Phoenix

      

Неизвестная, прибывшая в больницу, скончалась, не приходя в сознание в 05:35 утра. Не было ни родственников, ни друзей, что оплакали бы ее безмолвный уход. Она так и осталась неизвестной, пополнив собой статистику безымянной и совершенно обезличенной цифрой.

      

Наверное, так и положено для тех, кто был лишь одной из цифр из тех ста сорока шести миллионов четырёхсот сорока семи тысяч с «копейками», не более, и нет, не в начале и не в конце, затерялся где-то в середине, став просто частью статистики.

      

***

             Скажи девушке, чье прошлое имя рассыпалось пеплом в безвестии, кто-то еще до того, как ее привезли в больницу, как именно сложится её жизнь дальше, девушка бы одарила этого глупого человека нечитаемым взглядом, а после для верности ещё бы пальцем у виска покрутила, может быть, даже разразилась бы целой лекцией на тему невозможности подобного.        Когда все это началось? Наверное, правильным ответом будет… «с того момента, когда ее оглушил автомобильный гудок, а после был сильный удар и темнота». Но это не совсем так. Хотя тут, пожалуй, сам вопрос не совсем верен. Когда все пошло не так, неправильно? Да, так точнее. Ближе к сути. Казалось, что все началось гораздо раньше, чем это можно было заметить, от того Саша и не обратила внимание, и все пришло к тому, что происходило прямо сейчас, как к некому закономерному итогу той цепочке событий, которую толком даже не удавалось отследить, разобрать ту на звенья и все понять хотя бы для самой себя.        Но обо всем по порядку…       

____________________________________________

             Жарко. Так невыносимо жарко. Воздух настолько горячий, как будто сам плавился от этого жара — казалось, если вдохнёшь, он безжалостно обожжет легкие.        Судорожная дрожь пронзила тело подростка, известного под именем «Джин Грей», который вот уже несколько дней был прикован к постели внезапно пошатнувшимся здоровьем. Он ненадолго пришёл в сознание, но из-за лихорадки вряд ли осознавал действительность.        Воздух стал каким-то странным: вязким, даже тягучим. Вздохнуть каждый раз становилось все тяжелее. Казалось, что легкие горят. Больно. Жарко. Невозможно дышать. Еще мгновение, и возникало такое ощущение, что тело парнишки воспламенится не хуже бумаги, объятой пламенем. Голова разрывалась на части. Желудок скрутило. Хотелось крикнуть, но голос будто бы пропал, лишая Джина не только возможности орать от боли, но даже хрипеть не получалось.        Раздался странный булькающий звук. На языке ярко ощущался привкус железа. Джин судорожно пытался сглотнуть или хотя бы закашляться. Но сил не было ни на что.        Жизнь покинула Джина — пожалуй, он сам не успел это толком осознать.        Капельки крови закапали на белоснежную простыню, просачиваясь из каждой поры его тела.        Мгновение.        Капли крови, словно застыв во времени, взметнулись вверх и на короткое мгновение застыли в воздухе. Каждая из них словно светилась изнутри, как стая маленьких алых светлячков.        Тело паренька неестественно выгнулось до хруста. Жуткое зрелище. Сейчас он больше напоминал опустевшую тряпичную куклу, которой управлял сумасшедший марионеточник. Мертвое тело продолжило двигаться. Голова откинулась, а винного цвета, едва прикрывавшие уши, волосы просто колыхнулись. Рот его был распахнут, словно бы в безмолвном душераздирающем крике. Но ни один звук так и не сорвался с его губ.        Тишина.        Кровь, которая без движения застыла в воздухе, резким потоком хлынула внутрь, наполняя тело Джина.        Неподвижные зрачки зелёных глаз закатились, являя белоснежные белки.        Мгновение.        И…       

…все прекратилось.

       Тело выпрямилось. В тишине раздался щелчок, словно бы позвоночник снова встал на место. Переломанные кости стали постепенно срастаться. Веки опустились. Грудная клетка приподнялась, обозначая первый вдох мертвого тела. Через несколько секунд дыхание стало спокойным и размеренным.        Вокруг все так же было тихо. Создавалось такое ощущение, что парнишка просто крепко и спокойно спал, словно и не было того ужаса, что охватил это юное тело не так давно.       

— два года спустя —

             Вторник всегда наступает после понедельника — так уж повелось. Но даже с таким давно устоявшимся порядком, он все равно вступил в свои права преступно неожиданно.        Джин проснулся за пару минут до будильника будто бы от толчка…              — Два года прошло… — прошептал со вздохом в пустоту Грей.        Он помнил, как это было.       

«Приходила в себя Саша медленно, тягуче и совершенно без желания разлеплять глаза. Голова казалась невероятно тяжелой, практически неподъемной.

      

Темно. Очень темно… Веки будто бы налились свинцом. Тело не слушалось.

      

Глубокий вдох. Выдох.

      

Казалось, в груди что-то оборвалось. Нет, все нормально. Только казалось. Еще одна неудачная попытка открыть глаза. Ничего не вышло.

      

Вдох. Выдох.

      

Дышать трудно. Воздух какой-то густой и вязкий. Тяжело. В груди опять что-то больно кольнуло. Кажется, вдох был слишком глубоким. Медленно, но получить чуть приоткрыть глаза.

      

Вдох. Выдох.

      

Глаза болели. В легких что-то болезненно кололо. Кулаки сжались, тут же разжимаясь. Слабость. Тело слушалось неохотно.

      

Вдох. Выдох.

      

Снова безрассудная попытка открыть глаза. Резкая боль. Но веки все равно упрямо поднимались вверх. Тяжело. Больно.

      

Вдох. Выдох.

      

Глаза уже должны были привыкнуть к свету. Тело уже могло переносить боль. Дышать стало гораздо легче. Над головой незнакомый потолок. Где она?

      

Вдох. Выдох.

      

Силы постепенно начинали возвращаться. Тело слушалось лучше. Уже не больно. Не страшно. Жить можно.

      

Осторожный поворот головы в сторону. Перед глазами расплывчатые пятна. Предметы вокруг постепенно набирали четкость. Вокруг все совершенно незнакомое — это точно не ее комната.

      

Саша попыталась сесть и поняла, что с её телом что-то не так. Оно было каким-то вялым и неповоротливым, а ещё стало словно бы больше. С трудом приняв сидячее положение, Никольская сначала растеряно, а потом с ужасом уставилась на собственные руки. Точнее, не на свои, а определенно чьи-то чужие руки, которыми она почему-то могла шевелить, хоть и видела их впервые в жизни: кисти были узкие с длинными пальцами музыканта и, судя по размеру… мужские. Саша, охваченная мрачными и безумными подозрениями, испуганно прохлопала себя по груди — та стала совершенно плоской, но на удивление мускулистой.

