Дом восходящего солнца

Синеватый свет скрытого облаками солнца скрывал закатное солнце, играющее в волосах Путей. Кие впервые видел их всех вместе. Плотная дымка от техники призыва больше не скрывала их силуэтов. Это выглядело внушительно. Это выглядело страшно. Светло-серые, будто только из могилы вышедшее, с неестественно выступающими венами возле глаз и бледно-синими губами, они стояли, осматривая фиолетовым риннеганом местность. Сшитые-перешитые марионетки, хуже тех, что делали в Суне. И только в Тендо ощущался сам Нагато. Почти неосязаемо, еле заметно, но ощущался, словно призрак, парящий где-то рядом. Конан стояла за его спиной, словно молчаливая тень, и, казалось, строго поглядывала на все и всех. Только вот совсем недавно она взволнованно осматривала его и радостно обнимала. Нагато, окруженный своими марионетками, парадоксально выглядел одновременно и сосредоточено, и как-то потеряно. Пути, крупные, по крайней мере, крупнее, чем кукловод, закрывали его, пока сам он дрожал на холодном ветру. Как мокрый, голодный и дворовой кошак. Но вот взгляд у него…впрочем, сам Кие понимал его. Отчасти. — Все, как и договаривались, — прохрипел Узумаки, — Кие, ты с Конан, она введет тебя в курс дела, если что-то изменится. Свяжись с Фуума, — донеслось от Нингендо, самого высокого и длинноволосого тела. — Хорошо, — кивнул Кие. Посмотрев на брата по оружию, он все же решил добавить: — Ты уверен, что это безопасно? Нагато, не поднимая головы, хмыкнул. — Я пережил это, — указав на спину, Узумаки, хватаясь за плащ одной из своих марионеток, не без труда встал, — нет нужды в излишнем волнении, Кие. Тем более, мы все уже слишком далеко зашли. К тому же, я не уверен в клане Фуума. — Не доверяешь им? Мне кажется, ты им выгоден. — И не только не доверяю, — ответив, Нагато, принялся складывать печати. Это снова был призыв. — У меня уже давно все готово. Приступайте.

***

— Аджи-Аджи! Аджисай, постанывая от ноющей, тупой боли в спине, быстро поджимает под себя озябшие ступни, по которым бьет холодным воздухом из вездесущих щелей. «А нехрен было засыпать в такой развалюхе!». Даже Акане, вроде бы и не такая сухая, как сама Аджисай, кутается в какую-то серую тряпку, вся измазанная в грязи и мокрая. Дождь почему-то начал лить с удвоенной силой — у него, впрочем, всегда свои планы. Видимо, из-за него Акане проснулась. — Встаю-встаю, — прохрипела Аджисай, потирая глаза. — Ты бы мне какое тряпье нашла, дубак натуральный. Акане только развела руками, мол, а чего ты ожидала. Аджисай только сейчас заметила темные круги под глазами и красные белки этих самых глаз у подруги. — Ты не спала? — А как заснуть, — встрепенулась девочка, — там такое было… Но тебе повезло. Тебя как-то сразу рубануло. Может, башкой ударилась? — Так это был не сон? — удивленно промолвила Аджисай. Акане утвердительно промычала, тупо смотря на подругу. Зябко кутаясь, подсела к ней, близко-близко и накинула на нее тряпье, от которого воняло мокрой псиной, хотя скорее — просто сыростью. Собак в Аме уже давно не было. — Так это, — промямлила Аджисай, — там вчера действительно?.. — Ага, — Акане подхватила Аджисай под руку, прижимаясь еще ближе, — но я заснула, как все успокоилось. — А наши? Наши где? — на выдохе спросила Аджисай взволнованно. — Мы с тобой вообще-то вместе ушли, — понуро проговорила Акане, — откуда мне знать? Наверное, там же, где и были. Я тебя для этого и разбудила, не будем же мы в этой холодрыге сидеть. — Там не особо теплее, — поежилась девчушка, — да и откуда нам знать, что там, — она жестом указала на дверь, — все уже закончилось? Зашибут же. — Зашитбут, — не стала отпираться Акане, — но, может, как подогреемся, выйдешь, глянешь, чего творится? — Ага, — фырча, Аджисай потянула на себя простынь, — как всегда я. Акане не нашлась, что ответить, ведь действительно, зачастую именно Аджисай делала хоть что-то. Однако, Акане казалось, что Аджисай в общем-то и не против: она сама с интузиазмом бралась за вообще все, хоть и бурча иногда, прямо как сейчас, причем даже тогда, когда ничего от нее и не требовалось. Вот поэтому взрослые ей поручают все допустимые задачи, а потому Акане предпочитает не отсвечивать лишний раз. Но выйти, найти старших все-таки нужно надо. Во-первых, у них есть еда, во-вторых, лекарства, в-третьих, тепло. Потому, если Аджисай все-таки откажет, придется самой. Хоть и очень не хотелось. — Ладно, — Акане облегченно выдохнула, услышав Аджисай — выйду. Ты-то трусиха. — Ага, — радостно кивнула Акане, — ну… ты только осторожно, хорошо? — Да-да, — отмахнулась Аджисай, — дай только погреюсь. Акане легонько кивнула, смотря, как Аджисай кутается посильнее. — И чего так ливануло, — пробурчала она, — вроде не должно было… — Все как обычно, — пожала плечами Акане, — чего тут удивляться. — Ага, — отмахнулась Аджисай. Потоки воды стекали по небольшому окну. Аджисай откинулась на стену, вздыхая. В голове мелькали образы прошлого дня. Дым, крики и дикий, панический страх, который она