↜︎ Школа Плотских Утех ↝︎

↯︎ ↯︎ ↯︎

В этот раз Ризли не собирается ждать под дверью. Да и Кэйа надеется, что из этого кабинета его поведут уже прямиком на выход. — Давай так, — решает Ризли. — Когда я буду… Нет, если я буду нужен, пускай Дилюк позовет меня через Бобу, и я приду и отведу тебя обратно. Кэйа сдержанно кивает, в душе лелея надежду на то, что это их последняя встреча. — Ну все, тогда удачи тебе, — Ризли вскидывает руку в прощальном жесте и исчезает за поворотом. Кэйа остается один на один с уже знакомыми дверьми. Вдох, повтор прошлого вечера в памяти, выдох. Что же, мистер Я-Ничего-Не-Могу-Поделать-С-Тем-Что-Ты-Инкуб, пора нам с вами прояснить некоторые моменты. Кэйа не стучит, а тарабанит. Не заходит, а врывается. Не кричит с порога, а замирает на месте с ошарашенным видом. Громкий стон неожиданно бьет по ушам. Заместитель на месте — сидит прямо на столе, лицом ко входу. С другим мужчиной верхом на себе. — Какого… Пару секунд Кэйа пытается понять, на что смотрит. На его глазах с незнакомца с концами соскальзывает рубашка. Кажется, они только начали. Оба — и Дилюк, и его любовник — приостанавливают свое безобразие и оглядываются на него с лицами, полными непонимания. — Выйди отсюда, — тут же приказывает блондин, которого он видит впервые. Кэйа только сжимает руки в кулаки и проходит внутрь. Ну уж нет, пусть сам валит. Отлепляется от заместителя, надевает свою рубашку и валит, потому что ждать в коридоре, пока эти двое потрахаются в рабочее время, он вообще не намерен. Незнакомец слегка отстраняется, чтобы посмотреть на него. Стол скрипит, и Кэйа злорадно желает, чтобы он их не выдержал. Дилюк продолжает обнимать своего любовника за талию и задает вопрос: — Чего тебе надо? — дружелюбием и не пахнет, но Кэйа и не надеялся, когда ворвался едва ли не с ноги. — Да какая разница?! — возмущается блондин. — Тебе тут что, проходной двор? — ругается он. Да в борделе и то поприличнее будет. Кэйа сдерживает в себе ответную колкость, вместо этого переключается на заместителя. Ближе к делу, вот что. — Ты соврал, — говорит он, глядя на слегка озадаченного Дилюка. — Ты сказал, что я не могу уйти. — Нет, ну каков наглец, — фыркает мужчина, которого Кэйа старательно игнорирует. — Ты можешь, слышал?! Можешь свалить прямо сейчас! Дилюк разделяет это мнение — притягивает блондина к себе теснее и смотрит на Кэйю, как на последнего идиота. Кэйа же все больше сатанеет от их медлительности. — И что, ты сейчас подтверждения тому хочешь? — вымученно вздыхает Дилюк. — Нет, я хочу разорвать долбанный контракт, — на одном дыхании выпаливает Кэйа. — Что-что ты хочешь? — тон голоса незнакомца поднимается все выше. Того гляди, и оперное представление устроит в честь его ухода. — Разорвать. Контракт. Об. Учебе, — раздельно повторяет Кэйа. — Да у него крыша протекает, — тихо хохочет блондин. — Что смешного? — Кэйа огрызается уже на него. Но тот не спешит объясняться. Только пялится так откровенно, что все тело чешется. Воцарившееся молчание прерывает Дилюк. — Нефилим, — мужчина незамедлительно реагирует на обращение, — давай перенесем. Думаю, мне придется потратить время. Да неужели? И полгода не прошло, как его просьбе, наконец, вняли! — Ох, да без проблем, — названный Нефилимом быстро соглашается, позволяет спустить себя на пол и ныряет куда-то вниз за рубашкой. Дилюк тоже встает со стола, идет к диванам и подает Нефилиму его галстук. — Хотя, знаешь, — говорит тот, застегивая пуговицы, — не надо переносить. Я пойду к другому. Ваш библиотекарь недавно звал меня на чай. — Как скажешь, — Дилюк ни капли не меняется в лице. — Тогда до встречи. Нефилим машет ему на прощание и направляется к выходу, минуя все это время стоящего столбом Кэйю. — Чао. Как только дверь закрывается, ему будто булыжник на спину водружают — до того некомфортно и странно становится стоять под этим изучающим взглядом. Как и в прошлый раз, когда они остались тет-а-тет. Будто перед волком. Приученный, домашний, такой, что порою ластится к руке, но хищник. Укусит или нет — остается только гадать. — Так это правда? — начинает Кэйа, переборов свою робость, — Что контракт можно разорвать? Дилюк утвердительно кивает, опирается на стол бедрами и изучающее смотрит. И все. А должен бы уже рыться в своих документах в поиске этого самого контракта и все такое. Но нет — стоит, пялится и молчит. — Тогда я хочу сделать это, — повторяет Кэйа. Сам себе повторяет мантрой: я не смущен, не смущен, не смущен. А в мыслях набатом бьет ответное: ничего не получится, не получится, не получится. — Подойди. Кэйа думает, что вытравит всю свою тревогу, утопив ее в злости, но тело вмиг деревянеет от одного только тона, которым его зовет Дилюк. Властно. Бескомпромиссно. Сделай или сдохни. Кэйа сегодня не планирует ни первого, ни второго. — Не буду. Оба раза, когда они находились слишком близко, это ничем хорошим не заканчивалось. Так что нет уж — в третий раз в эту ловушку он попадать не намерен. — Подойди ко мне, — повторяет Дилюк столь же настойчиво. Начинается — что не слово, то приказ. — Не буду я, слышал? У Кэйи тактика попроще: сопротивление. Но к тому, что Дилюк начинает подходить сам, он оказывается немного не готов. — Не двигайся, — Кэйа предупреждает боязно. Дилюк делает шаг к нему, Кэйа — два от него. И смотрит настороженно, уже прикидывая в голове, как бить. В этот раз на колени он точно не опустится. — Я буду защищаться, не смей! — Я тебя не трогаю, — спокойно выдыхает Дилюк. — А как же, не трогаешь, — цедит Кэйа сквозь зубы. — Тебе для начала подойти надо, да? Я сказал, что хочу разорвать контракт, а не чтобы ты меня облапал. Дилюк поднимает глаза к небу, будто спрашивает, за что ему это. Хороший актер, ничего не скажешь. — На кой черт мне тебя лапать? — Я же помешал тебе с твоим блондинчиком, — отлично, он объясняет инкубу, как должна быть устроена его же логика. — На меня теперь переключишься, я прав? — Интересный у тебя ход мыслей, — кивает Дилюк. — Но ты же сам пришел ко мне. Не прошло и суток, а тебе так понравилось, что ты решил повторить? — Не хочу я ничего повторять! — Кэйа еще немного пятится, хотя Дилюк и не думает шевелиться. — Я просто хочу наконец свалить отсюда! — Не такой же ценой, — тихо хмыкает он, в этот раз будто самому себе. — Нормальной, блин, ценой. — Покажи руки, — внезапно говорит Дилюк. — Отлично — новые фетиши, — Кэйа закатывает глаза. Что еще он узнает об этом извращенце до того, как свалить отсюда с концами? — Просто расстегни манжеты, — просит Дилюк. И добавляет, прежде чем Кэйа успевает еще раз огрызнуться: — Обещаю не делать ничего неприличного. Если ты сам не попросишь, — еще и подстебнуть умудряется, гад. Есть что-то в этом «обещаю», но его полностью нивелирует двусмысленный конец фразы. Так что пошел он. — На хрена это? Дилюк внимательно на него смотрит, обдумывает что-то в голове. — Ты похож на зачарованного, — выдает через пару секунд. — Чего-чего? — Кэйа кривится так, будто ему лягушку на завтрак предложили. — Твоя поспешность, пренебрежение вежливостью, общая возбужденность, наличие настойчивой идеи и нужда в ее срочном приведении в исполнение, — терминами перечисляет Дилюк. Чжун Ли укусил, не иначе. — Че? — потерянно моргает Кэйа. — Ты выглядишь так, будто тебе это внушили, — заключает он. Ах, вот оно что — внушение. Кэйа громко фыркает. — Да щас, конечно. Дилюк имеет ввиду веселый трюк, когда недоброжелатель подсовывает жертве нужную мысль через заговоренное зернышко, подкинутое ей в еду. Вот только есть одна проблема: крупинка суггусеранта — малыша, способного на такое, — даже если кто-то в самом деле пронес его с собой в замок, стоит заоблачной суммы денег. А Дилюк сейчас на полном серьезе говорит, что кто-то из учеников внушил ему уйти из школы. Лучше бы уж тогда внушили заместителю, что Кэйю Альбериха надо отпустить! — Так ты покажешь, или мне считать, что я прав? — серьезно смотрит Дилюк. Ах, почему руки? Потому что следы вмешательства в чужой мозг обычно проступают метками на запястьях. — Только чтобы доказать тебе, насколько глупа твоя теория, — Кэйа сам вытягивает руки перед собой, расстегивая пуговицы. Дилюк в пару шагов приближается к нему. Кэйа продолжает держаться, чтобы не отскочить, только на объяснении и взгляде на его брюки, в которых в этот раз все спокойно. Дилюк сам подтягивает его рукава до локтей, осматривает руки, поворачивает в разные стороны и параллельно спрашивает: — Тебя сегодня ничем не угощали? — Нет, только со столовки. Включил детектива в самый подходящий момент. Отлично тянете время, господин Хитрый Зад. — Еду точно никто не трогал до тебя? — столь же строго