Горбатый бог

Я люблю детей, они вкусные. Альберт Фиш, или «Бугимен». Сознался впятистахубийствах, доказано — три.

      Пятница — отвратительный день, в который решительно не было сил делать ни-че-го. Впрочем, ровно так же теперь ощущались и четверг, и среда, и вторник, а про понедельник и говорить не стоило… Вся неделя слиплась в блевотный комок стресса и непрекращающейся головной боли, пока терпимой, но здорово деморализующей: просыпаешься ты — просыпается и она, постепенно ввинчиваясь через висок в мозг, так что к вечеру кажется, что правый глаз уже вот-вот выкатится и будет болтаться где-то под подбородком.       «Я как зомби. Очень по-хэллоуински и актуально, но вообще это ни разу не круто».       Рон чувствовал, что с каждым днем становится все пугливее и раздражительнее. Пугают и раздражают люди. Особенно те, что звонят.       «Это плохо. Это мешает работе».       К каждому звонку Рон морально готовился. Он и раньше старался, как говорил Дэн, «поймать настрой»: карандаши, альбомы, сок, шоколадный батончик, чтобы как-то дотянуть до обеденного перерыва, да та же болтовня через ДСПэшную стенку — тоже как способ отвлечься, чтобы быстро нажать на кнопку и произнести:       — Здравствуйте, вы дозвонились на «Телефон доверия имени Эрика Эриксона», слушаю вас…       А сейчас Рон не хотел никого ни слушать, ни слышать. Когда он не работал, то просто прижимался к холодному и гладкому столу пульсирующим виском и притворялся неживым. Не хотелось слушать ни Дэна, ни Кэти, ни Мелтона, ни Батлер, ни тем более Ричарда.       Рон боялся звонков. Не только потому что это мог быть Дюк — «Это как будто бы уже и не так страшно, как в самом начале» — а потому что смотреть на клиентов как раньше не получалось.       «Вот звучит он вполне себе как нормальный человек. Как обычный старшеклассник с не диагностированной депрессией. Или как одинокая вдова в климаксе. Но откуда я знаю, вдруг этот школьник топит котят во дворе, чтобы расслабиться? А несчастная вдова сама же мужа и отравила. Двух. Трех… Не, я и раньше знал, что "нормальность" — понятие условное, но после всей этой хуйни… реально никому доверять не сможешь. Даже себе».       Да, собственная «нормальность» все чаще вызывала вопросы. Правда, пока Рону удавалось на них отвечать. Тремор — от недосыпа. Ухудшение памяти — туда же. Кошмары, доводящие до нервного тика и заставляющие подолгу сидеть в темноте и пялиться в стену — результат триггеров. Труп в воде, разговоры про семью, «Горбатый бог»…       «…прибавим сюда кучу трупов Дюка и то, что я буквально стал свидетелем убийства. Ха. Да тут и у нормального крыша поедет… То есть, я тоже нормальный. Нет. Без "тоже". Просто нормальный и… блядь, я чертовски-чертовски усталый».       — Здравствуйте, вы дозвонились на «Телефон доверия имени Эрика Эриксона», слушаю вас… — повторял Рон из раза в раз и ловил себя на том, что его интонации становились все менее эмоциональными, а фразы, брошенные в процессе созвона, все сильнее походили на шаблоны из методички.       «Дело дрянь. Мне бы в отпуск. Или хотя бы отгул взять. Ха. Да кто ж мне его даст…»       Мелтон всячески избегал встреч с Роном, особенно когда видел рядом с ним кого-то из участка. Если же каким-то чудом они оказывались наедине, то их разговоры звучали еще картоннее, чем прописанные для операторов скрипты.       «Как дела?» — «Нормально, сэр» — «Чудесно-чудесно. Ты ходишь на супервизию?» — «Нет, сэр» — «Зря. Процесс высвобождения очень важен. Не стоит держать в себе чужой негатив. Нам и своего хватает, ха-ха… Только не вдавайся в детали» — «Ну разумеется, сэр».       «Ну бред же!» — скрипнул зубами Рон и так нажал на карандаш, что продавил несколько листов блокнота. Рассеянно отстранился от стола, скользнул беглым взглядом по странице, изрисованной однообразными лицами. Рон пытался менять ракурсы, прически, но выходило одно и то же.       Роберт-Роберт-Роберт-РОБЕРТ.       С остервенением выдернул лист, смял.       — Здравствуйте, вы дозвонились на «Телефон»…       — Аха-ха, Ронни-Ронни, ну ты даешь!       Длиннопалая паучья ладонь легла между лопатками. Прикосновение отозвалось мелкой, неконтролируемой дрожью. Рон заерзал на стуле, стянул наушники и изумленно уставился в довольное лицо Ричарда. Тоже длинное, улыбающееся длинными белыми зубами.       «Жуть».       — Я говорю, пойдем есть! У нас перерыв, а ты минут пять как сидишь и в стену пялишься.       