там, где поют ангелы

There's some things we don't talk about

Rather do without

And just hold the smile

Falling in and out of love

Ashamed and proud of

But together all the while You can never say never

Why we don't know when

Time, time, time again

Younger now than we were before

The Fray — Never Say Never

      Отправлено в 02:05, Николь Уилсон

Шарлотта,

(Это, оказывается, правда сложно — называть тебя так, как раньше. Но я потеряла право говорить «Чарли», хотя мне до одури хочется произнести твое имя именно так. Не по привычке — хотя и это тоже — а по внутреннему ощущению).

Мне интересно знать, как ты живешь. На самом деле, не только «как», но и «где», «с кем» и прочие вопросы, на которые ты мне сейчас не ответишь. Надеюсь, что в будущем это все-таки случится, поэтому я не теряю надежду. Нравится Лондон? Там практически каждый день проходят интересные выставки, так что ты обязательно найдешь то, что тебе по душе.

Извини за пустую болтовню, я откладываю самый тяжелый момент, хотя и так опоздала. Надо было давно тебе обо всем сказать, но мне не хватало смелости.

Я не знаю, как могу загладить перед тобой свою вину. То, как я с тобой поступила, не имеет названия, потому что я скрыла очень важные для тебя вещи, и ты узнала о них не от меня. Мне жаль. Господи, Чарли, мне невероятно жаль, и пусть это звучит как клише, но я даже не могу передать словами глубину своего сожаления. Мне никогда не было на тебя все равно. Мне никогда не было все равно на твои чувства.

У нас с твоим отцом ничего не было. Я не знала о том, что у него семья, а если бы знала, никогда бы не посмела взглянуть в его сторону. Знаю, тебе неприятно все это слышать, но, пожалуйста, я прошу тебя, поверь мне. Не было ни-че-го, ты в этом убедишься, если перечитаешь его письмо. Были флирт, разговоры о литературе и немецких философах, и на этом все.

Знала ли я о том, что ты — его дочь? Да. С первой встречи твое лицо показалось смутно знакомым, а затем я увидела твою фамилию на бейджике, и все поняла. Мне было интересно. Чарли, я никогда не была святой, мне действительно нравилось играть с тобой в кошки-мышки, но это вылилось в самую настоящую любовь. Если бы у меня был шанс думать и поступать иначе, я бы им воспользовалась и провела самую значимую работу над ошибками в своей жизни.

Пожалуйста, даже если ты не поверишь мне ни в чем другом, поверь хотя бы в то, что я люблю тебя и всегда буду. Прочитай это сообщение, сделай последнее одолжение.

Лу по тебе скучает. И Томас. И мистер Гудман. Саша и Синди тоже, хотя они храбрятся. Мы видимся на нейтральной территории, потому что я не могу зайти в магазин. Томас говорит, что сейчас в «Goodman's Bookshelf» нет отбоя от покупателей, и я рада, что дела идут в гору. Судя по всему, теперь Саша сидит за прилавком, и она очень хорошая, но я все равно бы хотела видеть на ее месте тебя. Это изначально твое место.