продолжает Дилюк. Глаза в яркой радужке прожигают серьезностью. — Да откуда такой бред? — Кэйа выдергивает руки из его хватки. — Просто сделай, что я прошу, и прекрати вести себя, как будто я чокнутый! — Да ты сам слышишь, о чем просишь?! — не выдерживает Дилюк, опять хватая его за запястья. — Ты головой ударился? Что случилось? — Разорви, блять, этот ебаный контракт, — устало просит Кэйа, наплевав на любые правила приличия. — Я-то разорву, — столь же низко обещает Дилюк. — Но только после того, как ты объяснишь, почему я должен это сделать. — Почему? — Кэйа вырывается, отталкивает его и переходит уже на крик. — Ты спрашиваешь, почему я, черт до мозга костей, не хочу находиться в обществе подобных тебе?! Ты не можешь понять, каково мне тут? До тебя не доходит, насколько дикая для меня ваша культура развращения?! Дилюк болезненно кривит брови, слушая его. А потом спрашивает последнее, чего Кэйа от него ожидал: — И ты считаешь, что этого уже достаточно для того, чтобы умереть? Тело на автомате отстраняется, ноги пятятся. Подальше от этого безумца. — Умереть? — одними губами шепчет Кэйа. Дилюк, кажется, что-то для себя понимает, потому что начинает меняться в лице. — Ты что, не знал? — спрашивает он. — Не знал чего? — Ты не знал, что значит разорвать контракт, — в этот раз утвердительно повторяет Дилюк. Да быть такого не может. — Ты лжешь, — бормочет Кэйа и пятится назад. — Где ты услышал об этом? — спрашивает Дилюк. — Что это значит? — Что, вычитал где-то в книжке? Так? — допрашивается он. — Что это такое?! — Кэйа почти истерит. — Разорвать контракт можно только путем уничтожения, Кэйа, — строго объясняет Дилюк. — Порта Табула накладывает его прямо на тебя, понимаешь? В момент, когда ты проходишь через врата, твое тело становится контрактом. Поэтому ты не сможешь уйти живым раньше, чем закончишь учебу. Ебаный Самайн. Кажется, он говорит это вслух, потому что Дилюк спрашивает, кто это, но Кэйа уже не слушает. — Какой Самайн? — повторяет Дилюк. — Н-никакой, — голос позорно дрожит. — Это он тебе сказал? — Не твое де… — окончание тонет в первом громком всхлипе. — Блять. Блять. Кэйа тут же прячет лицо в руках и спиной отходит к двери. Горячие слезы острыми шипами режут ледяные ладони. Проебался, опять. — Какой же я идиот. Ебаный Самайн, чтоб его об стенку трижды, пожелал ему смерти в прямом смысле. А он поверил. А он всерьез только что просил его убить. Отличное начало учебы, бьем все рекорды по количеству безумных поступков на день. Что будем делать завтра? Учиться вязать удавки из щупалец Бобы? Потому что после такого только в петлю. Дверь, которую Кэйа ищет спиной, внезапно врезается в него с другой стороны, прямо в предплечья. А еще почему-то обнимает длинными-длинными руками, прижимает к себе и сразу после длинного всхлипа отвечает голосом Дилюка: — Никакой ты не идиот. В нос ударяет уже знакомый запах леса, и Кэйа думает, что дверь из заместителя и правда получилась бы отличная. Вот только от его жалости легче не становится. Зато совсем несвоевременная истерика грозит разойтись еще сильнее. Как будто ей мало того, что происходит уже сейчас. Кэйа смотрит в пол, упирается ладонями Дилюку в грудь, но не находит в себе сил оттолкнуть. На него накатывает еще сильнее. Чужие руки притягивают к себе крепче, и вот уже становится так наплевать на то, как он сейчас выглядит и что делает… Дурной заместитель. Ну и пускай. Хочет жалеть — пусть жалеет. Хочет нянчиться — пусть нянчится. И лишь поэтому Кэйа роняет лицо ему в плечо и дает волю тому, что дырявит грудь где-то над солнечным сплетением. — Он сказал, что если я так сильно хочу свалить, т-то… то могу попросить у директора разорвать контракт. Руки на его плечах сжимаются сильнее. Больнее. — Но Ризли сказал, что к нему нельзя, — Кэйа шепчет, пытается выпалить на одном дыхании, — так что я подумал, что это сможешь сделать ты. Он чувствует, как пряди чужих волос скользят по плечу — Дилюк качает головой. — И хорошо, что ты пошел ко мне, — голос у него становится просевшим, хриплым, — а не к директору. — Почему? — спрашивает Кэйа, пытаясь обуздать свою истерику. — Он бы меня что, убил? — вопрос получается с легким истерическим смешком. Дилюк молчит, и от этого становится совсем не по себе. Но только Кэйа собирается смириться с тишиной, ответ приходит подобно удару по голове: — Без раздумий. Больше плакать не получается. Только ощущать исходящее от чужих касаний тепло. И хоть мысль о плохом все еще преследует, но испугаться ее не получается — только оттолкнуть куда-то в закрома сознания и думать о том, чего он избежал только что. И четко ощущать, как тот, кто только что пугал его на расстоянии, теперь поглаживает по плечам, слушать, как он утешает тихими словами. — Только покажи мне того, кто тебе это сказал. Или нет — пугает опять. — Не надо, — Кэйа начинает выпутываться из чужих рук, отстраняется. Глядя в пол, бормочет о том, что он не маленький. Добавляет, что не надо его защищать. Хочет еще послать в задницу этого борца за справедливость — так, чтобы не зазнавался. Посылает, но только мысленно. — Хорошо, не маленький, — примирительно соглашается Дилюк. — Куда теперь собираешься? — Ну, если иных вариантов у меня нет, — с горечью в голосе прикидывает Кэйа, — то пойду обратно на уроки. Но Дилюк отпускать из комнаты не спешит. — Постой, — он ловит Кэйю за руку. — Ты разве сможешь сейчас учиться? Кэйа отрицательно мотает головой и смотрит напряженно, пытаясь понять, чего от него ожидают. Дилюк же удивляет второй раз за несколько минут. И впервые — в приятном ключе. — Хочешь отвлечься? — Как? — Останься на чай.

↯︎ ↯︎ ↯︎

За полупрозрачной дверью скрывается совсем не спальня, как Кэйа сначала предполагал. Проходная комната, обустроенная под небольшую гостиную, таит за собой еще одну дверь, которую перед ним открывает Дилюк. Кэйа все еще не верит, что согласился, пока шагает по новому коридору, отличному от тех, что он видел в других частях замка. В помещениях для учеников все вещи и без того вычурные и уникальные в своем исполнении, но тут ощущение такое, будто каждую мелкую деталь пытались выкрутить на максимум. Столики с позолоченными ножками, на которых стоят здоровенные вазоны с растениями, раскинувшими свои листья в пол, дверные орнаменты в виде причудливых узоров, каких не было даже на входной двери, стены, обитые темным кроваво-красным бархатом словно лишь для того, чтобы оттенять яркость волос своего хозяина. В проходах сверху висят арочные конструкции в виде мраморных фигур, поддерживающие стену — оскаленные пасти так и стремятся показать тот верх пафоса, которым окружен заместитель. Вот только для кого это все? — Поможешь мне, — говорит Дилюк, толкая одну из межкомнатных дверей. Кэйа не успевает скрыть удивленное «о». Перед ним открывается не уступающая оформлением коридорам, столь же роскошная, но… просто кухня. На которой Дилюк принимается хозяйничать. — Нарежешь рулет? — обыденно спрашивает он. Кэйа потеряно моргает. Чего-чего? В голове что-то не стыкуется. Контраст между увиденным ранее и эта неожиданная простота теперь выбивает из колеи. И вообще, а где у него… эти самые… — Что? — Дилюк смотрит с легкой улыбкой, держа чашки в руках. — Думал, за меня все делают слуги? — Ну… вообще-то, да, — признается Кэйа, делая шаг вперед. — Не люблю, когда они со мной возятся, — Дилюк вручает ему нож с подносом. — Так что окажи милость, — и указывает на рулет на кухонном островке. Сбоку начинает что-то шипеть — на плите уже греется чайник. Кэйа озадаченно смотрит на нож с витиеватым узором на рукоятке, переводит взгляд на рулет. Как его — вдоль? поперек? кубиками? Точно ли его? Может, заместителю в спину, за вчерашнее? Или себе по шее, на будущее? — Мой отец любит получать все на блюдечке, — невозмутимо продолжает Дилюк, даже не подозревая о том, с каким грохотом у Кэйи в голове сейчас все переворачивается. И не складывается, не стыкуется, — а меня это с детства бесило. Он с какого-то перепуга резко становится таким, будто различия в их статусе теряют вес с момента, как Кэйа принял его предложение. Невыносимо нормальный, донельзя спокойный, будто у него стерлась память и его сейчас совсем не сжирают мысли о вчерашнем, например. Кэйю — да. Кэйю они изводят тем сильнее, чем ярче проявляется контраст между тем, с кем он встретился вчера, ссорился пять минут назад, и тем, кто сейчас делает им чай — чай с рулетиком, чтоб его! — Так слуги тут есть? — спрашивает Кэйа после длинной паузы, принявшись все-таки за рулет. — Да, полно, — Дилюк ставит на поднос сахарницу, десертные ложечки, достает с верхней полки тарелки. — Готовка с