Как быть?

Толстогубый, заметив отсутствие реакции на свои действия, выпустил губы пленника, перехватил волосы в правую руку и отвесил левой рукой звонкую пощёчину. Удерживаемая голова безвольно мотнулась, реакции не было. Второй, вцепившись красными короткопалыми граблями в выступающие кости таза, заглядывал через голову насилуемого на то как член толстогубого перемазанный в крови и слюне выплёскивал сперму на нос, губы и подбитый левый глаз. Толстогубый выплеснул почти всё, схватил обеими руками губы, развёл их в стороны, с рыком наслаждения втолкнул опадающий член в рот пленника и с силой прижал его лицо к своей промежности. Задница толстогубого издала резкий протяжный звук. Глаза второго расширились, он содрогнулся в пароксизме наслаждения и навалился на тощий, костлявый зад заключённого. - Вонючая задница, – прокряхтел он в адрес толстогубого. Опавший член второго вывалился из ануса и следом за ним густым потоком потянулась тёмная кровь смешанная со спермой. - До чего же сладкая тварь! Благородный! Каждый раз как впервые, - толстогубый вытер волосами пленника свою промежность, оттолкнул голову изнасилованного, поднялся и стал одевать штаны. - Блядь! Нам не нужно чтобы эта тварь сдохла, - второй, придерживая одной рукой бедро заключённого, разглядывал дело своих рук (вернее члена). - Принеси воды, - сказал он толстогубому. - Чего раскомандовался! – толстогубый расправлял в штанах своё славно поработавшее хозяйство и не горел желанием куда-то идти. - Хочешь загреметь на его место? – сказал второй, оттаскивая пленника за ноги на середину камеры и размазывая лужу крови, натёкшую из ануса заключённого. - Ты знаешь кто он такой. Если он сдохнет, его хозяин устроит нам весёлую жизнь – второй перевернул пленника на правый бок. - О, Великая Сила! я сказал, неси воды!. Поправляя забившиеся в задницу штаны, толстогубый вышел из камеры в коридор. Вернулся с ведром в руках. - Плесни на него, – второй ткнул пальцем в лежащего на полу. Толстогубый, размахнувшись вылил ведро ледяной воды на пленника. - Мауль, неси ещё – велел второй. - Может хватит, Баух? - Нет, нет, нужно ещё, видишь, он не шевелится? - Баух, когда он очнётся, будем его привязывать? – Мауль, присев разглядывал лежащего, который как раз очнулся, шевельнул головой и застонал, - ich liebe es, wenn wir ihn binden, gerade cumming. Schau, ich bin aufgestanden(я люблю когда мы его привязываем, прямо кончаю. Смотри у меня встал), – Мауль, встав, показывал Бауху оттопыренные в промежности штаны. - Du bist ein Arschloch? Er wird jetzt sterben. (ты придурок? Он сейчас сдохнет!) - steh auf, aasfresser (вставай, падаль), – Баух потрогал ногой моё плечо, поясницу. Позвоночник тут же прострелило болью. Я шевельнул правой рукой, осторожно подтянул ноги к животу. Голова гудела. «Да пошло оно всё! Помирать, так с музыкой! Не жили хорошо, нехуй и начинать!» Я повернулся на живот, оттолкнувшись ногами от пола, не обращая внимание на круги, поплывшие в глазу от боли, с воем толкнул в колени стоявшего передо мной Мауля, обхватил его за голени и дёрнул на себя. Не ожидавший такого, Мауль, плашмя грохнулся на спину, хрястнувшись затылком о каменный пол. Я подхватил скрюченными пальцами правой руки деревянное ведро, в котором Мауль носил воду, и махнул им по голове Бауха, бросившегося на меня. Ведро разлетелось, полетели щепки. Баух схватился на левое ухо и присел, подвывая. Осклизываясь на мокром полу, наступив на Мауля, я рванул к двери. Выскочил из камеры, уцепился обеими искалеченными руками за ручку двери и что есть силы потянул её за собой. Немазанные петли завизжали, дверь захлопнулась, основанием левой ладони я толкал засов в паз. Кое-как засов вошёл на пару сантиметров, дверь уже было не открыть. «Пока в организме плещется адреналин надо бежать, сколько смогу, но хоть сдохну на свободе, фашисты проклятые, живым не дамся, ещё вас, тварей с собой утяну как можно больше». Уцепив правой рукой здоровенное кольцо с ключами, торчавшими в замке (вот идиоты, кто так ключи оставляет!), я шкандыбая и корчась от боли в заднице, оставляя за собой дорожку из крови, со всей возможной скоростью двигался по коридору моей тюрьмы. «Ойся, ты ойся, ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся - русские не сдаются!» Поворот. Выглянул на мгновение – никого. В конце коридора видна дверь, открытая на улицу. Солнце.