      

Тело пробила дрожь — рождённая паникой и страхом.

      

Как она здесь оказалась?»

       Да, голова тогда гудела. В глотке пересохло. Во рту было так погано, что не описать цензурными словами. В ушах стоял беспрерывный и раздражающий шум. В общем и целом, такое состояние обычно именуют достаточно емким на ощущения словом: «похмелье». И, судя по качеству и количеству испытываемого, Саша не просто напилась накануне, но и заткнула за пояс всех алкоголиков своей охочей до выпивки страны. И как только жива осталась после такого-то подвига? Непонятно.        Конечно же, Саша не сразу поняла, где она и что вообще происходит, хотя со вторым оказалось разобраться чуть легче, чем с первым. А когда стали появляться первые догадки, не поверила. Да и с чего бы ей верить? В конце концов, давно уже не была наивной школьницей, да и в те годы, пусть и грезила о том, чтобы попасть в ту же любимую книгу или фильм, все равно понимала, что это невозможно — с годами подобная убеждённость не изменилась. Так что когда понимание только-только стало робко и неохотно подступать, первой мыслью стало то, что ей это все снится, что просто переутомилась и все в таком духе — хотя бы правдоподобно. Понадобились определённые усилия — щипок, счёт собственных пальцев на руках дважды — и время. Как ни странно, помог журнал из стопки рядом с кроватью. Что там было? Тони Старк в компании Обадая на обложке, причём, оба были достаточно молодыми. И раз там был не Роберт Дауни, а именно «Тони Старк», то… в общем, выводы напрашивались сами. Саша оказалась в киновселенной «Марвел». Да, несмотря на собственное имя, она была именно в киновселенной… не «Людей Х», а «Мстителей», ибо про мутантов искала информацию, но тут их не было. Точнее… был один, она сама, но об этом чуть позже.        Только потом пришли воспоминания о сигнальном гудке, слепящих фарах и болезненном ударе, от которого все померкло. Именно после этого все пусть и с трудом, но сложилось, хотя верилось все равно слабо, ведь попаданчество, новая жизнь — слишком фантастично, чтобы поверить так просто, хотя в детстве и фантазировала о чем-то подобном. И казалось бы… раз фантазии были, почему поверить так сложно? Просто Саша Никольская всегда держалась подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твёрдо и прочно стоять обеими ногами на земле. Но была одна вещь, вера в которую у неё сохранилась, несмотря на всю ту острозаточенную «приземленность», что та в себе любовно взрастила. Во что же она верила? Нет, не в попаданчество. В то, что человек рождался либо под счастливой звездой, либо нет, и это преследовало его до конца дней. И Саша с недавних пор верила, что ее звезда самая, что ни на есть, несчастливая, впрочем, к этой вере она пришла далеко не сразу…        Умирать — не приятно. Это вполне можно выдать за общеизвестный факт. Однако мало тех, кто прошел через подобное и смог вернуться, чтобы поделиться впечатлениями. Саша Никольская оказалась в числе таких вот «счастливчиков» слишком неожиданно для самой себя.        Как уже говорилось ранее, Саша всегда держалась подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твёрдо и прочно стоять обеими ногами на земле. И даже то, что она оказалась в чьей-то выдуманной истории, никак не пошатнуло ее веру — только если слегка. Вот только… было одно «но». И это «но» заключалось в том, в чьём теле Саша оказалась. Возможно, попади она в тело какого-нибудь Питера Паркера или того же Хэппи было бы как-то… проще. В теле Питера Паркера она бы идеально вписалась в этот новый для неё мир. Но, как выяснилось, «высшие силы» — если это, конечно, они забросили ее сюда — имели своё особое чувство юмора. В чьём теле она оказалась? В мужской версии Джин Грей, в том самом, кто в будущем способен устроить множество проблем одними своими способностями, которые уже у него были, но как выяснилось, обрел он их совсем недавно, то есть, родился-то он обычным человеком, но потом, видимо, что-то пошло не так. Но все это… лишь верхушка айсберга. Что ещё? О нем практически ничего неизвестно. Да что там… в пресловутом каноне киновселенной его вообще не было. Саша даже не знала, откуда у паренька взялись его весьма и весьма каноничные способности. О чем после этого вообще можно было говорить?        Первые пара недель ушла на то, чтобы освоиться в новой жизни. Можно было подумать: «А чего тут осваиваться? Не в мир шиноби же угодила и не в Гарри Поттер. Тут такие же люди…». На самом деле, стоит сказать, что это не просто. Не так просто, как прописано во многочисленных фанфиках. Нет никакой инструкции или помощи от Высших Сил. Нет сверхъестественной удачи, неуязвимости. В душу просто впились стальными когтями, буквально выдирая из знакомого и родного мира. А все ради чего? Для развлечения тех самых Высших Сил. Никто не спросил нужно ли это. Никто не озаботился тем, как долго «подопытная смертная» проживет в новых условиях и выживет ли. А на вопрос: «Сможет ли она что-то изменить?», ей лишь рассмеялись в ответ, говоря: «Дерзни, посмотрим, что выйдет…».        А ведь окажись все фанфиком, было бы легче. Там ведь как… 1. Девушка попадает в любимый для нее мир. Это ведь так здорово! Предел мечтаний. Но обычно опускаются детали, что в этом мире еще нужно жить. Здесь же пришлось привыкать к новым порядкам и реалиями, ко всему прочему. 2. Она обладает невероятной, просто незабываемой красотой. Нет, тут придраться не к чему. Джин Грей был не так уж и плох, хотя из-за подростковой тощеватости, из-за того, был ботаником-одиночкой, который после появления способностей своими попытками их скрыть стал в глазах окружающих «странным чудаком» — все это в итоге сделало его изгоем, хотя нельзя сказать, что он не был им и без всего этого. Так что «красота» — не панацея от всех проблем и сама по себе особой погоды не сделает. Но не суть… Что там дальше по списку? 3. Случайная встреча и любовь с первого взгляда. Да, очень смешно. Любовь с первого взгляда — такое точно стоит оставить для сопливого школьного романа. К тому же, учитывая свой новый возраст и обстоятельства нынешней жизни, «любовь с первого взгляда» — последнее, на что стоило рассчитывать. Дальше пункты в фанфиках варьируются и прочее. Лично, Саша была больше озабочена, как жить дальше. Иллюзий на свой счет у неё и вовсе не имелось. И единственной мыслью, что загнанно билась в голове, было то, что ей не хотелось глупо умереть, она вообще не стремилась умирать. Многие готовы были продать душу, чтобы стать попаданкой, ну, или попаданцем. Саша тоже когда-то хотела оказаться в каком-нибудь любимом сериале или ещё где. Вот только… реальность оказалась жестокой и неприглядной. Теперь, было желание отдать все, что у неё есть и еще будет, лишь бы переместиться обратно. Но… обратно ничего отыграть было нельзя.        Что же скрывалось под словом «освоиться»? Слишком многое. Но в первую очередь это касалось вполне базовых вещей. Например, нужно было привыкнуть к новому телу: все же комплекция, центр тяжести и многое другое отличалось от того, что было у Саши в прошлой жизни. Хотя это пустяк, особенно по сравнению с тем, что пришлось заново учиться справлять нужду — и это не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Да и к имени необходимо было привыкнуть. Помимо этого пришлось покопаться в памяти предыдущего владельца тела, хотя нельзя сказать, что воспоминаний было много. Скорее уж, обрывки, причём, видимо, наиболее яркие.        И первый из них…       

