Дом Огненного Змея, том 1

– Привет, высочество. Ну и вымахал же ты. Дэй-Су обернулся – на него глядели зеленоватые глаза в обрамлении рыжих ресниц. В его воспоминаниях эти глаза всегда маячили где-то сверху – если их владелец специально не наклонялся или не присаживался на корточки, – но теперь они двое почти сравнялись в росте. – Тилле! – кое-как вывернувшись из-под кота, он машинально перешёл на родной язык. – Как ты здесь очутился? Тётя говорила, ты где-то далеко, на юге королевства… – Долгая история. Давай сначала разберёмся с этим… – Тилле кивнул в сторону творящегося вокруг безобразия. – Красный Месяц! – взвизгнула управительница с табурета в углу, метрах в двух от конторки. Дэй-Су поразился скорости, с которой она там оказалась, и ловкости, требовавшейся, чтобы удерживать такой вес и объём на столь маленькой и неустойчивой поверхности. – Опять ты и твои штучки! Я тебе больше ни кружки не налью! – Мейва, сладчайшая, всё под контролем, – ответил Тилле и заорал, перекрывая шум: – Спокойствие! Кот ручной, обученный! Людей не ест, в помещениях не гадит! А посуду, – он снова повернулся к Мейве, – они сами перебили, за посуду мы платить не будем. – Ни полкружки! – Ладно, ладно. Тогда уже и комнату давай – видишь, господа устали, ребёнок плачет. И не надо мне рассказывать, что нету – Дрожек на заработках, его каморка пустует, вот пусть посидят пару часов, обсохнут, – Тилле поднял с пола монеты, две положил на конторку, остальное ссыпал в руки Дэй-Су. – Ну а мы с парнишкой прогуляемся до конюшни. – При свете дня? Бесстыдник! – Дела, всего лишь дела – не злись, дорогуша, с тобой я прогуляюсь в следующий раз, – и Тилле сделал странный жест: приложил пальцы к губам, а потом вытянул руку в направлении сердитой управительницы, которая в ответ проворчала что-то и слезла с табурета. Таким образом всё устроилось, и весьма неплохо. Мейва, подобревшая, получив монеты, пустила Уви-Сат с Ал-Дхисом в свою собственную комнату; туда же отнесли кувшин воды, буханку ароматного хлеба, и что-то ещё. Нир-Даэсу досталась комната неизвестного Дрожека, Урташа попросили погулять за пределами поселения, посетители таверны, успокоившись, вернулись к распитию напитков и обсуждению произошедшего, после чего Тилле и Дэй-Су были, наконец, свободны. – Почему она назвала тебя бесстыдником? – спросил Дэй-Су, когда они, выйдя через заднюю дверь, пересекали внутренний дворик, отделявший дом от подсобных помещений. – На конюшню у вас что, принято ходить по ночам? Тилле хмыкнул, покосился на него прищуренным глазом. – Ты не меняешься, да? Вопросы, вопросы… Тут, как бы это сказать, сложный культурный контекст, – он почесал нос, немного смущённо. – Сейчас некогда объяснять, со временем сам разберёшься. Конюшня, как и все эмерийские постройки, что он успел увидеть до сих пор, была тесная и мрачная – Дэй-Су посочувствовал её обитателям, чьё присутствие угадывалось где-то там в тёмных стойлах. Но запах сена и лошадей – на удивление привычный, почти домашний – успокаивал. Дэй-Су вдохнул полной грудью, остановившись в прямоугольнике падающего с улицы света, и, скинув капюшон, повернулся, чтобы хорошенько разглядеть человека, которого не видел несколько лет. Волосы его казались чуть длиннее, чем он запомнил, но всё равно не опускались ниже ушей. Та же ослепительная рыжина, те же хитрые глаза и рот, скорый на улыбку – внешне Тилле мало изменился, не считая внезапно уменьшившегося размера; главные изменения произошли в одежде. Светлые однотонные костюмы членов посольства были, понял Дэй-Су, ничем иным, как данью традициям Содружества. У себя дома эмерийцы предпочитали тёмное или цветное, судя по тем же посетителям таверны. Вот и у Тилле из-под тёмно-зелёного плаща выглядывали коричневые штаны, охряные то ли манжеты, то ли наручи, а там, где раньше была только ткань, появилась кожа: сапоги, приталенная