уборкой ведь не сами делаются. Кэйа в замешательстве. Его как будто подменили. В кабинете — тот хмурый заместитель с извращенными мыслишками, а только прошел за дверь, и вот уже оживленно рассказывает о чем-то простом и малозначительном. Дьявольщина какая-то. Но Кэйа соврет, если скажет, что его это не подкупает. Но одновременно с этим — пугает. — Можешь резать толще, — подсказывает Дилюк, заметив его случайную попытку превратить кусочек рулета в лист бумаги. — И при этом, ты готовишь сам, — Кэйа неловко пытается продолжить диалог, сбиваясь с мысли еще больше. — То есть… — Это разве считается? — пожимает плечами Дилюк. — Я просто пользуюсь тем, что на этой кухне почти всегда пусто. Он успевает достать лимон и уже кромсает его на доске для нарезки, складывая дольки в маленькую пиалу. — А что, ты утомился? — Дилюк косится на рулет. — Нет, — Кэйа сам на себя злится за нерешительный тон голоса. Ну честное слово, куда делся недовольный жизнью бес и кто этот потеряшка, трепещущий перед заместителем так, как не делал даже вчера? Впрочем, и Дилюк полная своя противоположность. Напевает что-то под нос, помогает Кэйе сложить рулет на тарелку и уходит помыть ножи. Чудо чудное. Подменили. Их обоих подменили, не иначе. — А ты часто так… — Кэйа набирается решительности для вопроса, — …приглашаешь к себе учеников? — Так же часто, как они плачут на моей шее, — Дилюк беззлобно поддевает в ответ, оглядываясь на него. Кэйа пытается метнуть в него злой ответный взгляд, но тушит весь свой пыл, внезапно напоровшись на закатанные рукава его бело-серого свитера, выглядывающий из-под него кончик пряжки ремня и коричневые оксфорды в тон брюкам. Незначительные детали ни с того ни с сего бьют в лицо, и вот он уже краснеет, сам не понимая от чего именно. — И как часто это происходит? — совсем нелепо спрашивает Кэйа. — Сегодня — впервые, — разводит руками Дилюк. Кэйа тупится в нарезанный рулет, почти физически чувствуя на себе внимательный взгляд. — Эй, — Дилюк подходит ближе. — Ты так напряжен. Интересно, из-за кого. Пальцы сами врезаются в столешницу, как будто боятся, что тело не выдержит и дернется в сторону выхода. Не то чтобы Кэйа был против сбежать… Но он даже не уверен, что ему это позволят. Дилюк останавливается с другой стороны кухонного островка, вытирает руки полотенцем и кладет его рядом. Кэйа же не отрывает взгляда от своего с горем пополам нарезанного рулета, замечая чужие движения только боковым зрением. — Взгляни на меня. — Т-ц, опять приказы, — бормочет себе под нос. — Что? — переспрашивает Дилюк. Кэйа задерживает дыхание. Стреляет в него взглядом исподлобья. И обмирает в момент, когда Дилюк тянется к нему рукой. — Я же сказал, что хочу тебя отвлечь, а не испугать, — он опускает ладонь Кэйе на голову, прямо между рогов. Твою ж… — Я и не боюсь, — цедит Кэйа, чувствуя поглаживания, и принимается считать крошки на поверхности стола, упрямо не поднимая взгляд. Четыре, пять, шесть. Он с усилием воли держится, чтобы не вжать голову в шею, и щурит глаза. Девять, десять. Дилюк — изверг. Ерошит его волосы в миллиметрах от рожек, но не касается — будто специально обминает чувствительные конечности. Кэйа терпит. Не наслаждается открыто, просто принимает факт того, что ему приятно — а кому не будет? Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать. Крошки кончаются, а Дилюк все еще гладит. — Поэтому у тебя руки дрожат? — вкрадчиво спрашивает он. Да я весь дрожу. — Тебе показалось, — Кэйа поспешно прячет ладони за спину, попутно чуть не сбив со стойки злосчастный рулет. Он думает, что надо было все же прихватить с собой нож. Смотрит на ту руку, которой Дилюк упирается в стол. Представляет, как дергает его за свитер, с размаху вонзает лезвие и бежит со всех ног, пока приколотый к стойке заместитель кричит ему в спину разные угрозы за порванную одежду — Кэйа же не живодер, чтобы втыкать ножи кому-то в ладонь, даже если они того заслуживают. Только в рукава, чтобы к столу. Да, было бы хорошо после такого ворваться к нему в кабинет, порыться в ящиках стола, найти карманный телепорт и документы, вещающие о том, что Кэйа Альберих — исключение из правил, и ему можно валить отсюда на все четыре. Моргнуть разок и оказаться дома, живым и свободным. Перейти на домашнее обучение, как тяжелобольной и забыть все это, как страшный сон… Эх, мечты. Пальцы Дилюка зарываются в его волосы прямо на затылке и слегка подталкивают вперед. — Показалось? — он прекращает гладить, Кэйа — дышать. — Да, — Кэйа сглатывает ком в горле. — Тогда прекрати делать вид, будто я собираюсь обедать не с тобой, а тобой. И отпускает. Тарелочка с рулетом у Кэйи на глазах перемещается на поднос, и Дилюк отстраняется с концами. Он с запозданием понимает, что шумело на фоне все это время — кипит чайник. И то, что он этого не услышал, кажется, какой-то симптом. — Идем, — Дилюк заканчивает, водружает чайник на поднос и направляется к выходу, взяв все в руки. — Открой мне дверь, — просит он. Кэйа с легкой печалью кидает прощальный взгляд на столешницу, в ящиках которой остались ножи, и запоздало спохватывается за ним. Ощущение подвоха не отпускает ни на секунду. Где та фривольность, что была в компании Дайнслейфа? Дилюк — словно бомба замедленного действия. Очень манящая бомба, если на то пошло, иначе почему Кэйа до сих пор следует за ним? Знать бы только, сколько осталось на таймере до взрыва, чтобы вовремя слинять. — Сюда, — Дилюк кивком указывает на одну из дверей немного дальше по коридору. В этот раз за ней скрывается спальня. Но не успевает Кэйа удивиться, испугаться, предположить, что можно делать в комнате, где сесть можно лишь на большую кровать по центру, как Дилюк, хвала ему, просто идет дальше. Прямо к двери на балкон, которую опять просит ему открыть. И все равно Кэйа негодует. Он, конечно, не маньяк-потрошитель, но Дилюк все равно слишком беспечный по отношению к нему. С момента, как вручил ему нож, и до сейчас, когда с кипятком в руках доверяет открытие дверей. Толкнуть бы этого засранца в его же постель, да лицом в чай, чтобы не выпендривался, пока с Кэйи тут седьмой пот сходит в попытке разгадать, что сейчас происходит. Повезло же этому хитрецу наткнуться на такого доброго беса, как он. На террасе покачиваются широкие качели на двоих, в углу в здоровенном вазоне живет растение, заслуживающее звание деревца, а в противоположном углу стоит столик, к которому и направляется Дилюк. Он, наконец, опускает поднос и жестом предлагает сесть. Кэйа падает на стул, складывает руки на груди и, от нечего делать, следит за движениями белых рук, что берутся заваривать чай. Да ну что ж ты будешь делать. Сознание над ним точно издевается — услужливо подкидывает кадры того, как изящно эти же пальцы скользили вчера по его коже. Ну хватит уже, глупый мозг, он же просто чай наливает, ты в какую сторону думаешь? Тело повторно проигрывает ощущения, от одного воспоминания которых пробивает электрическим разрядом. Дьявол, чтоб меня в самом деле молнией ударило — кажется, извращенством можно заразиться. Из-за накатившей в сотый раз неловкости хочется спрятаться, отвернуться. Зубы сжимаются от собственной беспомощности — лучше бы остались в том кабинете и грызлись по поводу и без. Что делать, когда рядом творится эта нормальность в лице того, от кого ты вообще ее не ждал, и полный бедлам в собственной голове — вообще не ясно. Кэйа с концами теряется, ищет, чем отвлечься, и косится на балконный парапет с мраморными столбцами, между которых на него заглядывается лес. Сегодня туман поднимается особенно высоко, оставляя на виду лишь верхушки елей, острыми иглами протыкающие дымное море. Одно из деревьев крупно трусится, задевая соседей. Кэйа отворачивается, пытаясь не думать, что могло его пошатнуть. Дилюк пахнет иначе, чем это хвойное безобразие. Один взгляд на него вызывает диссонанс с тем, чем окружен замок. Он будто сошел со страниц совершенно других историй — таких, что написаны в теплых тонах, обязательно с хорошим финалом. И как бы он не хотел соответствовать своей судьбе, но отчаянно не вписывается в атмосферу царящих тут идей. Но старается, гад, так, что даже верится. — Бери. Его голос возвращает в себя. — Спасибо, — Кэйа вздрагивает и пододвигает к себе предложенную ему чашку и тарелку с десертом, игнорирует разумную мысль о том, что Дилюк вполне мог что-то ему подсыпать, пока он считал ворон, и насыпает себе сам. Сахара, разумеется. — Так твои родители — оба черти? — как-то невзначай спрашивает Дилюк, пододвигая пиалу с лимоном. — Нет, мама лесная гиана, — качает головой Кэйа. — Я думал, что меня закинуло по ее части, когда увидел