P. S. Я официально развелась с Фрэнком и записалась к психологу. Давно пора было это сделать — и первое, и второе.

P. P. S. Прочитала трилогию книг Фредрика Бакмана «Медвежий угол». Тебе бы безумно понравилось, я уверена.

      Прочитано в 02:06       Пользователь добавил(а) вас в чёрный список

***

      В тот день Шарлотта теряет отца во второй раз, и на этот раз он не просто умирает, а умирает для нее. Тот, кем она гордилась, вслед за кем она хотела безвозвратно уйти, тот, кто покорил время и в ее памяти оставался бессмертным, в конечном итоге превратился в серый пепел — но не табачный, «Camel»овский, а в обычный трупный прах.       Теперь она живет со Спрингами.       Сразу же по приезде в Лондон Шарлотта красится в блонд и пытается стать одной из них, влиться в их эталонную семейку и выглядеть «своей», а не бездомной, безродной дворняжкой в людском обличии. Шарлотта обесцвечивает и детский натуральный цвет волос, и морской никогда не наступивший синий, и в очередной раз пытается стать другим человеком. На руке клеймом горит татуировка «Don’t panic», и, вероятно, Синди была права, когда беспокоилась, что Джонс может о ней пожалеть. Как же Шарлотта жалела о том, что позволила себе не паниковать и не параноить: расслабилась, повернулась спиной к жизни, а та с нежной улыбкой воткнула ей нож между выпирающих лопаток — обломков крыльев.       Мать договаривается с бывшим арендодателем Шарлотты, у которого та снимала квартиру в Канаде, и они даже обуславливаются переправить оставшиеся в доме вещи в Лондон. Шарлотта же просто гниет: выключает телефон и часами смотрит в потолок в гостевой спальне, ставшей вдруг ее комнатой. Иногда приходит Пенни и рассказывает что-то из мифов Древней Греции, про путешествия Одиссея и подвиги Геракла. У Шарлотты нет сил даже на то, чтобы притворяться вовлеченной в диалог, и Пенни это понимает, несмотря на то, что она не в курсе всей ситуации.       Вероятно, единственным полностью осведомленным в каждом микро-происшествии этой истории был только мистер Джонс, но его спросить не получится.       Шарлотта перечитывает то самое письмо несколько раз, и все равно ничего не может понять. Мать сказала, что отец изменял ей, но последнее сообщение от Уилсон говорило об обратном.       господи Николь как же я по тебе скучаю я так хочу тебе верить я так хочу но я больше не могу       Шарлотта видит, что определенная близость прослеживается в письме, но там, разумеется, нет никаких признаний в любви. Мистер Джонс пишет, что ему приснилось, будто бы они поссорились с Николь из-за разной степени критики Отто Вейнингера, и что Джонс проснулся из-за этого грустный. Есть, конечно, немного флирта, но разводиться из-за парочки комплиментов другой женщине — это странно.       никки прошу пускай ты окажешься права и я просто слишком бурно отреагировала и дорисовала картинку в голове сама.       Смелость для того, чтобы углубиться в ситуацию еще сильнее, появляется только под конец января и спустя два похода к психиатру. Теперь Шарлотта привыкла думать об отце с холодной отстраненностью, так что получать новую информацию не так травматично. Самоубеждение — вещь безграничная, и с его помощью можно внушить себе, будто тебе и вовсе плевать на некогда самого дорогого человека в твоей жизни.       К тому же, таблетки, выписанные врачом, снимают тревожность и позволяют спать нормально, не просыпаясь посреди ночи каждый час от ощущения липкого ужаса потери всего. Теперь Шарлотта не дергается от каждого шороха и даже пришла к чему-то вроде траурного спокойствия.       О Николь Джонс запрещает себе думать.       Совсем. — Ты сказала, что он изменял тебе. Ты в этом точно уверена? — с дрожащим сердцем спрашивает Джонс в один из вечеров, когда Пенни и Брэд уже легли спать, и они остаются с матерью вдвоем на кухне. Шарлотта курит синие «Winston» с кнопкой, поменяв излюбленные «Chapman» на что-то новое.       Хелен зарывается рукой в светлые волосы, размышляя над ответом. — Я никогда не ловила его на сексе с другими женщинами, но он всегда находился в их обществе, что всегда настораживало. Коллеги по работе, творческие приятельницы, институтские знакомые… Однажды я видела, как возле выхода с его работы его целовала в щеку какая-то брюнетка, так что да, Шарлотта, я практически на сто процентов уверена, что он мне изменял и спал с ними. — Но то письмо… То письмо для Николь Уилсон, — Шарлотта стряхивает пепел в открытое окно, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы не звучать слишком подозрительно. — Оно довольно дружеское.       Хелен пожимает плечами. — Возможно. У меня нет всей их переписки на руках, но я помню, что когда обнаружила коробку с их письмами, я была в ярости, потому что он очень настойчиво подкатывал к ней, а она особо на это не велась. Не помню. Вроде это было как-то так. Я еще подумала: «В каком же ты отчаянии, Артур».       От короткого облегчения Шарлотта выпускает сигарету из рук, и та падает на асфальт с высоты двенадцатого этажа. Значит, Николь сказала правду, и тогда она может претендовать на смягчающие обстоятельства в своем ебучем преступлении.       (С другой стороны, разве Чарли, за фасадом любви к своему отцу, смогла бы поверить Николь, поведай она, что Артур Джонс — тот еще говнюк?) — Я его ненавижу, знаешь, — вдруг серьезно произносит Шарлотта, садясь на подоконник и подставляя спину холодному воздуху. — Он всегда позиционировал себя «не таким, как все», а оказался обыкновенным мужланом…       Хелен грустно улыбается и качает головой. — Он был плохим мужем, но стал для тебя замечательным папой, — женщина вздыхает, а затем переводит взгляд на появившуюся Пенни, которая терла глаза из-за яркого света на кухне. — Какого черта вы не спите? — спрашивает девочка, повторяя некогда сказанные Шарлоттой слова, и Джонс так долго смеется от этого, что впервые за долгое время на ее глазах выступают слезы веселья, а не горя.

