Кватлинги. Ловушка для шельмы

      Канна очнулась от прохладного ветерка, что проникал из приоткрытого окна, играя занавеской. После обморока легче не стало ни на грамм — голова по-прежнему раскалывалась, глаза щипало и тело будто ватное совсем её не слушалось.       Свет в комнате был выключен, дверь закрыта. В безопасном уголке дома девушка слышала лишь своё хриплое дыхание и шуршание из кукольного домика со стороны окна и кресла.       Канна огляделась и в удивлении остановила взгляд на стуле у кровати, на котором ровной стопкой была приготовлена чистая одежда, а на ней цветастая коробка и открытка с короткой надписью, выведенной рукой отца:

«Я люблю тебя, Канна. Какой бы ты не была»

      Канна отложила коробку с подарком, не распечатывая, в сторону и развернула приготовленную одежду — светло-коричневые брюки-бананы, блузку со светлыми широкими рукавами и тёмно-зелёной жилеткой, усыпанной миниатюрными цветочками. Та же самая расцветка, что её церемониальный ханбок. Девушка бросила взгляд на себя, свой порванный и грязный ханбок, и в отвращении наморщила нос.       После освежающего душа, смывшего грязь с рук, слезы с щёк и кровь с губ, она несколько минут крутилась у зеркала, рассматривая свой образ. Она не удивилась бы, сделай отец этот костюм похожим на церемониальный ханбок в качестве напоминания о её провале. Всё лучше, чем руки в яде цветка вымачивать…       Под цветастой бумагой в подарочной коробке она обнаружила дополнительный акцент к её образу, не менее отображающий её внутренний мир — заколку в виде дракона в ветвях цветущего дерева.       С кряхтением Канна прицепила подарок на влажные волосы (включать шумный фен она не осмелилась, дабы не добивать и без того гудящую голову).       Почему-то девушке казалось, что этот подарок тонкий намёк на приглашение к разговору, поэтому, порывшись в гардеробе и найдя бежевые цветастые кружевные носки, аккуратно ступая, вышла в коридор и прислушалась. Она остановилась у кабинета отца в нерешительности.       — Она действительно сказала про лес? — слышался задумчивый голос Джунхо.       Канна заглянула в замочную скважину, но не смогла толком ничего разглядеть.       — Да, господин, — подтвердил собеседник. Канна по голосу узнала женщину из прислуги.       Девушка поменяла своё положение, гуськом перейдя на правую сторону от замочной скважины, стараясь разглядеть хоть что-то за закрытой дверью.       В кабинете на пару секунд всё затихло после тяжёлого вздоха. «Отец», — поняла девушка. Он всегда так тяжело дышит, когда над чем-то всерьёз задумывается. Канне удалось разглядеть кусок кабинета у рабочего места отца. В одном из кресел, боком к ней, сидел брат, зажмурившись, сжимая виски.       — Б-большой лес, — едва слышно прохрипел Кёниль.       «Что он делает?! — ужаснулась Канна. — Зачем он думает об этом проклятом месте, зачем говорит о нём?»       — Спасибо, — поблагодарил Джунхо сына, и парень несколько секунд пытался перестроить мысленный поток и избавиться от головной боли. — Если совсем невыносимо — не стоит терзать себя. Я и без того знаю, что эти слова действительно звучали.       «Конечно, знаешь! — мысленно возмутилась Канна и прищурилась, стараясь выглядеть хотя бы кусочек лица папы. — Небось опять силу использует, зная при этом, что прислуга не осмелилась бы солгать, а сама я подтвердила правдивость своих слов невыносимой болью и обмороком».       Как бы то не было, но отец уже знал о произошедшем в доме в его отсутствие. Стоило с ним, наконец, поговорить по душам, как она собиралась ещё на поляне перед родовым древом.       Вот только сейчас она уже была менее в себе уверена. Она не любила разговоры на важные темы, особенно те, в которых её в чём-то упрекнули бы или обвинили. Канна не умела и не любила разговаривать о серьёзных вещах, а провал на церемонии таковым считался.       «Струсила…»       Канна в отчаянии лежала на диване в гостиной, закинув ноги на подлокотник и свесив их вниз. Она уже минут сорок пыталась вчитаться в строки книги, но не продвинулась и на десяток страниц, постоянно уходя в свои мысли и перечитывая одно и то же раз за разом.       «И вообще… не струсила, а поступила как обычно…»       Со вздохом Канна захлопнула книгу и едва дотянувшись положила её на столик.       — Она мне не нравится, — сообщила девушка дворецкому. Со всё это время молча сидел на кресле подле неё. Тихо, словно статуя, не выражая эмоций и, кажется, или вовсе не дыша, или делая это очень тихо. — Принеси мне другую книгу.       