Дом восходящего солнца

Подножье горы Воющего Волка встретило Обито и Зецу приветливым щебетом птиц и ласковым солнечным светом. Контраст между Страной Дождя и Рококу но Сато, Обито знал, обманчив, ибо по земле деревни свободно шастали дезертиры — их Обито уже видел здесь, а те и не спешили скрывать как-либо своё присутствие. Разумеется, население, страдающее от грабежей, было недовольно, тем паче, что Дождь закрыл свои границы и любые попытки проникновения пресекались на корню: жестко и без предупреждений, а, успевших обосноваться щадили поначалу в еле виднеющейся надежде на то, что те согласятся заменить существенно поредевшие ряды мужского населения и работать, однако, поняв вскоре, что никто на подобных условиях жить не соглашается — беженцы и дезертиры, конечно, предпочитали грабежи и воровство — а потому остался только один вариант — убийство. К тому же, у южных соседей Аме — Кусагакуре — вовсю шла гражданская война, и это после захвата деревни Ивагакуре. Занятые многочисленными апатридами, жители Рококу не могли заметить того, что происходит у соседей, кроме того, факт постыдный, но и общественная армия, шагающая семимильными шагами по деревне с молчаливого согласия властей, не способствовала спокойной и мирной жизни. Мотыльки летели к свету яркого пламени, не боясь, что их тщедушные тельца обожжёт и пожрёт свет знания. Однако — Обито считал это неоспоримым плюсом — дышать здесь было много легче, как и находиться в целом, ведь воздух не влажен настолько, что, кажется, вдохни ещё раз, и дыхательные пути полностью и целиком заполнит вода, благо, что только першило от неприятной смеси запахов пороха, крови и разлагающихся тел. — Ханзо когда-то пытался отхватить кусок этих земель, только вот у Рококу но Сато был и есть кое-какой козырь в рукаве, — хмыкнул Зецу, — помнишь? Обито, стараясь как можно незаметнее следить за аборигенами с кроны дерева, изредка замечая пошатывающихся людей, бегающих от угла к углу, развернулся в пол оборота к своему спутнику. — Нам нужен представитель их клана, так звучало твоё предложение? — Зецу кивнул. — Сколько? — Два. И да, я уже нашёл подходящих. — Так быстро?.. Неважно. Опиши. — Тебе, как я погляжу, говорить со мной в таком тоне. — Обито прищурился, — Но да ладно. Я буду ждать тебя там. — Хорошо, — зашелестел капюшон плаща, — местоположение. — Северо-восточный район квартала Кодон ичизоку, пятый дом от сада. Он в кирпичный выкрашен. Сейчас там находятся только нужные нам люди, поэтому поспеши.

***

— Наконец-то, — поприветствовала Конан группу охотников, принявшись почти сразу внимательно рассматривать их, желая сконцентрироваться на ком-то ином, отделить от себя липкое чувство страха и тревоги, появившееся после того, как Мадара решил почтить их своим присутствием, превращающее её в безвольное страдающее создание. Те ступали нетвёрдо и, казалось, почти судорожно поднимали ноги, идя нестройным рядом, дышали глубоко, с трудом, отчего большие клубы пара из-за влажного и холодного осеннего воздуха поднимались вверх. К толстым ветвям были привязаны оленьи туши. Вторая вылазка оказалась успешней первой, что не могло не радовать: в прошлый раз они принесли только кроликов и одного, видимо, отбившегося оленёнка, а двое из охотничьей группы умудрились заболеть. Их, конечно же, сразу же изолировали по приказу Нагато. Доступ Исаму к больным с инфекционными заболеваниями Нагато также ограничил, обосновывая подобное решение тем, что от помощи гинеколога им не полегчает, а сам врач может заразиться, навредив в последующем роженицам и беременным — население и так редело. По итогу их комнаты ежедневно обрабатывались, а Исаму общался с ними исключительно в многослойной маске, контактируя не более раза в неделю. — Конан-сама, — склонил голову один из компании, — удача улыбнулась нам. — Вижу, — кивнула Конан, — отнесите их на бойню, пусть женщины освежуют. — Будет выполнено. Развернувшись, Конан, ощущая слабую тревогу, уже собираясь с мыслями, и, дабы встретиться с Нагато, направилась к месту его обитания, но, услышав оклик, остановилась. — Конан-сама, можно вопрос? — голос парнишки, еще совсем молодого — Конан он показался ровесником — звучал тихо и почтительно. — Конечно. — После предыдущей вылазки двое из членов охотничьей группы заболели. Что… что с ними сейчас? — Они здоровы. Думаю, было бы неплохо навестить их, — уголки губ девушки приподнялись и легкая улыбка украсила её лицо: накатившее чувство ностальгии о далёких, по крайней мере ей так казалось, деньках, когда чувства томительного ожидания