***

      В середине февраля Шарлотта созванивается по видео с Томасом, и тот настолько рад ее слышать, что у Джонс появляется ощущение, будто он обнимает ее через экран телефона. (Телефон, кстати, у Шарлотты теперь тоже новый: Брэд покупает ей последний айфон синего цвета: на подобном выборе настаивает Пенни, видимо, пытаясь намекнуть на что-то Джонс). Они разговаривают несколько часов, и Томас с гордостью сообщает, что сдал все свои экзамены на «отлично» и готовится поступать в Университет Квебека на образовательную программу «Экономика». «Я уверен, что поступлю, Ло. Я посмотрел перечень дисциплин, и все они ужасно интересные. Бизнес-аналитика, международные взаимоотношения… Супер же, ну, хватит издеваться надо мной!»       Психотерапия начинает помогать и даже дышать становится легче.       Шарлотта вновь устраивается в кофейню, и теперь с работы ее каждый день встречают мама и Пенни. Джонс неплохо уживается с другими сотрудниками и не кричит на посетителей, одаривая даже самых противных из них не более, чем уставшим взглядом. Друзей она нарочно не заводит, придерживаясь нейтрального общения с коллегами — все равно никто из них не Томас Гудман.       Однажды, стоя в перерыве возле входа в кофейню и безбожно портя легкие, к Шарлотте подходит приятная на вид незнакомая посетительница с кудрявыми рыжими волосами. Шарлотта не замечает ее, переписываясь в этот момент с Синди. cindy collins: я создала доску на pinterest с жизненными мемами, посмотри, там несколько прям ты ты ты — Привет, познакомимся? — неожиданно спрашивает незнакомка, и Джонс, не отрываясь от экрана, говорит, не думая: — Я в отношениях.       А затем отвлекается от телефона с таким выражением лица, будто ей наживую вырезали какой-то жизненно важный орган. Свои собственные слова горчат сильнее сигареты, которую Шарлотта резко выбрасывает в рядом стоящую урну.       Я в отношениях. Была. Просто забыла, что в прошедшем времени. Просто забыла, что поводок щенка теперь — фантомный.       Внешний вид рыжеволосой девушки вызывает в Джонс столько эмоций, что та буквально вскрикивает: — Я не знакомлюсь!       И плевать, что грубо, и плевать, что это отпугнуло посетительницу. Жизнь — ироничная сука, смеется над Джонс по-злому, в своей изящной саркастичной манере.       николь николь николь николь как же я блять злюсь на тебя но как же сильно я к тебе привязана раз даже несколько месяцев полнейшей тишины ни на йоту не притупили мои глупые чувства       Шарлотта Джонс ненавидит рыжих, заводить дружбу на работе, и Уилсон.              Чарли Джонс любит чьи-то огненные кудрявые волосы, своего лучшего друга-коллегу Томаса, и Николь.