Им Со вполне ожидал этого и, зная, что Канна передумает через пару секунд, очень медленно направился в сторону библиотеки.       Канна и впрямь передумала очень быстро. Она просто не могла оставить какую-либо книгу недочитанной. Вновь открыв на той же странице, она попыталась сосредоточиться на сюжете и персонажах истории.       — Пошли со мной, — голос отца заставил девушку отложить чтение. Она слышала, как он спустился на первый этаж, как вошёл в гостиную, но надеялась, что не по её душу и намекала на неготовность к разговору игнорированием.       — Можно я почитаю в свой день рождения? — спросила Канна надломанным голосом. Совсем не так как планировала.       «И почему никогда не получается выглядеть безразличной к таким беседам?» — от собственной слабости на неё накатила обида и на глаза, в который раз за день, навернулись слёзы. Сжав в пальцах томик, она пыталась унять начавшийся тремор, но вот только дрожь охватила буквально всё тело.       — Я жду, — так же спокойно продолжал Джунхо.       Нехотя и закипая от злости, Канна поднялась с дивана, бросила книгу на кресло и, смотря в пол, направилась в холл обуваться, ведь так же поступил и отец.       Какое-то время шли молча. Выйдя из резиденции и пройдя по берегу озера, по полузаросшей дороге вышли в город Шиями. Канне казалось, что каждый Ли смеряет её презренным взглядом, что все вокруг шушукаются за её спиной, хоть и попадающиеся навстречу люди и склонялись в приветствии перед её отцом.       — Вы поругались с мамой, — как ни в чём не бывало сообщил Джунхо.       «Правда, что ли?» — Канна закатила глаза, не поднимая взгляд от собственных кроссовок, шаркающих по дороге.       — Расскажешь свою точку зрения? — спросил мужчина.       Канна отрывисто и тяжело втянула воздух носом. В глазах вновь защипало от слёз.       — Спроси у неё сам…       Канне легче было пережить весь разговор об этом в собственной черепной коробке, но произносить слова в реальности для неё было тем ещё испытанием. Она уже мысленно прогнала три исхода диалога с папой, сама ему в мыслях изливала душу и представляла, как он же ей отвечает. В собственной голове она могла контролировать этот разговор, но увы не в реальности…       Поэтому она и молчала.       Они уже прошли к центру города и Джунхо повёл дочь к двухэтажному просторному белому зданию в традиционном корейском стиле с черепичной крышей иссиня-серого цвета. У входа четыре большие колонны у верхнего основания которых золотое крепление. Высоко над головой золотыми буквами на чёрной вывеске было написано: «Храм-музей клана Ли».       У основания ступеней, ведущих к музею, стояли два изваяния Аями. Пустыми каменными зрачками они встретили Канну и Джунхо.       — Я водил сюда Кёниля в его пятнадцатилетие, но не уверен, что ты посещала это место, — понизив голос заговорил мужчина и придержал дверь перед дочерью.       При входе в здание, в холле, гостей встречали восковые изваяния основателей клана: Ли Тэмина — первого главы, одобрившего союз с духом; Ли Хюнсу — основателя академии и того, кто привёл духа в клан; и первого шамана, заключившего этот самый договор. На вытянутой ладони восковой шаман держал перстень, контролирующий Аями, такой же виднелся на восковом пальце Ли Тэмина.       У стены, противоположной входу в большом горшке, но невысокое само по себе росло дерево. Такое же раскидистое как родовой ильм. К ветвям его так же были привязаны цветные ленточки, а у корней покоился восковой Аями.       Канна подошла к небольшому древу и взяла в пальцы одну из ленточек, читая надпись: «Молю, не забирай её у меня». Золотыми буквами на чёрном лоскутке.       — Её привязал господин Ёнг, когда его жена Хани была ещё жива, но рука болезни уже коснулась её, — с тоской рассказал Джунхо.       На Канну тоже накатила неведомая печаль, хотя она совсем не знала покойную госпожу Ли.       — Зачем мы пришли сюда? — поинтересовалась она у папы и огляделась.       Помимо древа и трёх основателей клана в холле на столах находились макеты резиденций, академии и компании главы Ли Sonero. У столов с резиденцией Джунхо и нынешней резиденцией Ёнга пол был потёрт больше всего. Канна прошлась мимо каждого стола, внимательно разглядывая миниатюрные копии реальных зданий.       