не испытывала со времени своего побега. На мгновенье ее охватило странное онемение, сконцентрировавшееся где-то в груди. И все это казалось каким-то далеким полузабытым сном, ведь не было теперь ни рыжего огня, ни страха, только усталость и холодный дождь. Несмотря на характер Акане, Аджисай была рада, что она оказалась рядом. По крайней мере, в рутинную серость, иногда скрашиваемую страхом, добавлялось веселье… ну, какой-никакой намек на веселее. А еще рядом с ней было не так сыро и мокро. Чуточку теплее. Спустя некоторое время она, крехтя, поднялась на дрожащих, занемевших ногах, морщась от неприятных покалываний в ступнях. Отворив дверь, она осторожно высунула голову, оглядываясь. По голове тут же глухо забарабанил дождь. Аджисай фыркнула — мокнуть она не любила, но все-таки вышла за порог. Утренние улицы и дворы Аме встретили ее приглушенным светом, сыростью, холодным, завывающим ветром и, конечно же, злосчастным дождем. Одно ее смущало — пустота. Только вдалеке она, приглядевшись, смогла заметить человеческие силуэты. Впрочем, после того что было вчера ей тоже хотелось отсидеться в месте, которое она могла бы назвать домом. Осталось только в дом вернутся… к тому же, желудок уже начал сворачиваться в трубочку. И Аджисай была уверена, что у Акане с желудком и кишками происходит тоже самое. — Вставай, — обратилась она к подруге, которая закуталась в тряпье как гусеница в кокон, — ничего с нами не будет. — Точно? — переспросила Акане настороженно. — Ага. Там почти никого нет. Вываливайся давай. Акане, послушно кивнув, потянувшись, встала, пробурчала что-то, больше для приличия и, вздрогнув от скрипа половицы, вышла за порог. — Холодрыга. Побыстрее бы вернуться, — пробормотала она, — как думаешь, наши там? — Наверное, — Аджисай пожала плечами, вглядываясь в даль, — ну, не думаю, что они ушли куда-то далеко. Аджисай, идя по знакомому пути, беспокойно оглядывалась: на улицах и впрямь было пусто, и эта пустота навевала легкую тревогу — слишком уж необычно. Да еще и ветер, гулявший меж рухлядью и более-менее целыми домами, гудел и выл, перенаправляя капельки воды девочкам в прямо лица. Это было немного больно и определенно неприятно. Прикрывая лицо рукой и хмурясь, Аджисай, вопреки не самой приятной ситуации, размышляла. Почти что медитативно. — О чем думаешь? — Акане тяжело пыхтела из-за порывов ветра и, казалось, устала. Хотя прошли они совсем ничтожное расстояние. — Да так… — пространно ответила девочка, — вот, подумала, — Аджисай прервалась на секунду, — у нас всегда так будет? — Нууу, наверное. Или нет. В смысле… короче, не знаю я. Только дождь всегда будет. А остальное — не знаю. А сама-то как думаешь? Редко когда Акане говорила так: напрямую, правдиво и даже немного жестко. Аджисай подумалось, что это ночное приключение так повлияло на подругу. И холод. Но пройдет немного времени, и старая Акане вернется. Будет ныть и вертеться ужом на сковородке, если кто-то подумает, какое бы поручение дать мелкой бездельнице. Не то чтобы Аджисай это радовало, но ей хотелось поскорее вернуть атрибуты старой, пусть и нищенской, но относительно спокойной жизни. — Я вспоминаю Кие, — быстро ответила Аджисай, — и ребят. У меня тоже все было плохо. А потом, как появились они, стало лучше. По крайней мере, появилась еда, крыша над головой. А потом и друзья. — Дааа, — протянула Акане, — у меня тоже так. Может, мы когда-нибудь будем жить в большом доме все вместе. — Было бы неплохо, — кивнула Аджисай, осторожно обходя доски с вбитыми в них гвоздями, — но хорошо бы их было сначала найти. — Хорошо бы побыстрее, а то совсем холодно. — Надо было ту тряпку взять, — заметила Аджисай, — хотя от нее толк пропал бы быстро. — Промокнет, ага. Изредка мимо проходили жители с кислыми минами, и чем ближе девочки подходили к центру города, тем больше их было. Шли они быстро, кто-то — наперевес с небольшими рюкзаками. Это было странно. Уже после почти возле площади, достигнув более-менее открытого пространства, Аджисай и Акане увидели нестройные, но многочисленные ряды. Дети, старики…те, кто был поближе к периферии, пытались незаметно покинуть сборище. Только вот слишком много лишней, ненужной и нервной толкучки. — Интересно, — прошептала Аджисай, — наши тоже там? Ты их не видишь? — Нет, — так же тихо ответила Акане. Они обе спрятались за чьим-то домиком, тем, что поцелее остальных. — Почему всех собрали? — Может, Ханзо хочет что-то сказать? После такого-то… — Наверное… а других почему отпустили? Аджисай на вопрос только пожала плечами. Может, они были для Ханзо кем-то, кого нельзя вот так, вместе с остальными отчитывать. Может, они просто успели, смогли уйти, чтобы его не слушать. Так сама Аджисай делала часто, когда знала, что слушать нудные нравоучения придется долго, а после них будет очень стыдно и неловко. Разумеется, не одна она была такой хитрой. Вот и здесь также. — Не знаю. Давай обойдем? Акане согласно кивнула, настороженно и испуганно смотря вперед, на толпу. Толпа