Рон рассеянно тряхнул головой, чтобы остатки здравых мыслей встали на место. Так. Он в офисе. Он был на линии, делал вид, что все в порядке, что Ричард — сотрудник университета. Сейчас обед. Ему нужно встать, донести себя до столовой. Или, еще лучше, уйти на лестницу, спрятаться там ото всех и насладиться блаженной тишиной. Может, заодно и впихнуть в себя что-то из меню… Рон бы смирился с наличием рядом Дэна или Кэти, они, видно, привыкнув, что с началом «научного проекта» от него к середине рабочего дня оставались одни ошметки, лишний раз его не трогали, просто сидели рядом и напоминали, что нужно жевать и иногда хоть запивать еду водой.       — Вы… Хотите поесть… со мной? — переспросил, не слишком доверяя своим ушам, ноющим после наушников.       — Ну конечно! — Ричард присел на край стола, бедром отодвигая початую банку сока, блокнот и часть проводов. — Ронни, я же говорил, мы теперь с тобой почти семья. А застолья — это важная часть укрепления семейных уз. О! Я о-бо-жа-ю такие посиделки. Огромные блюда, музыка на фоне, неизменные интерьеры, как из детства, тетушкина запеканка, которую никто не доедает, дед, который накатил и спит, залетевшая кузина, которая привела очередного кавалера… Ой, кажется, меня куда-то не туда занесло, ага?       Ричард качнул ногой, как бы невзначай — но Рон был уверен, что нарочно — задевая кресло носком отполированной до зеркального блеска туфли.       — Короче. Пойдем пожрем, а? Мне так ску-учно, — морща нос и кривя брови. — Бев нету, мне не к кому приставать. У вас, конечно, очаровательные девушки, особенно вот эта тоненькая…       — Кэти?       — Да! Люблю тонких. Но вокруг нее вьется этот скин…       — Дэн.       — Неважно. Но я явно им не уперся.       «Да и мне…»       Рон покорно выполз из своего ДСПэшного укрытия, поплелся следом за Ричардом. Тот шагал впереди, мурлыча и насвистывая себе под нос Мадонну.       Ричард раздражал похлеще людей, звонивших на горячую линию. Рон бы не соврал, если бы сказал, что боится его наравне с Дюком.       «Да, безусловно, Дюк мне мерещится в каждом столбе, слышится за дверью квартиры и снится, но он все-таки довольно эфемерный. А этот… реальный донельзя. Тактильный и не тактичный настолько, что хочется ударить».       Ричард словно не помещался в их зале, налетал на ограждения, задевал операторов, неудачно высунувшихся в узкий проход. Тесно ему было и внутри самого здания, где располагался «Эрик Эриксон». Ричард махал руками, громко болтал, невзирая на многочисленные плакаты с напоминаниями о соблюдении тишины.       «Ну вот усрись, на ученого-альтруиста он не похож! И все равно он всем нравится» — последнее особенно поражало. Точно Рон — единственный, кто подмечал чудовищные движения, ужимки, смешки, только он понимал, что перед ним — максимально недоброе существо.       «Паук-монстр, ага. Или у меня настолько развилась паранойя, и я окончательно сошел с ума».       А Ричард все трещал:       — У вас тут так кла-ассно, — развалившись за столом у окна и заняв собой половину лавки. — У нас по сути и столовой-то нет. Так, крохотная кухня и комната отдыха без окон. Порой заработаешься и не знаешь, день сейчас или вечер. Я только поэтому часы начал носить. Я серьезно, не люблю, когда у меня что-то на руках. О. А что ты взял? Пюре? Хм-м. А подливка с чем? Класс. А мне та-ак понравилась ваша лазанья. Прости, у нас вечно перебои с питанием, так что я делаю вывод, что пошел работать не туда. Психологом быть сытнее. Эх, но вот то, что у вас нету автоматов с содовой — это большо-ое упущение…       Рон кое-как вклинился в поток пустой болтовни: вена на виске вот-вот грозила взорваться и превратиться в вулкан.       — О чем вы хотели поговорить?       Ричард театрально округлил глаза:       — Ронни, чего так официально? Я думал, мы просто хорошо проведем время… Бо-оже, вы до отвратительного похожи с Бев, ты в курсе? Ладно, черт с тобой… М-м, — набивая полный рот. — Лазанья отпад. Как у бабушки поел. Так о чем я… а… Ну, не буду тебя обнадеживать, дело продвигается медленно. Сигнал твой Дюк глушит. Киоски мы газетные проверили, но… сам понимаешь, сколько их у нас. Сколько там может работать молодых парней. Сколько из них работает официально. И сколько из них захочет рассказать нам про странноватистого благодетеля.       — А маяк?       — Про маяк мы помним. Но дежурить там и ждать… не с нашими бюджетами. Да и не похож Дюк на того, кто будет возвращаться на прежнее место. Мы ж вроде это обсуждали.       — Д-да? Да…       Рон не был уверен. Провел по столу в поисках блокнота, где, наверняка, среди быстрых набросков он записал новые детали расследования. Он же записал? Он всегда фиксировал важные вещи. Или ему и это уже кажется?       