Джунхо уже прошёл к началу одного из двух коридоров и терпеливо ждал.       — Я покажу тебе кое-что важное, касающееся сегодняшней церемонии.       Весь энтузиазм и интерес девушки мигом угас. Она спокойным шагом подошла к отцу и только заметила указатель в виде стрелочки в глубь коридора, а рядом наклейку, предупреждающую о запрете на фотографии в стенах музея (рука, что держала телефон над экспонатом была отрублена).       «Мило…» — поморщилась Канна.       По одну сторону широкого коридора, где окна выходили на площадь перед музеем, под стеклом на своеобразных витринах находились восковые скульптуры членов главенствующей семьи клана и семьи, управляющей академией. Каждый отдельный человек был изображён с разными эмоциями, присущими ещё живому владельцу этого лица.       Хмурый и задумчивый Ли Тэмин, что управлял кланом во время и после войны, был изображён в военных декорациях, а так как именно на его правление пришлась чистка клана при появлении Аями, в ногах у воскового главы было нескончаемое количество мучающихся тел.       Хюнсу был изображён полным энтузиазма, с горящими идеей глазами, но при этом будучи в лохмотье, что намекало на его погружённость в работу — изучение духа Аями и строительство академии. За спиной его так же изображалась его семья, в том числе и сцена из истории, где старший сын архитектора умирал в агонии, а младший равнодушно наблюдал за этой картиной.       Канна наткнулась на несколько знакомых ей реконструкций:       Ли Хаджин — «Новую Рапунцель», что томно наблюдала за прихожанами из окна башни, в которой провела всю свою жизнь. Саму башню, кстати, Канна опознала без труда — та самая, что сейчас стоит запертая и запретная для посещений на территории академии Аями.       История Сонмина, что боролся за право управлять кланом, хоть и прожил долгое время, считаясь мёртвым. На восковом изваянии его тоже были ужасные отметины — шрамы от огня, что по изначальной версии забрал его жизнь и жизнь его младшей сестрёнки.       Выжили они оба, вот только у обоих жизни были наполнены испытаниями. Жизнь младшей наследницы и вовсе прервалась в шестнадцать…       Ещё живой, но тоже изображённый в воске был за стеклом и Шихёк. Реконструкция его истории не меньше трогала за душу. Скрывающийся под тёмным капюшоном мужчина и осуждение, нескончаемые ганения и презрение. Неумелое управление кланом, что тоже сопровождалось внутриклановой вражбой и путешествие за границу в поисках нового шамана. А на картине позади уже изображалось его принятие в клан и в семью.       По другую сторону коридора в похожих нишах-витринах стояли уже безликие манекены в одеждах, что когда-то носили члены семей, а рядом были представлены вещи, без которых тот или иной человек или кватлинг не обходились, или вещи, сопровождающие их на протяжении всей жизни.       Казалось восковым изваяниям не будет конца, но всё же они дошли до крутого поворота коридора. Информационный стенд гласил, что первая секция музея пройдена, а на этой же стене за стеклом представлялись невероятных размеров древа обеих семей. Табличка в углу гласила: «57 персон. 26 семей. 10 поколений».       — Целая история… — удивлённо выдохнула Канна.       Джунхо не позволял дочери останавливаться у каждой реконструкции надолго. Мужчина не позволял читать дочери текст, на информационных табличках. Он лишь подгонял её, разрешая вскользь осмотреть экспонаты.       — Сюда не позволено приходить до исполнения тебе шестнадцати, — сообщил Джунхо, оттаскивая Канну от разглядывания реконструкции войны Ёнга.       — Почему?       — Таковы правила. Ты и сама поймёшь через год.       Второй секцией музея оказалась картинная галерея, наполовину фотовыставка (в зависимости от изображённой эпохи). Все изображения в этой секции были посвящены важным событиям между семьями Ли и их взаимодействию с другими кланами.       На старых нарисованных картинах изображались прежние главы кланов, что вели в бой свой народ. От Ли Тэмина до Ли Ёнга. На других картинах или снимках были изображения с территории замка — церемонии начала учебного года, балы в честь праздников, выпускные балы, важные мероприятия и даже скучные рутинные занятия. Иногда мелькали снимки со дня открытых дверей или дня самоуправления.       