меж тем все разрасталась. Изредка Аджисай замечала клочки темной серо-фиолетовой ткани. Такую обычно носили джонины. Обогнув кирпичную стену, они прошли чуть дальше. С нового места, немного возвышенного, вид открывался более полный. В центре на месте неуютно топтались женщины, сжимая маленькие ручки детей или держа их на руках. Поодаль почему-то стояли мужчины, беря в кольцо первых. Это не были шиноби, как поняла Аджисай — на них не было никаких отличительных знаков ниндзя. Ей вдруг вспомнился рассказ человека-призрака. Пейна. Вернее, это был диалог между ним и Кие. Раньше, в период Второй войны шиноби, детям не помогали. В том числе и из-за мыслей о том, что ребенок на самом деле может быть вражеским солдатом в хенге. Или просто невинным дитем, к которому решили прикрепить взрывную печать. Она тогда мнила себя лучшим кандидатом в ниндзя, считая, что ее не заметили. Наверное, они оба посчитали, что ей лучше услышать это. — Вы нарушаете приказ Ханзо-сама, — проговорили почти под самым ухом, и Аджисай, вздрогнув всем телом, ощутила, как большая и влажная рука ложиться ей на плечо, — пора научить вас уважению. Акане пискнула где-то рядом, а саму Аджисай взяли за шкирняк. Она успела только оглянуться и увидеть блеск противогаза. Потянувшись отросшими грязными ногтями к чужой склизкой руке, она принялась пытаться высвободиться. А после — вскрикнуть от боли, даже не успев понять, что произошло. Очутившись на земле, она зашипела, чувствуя, как шиплет колени. — Это же просто сироты, — тихо и неуверенно проговорил мужской голос сверху. Ее кинули на земь, в хлябь под ногами, как обоссавшегося щенка. Слезы боли и обиды выступили на глазах, потекли по бледным и впалым щекам. Она заставила себя поднять глаза, услышав уже другой голос, твердый и жесткий. — Указ обсуждению не подлежит. Акане застыла, словно статуя, испуганно смотря на нее. — Не нужно было вырываться, — добавил шиноби, а затем, небрежно опустил Акане, — и прятаться тоже. Акане тяжело дыша, на негнушихся ногах подошла к подруге. Мелко дрожа, она легонько дотронулась до ее плеча. Аджисай быстро вытерла слезы с щек, сглатывая мерзкий ком обиды, застрявший в горле. — Ты как? — еле слышным шепотом спросила она. Аджисай, не расслышав ее, встала, поправляя одежду и отряхиваясь. Шиноби, бросивший ее, строго посматривал на них, отчего хотелось свернуться клубочком, зарыться в землю и больше никогда-никогда не вставать. — Будете еще убегать? — Не убегали мы, — начала было Аджисай, но Акане прервала ее, решительно и быстро заткнув ей рот ладошкой. — Не будем, — сказала она примирительно, мягко даже. — Ханзо-сама, — протянул он, — заботиться о гражданах Амегакуре и всей страны. А вы… Он не договорил, махнув рукой, будто разочарованный родитель. Внезапно, ему, шиноби, ответили. — Ну так я ж говорю — дети. Что они могут понимать? Аджисай узнала его по голосу. Это был тот, тихий и неуверенный. Обычный крестьянин, в потертых штанах и стоптанной обуви, в сером свитере и жилеткой поверх него. Низкий и довольно худой. А еще старый. — Эти дети теперь на твоей ответственности. Если убегут снова… сам знаешь, что будет. Старик кивнул, видимо, не в первый раз сталкиваясь с такими угрозами. Не удивительно ни капли, столько прожить. Аджисай взяла Акане за руку — та все еще подрагивала, и приблизилась к неожиданному заступнику, здраво рассудив, что сейчас выгоднее держаться рядом с ним. В близи ей удалось разглядеть редкую седую бородку, темные круги под глазами. Мужчина был не на много выше нее, и Аджисай подумалось, что сзади, на спине у него есть большой горб — так обычно изображали стариков. Она никогда не видела таких старых людей. — Холодно? — мужчина, сняв с себя жилет, накинул его на плечи девочек, прижавшихся друг к другу. — Не особо, — пролепетав, Аджисай опустила руку Акане, ощущая как ладонь, измазанная в грязи, потеет. Акане никак не отреагировала. — Зря вы убежали… как вас только сразу не заметили, — пространно, глядя вдаль, проговорил старик. — Да не убегали мы. Мы вообще не здесь были, — прошипела Аджисай, чувствуя, как закипает все внутри от злости. К горлу опять подкатил склизкий и неприятный комок. Старик перевел взгляд на нее, вздохнул тяжело. А после вдруг серьезно сказал: — Знаете, почему он собирает здесь людей? — Аджисай отрицательно мотнула головой. А мужчина, увидев это, казалось, собирался что-то сказать, но, нахмурившись, остановил себя. Положил сухую руку ей на плечо, немного наклонился и, глотнув, нашептал ей: — Если заметите что-то необычное — бегите. Поняла? Девочка кивнула, не до конца понимая, о чем пытаются предупредить ее. Переведя взгляд на подругу, она слегка толкнула ее. — Слышала? Если что — убегаем. Акане повернула голову, уставилась на нее и, кажется, совсем не понимая, о чем идет речь, тоже кивнула. Аджисай это совсем не понравилось. — Эй, — тряхнула она подругу. Старик, кажется, хотел что-то сказать. — Акане, да все уже… — Никогда, слышишь, — только сейчас Аджисай увидела слезы