«— Вы слышали, что говорят о Гвинн?

      

— Ты о Нелл «Апельсин»? Неужели опять полила свои сиськи апельсиновым соком?

      

Семилетний Джин как раз проходил мимо двери, услышав разговор, явно не предназначенный для чужих ушей, как он считал. Мальчишка слышал много таких разговоров — живя в борделе, где собственная мать была кем-то вроде «хозяйки», сложно было обойтись без них. К тому же, если бы кого-то заботило то, что ему хотелось слышать, а что не хотелось слышать, то Джин бы даже не знал, что Нелл получила свое прозвище не только за то, что любила апельсины, но еще и за то, что любила, когда мужчины слизывают с ее тела апельсиновый сок. Но Салли, чей бюст по словам многих — воплощение блаженства, рассказала про это еще полгода назад или около того. И если верить ей, то Нелл известна тем, что любила вкусные игры и могла рассмешить любого, а еще мечтала стать актрисой. Честно? Грей не видел в этих «вкусных играх» ничего веселого или достойного. А еще… еще глупо мечтать стать актрисой, живя и работая здесь. У многих здесь были свои мечты и цели, но мало кто их достигал.

      

Потрепанная временем тяжелая швабра в хрупких руках Джина с громким шлепком опустилась на дощатый пол.

      

Мать мальчика, к слову, покинула Дом до вечера. И наказала к ее приходу убрать все за клиентами. По словам женщины, ее сын должен приносить хоть какую-то пользу, раз большую часть своего времени он проводил в этой своей школе.

      

Кто же такой Джин Грей? Он родился на два месяца раньше срока, не весил и килограмма. Надежды на то, что мальчик выживет, не было — даже его мать не верила, хотя эта женщина верила лишь в зелёные хрустящие бумажки и ни во что более. Но совсем ещё юный, едва родившийся, Грей боролся за свою жизнь, и с того момента ему предстояло бороться за нее и впредь.

      

На самом выживании сразу после рождения ничего не закончилось. Мать, зарабатывавшая тем, что продавала своё тело, хотела девочку и именно ради этого устремления не пыталась избавиться от ребёнка до его рождения, прервав беременность — девочка должна была помогать, а когда вырастет могла бы работать вместе с матерью. Но родился мальчик. Роды проходили тяжело и раньше условленного срока, а закончилось все тем, что новоявленная мать узнала о том, что родившийся сын будет ее первым и последним ребёнком, больше родить не сможет. Так мальчик, что отчаянно боролся за свою жизнь, стал огромнейшим разочарованием для своей матери, едва появившись на свет. За это в награду ему досталась совершенно неограниченная нелюбовь матери.

      

Впрочем, несмотря на это, в мальчике в детстве было много надежд, амбиций и желаний. Была уверенность, что все получится, ведь ещё несколько лет назад он знал главный закон: тот, кто учится и следует правилам, добивается поставленных целей. Но, оказалось, в реальном мире он не работал. Недостаточно… хорошо учиться и следовать правилам.

      

Джин все ещё помнил… помнил больно жалящие в детстве слова других детей, которых встречал на детских площадках: они вторили своим родителям, называя Грея грязным и сыном главной шлюхи города. Сам он уже тогда прекрасно знал значение слова «шлюха», в отличие от других детей… из более достойных семей. Те даже не подозревали, что значило то, что вылетало из их ртов, но это и не имело значения. Им достаточно было знать, что их слова задевали тогда ещё совсем маленького мальчика, ведь именно этого они и добивались… причинить боль…

      

Для Грея, к слову, сегодня был самый обычный день, мало чем отличающийся от многих других. Уборка, готовка, подготовка к школе и, конечно же, подслушанные разговоры девушек о курьёзных случаях на «работе»: например, Нелл и ее вкусные игры, во время которых один из клиентов чуть не подавился, был и мужчина, который попросил отшлепать его, как плохого мальчика, хотя когда только вошел в заведение, строил из себя большого босса. В общем, самый обычный день. И ничего необычного или из ряда вон выходящего случиться было не должно.

      

Джин как раз только вынес мусор и собирался возвращаться обратно, как практически на ступеньках у самого входа столкнулся с мужчиной.

      

Конечно, мальчишка узнал его. Это был… К сожалению, имена, как правило, не звучали внутри дома. Поэтому как раз его имени он не знал, но это не помешало узнать самого человека. Этот мужчина был довольно частым клиентом — заходил пару раз в неделю. Хотя случалось и чаще. Салли в свое время это объяснила так: «Иногда ему просто припекает». И учитывая, что это уже третий приход этого мужчины на этой неделе, то ему опять что-то и как-то «припекло».

      

— Кого я вижу… — проговорил он. — Щенок Грей весь в заботах?

      

Джин не ответил. Лишь опустил взгляд.

      

Его так учили. Гостям нельзя смотреть прямо в глаза, как если бы они были одного положения. Джин не совсем понимал это, но правилу следовал, ведь если нарушить, то мать рассердится — этого хотелось меньше всего

      

Мужчина шагнул вперед, сократив расстояние между ними. А в следующее мгновение его пальцы — с массивным перстнем на указательном пальце — сжали подбородок мальчика, вынуждая его поднять взгляд. Сам он напрягся.