Ближе к концу коридора стали попадаться однотипные снимки с общих собраний кланов Их было или четыре за год, на каждый сезон по снимку, плюс общее фото с собрания всей десятки, или те моменты, когда кланы собирались на праздники или внеплановые собрания. На каких-то изображениях главы и наследники были собранными и серьёзными, а на других беззаботными и радостными. С течением поколений было заметно, что на нынешних наследников возлагается куда меньше ответственности, чем на предыдущие поколения.       Интерес Канны в этой секции привлекли снимки наследников с недели самоуправления. Самой ей было ещё рано в этом участвовать, этот год станет для неё первым. Как и для близнецов. Но вот Дохён с Кёнилем уже успели прочувствовать на себе все прелести ответственности. После рассказа брата было заметно, что фотографии не передают и половины сложностей этого.       К очередному повороту направо, в третью секцию музея, Канна успела понять, что здание имеет форму квадрата и что из холла ведут не два коридора, а один по которому они идут сейчас и в конце которого выйдут в тот же холл, который покинули.       На информационной табличке третьей секции было сказано, что она выделена церемонии посвящения наследников. «Пришли», — поняла Канна и этот факт почему-то совсем её не радовал. Пришло время для разговора, отложенного отцом. Вот и закончилась ознакомительная прогулка по музею, они пришли к изначальной цели.       Джунхо остановился у входа в секцию, пропуская дочь. Канна, взволнованная предстоящей беседой, сделала первый шаг. Девушка в нерешительности обошла стеклянную витрину в чёрной рамке, подсвечиваемую изнутри небольшими лампочками. Потом она остановилась сбоку и в немом удивлении глазела на ряд удаляющихся вглубь секции таких же витрин.       В каждой рамке за стеклом на специальной стойке был ханбок, а небольшой информационный стенд рядом сообщал кому из членов семей принадлежало это одеяние. На первых двух, как и ожидалось, золотом были выведены имена Ли Тэмина и Ли Хюнсу.       Джунхо подошёл к дочери и остановился, разглядывая церемониальный ханбок первого главы клана под покровительством Аями.       — Твой ханбок тоже окажется на этой витрине, — негромко сообщил мужчина, обходя рамку и направляясь к красной стене с фотографиями.       Канна оглядела свой наряд, сшитый в стиле ханбока в котором она проходила церемонию. Точнее, в котором она её провалила. От осознания, что это не просто сшитый по её характеру наряд, который все забудут после дня церемонии, а ханбок, который будет запечатлён исторически в музее клана, у девушки закружилась голова.       — П-прости, пап, — чуть слышно пробормотала Канна и, опустив голову, подошла к Джунхо. — Это будет единственная табличка выведенная чёрным в знак моего провала.       Джунхо молчал. Канна подняла взгляд на отца, но тот смотрел на фотографию на стене, поэтому она тоже взглянула на снимок.       Люди копошились на фотографии вокруг ещё молодого родового ильма. Кто-то выкладывал каменистую плитку вокруг древа, другие вырубали деревья вокруг, создавая полянку. В центре картинки группа людей, смотревших в камеру. Мужчина в центре в ханбоке, что сейчас был представлен на витрине за спинами Канны и её отца.       — Эта фотография была сделана уже после принятия главы Тэмина Аями, в другой его день рождения, но именно она породила важную семейную традицию, — пояснил Джунхо. — Уже с третьего поколения делать фотографии в пятнадцатилетие стало традицией.       Канна прекрасно помнила такую фотосессию в день пятнадцатилетия близнецов и Кёниля. После того как все трое прошли церемонию, обе семьи собирались для общего фото. Сегодня никто их не фотографировал…       Джунхо так ничего и не ответил на извинения дочери. Он молча пошёл меж ряда стеклянных витрин с ханбоками и фотографиями на красной стене, делая остановки и давая дочери изучить фотографии и ханбоки предков.       Напротив ханбока Ли Хюнсу была практически та же фотография, что и у первого главы клана, только площадка вокруг древа выглядела уже куда лучше. А вот ханбок его сына, болевшего алекситемией, выглядел в сравнении с отцовским и главы клана… бесцветным. Как и лицо мальчика на фотографии.       Ханбок Ли Мухёна, сына первого главы клана, наоборот же пестрил деталями, хоть и выполнены они были в приглушённых оттенках.       Они проходили вдоль витрин и фотографий уже практически не задерживаясь, чтобы рассмотреть их. Так несколько поколений и десятки нарядов и фотографий.       