***

      Артур Джонс, со смешно торчащими в разные стороны волосами, в клетчатой фланелевой рубашке и с сигаретой за ухом, смотрит на отцовские наручные часы. До начала сеанса остается какие-то десять минут, и он планирует пробраться в зал, не заплатив за билет, потому ему предстоит терпеливо выжидать возле входа в кинотеатр какое-то время. Ему за двадцать, и он привлекателен в своей чудаковатой небрежности, как бывают чудаковаты исключительно молодые люди.       Он резко достает «Camel» из-за уха и зажимает ее между зубов, чиркая зажигалкой. Артур осматривается по сторонам и ловит на себе взгляд красивой рыжеволосой девушки в теплом свитере. — Куришь? — кричит он, и девушка в ответ удивленно вскидывает брови, мол, а подойти никак не можешь? Цокая каблуками, она двигается по направлению к Артуру.       Начинает накрапывать. — Нет, не курю, — говорит она, скрещивая руки на груди и выжидающе глядя на Джонса. Артур затягивается и усмехается. — Это странно, — выносит вердикт он, оценивающе осматривая Николь с головы до ног. — В это время крутят французские фильмы с субтитрами, а все, кто смотрит французское кино — курят. Это негласное правило, comprends-tu? — Oui, je comprends parfaitement. Mais, à ton grand regret, je ne fume pas, donc on ne va pas rester là à fumer comme un couple dans une comédie romantique ridicule. — Артур смеется над деланным высокомерным тоном Николь, быстро втягиваясь в игру. — Tu comprends? — Comment t'appelles-tu? — спрашивает он, стряхивая пепел прямо на старые кроссовки. — Je m'appelle Arthur, pour ton information. — Je m'appelle Nicole, mais cette conversation n'est pas assez intéressante pour que je rate mon film, donc bonne soirée, Arthur, — отзывается молодая Николь, улыбаясь, и тогда Артур тушит свою сигарету и по-деловому берет Николь под руку.       Николь не возражает.       Прямолинейность Артура вызывает не то чтобы интерес, но какое-то любопытство.       Они проскакивают на сеанс без билетов: Артур — потому что не планировал тратиться, Николь — потому что поддалась на его блестящие азартом глаза и заговорщическую улыбку.       После фильма Джонс проводил ее до квартиры, чинно поцеловал в щеку и пообещал обязательно позвонить.       Николь не знала, что Артур женат и ожидает ребенка, и что недо-интрижка, состоящая из букетов цветов, длинных писем и обсуждения тысячи мелочей обернется одной большой катастрофой.       Николь лежит на холодной кровати, свернувшись калачиком, и пустым взглядом смотрит в стену.

***

      Отправлено в 03:10, Фрэнк Эртон

Мисс Джонс,

беспокоит вас Фрэнк Эртон.

Заранее извиняюсь за опечатки, алкоголь делает свое дело.

Когда я увидл Николь в суде, то сразу понял, что между аами двоими произошло какое-то дерьмо. Она не похожа сама на себя. Я ее знаю, мисс Джонс, и я знаю, каким тусклым может быть ее взгляд, когда она глубоко несчастна.

Я все еще не в восторге от вашей кандидатуры. Меня от вас тошнит, мисс Джонс. И все-таки послушайте, потому что никто кроме меня не скажет вам правду

Что бы ни произошло между вами и Николь, вы не должны были ее оставлять. Я уже говорил, что хочу для нее только счастья и так получиломь, что вы попадаете под эту категорию и в принципе являетесь одной из главгых причин для ее благополучия.

Вам повезло с этим. Вы, как и я ранее, не умеете это ценить, и это прискорбно

Так вот, поговорите с ней. Обсудите произошедшее, сходите на парную терапию и прочее дерьмо. Короче, сделайте что угодно, только не смейте оставлять ее одну. Я видел ее всего единожды, и ей было плохо, но плохо не из-за нашего развода. Это очевидно. Она мне ямно дала пончть, чтобы я к ней больше не приближался

Вы — причина, по которой она была разбита. Без понятия, куда вы свинтили, мисс Джонс, и мне, откровенно говоря, плевать.

Важно лишь то, что вас нет с ннй рядом (!)

Можете думать, что я псих, помешанный на Николь, но меня действительно волнует ее душевное состояние, и я попытаюсь сделать хоть что-то. Вы тоже пытайтесь, мисс Джонс, у вас это отлично получается: за что ни беретесь, сразу присваиваете это «что-то» себе.

Я проезжал возле вашего книжного магазина недавно, и вас там не было. Я даже написал вашему другу-гею Томасу, но он прочитал и ничего мне не ответил.

У людей появилась хреновая привычка в последнее время — игнорировать меня.