Мазнул пальцами вдоль виска.       — Получается… Все глухо?       — Ну-у… Да, тухленько. Но, эй, ты не раскисай!       Очередное прикосновение паучьих пальцев, на этот раз к плечу, Рону удалось сдержать дрожь и даже скорчить благодарное выражение на усталой и небритой физиономии.       — Ты нам здорово помогаешь, Ронни! Черто-овски здорово. И можешь помочь еще, я уверен… Слушай, это смотрится вкусно. Можно я? Всего ложку? Ага, — ловко зачерпнул треть пюре вместе с подливкой.       «И как у него получилось? До чего загребущие лапы».       Ричард всегда был ухожен, безупречно причесан и благоухал дорогущим одеколоном, у Рона, наверное, на такой флакончик ушла бы вся его зарплата. Все равно, то, что Ричард полез к нему в тарелку — противно. Упершись взглядом в идеально подстриженные ногти с белыми лунками, Рон понял, что аппетит ему испортили окончательно.       — Как же я еще могу вам помочь?       — М, разве я не говорил? О, Ронни, какой я растяпа… — Ричард забарабанил пальцами по красному подносу с обедом, на миг нахмурившись, шепнул. — Черт, наверное, мне следует извиниться. Знаешь, я много болтаю попусту. Мне даже Бев говорит. Мол, «Ричи, таких грубиянов, как ты — поискать надо». А я бы и рад, знаешь, ну… быть поделикатнее. На курсы по этикету, что ли, записаться? Я слышал, такие бывают. Только когда вот успеть…       Рон терпеливо кивал, с каждым словом все меньше понимая суть их беседы.       — Сэр, я не… То есть Ричард. Ричард, — повторил с усилием. — К чему вы это?       — Ну я вот про эти мои шутки про семью. Понимаешь, мне они кажутся вполне милыми. И очень понятными. Хороший пример же, да? Иллюстративный. Мне и в голову прийти не могло, что это может задеть.       — Вы думаете, что раз я был сиротой, меня это заденет?       — Не-е. Это меня меньше всего напрягает.       Рон моргнул, и, прежде чем он успел подобрать какой-нибудь внятный ответ, Ричард продолжил:       — Не буду вилять, мы нашли твое дело. Чистенькое, аж блестит все. Из детского дома характеристика изумительная. Способный, дружелюбный, помогал в живом уголке. Получил грант. Закончил Колумбийский университет на отлично. К тебе претензий нет.       — А к чему есть?       — К циферкам. Такая мелочь, Рон, — Ричард наклонился ближе. — Видишь ли, твоя мама утонула, когда тебе было одиннадцать…       — Не поверите, я помню.       — Прости-и, говорю же, я не деликатен. Но… в детский дом ты попал в двенадцать. Странно, да?       — Я жил с отчимом.       — Да! Это я тоже узнал. Странно, что не от тебя. Ну, может, не поладили… всякое бывает. Ну, я покопался еще… Даже фотки его нашел. Такой прям дядька с обложки. Оказывается, он тоже умер, да?       — Несчастный случай.       — Да-да, я читал. Но просто… странно, — вновь постучал по столу самыми кончиками ногтей.       Стук отдавал в мозг, Рон с трудом сдержался, чтобы не ударить Ричарда по рукам. Важно сохранять спокойствие. Он же догадывался, что рано или поздно этот разговор случится.       «Просто я рассчитывал, что все произойдет в участке или… в более официальной обстановке, а не в общей столовой. Так унизительно».       Да, никому до них не было никакого дела. Операторы жадно жевали обеды и все силы употребляли на то, чтобы как следует отдохнуть перед следующей порцией выматывающих звонков, но Рон все равно чувствовал себя как в кошмаре. Когда ты в общественном месте, голый, нелепый и все это под прицелом внимательного взгляда.       Спокойствие.       Вдох-выдох.       Виновато-печальное лицо.       — Что ж, не буду врать, я не хотел об этом упоминать. Потому что, очевидно, меня это здорово испугало. Этот человек очень помог мне и маме. Мне бы не хотелось… ворошить прошлое, тем более что это никак не относится к делу. Но если вы думаете иначе, то…       — Роберт.       — Что?       — Его звали Роберт, да? — лукавый прищур из-под пушистых ресниц. — Просто хотел уточнить, я перечитывал документы, но как-то запамятовал.       «Лжешь. Ты это специально».       — Роберт Пристли, да. Он работал в полиции, как и вы.       — Ауч! Звучит так, как будто тебе это не нравится.       — Нет, почему же… — для вида помешивая ложкой пюре. — То есть работа ответственная, опасная, ну, вы сами в курсе. Мама волновалась. И я…       — Но умер он дома?       Ричард вальяжно развалился на стуле, вытянул ноги, естественно, задев туфлей щиколотку Рона.       Опять.       «Он точно специально. Хочет вывести меня».       — Да. Упал с лестницы на чердак. Она была очень крутая.       — Какая нелепая и грустная смерть.       