куртка, поясная сумка… не прочитай Дэй-Су столько книг по эмерийским ремёслам, то и не понял бы, что это за материал. Ещё всюду были ремешки, и шнурки, и карманы, а за поясом – что-то похожее на длинный зачехлённый нож. Пока Дэй-Су изучал Тилле, тот, похоже, точно так же изучал его, а закончив, сказал: – Ну, добро пожаловать, что ли. Дэй-Су криво улыбнулся. – Всё вышло совсем не так, как я думал, – он беспомощно развёл руками. – Про Уви-Сат ты, наверное, слышал от тёти – она и раньше собиралась бежать в Эмерию, а вот я и Нир-Даэс… – Он оказался здесь по собственной дурости, а ты – по необходимости. Можешь не продолжать, Эрхэ мне всё рассказал. – Эрхэ… – Дэй-Су подумал было, что ослышался. – Ты знаешь Эрхэ-Линна? Тилле кивнул. – Мы никогда не встречались наяву, но видимся во снах. Присутственное сновидение называется, позволяет обмениваться информацией. Эрхэ приснился мне однажды, когда я был в Амарате. Я увидел его в башне, потому и отправил тебя проверить – и пошло-поехало. У меня с ним – ну и у тебя. Дэй-Су попытался осмыслить сказанное, и у него зашумело в голове. Сны? Он сам только недавно начал их видеть и ещё плохо понимал, что они такое, а эти двое общались через сны с самого начала?.. Даже не так – Тилле узнал Эрхэ-Линна раньше, и то, как он называл его, опуская вторую часть имени, как делают близкие друзья… Тилле, между тем, истолковал его напряжённое молчание по-своему. – Дэй, не морочься, я знаю. Говорю же, он мне рассказал. Дэй-Су наконец понял намёк, не справился с собой и покраснел, чего с ним давно уже не случалось. – Я не осуждаю! – торопливо добавил Тилле. – Наоборот, всячески разделяю – он чертовски привлекателен. Да не волнуйся ты, я тебе не соперник – меня он уже ясно и недвусмысленно отшил. Борясь с неловкостью, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, Дэй-Су ухватился за одну. – Погоди, – сказал он. – Ты знаешь про Нир-Даэса, но откуда о нём мог узнать Эрхэ-Линн? – Как откуда? Из Зеркала, конечно. В ответ на его недоуменный взгляд Тилле хлопнул себя по лбу. – Так. Кажется, я только что выдал одну важную Эрхэ-тайну. Надеюсь, он не сожрёт меня с потрохами за это потом – короче говоря, есть такие Зеркала… Объяснение не заняло много времени, и уже на середине его Дэй-Су воскликнул: – Ну конечно, как я сразу не догадался! У нас все про них слышали, но я думал, они давно потерялись – либо с самого начала были выдумкой… А ведь я видел Зеркало, когда попал однажды в закрытую секцию, где оно хранится, но Эрхэ-Линн, конечно же, не сказал, что это такое… – А в башне есть какая-то закрытая секция? – Они переглянулись и рассмеялись одновременно. – Эрхэ-тайна, ага. Альфата, сколько их у него ещё? Потом новая внезапная мысль заставила Дэй-Су заозираться по сторонам. –Но что тогда получается, Эрхэ-Линн за нами наблюдает? Вот прямо сейчас? – Не знаю насчёт сейчас, но вообще да, отсматривает. Он ведь волнуется за тебя. Дэй-Су опустил голову. Тилле, конечно же, заблуждался – с чего бы Эрхэ-Линну о нём волноваться? Три года он вторгался в его жилище, нарушал его уединение, отвлекал, мешал, заставлял тратить на себя время… Эрхэ-Линн терпел его исключительно по доброте своей души, но после признания Дэй-Су всё изменилось. Он превратился в обузу, в досадное недоразумение, избавиться от которого навсегда – неслыханная удача. Может, Эрхэ-Линн и отслеживает их путь, но всё, что его в таком случае заботит – это безопасность Уви-Сат и её ребёнка. – Что теперь? – спросил он, возвращаясь к делам насущным. – Теперь мы немного отдохнём, позаимствуем у Мейвы телегу, и заедем в Вергорн. Тут близко – слегка не по пути, зато там есть нормальный постоялый двор. – А потом – в Великий лес? – А потом в Великий лес. Дэй, расслабься, выдохни – вы в надёжных руках. Когда-то ты был моим проводником, пришло время мне отдать должок. Тилле ткнул его