там, где поют ангелы

      Так никогда не должно было быть, но так оно и есть, и с этим ничего нельзя поделать — ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо еще. Единственное, что остается — это сделать глубокий вдох, долгий выдох и смириться с действительностью.              Прелесть жизни состоит в том, что ты можешь дышать за двоих, тем самым как бы приводя текущую реальность в некий баланс.              Томас Гудман говорит это Чарли первой осенью без Гарольда, особо промозглым ноябрем, когда тоска неожиданно захватывает их обоих и грозится полностью поглотить. Он курит «Lucky Strike» с двумя кнопками, стряхивает пепел в кружку с остывшим чаем и впервые за долгое время показывает себя уязвимым, зная, что Чарли его понимает.       Ей не стоило понимать его в этом вопросе, потому что так никогда не должно было быть,       но так оно и есть.        — Я не знаю, кого я оплакивала все это время. Уж точно не Артура Джонса, — горько произносит Чарли, и Томас кладет свою руку поверх ее тыльной стороны ладони. Его русые волосы совсем отрасли. В марте ему исполнилось двадцать два года. — Конечно, ты оплакивала не Артура Джонса. Ты оплакивала своего папу. В этом есть большая разница, — Томас отвечает ей такой же горькой улыбкой. — Я знал Гарольда как доброго старика, заменившего мне семью. Я не знаю, каким он был в молодости, но уверен, что он, как и мы все, когда-то очень серьезно оступился. Только эта часть истории для меня недоступна и оно, наверное, к лучшему. Просто… — Томас вздыхает и осторожно поглаживает кожу Чарли большим пальцем. — Любовь — это не чувство. Влюбленность — да, а любовь — нет. Любовь — это действие. Это выбор, который мы совершаем ежедневно. Мы открываем в другом человеке негативные черты и, если это действительно любовь, мы принимаем его недостатки и прошлое, и шагаем дальше. Понимаешь? Я узнал о зависимости Саши и о том, что она сорвалась, но мой выбор был в ее пользу, а не в пользу своих опасений и глупой обиды, что она утаила это от меня. У нас прошел конфетно-букетный период, мы живем вместе и иногда ссоримся, но каждый раз извиняемся и прощаем друг друга, потому что, а как иначе? Мы — люди, мы не идеальны, и рано или поздно наступает тот момент, когда в голову закрадывается мысль: «А не бросить ли это все к черту?» И после этого ты либо действительно обрываешь с человеком связь, либо вы вместе пытаетесь спасти отношения. Ты выбрала любить Николь. Ты можешь выбрать любить своего папу, ведь это всегда было важно для тебя.              И сейчас, стоя возле могилы Артура Джонса, та же самая, но уже совсем другая Чарли, с каштановыми волосами, делает глубокий вдох и долгий выдох. За них двоих.              Брукфилд за это время совершенно не изменился: тот же воздух, те же дома и те же лица. Она встречает Ханну за кассой супермаркета, и в голове проносится воспоминание о разбитой давным-давно витрине магазина.              Чарли шмыгает носом и собирается с духом, прежде, чем начать говорить. Теперь это точно ее самая последняя исповедь.        — Привет, пап, — эти слова не звучали так долго, что кажутся абсолютно чужими и, странным образом, родными. — Я не думала, что когда-нибудь приду сюда. Я никогда не видела смысла в том, чтобы приходить к близким на кладбище, потому что, как их дух может быть здесь, когда здесь они — вечно мертвые, а в своих любимых местах они были для нас вечно живыми? Мне, как будто, было бы правильнее в этом случае прийти к тебе домой, чтобы поговорить, — уже к «тебе», а не к «нам», потому что дом Чарли теперь — это Николь. — Но я не знаю, кто там живет, да и ходить на кладбище — более нормально. Так делает большинство людей, а если большинство людей считает, что так надо, значит, на то есть причины, которые я пока что не понимаю. В любом случае… — Чарли небрежно вытирает слезы рукавом, не обращая внимания на то, что плачет. — Одно время я ненавидела тебя так же яростно, как и любила… Ты, блять, ну просто как мудак себя с мамой повел, честное слово. Как тебе вообще в голову пришло шантажировать ее самоубийством? Ты так сильно боялся, что я узнаю правду, что в итоге от твоей лжи стало хреново всем. Ты защищал себя, а не меня. Надеюсь, тебе больно, если ты это слышишь, потому что я даже словами не могу передать, насколько больно было мне.       Глубокий вдох. Долгий выдох. — Но, знаешь, я прощаю тебя. Во всей этой сумасшедшей истории нет героев: ты любил меня слишком сильно, а мама — недостаточно, и поэтому получилось то, что получилось. Ты боролся за меня самыми грязными способами, в то время как мама выбрала не бороться. Здесь нет злодеев, но каждый в чем-то виноват… Короче, я ничегошеньи не знаю. Совсем. Но теперь я верю во Вселенную и всякий бред, потому что, оказывается, судьбы совершенно разных людей могут пересекаться и, типа, этому нет логических объяснений. Просто так бывает. Ты, в свое время, пытался заполучить некую Николь Уилсон, но, в конечном итоге, удалось это мне, уже после твоей смерти… Черт возьми, если ты реально увивался за каждой красивой женщиной в Монреале, составил бы для меня хотя бы какой-нибудь список, чтобы я знала, кого обходить стороной! У каждой дамы в Канаде есть письмо от долбанного Артура Джонса?              Чарли издает пропитанный грустью смешок. Все это время ее отец был катастрофически сильно далек от святого, но она выбирает его любить.        — Наверное, я всегда буду немного злиться на тебя из-за этого, но, в последнее время, делаю это реже. Не волнуйся за меня, я в надежных руках. В первую очередь, в своих собственных. А когда все идет наперекосяк и я чувствую, что не справляюсь, помогает она. И я тоже всегда рядом для нее.              «И всегда буду». Потому что, каждый день Чарли влюбляется в Николь заново, наблюдает за ней, слушает, пытается понять. Видит, как та просто гладит бесконечные футболки Чарли, даже не спрашивая, и сердце наполняется теплом до краев. Слышит, как Николь болтает с коллегой по телефону: «Мы ходили с моей девушкой на этот спектакль. Мне понравилось, но Чарли считает, что актеры неправильно подобраны, поэтому ничего однозначного сказать не могу». Улыбается, когда застает Николь спящую в обнимку с подросшим Лу.        — А еще, мне было интересно, что это за место, где пели ангелы. Помнишь? Мне было пятнадцать, и мы услышали какой-то невероятный хор, и ты тогда очаровательно меня обманул… — Чарли снова шмыгает носом. — Оказывается, это был детский хоспис. Ты это знал, но, как обычно, решил не рушить мой наивный мир. Спасибо тебе за это. И за все остальное тоже спасибо, пап. Ты бы точно мной гордился, если бы знал, какой я стала.              Из-за спины раздаются шаги, и Чарли оборачивается, видя перед собой Николь. Она заправляет выбившуюся рыжую прядь за ухо и тихо спрашивает: — Ты в порядке? Джонс медлит всего одно мгновение, а после живо кивает и улыбается. — Ну, по крайней мере лучше, чем он. Поехали отсюда, мне не по себе от кладбищ… Только можно я сяду за руль, а? Обещаю, что все будет не как в прошлый раз.              Чарли соединяет ладони в молитвенном жесте, а где-то на небе мистер Джонс закатывает глаза и смеется от этой картины, понимая, что его дочери всегда невозможно было отказать.