на глазах подруги, — никогда я с тобой больше никуда не пойду. — Ну, все, — мужчина ласково обратился к девочке, — все, не переживай. В груди поднялось странное чувство. Аджисай внезапно для себя осознала, что оно, такое непонятное, сжимающее все внутри в теплых, почти уже горячих тисках, сильнее страха и тревоги. Ей вдруг захотелось обнять подругу, которая в мгновенье ока показалась слишком маленькой, слишком беззащитной. Слишком зависимой от нее самой. Поддавшись порыву, одновременно с этим ощущая какую-то болезненную тоску в груди, она обвила плечи Акане руками, крепко обнимая и прижимая к себе. Акане всхлипнула, почти не слышно и обняла в ответ. ____ Часто дыша, Нана небрежно протирала клинок, хотя в этом и не было особой нужды, благо, дождь разыгрался так, что, казалось, вот-вот что-то да подтопит. На лице ее цвела улыбка: как давно она не чувствовала жизни в себе и в клане. Боже, как это было хорошо — будто весь стресс последних месяцев вышел из нее вместе с потом. Только одно расстраивало — не та победа, которой она желала. Шиноби Ханзо в этот раз были без яда, все в них сквозило чем-то тягучим, вялым. Не подготовленным. Хотя она с уверенностью могла сказать, что это были джонины. Быть может, это она сорвалась с цепи, словно бешенная собака. Быть может, слишком изголодалась по крови. — Свяжись с отрядом номер три, — услышав приказ, ее кажется племянник поспешил выполнить его. Он тоже улыбался. Все они улыбались, как после хорошего спарринга. Только ярче. Даже те, кого неплохо так потрепали. — Черт… — Что такое? — Рация, — хмурый родственник подошел к ней, демонстрируя прибор. — Ну что с ней? Может, объяснишь? Но необходимость в объяснениях отпала: мерзотное звук, шипящий из динамика, резанул по ушам. Изредка в нем угадывалась чужая речь, то слишком высокая, то слишком низкая. Таких пискливых и басовитых у нее в клане уж точно не было. — Блядь, — ругнувшись, женщина выдернула рацию из рук, шурясь принялась настраивать прибор. Изменилось… да почти ничего не изменилось. — По ней, вроде как, никто так и не смог ударить… — Давайте я посмотрю, — отозвался кто-то из родственников. — Стоять, — шикнула Нана, грозно смотря на своих балбесов, — всем тихо. Прислушавшись, Нана, конечно, смогла узнать своих — голоса все такие же искаженные, но вот манера речи и диалект выдавали с головой. Они, по-видимому, взволнованно распрашивали о чем-то — ей мало что удалось различить. — С нами все хорошо, — гаркнула женщина, — всем держать позиции. Хотя она, конечно, не была уверена, что ее хорошо расслышат. Во-первых, гребанная рация. Во-вторых, ветер еще больше разыгрался. Что сегодня, что вчера: то сухо и иногда солнечно, то туманно, то снова льет как из ведра. Да и ветер, изначально действительно сильный, но ровный, сейчас решил превратиться в надоедливые порывы, хлестающие по лицу и телу. И, казалось, эти порывы нарастали. Странная погода. Странные дни. Хотя и очень приятные в каком-то смысле. — Блядская погода… С раненными нужно было что-то делать. Большое упущение — в их клане никто не изучал медицинские техники. Не доросли еще. Так ей когда-то сказали. А она, конечно, не решилась спиздить свитки. — Всех раненных — в дома, и под фуины. Ясно? Фуума дружно кивнули, подхватив подранных собратьев. Благо, что вокруг были редкие ветхие дома, в которых можно было спрятаться. И почему Ханзо их не снес? Как-то слишком внезапно потемнело, будто небо занавесила огромная темная туча, а ветром больно ударило в спину, да так, что она пошатнулась. — Нана-сама! — крикнул кто-то из соклановцев. Она уже было приготовилась занимать выгодное для боя положение, подумав, что это вражеская техника. Но не пришлось. Также внезапно стало вновь светло, а порывистый ветер успокоился. Она выдохнула. Сразиться, конечно, хотелось, но клан — приоритет. — Нана-сама, посмотрите, — глухо произнесли под ухом. Она обернулась, увидев озадаченного родственника, который смотрел вверх, на юг, и решила последовать его примеру, не понимая, что могло так удивить его. Не первый год землю топчет. Небо застилали привычные для Аме облака, плотные и кучные. Вполне себе дождевые, легонько подгоняемые ветром. Разве что… одно облако было слишком быстрым. Слишком темным. Его края быстро меняли свою форму, то опускаясь, то поднимаясь. — Видимо, — проговорила она, — это наш союзник явился. Интересную он маскировку выбрал. Ну, конечно, это весьма логичный вариант для этих земель, просто не все обладали достаточным количеством чакры, чтобы маскироваться вот так. Да и нужды в этом зачастую не было. К тому же… она не видела шиноби, умевших летать, а птицы-призывы были редкостью: уж больно капризные это были создания. И только приглядевшись, она приметила одну значимую деталь: края облака не опускались и не поднимались сами по себе — изредка можно было увидеть как сквозь тьму пробивается что-то бледно-зеленое. Что-то, похожее на гигантские крылья. — Надеюсь, он будет помнить про наш уговор. Всем занять позиции.

