Дневник моего прошлого. Часть 1.

Эта страница кажется более изуродованной, чем предыдущие. На ней видны глубокие борозды от пера, а в некоторых местах бумага почти проткнута. В углах страницы темнеют пятна, похожие на засохшую кровь, складывается ощущение, будто дневник сам страдает вместе со своим автором.

***

15 декабря. Поздняя ночь. Кажется, я опять потерял счёт времени. Сегодня всё было… иначе. Я не знаю, почему, но я не смог заставить себя выйти на улицу. Не смог найти очередную жертву. Может быть, дело в этой тишине, которая меня окружает, или в том, что я слишком устал от своей роли. Я просидел весь день в этом грязном углу комнаты, глядя на свои руки. Они больше не мои. Они принадлежат кому-то другому. Кому-то, кто наслаждается этой жестокостью. Но я — не он. Не сегодня. Сегодня я хотел почувствовать что-то другое. Хотел проверить, что ещё во мне осталось. Я хотел боли. Но своей, а не чужой. Я достал нож. Тот самый нож, который я использовал уже слишком много раз. Его лезвие блестело, хотя кровь всё ещё была на его краях. Я провёл пальцем по кромке, ощущая, как металл оставляет тонкую, почти незаметную царапину. Этот нож — мой единственный друг. Он единственный знает, кто я такой. Я сел на пол, вытянув ноги перед собой. Моя рубашка уже давно была грязной, а штаны покрыты пятнами, которые, кажется, никогда не отмоются. Я засучил штанину. Кожа на моей ноге была бледной, с бледно-синими прожилками вен. Я провёл лезвием по поверхности, сначала медленно, легко. Потом сильнее. Резкий рывок, и лезвие разорвало плоть. Боль вспыхнула ярким пламенем, словно разбудив меня. Я смотрел, как из раны вытекает кровь, тёмная, густая. Она стекала по моей ноге, капала на пол, оставляя причудливые узоры. Я провёл ножом снова, рядом с первой раной. Ещё раз. Глубже. Я не кричал. Не стонал. Я просто смотрел. Смотрел, как моя кожа раздвигается, как кровь начинает струиться всё сильнее. Боль была чистой. Она не осуждала меня, не кричала на меня. Она просто была, как единственный честный спутник моей жизни. В какой-то момент я начал говорить. Я даже не знаю, кому. Может, себе. Может, ножу. Может, пустоте. — Ты ведь знаешь, — сказал я тихо, чувствуя, как боль обволакивает меня, словно плотная вуаль. — Ты знаешь, что я никогда не хотел быть таким. Это не я. Это… что-то другое. Что-то, что поглотило меня и заставляет делать то, чего я не хочу. Я сделал ещё один надрез, на этот раз на руке. Нож легко скользнул по коже, оставляя после себя глубокую линию, из которой тут же начала выступать кровь. Я улыбнулся, но это была не радость. Это была издёвка. — Ты слышишь меня? — продолжал я, будто обращался к чему-то невидимому. — Это всё из-за тебя. Ты сделал меня таким. Ты украл мою жизнь, мою душу. Ты думаешь, я этого не знаю? Думаешь, я не понимаю? Кровь уже покрыла мои руки, лужица собиралась на полу. Я чувствовал, как мои пальцы становятся липкими, но не останавливался. — Ты ведь там, правда? Смотришь на меня. Смеёшься надо мной. Думаешь, я сломлен? Думаешь, я не смогу… — я замолк, потому что нож соскользнул с моего запястья, оставив ещё одну линию, слишком глубокую. Я прижал ладонь к руке, чтобы остановить кровь, но не смог. Вместо этого я рассмеялся. Сначала тихо, а потом всё громче. Это был хриплый, болезненный смех, будто я смеялся над самим собой, над своей жалкой, изломанной жизнью. — Смотри, — прошептал я, обращаясь к ножу, к пустоте, ко всему и ни к чему. — Смотри, как мало осталось. Смотри, как близко я подошёл. Но ты не получишь меня. Пока нет. Я положил нож на пол, ощущая, как мои руки и ноги горят от боли. Я хотел бы сказать, что чувствовал облегчение, но нет. Вместо этого я почувствовал лишь усталость. Сегодня я не стал убивать. Но, кажется, убил что-то в себе. Я остаюсь здесь, в этой луже собственной крови, чтобы напомнить себе: я ещё жив. Но вряд ли надолго.