      

Страх? Конечно, он был. Липкими щупальцами окутывал худощавое и по-детски слабое тело, заставляя замереть всем естеством, потому как понимал, что если и сможет вырваться, то тем самым обидит гостя — это тоже разозлит мать. Однако, несмотря ни на что, взгляд не отвел, а посмотрел прямо. Вот только этот самый взгляд был какой-то упрямо отчаянный… как если бы Джин изо всех сил пытался не показывать тот страх, который испытывал.

      

— До последнего верил, что эта алчная сука родит девку. Хотя… ты смазлив, может, сгодишься, когда подрастешь, — проговорил мужчина, склонившись, оказываясь еще ближе. — Интересно, какую цену заломит твоя мамаша за тебя…

      

Пальцы сдавили острый подбородок мальчишки сильнее. Но тот все равно не отвел взгляд. Казалось, он даже старался не моргать, из-за чего меж бровей появилась морщинка.

      

— Она та еще алчная сука… — продолжал мужчина. — Хотя, думаю, хватит и двадцати пяти долларов. Что думаешь?

      

Сейчас Джин больше походил на загнанного в западню крохотного зверька. Но не перепуганного вусмерть зайца, у которого все тело от дрожи ходило ходуном… нет, хотя не без этого. Но все же, скорее, того зверька, который будет кусаться и царапаться до последнего, даже зная, что это его никак не спасет.

      

Хотелось сбежать. Ударить между ног — «именно туда больнее всего», как говорила Салли — и сбежать. Можно было даже с силой наступить на ногу или ударить по коленке. Да, мать совершенно точно накажет сына... Но сбежать хотелось сильнее, оттого тревога за материнскую ярость словно бы уменьшалась в этом странном и внезапном состязании.

      

Неизвестно, к чему бы привели эти путанные и хаотичные мысли, что носились в голове мальчика, подобно рою растревоженных ос, как вдруг…

      

Дверь распахнулась. Из дома выглянула Нелл.

      

— О! Заглядываете к нам все чаще и чаще! — улыбнулась она. — Это не может не радовать.»

              Что тут скажешь? То, что Джин живет в борделе стало понятно в первый же день после перерождения. По правде говоря, это стало открытием, ведь в каноне все не так было — видимо, отличия все же имелись, хотя это и так было ясно, ведь никакого Джина Грея в киновселенной «Мстителей» изначально не было. И, к слову, несмотря на ясность того, где жил Джин, смотреть это воспоминание было неприятно — ощущение будто испачкался.        Однако, к сожалению, оно было таковым не единственным…       

«— Не трогайте меня!

      

Звонкий крик Джина прорезал всю площадку перед школой. А сам мальчишка в это время закрывал голову руками, пытаясь защититься от ударов.

      

И ведь знал же, что крики и просьбы не помогут, но все равно кричал. И ничего удивительного, что в ответ раздался лишь многоголосый гогот.

      

Его грубо толкнули, и мальчик упал прямо в здоровенную лужу — хохот стал ещё громче.

      

Толпа, не теряя времени, обступила лужу со всех сторон, мешая мальчишке подняться. А если Джин и пытался, то при каждой такой попытке встать кто-то из компании ногой толкал его обратно.

      

— Хватит! Перестаньте! — снова взмолился Грей. — Пожалуйста, хватит! — но в ответ снова громкий гогот.

      

— Знай свое место, урод, — буквально выплюнул один из ребят, сочащихся презрением, и пнул Джина ботинком в грудь.

      

Грей понимал, что от него отстанут, что оставят его в покое, только если он перестанет сопротивляться. Это виделось шансом, в который он вцепился.

      

Джин тихо всхлипнул, но не пошевелился, не встал. И даже не попытался остановить ребят, который под собственный смех напоследок выпотрошили содержимое рюкзака мальчишки в ту же лужу. А после… после они все же ушли, обсуждая результаты бейсбольного матча, совершенно потеряв интерес к Джину, будто того и не было никогда.

      

Наверху нависло свинцовое осеннее небо, не обещавшее ничего, кроме дождя, а внизу — огромная лужа: холодная, противная, грязная.

      

Джин почувствовал, как вода медленно забирается за шиворот, и поежился, но не столько от холода, сколько от отвращения к самому себе. Тошнота подступила — рождаясь в ногах, волной поднималась выше, своей едкостью щекоча корень языка, заставляя сглатывать снова и снова… снова и снова, лишь притупить это мерзкое ощущение. Грей сжал кулаки до побелевших костяшек.

      

За что? За что ему это?..

      

Мальчишка убрал со лба прядь мокрых волос, размазав по лицу грязную воду из лужи, и посмотрел вверх. Честно? В груди все сжалось от мысли, что под этим хмурым небом его одноклассники сейчас смеются и болтают с друзьями по дороге из школы. Может, они даже пойдут в зал с игровыми автоматами. И только Джин в луже: одинокий, нелепый, жалкий и никому не нужный.

      

Сил подняться не было — тело будто бы пропиталось усталостью, смешанной со слабостью.

      

А нужно ли вставать? Вдруг его место как раз в этой луже?..

      

Но Джин все равно встал на колени и принялся вылавливать из серо-коричневой жижи тетради и учебники. Они были мокрыми, грязными — одним словом, безнадёжно испорчены.

      

Грей не хотел плакать, но снова не получилось сдержаться. Хорошо хоть, что удалось не разрыдаться при всех — прогресс, но слишком жалкий, чтобы вносить его в список своих немногочисленных достижений. А ведь Джин каждый раз обещал себе сносить все унижения с достоинством, но предательские слёзы все равно обжигающими кожу каплями лились без разрешения.»

      

Кто-то бы сказал, что Джин сам виноват. Всегда можно дать сдачи, оттолкнуть и сбежать. Вот только говорить так легко. На деле же мальчишка был слишком слабым и хрупким, чтобы дать отпор даже кому-то одному, а там речь была о целой толпе — у него с самого начала не было ни единого шанса, к тому же, если бы сопротивлялся дольше, все стало бы хуже. И это не глупое и бездумное предположение. Нынешний Джин был знаком со школьными издевательствами не понаслышке. И если бы оказался в той ситуации, повёл бы себя так же, ведь тогда ещё никаких «особых способностей» у мальчишки не было. Трусливо и жалко? Что ж… так и есть — достойного в подобном было мало. Просто порою ничего другого не оставалось, если не было желания очнуться в больнице — прошлый Джин придерживался такого же мнения.        Жаль только, что стратегия «просто терпеть» в итоге не особо помогла. Ведь, как уже говорилось ранее, неприятные воспоминания и не думали заканчиваться…       

«Шум капающей воды повсюду. Единственный и такой раздражающий звук в этой кромешной тишине, не считая его собственного дыхания. Где-то раздался жалобный писк. Очередная крыса, загнанная в угол, которая больше не выберется отсюда. Но даже это не смогло заглушить смех одноклассников, что ещё звучал в его голове.