кулаком в плечо, и этот несильный толчок словно запустил цепную реакцию в теле: там начали расправляться какие-то пружины, разжиматься тиски, и то колоссальное напряжение, в котором он до сих пор находился, сам того не осознавая, мгновенно утекло, оставив после себя приятную звонкую лёгкость. – Что? – спросил Тилле, когда Дэй-Су вдруг расплылся в улыбке от уха до уха. – Ничего. Я просто очень, очень рад тебя видеть. *** Убедить Мейву расстаться с телегой оказалось делом ещё пары монет. Тилле запряг в неё лошадь, на которой приехал, взяв на себя роль извозчика. Уви-Сат с малышом уселись сзади (Ал-Дхиса сразу заинтересовал парад цветов и букашек на расписном бортике), Дэй верхом пристроился сбоку, чтобы удобнее было задавать вопросы, ну а Нир-Даэсу по причине узкой дороги пришлось молча плестись в хвосте. Впрочем, Поклоняющийся и не горел желанием общаться. Тилле это полностью устраивало. Узнав, что Дэй идёт в Великий лес не один, Тилле сам решил встретить его на полпути, поэтому из Фиресты помчался в сторону границы напрямую. На последнем отрезке Андаваррского тракта, уже за Солефтой, его неожиданно вынюхал Урташ, и с тех пор держался рядом – то ли сам понял, что у них одна задача, то ли Сави-Рин мысленно направляла его. Потом Эрхэ принёс новость, что компания амаратцев пополнилась лишним человеком, которого он охарактеризовал следующим образом: «Не слишком сообразительный, но свято чтит устои. Естественно, оказаться в Эмерии – большое потрясение для него. Не знаю, что вы решите с ним делать, но чем меньше ему будет известно – о чём бы то ни было – тем лучше будет для всех, я полагаю». Дэй, кажется, придерживался того же мнения, потому что в разговоре с Тилле быстро перешёл на незнакомый своим спутникам эмерийский и уже не слезал с него, хотя ему явно было нелегко. «Молодец, – хвалил про себя Тилле, – одним выстрелом двух зайцев». Тут тебе и защита от подслушивания, и практика языка – основу-то Эрхэ ему заложил хорошую. Но в Вергорне, где лишь недавно отгуляли осеннюю ярмарку, и не все гости ещё разъехались по домам, Тилле с Нир-Даэсом всё же пришлось познакомиться поближе. То, что на постоялом дворе нашлось хотя бы две свободных комнаты, а в каждой из них – по две кровати, было, он знал, большой удачей. Дэй поселился с третьеродными – Уви-Сат явно свободнее чувствовала себя с ним, нежели с грозным Поклоняющимся, да и ребёнок, кажется, успел к нему привязаться. Но в результате наедине с означенным Поклоняющимся оказался сам Тилле. – Могу я узнать ваше имя в полной его форме? – спросил Нир-Даэс, усевшись на жёсткую кровать и недовольно отдёрнувшись от колючего шерстяного одеяла. – Тилле… а дальше? – Эрменталь. По прозвищу Красный Месяц, а вам зачем? – Чтобы подать жалобу Освещающему, когда вернусь. Надеюсь, в положенное время он направит эмерийскому королю официальную ноту протеста, и вас накажут. – Да? – Тилле выгнул бровь. – И за что же именно? – Вы встречали беглецов – следовательно, ожидали их появления. С вами был зверь-спутник Предстоящей Сави-Рин. Вы, судя по всему, хорошо знакомы с сыном Освещающего – понятно же, что вы участвовали в этом преступном заговоре с самого начала. Это вмешательство в дела Амарата – нечто, противоречащее самой хартии Разделения. Проступок очень серьёзный, я бы сказал. «Не слишком сообразительный, значит? – мысленно хохотнул Тилле. – Ну-ну, кое-что он всё же сообразил». Но в целом стало понятно, что имел в виду Эрхэ. Тилле подтянул к себе кривой деревянный стульчик и уселся напротив Нир-Даэса, уперев руки в колени. – Послушайте, уважаемый. Я вам сочувствую, правда. Ситуация паршивая: вы оказались там, где не хотели, не можете попасть обратно, и вашей вины в том мало. Но вот какая штука, когда наступит это ваше «вернусь» – никто не знает. Может, через год, может, через десять, а может не наступить вовсе. Я бы на