и радости душили её — Нагато тогда старался оставить их с Яхико тет-а-тет, и куноичи сама лечила несносного рыжего паренька. Улыбка быстро померкла — душила Конан уже тревога, а в голове, как назло, раздавались глухо свои же слова: «Они здоровы.» Они здоровы, да. А Нагато — нет. Уже назойливо недро сознания девушки, топтавшейся от хлынувшей тревоги на месте, снедала мысль: «Ты оставила его.» Ситуацию усугубляло и ментальное состояние Нагато после предательства сразу трёх членов организации: он стал ещё более замкнутым и подозрительным, и, судя по Тендо, занимающимся производством новых куройбо, почти не отдыхал. Разумеется, хоть сие до нервной дрожи беспокоило Конан, ей оставалось только настороженно подходить к Дэве — к себе настоящему Нагато не подпускал вне критических ситуаций — и уговаривать его отдохнуть немного, получая в ответ либо короткий и тяжёлый взгляд, либо равнодушное: «Не отвлекай меня». — И, Конан-сама… на деревню нападали? Конан тряхнула головой, возвращаясь в реальность из беспокойных попыток подавить начинавшуюся панику. — На нас никто не нападал, — удивленно ответила девушка, с нотками строгости в голосе. — Почему ты так решил? Складки на плаще паренька нечасто разглаживались — он глубоко и редко вдыхал. — Просто, Конан-сама, здесь… слегка трудно дышать. — Вы, вероятно, просто устали, — легонько пожала плечами девушка. Юноша, кивнув, засеменил вслед за остальной группой, а Конан, в последний раз окинув его взглядом, теребя рукав плаща, отправилась к Горо, не обращая внимания на холодный сентябрьский дождь, больно бивший по лицу. Сложно — побороть страх за близкого человека, ещё сложнее — понимать, что ты не в состоянии ему чем-либо помочь, а единственное, что доступно тебе — это наблюдать за его мучениями и постепенным погружением в безумие. Конан сжала кисти рук в кулаки: Мадара — вот где сердце сумасшествия. Каждое его появление сопровождалось неуклонным и быстрым появлением новых, навязанных им же правил — приказов. Он нахально обязывал её к чему-то, будь то перенос информации со старых свитков на новые или же патруль территории вне её смены. Она знала, зачем нужны эти нелепые указания, которые Нагато не спешил отменять: Учиха желал остаться тет-а-тет с Нагато, получить над ним больше власти, низвергнуть его в пучину безумия, где будет раздаваться только его голос, ведь сам Учиха уже давно потерял всё человеческое. Сейчас ей казалось, что они с Нагато вновь стали теми беспризорниками, которым некуда идти да и ждать помощи им неоткуда. Разве что сейчас им предоставлял такую необходимую поддержку Мадара Учиха, безусловно желающий использовать их в своих целях, наверное, страстно как никто другой. Оставалось надеяться только на хитрость — точь в точь как в былые времена. Проходящие мимо люди вежливо здоровались, украдкой смотря на неё, скрывая страх. Казалось бы, ей почти удалось избавиться от него, но, к её же горести, контактировали непосредственно с народом остальные члены организации. Она же стала негласным посланником Нагато, вторым человеком после него в сложившейся иерархии. Горо, она точно знала, был любимцем жителей деревни. Все в организации знали его печальную, но такую банальную в их реалиях историю и, вопреки этому же, легко удивлялись: не должно человеческое существо проходить через такие страдания. Но у Горо был выбор, заключающийся только в свободе выбрать свои страдания. Он выбрал боль долгую и мучительную в надежде на непонятно что. И вот, помогая отстраивать неказистый домик, он внимательно слушал сказ старика — как поняла Конан, о далёких временах его молодости. Смотря на это, думала, что к этому и сводилась работа организации и в былые времена: помогать деревенским с провиантом, самим его добывать, защищать жителей от вражеских нападок. Разница только в том, что уже как… Конан задумчиво подняла голову в высь, пытаясь понять, сколько прошло времени с их конфликта с Ханзо, и, когда озарило её, сглотнула — прошёл уже год. Целый год со смерти Яхико. Выдохнув, собираясь с силами и отгоняя эту мысль, она обратилась к мужчине: — Горо-сан, — мужчина сразу же обернулся, отвлекаясь от рассказа, — извините, что помешала, но не могли бы мы поговорить? — Это срочно? — проговорил мужчина тяжело и строго. — Да, — старичок опустил глаза, скривив губы, недовольный необходимостью остановить кратковременную коллаборацию. Горо вразвалочку подошёл к куноичи, кладя молот на дощечку и стряхивая с плаща мокрые опилки.