С третьего поколения обоих семей напротив каждого ханбока висело уже по две фотографии. Одна с церемонии посвящения (на те моменты фон в качестве родового древа отличался только молодостью самого дерева и свежевыложенной плиткой), а другая уже с меньшим количеством человек. С одной конкретной семьёй.       — С третьего поколения, — начал рассказывать Джунхо, когда появилась двойная фотография. — Традицией стало делать фотографии у ильма и в день рождения нового наследника клана, ведь только в этот период ильм начинает цвести.       Канна же нахмурено смотрела на снимок, где на фоне новорождённой девочки и её родителей, древо было привычно красное, никаких цветов.       Арка, что должна хранить в себе историю церемонии этой девочки, — её ханбок — отличалась. В ней представлялась детская одежда и ничего больше. Надпись на информационной табличке была бронзовой: «Ли Карин 1800-1804».       — Четыре года… — Канна провела пальцем по буквам, преисполненная печали, будто знала новорождённую девочку лично.       — В её день рождения ильм так и не зацвёл…       По напряжённым лицам людей на фотографии можно было понять, что они уже тогда почуяли неладное.       — Появилось поверье, — вновь заговорил Джунхо. — Что цветение родового древа способно предсказать судьбу родившегося наследника. Люди стали тщательнее следить за этим событием, документировать и со временем сравнивать и сопоставлять количество цветов, удачи и неудачи. Они начали…       — Подожди, — попросила Канна. Она вдруг поняла важную деталь, которая теперь не давала ей покоя. Спасибо папе за его «документировать». — На уроке истории младший господин Ким говорил, что в то время не было фотоаппаратов… Да, мы обсуждали, что клан Мин удачно с этими штуками путешествует по времени и все события запечатлевают на плёнке, но… разве у Минов это не под секретом всё? Сейчас-то уже всем всё стало понятно, но как они вообще предоставили музею эти фотографии?       — Их стоило просто попросить… — Джунхо смотрел в глаза Канне, а она ему в глаза. Несколько секунд оба молчали.       — Так просто?       — Да.       Канна в удивлении бегала глазами по полу так больше ничего и не сказав. Джунхо же прошёл дальше меж рядами.       — Обычно по количеству цветов на ильме можно определить сколько трудностей и успехов будет в жизни только рождённого наследника. Если цветок распускается полностью — одна большая удача в судьбе обеспечена. Но если бутон появился, но так и не распустился за период цветения древа — жди неудач или беды.       Джунхо вновь остановился. Они уже почти подошли к концу секции и впереди оставалось всего четыре витрины.       Канна обошла ближайший ханбок — полностью чёрный с вкраплениями алого. На табличке золотом было выведено имя главы Ли.       «И впрямь подстать его характеру», — нахмурилась девушка и подошла к отцу, разглядывая фотографию с новорождённым Ёнгом.       На ильме лишь несколько цветочков были раскрыты полностью, а большая часть так и оставалась бутонами. Поверье в клане о удаче, связанной с цветеньем родового древа и впрямь не ошибалось. Все эти бутоны буквально кричали предупреждение о грядущей войне и предназначении Ёнга завершить её в одиночку.       Три последних ханбока Канна застала лично. У Кёниля он был светлым с золотыми линиями, голубыми и тёмно-синими узорами. Словно две несовместиые стороны сошлись в нём одном. Древо тоже кричало об этом и когда Канна увидела как ильм буквально цвёл с каждой стороны по-разному — с северной его стороны закрытые бутоны и лишь несколько раскрывшихся цветков, тогда как с другой — красной листвы практически не было видно из-за пестривших соцветий. И всё же большая часть древа была цветущей.       — Это цветение было самым долгим, к тому же впервые в истории клана Ли было замечено подобное двоякое цветение, — Джунхо усмехнулся. — Но не последний…       Канна понимала что древо говорило о судьбе её брата. Тяжёлое детство и последующее после похищения разделение на два клана. Оттуда и золотые линии, и голубые оттенки в ханбоке — цвета клана Мин.       — С вашего поколения даже судьба запуталась, — Джунхо кисло улыбнулся и покачал головой.       Древо близнецов тоже будто поделили на две половины, но обе они внушали весьма хорошее предчувствие. Максимум раскрывшихся цветов и минимум закрытых бутонов. Двоякость цветения легко объяснялась двойным комплектом наследников, родившихся в один день.       