лес. Долька лимона окунается в чай и кружится в стакане. — Боюсь, там бы тебя научили лишь быстро бегать, — Дилюк посматривает в сторону леса. — Кто там живет? — Много кто. Сородичи Бобы — наименьшее зло. Кэйа присвистывает. — Так ты знаешь, кто у тебя в роду был инкубом? — возвращается к теме Дилюк. — Без понятия, — Кэйа пожимает плечами и отпивает чай. — А глаз почему скрываешь? — Дилюк смотрит на его повязку. — Он как-то конфликтует с обычным? — Нет, все нормально. — Тогда? — он вопросительно вскидывает бровь в ожидании ответа. Кэйа ограничивается коротким: — По настоянию родителей. — Любопытно. — Так ты позвал меня, чтобы устроить допрос? Дилюк откидывает назад спадающие по плечам волосы и качает головой. — Нет, конечно. Если хочешь, спрашивай и у меня. Даже так. Фраза за фразой, и у них даже складывается какой-никакой… диалог? И никто никого еще не пытается… м-м-м, поставить на колени, например? Кэйа успевает слегка растеряться. — О чем, например? — недоверчиво хмурится он. — Ты же мало знаешь про инкубов, судя по всему, — подкидывает идею Дилюк. — Да и урок у тебя уже наверняка начался. Знаешь, какой? Кэйа хмурится, вспоминая, куда подевал свое расписание. Точно, свернул трижды и вручил Дайнслейфу с его глубокими карманами в штанах. — Без понятия. Оставил расписание однокласснику. — Уже подружился с кем-то? — выведывает Дилюк. — И успел поссориться, — Кэйа делает рулету отчаянно большой «кусь», чтобы не продолжать тему. Дилюк с полуулыбкой смотрит на его набитые щеки, но не комментирует. Зато тишина дает созреть вопросам в голове. — Ты тоже тут учился? — осторожно спрашивает Кэйа, запивая десерт чаем. — Само собой. — И какой была учеба? Дилюк хмыкает. — Ты интересуешься моим личным мнением или… — Нет, что тут делают? — исправляется Кэйа. — В целом. — В целом, — Дилюк несколько озадачено на него смотрит. — Угу. Только не начинай опять нести пургу про великолепие своей школы, прошу. Чему вас учили на уроках? — Ты так хочешь испортить себе всю интригу? Кэйа держится, чтобы не закатить глаза. — Я и без того думаю о том, что хуже и быть не может. — И каковы же твои предположения? — Дилюк упирается локтями в стол и склоняется ближе, подначивая его ответить тихо. — Судя по первому уроку, — вполголоса предполагает Кэйа, — драть нас будут круглый год. Дилюк смотрит так, будто он сделал нечто милое. Или глупое. Или и то и то. — А ты тот еще пессимист, — заключает в конце концов. — Но спасибо за ответ. На самом деле это… довольно интересная и своеобразная форма учебы. — Которая подразумевает то, что я сказал? — не терпится Кэйе. — В целом… И да, и нет, — Дилюк говорит так, будто ему есть много чего сказать, но еще не время. Кэйа же сгорает от любопытства, нервов и ожидания. — То есть… — он хочет уточнить, но одно только представление того, как все эти похабные слова вылетают из его девственного (не считая двух пальцев) рта, вводит в ужас. И все превращается в скромное: — Секс будет? Дьявол, как же тупо это звучит. Хоть бы в его чае оказался яд — этот позор уже не смыть до конца жизни. Дилюк, спасибо ему, не смеется. Только смиренно выдыхает. — Секс и все его тонкости, — и начинает перечислять: — Как сделать это идеально. Как не причинить вред себе или партнеру, как напитаться, не переборщив с дозой, как рассчитать силы и не иссохнуть из-за своей нерешительности. Не впасть в бешенство, не напасть на невинного в приступе голода и не стать насильником. Суть понятна? Кэйа слушает, но не слышит. Все эти вещи звучат так нормально из чужих уст, но тут же становятся безумством, когда остаются с ним в мыслях один на один. И он отчаянно пытается найти эту важную, спрятанную от него суть, чтобы сложить пазл полностью. — И зачем это все? — осторожно спрашивает он. — Почему так важно… довести это дело до идеала? И находит ее. Дилюк складывает руки в замок, смотрит в ответ, будто думает, с чего начать. И в конце концов, отвечает так, как Кэйа хотел того изначально. — Потому что нам тяжело выживать в чужой среде, когда важность питания стоит на первом месте, — говорит он. — Если не найдешь себе партнера, то без умений, полученных тут, будет туго. Пока ты несовершеннолетний, то с пробуждением не ощутишь критично сильного голода, но все изменится в будущем, в котором ты должен будешь уметь себя прокормить. — А то, что было вчера? — припоминает ему Кэйа. — Я ведь… ты поделился со мной энергией, да? Это то питание, которым вы занимаетесь? О нет, о ужас, они обсуждают вчерашний стыд на столе, и Кэйа, еще не услышав ответа, чувствует, как начинает краснеть. Дилюк невозмутимо объясняет: — Нет, это не было… Учитывая то, что удовольствие получал только ты, это не должно было быть полноценным питанием в этом смысле слова. Но у тебя получилось поделиться со мной частью, будучи непробужденным, и это многое говорит о твоей силе. Что уж говорить о том, что я… к-хм, — он запинается и резво продолжает о другом: — Альбедо считает, что ты просто восполнил силу, потраченную на маскировку. Будь ты чистым инкубом — не смог бы ее потратить, а значит, и не был бы голоден. Просто получил бы удовольствие, засиял. Но так совпало, что вчера твоя другая сила воспользовалась возможностью насытиться. — Хочешь сказать, все потому, что я наполовину черт? — Получается так. И это уже сейчас требует от тебя больших затрат, я прав? — серьезно спрашивает Дилюк, поднимая глаза на его рога. — Когда я пользуюсь ею — да, — признается Кэйа, вспоминая, как скверно ему было вчера. — Логично, — кивает Дилюк. — Тогда ты должен хорошо понимать, что будет, когда ты пробудишься как инкуб. Тело начнет крепнуть, давать тебе больше силы, но и в свою очередь просить больше. А к концу учебы те ресурсы, которые ты тратишь, будут в десятки раз больше того, что ты выпил из меня вчера, даже при том… — он слегка заминается, будто сомневается, говорить ли, — …что ты неплохо так меня вымотал. — Ох, — Кэйа потеряно на него смотрит. Вымотал? — Я думал, ты тоже получил… э-э, питание, когда… это самое… Не краснеть, не краснеть, не краснеть. Дилюк, напротив — сама невозмутимость во плоти. Сидит себе и прямо под неприличные разговоры уминает даже черт не знает какой кусок рулета (виноват, не считал). Но кто бы мог подумать, что он такой сладкоежка. — Нет, для полноценного обмена энергией удовольствие должны испытывать двое. То, что случилось не имело такой цели. То, что я получил от тебя — слишком маленькая доза, чтобы я насытился, увы. — Поэтому тебе запрещают трогать учеников? Потому что ты слишком сильный для них? Что я ляпнул. Дилюк три секунды забавно глотает воздух ртом. Нет, эта картина стоила того, чтобы ляпнуть. — Ким сказал? — он берет себя в руки. Кэйа кивает. — Нет, не потому, что я сильный, — нет, ему не кажется — Дилюк действительно смеется над формулировкой! — А почему? — допрашивается Кэйа, нахмурив брови, и старательно игнорирует смешинки у него в глазах. Да не может быть, чтобы дело было не в его опасности для окружающих. Он же, блин, машина для убийств. — По настоянию родителей, — коротко отвечает Дилюк. Отзеркаленная фраза сражает своей неожиданностью. — Чего? — Кэйа смотрит на него так, будто видит впервые. — Это как? Сколько тебе лет, чтобы они решали, с кем тебе спать? Дилюк, кажется, прячет под невозмутимой маской еще большее веселья, проступающего в уголках слегка прищуренных глаз. — Дело не только в возрасте, — говорит он. — Но я ценю твою заботу. — Это не забота, — поспешно отстраняется Кэйа. — Вот нажалуюсь на тебя директору, и будешь знать, — ворчит он для вида, сомневаясь, что его вообще можно встретить в школе. — Насчет этого, — Дилюк, кажется, не разделяет эту мысль. — Лучше не попадайся ему… вот так. Кэйа непонятливо опускает на себя глаза, как будто на нем не школьная форма, а женское белье. Под столом туда-сюда вьется хвост, в остальном все прилично. — Так — это как? — Он не очень жалует некоторые виды, — Дилюк рассматривает его так, будто ответ пишет на лбу. — В особенности, чертей. Недалеко от истины. Кэйа хмыкает, вспоминая это тревожное «без раздумий» на вопрос о том, убили ли бы его. — Но если так хочешь мне насолить, можешь замаскироваться, прежде чем к нему пойти, — подмигивает Дилюк. — Не обещаю сильно пострадать, если настучишь, но шантаж со мной не прокатит, если ты задумывался. Кэйа издевается над своим рулетом, ковыряясь в нем ложечкой, и пытается уместить в голове все услышанное. Получается не так безнадежно, как на уроке, но к моменту, когда новый вопрос в голове наконец созревает, десерт на тарелке почти превращается в кашицу. — А инкубы не могут без этого обойтись? — нерешительно спрашивает