***

Старик рассказал им, что повсюду у Ханзо есть глаза и уши. Что сейчас их окружают шиноби: уже не их, деревни Дождя, страны, а его — Ханзо. Акане, уже немного успокоившаяся, грустно поглядывала на подругу, глазами говоря — «Я так и знала, что все фигово кончится». — Может, он хочет поговорить с нами? Из-за вчерашнего?.. — тихо предположила Аджисай. Мужчина вздохнул, посмотрел пристально ей в глаза сверху вниз. — Я бы был рад, будь оно так. Но нет. Он уже давно с нами не говорит. А сейчас, — он обвел взглядом окружающих, — он хочет защитить себя. У нас появился враг, которого Ханзо боится. — А мы тут причем? — робко спросила Акане. Мужчина посмотрел на нее потеряно, выдохнул тяжело и шумно. — Значит так, — полушепотом начал он, придвигая девочек ближе, — если увидите раненных — не подходите. Если кто—то из вас будет ранен — приближаетесь друг к другу только ползком. Не поднимаясь на ноги. И даже на колени. Ясно? — подруги кивнули. — Если враг потребует от вас информацию о Ханзо — говорите, — увидев сомнение в их глазах, мужчина строго взглянул на них. — Ханзо собрал нас здесь, чтобы враг не решился нападать на него. Понимаете? Ему плевать на нас и уже давно. Ясно вам? — Да, — на выдохе произнесла Аджисай. Ей было проще это осознать. Пейн говорил, что Ханзо якшается с Конохой. А Коноха — деревня убийц. — Молодец, — кивнул старик, — береги свою подругу. И еще, — уже тише добавил он, — как только это облако приблизиться к нам, — он указал на тучу, что была немного темнее остальных, но казалось, ветер подгонял его чуть быстрее, чем остальные облака, — постарайтесь убежать. Не прячьтесь в домах. Не прячьтесь под башнями — их старайтесь вообще избегать. Меж тем, Аджисай заметила, что туча становится все больше и больше, казалось, будто она все время изменяет свою форму. — Смотрите, — совсем тихо произнес старик, поочередно указывая на несколько точек, — выползли саламандры. И вправду, спустя некоторое время, приглядевшись, Аджисай увидела шиноби в темно-серой форме и с противогазами на лицах. Они скрывались в тени башен и в мелких закоулках, и, если бы не дед, скорее всего видавшей всякое, она бы и не заметила их. И даже так Аджисай казалось, что не всех шиноби она углядела. Акане тоже присматривалась, и, видимо, находя ниндзя, тихо повторяла «еще один». Меж тем, облако движимое неведомой силой, приближалось все быстрее и быстрее. Аджисай прикрыла лицо ладонью: песок и мелкие камешки, поднимаемые порывами ветра, били по лицу. Было бы терпимо, если бы вся эта гадость не попадала в глаза. Акане зажмурилась. Люди вокруг тоже прикрывали лица, кто одеждой, кто руками. Старик просто опустил голову, почти прижал подбородок к шее. — Да что же это такое, — пробурчала Акане, — то дождь, то ветер. Аджисай отняла ладони от лица, обернулась — позади послышался громкий шелест. Но сзади ничего не было. — Аджи, — пролепетала Акане, — смотри. Сверху в причудливом белоснежном вихре танцевали листы бумаги, контрастно выделявшиеся на фоне разом потемневшего неба. Не прекращая своего танца, они стали формировать человеческий силуэт. — Бегите, — прошептал старик, подталкивая Аджисай, — бегите, кому говорят. Акане, пришедшая в себя раньше, схватила ее за руку, потянула на себя. — Идем! Однако, не успев осуществить задуманное, она оставила попытки сбежать с подругой: с неба на них смотрела синеволосая женщина с бумажным цветком в волосах и черном плаще, подол которого все еще распадался на кружащиеся вокруг листы. — Я обращаюсь ко всем жителям Амегакуре. К крестьянам, торговцам, шиноби и детям. Каждому из вас дан шанс на спасение. Вы можете уйти и сохранить свою жизнь. Вы можете присягнуть на верность новому лидеру нашей страны, сохранив и жизнь, и свое достоинство. Но те, кто воспротивиться, кто помешает справедливости, будут убиты на месте. Это первое и последнее предупреждение от того, кто вершит справедливость — Пейна-сама. Притаившиеся шиноби слушали внимательно, и, казалось, абсолютно спокойно. Только вот листы бумаги стали кружить вокруг девушки быстрее. — Бессмысленно пытаться предупредить Ханзо, — строго, сказала она, — он в любом случае будет убит. Подумайте над нашим предложением. Передайте Ханзо, что мы готовы встретиться с ним… Договорить ей не дал, кунай, полетевший точь меж глаз — Акане вздрогнула, схватив Аджисай за плечо: клинок достиг своей цели. И почти сразу же упал на земь, пока с неба падали выцветающие листы. Аджисай, вновь ощущая, как страх сковывает конечности, перехватила руку Акане, взглянула на нее, а после — на старика. — Клон, — проговорил мужчина, а затем снова подтолкнул девочек, — давайте скорее, пока они не видят. И в этот раз Аджисай решила не медлить: она рванула, держа Акане за предплечье, которая, видимо, сначала