вашем месте не злил почём зря людей, на чьей территории вы находитесь. Потому что от них зависит, какой будет в обозримом будущем ваша жизнь. На следующий день Дэй шепнул ему доверительно: – Нир-Даэс тебя боится. – На лице его при этом читалось плохо скрытое удовлетворение. – Гляди – молчит, будто воды в рот набрал, а раньше так нас донимал, ты не представляешь! Вот и славно, подумал Тилле. Значит, остаток пути пройдёт мирно. Перед отъездом из Вергорна он раздобыл для амаратцев шерстяные плащи, чтобы их нездешний вид не слишком бросался в глаза окружающим. Уви-Сат приняла подарок с благодарностью, сразу в него закутавшись и закутав сына; Нир-Даэс страдальчески поджал губы, а Дэй почему-то счёл своим долгом извиниться – за то, что полагал коллективным недосмотром с их стороны. Тилле поспешил его уверить, что всё в порядке. Ну да, кто-то видел странную компанию в странных одеждах – в таверне, на тракте, на постоялом дворе – но почём им было знать, откуда та компания явилась? Тилле вовремя взял пришельцев под своё крыло – его-то лицо уже успело примелькаться в приграничных городках и сёлах – и они оказались под зонтиком его репутации: маг или нет (кто его там разберёт, этого сумасброда), Красный Месяц был из Великого леса, а Великий лес в глазах простых людей допускал и объяснял многое. Но с Мейвой он, конечно, поговорил, потому что Мейва, несмотря на свою деревенскую простоту, была отнюдь не глупа. Посулил ей три банки хвойных притираний, «как у герцогини» – она обещала держать язык за зубами и в зародыше давить слухи, если таковые поползут. Сам он тоже не был глуп и понимал: кому надо, тот узнает. Не сейчас, так несколько дней спустя; лес, хоть и защищался от мира барьером, не мог удержать в себе информацию, она просачивалась наружу, как вода сквозь дырявое корыто. Фахор и Олеана прискачут самое позднее через месяц – и хорошо если только они одни. В Фиресте появились силы, с которыми пришлось бы считаться, пожелай те как-то вмешаться в вопрос, а вопрос… Ну, что тут говорить. Первые чистокровные солнцепричастные на землях королевства со времён его основания, и что же ты, о королевство – разумеется, не всё целиком, а в лице самых осведомлённых и могущественных твоих игроков – собираешься с этим делать? Направляя телегу по дороге, не успевающей просыхать от дождей, Тилле то и дело оглядывался через плечо: Дэй, когда не донимал его вопросами, держался чуть позади и болтал с Ал-Дхисом. За сыном Освещающего и раньше было интересно наблюдать, но теперь – подросший, повзрослевший (конечно же при встрече Тилле слукавил: Дэй изменился, да так, что мир, охнув от неожиданности, изменился вслед) – он притягивал внимание совершенно по-новому. Во взгляде, который он временами устремлял в пространство, мелькали отголоски недавних сильных переживаний, каких-то не до конца прожитых и осознанных чувств; сейчас, благодаря Тилле, снявшему с него груз ответственности, он вернул себе толику прежней беззаботности, но от того, что давило изнутри, не так легко было освободиться. Три года назад Тилле бросил камешек наугад. Камешек попал-таки в воду, пустил круги – нет, поднял целую волну; прокатившись через Амарат, она дошла и до Эмерии. Куда волна направится дальше? Какие ещё перемены с собой принесёт? Улыбнётся ли итогу Альфата? Так вышло, что под своды Великого леса они въехали ранним утром, когда между деревьями вился туман, а в ветвях голосили птицы. Тилле надеялся завершить путешествие прошлым вечером, но его верховая лошадь, всю дорогу неплохо справлявшаяся в качестве упряжной, под конец всё же начала хромать. Не добравшись до цели совсем чуть-чуть, они вынуждены были заночевать в холмах – там, где когда-то Суриль встречала его с Дхис-Арметом. Устраиваясь на ночлег, Тилле невольно возвращался мыслями к тому дню – и к самому северянину, за жизнью которого перестал следить