The Fallen Angel

      Вероника вынуждена собирать вещи. В ее глазах застыли слезы, дрожащими руками девочка совсем неаккуратно запихивала старые кофты, уже несколько раз за это время представив свой побег. Но был ли в нем смысл? Точно нет. Если надо, ее все равно найдут. И вне зависимости от того, как Морозова поведет себя с новыми родителями, ее все равно заберут в чужой дом. Это девочка поняла еще тогда, когда плюнула родной матери в лицо, а та, не поведя и бровью, продолжила говорить об удочерении. Значит, все кончено? И скоро… она вновь лишится всего? Семьи, друзей, и репутации, в конце концов. Ведь только в детском доме находились те, кто уважал ее по-настоящему.       — Антонина Павловна? — совсем тихо и как-то изумленно спросила девочка, невольно вздрогнув, когда женщина сжала ее в своих объятиях.       — Мне очень жаль, что так получилось, — слезы все же потекли по ее щекам, когда сама Вероника прижалась к воспитательнице, которую так сильно презирала и отталкивала от себя все это время.       — Мне тоже, — шепотом ответила Морозова, чувствуя, как чужая рука гладит ее по голове, словно бы пытаясь утешить или успокоить, от чего сейчас девочка себя чувствовала еще более жалкой, чем обычно. — Я так сильно ее ненавижу… так сильно… — ее плечи дрожат, а слезы совсем не перестают течь. Напротив, из-за женщины и ее поддержки девочке, казалось, стало только хуже.       — Я знаю, Вероника. Мне это очень знакомо, — малышка неверующе замотала головой, тем самым показывая, что та и понятия не имеет о том, насколько это тяжело. — От меня тоже отказались, когда я была маленькой. И потому я понимаю тебя. И могу представить, насколько ты ненавидишь взрослых, — вслушиваясь в слова воспитательницы, Ника, кажется, даже перестала плакать. Угрызение совести в совокупности со страхом быть брошенной душили, будто вынуждали ее снова разреветься, но Морозова хотела быть сильной и не показывать своих слабостей тем, кого считала своими главными врагами. А для этого ей было просто необходимо успокоиться.       — Поэтому вы столько за мной бегали? — отстранившись, тихо хмыкнула девчонка и посмотрела на женщину гораздо мягче, нежели обычно.       — Ну, не то, чтобы прям уж бегала…       — Вы мне проходу не давали, — вредно ответила она, на что воспитательница только возмутилась.       — Да знаешь ли!.. — и в этот момент Вероника едва заметно улыбнулась, от чего Антонина лишь раздраженно выдохнула. — Хотела бы я сказать, что с таким характером ты надолго у них не останешься, но все же…       — Но все же, было видно, насколько ей плевать, как именно я себя веду, — Морозова нахмурилась, сжимая руки в кулаки.       «И что мне тогда делать? Просто… смириться?» — а другого и не остается. Конечно же, она может продолжить кричать и выяснять отношения. Более того, ей даже этого хотелось. Толкнуть ту женщину, накричать на нее в истерике, но… чего Вероника тогда добьется? А если ее все равно заберут? Как на ней аукнется ее же поведение?       — Я должна поговорить с ребятами, — буквально в моменте, когда девочка пыталась справиться с заевшим замком старой спортивной сумки, она вспомнила о том, что еще даже не попрощалась с семьей, но… от чего-то ей этого делать очень не хотелось. В особенности учитывая то, что те двое могут выкинуть.       — Но Вероника, тебя уже ждут…       — Так подождут еще! Живот скрутило от волнения, из туалета все никак не выберусь, заперлась в кабинке и капризничаю! — достаточно громко заявила Морозова, но после сама же стыдливо опустила взгляд, понимая, насколько ж стремно это все звучит.       «А вдруг я их больше даже не увижу?» — страшная мысль заставила остановиться у самой двери, стоило Веронике только подумать о том, что та женщина может и не жить в Санкт-Петербурге вовсе…