- Простите, — извинилась Конан. — Конан-сан, — прошептал мужчина, — раз уж это так срочно, то, может, пройдём к навесу? Больно шумно здесь, — кивнул он на продолжающиеся строительные работы. Встав под крышу, Конан, окинув взглядом Горо, тихо завела диалог: — К сожалению, состояние Нагато ухудшилось. — Понимаю, — кивнул Горо, — сложившаяся ситуация на всех бы так сказалась. Я не ожидал такого от Дайбутсу. Мало кто ожидал. И его мотивы мне совершенно непонятны. Будет на то воля Амэ-но-сагири и Эмма-О, и дух его не поддастся соблазну поесть в Йоми, — смиренно на одних выдохах прошептал Горо. — Надеюсь, — пробормотала Конан, отводя взгляд, — в любом случае опасность для других ликвидирована. — И всё же, мне жаль, что всё так обернулось. И не стыдись, Конан-сан, не стыдись. Мы не ответственны за большую часть событий в нашей жизни, — выдержав паузу, проговорил мужчина сочувственно. — Я никогда не думала, что такое может произойти, но вот, я стою здесь, с тобой и обсуждаю предательство бывших членов нашей организации, — печально улыбнулась Конан, — а Нагато так вообще… — В нашей жизни, Конан-сан, — горько посмотрел на девушку он, — и половина событий нам не подконтрольна. В произошедшем нет ни твоей вины, ни вины Нагато. Вы сделали то, что требовалось от вас, чтобы защитить себя и всех нас, — раскинул он руки. — Я стараюсь думать так… умом понимаю, но виню себя, — Конан поправила чёлку, как никогда понимая желание Нагато прятаться за чёлкой: всей правды никто, кроме неё и самого Нагато не знал. Врать не хотелось, но и рассказать правду не только опасно, но и до невозможности стыдно. — Конан-сан, — оборвал опять начавшую причитать Конан Горо. — Да? — Как вы относитесь к дождю? Непонимающе склонив голову, Конан нахмурилась, неловко смотря на мужчину. — Кажется, наш разговор зашёл куда-то не туда, — потирая подбородок, проговорила она. «Спасибо, Горо-сан…» — Подумайте об этом, — мягко, по-отечески улыбнулся Горо, — как-нибудь на досуге. Потупив взгляд, девушка закивала, подбирая слова. — Как я уже сказала, состояние Нагато ухудшилось. Сейчас он достаточно уязвим… к любым внешним воздействиям. Услышав акцент, сделанный на последней части предложения, мужчина, к своему сожалению, понял о чём, а вернее о ком будет идти разговор. — Горо-сан, — девушка беспокойно огляделась, концентрируясь и на ощущениях чакры вокруг, — я знаю, что на вас можно рассчитывать. В самых сложных ситуациях вы были с нами, несмотря на своё состояние. — Я всегда буду, — тихо произнёс Горо, вспоминая образ человека, являвшегося к Нагато, — но что вы хотите от меня, Конан-сан? Вряд ли в моих силах справиться с тем существом, — на немного замолчав, он, удивлённо оглядев девушку, не рискующую прерывать возникшую тишину, еле слышно проговорил, — не уж то Нагато-сан тоже хочет избавиться от него? — Нет, — отрезала Конан, — и я не хочу избавляться от него… сейчас. Меня интересует его способность. А ты обладаешь более развитыми сенсорными навыками, чем я. Скажите, Горо-сан, — вновь оглядываясь нервно, сверкая серо-зелёными глазами хищно, — вы что-нибудь интересного заметили? — Нет, — Горо тоже прислушался к своим ощущениям, — я думаю, мои навыки сенсора подводят меня, Конан-сан. — Почему? — Я не чувствую его появления, — резко ответил мужчина, всматриваясь вдаль, — вообще. — Вы тоже? — ахнула Конан. Вновь обратив удивлённый взор к куноичи, Горо решил уточнить: — Вы имеете в виду, что вы тоже не чувствуете его чакры? — Да. Конан была напряжена, и в одном только этом «да» — как казалось Горо — была сосредоточена вся её тревога и смущённость сложившейся ситуацией, душившей её. Она думала, пытаясь вспомнить все аспекты появления Мадары, и, как назло, в голову настойчиво лезло только изображение вихря воздуха, а по коже пробегало знакомое ощущение, специфичное для Мадары, когда казалось, что ещё чуть-чуть — и тебя поглотит тьма. Горо тоже был напряжён, концентрируясь на врождённом чувстве чакры, мысленно обращался к ками сыновей, ища у них помощи. От исходящей отовсюду неопределённости хотелось пойти в храм, устремить просьбы и мольбы к великим ками, у них спросить, найти ответ. Возникшее молчание, полное тревожных дум и нервозности, нарушила Конан, резко, словно озарёно, проговорив: — Вы не думаете, что он обладает способностью, скрывающей чакру? — Не знаю, — покачал головой Горо, — не знаю, Конан-сан. — В любом случае, — тяжело и разочарованно выдохнув, произнесла куноичи, — нужно следить за ним и за Зецу. — Зецу — это то чёрно-белое существо? — Конан кивнула. — Вы поможете мне, Горо-сан? — с надеждой в голосе тихо спросила Конан. — Да. Однозначно.