задолго до отъезда в Апсарту. Как он и думал, Дхис-Армет быстро обжился в лесном поселении, ну а сильные мира сего – поняли, что взять с третьеродного нечего, и потеряли к нему интерес. Ему не требовались ни опека, ни защита, и, поскольку больше их ничто не связывало – Тилле и не вспоминал о нём, пока не подобрал у границы его жену и ребёнка, чтобы повести в лес тем же самым путём. Проводя телегу сквозь барьер, он скосил глаза на Урташа, рассекавшего своей пятнистой грудью высокую поросль вдоль обочины. Он готов был поклясться, что котовья морда сложилась в некое подобие удовлетворённой улыбки. – Получилось, да? – сказал Тилле коту. – Мы молодцы. Вы молодцы. – Мама, смотри! – лопотал Ал-Дхис. – Это тоже деревья? Какие большие! Дэй тут же принялся делиться знаниями, почерпнутыми в недрах книгохранилища. Почему-то Тилле не сомневался: будь он один – уже соскакивал бы на землю с радостным воплем и мчался пощупать деревья руками, но его солидные пятнадцать лет, видимо, не позволяли вести себя подобным образом на публике. Так что Дэй удовольствовался ролью рассказчика, в которой был, надо сказать, весьма недурён: не только Уви-Сат, но и Нир-Даэс прислушивался с плохо скрываемым интересом. «Надо будет сказать дяде – пусть приставит его возиться с малышнёй», – подумал Тилле и сам себе удивился. С какой стати он строит на Дэя какие-то планы, будто его длительное пребывание в Эмерии – дело решённое?.. С другой стороны, пусть ненадолго, пусть на время… Чистокровный, которому подчиняется шельфил – причём не один, а сразу двое (хотя вряд ли Поклоняющегося стоит брать в расчёт) – не об этом ли они мечтали? Как иначе обуздать взбесившееся ожерелье Харгалида? Соединить его Дэй не соединит, будь он хоть четырежды гением, но вдруг он сможет накрыть барьером каждую из точек, чтобы они не стреляли непойми чем в самые неподходящие моменты… Воодушевлённый этими мыслями, Тилле вырулил на главную поляну, насвистывая себе под нос. Городок просыпался ото сна – в сыром воздухе тянуло дымом, где-то хлопали двери амбаров, скрипела колодезная цепь и стучал одинокий топор, но никто не вышел им навстречу. – Где Владыка? – спросил Тилле пробегающего мимо Хлатко Воробья. – О! Явился не запылился, – Хлатко высунул свой острый нос из-за вязанки дров и окинул всю компанию быстрым взглядом, начисто лишённым любопытства. – Суриль только к полудню тебя ждала – Владыка сказал, вы задерживаетесь. Его здесь нет, он в хижине ночевал. Позвать? Тилле раздумывал, стоит ли будить дядю или дать ему выспаться, когда сзади раздался голос Ал-Дхиса: «Мы приехали? Теперь пойдём смотреть папу?» Ну, папу так папу. – Скажи лучше, как найти Дхис-Армета. Где он сейчас живёт? Хлатко прищурился, пожевал губами с таким видом, будто проглотил личинку короеда, а то и целый десяток, но в конце концов всё же ответил: – Да рядом тут. Знаешь Антигу Кузнеца? Они соседствуют. Тилле кивнул. – Пошли, богатырь, – он снял Ал-Дхиса с телеги и подал руку Уви-Сат, – поищем твоего родителя. На дереве, у которого они остановились, было три жилых яруса. Кузнец занимал половину нижнего, и там же, в пристройке, располагалась кузня, а во второй половине часто сменялись жильцы – не выдерживали шума и скверного Антигового характера. Конечно, второй и третий ярусы тоже могли считаться «соседством» – зря он не уточнил. Что теперь, проверять все комнаты подряд? Долго ломать голову не пришлось – ближайшая из нижних дверей отворилась, будто от неуклюжего пинка, и на пороге возник Дхис-Армет собственной персоной. Одной рукой он держался за косяк, а другая покоилась на аппетитном заду Виллочки Веселушки, сминая его сквозь тонкую ткань сорочки. Сорочка поддёргивалась, открывая взорам сочные икры и аккуратные впадинки под коленками; Виллочка заливисто хохотала, подскакивала, ловя ртом улыбающиеся губы Дхис-Армета, и оба они всё время