Надеюсь, вы не оставите это сообщение без внимания

Все еще злюсь из-за разбитого носа,

Ф. Эртон

Прочитано в 03:15 Пользователь добавил(а) вас в чёрный список

***

      Пенни с хохотом валится на ковер, слетая со спины Джонс и приземляясь на ладони. Рядом с Пенни Шарлотта становится Чарли — смешной, нелепой и улыбчивой, любящей дурачиться, прыгать по лужам и разговаривать без умолку. Брэд и мама на работе, а Пенни заболела и не пошла в детский сад, поэтому Чарли взяла выходной и осталась присматривать за сестренкой.       На самом деле, это был хорошо продуманный план по проведению времени вместе без наблюдения отчима и Хелен.       Пенни хорошо знала, что этот разговор должен был рано или поздно состояться. — Помнишь, ты так же катала меня на спине в Канаде, в мой последний вечер, когда еще Томас пришел? — начинает девочка издалека, садясь на ковер, и Чарли, на удивление, не хмурится, а улыбается, мол, помню, конечно.       Чарли помнит все. Все, до последнего момента. — Скучаешь по Томасу? — спрашивает Чарли, присаживаясь рядом с сестрой, и та кивает, а после кладет голову на плечо Джонс. Чарли очень любит спонтанные проявления тактильности, как это. — Да, конечно. И по Николь тоже… — добавляет Пенни спустя время, а у Джонс от этого имени сердце начинает биться быстрее. — А ты? — Каждую секунду, — отвечает она с грустью нескольких месяцев разлуки, в своем шепоте выдавая все невысказанные чувства.       Пенни прижимается к Чарли сильнее, словно кошка, на интуитивном уровне понимающая все больные места человека.       На улице стоит прохладный, дождливый апрель, и воздух пахнет влюбленностью, новыми свершениями и цветущими лондонскими рассветами. Воздух пахнет жизнью, которая не принадлежит Чарли, но принадлежит угрюмой Шарлотте Джонс, которой в марте стукнуло двадцать.       Чарли меняла место жительства дважды и дважды отстраивала себя по кирпичикам: впервые — при помощи алкоголя, во второй раз — при помощи антидепрессантов и седативных.       Любимый мистером Гудманом Фрэнк Синатра говорил: «Сделайте глубокий вдох, возьмите себя в руки, отряхнитесь и начните все сначала». Это «сначала», гребаная точка старта, которая должна быть нулем, по сути всегда ощущается числом отрицательных значений. Чарли будто не обнуляется, а уходит в минус.       Отнимите из бесконечности бесконечность и посчитайте, что чувствует Чарли. И помните: если звезда начала стремительно расти, гибель небесного тела не за горами. — Ты вернешься в Канаду? — голос Пенни спокойный, теплый, как вязаные варежки или тост со сливочным маслом и медом. Чарли вздыхает и встает со своего места, направляясь к окну, чтобы покурить. — Рано или поздно, — она поджигает сигарету и набирает полные легкие дыма, чтобы хотя бы это ненадолго отсрочило диалог. В глазах начинает щипать. — Думаю, все-таки вернусь и получу образование. Может быть, заново устроюсь в «Goodman’s Bookshelf», потому что Томасу там явно нужна помощь, а лучше меня никто не делает кофе.       Пенни думает несколько секунд, а затем не выдерживает и спрашивает: — А к ней? Ты вернешься к ней?       Чарли кашляет, как больная туберкулезом, потому что дым попадает не в то горло, а разговор — не в то русло. Сказать по правде, Джонс было необходимо обсудить с кем-то свои планы на будущее (самый первый из них — научиться жить с прошлым), однако такой прямолинейный вопрос Пенни застает врасплох. — Нет.       Вот так вот просто. «Нет» и все.       Никаких Ебучий Тайн больше. — Почему?       Вопрос детский, наивный, непонимающий. Вы же любите друг друга, тогда почему не можете быть вместе? Любовь же способна победить что угодно.       Чарли затягивается еще раз, выглядывая в окно и видя, как там, на улице, льет дождь, по тротуарам ходят прохожие, и жизнь у всех продолжается, а не стоит на месте, закольцованная в собственное несчастье. — Сначала выплачу несколько старых себя, — отвечает коротко. — Не грусти, — говорит Пенни, вдыхая табачный дым вместе с трауром Чарли. — Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно, — цитирует она Льюиса Кэролла,       и Чарли от этого совсем по-ребячески начинает плакать, потому что она соскучилась по дурацким выдержкам из книг, Канаде и прошлому, которое никогда не должно становиться исключительно прошлым.

***

      Отправитель: Гарольд Джеймс Гудман       Кому: Шарлотта Джонс

Дорогая мисс Джонс или, лучше сказать, Чарли.

К тому времени, как ты это прочтешь, я уже буду вместе с Кассандрой. Прошу тебя об одном — не грусти. Я прожил долгую и счастливую жизнь, и сейчас меня ждет очередное увлекательное приключение. Меня несказанно радует то, что это путешествие я проведу в гораздо лучшей форме и без деменции, поэтому со мной все будет хорошо.

Не думай, что я проиграл болезни из трех букв: я у нее выиграл, да, потому что лысею от старости, а не от химиотерапии.