он. — Отказаться от этой силы, все такое? — Ха. Ну, можешь затормозить свое развитие, — в голосе Дилюка звучит еле уловимая насмешка. — Оставайся девственником всю жизнь, не поднимайся в Тейват. Наткнешься на сильного инкуба — может испить тебя до смерти, — он разъясняет так обыденно, будто речь идет про какой-то спорт или книжку. — Учти, что твоя заглушенная сила инкуба будет мешать бесовской развиваться. Захочешь использовать больше — быстро истощишься. Решишь переспать с кем-то в будущем — пробудишься, и тело может не выдержать скопленной за годы силы. Хочешь проверить, какой будет твоя смерть? — Какой? — недоверчиво уточняет Кэйа. Дилюк выдерживает паузу, прежде чем ответить. — С большим бабахом, — и шепотом: — Остатки будут отдирать не только от постели, но и от потолка. И твои, и партнера. — Бр-р. Кэйа упирается кулаком в щеку и хмурится. Девственник до конца жизни или питающийся сексом монстр. Может, разрыв контракта не так и плох в таком случае — по крайней мере, все закончится быстро и безболезненно. Дилюк же не станет убивать его мучительно? — Получается, вы тут не просто бездумно сношаетесь… — тихо бормочет Кэйа, с концами воткнувшись в свой десерт. — Бездумно? — хмыкает Дилюк. — Взрослый инкуб может иссохнуть, сойти с ума или помереть с голоду. А ты говоришь… — Помереть? Просто из-за того, что не… занимается этим? — Кэйа неверующе поднимает на него взгляд. — Да. — Но как это вообще работает? — Умножь свой вчерашний голод в десять раз, и ты полезешь на стенку. Уверен, что ни на кого не набросишься? Что хватит сил быть красивым и соблазнительным, — взгляд Дилюка становится стеклянным, голос таким, будто он сам знает, каково это. — Когда грудь разрывает от ноющей боли, а подпитки хочется так сильно, что ты буквально ловишь чужое возбуждение на кончике языка и терпишь до последнего, чтобы не переступить черту, пока не нашел того, кто готов поделиться с тобой едой. Дилюк замолкает в ожидании реакции. Изучает своими умными глазами, будто читает ее у Кэйи с лица. — Я ответил на твой вопрос? Кэйа смотрит в ответ, подперев лоб рукой, и не мигает. — Ага, и еще больше нагрузил. Дилюк подливает им чай. — Как бы там ни было, надеюсь, это даст тебе понимание, что тебя тут не просто совращать собираются. — Мне… знаешь, надо много обдумать, — признается Кэйа. — Но после твоих слов стало как-то… — слово «легче» не хочет срываться с кончика языка. — Проще. То есть, все, да? Можно смириться с тем, что другого выхода у меня нет, получается так? Дилюк удовлетворенно кивает. — Но знаешь, как будет еще проще? — его тон внезапно меняется. Кэйа вскидывает брови в ожидании. — Если ты себя отпустишь, — Дилюк смотрит так решительно, будто уже готов ловить, если он вдруг послушается. — В каком смысле? Дилюк немного приободряется, опять включает свою невозмутимость, пододвигается ближе и предлагает: — Например, сними повязку. Кэйа приходит в замешательство. — Еще чего! — Боишься, что он светится? — у Дилюка поднимаются уголки губ. Без сомнения, так и есть. Уж слишком сильно его будоражит то, что происходит сейчас. Терраса, рулетики, разговорчики — этот поезд слишком быстро набирает обороты, а Кэйа все еще даже не понял, как все к этому пришло и почему яд в его чае до сих пор не подействовал, если он там был. — Я ошибся. То есть забыл, — Кэйа притворно закашливается. — Он мешает мне нормально видеть. Дилюк только качает головой, утаскивая предпоследний кусочек десерта с общей тарелки в свою. — Все, что мешает тебе видеть, — говорит он, — это повязка. А чтобы понять, что ты волнуешься, хватает и одного твоего поведения. Ну спасибо, что сообщил очевидное. — И что ты хочешь? — Кэйа тотчас переходит в оборону. — Подтверждение тому? Дилюк даже не пытается огрызнуться в ответ — преспокойно отправляет в рот кусочек рулета, запивает и не мигая смотрит на него. — Не вижу смысла скрывать очевидное, если оно еще и красивое. Кэйа фыркает в свой чай. — М-да. Еще один фетиш в твою копилку — чужое волнение. Дилюк тихо смеется. Раздражает. Злит. Бесит. Звучание его смеха, собственная реакция на это, тот необъяснимый восторг, который поднимается в груди — о, да пошел он далеко и глубоко! — Мы ведь выяснили, для чего я смотрел на твои руки, — ну просто невинная овечка, ты только посмотри. Кэйа выпускает ложку из рук, и та громко бьется о тарелку. — А у меня во рту ты что вчера искал? — он спрашивает быстрее, чем успевает смутиться. Шутливое настроение Дилюка улетучивается вмиг. Неужели попал? Кэйа обреченно соглашается с собой, что отбиваться чайной ложкой, если что — дело заранее гиблое. Придется бить по голове чайником. — Знаешь, я хотел извиниться за это, как только пригласил тебя, — совсем тихо говорит Дилюк. — Но, кажется, мы заговорились. Кэйа благодарит себя за то, что не взял эту многострадальную ложку обратно в руки, иначе ей было бы суждено упасть еще раз. Может быть, даже под стол. Он бы тогда за ней обязательно нагнулся и точно бы уполз к дверям в спальню под предлогом того, как далеко она закатилась. А потом — вершина его актерского мастерства — «ой, потерялась! ну так уж и быть — пойду, принесу новую!» И больше бы в жизни не вернулся сюда даже под страхом смерти, потому что это что сейчас происходит? Какое «извиниться», уважаемый? Я вас бранил всеми известными мне матерными словами, а вы в моей голове освятиться собираетесь? — Что? — он потеряно моргает. — Я приношу извинения за свое поведение, — Дилюк (да, постой, не делай этого, гад!) склоняет перед ним голову. Нет уж, лучше бы они продолжали тему тяжкого бытия демона-соблазнителя. Что говорить теперь — Кэйа без понятия. Остается только слушать и хлопать ресницами. — Я не хотел вести себя так с тобой. Прости меня. Прости, что испугал, и за все, что было дальше. Кэйа чувствует, как в груди откликается эта внезапная искренность. Дилюк не говорит, что это поступок, недостойный заместителя директора, не акцентирует на их отношениях ученик-учитель, если их можно так назвать, не просит прощения от имени школы, как ее представитель, хотя это было бы даже логичнее. Он извиняется так просто и неподдельно, что это цепляет за что-то живое внутри. Полная противоположность демону, который вчера повел себя с ним, как последний подонок. Кэйа что-то упускает, окунается глубже в вязкие мысли, куда-то между стуком перепуганного сердца и попыткой мозга в рациональный анализ. Прокручивает в голове слово за словом. Еще раз. …Ты выпил из меня вчера… …Удовольствие должны испытывать двое… …Слишком маленькая доза, чтобы я насытился… …Ловишь возбуждение на кончике языка… …Уверен, что ни на кого не набросишься?.. То, как Дилюк описывал голод, внезапно обретает совсем другой подтекст, а еще складывается с другой его фразой: «ты неплохо так меня вымотал». Кэйа поднимает взгляд. Дилюк сидит, замерший в ожидании. Серьезный, с отражающейся в глазах готовностью взять ответственность. — Это из-за меня, да? — вырывается само. — Что из-за тебя? — не понимает Дилюк. — Ты сорвался на мне потому, что я выпил твои силы? На его лице проскальзывает что-то на подобии улыбки. — А ты умеешь проникаться чужими проблемами, — звучит привычным низким голосом того заместителя, который доселе оставался в кабинете. И уже мягче: — Нет, все не так. Что случилось, то случилось, и это не уменьшает моей вины. — А что именно с тобой было? — допрашивается Кэйа. Дилюк смотрит долго, испытывающее. Кэйа допивает чай до конца и упрямо не отводит взгляд. Ну же, что за резкие заминки? — Тебе так нужно знать? — Дилюк спрашивает низким, непреклонным тоном. Хрен там, а не преклониться перед таким. Раза хватило. — Ты же сказал, что я могу задавать вопросы, — напоминает Кэйа, проникаясь еще большим интересом. — Что, слишком сложные для тебя? Вместо ответа Дилюк поднимается из-за стола. — Эй, ты куда? Он неспешно подходит к краю балкона и опирается локтями на парапет. Кэйа вертится на стуле в ожидании. И что прикажете с таким делать? Следовать хвостиком или ждать, пока поманит сам? Может, свалить, пока, чего доброго, с концами не проснулся тот Дилюк, который говорит ниже, действует неопределеннее и кажется опаснее предыдущего, разливающего чай парня-рубаху? Но когда его подзывает кто-то средний между этими двумя, у Кэйи не остается других вариантов, кроме как вильнуть кисточкой хвоста и оказаться рядом, неловко схватиться за край парапета и вцепиться в него так, будто это поможет, если живое море в шаге от него вдруг решит разойтись бурями. — Хочешь знать, что случилось вчера? — спрашивает Дилюк, полуобернувшись к нему. Кэйа зеркалит его позу и утвердительно кивает. — Хорошо, — выдыхает он. Смотрит