Рон кивнул.       — Да, как я и говорил, он был образцово-показательным офицером. Он оплатил мамину учебу. Водил меня рыбачить.       — К тому гроту, да?       — Нет, мне туда было нельзя. В любом случае, он… Роберт многое сделал для нас, так что…       — И что он сделал тебе? — перебил Ричард.       Рон моргнул.       — Простите?       — Я говорю, этот Роберт что-то сделал тебе? — резкая смена тона. — Ты только не обижайся! Просто, ну, знаешь, как оно… Пасынки с отчимами не особо ладят, — ворковал Ричард, широко и неестественно улыбаясь. — Да-а, вот мне с моим, знаешь, не повезло. Мы с ним грызлись, дрались иногда. Короче… Как кошка с собакой. Вот я и подумал…       — Вы подумали неправильно, — произнес Рон с нажимом и тут же пожалел об этом.       «Теперь он видел, что задел меня. Он точно… Видел?»       Рон осторожно взглянул на Ричарда из-под отросших с последней стрижки волос. О да, тот сидел как человек, который все видел. Вообще. Он пялился Рону в душу, с таким доброжелательным любопытством обыкновенно рассматривают перевернувшегося жука или еще какую-нибудь мелкую живность.       «Или наступить».       Рон схватился за ложку, как если бы вместо нее был нож, уронил на себя пару крупных капель подливки.       — Ой, ну что же ты! — руки Ричарда мгновенно оказались рядом. — Давай я помогу. Вот незадача… Будет жирное пятно. Слушай, есть верное средство. Соль и зубная паста, надо только…       — Не надо, — попросил Рон, чувствуя, как к горлу подступает ком.       Ричард так же быстро отстранился. Весь съежился, протянул откуда-то взявшуюся салфетку и сложил руки на коленях.       — Прости.       Внезапно.       — Я, должно быть, испортил тебе аппетит. Не следовало мне… Просто хотел уточнить. Без обид, ладно?       — А-ага, — стараясь вместе с подливкой смахнуть настойчивые прикосновения, просачивавшиеся к коже через ткань. — Я надеюсь, что больше вам ничего не хочется уточнить?       «Потому что в следующий раз я сто процентов тебе втащу».       Ричард не стал зубоскалить и позы не переменил, лишь пожал плечами:       — Это все, — зачем-то добавил. — Честно.       — Класс, — все еще сминая салфетку. — Тогда я пойду. Мне надо работать. Меня ждут и… Он может позвонить. Не хочу тебя отвлекать.       «Ха. Вот как? По ощущению, меня препарировали, как лягушку на уроке биологии».       Его трясло.       С трудом поднявшись из-за стола, Рон вышел из столовой нарочито медленно, чтобы потом, припустившись бегом, слететь по лестнице в курилку.       — О! Нильс, ты как? — Дэн с Кэти, устроившиеся на деревянных ящиках из-под обеденных заготовок, уставились на Рона с сочувствием. — Этот… Длинный тебя заманал?       — Есть такое… — стекая по двери прямо на бетонный порог. — Не поделишься? Честно, я куплю потом свои. Мне просто…       — Не до того, я понимаю, — Дэн услужливо прикурил Рону сигарету. — Может, мне это… Того… Поговорить с ним?       — Боже, ты же не будешь с ним драться? — спросила Кэти.       — Чего? Не-е. Я просто, ну… Поговорю.       Рон крепко затянулся, с тоской поймал себя на том, что ему стало легче, но недостаточно.       «Что там дальше по списку? Выпивка? Трава? Я бодро набираю обороты. Если дело затянется, а оно затянется… интересно, куда меня это приведет?»       Криво ухмыльнулся.       — А я был бы не против, — подмигнул Дэну. — Ты бы объяснил ему, где и в какой позе мы видели его исследование, ага?       — Нет, ну… чего вы из меня прям зверье какое-то лепите? Я ж, ну… и по-человечески тоже умею, — почти обиженно пробасил Дэн.       Толком обидеться он все же не успел, Кэти быстро начала его убеждать в том, что он «дипломатичный», «искренний», «внимательный». И сверху накидала еще много комплиментов, от которых Дэн еще больше смутился и порозовел.       «Пусть так. Уж лучше я с ними тусоваться буду, чем с этим… Бля, руки дрожат — пиздец, — Рон за пару затяжек практически прикончил сигарету. — А они скоро уже встречаться начнут? Вон, из Дэна пар валит, да и Кэти… Ну нравится он ей, очевидно же. Смешные… Счастливые. Мы с Сэнди тоже такими были. Ха. Рассуждаю как старик. А трясусь как пацан. "Что он тебе сделал"… Ну, паук. Ну, форменный паук, я б его таким и нарисовал».       — О, Нильс, ты опять весь обляпанный! А я тебе говорил, надо соли и…       «Да, он мне говорил. Мне все что-то говорят, а я не слушаю. Не слышу. Не хочу обратно за телефон и Ричарда видеть не хочу. Хочу, чтобы все отвязались».       