растерялась, но после резво побежала наравне с подругой. Делать это быстро, впрочем, было сложно — землю размыло разыгравшимся дождем, ноги скользили и вязли в грязи. Судя по звукам, другие тоже принялись бежать — позади раздавались редкие крики. — Всем стоять на месте! Вопрос был только один — куда бежать? Акане потянула ее назад, туда, где они проснулись утром. Внезапно они наткнулись на что-то холодное и твердое, больно ударившись об это что-то. Это что-то зашипело, и Аджисай увидела два гигантских мерцающих в темноте фиолетовых глаза. Руки сами собой задрожали, а челюсти крепко сжались. Страх, медленно сжирающий до этого, достиг предела, сковал окончательно, сжал внутренности в тугой узел. Аджисай казалось, что крик застрял куском в горле, не находя себе выхода. Упавшая Акане быстро отползала, даже не думая встать, оставаясь в тени почти невидимого существа. Казалось — это конец. Существо пристально глядело на них, пока где-то позади него раздавалось громкое, предупреждающее шипение. До Аджисай вдруг дошло: у Пейна были такие же глаза. — Акане, — дрожащим голосом пролепетала она, — оно нам не навредит. Идем. Девочка поднялась, не отводя взгляда от создания, на разом ослабевших ногах подошла к подруге. — Давай руку, — Акане, громко выдохнув, решила послушаться, ухватилась за предплечье Аджисай, медленно поднялась. Ладонь у нее мокрая и холодная, лицо — искаженное, бледное, застывшее в гримасе. Существо действительно их не тронуло. Только продолжало шипеть угрожающе, будто подгоняя их. Его глаза не были видны больше — словно и нет никого.

***

Щеки обдавало приятной ноябрьской прохладой, казавшейся во истину божественным подношением после постоянной перемены температуры в башнях. Черт бы побрал эту высокую влажность. — Господин, Ханзо-сама справится со всем. Кин отвернулся от окна, окинул слугу взглядом, равнодушным и пространным. Вздохнул, набрав в грудь холодного осеннего воздуха. Зря он согласился на это. — И все-таки, — протянул наследник, — я настаиваю на том, чтобы ты вышел. — Я не смею нарушать приказов Ханзо-самы, — опустив глаза, учтиво проговорил собеседник. — Его здесь нет. Я разрешаю. Слуга в ответ только склонил голову в привычном вежливом, выдрессированном движении. — Приказ Ханзо-сама. Как же я, верный слуга Вашей семьи, буду потом смотреть ему в глаза. На самом деле, если бы не его, слуги, присутствие Кин бы давно уже тревожно теребил оружие. Хотя тот, конечно, всячески старался приободрить и успокоить. Мало помогало. И отвлекало, а Кину хотелось сейчас думать о совсем других вещах. С другой стороны — а что он мог сделать? Конвой бы его не послушал — «Приказ Ханзо-сама». Кин, конечно, думал, что там, с отцом, он будет намного полезней, хотя бы потому, что вдвоем у них будет намного больше шансов. Отец считал иначе. И вот, ему, наследнику Ханзо Саламандры приходиться отсиживаться в карете, ждать, пока его величественную персону экстренно доставят к жене и ребенку. — Сколько нам еще ехать, Тоши? — Первые уже доехали, — задумчиво сообщил слуга. — Значит, еще где-то полтора часа. Время быстро летит, господин. Кин кивнул, снова переводя взгляд на небольшое окошко. Тучи, тучи и еще раз тучи. Родных башен уже не видно. — Вы, должно быть, соскучились по семье? Нет. Не соскучился. Была ли это семья? Он женился только по наказу отца. По наказу отца вступил в связь с женой. По наказу отца одарил ее ребенком, которого он почти не видел. Его мать скорее всего тоже не имела возможности наблюдать за взрослением единственного сына — его сразу же отдали кормилице. — Да, соскучился. Кин, однако, не тяготился семьей. Просто ничего к ней не чувствовал, и чувствовал себя отчаянно неправильно, всякий раз слыша о ней. Особенно о ребенке. А теперь он должен был стать ее защитником, таким же, как отец, отправивший несколько карет, о количестве которых Кин мог только догадываться, в разное время. — Там были чунины, верно? — Да, — не стал скрывать Тоши, — Ханзо-сама справедливо рассудил, что семью Вашей супруги также необходимо оберегать. «Ханзо-сама решил, что Вы не сможете в одиночку защитить свою семью» — так должны были звучать слова Тоши. Но он выдрессированный. Слуг обучали подбирать правильные слова. И, нет, Кин здраво себя оценивал. Но просто сам факт указывал на серьезность ситуации. Кину вспомнился диалог накануне, когда отец, узнав о побеге Фуума, позвал сына в свой кабинет. Ханзо молчал тогда. Долго, упорно, словно обдумывая, что теперь ему делать. Им. Слуга, хотевший было подлить саке, вдруг получил по лицу. Не сильно, раскрытой ладонью, отпечаток которой темно-розовым расцвел на его щеке. Насилие не было редкостью. Но оно воспринималось как дисциплинарное высказывание. А это… это было