куда-то в лес и молчит. Кэйа только раздражается. Да хватит уже театральных пауз — меня же нетерпение сожрет. — Когда тебя привели, я был голоден уже как две ночи. Кэйа тянет неуверенное «э-э-э», собираясь перебить. — Я имею в виду, — но Дилюк тут же понимает свою ошибку, — это не крайний срок для меня, но я уже договорился о встрече на утро. Кэйа прикидывает, насколько это много во вселенских масштабах, раз ему хватает раза в три ночи. Звучит даже не так страшно, как о его ненасытности причитал Ким. — Но тут явился ты, — Дилюк устремляет прямой взгляд ровно на него. Кэйа раздражается. Ну, дальше! Любопытство сжирает все больше с каждой нарочито длинной буквой, а Дилюк тянет их так, будто ему платят за время их разговора. — И последнее, чего я ждал, так это что ты окажешься настолько способным, что сам потянешь из меня те остатки энергии, которые во мне были. Упс. — Я собирался лишь немного подтолкнуть тебя своей силой — новичкам хватает и щепотки. Но ты начал хлебать ее, точно воду, — серьезно поясняет Дилюк. — Я чуть не свихнулся, пока пытался показать тебе, как перестать меня добивать. — Прости, — выпаливает Кэйа. Получается нервно. А еще это веселит Дилюка. — В смысле? — он не улыбается открыто, но в глазах пляшут задорные огоньки. — За что ты извиняешься? — Ну, — Кэйа сглатывает ком в горле. — Я же мог тебя убить? Теперь Дилюк искреннее над ним смеется. Теплый смех покрывает кожу мурашками. Кэйа ежится, теряется. На голову, прямо между рогов, опять опускается рука. — Кто бы мог подумать, что чертята бывают такими отзывчивыми к чужим проблемам, — Дилюк слегка ерошит ему волосы и отпускает. — Ты нравишься мне все больше. И добавляет, прежде чем Кэйа полностью осознает последнюю фразу: — Ты не смог бы, даже если постарался. Но вывести меня из себя у тебя получилось отлично. Ты очень лакомый, Кэйа. Он чувствует, как сначала краснеет, а потом бледнеет в тон к парапету. И что делать с этой информацией? Или даже решать не надо? Теперь Дилюк его просто съест? Не зря он отвел его так далеко от чужих глаз, да? Туда, где даже слуг нет. А теперь еще и к краю балкона подозвал, чтобы не было чем отбиваться. Пальцы предательски потеют, взгляд падает на оставшийся на столе чайник. И угощение было не случайно — да? Чтобы он стал еще слаще, когда кушать будут уже его. Впрочем, если вариантов у него нет, остается только одно: борзеть. — Лакомый, — выразительно повторяет Кэйа, скривившись так, будто это самое мерзкое, что ему говорили. — И как же я тебя вывел? Что, так сильно зацепило про твою хваленую школу? Дилюк манит к себе пальцем. — Подойди ближе. Что не слово, то приказ — раунд третий. — На хрена? — Такие вещи на расстоянии не говорят. Кэйа смеряет его взглядом. Взвешивает, насколько велик шанс того, что Дилюк тронет его теперь. Шанс такой же, как и все время до этого. Ну, была не была. Кэйа включает режим самого наглого парня на этом балконе и, как ему кажется, щемит к Дилюку напролом. Со всей смелостью, которую может наскрести в себе, делает свои отважные полшага и упирает руки в боки. — Ну. Его личная безопасность заканчивается через сантиметров эдак сорок, там где начинается лицо Дилюка. — И че ты хотел? — волнение накатывает волнами. Кэйа отчаянно пытается удержать его своей напускной небрежностью. Но непрошеная лесная свежесть уже окутывает, утягивает в атмосферу своего хозяина. Выбивает из-под него подпорки одну за другой, оголяет нервы, пока во всех красках не являет ту тревогу, которую он испытывает перед изучающим взглядом напротив. Прямо как вчера. Дилюк приближается, склоняется так, что появляется желание отшатнуться. И глядя прямо в глаза, начинает говорить. И лучше бы Кэйа шагнул не к нему, а от него. — Ты разбудил во мне очень сильную жажду, — с первой же фразы заставляет оцепенеть. Со второй брови лезут на лоб. — Знаешь, как чувствовалась твоя энергия? — Как? — Кэйа спрашивает одними губами. — Как очень аппетитное блюдо, от которого тебе отщипывают лишь маленькую кроху, — Дилюк говорит на тон мягче, будто боится спугнуть. — И когда ты понимаешь, на какую редкость наткнулся, говорят «нельзя». Никогда больше. Кэйа забывает как отвечать, как моргать, как дышать. Только слушает то, что говорят, кажется, о нем самом, да? Вроде, надо продолжать бояться, но это все разом куда-то девается. — Ты первый, кто столь сильно пришелся мне по вкусу, — Дилюк теперь смотрит так неприкрыто, что это кажется неприличным. — И все, что мне оставалось — держать себя в руках, пока ты своими препирательствами доводил меня до ручки. И я сорвался. И сделал то, что сделал. И за это теперь прошу прощения. Расстояние между ними так невовремя позволяет заметить у него засос, который, багровый теперь, как закатное небо, красуется на шее напоминанием о вчерашнем. Кто тут еще сорвался, — со стыдом думает Кэйа, вспоминая, в каком состоянии его оставил. — Но знаешь, что волнует меня больше всего? Ну давай, скажи что-то похлеще этого. — То, что Ким удовлетворил мою жажду вчера, но уже утром я проснулся с твоим вкусом на языке, — Дилюк прикусывает нижнюю губу и смотрит так внимательно, будто ждет чего-то. Например, что Кэйа сейчас признается, что пробрался с утра пораньше к нему в спальню и в отместку за вечер от души попихал ему, спящему, пальцы в рот. Ох, разбить бы эту нависшую над ними атмосферу какой-то нелепицей, да только язык не поворачивается. Получается сипло и коротко: — И что теперь? Дилюк скользит по нему оценивающим взглядом, переводит взгляд на лес и опять на него. Прикидывает, взвешивает что-то в своей башке так долго, что потрусить его хочется, чтобы не зависал. — Хоть я и держу себя в руках, — говорит он спустя время, — но чем дольше ты рядом, тем больше я ловлю себя на мысли о том, что хочу насладиться тобой в полной мере. — Фу. Кэйа ничего не понимает, ничего не успевает — только дергается куда-то, как Дилюк прибивает его ладонь к парапету, накрыв своей. Кровь в жилах стынет от одного его вида. Сосредоточенного, хищного взгляда, что забирается под кожу. — Фу? — губы растягиваются в легкой ухмылке. Кэйа внимательно следит за ними, будто в них кроется главный источник угрозы. — Ты говоришь мне «фу» и тянешься навстречу? — Я не знаю. Он не знает, куда тянулся, ладно? Может, чтобы ударить лбом — Кэйа вообще не в курсе, чего хотел, а этот идиот делает слишком поспешные выводы. Бесит. — Кретин, — не выдерживает он, толкая Дилюка в плечо. — Рано радуешься — я так просто не отдамся! Дилюк смотрит в этот раз недоумевающее. — Не отдашься? — и опять щедро осыпает Кэйю своим простодушным смехом. — Я разве просил о таком? А на что же ты, нетопырь бешенный, намекал своими двузначными фразочками? Дилюк, гаденыш, забавляется его реакцией. Открыто потешается, чтоб ему с этого балкона и улететь. — Дьявол! — восклицает предельно смущенный Кэйа. Он выдергивает руку и отворачивается спиной, прячется от этого всепоглощающего взгляда. — Это невозможно! Ты невозможен, — хочется уточнить. Странный, непонятный, пугающий и одновременно с тем такой притягательный. Вот только как это работает, чтобы защититься от последнего? Дилюк начинает поглаживать его по плечу. Кэйа только раздражается — вот нравится этому гаду… щупать его всяко. То голова, то плечи, то руки. Котенка себе нашел, тьфу. — Эй, — зовет он, понизив голос. — Ты испугался того, что ты вкусный? — в голосе точно слышится смех. — Думаешь, не удержусь и нападу? — Не знаю. Кэйа, зажмурившись, ждет, что пальцы вот-вот дернутся, сожмутся, схватят и потянут на себя. Всем телом чувствует, как Дилюк застывает в сантиметрах позади, понимает, как глупо было отворачиваться, представляет, как он беззащитен теперь. — Много хочешь, — горячий шепот заставляет шею покрыться мурашками. А в следующий момент все исчезает. Близкое дыхание, рука, тягучая атмосфера, забравшийся в легкие запах леса и ожидание того, что сейчас что-то произойдет. Отпускает — иди, коль хочешь. Ты свободен. Кэйа упрямый, Кэйа не сбегает от огненных смерчей — у него в карманах свои бешеные метели, чтобы нападать в ответ. А у Дилюка в глазах вечеринка, настоящий праздник — фестиваль в честь собственной непревзойденности. Как будто это он тут черт, будто это у него меж ног хвост мечется. — Зачем ты позвал меня сюда? — Чтобы отвлечь, — короткий ответ. — На самом деле, — Кэйа всматривается в спокойное лицо и хмурится сам. Контрастом проводит между ними черту. — Извиниться. — На самом деле, — повторяет с нажимом. Дилюк не выдерживает. — Что ты хочешь услышать? — меж его бровей собирается складка. — Теперь, когда вытащил из меня все признания, какие только мог, чего ты хочешь еще? Мне