Та книга, что ты подарила мне на День благодарения, это очень дорогой подарок. Может быть, ты не помнишь, но в детстве ты рисовала зверей на полях страниц и всегда подписывала свои творения, поэтому, прости мне, я знаю, что в душе ты навечно Чарли, а не Шарлотта Джонс. Я долго ломал голову над тем, чем смогу отплатить тебе взамен, поэтому теперь твоя коллекция пополнится еще одним произведением. Это «Маленький принц», тоже с моими пометками.

Надеюсь, тебе понравился Лондон, и ты отлично провела время со своей младшей сестрой. Передавай ей от меня привет и наилучшие пожелания.

Сердце мне подсказывает, что ты уже давно думаешь над тем, чтобы вернуться в Канаду и поступить в университет. Я оставляю тебе немного денег на обучение и искренне верю, что у тебя все обязательно получится. Захаживай в книжный, уговор?

И береги, пожалуйста, Томаса, дорогая Чарли. После моей смерти он будет молчаливым и, может быть, даже немного злым на меня, потому что ему казалось, что я не просто чудак, а волшебник. Ему казалось, что волшебники не умирают, но это не совсем так — все мы смертны, но, что главное, мы умеем перевоплощаться и жить там, где мы любили. Прямо как в «Мой дедушка был вишней», да?

Я любил «Goodman's Bookshelf» всем своим сердцем, поэтому ищите меня между страниц старых сказок, в черном чае с сахаром, разноцветных пальто, и кормите пролетающих рядом голубей. Наверняка в ком-то из них находится моя душа.

Ни в коем случае не прощаюсь!

Целую, Г. Гудман

      P. S. Я никогда не говорил тебе этого, Чарли, о чем сейчас очень жалею, потому что хотел бы сказать это вслух, а не написать в письме. Я не просто горжусь тобой. Я люблю тебя всем своим больным стариковским сердцем. Надеюсь, ты это знаешь.

      Чарли (не Шарлотта) Джонс сжимает в руках конверт с письмом, и слезы тихо стекают по ее щекам, пока она читает и читает одни и те же последние несколько строк.       В мае она узнает о смерти Гарольда Гудмана.       Не от Томаса, а от старика напрямую. Все-то он знал.       Гудман видел не только того, кто ты есть, но и то, кем ты можешь стать.       Гарольд Гудман видел.       В прошедшем времени, потому что отныне и вовек его голубые пронзительные глаза закрыты.