      

Ребра болели… Кажется его сильно избили.

      

И как он мог так подставиться? Глупо…

      

Пятнадцатилетний парнишка поднял взгляд к потолку. Темно. Нет выхода. Капли воды. Эта ужасная вонь. Джину казалось, что он сходит с ума. Страх, лихо смешанный с яростью и осознанием собственного бессилия, подбирался все ближе и в конце застрял сухим комом в горле, не проглотить. Дыхание участилось. Воздуха не хватало. Холод. Боль.

      

— Не… Нельзя… Тер… Терять… Сознание… — прошептал в тишину Джин.

      

Парень стал судорожно шарить руками по полу. Он не знал, что можно было найти таким образом, даже не знал есть ли что-нибудь, что стоит искать. Просто шарил по полу, просто надеялся.

      

— А… — вскрикнул мальчик, хватаясь за пораненную руку.

      

Комок исчез. Дыхание более-менее пришло в норму.

      

Джин снова протянул руку к месту, где поранился, и наткнулся на острый камень. Не чудо, которое сулило ему великое спасение, но даже это вызвало в нем легкое ликование. Грей закрыл глаза, пытаясь воспроизвести в памяти все, что он увидел, пока дверь еще была открыта, пока сюда проникал хоть какой-то свет. А ведь тогда еще можно было сбежать, но тело слишком ослабело, поэтому надежды не было.

      

— Обшарпанные стены, разбитая лампа, сгнившие трубы… — начал бубнить в пустоте Джин, но снова закашлялся.

      

Горло неприятно саднило. Голова разлеталась на части от мерного капания воды. Сосредоточиться и удержать какую-либо мысль становилось все сложнее. Сознание давало сбои. Парнишке стоило огромных усилий держать глаза открытыми. Главное было не потерять сознание, не дать себе отключиться.»

       Воспоминание оборвалось. Однако даже после этого на языке все равно вкус сырости и плесени, словно все было не когда-то давно, а мгновение назад.        Когда впервые Джин добрался до этого воспоминания, то его аж замутило, а ещё была дрожь. Но это была не его реакция, скорее, память тела — настолько глубоко въелось произошедшее в прошлого владельца, буквально угнездилось в нем и пустило корни, прорастая так, что не вытравить, не выкочервать.        Воспоминаний было ещё много. И Джин посмотрел их все, хотя ему было достаточно и самых первых. Все же от года к году мало что менялось, а смотреть как над ребёнком издеваются сверстники, клиенты борделя, мать — занятие не из приятных, особенно когда тело на многие воспоминания отзывалось своей памятью. Однако Грей, скрипя зубами, срываясь на ругательства, все же досмотрел до конца хотя бы для того, чтобы лучше узнать прошлого владельца этого тело. И… надо сказать, столь неприятное занятие все-таки окупилось, если можно так выразиться, конечно. Чем окупилось? Ну, для начала, именно благодаря просмотренным воспоминаниям удалось привыкнуть к новому имени, без них весь процесс точно затянулся. А ещё, познакомившись со здешней «матерью» через память, встреча с ней в реальности не стала сокрушительным шоком. Джин узнал и имена всех тех, кого должен был знать, чтобы не вызвать подозрений и не стать в их глазах абсолютно абсолютно чокнутым. Но главным было не это, хоть полезности и определённой важности всего перечисленного это не отменяло. Что же тогда? Феникс. Да, все дело именно в нем. Что сказать? Способности телекинеза и телепатии у Джина и правда были. Просто не такие сильные, какие должны были быть после пробуждения феникса, если говорить о каноне. Собственно, именно поэтому пусть и с трудом, однако парнишка умудрялся их не только контролировать, но и скрывать — правда, несколько раз оказывался в таких ситуациях, когда ещё немного и будет раскрыт… в такие моменты ему по-настоящему везло, ведь никто так ничего и не заподозрил. Казалось бы, что такого в том, что его раскроют? Такие способности в мире с Богами и инопланетянами — не что-то особенное. Вот только… это как посмотреть. Боги — сами по себе случай исключительный, о котором известно лишь ЩИТу, как, собственно, можно сказать и про инопланетян. Если же ЩИТ, а вместе с ним и Гидра, что скрывается в тени, прознают обо всем, то Грея с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процентов запрут в какой-нибудь сверхсекретной лаборатории, где будут проводить эксперименты до тех пор, пока не разберут на винтики — перспективка-то мрачная, как ни посмотри. Что с Фениксом? Честно? Нынешний Джин надеялся, что никакого Феникса и не было. Шансы на это имели достаточные — прошлый Джин, например, ни о каком Фениксе не слышал. Однако надежды на это не оправдались. Феникс имелся в наличии. Как это выяснилось? Ну, Джин просто заглянул внутрь себя. Не то, что увидел феникса своими глазами — нет. Просто почувствовал тьму и нестерпимый жар. Это оказалось достаточно, чтобы не заглянуть глубже. Так Грей и сделал вывод, что Феникс просто спал, либо тело, как сосуд, было ещё не готово, остаточных же эманаций хватило для пробуждения телепатии и телекинеза: причём, контролировать первое удавалось далеко не всегда, а второе вырывалось из-под контроля всякий раз, когда Джин испытывал сильные эмоции. Так что хоть бездействующий Феникс и вызвал облегчение, но все равно своим наличием являлся чем-то вроде дамоклового меча.        Дальше жизнь протекала уже как-то проще…        Если вспомнить, всякие перерожденцы и путешественники во времени неизменно меняли свою жизнь или жизнь того, в чьём теле оказались, в лучшую сторону. По всем канонам они становились самыми умными, самыми популярными и далее по списку. Но Джин менять совершенно ничего не стал. Спокойно доучился последний год в школе. А после, пропустив этап с колледжем, сдал экзамены в Нью-Йоркский университет на факультет инженерного дела — все для того, чтобы съехать от матери.        Хотя сам процесс того, как он съезжал, конечно, стоил отдельного упоминания…       

«Джин всей душой ненавидел это место. И пусть не жил здесь с рождения, но даже так… того времени, что он провёл здесь, хватило с лихвой, чтобы возненавидеть этот «дом».