нечего больше добавить. Дилюк опять упирается руками в парапет и смотрит вниз, куда-то в белизну тумана. — Что, совесть свою ищешь? — окликает его Кэйа. Дилюк кидает в ответ взгляд-намек в стиле «Лучше бы ты боялся» и опять тонет в созерцании леса, своих мыслях, тишине. Кэйа злится. Да взгляни же ты, гад. — Вот тут она, — говорит. И стягивает повязку. Глаза Дилюка вмиг прикипают к нему. Кэйа делает шаг ближе. Смотри же, как ты меня выбесил. Это твоя вина в том, как он теперь мерцает. В том, как я боюсь, волнуюсь, бешусь и сам не знаю, чего от тебя хочу. Возьми ответственность, негодяй. Двумя глазами смотреть непривычно. Правый слезится от яркого света, щурится. Он не замечает, как они оказываются так близко. Только видит, как карминовые глаза изучают его, всматриваются в лицо, будто это просто жизненно важно — запомнить. — Доволен? — щетинится Кэйа, сильнее вцепляясь рукой в перило. Вместо ответа Дилюк опять касается его ладони, подныривает под нее пальцами и пытается забрать повязку. Кэйа сжимает его руку своей. — Не дам. — Отпусти себя, Кэйа. Не надо делать это только чтобы побесить меня. — Я не делаю это для тебя, — цедит он сквозь зубы. — О, так кому эта картина? — проникновенно спрашивает Дилюк. — Лесу? — обхватывает цепкими пальцами за подбородок и оборачивает его лицо к елям. — Или замку? — толкает в плечо и заставляет прижаться спиной к парапету. Стены замка на фоне Дилюка кажутся совсем блеклыми. Зато так ярко горит в голове осознание того, что если отступать, то только прыжком с балкона — больше некуда. Горячие руки накрывают его собственные с двух сторон, не позволяя и дернуться. Получается… прямо как вчера. — Как же ты громко думаешь. — А ты не слушай, — огрызается Кэйа, продолжая заполошно прикидывать варианты того, что может произойти теперь. Вероятно, Дилюк столкнет его сам. Очистил карму извинениями, а теперь скажет, что не отказывался от разрыва контракта. Или высушит досуха, пока Кэйа слабый, непробужденный, и все дела. Может, он даже наврал, чтобы усыпить его бдительность. Что ты хочешь от меня, искуситель чертов? Дилюк приближается на щекотливое расстояние. Нет, только не это. Даже слегка горбит спину, чтобы поравняться в росте — Кэйа ужасается оттого, как в его спасительные сорок сантиметров личного пространства плавно вторгаются, а все, что он может сделать — это следить за тем, как внимательный взгляд опускается точно на его губы. Все еще хуже. Гораздо, гораздо хуже, чем умереть от яда или падения с высоты. Ни ножа рядом, ни ложки, ни чайника. Ведь Дилюк пытается его соблазнить. Кэйа ищет в себе силы для «нет», пока дистанция между ними сокращается до непозволительной отметки касания губами. Сердце колотит в ушах громче любых других звуков. Дилюк склоняет голову немного вправо — ты же не взаправду хочешь сделать это со мной — вдумчивым взглядом оценивает его реакцию, мажет в миллиметрах от губ. И останавливается. Мысли слипаются в один большой комок, не способный на думанье ни одной своей извилиной. Только бессвязные обрывки вырываются на свободу друг за другом. — Ты ведь не против? — фраза обжигает уголок губ. Дилюк не двигается ни на миллиметр в ожидании ответа. Долбанный дразнила. Окаменел, будто Кэйа не меньшее, чем Горгона Медуза, очаровавшая его своим взглядом, и стоит толкнуть эту мраморную статую — упадет и разобьется на тысячи мелких осколков. И это ужасно — вот так стоять. Это просто невыносимо, но Кэйа не собирается говорить. Он самостоятельный мальчик, который все сделает сам. Он крепко жмурится, просит прощения у будущего себя, представляет, как сильно совесть истерзает его за это, как только все закончится. А потом тянется к губам Дилюка сам. Его теплое дыхание исчезает вместе с руками. В ответ на поцелуй встречает лишь пустота. На понимание происходящего уходит не больше секунды. По ощущениям — несколько вечностей. Кэйа потеряно открывает глаза. Дилюк стоит в шаге от него, сложив руки на груди, и смеется. Выразительно улыбается своими блядскими губами, показывает белые ровные зубы, собирает на щеках и в уголках глаз маленькие морщинки. Кэйа тащит Дилюка за воротник быстрее, чем понимает, что делает. — Сволочь, — зло выплевывает прямо ему в лицо, — Гад, подлец, скотина, — хочет назвать еще примерно тридцать синонимов, идеально подходящих к его напыщенной роже, возможно, даже ударить в лицо или в пах — не успевает только определиться, куда. Но когда ноги отрываются от земли, в голове становится так же пусто, как и перед поцелуем. Тем, который не состоялся. Дилюк до больного хватает его под ребрами и поднимает вверх. — Что ты делаешь?! — кричит Кэйа, хватаясь за его плечи. И чувствует под ягодицами прохладу парапета в следующий момент. — Какого… Дилюк обвивает его талию одной рукой, пальцами второй зарывается в волосы на затылке и заставляет склониться к себе. — Сейчас ты прочувствовал сотую долю того, что я переживаю, глядя на тебя. О, бесспорно, теперь Кэйа в полной мере понимает, как ощущается эта кроха от безумно аппетитного блюда, которое не дают. Отравляющего одним только своим видом — иначе объяснить, как они до этого дошли, увы, не получается. — Пошел ты, — скалится он. Теперь, когда у него нет даже полной уверенности в том, что Дилюк поцелует в этот раз, становится страшно, что он того не сделает. И это пиздец. Потому что ему, Кэйе, теперь ужасно хочется ощутить на своих устах не только горячее дыхание, но и губы тоже. Испробовать самому. В этот момент где-то внутри отзывается задетая гордость. Ты что, позволишь ему это после такого жестокого поступка? Благо желание — столь же неожиданное и яркое — вступает в бой с короткой победной фразой: «Да уже на все плевать, просто поцелуй меня». И только Дилюк начинает сокращать расстояние, как одна за другой происходят три вещи. Кэйа слышит шорох открытия балконной двери. Ощущает сильный толчок в грудь. И резко теряет равновесие. Короткий момент. Кроваво-красные кудри превращаются в яркое смазанное пятно и исчезают по ту сторону парапета. Кэйа безвольной куклой летит вниз. Шум ветра в ушах заглушает все мысли. Мелькает только одна, быстрая — «разобьюсь». Застрявший в горле крик превращается в сдавленное «м-м-м». Рот отказывается подчиняться, словно сдавлен невидимой рукой. А потом полет вниз прекращается столь же резко, как и начался. Он повисает ногами вверх. Прямо в воздухе, на половине пути к тому, чтобы разбиться в кляксу. Сердце — нет, такое не описать фразой «чуть не выпрыгнуло из груди» — оно, блять, уже собрало манатки, открыло дверь с ноги и грозно топая ногами вылетело на хер от этого пиздеца, который ему, бедному, пришлось пережить вместе со своим горе-владельцем. Кэйа тяжело дышит через нос, пока рот отказывается открываться. Далеко внизу виднеется сад, в котором он чуть не подрался час назад. Хорошо было бы, если аттракцион Упади-И-Сдохни сейчас продолжится, свалиться прямо на Самайна, из-за которого это все и происходит. Еще лучше было бы понять, как выбраться. Кэйа крутит головой, ощущая, как к ней приливает кровь. В меру того, как шок отступает, спину начинает сводить судорогами. Поясница ноет так, будто в нее что-то воткнули. Симметрично, чтоб ее, по сторонам. Испуг накатывает с новой силой, хотя тело, зависшее в одном положении, и не думает падать. Кэйа вертит головой в попытке увидеть, что там, но приходит в еще больший шок. Потому что там задранная безрукавка, прилипшая к телу рубашка и ничего. Но боль расходится по спине так ощутимо, что такого не может быть. Другой вопрос сигналит о себе еще раз: как выбраться? Он может немного шевелиться. Сильнее дернуться не рискует. Его что-то держит, но это что-то не ощущается нигде кроме рта, которым не получилось покричать, не получилось подышать, и который все еще не получается открывать. Да, у него выходит языком водить по нёбу, клацать зубами и сжимать губы сильнее, но не открывать рот. Как будто его сжимает невидимая рука. Можно отрастить когти, но до башни метра два-три — допрыгнуть, при условии, что невидимая сила ему это позволит, можно лишь пролетев немного вниз, и он вообще не уверен, что когти выдержат такой резкий рывок, и не обломаются. Думай, голова, думай. Голова думает про Дилюка. Нет, не про это — убьем его десятью разными способами уже потом, когда выберемся. Голова думает почему. Как мне выбраться? — дурочка, думай об этом, иначе сдохнет не заместитель, а ты и я! Дурочка-голова, наконец, слушается и концентрируется на том, чтобы начать отращивать когти. Вообще не получается. Ноющая боль в спине пожирает все силы, которые тело уже на автомате бросает туда, чтобы залечиться. А легче не становится