***

«Эксперимент 01. Форма: цилиндр. Длина составляет семнадцать сантиметров. Диаметр: пять сантиметров. Описание: дабы избежать аббераций, пришлось прекратить действие техники, отчего Конан вынуждена была следить за благом деревни самостоятельно. Также потребовалось выждать четыре дня, дабы остаточная чакра не мешала наблюдениям. Приёмники находились на равноудалённом расстоянии друг от друга. Предполагаемый результат: стабильная передача чакры на большом расстоянии в трупы с внедрёнными внутрь приёмниками аналогичной формы. Рассеяние чакры — равны тем, что и при передаче сигнала путям. Результат: по первичным наблюдениям сигнал рассеивается на пути донор-акцептор в виде широкой ленты, в связи с чем передача сигнала замедляется, а затраты чакры увеличиваются. При анализе глазами было выявлено: сквозь кокушины часть чакры проникает в землю, часть в воздушное пространство, остальная, хоть и большая, стремится к следующему приёмнику. Труп реагирует, хорошо управляется, однако страдает скорость, сила, мелкая моторика, достаточно быстро теряется слух, зрение, нарушается восприятие времени. Выводы: необходимо изменить форму приёмника, дабы создать более направленный поток чакры, а также понять, почему прохождение сигнала из земли затрудненно.» Практика в контроле чакры — занятие крайне сложное, требующее значительной концентрации как разума, так и тела, заметно истощающее силы. Прошедшие две недели были полны выматывающими экспериментами, записями их итогов — Нагато еще со времен создания путей понял, важность сего. Скорописью сейчас переписывал их: не давали покоя мысли о том, что возможно в их рядах затесались недоброжелатели, и был благодарен, что когда-то Джирайя обучил их этому мастерству. Тусклого синеватого света вполне хватало риннегану, но не самому Пейну, отчаянно желавшему контролировать всё и вся, оставаясь при этом в безопасной, успокаивающей тьме. «Эксперемент 02 Форма: цилиндр со скосом на надземной части. Длина: см. экс. 1. Диаметр: 7 сантиметров. Описание: считаемое мною ранее не более чем акциденцией явление в действительности оказалось куда более значимым фактором, ведь, как оказалось, порода принимает чакру чуть менее активно, чем плоть (влажность грунта играет роль?), но из-за мелкополостных пор удерживает её намного лучше; кроме того, она не является конечной точкой системы. Использовать данное свойство земли пока не представляется возможным из-за высокого рассеивания чакры по её площади. В связи с этим пришлось предпринять вышеуказанные меры по изменению формы на, по моему мнению, более удачную — цилиндр со скосом в направлении акцептора номер 2, а также увеличить диаметр: так сопротивление материала снижается. Предполагаемые результаты: увеличение скорости передачи сигнала. Снижение рассеяния чакры (?). Результаты: чакра, как и предполагалось, передаётся много быстрее, однако на пути донор-реципиент по-прежнему происходит значительное рассеяние. Выводы: изменение формы, с увеличением плотности в основании, для замедления прохождения чакры в землю. Новая форма должна способствовать созданию направленного потока. » Порой, изредка рассматривая отражение своих же глаз в глазницах трупов, он замечал лихорадочный, почти безумный блеск, вспоминая слова Дайбутсу, которые, хоть и оставили травматичный след в сознании, но уже не воспринимались так болезненно: что-то внутри скрипело, будто ржавые шестерни, но… нужно двигаться вперёд. Да и что значит мнение одного, испуганного силой Глаз Бога? Почти ничего, с оговоркой на непосредственную близость с их обладателем, которая в конечном счёте, не принесла абсолютно ничего кроме окончательной убеждённости в низости человеческого существа, превалирования в нём порока, не сдерживаемый, он яростным селем накрывает всё вокруг, отравляя жизнь. Пейн вспоминал. Детство, беззаботно украденное как войной, так и теми, кого называли богами, юность, проведённую в безостановочных и ничтожных, абсолютно ничего не значащих попытках что-то изменить. Изменить в чём? В ком? Что-то болью в груди отозвалось на осознании своего положения, прошлого и туманного будущего, а затем придавило плечи будто тяжёлой каменной плитой. Боль из размытого настоящего оскверняла воспоминания, изъязвляла представления о днях грядущих, в которых, Пейн был уверен, он без устали будет повторять имена приближённых Ханзо. Они боялись его — это было приятно. Приятно слышать от Киё о том, как трусливо Ханзо собирает подле себя детей и охрану, как боится и шагнуть за порог ворот, как его шиноби всячески пытаются скрыть лица, снуют по углам, перешёптываясь, приятно будет видеть искренний ужас, который ни с чем невозможно перепутать. «Но… , — рыжеватми отблесками шестерни резво и настойчиво озаряли разум, меняя восприятие в самом зачатке анализа. И Нагато теряется, плывёт в воспоминаниях, наполненных болью и страхом. «Эксперимент 03 Форма: правильная пирамида, скос в сторону реципиента. Высота: 30 сантиметров. Описание: 3.1. пирамида имеет утолщенное, более плотное основание, грани начинают свой изгиб, подходя к рабочей части. Рёбра сохраняют прежнюю форму. На грани нанесены насечки, широкие и неглубокие у заземлённой части, они помогают направлению потока чакры. 3.2. на данный момент изготовление передатчиков подобной формы и структуры представляется трудоёмким процессом, так как имеется необходимость сплавления двух частей. Тем не менее при помощи улучшения контроля чакры можно будет обходится без него (возможно, и без самих приёмников) — в ходе проверки обнаружилось, что структурой кокушина можно манипулировать. 