      

Приторный аромат дешевых женских духов, казалось, пропитал все в этой комнате, въедаясь в слизистую носа, разъедая ее изнутри. Он буквально иссушал глотку. Безумно хотелось пить, в попытке хотя бы водой попытаться сбить эту дешевую сладость, которая уже начала пропитывать одежду Степнова. Аромат духов виртуозно смешивался с запахом такого же дешевого табака и пота. Этот причудливый коктейль запахов отбивал всякое желание задерживаться в этой комнате надолго. Казалось даже, что если бы тут вдруг объявились бы мухи, то каждый черный волосок на их маленьких хитиновых тельцах подрагивал бы в волнах экстаза от этой вони.

      

Взгляд Джина невольно задержался на стеклянной пепельнице, что стояла на небольшом столе. В ней еще дымилась тонкая длинная сигарета, испачканная алой губной помадой. Рядом стояла початая бутылка вина. Привычно…

      

— Эй, чертов бездельник! — прокуренный голос женщины идеально вписался в окружающую обстановку. — Принеси мне полотенце!

      

Ее спина была мокрой от пота. Сама же женщина вытянула ногу вперед и стянула с нее драный черный чулок. Алая блузка чуть сползла, обнажая острое плечо со следами чьих-то пальцев, что отпечатались на коже синяками. Красная помада мелькнула точкой на ее переднем зубе, впрочем, она и на губах выглядела дешево и вульгарно. Лоб буквально лоснился от жира.

      

Жуткое зрелище…

      

И эта женщина… его мать… Честно? Джин сам не хотел верить в это, но реальность изменить сложно — родителей не выбирают даже при перерождении.

      

Женщина неожиданно швырнула в него скрученным чулком, возвращая тем самым парня в реальность, из которой тот бы с радостью сбежал. «Снаряд» Грей поймал буквально у своего лица, сжимая его в кулак с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

      

— Так и знала, что поступление в твой университет для умников ни к чему хорошему не приведет. Последние мозги растерял, что ли? — гаркнула женщина. — Ты вообще меня слышал? Я велела принести полотенце, черт тебя дери! Так что давай! Шевели своей тощей задницей! — она стянула и второй чулок. — Я, между прочим, работала всю ночь, пока ты дурью маялся! — откинулась на спинку стула. — Мне надо было избавиться от тебя, когда ты еще был у меня в брюхе. Тогда бы мне уж точно не пришлось пахать за двоих…

      

Джин ненавидел это место. И ждал… Чего ждал? Возможности. Когда ему уже не придется чувствовать эту удушающую какофонию запахов и видеть эту женщину, которая когда-то родила его лишь для того, чтобы получить пару-тройку хрустящих купюр в качестве социальной выплаты.

      

Парень прекрасно помнил тот момент, перевернувший всю его жизнь, разделивший ее на «до» и «после». Помнил холод конверта, что впитал в себя морозность и влажность воздуха за окном — погода тогда стояла не лучшая, но она в тот момент волновала его меньше всего. Помнил, как собственный нос улавливал аромат нового пергамента и чернил. Помнил, как подрагивающие от волнения и неверия пальцы удерживали письмо так, словно это было нечто хрупкое, готовое разлететься на мириады микрочастиц от любого неаккуратного движения. Помнил, как зелёные глаза скользили по строчкам, написанными каллиграфическим почерком, жадно вчитываясь в каждое слово. Помнил, как сердце отчаянно трепыхалось о чугунные ребра, в то время как ноги становились слабыми, почти ватными. Помнил, что прочитал письмо трижды прежде, чем прижать заветное письмо к груди. Именно после этого момента внутри появились первые ростки надежды на то, что все ещё может измениться, что все может стать хоть немного лучше. От одного этого что-то внутри ощутимо потряхивало от волнения, смешанного с нетерпением, превращая Джина в сжатую до звучного металла пружину. Его приняли в Нью-Йоркский. Честно? Поступить на «инженерное дело» не было его мечтой, к этому стремился прошлый Джин, а нынешний просто решил уважить его желание. Но это не было чем-то, что пришлось делать через силу — ему было действительно интересно попробовать новое, к тому же таланты прошлого владельца передались ему в полном объёме сочетаясь с его собственными… грех не воспользоваться. Так что у него был шанс на достойную жизнь, на светлое будущее. И упускать его Грей был не намерен.

      

Джин все же принес полотенце, как ему и велели, лишь бы сократить время пребывания в этой комнате.

      

— Я… я через час…

      

Заветное слово «уезжаю» никак не слетало с языка. И вроде Грей был не из робкого десятка, да и женщина перед ним не была его настоящей матерью, но… с ней иначе не получалось. Возможно, частицы прошлого Джина остались в нем, и все было из-за этого. К тому же, каждый раз, когда так или иначе упоминался университет, женщина выходила из себя. Наверное, ее можно понять. Ведь для подобной реакции было множество причин. Одна из таких — деньги. Для его матери деньги были всем. И парень уверен, что если бы той предложили много денег за него, то она бы и сына продала, не задумываясь.

      

— Я…

      

Джин неловко и даже как-то растерянно топтался на месте, протягивая полотенце. В его голосе полностью отсутствовала какая-либо уверенность — казалось, парень и вовсе с трудом подбирал слова, словно бы опасаясь сказать что-то не то и получить за это, хотя он попросту не знал, как подвести все к тому, что ему уже пора, у него скоро самолёт, который отвезёт его далеко отсюда. На мать он вообще не смотрел, останавливаясь взглядом то на бутылке, то на дешевом абажуре лампы с барахолки.

      

— Что ты там мямлишь, а? — женщина перебила его на полуслове, так и не дав договорить. — Лучше бы девку родила, чес-слово! Уж она-то точно ловчее языком бы ворочала. Да и толку от нее было бы больше… — выхватила полотенце.

      

Джин опустил голову, уставившись взглядом в пол.

      

И ведь мог легко поставить ее на место. Телекинез контролировался все лучше. Вот только… нельзя. Нельзя себя выдать.

      

Так…

      

Ему нужно было собраться. И снова попробовать попрощаться уже. Но собственный язык, словно бы назло, совершенно отказывался подчиняться. Парень все продолжал отчаянно скрести зубами нижнюю губу. В какой-то момент он даже почувствовал привкус металла на кончике языка. Однако даже так… не вышло выдавить из себя не единого звука.