норовили упасть. Тилле захотелось закрыть эту дверь и заколотить гвоздями. Альфата свидетельница, он-то здесь точно ни при чём, и не ему краснеть от такой невинной, в сущности, сцены, но никогда прежде Красный Месяц, покоритель сердец и апологет свободной любви, не испытывал столь сильного желания провалиться сквозь землю от стыда. – Мама, почему ты плачешь? – голосок Ал-Дхиса, тонкий и испуганный, привёл его в чувство. Он судорожно обернулся – по щекам Уви-Сат катились слёзы, и он уже готов был рвать на себе волосы от досады и бессилия (утешать рыдающих женщин он никогда не умел), когда рядом – очень вовремя! – возникла матушка Уна. – Пойдём, милая, – мягко, но решительно она обхватила Уви-Сат за плечи. – Ну их, этих кобелей – вот ещё, убиваться из-за них. Пойдём, поживёшь у меня, я вам и комнатку приготовила – Хлатко, стервец, должен был меня сперва предупредить – уж я с него шкуру-то сдеру, с паршивца такого… Матушка говорила по-эмерийски, и Уви-Сат, конечно же, ни слова не поняла, но дала увести себя, покорно опустив голову; Ал-Дхис потопал следом, вцепившись в безвольную материнскую руку. Виновники бедствия наконец оторвались друг от друга. Виллочка, оправляясь, непонимающе хлопала своими длинными ресницами, а лицо Дхис-Армета, и без того бледное, стало белее мела. Он сделал неуверенный шаг вперёд – и остановился. В тишину упал, как топор на плаху, полный отвращения голос Нир-Даэса: – Ради вот этого всего?.. Гнусно и… глупо. Тилле совсем забыл про Поклоняющегося – который, разумеется, тоже был тут. Он поискал глазами, кому бы его сплавить; люди, как всегда, чуяли пищу для сплетен и подтягивались на её сладкий тленный запах. Вон, кто-то из старейшин – как раз сойдёт для обмена любезностями с представителем соседнего государства. Он направился было в ту сторону, когда в поле его зрения попал Дэй. Тилле резко затормозил. Если Дхис-Армета неожиданное воссоединение с семьёй заставило заледенеть, сделавшись похожим на ожившего покойника, то Дэй полыхал от гнева. Щёки его цвели алыми пятнами, ноздри трепетали, глаза метали молнии. Казалось, ещё секунда – и он кинется на третьеродного с кулаками, или с чем там кидались друг на друга разъярённые солнцепричастные в те давние времена, когда ещё не утратили такую способность, и тогда от Дхис-Армета останется лишь обугленный труп, или кучка золы на пороге… и хорошо если только от него. – Так, – быстро подскочив к готовому потерять берега подростку, Тилле собой загородил ему обзор. – Спокойно. Сейчас не время защищать обиженных и восстанавливать справедливость – к тому же, ты всё равно ничего не сможешь здесь изменить. Дэй… – он осторожно положил руку на закаменевшее плечо, – …остынь. И, благодарение богам, его авторитета хватило. Бросив последний убийственный взгляд на Дхис-Армета, Дэй неохотно позволил увлечь себя прочь от злосчастного дерева; захлопывая за ними дверь своей избушки, Тилле облегчённо выдохнул, украдкой вытирая пот со лба. Он чувствовал себя так, будто уклонился от пули. «Ну и подарочек ты подкинул мне, Эрхэ! Ты-то хоть можешь с ним совладать в случае чего!» Тилле тяжело опустился на стул, а Дэй замер посреди гостиной в странной прострации. Он долго стоял так молча, кусая губы, а потом вдруг вскинул голову, посмотрел перед собой – упрямо, с вызовом – и уронил в пустоту: – Я сделаю, что ты сказал, или умру пытаясь. Клянусь именем своей любви. Звёзды провожали Тилле, когда он отходил ко сну, изрядно потрёпанный событиями дня – заглядывали в окошко его спальни с неба, наконец освободившегося от туч. Дэй устроился на тюфяке в гостиной (временное решение, конечно), но спал ли – неизвестно. Сложно было, после всего случившегося; ему – тем более. Звёзды встречали Тилле, открывшего глаза посреди башенной кухни – необычно, Эрхэ во сне предпочитал свет, а не тьму; и, на широком подоконнике – он