повторяет его ритуал касания в попытке понять, на что обратить внимание. — С чего ты взял? Вместо прямого ответа Дайнслейф начинает задвигать про ботанику: — Пайниты сгорают, если долго стоят далеко от хозяина или его дома. И Чайльд пришел утром именно с этой проблемой. Еще бы чуть-чуть, и они расплавили бы ему вазу. — Так я же отдал их ему — он хозяин. С чего бы им гореть? — С того, что «отдать» не равно «отказаться», — строго объясняет Дайн. — Не знаю, что ты изображал своим «фе», но тебе они явно понравились, раз без тебя начали греться. Так он температуру цветку мерил. Что же, отмазываться нет смысла, пока личность дарителя под секретом. — А откуда ты это все знаешь? — становится интересно. — Ты цветами интересуешься? — Нет, — Дайнслейф как-то поникает. — Просто отец любил дарить их матери. И пока Кэйа переваривает прошедшее время в слове «любил», Дайн закидывает на плечо полотенце и уходит в душ. — Ты чего? — он застывает в пороге, заметив траурную мину Кэйи. — Они просто развелись. И Кэйа выдыхает с облегчением. Забирает кейсик от конфет с собой в гардероб, прячет на одной из полок стенного шкафа, зато достает нетронутую за день записку. Сомневается, но все-таки решает оставить ответ Дилюку. Среди миллионов тем, которыми хочется с ним поделиться, выбирает то, что можно уместить в одно сообщение и не требует ответа. Не про Ричарда-Роберта и его сообщника, не про подлянку от Самайна и записку, которая нужна для Итто. Интуиция говорит, что не сейчас не время. Хватит короткого — благодарности за подарок. «Паршивец ты, но спасибо. Больше так не делай».