Промелькнула шальная мысль сказаться больным и сбежать тихонько домой, но вот Кэти и Дэн засобирались обратно в зал, и Рон поплелся с ними. Как-то по инерции. Шутил и улыбался на шутки в ответ, чтобы сохранить хоть видимость нормальности.       «С другой стороны, а кого я обманываю? Ричард все про меня понял и теперь может вертеть мной… Интересно, насколько он понял? Впрочем, неважно».       Перед тем, как упасть на свой стул и укатиться на нем за стенки к наушникам и диктофону, украдкой посмотрел на Кэти и Дэна, они все никак не могли разойтись по местам. Дэн о чем-то восторженно болтал, нервно переваливаясь с ноги на ногу, тер бритый затылок, а Кэти на все неловко кивала, накручивала выбившуюся из-под заколки прядь на палец. Ну чисто персонажи из «Бриолина».       Вспомнился их вечер с Сэнди, как они вместе лежали, укрывшись пледами, как утром Сэнди трогала его волосы, как собирала ему сэндвич с вяленым мясом — проклятье, он ведь так его и не съел — как Сэнди глядела на него, грустно и нежно, очевидно, стараясь сделать вид, что у них все под контролем.       «А у нас на самом деле все ни разу не… Надо же, а я ведь подумал, что я могу сойти за нормального. Но вот прошел… я не знаю, месяц? Я потерялся во времени. Блядь, что такое месяц! А мне уже кажется, что как прежде никогда не будет. Что у меня не получится. Нет-нет, собраться. Не для себя, так для Сэнди. И обязательно сводить ее еще раз погулять с Дэном и Кэти».       — Здравствуйте, Рон.       — Здравствуйте, Дюк.       — Вы меня ждали? Звучит так, что да…       На фоне скрипела пластинка. Рон не успел распознать, кого Дюк включил им на сегодняшний «сеанс». Куда приятнее было занять мозг такой угадайкой, нежели погружаться в разговор.       «Такого эффекта он и добивается? Чтобы все шло по его правилам? Нет уж, раз все ждут от меня инициативы и помощи, то я Дюком займусь. Но по-своему. Раз же получилось, может, и сейчас…», — Рон открыл блокнот на чистом развороте и поспешил забыть про музыку, Ричарда, несомненно, уже возникшего у него за спиной.       — Вас сложно ждать, вы всегда звоните в разное время и в разные дни. Вероятнее всего, чтобы сбить меня с толку. Но в целом, я могу предположить, что пятница у вас — самый свободный день.       — Неужели?       — Вы звоните мне уже третий раз именно в этот день.       Пауза длиной в несколько секунд, Рон успел набросать пару невнятных овалов и протянуть между ними три линии.       — Ого… Даже не знаю, меня трогает или пугает ваша наблюдательность. Пожалуй, все вместе.       — Не все же вам меня удивлять, — Рон уверенно пририсовал маленькому овалу глаза с колючими ресницами. — Как прошла ваша неделя?       — Вы всегда будете это спрашивать?       — Да, потому что психотерапия, в отличие от экстренных звонков, предполагает системность. Подобные вопросы помогают создать что-то вроде рамочной структуры. У каждой сессии есть начало и конец. В идеале, организующим звеном еще становится фиксированное время и дата, но, зная вас, вы не захотите настолько оказаться в чьих-то рамках, верно?       — «Зная меня»… это звучит очаровательно. Рон, мне все больше нравится психотерапия.       «Трейси права, он — мазохист», — вяло хмыкнул себе под нос.       Длиннопалая рука вдруг подсунула листок с заготовленным списком тем и вопросов, где ключевые моменты заботливо были обведены в кружок — «Как будто я школьник с плохой успеваемостью» — Рон бегло скользнул по строчкам.       Медицинская справка, наследственность, военное прошлое, работа, проблемы с законом — все правда важно и, безусловно, полезно для расследования, но Рон искренне не представлял, как вклинить это все в звонок и не спугнуть Дюка.       «Он меня, разумеется, не боится. А вот разозлить его вполне можно. И тогда прощай парень из киоска и все-все-все остальные».       Рон вернулся к рисунку.       — Так как ваша неделя?       — О, отлично. Много работы, много знакомств. Хотя, признаться, осенью я становлюсь менее общительным. Не хватает ни времени, ни сил. Чем-то похоже на спячку. Это нормально?       — Вполне. Наше самочувствие довольно плотно связано с погодой.       — Да-да, — щелчки зажигалки. — Это очевидно. Теперь, когда вы это сказали, я понимаю, что ляпнул банальность.       — Нет ничего плохого в том, чтобы иногда быть банальным.       — Вы так говорите, чтобы меня утешить. Но спасибо, Рон, мне приятно.       — Было что-то примечательное, что вам бы хотелось обсудить?       Щелчки прекратились.       — Нет. Совсем нет… Хотя нет, подождите, было кое-что. Мне приснился занятный сон про детство. Наверное, все из-за наших разговоров. Со мной давно такого не случалось. Так что, да, полагаю, это можно считать чем-то примечательным. Мне нужно его рассказывать?       — Если вас не затруднит.       — О, Рон, вы же знаете, что не затруднит.       «Пожалуй, да, уже знаю. И это уже почти не пугает. А вот этот паук у меня за спиной — пугает и еще как».       На рисунке появились лакированные туфли. Три пары.       — Так что же вам снилось?       — На самом деле, сущая нелепость. Обычный день. Путь от дома до школы. Мы жили в пригороде, с транспортом в те годы, сами понимаете, было не очень, поэтому нужно было выходить сильно заранее, чтобы успеть к урокам.       — Полагаю, это было непросто?       — О, нет, по сути, мне почти все время полагалось идти вдоль дороги и никуда не сворачивать. Хотя порой страшно хотелось. Знаете, банальное любопытство. Что будет за поворотом? А за тем? А в том переулке? Но я послушно шагал прямо в школу.       Рон попытался себе представить маленького Дюка, спешившего на занятия, но картинка молниеносно рассыпалась. Ну не мог Дюк иметь ничего общего с нормальным порядком вещей. Хотелось, чтобы у него все складывалось странным образом, не как у обычных людей.       «Почему? Мне-то какое дело?» — вслух же спросил:       — И вы ни разу не свернули?       — Нет.       — Почему?       — Прежде чем отправить меня в школу, отец прошел весь путь со мной. Причем он сделал это всего единожды и очень интересным образом. Он мог бы взять меня за руку и отвести. Или велеть следовать за собой. И тогда бы я точно ничего не запомнил. Поэтому он поставил меня перед собой и велел шагать, подчиняясь его указаниям. Их было немного. Мы добрались до школы практически в полной тишине. И все время отец шагал за мной, естественно, его шаг был шире моего, и мне приходилось поторапливаться, чтобы он не наступал мне на пятки. А он наступал. Мы тогда добрались до школы за полчаса, наверное. Как я ни пытался потом, так же быстро у меня получалось разве что бегом. Сон так правдоподобно нарисовался у меня в мозгу. Утро, косые солнечные лучи, придорожная пыль, шоссе, вдоль которого надо идти. И ожидание, что вот-вот наступят на пятки. Притом, что я точно не видел во сне отца, но я так явственно его ощущал. Странно. Я никогда особо об этом не вспоминал. А тут… Это что-то значит? Простите, я задаю банальный вопрос, да? Я читаю сейчас… Как же… Жана Пиаже. Знаете такого? Конечно, знаете. Он проводил всякие эксперименты с детьми. Такие забавные. Добрые. Знаете, я не люблю, когда детей пугают или мучают. А тут… Просто рассыпают по столу крупу, лепят из пластилина или сворачивают веревку. Мне понравилась мысль о том, что ребенок дошкольного возраста не понимает абстрактных законов, пока ему этого специально не объяснят. Ему кажется, что свернутая в узел веревка — меньше, чем прямая, или что дорога до школы с отцом короче, чем без него.       — Дюк, вы говорили, что отец был с вами строг.       — Да, и что меня это не особо беспокоило…       — Но теперь вам снится этот сон.       — Да, и это из-за вас.       — Из-за меня?       — Простите, Рон, это звучало грубо? Не думайте, я ни в чем вас не обвиняю, — «Вот уж спасибо!» — Я думаю, что мне приснился этот образ из-за вашего Горбатого бога. Помните? Я обещал, что попробую угадать, для чего он вам был нужен.       — В понедельник вы преподнесли это иначе. Вы сказали, что у вас есть «парочка вариантов», так, если бы мое мнение вас мало интересовало.       «Без "если". Ему просто нужен слушатель. Живой и без лоботомии. Чтобы мог восхищаться и ужасаться. Попеременно».       — О, Рон, Рон, вы запоминаете наши разговоры слово в слово? — «Конечно, ведь я слушаю их по нескольку раз. Сначала здесь, потом в участке и еще у себя в голове перед тем, как уснуть. Ха, это, по-моему, единственное, что я способен более-менее усваивать…» — Но мне теперь неловко, я давлю на вас?       — А вы как думаете?       В спину ткнули пальцем. Мол, эй, полегче! Рон живо себе его вообразил: длинный палец оливкового цвета с идеально подстриженным ногтем, а у ногтя — белая-белая лунка.       Жутко.       Рон нетерпеливо повел плечами. В гробу видал он составленный Трейси список вопросов, в нем не было никакого прока. Нет, Трейси — профайлер, крутая специалистка, но она соприкасалась с Дюком исключительно в записи, а Рону полагалось развлекать его и приспосабливаться к очередным выпадам здесь и сейчас. Это невозможно предугадать.       Рон добавил нарисованному чудищу несколько рядов мелких зубов и повторил:       — Так как?       Вот сейчас он, наконец, разобрал, что за пластинку Дюк выбрал сегодня. Звучал оркестр Генри Холла.