3.3. земля выступает проводником для чакры. Благодаря наличию рвов для сигнала на гранях пирамиды остаточная чакра проходит по ним к вершине, что способствует минимизации фактических потерь. 3.4. рассеяние сигнала минимально, чему способствует, как и предполагалось, большая площадь основания — поток из приёмника уходит в землю не направленным и узким, а широким, более разряжённым, в следствие чего большая часть чакры стремится в более доступную для неё среду — обратно в приемник (два потока). Остаточная, проникшая в породу, выходит наружу рассеянной массой, стремится к насечкам (поток три), что происходит значительно позже из-за низкой плотности. Результаты: тело реагирует на принимаемый сигнал быстро, задержек в действиях не наблюдается, мелкая моторика сохранна, скорость и сила аналогичны тем, что проявляется у путей в спокойном состоянии. Прямо пропорциональна количеству передаваемой чакры. Сенсорных нарушений не наблюдается. При попытке управлять одновременно всеми телами на аналогичном расстоянии нарушений не выявлено, но страдает мелкая моторика этого тела, что объяснимо, так как его предплечья не оснащены приёмниками. Эксперимент 03 считаю успешным.» «Но никого уже не вернуть» Металл давно устал, но почему-то всё ещё продолжал своё движение, которому Пейн и не противился, принимая его, добровольно отдавая себя на растерзание. Иначе какой в этом смысл? Ещё со времён ученичества он сделал выбор, заключающийся в безропотном самопожертвовании, отчаянном и навязчивом. Всё во имя цели. Невыносимо было смотреть на отчизну в огне войны, день ото дня видеть только непрекращающиеся страдания, рождающие сначала боль, а затем неподдельную ярость и ненависть ко злу, отравляющему, гадкими хлюпающими ранами мерцающему в бликах куная. Боль — не есть зло, она и следствие и причина, существующая вне рамок понятий добра и зла. Ими двигала боль, с самого начала, всегда — она. В боли рождается сострадание. В ней же родилась и ненависть. Пейн старался сконцентрироваться на дополнении имеющихся уже записей, но слышал отчётливо, как слово за словом складываются голоса в едином хоре, воодушевлённо-отчаянном песнопении, иступленном и переполненным чем-то знакомым, звучащем в каждом голосе. Любопытство победило, и он, не мешкая особо, выглянул в окно, прикрыв глаза от слишком яркого для него света. Простой люд, приложив руки к груди и стоя на коленях, словно один, единый во всём своём разнообразии и фрактальности агнец, казалось, не открывая уст, пели величание, блаженно отрывая руки от груди и вознося их, но не смея поднимать голов, чинно оставляя взор опущенным в ручейки грязной воды или мелкие капли, будто и то, и другое — их личный алтарь, а дождь, стенной ограждающий их от обители — катапетасма. Молясь, они ожидают небесной, божественной мудрости, что должна снизойти до них яростным, беспощадным потоком боли и правды, остаться в разуме этого единого существа священным даром, оберегаемым и неприкосновенным. Стать аксиомой, опорой. Дождь становился сильнее, а Пейн, не замечая ни рези в глазах, ни зуда и боли в ногах и спине, широко раскрытыми глазами вглядывался в каждое лицо этого нечто, замечая в каждом что-то своё, родное, немыслимое для отвержения. Еле заметный дымок от кацеи завораживал, но не больше тех, кто прикрывал своими тщедушными тельцами её от влаги. «Нет ни добра, ни зла. Есть только порядок и анархия. В порядке — боль и страх, уважение и блажь, оформленные, не подлежащие сомнению; в анархии — только боль и страх, уродливые и подлежащие сомнению, критике». Гидра трясслась, будто от холода, но Пейн знал — нет никакого холода, нет никакого дождя-катапетасмы, существует только необъяснимое иступление, в котором раздаётся свиристелью глас, защищаемый дождём, его дождём, проходящем сквозь многообразие живого и мёртвого, являющимся в сути частью его самого. Больно, до немого крика больно, до странного воодушевления, ускорения мыслей и замедления времени. Пейн глубоко вдохнул, пытаясь отогнать настойчивую мысль: «Хватит!», в которой сам видел только недопустимое отдаление, презренный поступок родителя, бросающего своё дитя на произвол жестокой судьбы. Интерес тоже играл роль — не разобрать, кому возносят молитву подле его убежища. Обрыв. Тишина. Резко и ошеломляюще закончилась молитва, обращённая к неизвестному богу, а из толпы вышел вперёд молодой мужчина с чем-то, похожим на короб в руках. Предмет был накрыт пурпурной тканью с золотым галуном. «Рьюсуи…» — услужливо подсказала память. Тот, склонив голову, медленно подошёл к лестнице, положил на ступень «короб», с которого дрожащими руками снял ткань, сразу же принявшись аккуратно складывать её, встав на колени. Одновременно с этим раздалось болезненное — как казалось Пейну — карканье. Короб оказался клеткой, в которой неуклюже махая крыльями, сидел ворон. Нагато присмотрелся, выдохнул тихо, видя облезшее оперение неприглядного серого цвета и причудливый, чрезмерно большой для удивительно маленького тела, клюв. На улицу выбежал Джудо, что-то пробурчав, уставился на Рьюсуи, а затем и на всех собравшихся. Рьюсуи, не поднимая головы, отвечал, прикладывая руку к сердцу, а Джудо, взяв клетку, вышел под дождь и собирался уже было вернуть животное, но Пейн, концентрируясь на его чакре, остановил его. Природное любопытство снова взяло вверх. Вскоре народ разошёлся кто куда, а Джудо, сняв