***

      В большом католическом храме, крыша которого упирается прямо в небеса, где теперь находится мистер Гудман с Кассандрой, так много людей, что многим приходится стоять, а не сидеть на длинных скамьях. Светит Солнце, и Джонс думает, что было бы кощунственно, если бы в день, как этот, клишированно лил дождь. Мистер Гудман заслуживал всего Солнца мира, и пусть его последний путь будет освещен майской звездой с названием из шести литер.       На Джонс — строгие черные брюки, белая рубашка и пиджак. Вид практически официальный, если бы не условия, по которым пришлось это надеть.       Чарли находит Томаса на первом ряду: с отросшими естественного русого цвета волосами, в черном смокинге, подаренном ей же, и с красными воспаленными белками глаз. Он выглядит разбитым, если не сказать убитым.       Изменения, произошедшие с ним, поражают.       Он будто бы выцвел, стал черно-белым в тон своему похоронному одеянию. Отнимите от «Томаса Гудмана» его фамилию, и убедитесь, что от него осталась ровно половина.       Т-о-м-а-с.       Т-р-а-у-р.       Он, как и Чарли, лишился своей семьи во второй раз: в первый раз — биологической, сейчас же — настоящей. Ощутил, каково это, когда тебя называют «сынок», примерил новую фамилию, и все это потерял, потому что Бог бывает жестоким и несправедливым, когда дело касается хороших людей.       Чарли садится рядом с другом, осторожно накрывает его руку своей ладонью, но тот даже не поднимает на нее взгляд. Ни-че-го. До этого момента Джонс даже не знала, что отсутствие реакции может быть настолько ярким и многозначительным.       По другую сторону от Томаса сидит Саша в черном платье, и Чарли молча кивает ей вместо приветствия. Звуки органа отскакивают от стен и заползают в ушные раковины, как морская вода.       Николь нигде нет. Смиловалась. Снизошла на землю, чтобы не мозолить глаза. В глубине души Джонс все-таки надеялась ее увидеть, но так даже лучше. Пусть этот день будет наполнен мыслями о старике Гарольде, а не о женщине, которая так первоклассно разбила Чарли сердце. — Я рядом, — шепчет Джонс Томасу, однако он ничего не говорит, продолжая смотреть в ту сторону, где стоит белый лакированный гроб. — Прости, что из-за меня пришлось перенести похороны. Сам понимаешь, я… — Чарли решает не продолжать, потому что рука Томаса вдруг начинает дрожать под ее ладонью.       Томас всхлипывает, святой отец молится и читает длинную речь, и как бы Джонс хотелось верить, что это последние похороны в ее жизни. Хватит уже.       хватит хватит хватит я уже насмотрелась если я еще раз услышу завывание органа я сойду с ума       Приходится брать себя в руки и снова быть скалой, о которую можно опереться в трудную минуту. Внутри себя Чарли плачет так же громко, как и Томас, безумствует от тоски и печали, кричит, что есть мочи. Ей бы самой, только-только встающей на ноги, не сломаться в третий раз.       В «Маленьком принце» говорилось: «Со смертью каждого человека умирает неведомый мир».       Сегодня похоронят все сказки Земли. Каждую до единой.       Но она не сломается, потому что у Шарлотты Джонс и Томаса Олсена плохо клеились дружеские отношения, а вот у Чарли и Томаса Гудмана вышло нечто огромное, живое, настоящее. И она ни за что не нацепит маску равнодушия обратно, больше не посмеет становиться саркастичной сукой, от которой только и следует, что держаться подальше; осторожно, злая собака, не подходи — укусит.       Когда приходит время говорить прощальные речи, Томас первый поднимается со своего места, оставляет на сидении мятый клочок бумаги со словами и выходит в центр зала, к микрофону. Чарли хочет, чтобы он посмотрел на нее, и она смогла передать ему хотя бы через взгляд все то, что чувствует.       Я тебя не оставлю.              Я тоже его любила, Томми.       Мы с тобой со всем справимся.       Но Томас не смотрит на нее, и Чарли ничего не остается, кроме как сесть поближе к Саше и взять ее под руку. — Гарольд был для меня не просто начальником, как вы все могли подумать, — начинает Томас, тихо всхлипывая. — Многие из вас подходили ко мне и выражали соболезнования, и я это очень ценю. Я ценю, что вы воспринимаете меня членом его семьи, а не просто придурком в классном смокинге, — говорит он, и по залу прокатываются смешки. От одного даже Джонс не может удержаться. — Я не хочу перетягивать одеяло скорби на себя. Все мы сегодня лишились кого-то важного, и даже если вы не можете подобрать точное слово, кого именно вы лишились, «кто-то важный» — уже достаточно емкое определение, потому что Гарольд был отцом для всех сразу. Он это умел. Окружать заботой и, что самое главное, пониманием. Так, как он понимал людей, больше не умел никто, я думаю, все со мной согласятся. Если бы это было неправдой, вас бы не было здесь столько, — Томас облизывает пересохшие губы. — Однажды он сказал мне, еще в начале нашего знакомства: «Мистер Олсен, может, сейчас вам кажется, что вы — последний неудачник на планете, но, поверьте старому дураку, у вас все будет: и любовь, и хорошая работа, и верные друзья. Называйте это даром провидения или глупостью, но я знаю, что так и будет». Вероятно, он даже и думать забыл про это, но я постоянно мысленно возвращался к его обещанию. Я никому на свете так не верил, как ему. Кто-то верит в Бога, кто-то в параллельные вселенные, а я верил в чудака, который верил в меня. Простите за косноязычие. Просто Гарольд был для меня той самой надеждой на лучшее, за которую цепляются люди. Он был для меня воплощением волшебства и света на Земле. И сегодня я хочу, чтобы все об этом знали.