Ханбоки близнецов разнились между собой. Если церемониальный наряд Мёнхёка был чуть ли ни копией отцовского — тёмный с алыми вкраплениями, то у Хару ханбок был нежно-персиковым с голубыми цветочками, но при этом с серой каймой самого одеяния.       Последняя витрина была пуста, но на табличке уже была выведена надпись: «Ли Канна».       Девушка остановилась в смешанных чувствах разглядывая место, где должен будет находиться её личный церемониальный ханбок. Её обуревала гордость принадлежности к таким важным личностям наравне с главой клана, отцом, наследниками и многочисленными родственниками, но в то же время стыд и смятение за первый в истории провал церемонии посвящения. Среди всех этих невероятных людей она оказалась самой слабой и бесполезной, никчёмной и жалкой.       И это войдёт в историю…       — Тебе не стоит из-за этого переживать, — на вдохе сказал Джунхо с жалостью смотря как его дочь почти плача отводила глаза от таблички с её же именем и от пустой витрины. Канна не смогла сдержать слёз. Снова. Боль в висках начала пульсировать, причиняя уйму неудобства. Больно было не то, что говорить или шевелиться, но даже глаза открыть.       Всё же она переборола боль и взглянула на отца.       — Ты не разочарован во мне? Не сердишься? — Канна сделала рванный вдох. — Я думала ты будешь очень мной расстроен…       Джунхо подошёл к дочери и обнял её.       — А я и расстроен, — холодно обронил он. После жалобного стона дочери его тон смягчился. — Но я не разочарован и не зол на тебя, Канна. Я подозревал, что будет что-то подобное. Да, ты привлечёшь много внимания этим провалом…       — Твоя репутация будет испорчена, — шёпотом заметила Канна. — Извини.       — Ничего, — Джунхо крепче обнял дочь. — Никто не посмеет ничего сказать по этому поводу, а если и посмеют… — он замолчал на несколько секунд и Канна подняла на него взгляд. Джунхо смотрел ей прямо в глаза. — Если посмеют, то мы их заткнём. Или я сделаю это грубо, или ты заставишь их замолчать, сдав церемонию в следующем году. В конце концов это не конец света, а всего лишь твоя личность. Ты такая. Да, не идеальная. Да, не вписываешься в наши рамки.       — Хватит, — шмыгнув носом, попросила Канна. — Я поняла.       — Но это ты, — заключил Джунхо. — Ты станешь лучше, и они все будут у тебя в ногах.       Джунхо улыбнулся и Канна тоже выдавила улыбку из себя. Почти искреннюю.       — Ты ведь не можешь быть в этом уверен, — Канна вновь поникла, опустила глаза и спрятала руки в рукава блузки. — А если я вновь тебя разочарую? И буду делать это из года в год?..       Джунхо улыбнулся ещё шире.       — Поверь мне, — он аккуратно дотронулся шершавым пальцем до маленького нежного носа девушки. — Я-то уж знаю. Пошли.       Они снова подошли к красной стене с фотографиями и у Канны округлились глаза, когда она увидела и поняла о чём говорит отец.       Над пустой рамкой, на фотографии только рождённой Канной ильм цвёл удивительнее всех предыдущих цветений. Древо будто поделили на две равные половины. На одной — красная листва, привычная и обыденная, даже и десятка цветов и бутонов не насчитывалось. Другая же половина была полна ярких распустившихся цветков. Этот контраст поразил не только Канну, не только обе семьи в её день рождения пятнадцать лет назад, но и весь клан.       — В будущем, — спокойно и с улыбкой заговорил Джунхо. — Тебя ждут большие успехи. Поэтому не стоит зарывать себя сейчас, когда всё не так гладко. Просто потерпи.       — Но… — Канна с трудом отвела взгляд от фотографии и взглянула на отца. — Что значит подобное цветение?       — Я не знаю, — пожал плечами мужчина. — Никто так и не понял какой именно момент станет переломным и когда, но… он будет.       Канна снова заплакала, но уже беззвучно и не от обиды или боли, а от накатившего облегчения и радости. Она будет ждать и сделает всё, что в её силах, чтобы приблизить этот переломный момент. Она обязательно постарается для своего лучшего будущего!       — А теперь пошли в замок, — Джунхо значительно расслабился после этого разговора. — Уже вечереет. Скоро начнётся твоя вечеринка.       — Моя… — Канна вытерла слёзы, не веря его словам. — Правда моя вечеринка? Я думала, что ты отменишь её, потому что я облажалась!       — Это же твой день рождения, Канна, — Джунхо приобнял дочь, и они направились к выходу из музея. — Как я могу забыть про это? Сегодня тебе исполняется пятнадцать! Это важный день!