сам, главная здешняя звезда. – Ну? – спросил Тилле, устраиваясь напротив. – Выкладывай. Что это было? Эрхэ не стал уточнять, о чём речь. – Кое-какая глупость с моей стороны, – проворчал он. – Нет, не просто глупость – кажется, я совершил чудовищную ошибку. Я сказал ему… И Тилле услышал ещё одну историю, которая позабавила бы его, не будь она такой грустной. – То есть, пацан в тебя втрескался, а ты ему, как подземная королевишна Турбаду-скороходу: поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, тогда получишь меня и полкоролевства в придачу? – Да, и? – Эрхэ насупился, если к нему можно было применить это слово. – Бежать надо от такой королевишны, куда глаза глядят, а не кидаться исполнять её капризы. Герои сказок всегда дураки, но об умственных способностях Дэя я был лучшего мнения. – Дело не в уме, ты сам это знаешь. Эрхэ недовольно дёрнул плечом. – Иногда я думаю, – он повернул лицо к луне, которую вывесил прямо за окном, будто специально, чтобы она так красиво его подсвечивала, – не доработали архитекторы Амарата, не отточили систему. Надо было раз и навсегда отключить людям сердце; пока оно есть – невозможен внутри нас мир и покой. Рассеянно любуясь его полупрофилем, Тилле был близок к тому, чтобы согласиться. – Ты должен мне помочь, – сказал Эрхэ, внезапно подаваясь вперёд. – А я-то что могу сделать? – Отвлеки его. Займи чем-нибудь, переключи внимание – соблазни его сам, в конце концов!.. Хотя нет, не надо. Вот этого не надо. Тут Тилле всё-таки рассмеялся, про себя качая головой. Может, ледышка – вовсе не такая уж и ледышка? – Дорогой мой, да ты определись, хочешь ты его себе или нет. Влюблённые, знаешь ли, способны на многое – вдруг он возьмёт и сделает, что обещал? А для тебя подождать десяток лет, насколько я понимаю, не проблема. Эрхэ хлопнул рукой по подоконнику – так некоторые в сердцах топают ногой. – Ты не усвоил ничего из того, что я говорил раньше? Вы с Дэем – два сапога пара. Я не хочу его себе, я хочу, чтобы он жил. – И был счастлив? – Желательно. Но не обязательно – быть живым важнее. – Ты – жив, – многозначительно заметил Тилле, и на это у многомудрого Хранителя Ключей не нашлось, что сказать. *** Потом Тилле ушёл отсыпаться, а Эрхэ-Линн остался в своём пространстве в одиночестве – ни сон, ни бодрствование одинаково не прельщали его. На тропинках неосознанного сна подстерегали зубастые тени прошлого; в коридорах нынешней башни, наоборот, царила пустота – и неизвестно, что было хуже. Здесь, где всё вокруг ненастоящее, но он сам всему хозяин, можно притвориться, что его нет, и никогда не было на свете, а есть лишь вот эта остекленелая луна – и это он на самом деле снится ей… В какой-то момент свет показался слишком резким – прищурившись, Эрхэ-Линн превратил луну в тонкий месяц, и, подумав, выкрасил его в красный цвет. Схватить бы этот месяц, полоснуть себе по горлу… и чтобы от этого ещё был какой-то толк. «Пресветлое, что же я наделал». Он подтянул ноги к груди, уткнулся лицом в колени. Два знакомых голоса отдавались в ушах, переплетались, накладывались друг на друга… Клянусь именем своей любви. Клянусь, клянусь, клянусь. «Перерастёт, – говорила рациональная часть его ума, – забудет. Эмерия, его давняя мечта – отвлечёт его…» Но такие, как Тэм, не забывают; такие, как Лем, не отвлекаются, а Дэй – словно воплотил в себе частицу каждого из них, и уж если он в чём-то поклялся… Эрхэ-Линн вцепился зубами себе в руку и ничего не почувствовал. Неужели ещё один светлый, сильный, прекрасный человек сломает жизнь об него? «Что если вернуть его отцу?» Коррекция могла бы стать ответом, нет памяти – нет проблемы, но… Как показала практика, насильная коррекция плохо держится. Какое-то время всё будет хорошо, а потом Дэй вспомнит, и… Нет. Даже думать больно. Эрхэ-Линн чувствовал себя зайцем в окружении стаи волков: куда ни шагни – всюду