***

      На стихийно устроенной поминальной трапезе собираются шесть человек: Саша, Чарли, Томас и еще трое самых близких бывших студентов мистера Гудмана. Они собираются в квартире у Томаса, пьют чай, едят овсяное печенье и обсуждают случаи из прошлого, связанные с Гарольдом. Вечер проходит тихо и по-домашнему, и в какой-то момент Джонс забывает, по какой причине они собрались все вместе.       В Монреале, как обычно, шумно и людно.       Они выходят от Томаса ближе к вечеру, когда над городом полыхает ярко-алый закат под цвет излюбленного пальто мистера Гудмана. Чарли и Саша идут впереди, и Джонс вбирает полные легкие канадского воздуха, удивленная тем, насколько сильно ей не хватало этого ощущения.       Томас плетется сзади, настоявший на том, чтобы проводить Чарли до старой квартиры. С того момента, как они покинули его дом, он больше не сказал ни слова, а на попытки завязать диалог только хмурился и отмахивался.       Чарли видит, как боль буквально прорывается через его кожу.       Томас замирает на месте, чтобы покурить, а Саша и Чарли этого не замечают и продолжают идти дальше. Неожиданно возле входа в бар их окликает среднего роста парень крепкого телосложения, хотя, правильнее будет сказать, не окликает — подзывает, как кошек, на «кис-кис». — Я бы с вами двоими покувыркался. Вы вместе? Третьего ищите? — спрашивает он заплетающимся языком, и Саша быстро проходит мимо него, а Чарли, как идиотка с неработающими тормозами, останавливается и смотрит на него, как на неудавшийся эксперимент. — Ты себя видел? Проспись сначала, придурок, — бросает она колко, и незнакомец присвистывает от такой дерзости. — Я что, виноват, что ты в этом секси-костюмчике, а девушка твоя в еще более секси платьице? — Отъебись, — Джонс закатывает глаза и встает рядом с Сашей, переплетая ее пальцы со своими в уверенной манере, как бы давая понять, что не даст подругу в обиду.       Они уже хотят продолжить идти, когда парень подходит и недвусмысленно кладет руку Чарли на задницу, отчего та вспыхивает и с силой бьет того куда-то в область груди. Конечно, для него этот удар едва ли кажется ощутимым.       Происходящее далее Чарли видит будто в замедленной съемке: пропахший сигаретами Томас, всклокоченный и злой, резко налетает на незнакомца и валит его на землю. Саша вскрикивает, а Томас заносит над ним кулак и все бьет-и бьет-и бьет его по лицу, пока не сдирает костяшки пальцев в кровь, а из глаз не начинают течь слезы.       Чарли столбенеет от увиденного.       Томас Гудман, не обидевший в жизни и мухи, до полусмерти избивает другого парня, желая защитить своих близких. — Еще раз нечто подобное выкинешь, подкатывать к девушкам будешь только на инвалидной коляске, сука, — говорит Томас и сплевывает рядом с незнакомцем.

***

      Это решение не кажется сложным.       Среди всей бесконечности вариантов, только оно одно кажется единственным правильным.       Чарли устала. Устала ненавидеть, мучиться, горевать, злиться и испытывать целый спектр негативных эмоций от событий, которые произошли когда-то давно, и взрывной волной по случайности задели ее.       Ей двадцать, и она больше не может продолжать вариться в этом адском котле из чувств. Пришло время отпускать, забывать обиды и подниматься с разбитых колен. Она нужна Томасу.       Она нужна Николь.       И пускай волосы не каштановые и не синие, а светлые, солнечные: наплевать, какую маску ты на себя нацепишь, в конечном итоге там, под ней, ты остаешься все тем же самым человеком.       Чарли смотрит на многоэтажное здание «FMly» и вспоминает, как приехала сюда впервые. — Покурите со мной? — хрипло спрашивает Джонс, открывая коробок и с недовольством заключая, что осталась всего одна-единственная сигарета. Но Николь это, похоже, нисколько не смущает, потому что, когда Шарлотта затягивается, Уилсон забирает длинную «Chapman», касаясь губами фильтра.       Воспоминания угольками тлеют в грудной клетке.       Пальцы сами по себе набирают нужный номер, в трубке раздается ненавязчивая мелодия, и спустя некоторое время Чарли вновь слышит тот самый голос, от которого внутри все замирает. — Здравствуйте, вы дозвонились до радио «FMly», Николь Уилсон слушает вас. — Э-э, привет, — начинает Чарли неуверенно, чувствуя, что сейчас Николь на мгновение сошла с ума и перестала понимать, сон это или правда. — Меня зовут Чарли Джонс и я хочу передать одному человеку, что я сожалею о том, что бросила все и уехала куда подальше. Надо было разобраться во всем, а я поступила, как неразумный ребенок. Я просто хочу, чтобы этот человек знал, что я его люблю. Очень сильно. И пусть он попробует меня простить. Поставьте, пожалуйста, песню «Don’t panic» группы «Coldplay».       Николь перезванивает по личному номеру Чарли спустя несколько минут, видимо, придумав оправдание, чтобы поставить работу на паузу. Ее голос дрожит и звучит так, как будто бы она плакала. — Чарли? Чарли, где ты?       Джонс поднимает взгляд на крышу «FMly» и улыбается, как умеет только она. — Там, где поют ангелы.