      

— Проваливай отсюда! — гаркнула женщина, швырнув в племянника полотенце. — Я собираюсь поспать. И надеюсь, тебе хватит мозгов не будить меня до вечера.

      

Это и вернуло Джина в реальность. Полотенце стало черной стеной, что скрыла за собой эту ненавистную комнату перед глазами парня. И несмотря на запах пота и дешевого парфюма, идущего от шершавой чуть влажной ткани, он издал едва слышный вздох облегчения, хотя бы от того, что не видел тётку. Именно поэтому он не стал стягивать с головы полотенце — вышел из комнаты вместе с ним.

      

Может, к черту это прощание? Все равно он больше не планировал сюда когда-либо возвращаться, да и семьей их назвать было сложно…»

       И… каков же итог? Джин перебрался в знаменитое «Большое Яблоко», захватив с собой не только один единственный чемодан, куда и поместились все пожитки, но и свои мечты и цели. В общем и целом, собственное будущее казалось парню вполне себе светлым, особенно если не думать о грядущих событиях канона. А что? Отличный школьный табель успеваемости и собственные старания позволили поступить в один из престижных вузов штата по стипендии, чем можно и нужно гордиться. Получил долгожданную свободу от деспотичной, меркантильной матери, что продавала себя за деньги в попытке урвать ещё немного хрустящих зеленой бумагой купюр. Переехал в самую столицу штата Нью-Йорк без посторонней помощи. Да что там… пусть места в общежитии не было, нашёл однокомнатную квартиру, которую снимал — да, она мала, имелись тараканы, свет работал с перебоями, а в душе не было горячей воды, но все же! Пусть все было и не так идеально, как виделось изначально, но все равно… Джин двигался в верном направлении. До абсолютного счастья, когда воплотит свои мечты в реальность, достигнет поставленных целей, было рукой подать… по крайней мере, так ему казалось.        Вот только реальность так и не совпала с мечтами даже с натяжкой. Ведь помимо свободы и учебы нужны были деньги, чтобы на что-то снимать ту самую квартиру, плюс, еда и другие потребности. Джин, в общем-то, и раньше понимал важность денег и необходимость их зарабатывать, но лишь сейчас столкнулся с настоящей реальностью, что жестоко и с неким неучтенным цинизмом отхлестала его по щекам, приводя в чувства. Работа. Ее попросту не было. Естественно, как и любой провинциал-мечтатель, прибыв в Нью-Йорк, Грей стал обивать пороги крупных фирм, однако чуда не произошло. Нигде и никому не был нужен первокурсник с факультета «Инженерное дело», даже в качестве курьера или уборщика. Да и если бы парень был бы уже выпускником с экономическим или ещё каким более полезным образованием, то ничего бы не изменилось. Состав работников в таких вот корпорациях уже давно укомплектован — никому не нужны незнакомцы с улицы. Так что, как оказалось, реальная жизнь отличается от фильмов, где все кажется таким простым и радужным — не то, чтобы Грей и раньше об этом не догадывался, просто надежда на лучшее все равно тлела где-то глубоко внутри. Вот в мелких фирмах и конторах дела обстояли уже лучше. Джин успел побывать курьером, разгружал вещи на складах, попытал счастье в кафе, в качестве официанта, и даже раздавал флаеры, зазывая к какой-то доморощенной гадалке «Серафиме», от которой за милю несло чем-то спиртным и ещё чем-то таким, от чего аж зубы сводило, да только это не шибко помогло. Последняя надежда была на объявление о том, что в один из пунктов выдачи интернет-заказов был нужен работник. Однако когда Джин пришёл, оказалось, что объявление было не актуально, ибо уже нашли того, кого искали. Второй был не нужен даже на полставки.        Как уже говорилось ранее, Джин всегда держался подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твёрдо и прочно стоять обеими ногами на земле — мечты были его собственным личным исключением, стоявшим особняком. И эта острозаточенная «приземленность», которую тому в себе пришлось взрастить, была единственным, за что, по его мнению, и стоило держаться. Но учитывая всю его полосу неудач… Может, его просто проклял кто? А что? Он сам не особо верил во все это, но, казалось, что ещё чуть-чуть и проникнется каким-то особым мрачным мистицизмом.        Честно? По мере того, как внутри блекла надежда, с которой парень приехал в Нью-Йорк, еще внутри него крепла эдакая предопределенность в том, что никакого светлого будущего и никакой достойной жизни не было вовсе. Однако, несмотря на это, со скрипом выживать удавалось.        …захотелось со стоном упасть обратно на подушку, для верности накрываясь одеялом с головой, растягивая те оставшиеся две минуты до звонка в маленькую вечность. В детстве вообще как-то легче верилось в то, что одеяло — универсальное средство защиты, и стоит укрыться им, то никакие «подкроватные монстры» ни за что не доберутся. Может, с монстрами такое и правда срабатывало, но с реальными проблемами одеяло никак не могло помочь, сколько под ним не прячься. Честно? Джин с удовольствием сейчас сам бы добровольно отдался на съедение какому-нибудь монстру, однако, видимо, они сами сбегали в ужасе, стоило ребенку хоть немного повзрослеть. Даже жаль.        Так что, пришлось брать себя в руки и подниматься, попутно отключая механический будильник, чтобы тот не раздражал лишний раз напоминанием, что у него оставалось еще две минуты.        Первым пунктом в плане дальнейших действий значился душ. И именно туда юноша и направился, взъерошивая на ходу свои волосы и все еще немного сонно щурясь, будто бы не проснулся до конца.        Зайдя в душевую кабину, включил воду, повернув кран до упора. Обжигающие своим холодом струи тут же окутали его с ног до головы. По телу пробежала череда хаотичных мурашек. Джин поморщился и закрыл глаза, откинув голову назад. Какая-никакая, но вода приносила облегчение. Он не мог сделать воду погорячее, чтобы повалил пар, согреться и почувствовать себя немного уютнее, ведь перебои в горячем водоснабжении тут были на постоянной основе. Но так даже лучше. Сейчас нужно было именно взбодриться, а холодная вода для этого подходила лучше всего.        Немного приободрившись, вылез из полупрозрачной душевой кабины. Быстро отряхнулся, как это делают кошки. Взяв полотенце, он вытерся насухо, одновременно немного разогревая свою кожу мягкой тканью. Взгляд скользнул по зеркалу, выхватывая там отражение самого себя.        