проявлением слабости. Несобранности. Непонимания. И Кину тогда стало не по себе. Отец не был пьян. — Ты сегодня же едешь к моему внуку. Это приказ. Кин хотел что-то противопоставить. И противопоставить было что. Но отец не был пьян, а глаза у него были измученными, лицо — опухшим. Все в нем кричало о муках, переживаемых вот уже который год. Кин тогда наиболее остро осознал это. И желание перечить отцу пропало. К тому же, интенции отца ему были понятны. Вдруг карета остановилась. Кин мгновенно схватился за рукоять кинжала. Отодвинув штору у другого окна, обратился к одному из шиноби: — Что там? — Карета не сможет проехать, Кин-сама. — Но первая же как-то проехала? — Проехала, — кивнул солдат, — и вторая тоже. Мы тоже должны были. Разведчики доложили, что местность не препятствует. Только вот… там разворошено все. — Камнепад? — Похоже… только откуда ему взяться? Ханзо-сама специально выбирал дорогу. Вам ничего не должно было угрожать. — Ладно, — выдохнув, Кин выбрался из кареты по недовольное пищание Тоши, — карету вместе с Тоши можно направить обратно. А нам горка камней вряд ли помешает. — Но, господин, — вмешался слуга, — это займет намного больше времени. — Займет, — кивнул Кие, — но других вариантов я не вижу. К тому же, это вроде как самый короткий путь? — Да, — отчеканил чунин, — вероятно, наш путь займет не намного больше времени. — Мы выехали… во сколько? — Ранним утром, господин. — А конкретней? — на выдохе недовольно переспросил Саншоу. — Около четырех утра. — На месте будем примерно через четыре часа, — кивнул шиноби, а затем, отойдя, обратился к кучеру. — Поворачивай. — Но Ханзо-сама… — Не видишь что ли, какая хрень впереди, — прикрикнул на него чунин. Кин отрешенно слушая их перепалку, выступил вперед, к «хрени». Конечно, никакой это был не камнепад. Но несколько валунов преграждали дорогу, впрочем, не они, по-видимому, смущали экипаж, а деревья, навалившиеся друг на друга. Справа, почти рядом был густой сосновый лес. Слишком густой, чтобы понять, в каких рядах деревья были снесены. Разглядеть пеньки и выкорчеванные корни удалось только в первом. — Солдат, — обратился он к стоявшему рядом с валунами, — отправь кого-нибудь к лесу. Нужно посмотреть, сколько деревьев снесло. — Мы направили, минут пять назад- отрапортовал солдат. — Хорошо, — Кин облегченно вздохнул, — заметил что-нибудь необычное? Шиноби кивнул. Кин, хмуро глядя на него, подошел. На земле — рельефная вмятина, отчего создавалось ощущение, что что-то сюда эти самые валуны уронило с большой высоты. — Больше походит, — тихо начал солдат, — на то, что эти камни отсюда, — он указал на саму вмятину. И действительно, некоторые из них походили на недостающие части, а в самом углублении было еще несколько рытвин, но поменьше. В них собралась грязная вода. — Почти одинаковые, — вслух подумал Кин, — он вернулся? — Вот уже, — чунин указал на возвращающегося. Увидев сына правителя, солдат склонил голову, и, не дожидаясь приказа доложил: — Похоже на бурелом. Ветер сегодня бушует. Как и дождь. — Оползень? — Возможно, — кивнул шиноби, — в любом случае, было получено сообщение, что вторая карета прибыла на место. Кин насупился. — Когда? — Совсем недавно. Точное время сказать, к сожалению, не могу, — ответил за него сослуживец. — Хорошо, — Кин полез вперед, — все это слишком странно, так что двигаемся. И свяжитесь с командиром второго отряда. Уточните, слышал ли он оползень. А ты скажи мне, было ли в лесу подобное? — Не разглядел, — ровно ответил шиноби. На лице у него заиграли желваки. — Землю хорошо размыло. «Новичок» — сделал вывод Кин, и сосредотачивая чакру в ступнях, полез по деревьям. Вообще, было хорошо, что в основном были деревья — камни скользкие, а тратить чакру на такое занятие не хотелось. Солдаты последовали его примеру. Карета, судя по-всему, уже отъехала. По крайней мере, Тоши обрисует ситуацию отцу, да и он сам сможет связаться с ним намного раньше. Внезапно по спине ударило резким порывом ветра, и Кином разом напрягся всем телом, отскочил в сторону, больно ударяясь о камень — но ему и не привыкать. — Кин-сама, что… Гигантская пасть сомкнулась на теле солдата, перекусывая его пополам. Кин успел разглядеть только лапу, идеально помещающуюся в яму. Кто-то заорал совсем рядом, а солдаты, вооружившись кунаями со взрывными печатями, принялись отчаянно метать их. «Вражеский призыв…». Кин схватил собственные, метнул их в силуэт твари. Вспышка света и оглушительный звук. Саншоу краем глаза увидел размозжённое лапой тело, отпрыгнул в сторону. Еще одна вспышка — близ небольшой группы оказывается морда с коричневатым грязным мехом и большими, окровавленными клыками. Решив, что с одной огромной тварью может справиться только такая же, он мигом надкусил