наскоро мокрый плащ, широкими шагами быстро добрался до лидера, держа клетку с надоедливо каркающей птицей. — Ненормальные, — шмыгнув, он кинул ткань на стол, — совсем поехавшие. Ты представь, — Пейн вскинул бровь, разглаживая материю, — они мне даже ткань всучили. Ворон, перестав каркать, принялся настойчиво выдирать перья из хвоста. Нагато только покачал головой слегка, гася жалость. — Дурная птица, Пейн. С ней бы даже Кьюске не сладил, — развёл он руками, положил клетку, а после, достав флягу, усмехнулся. Отпил быстро. Джудо отличался экспрессивностью во всём. — Я просто хочу взглянуть, — приблизившись, Пейн внимательно оглядел тусклые перья, кое-где отсутствующие, отчего обнажалась покрасневшая кожа, на которой россыпью располагалась ярко-красные везикулы. — Да понятно, — устало выдохнул Джудо, — она и больная ещё. — Может, смогу помочь, — пожал плечами Нагато, по-прежнему рассматривая пташку. Она, заметив его, забилась в уголок, закаркала уже агрессивно, зашипела, махнув крыльями, упала на бок, заворочалась. — Слушай, они там что-то про ками говорили. Что это подарок для ками… ого, — воскликнул он. Меж двух лап, ближе к левой, уродливым отростком росла ещё одна, с мелкими, сросшимися пальцами, увенчанными одним большим когтем с отслаивающейся чешуйками. — Воу… это ж прям как в тех легендах, — Пейн сдержанно кивнул, а Джудо, отстранёно продолжил, — ну, которые Горо рассказывал. — Да… Ятагарасу. — Ятагарасу для ками, — подавил смешок Джудо. Пейн удивлённо взглянул на него, свёл затем брови, будто страшась, — Пейн-сан, что делать с ним будешь? Птичка то в таком состоянии явно не жилец. — Ты сказал для ками? — настороженно звучал голос Пейна, накрывшего клетку тканью. — Ну, да. Видимо, ками у них это ты. Я же говорю, — плюхнувшись на стул, Джудо достал портсигар из глубокого внутреннего кармана плаща, — ненормальные. Пейн вскинул руку, прерывая разглагольствования. Глаза его судорожно бегали, а сам он постукивал пальцами по стене. — Они видели мои глаза? — хмурясь, спросил он. Потёр переносицу, вдохнул глубоко. — Вроде нет… как они могли тебя увидеть, ты же всё время здесь сидишь. По ночам только выходишь, избегаешь всех. — Могли во время ликвидации вражеских отрядов увидеть… — Не знаю, Пейн-сан, не знаю, — проговорил Джудо, — в любом случае, с таким отношением, они вряд ли предадут. Видел бы ты, как они там тряслись, а Рьюсуи вообще тебе дифирамбы пел, руку от сердца отводил. Пейн исподлобья взглянул на него, отвёл затем взгляд, смотря после в окно — туда, где до этого люди, ставшие на мгновенья едиными, воздавали ему молитву. Видимо, ему… говоря про свою надежду, почтение и боль. — Нужно это выяснить. Займись этим.

***

Очередная проверка — очередные проблемы. Кин раздражённо нахмурился — ведь проблемы всё те же. Еды в Аме не хватало, хотя казалось, ситуация с провиантом улучшилась, в одной из башен прорвало трубу — давал о себе знать некачественный металл, из которого было сделано и оружие, денег на закупку нового не было, да и брать было не у кого — великие страны держали ценовую планку, не рассчитывая на торговлю с маленькими неплатёжеспособными странами, которые бы непременно потребовали для себя скидок, а затем и возмещений за массовую разруху на своих территориях. Изначально, когда война только закончилась, Аме, конечно, продали около двух тонн зерна, но на этом — всё. И Кин был уверен — торг с декортом, под предлогом поражённости части зерна спорыньёй, им обеспечил Данзо. Это же подтверждал и отец, разворачивая свиток с подписью правой руки Данзо и своей собственной. Хотя, конечно, в ответ от страны Дождя потребовали лиценцию. На их семейство всю жизнь наваливалась ответственность за все сферы жизни страны Дождя — даймё у страны Дождя отродясь не было, хотя, казалось, почва для этого имелась. Однако Ханзо резво взял всю власть в свои руки, отвергая всяческие предложения от богатых кланов. Единственное исключение — Узумаки, да и те почти сразу остались не у дел, хотя в этом и не было вины самого Ханзо: великие страны, объединившись, решили судьбу клана алых дьяволов. В честь почившего союзного клана чунины и джонины Амегакуре носили жилеты с ярко-красной спиралью на спине. Кин горько усмехнулся: ниндзя Конохи последовали их примеру, хотя у кого, а вот у них была возможность остановить ликвидацию Узумаки. Тем более — Сенджу Хаширама подписал пакт о ненападении, а затем и заключил союз с Узумаки раньше всех, останавливая их буйство на побережьях, взял в жёны Мито Узумаки, ставшую первым джинчурики девятихвостого демона лиса. Причиной интереса Ханзо к этому клану, впрочем, были именно их нападения на побережья. Во-первых, именно так они и развили своё мастерство в фуиндзюцу — ведь нужно было перетаскивать на корабли украденное, ставить барьеры, которые огораживали территорию, на которой планировалось проводить свои бесчинства, запечатывать вражеские техники и использовать их против нападающих. Во-вторых, Узумаки обладали большим сродством к стихии ветра и запасом чакры, что, собственно, и помогало им приплывать тогда, когда только заблагорассудится, что, конечно же, не могло не интересовать Ханзо, который желал найти союзников, способных на прямой, агрессивный бой: ниндзя Аме в большинстве своём специализировались на скрытых убийствах и ядах. В-третьих, Узумаки были богатым кланом, властвующим над морями. Узумаки умели запечатывать людей с истощением чакры. И основной причиной их богатства была работорговля. В