***

      Только вопреки всем ожиданиям, ругани и спорам, друзья были совершенно спокойны. Новость о том, что Вероника покидает детский дом, наверное, распространилась по всем этажам. Кто-то ей завидовал черной завистью, кто-то просто не хотел прощаться. Но что же творилось с теми, кого она считала своей семьей… девочка просто не могла того понять. Одно можно было сказать наверняка: если Олег видел в этом хоть какие-то плюсы для самой подруги, то Сережа лишь натянуто улыбался и соглашался со всеми их словами.       Он словно был не в себе. Вроде с ними, а вроде бы и нет. Информация об уезде Морозовой слишком сильно всколыхнула его воспоминания, от чего ни Олег, ни, тем более, Вероника просто не могли до него нормально достучаться.       Разумовский же просто был потрясен настолько, что сам даже не верил в то, что все это взаправду. Ощущения были такими же, как после пожара, в последствии которого мальчишка оказался уже в детском доме. Его расспрашивали о том, как он себя чувствовал. Люди вокруг все мелькали перед глазами, но он просто не предавал этому значения. Все события и разговоры будто пролетали сквозь него, даже если были связаны, при этом, с ним самим.       Его друзья переглянулись друг с другом. Вероника — с немым вопросом в глазах, а Олег же в ответ жмет плечами, тем самым давая понять, что он и сам не был в курсе. Но все встает на свои места, когда их друг произносит единственную фразу… единственную гребанную фразу за все это время, что ранила девочку, наверное, гораздо глубже и сильнее любого ножа.       — Поздравляю, Рони, — он насильно давил улыбку, когда, честно говоря, хотелось больше плакать. Но Сережа понимал, что если поступит так сейчас, то Олег назовет его плаксой, а Вероника может еще почувствовать вину. Разумовский просто не хотел доставлять никому проблем своими чувствами и эгоистичными желаниями. — Теперь у тебя появится настоящая семья, — голос все еще звучит спокойно, а его подруга просто впадает в ступор, когда на глаза наворачивались слезы. — И ты будешь жить как все нормальные дети. Ты заслужила этого больше кого-либо. Я… искренне рад за тебя.       — Серый… у тебя с башкой все сейчас в порядке? Ауч! — но тот, кто это спросил, то есть, само собой, Волков… сразу же поплатился за свои слова ударом с локтя по ребрам. — Ник, ну правда! — девочка отрицательно качнула головой.       — Ты… прости, Олеж, — тише извинилась она за то, что ударила, но ему, кажется, на самом деле было и не больно. Просто хотел развеять чуть-чуть атмосферу, что не получилось от слова вообще. И смотря на двух подавленных голубков, он лишь раздраженно выдохнул, понимая, что лучше всего будет их сейчас оставить.       — Ладно, забыли. Так где ты, говоришь, вещи свои оставила? Помогу спустить пока, чтобы ты потом не навернулась с ней на лестнице.       — Эй, я не настолько неуклюжая! — Олег скептично изогнул одну бровь, как бы безмолвно спрашивая: «Да ну? Правда что ли? Как-то слабо верится». — Серьезно, да когда я с лестницы-то наворачивалась?!       — С? Еще ни разу. Но на ступеньках в школе было точно. И я не только про тот раз зимой на улице, — Морозова стыдливо отвела взгляд в сторону и чуть надулась, чем только больше напоминала ему одну маленькую девочку… кроху, что захотела поиграть с ним в хозяина и его пса.       — Ой все, не душни, — Волков на это только усмехнулся, понимая, что умнее их подруга придумать ничего и не смогла. Вот Серый бы сейчас еще сто и одну колкость в ответ придумал, хорошенько подыграв ему, чтобы чуть-чуть позлить Веронику и спустить ее с небес на землю. — Сумка в моей комнате. Антонина Павловна мне сейчас подыгрывает и рассказывает байки тем иродам, чтобы они не пошли меня искать и дали еще времени.       — Понял, принял, принесу к выходу, — на самом деле, это было лишь своеобразной выдуманной им причиной, чтобы оставить этих двоих наедине.       