палец, сложил печати призыва, быстро и сильно хлопнул по земле ладонью, наблюдая за не то волком, не то псиной. Почти сразу он ощутил знакомую дрожь под землей. Ибусе выпрыгнула из-под земли, сбивая пса мощным лбом. — Ибусе, кусай, — крикнул он отчаянно, — убей его. Яд Ибусе — один из смертельных. Достаточно всего одного укуса. Даже для этой громадины. Дезориентированный призыв, пошатываясь, попытался напасть на Ибусе, но сразу же получил удар длинным мощным хвостом. Кин побежал к солдатам. У одного из камней, лежал шиноби, тяжело дыша. Руки сами потянулись к нужному свитку с запечатанной аптечкой. Позади раздался скулеж. Кин, в мыслях поблагодарил Ибусе — сколько раз она спасала жизнь их семье. Бежать стало немного тяжелее, но он, не обратив на это внимания, распечатал свиток. Уже рядом с солдатом, он достал из аптечки морфин, уже набранный в шприц. Из-под плотной штанины виднелась тонкая косточка. «Черт» — Кин-сама, — пробормотал чунин, — не надо… — Молчать, — прошипел Саншоу, — я тебя вытащу. Он, однако, отказался молчать, и вновь забормотал, прикрывая глаза и хватаясь за голову. — Как я буду… Звонкий хлопок. Дисциплинарное высказывание. — Приди в себя, солдат. Ты мне еще нужен. Позади что-то громыхнуло, и Кин, не желая испытывать судьбу, обернулся: по крайней мере по силуэтам можно было определить, что Ибусе навалилась на тварь всем своим телом. — Что за чертовщина такая неубиваемая, — ругнувшись, он развернулся боком, дабы держать врага в поле зрения. Деревья рядом горели, давая какой-никакой, но источник света. Солдат почти не смотрел, только иногда открывал глаза, а затем, сжав глаза и веки, отворачивался. Саншоу схватил его за плечо, потряс легонько, просто чтобы тот был в сознании. Крови было много. Слишком много. Разворачивая бинт, он вдруг остановился. Встав, Кин посмотрел вниз. Штаны и куртка шиноби были заляпаны кровью. Из видимых повреждений — только открытый перелом. Он перевел взгляд. Внутренне содрогнулся. В углублении рядом — лужа крови, оторванная вместе с ключицей и ребрами рука и тонкие распластанные тела. Раздавленные лапой твари в лепешку. Он содрогнулся внутренне. Ему доводилось видеть, как люди сгорают, истекают кровью, лежат со вспоротыми животами и глотками, задыхаются в клубах яда черной саламандры, царапая горло и синеющее лицо ногтями. Но он никогда не видел настолько изуродованных тел, почти потерявших человеческий облик, но при этом отчасти сохранивших его. Это было омерзительно. Это было ужасно. Ему вдруг поплохело, и, решив во чтобы то ни стало спасти солдата, который был готов пожертвовать жизнью ради него, Кин резко отвернулся и крепче схватил бинт. Рядом никого не было. Кин сглотнул, бросая бинт. Сама собой в руку легла рукоять катаны, на лезвие которой пролилась кровь. Сверху безвольно болтались ноги, будто тряпичные. Он отскочил назад, слыша злобное рычание. В этом существе с трудом угадывалась собака. Изуродованная тварь отпустила тело, оно плюхнулось на камень с хлюпаньем и слюной. Из подсумка Кие достал еще пару кунаев с привязанными к рукояти взрывными печатями, рыкнув, метнул их. Псина, будто только этого и ждала, и быстро увернулась, сманеврировав по странной кривой. — Что за ты… Ибусе! У этого были крылья. Большие перепончатые крылья. Он мог видеть только лапы и часть груди, куда и метился. Метнув еще пару кунаев, он, круто развернувшись, побежал туда, где должна была быть саламандра, но, глухо вскрикнув, упал. Ибусе не было видно. Сердце, и раньше отбивавшее чечетку, зашлось в бешенном, хаотичном танце, а в голове не осталось мыслей и вовсе. Цепляясь за урывки мыслей, приказов и учений отца, он попытался встать, но, ощутив влажное и холодное дыхание позади, Кин сжался весь, желая смягчить удар. Тварь мягко почти ткнула его носом в спину. Перевернула с живота на спину затем, обдавая зловонным дыханием. Морда у нее была проткнута огромной железякой. Кин вдруг понял, о чем иногда рассказывали солдаты. О безумном страхе смерти, который настолько истощает тебя, что вскоре ты перестаешь бояться. Животное разглядывало его необычными, тоже изуродованными глазами, обнюхивало. А затем, фыркнув, наступила на ноги. Кин закричал, будто слыша, как звучно трещат кости, отдаваясь писком и бешенным стуком в виски. Из ног будто намеренно делали фарш, груду бесполезного мяса. Тварь оторвала лапу, и от этого стало еще больнее, будто пронзило уже все тело иглами. Перед глазами все сначала побелело, а затем — резкое потемнело, и он, всхлипнув, ощутил, как нижнюю часть тела что-то обволакивает. Псина смотрела на него будто удовлетворенно и однозначно — кровожадно. — Приветик, — пропел кто-то под самым ухом, — прости, твою ящерку сожрали. Тебя тоже скоро сожрут. Но сначала — к папке.