последствии, конечно из-за вмешательства Хаширамы Сенджу, путь к источнику их дохода был закрыт, по крайней мере, официально, однако те быстро нашли альтернативу, благо, что ресурсов у них всегда было вдоволь и продавали они свои технологии и умения весьма успешно. Со времён Второй мировой войны шиноби, к сожалению, Амегакуре, как казалось Кину, уже была обречена: потенциальных союзников уничтожили, большая часть войска разгромлена, ресурсы, в том числе и человеческие, истощены, а торговые пути закрыты. Третья мировая — гвоздь в крышку гроба. Тяжело выдохнув, Кин приложил холодную сталь ко лбу — от постоянных размышлений голова гудела. Стопка документов явно не способствовала расслаблению, тем паче, что необходимо было анализировать неутешительные статистические данные. Конечно, он только учился, но ошибиться — страшно, страшно разочаровать отца, на которого итак навалилось всё: от сходящего с ума от голодухи народа и осевших по его приказу возле башен сирот, которые нет-нет да пытались украсть всё, что попадётся под руку, до периодических бунтов шахтёров и опасности с юга. Приправой к и так нестабильной ситуации служила пневмония, которую подхватило с десяток джонинов. Не сказать, что лучших, но всё же опытных бойцов. Из-за этого пришлось призвать шестёрку джонинов — больше Ханзо себе позволить не мог — с территорий клана Фума, который был взят в плотное кольцо. Развернув один из документов, Кин ощутил, как что-то внутри осело пеплом, тяжёлым узлом свернуло потроха, навалилось на спину и плечи, как тогда, когда отец пришёл в дом после миссии, на которой были убиты одни из лучших его бойцов. Ханзо завалился тогда на порожке, хватая ртом воздух, бормоча невнятно, позже, конечно, рассказал об организации, угрожающей его власти в Аме и клану. Кин вчитывался в строчки, понимая и одновременно не веря: пневмонию подхватило и несколько санитарок с медицинскими братьями — ниндзя медиков уже давно у них не было. В конце свитка чётко обозначалось — посев провести невозможно, а драгоценные антибиотики придётся тратить из-за тяжести состояния больных. Оставалось только подписать документ, дать добро на их использование. А значит — оставить в последующем более ценные кадры без лекарств. Отложив в сторону свиток, он раскрыл следующий, в котором, к его счастью, была информация иного рода, а в частности — о провизии. Со страхом он вчитывался, выписывая основные тезисы в чистый лист. Согласно собранной информации, были пополнены запасы капусты, значительно — рыбы. Да и осенний урожай был собран, а под зиму была высажена морковь. Однако, вопрос о недостатке мясных и молочных продуктов все ещё стоял ребром. Да и с другими культурами была большая проблема, по факту, как бы то ни было прискорбно, население Амегакуре, не говоря уже о всей старе, выживало на одной рыбе да некоторых овощах и просе. «Стремительно у населения развиваются болезни, а виной тому дефицит указанной продукции» — значилось в документе. Кин, отложив и этот документ, на этот раз — на полку, развернул новый свиток. И ещё, и ещё, и ещё, все больше и больше убеждаясь в плачевности положения не только страны, но клана. Люди не терпят промедлений, не терпят неудобств, а когда тех становится слишком много, люди превращаются в опасную толпу, которую возможно контролировать только страхом, страхом перед именем Ханзо, и, к сожалению, Ханзо медленно, но верно терял авторитет времён начала Третьей мировой войны шиноби. Позже, направляясь в свои покои, прихватив с собой карту, Кин отдал приказ отнести свиток с сообщением о заболевших отцу — брать ответственность на себя одного за подобное он не желал, а учитывая и нрав отца — не хотел и попадать под горячую руку. С самого детства Кина с братом готовили к власти со всеми её сложностями и перипетиями, но даже с учётом многолетней подготовки Кин ощущал неподъёмную гору ответственности и угнетенности проблемами как клана, так и страны, которая, казалось, делилась на два лагеря. Лёжа уже, помечал на карте места предполагаемой встречи пограничных отрядов с членами их семейства. Строго говоря, нужно было отправить их в разные части страны намного раньше, однако ни отец, ни он сам не желали показывать неуверенности и страха перед подчинёнными — за теми тоже нужен был надзор. Страх сковывает, лишает стройности мысли, заставляя потворствовать потребностям самыми низкими способами. И, к своему стыду, Кин обнаружил, что тоже боится. Боится смотреть на юг, как и отец, видит иногда странные, угрожающие тучи, идущие на Аме оттуда, а порой — мерцание, слишком холодное, чтобы оно принадлежало солнцу, болезненно-бледное, но яркое — это на ночном небе расцветали звёзды — явление столь необычное для Амегакуре — а тучи собираются в южной части страны стройными рядками — и тогда Кин закрывал ставни, ложился спать, понимая, что бредит уже, но не переставая думать о том, что порой и в самой Аме внезапно начинается дождь, к которому казалось бы он привычен, но что-то диким зверем пугало в этом дожде, казавшемся до пробирающего нутро трепета стылым — словно и не вода это капает с небес, а лёд тонкими иглами вонзается в нервы — и потому Кину дождь казался уже чем-то чужеродным, словно злой насмешкой-предупреждением, начинавшейся столь же внезапно, как и заканчивающейся, будто сама погода в Аме подвластна чьей-то воле. Наутро до них дошла весточка от отряда: мать и брат благополучно добрались до привала. Кин, прочитав, по приказу всё также хмурого отца спрятал её.