Дети, встречали ли вы когда-нибудь Бугимэна?

Конечно, нет, я уверен, вы хорошо себя вели.

      «Для разговоров про детство — самое то. Боже, у него отвратительное чувство юмора».       Если прикрыть глаза и ненадолго забыть, что он на линии с убийцей, а сзади у него стоит детектив, то можно представить, что он сидит дома, рисует и ждет маму.       «Зараза, как он угадывает, что я слушал?.. С другой стороны, а кто не слушал Холла в детстве? Думаю, он и сам мог. К вопросу о возрасте. Холл — это же… тридцатые, да? Пусть Трейси сама смотрит и анализирует, а этот пусть ее тыкает своими сраными пальцами… Бля, это грубо и глупо».

Не бойтесь его, если он когда-нибудь придет к вам.

На самом деле, он — большой трус, так что я расскажу, что нужно делать.

      Но голос Дюка неумолимо возвращал Рона в реальность.       — Рон, зачем вам был нужен ваш Горбатый бог?       — Вы не ответили на мой вопрос.       — Я подумал, что ответ очевиден, и решил исправиться.       — Психотерапия предполагает откровенность. Если вы не хотите отвечать — лучше честно признавайтесь мне в этом, а не увиливайте.       Смех.       — Теперь вы давите на меня в отместку?       — Как психолог я вас скорее направляю.       — Ха-ха. Простите, я просто подумал, как это звучит… Мой психолог.       Фу, передернуло. Но терпимо, нет, в интонации Дюка не прозвучало ничего противного, лишь ирония, просто… «мой психолог» напомнило обращение «мой мальчик» — а вот это уже противно.       — Хорошо, я понял вас, Рон, впредь постараюсь вам не перечить.       «Ну точно мазохист. Ха. У нас полное садо-мазо, надеюсь, Трейси нас заценит. Ну и Ричард, само собой. И Батлер… Я тут помочь пытаюсь, а чувствую себя, как будто я с мужиком сексом по телефону занимаюсь. Класс».       Рон вздохнул.       — Благодарю за понимание. Что до Горбатого… как я сказал вам в прошлый раз, он — мой воображаемый враг. Воплощение всякой опасности. Как злая лесная ведьма или дракон в колодце — он был удобным предлогом не совершать необдуманных поступков. Родители часто придумывают таких чудищ, потому что напугать ребенка проще, чем объяснить ему что-то.       — Но ведь вы его придумали.       — Руководствуясь теми же принципами. Вы сами мне привели в качестве примера Пиаже. Абстрактные понятия формируются в процессе воспитания. Здесь вырисовывается та же схема. Ребенок пугает себя, потому что его пугали старшие.

Пригрози ему, что у тебя есть солдаты под кроватью,

Он не догадается, что солдаты сделаны из свинца!

      — А-а. Понимаю. Горбатый бог был нужен вам для того, чтобы снять с себя ответственность.       — Нет, я совсем не это имел в виду.       — Разве? А мне кажется, вы именно для этого его и сочинили. Это разумно. И отдает такой, знаете, допотопной наивностью. Совсем как у наших предков-язычников.       Рон нервно поежился на стуле.       — Вы надо мной издеваетесь.       — Совсем нет. Мне жаль, если это так звучит, Рон. Но я искренне считаю, что это хороший способ для ребенка, чтобы справиться с грузом… да с любым грузом. Мне вот только интересно, что такое вы сделали, что сочинили такое чудовище. Или что сделали с вами?       «И он туда же».       Захотелось крикнуть в микрофон «пошел нахуй», швырнуть на стол наушники, оттолкнуть Ричарда и убраться из «Эриксона» раз и навсегда, но Рон продолжил сидеть.       Он слушал Генри Холла, смотрел то на свой рисунок, то на горящую красную лампочку диктофона. Нет, встать и уйти сейчас — значит проиграть.

Тс-с-с, тише, тише, Бугимэн идет!

Не позволяй ему подойти, иначе он сцапает тебя!