жестокий конец, и ладно бы речь шла о нём!.. Пресветлое хорошо знало, чем наказать его, но почему от этого должны страдать другие? И как он не уследил, как довёл до этого, как, как?! Призрак беспросветного отчаяния, глубоко похороненный, но так до конца и не побеждённый, зашевелился в груди, – что странным образом привело Эрхэ-Линна в себя. «Только этого не хватало, – он вскинул голову, растирая ладонями лицо. – Тоже мне, нашёл время». Дэй в относительной безопасности, но за ним надо приглядывать. За остальными тоже – раз уж где-то там Альфата, в которую он не верил, переплела несколько нитей в клубок. Терять рассудок сейчас – непозволительная роскошь. Значит, выход один: не допустить. Лечь костьми перед этой невозможной клятвой, не дать Дэю ни единого шанса даже подступиться к её выполнению… Сделать так, чтобы он никогда больше не вернулся в Амарат. *** Утро на верфях Саурсской Гавани началось как обычно: с перестука молотков, поскрипывания канатов и зычных бригадирских окриков, насылающих проклятья на головы ленивых. Писарь Бонихат выпростал руки из-под одеяла, сладко потянулся, чтобы оживить застывшие за ночь члены, и тут же снова надвинул одеяло на нос. В такие холодные дни – а ведь даже зима ещё не наступила! – он особенно любил свою непыльную работёнку. Бежать спозаранку никуда не надо, да и дел-то на день – всего ничего. Не то, что у его портового коллеги Свегиша, который пахал, как вол, не доедая и не досыпая, и по вечерам за чаркой вечно жаловался на жизнь. Согретый теплом постели и приятными мыслями, Бонихат не заметил, как снова задремал, но уже очень скоро его выдернул из дрёмы громкий стук в дверь. Бонихат нехотя сел, нащупал ногами башмаки. Стук сделался настойчивей. Утягивая одеяло за собой, писарь поплёлся к двери, за которой – лёгок на помине! – обнаружился тот самый Свегиш, с видом ещё более взъерошенным, чем обычно. – Бонихатыч, ты же древнее наречие разумеешь? – выпалил коллега с места в карьер. – Древнее… Классический, что ли? Ну, прочесть могу, а что? – Нет, там не прочесть надо… Там… – не страдавший обычно косноязычием, Свегиш будто бы не мог подобрать слов – только вращал глазами, приседал, и делал в воздухе непонятные жесты. – В общем, пошли, сам увидишь. Портовая набережная не вместила собравшуюся толпу, и толпа выплеснулась в соседние переулки: за спинами грузчиков, матросов, работниц борделя, но также и более состоятельных горожан Бонихату ничего не было видно. – А ну, разойдитесь! – покрикивал Свегиш, работая локтями. – Пропустите толмача! Бонихату сделалось не по себе, а тут ещё вокруг зашептались: «Толмач! Толмач идёт! Сейчас всё узнаем!» Потом стены зданий перестали загораживать обзор, люди расступились – и городской голова, и начальник порта, и представитель торговой гильдии – и Бонихат оказался нос к носу с тем, что вызвало переполох. Точнее, с теми. Их было четверо: двое мужчин и две женщины, хотя волосы разных степеней белизны у всех опускались ниже лопаток. Светлые одежды, сделанные из чего-то тончайшего, сияющего, отражающего солнце, струились на ветру, облегая стройные фигуры. Молочная кожа, глаза холодных оттенков, перчатки на руках… Корабль, на котором они приплыли, возвышался позади серой громадой, даже не покачиваясь на волнах. «Это что, металл? – подумал Бонихат оторопело. – А заклёпки где?» Одна из женщин, окинув его взглядом, сделала шаг вперёд. – Приветствую, – она крест-накрест сложила руки ладонями к лицу и слегка опустила голову. – Вы понимаете наш язык? Бонихат только и мог, что кивнуть. Вот и пригодились детские занятия с дедом-буквоедом. – Слава Пресветлому! – её нездешне прекрасное лицо с крупными, будто высеченными в камне чертами озарилось вполне человеческой улыбкой. – Меня зовут Ллут-Вим из Дома Изумрудных Вод. Я прошу для себя и своих людей временного пристанища в Эмерии. конец первого тома