И как только это случилось, Разумовский виновато опустил взгляд, прекрасно догадавшись о плане лучшего друга, но отказываясь попросту принимать то, что это было лишь из-за него. Он ведет себя слишком странно? А как иначе? А что ему вообще следовало сделать? Все было зря? Смогут ли они теперь видеться? И как вообще в такой ситуации он должен реагировать? Может, он робот? Искусственный интеллект? Бесчувственная машина, что легко может сказать: «О, круто! Это же просто отлично, Рони! Ты наконец-то встретила своих родителей!»? Нет… но и удержать он ее никак не мог. Вопреки желаниям, вопреки внутренним крикам и воспоминаниям о том, как он поклялся ее защитить… Сережа просто в очередной раз осознал, что он ни на что не может повлиять. Просто бесполезен. Тряпка.       — А теперь давай нормально, — Морозова прекрасно знала о том, что у ее друга далеко все было не в порядке. А еще понимала то, что им следовало поговорить нормально до того, как появится Птица, что, к удивлению, еще не забрала контроль.       — Извини, — тихо ответил он, пряча взгляд и крепко взял ее руку, когда девочка только коснулась его ладони.       — За что ты извиняешься? — спокойно спросила Морозова, можно сказать, даже несколько равнодушно и совсем нечестно. От такого тона он лишь больше ощущал себя загнанным в угол.       — За то, что снова оказался бесполезен, — и в который раз не может ее защитить. Да с чего все взяли, что те люди — нормальные родители? Разве может мать, отказавшаяся от ребенка сразу же после его рождения, быть хорошим человеком? Рони всю жизнь провела в этом аду. В этом детском доме среди детей, потерявших всякую надежду на нормальную жизнь. Но она еще при этом улыбалась. Радовалась и искренне считала этот клоповник своим домом. Считала их с Олегом своей семьей. И он… хотел считать так тоже. И до последнего верил, что все так и останется.       — Что за чушь?.. — вот только Морозова никогда не считала его таковым. — Сереж, ты же, надеюсь, это не серьезно? — тише спросила девочка. — Брось, ты ни на что не смог бы повлиять. Никто бы не смог, — тем не менее, отсутствие права выбора в этой ситуации его выводило из себя ничуть не меньше того, что он не мог ничем помочь.       — И это неправильно. Они должны были спросить, хочешь ли ты вообще идти за ними. Мы же не какие-то животные, чтобы нас покупали и выкидывали, когда только надоест, — он хмурится, когда девочка лишь грустно улыбнулась, прекрасно понимая, что в этом была его правда. Справедливость, что существует где-то на уровне витающих в воздухе слов, используемых лишь когда это кому-то выгодно. И зачастую людьми, имеющими круглую сумму в кармане, которую они готовы отдать за эту «справедливость».       — Ну-у, слушай, а кто сказал, что все будет так плохо? Может… они живут где-то неподалеку? И мне не придется переводиться в другую школу. Тогда мы все равно продолжим видеться каждый день, — и как же ей хотелось, чтобы все действительно оказалось так… даже если то была проклятая школа, в которую ей теперь особенно не хотелось идти из-за недавних событий.       — А если нет? — тише спросил Разумовский, обеспокоенно посмотрев на девочку.       — А если нет — я буду постоянно приезжать, даже если в конечном итоге меня посадят на домашний арест, — уверенно заявила Морозова, прекрасно понимая, что… скорее всего, у нее это даже не получится. — Сереж… вне зависимости от того, как далеко меня увезут, мы все равно будем семьей. А ты навсегда останешься самым важным и любимым человеком в моей жизни.       — А ты — моим, — тихо ответил мальчик, опустив голову на ее плечо, когда его подруга сама сделала шаг к нему навстречу, обнимая ребенка. — Я очень люблю тебя, Рони, — закрыв глаза, тихо признался Разумовский, вкладывая в эти слова гораздо больше чувств, чем только можно было себе представить.       — А я люблю тебя, — честно признается Вероника, но более легко и даже естественно, от чего сейчас ему даже казалось, будто они произнесли одну и ту же фразу, вкладывая в нее совершенно разный смысл…