от слова совсем. Но он же не бился о стену — точно помнит. Пролетел пару десятков метров и завис. Так что же там, под рубашкой? Кэйа осторожно поднимает руки и тянется к краям одежды. Рубашка липнет к телу, но понемногу задирается. Безрукавка задирается еще выше и виснет прямо на шее. Кэйа на нервах стягивает ее с концами — теперь по лицу бьет галстук. Тот самый, который еще утром завязывал ему Дайн. Ну пиздец, сейчас только всех знакомых и родных перечислить, чтобы попрощаться хотя бы мысленно. Безрукавка летит вниз и исчезает где-то в кустах внизу. И в этот момент его начинает тянуть назад. В этот раз плавно, словно гигантская невидимая рука, что его держит, смилостивилась и решила не вызывать у своей жертвы желание проблеваться. Кэйа крутит головой, следит за тем, как отдаляется замковый сад и приближается тот самый балкон, с которого он слетел. Плавный подъем заканчивается резким поворотом в воздухе, от которого спирает дыхание. А потом ожидаемо — Дилюком. Кэйа позволяет себе обмякнуть в его объятиях лишь на пару секунд. Сердце, донельзя недовольное, если не сказать сердитое, с ноги возвращается на свое законное место и начинает заново раскладывать свои манатки по полочкам — громкие «тудумы» в ушах, заслуженная слабость по всему телу и сжатое в груди волнение вместе с легким головокружением на десерт. Потерялось бы оно в лесу с такими подарками, это сердце. Дилюк бледный настолько, что скоро светиться начнет. Кэйа хочет упрекнуть — что, гадина, стыдно тебе? Но оскорбления кончаются на моменте, когда он видит красный след от пощечины на его щеке. — Че это? Дилюк потерянно моргает. — Что? — Кто тебя ударил? Дилюк молча хмурится в ответ. Нет, кажется, его еще и мозгами повредили. Стоит, то ли придерживает Кэйю за торс, то ли сам за него держится, чтобы не упасть. — Ты… ты сейчас спрашиваешь обо мне? — Мне, блять, еще раз повторить?! — ладно, это Кэйа не в себе. Он признает. Всему виной шок, очевидно. Не очевидно все остальное. — Что это было? — спрашивает он, не дождавшись объяснения происхождения чужой пощечины. Кэйа и посильнее готов залепить. Он и намеревается — по другой щеке, тоже для симметрии. Ага, пусть только накатывающая тошнота пройдет — спина, вон, уже начала попускать. — Я скинул тебя с балкона, — отвечает Дилюк. Мы сегодня что, празднуем День Очевидных Вещей? — Нахуя. Нет уж, простите, изъясняться приличными словами он сейчас совсем не в состоянии. — Чтобы тебя не увидел тот, кто пришел. — Заебись. И как я выжил? Дилюк смотрит на него, будто прикидывает, насколько много лапши можно навешать Кэйе на уши. Судя по ответу — по кастрюле на каждое. — Тебя вытащил Боба. Кэйа думает, что для давания достойной пощечины еще слишком слаб, хотя зарядить этому наглецу хочется в сию же секунду. — Пусти меня, — он отпихивает от себя чужие руки. Отлично, уже не шатает. — Как я выжил? — повторяет с нажимом. Дилюк тоже пытается повторить: — Тебя вытащил… — Там не было Бобы — я все прекрасно видел вот этими глазами! — Кэйа для наглядности тыкает себе пальцами в щеки. — Он был невидимым, — не отступает Дилюк. — Его не могло там быть — я прекрасно помню ощущение его щупалец со вчера. Дилюк, кажется, тоже начинает отходить от своего состояния — закатывает глаза, трет переносицу. — У тебя все в голове смешалось. — Я тебе сейчас нос с жопой смешаю… Так же, как с Самайном, к сожалению не прокатывает. Дилюк приближается слишком быстро, чтобы Кэйа смог что-то предпринять. — Малыш, — напускная беззаботная улыбка не касается серьезных глаз, а руки на плечах сжимаются до боли, — у тебя два варианта: либо ты примешь мою версию, либо наказание за угрозы. Выбирай. Гадство. — Скажи мне, что ты сделал? — смиренно просит Кэйа, ощущая, как тело против воли начинает дрожать. — Я ничего не понимаю. Почему? Ты что, — и шепотом: — хотел меня убить? Броня Дилюка дает трещину. — Нет. Конечно, нет. Только спрятать. — От кого? — Не имеет значения. — От того, кто тебя ударил? — да, это все же День Очевидных Вещей, но Кэйа пытается вытащить из него хотя бы что-то. — Кэйа. Хватит. — Что? Ты скинул меня с балкона, заставил повиснуть между небом и землей и затащил назад! Объясни мне хоть что-то! — Тебе надо успокоиться, — руки на плечах направляют его к столу. — Сядь. Кэйа замечает в углу балкона осколки. Чашки, из которой он пил, нет на столе. Но не успевает он спросить, как Дилюк тормозит его на полпути. — Стой. Что это? Кэйа оборачивается через плечо, но Дилюк удерживает его спиной к себе. — Задери рубашку. — Что там? — Кэйа вертится в попытке увидеть. Рубашка все так же липнет к телу, будто мокрая. — О, нет. Идем внутрь. — Что там?! — он нервно повторяет уже на ходу. — Не дергайся. Осторожно, — Дилюк открывает перед ним дверь и помогает войти в спальню. — Сейчас ляжешь, — деликатно подталкивает к кровати. — Как себя чувствуешь? — Да что происходит, ты можешь сказать?! Дилюк, кажется, уже где-то в своих мыслях. — Это я виноват, — он начинает расстегивать рубашку, как будто Кэйа перед ним — всего лишь манекен. — Ты о что-то приложился. Сам не чувствуешь? — Что? Что там? — пытается покрутиться Кэйа. Дилюк послабляет ему галстук и стягивает через голову. — Не вертись. — Блять, да ты мне скажешь, что там или нет?! — Кэйа хватает его за волосы, отпинывает от себя несвоевременную мысль о их мягкости и дергает, заставляя взглянуть на себя. Дилюк отвечает взглядом, каким сообщают о кончине близких родственников. — Иди сюда. Наконец-то. Он подводит его к зеркалу в углу — длинному, в полный рост. Кэйа отстраненно отмечает, как выгодно смотрится бледность рук Дилюка на его собственной, оливковой в полутемноте коже. Дилюк жестом велит развернуться. И когда он оборачивается на себя через плечо, рубашка — вся в бурых разводах и с черными кляксами на спине — прямо на его глазах соскальзывает вниз. На пояснице не рана — наоборот. В крови и заживляющей звездной пыли, наружу, прямо из спины торчат два черных обрубка чего-то. — Блять, — сухо. — Пиздец. Кэйа цепляется за Дилюка сам. Чтобы не упасть. — Как? — шепотом. Напоролся? На что? Он точно помнит, что не врезался. — Достань это, — истерически громко. — Срочно! В глазах стремительно темнеет, а ноги перестают держать. — Тихо-тихо, — голос Дилюка звучит в темноте, пока его несут к постели. Он не вырубается с концами, уже хорошо. Темные мушки перед глазами рассеиваются очень медленно. Животом, грудью, щекой чувствует мягкость кровати. — Я не понимаю, Дилюк, что это? — Кэйа шепчет одними губами, ухватившись за его бледную руку, как за спасительный круг. — Тихо. Дыши, — Дилюк убирает ему челку от лица. — Я точно знаю, что не было. Ничего не было, я не ударялся, прошу. Достань это, я не знаю, я не виноват, Дилюк… Рука сжимает его в ответ и поглаживает большим пальцем. — Все хорошо, все поправимо, слышишь? Дыши. Раз, два. Со мной, давай. Раз, два, три, четыре. Вот так. — Как оно туда попало? — продолжает вертеться Кэйа, чувствуя отростки спиной. — Я честно не ударялся… — Посмотри на меня, — Дилюк обхватывает его лицо руками и заставляет поднять голову. — Ты сможешь спокойно полежать пять минут? — Почему? Что ты будешь делать? — Я позову врача. А ты полежишь и не будешь пытаться ничего делать с собой, понял? Врач. Врач это хорошо, даже лучше, чем лежать в кровати. — Да, — лепечет Кэйа. — Хорошо, я буду. — Нет, Кэйа, ты не будешь ничего трогать, — настойчиво повторяет Дилюк. — Просто полежи, договорились? Кэйа облизывает сухие губы. Кивает пару раз. — Я скоро приду. Когда двери за Дилюком закрываются, он пытается шевельнутся. Просто лечь удобнее, и всего. Косится на зеркало в углу. На спину смотреть страшно. На оставшуюся под зеркалом рубашку — еще страшнее. На две — что это? — ветки? палки? жердины? Если только предположить, что такое вонзилось ему в спину в полете, то какая херня могла торчать из стен башни? Надо это вытащить. Он тянет руку к отросткам быстрее, чем успевает подумать. Обрубок твердый, слегка шершавый. И то, что пронзает голову догадкой: такой же, по структуре, что и хвост. Он резко садится в постели. Слабость говорит — не надо. Кэйа отвечает — необходимо. Кое-как, держась за стены, возвращается к зеркалу. Через плечо смотрит на свою спину. И чуть не млеет от собственной тупости. А потом — от бессильной ярости. Ждать прихода доктора он больше не намерен. Громит чужой шкаф, утаскивает оттуда первую попавшуюся футболку и шатаясь щемит в коридор. Проклинает Дилюка на ходу так, как не клял даже Бобу. Потому что из-за того падения, из-за шока и паники, из-за аттракционов, что устроил ему этот сукин сын… у него на полгода раньше нужного пробились крылья.