***

— Твою, блять, мать! — закричала женщина, оттащенная за волосы к инвалидному креслу. Её тут же повалили на холодный дощатый пол, кто-то наступил на руку — нечеловеческий крик раздался по всему убежищу. — Мадара, — предупреждающе начала Конан, — останови это. Обито, не обратив внимания, на причитания девушки, мельком взглянул на Нагато — тот был равнодушен — и продолжил. Прижав покрепче руку женщины стопой — второй она пыталась освободится, вопя и царапая дерево, оставляя кровавые дорожки на нём — наклонился, перехватывая пряди волос и поднимая за них голову. Слёзы мелкими ручейками стекали по щекам на пол, послышались сзади шаги. — Конан, стоять, — властно и тихо прозвучал голос Пейна, — никто не собирается тебя пытать, просто успокойся, — обратился он уже к женщине, метавшейся и кричавшей на полу. Женщина замолчала, но истеричных попыток вырваться не оставила. — Кажется, — раздосадывался Обито, — она не собирается нас слушать, Пейн. Не собираясь более церемонится, он, схватив заранее прихваченную тряпку, ударом кулака в скулу заставил ту снова открыть рот. И она не подвела, тут же завизжала — Обито ненароком вспомнил свиней на скотобойне и, не мешкая, запихал грубо ей ткань в рот, больно сжимая лицо. — Вот так, — прошептал он, – замолчи и слушай меня. Она судорожно дышала, дрожала боязливо, со страхом смотря на своего похитителя, который поднял её, отведя согнутую в локте руку за спину и удерживая в таком положении. Дышать сложно, а голова болит от удара, под ногтями правой руки жжёт. — Успокоилась? — повернулся к ним Нагато, смотрящий до этого в окно. — Вроде, — хмыкнул Обито, — осматривая её, — а теперь слушай, внимательно слушай, — он вновь обхватил лицо её, — он — отныне твой единственный пациент, за которым ты будешь смотреть, приходить к нему по первому же зову. Ослушаешься, — Обито согнул сустав больше положенного, ощущая как дрожит тело под ним — и тебе пиздец, как и твоей дочурке и муженьку. И уж поверь, — женщина всхлипнула, с ужасом смотря на истощённое чудовище перед ней, — они подохнут первыми и на твоих глазах. Кивни, если поняла, — кивок, — слабовато, но сойдёт. Отпустив женщину, он отдалился от неё, уже распластавшейся и прижимающей агонизирующую руку к торсу. Пейн, смерив её взглядом равнодушным и уверенным, с внезапным маниакальным блеском в глазах протянул томно: — Встань. И преклони передо мной колено после. Женщина, промычав сквозь кляп, попыталась подняться. Но сковывающий, заставляющий цепенеть страх явно был против такого. Упав, женщина разрыдалась, как ребёнок. Обито, хмыкнув, он посмотрел изучающе на Нагато. И, довольный результатами своего маленького наблюдения, за шиворот поднял врача, вынул из её рта уже мокрую тряпку — та не закрыла рта, так и рыдала с приоткрытыми устами. — Назови своё имя, — твёрдо произнёс Обито, посматривая на Нагато, изучая его реакции, — поправь одежду. И встань на колени перед наследником Рикудо. — Хватит, — твёрдо сказала Конан, вмешиваясь вновь в это унизительное действо, — дайте ей прийти в себя. — Конан, — перебил Нагато, бросив строгий взгляд. — Ты мешаешь, — влез Обито и, не встречая сопротивления, продолжил, — выйди. Злобно зыркнув на него, девушка обратилась к Нагато: — Пейн, она уже на всё согласилась, к чему эти унижения? — Конан прорывалась к дрожащей женщине, но Зецу, стоявший истуканом ранее, не пускал её. — Этого недостаточно, — резко ответил Пейн, — Выйди. Не принижай моего авторитета, — бросил он, смотря строго и холодно в серые глаза под звуки глухих всхлипов и рыданий. — Ты разве не слышала, что тебе сказали? — продолжал Обито пытку тем временем. Женщина, успокоившись немного, всё же встала, благодаря годы работы, давшие какую-никакую, но стрессоустойчивость. Поправив растрёпанные волосы, а затем и грязную, измазанную кровью и пылью одежду, просипела: — Моё имя Макото, — женщина склонила голову, — я сделаю всё, что вы скажете, только не трогайте… — Поклонись, женщина, — прошипел Обито. — Простите, — шмыгнув, Макото встала на колени — на равнодушно-отстранённом доселе лице Нагато читалась благосклонность — опустила корпус, совсем близко к оставленными ею же кровавым следам и почтительно наконец опустила голову на пол. — Нагато, — прошептала Конан, — что с тобой происходит...