Прошло уже два года. Сегодня его первый день на втором курсе. Вот только никакого предвкушения не было. Почему? Ну, Грей до сих пор плохо контролировал телепатию и ему было сложно находиться в людных местах. Однако это было не единственной сложностью…        Джин запустил пятерню в потемневшие от влаги волосы, зачесывая их назад, шумно выдыхая — этот жест был буквально пропитан какой-то растерянностью, даже отчаянностью, словно юноша оказался перед проблемой, которую так просто не решить.        Казалось бы, Джин должен был давно обдумать, что будет делать относительно канона. Вот только специально не сделал этого. Изначальный план заключался в том, чтобы освоиться в новом мире, привыкнуть, а потом уже стабилизировать жизнь и прочее. Однако именно с последним вышло не очень — Джин больше выживал, нежели жил. Съёмная комнатушка, второй курс университета, поработав курьером в кофейне — достижения так себе, да и на стабильность похоже мало. Учитывая это, Грей и не должен был бы думать о каноне. Вот только время шло, и ему было откровенно плевать, успел ли юноша что-то стабилизировать или нет: на календаре был 2008-ой, уже два дня как все говорили о похищении Тони Старка, а это значило лишь одно… безжалостная машина под названием «канон» запустилась, и надо было что-то решать, пока не наступил тот момент, когда решать и, тем более, делать что-то будет уже поздно.        Если подумать, в мире у людей множество разных фобий: насекомые, пауки, змеи, высота, глубина, множественные отверстия, огонь, темнота — этот список можно продолжать до бесконечности и ни разу не повториться при этом. Но существовал страх сильнее и древнее прочих. Какой же? Неизвестность — иначе говоря, агнософобия. Так уж исторически сложилось, что человеческий мозг считает, что неизвестность — это опасность, угроза. Когда мозг определит, где опасность, тогда ему легче контролировать весь процесс и защитить своего «обладателя». Психике лучше, когда все идет по плану, как все запланировано, когда есть последовательность и порядок. Мозгу тогда не нужно думать, что будет дальше, ведь тот уже знает, что у него все под контролем, что следует по уже известному сценарию. От того люди всегда стремятся к лучшему, к стабильности — хотят изменений, но в тоже время боятся перемен, потому что нужно будет от чего-то отказаться, от того, к чему привыкли. И вот тут невольно вспоминались слова Говарда Лавкрафта: «Самая старая и сильна эмоция человечества — это страх, а самый старый и самый сильный вид страха — страх перед неизвестностью.». Что тут скажешь? Старина Лавкрафт был прав.        Едва угодив в это тело, Джин испытывал самый настоящий страх, ведь довольно быстро понял, где именно оказался. Внутри был лишь страх. Но не тот, поверхностный, а более глубокий, животный, когда хотелось бежать без оглядки, сбивая в кровь ноги, и все лишь для того, чтобы найти укрытие, спрятаться, забиться и сжаться, как испуганный зверек. И первой мыслью было сбежать куда-нибудь в маленький и тихий штат — именно это ей шептал ее собственный инстинкт самосохранения. Впрочем, если подумать, даже если бы ей и удалось добраться до тихого и спокойного штата вдали от каноничных событий, то… какие гарантии, что туда не заявится кто-то вроде Таноса или что-то другое инопланетное? В конце концов, в каноне ведь освещалось далеко не все, а это значит, повышались шансы стать сопутствующим ущербом — становиться им, понятное дело, не хотелось. Знание будущих событий хоть какое-то преимущество. Собственно, именно поэтому с маниакальной настойчивостью и потратил много времени, чтобы понять, в какой именно «точке таймлайна» оказался — нельзя сказать, что это было просто, но в конечно итоге Джин справился, хоть точное время выяснить так и не удалось, лишь приблизительное, хотя после похищения Старка все стало только яснее.        И вот именно после этого похищения и появился до крайности важный вопрос. Какой? «Как просочиться поближе к «Мстителям», которые ещё даже не были сформированы, не привлекая внимания ЩИТа и Гидры?»… это почти как: «Как захватить мир, не привлекая внимание санитаров?», просто у Джина уже, видимо, более продвинутый уровень.        И до чего додумался? Ну, для начала перебрал основной костяк «Мстителей». Первым был Халк. В первом фильме тот был… где-то очень далеко. Чем он занимался до того, как оказался «где-то очень далеко» было неизвестно, и нет, не потому что в каноне не освещалось, просто Джин не смотрел в прошлой жизни фильмы конкретно про Халка, не отслеживал его историю по комиксам. Так что с ним сложно. Хотя, по правде говоря, связываться с непредсказуемым зелёным монстром не казалось хоть сколько-то хорошей идеей. Тор? Ну, Джин хотя бы знал, где тот находился, вот только легче это ситуацию не делало — добраться до Асгарда не представлялось возможным. Капитан Америка? Грей не помнил, когда именно его достали из-подо льда, но даже если это произошло, то ЩИТ с ним носится, как с яйцами Фаберже, так что вряд ли его можно так просто найти и познакомиться. Клинт и Наташа? Дружить с ними, в принципе, опасно. Не только потому что они агенты ЩИТа, а ещё и потому что превосходно умеют убивать, да и подозрительность у них, наверняка, на максимуме. Однако если бы вдруг у Грея отказал инстинкт самосохранения, все равно бы ничего не получилось — банально не знал, где их искать. Вот так методом исключения и остался… Тони Старк. Как бы забавно это ни звучало, но к тому, кто создаёт оружие и владеет миллиардами оказалось подобраться гораздо легче, чем к мутировавшему ученому, Богу, столетнему солдату — ему ведь сто, верно? — или наемным убийцам. Вот только хоть к Старку подобраться и проще, но явно не сейчас: все-таки в Афганистан путь не близкий. Джин даже жалел, что не пошёл в журналисты — было бы легче. Однако сейчас прежде, чем что-то придумывать, нужно было дождаться, когда мужчина спасётся из плена самостоятельно и вернётся, а там уже что-то придумывать.        Джин накинул на плечи полотенце и вернулся в комнату, чтобы одеться. А что? Канон каноном, а учёбу никто не отменял. Не говорить же потом преподавателям: «Я пропустил пары, потому что придумывал сложный и многоступенчатый план, как подружится с Тони Старком, не привлекая внимания сверхсекретной организации, в тени которой прячется другая сверхсекретная организация?» — так оглянуться не успеешь, как окажешься в смирительной рубашке. Так что, ученье — свет… или как там было?