      «Да черта с два».       — А что со мной сделали?       — Теперь вы увиливаете. Разве это честно?       — Нет, Дюк, я задаю вопрос. Вы бросили в меня пустым обещанием все мне рассказать. В понедельник. А сегодня пятница, и вы снова говорите загадками. Начитались всякой литературы без моего ведома. Задаете наводящие вопросы. Перебиваете. Как будто это вы — мой психолог. Ждете моей реакции как представления. Еще и про Бугимэна включили, чтобы что? Чтобы мне стало еще некомфортнее? Если да, то, признаюсь, у вас получилось, мне некомфортно. Но, согласитесь, так доверительной беседы у нас с вами не получится.       Рон произнес все самым спокойным тоном, на какой он только был способен, но в спину все равно ткнули, прямо под лопатку.       «Ха. Чего сразу по затылку не треснул, как провинившегося школьника? Блядь, что ж со мной все как с ребенком…»       — Да, пожалуй, эта музыка неуместна. Простите…

Скажи ему: «Кыш!» и уколи его булавкой,

И у Бугимэна сразу душа в пят!..

      Песня резко оборвалась, и на том конце провода воцарилась тишина — Рон успел выдохнуть — потом вновь защелкала зажигалка, раздались тяжелые шаги по скрипучим половицам, как если бы Дюк, не находя себе места в своем же жилище — «Логове, ага» — неприкаянно бродил туда-сюда и ждал… чего-то.       «Прощения?»       — Рон, вам лучше?       — Благодарю, значительно.       В новой неловкой паузе он успел отпить из банки немного сока и занять позу поудобнее: выпрямился и откинулся на спинку стула, — чтобы, по крайней мере, в своих глазах казаться крупнее, а следовательно, сильнее. Что дальше? Раз он идет наперекор такому человеку, как Дюк, значит, ему полагается иметь в кармане пару козырей.       «А у меня нет… примерно ничего».       Молчание затягивалось, а щелчки зажигалки становились громче и тревожнее. Рон набрал побольше воздуха, досчитал до десяти.       — Вы правы. Скажем так, со мной делали то, что я бы с радостью забыл.       Особенно звонкий щелчок — Рон представил, как колесо зажигалки обожгло подушечку пальца. Шелест — «Достал сигарету из пачки». Тяжелое дыхание — «Закурил».       — Это был ваш отец?       Смешок вырвался сам собой. Скорее всего, истеричный и громкий, но из-за наушников собственный голос доносился сдавленно-глухо, зато скрип половиц отдавался прямо в мозг. Рон только сейчас заметил — у него прошла голова.       — С чего вы так решили?       — Вы о нем ничего не рассказывали. Либо это был он, либо тот, кто заменял его.       — Вы так уверенно об этом говорите, будто вы знаете наверняка…       — Я знаю, — перебил Дюк и повторил с нажимом. — Потому что я знаю. Мужчины часто немилосердны к «не своим» детям. Я это понял давно. Еще когда в детстве прочитал про львов в энциклопедии. Наверняка знаете, когда в прайде у львов появлялся новый вожак, он убивал всех детенышей предыдущего самца? Так вот это еще мне кажется милосердным, потому что тут речь идет о простом убийстве. Но вот люди… они придумали столько способов, чтобы навредить окружающим. Повторюсь, особенно детям. Поэтому я и решил, что мое предположение касательно вас верно. Простите, что решил вот так с вами поиграть в дедуктивный метод.       — Ничего… Могу я тогда тоже предположить? Ваш отец был вам не родным? Почему вы так решили?       Рон догадывался, что спросил очевиднейшую вещь, но ему хотелось, чтобы ответ Дюка оказался записан на диктофон.       — О, это я знал всегда.       — Откуда? Вам об этом рассказали?       — Нет, что вы. Мне это было не нужно. Я догадался сам. Мы были с ним слишком разные. Хоть он и страшно хотел слепить меня по своему образцу.       — Дюк, я уже задавал вам этот вопрос, но хочу повторить еще раз. Ваш отец был жесток с вами? Да, вы сказали, что речь шла не о физическом насилии. И все же… ваши примеры из животного мира и то, что вы предположили обо мне… Это же все не беспочвенно, верно?.. Дюк?       — Да, Рон, простите, я задумался. Скажите, считается ли за ответ то, что со мной не происходило ничего, что я хотел бы забыть? Но… Я считаю, что отец был жесток с другими людьми.       — С кем, например?       Дюк рассмеялся:       — Рон, это вопрос про мою маму, верно? Нет-нет, все в порядке. Вы тоже решили поиграть в дедукцию, я совершенно не против… Скажем так, он был жесток и с ней, и с многими другими. Внешне все выглядело пристойно, но вот если копнуть глубже… — Дюк снова замолчал.       — Если вам неприятно, не говорите.       Рон четко представил, как Дюк кивнул. Необъяснимо, но он на миг очутился с ним в одной комнате. Темной — подобные Дюку существа должны жить в темноте — тесной, пропитанной морским запахом. Последняя деталь необъяснимо крепко засела в мозгу и не пожелала оттуда вылезать.       «А я с ним еще и деликатничаю… Ладно. Это тоже в каком-то смысле игра. Я — его хороший-добрый психолог. Пусть он мне доверяет. Так надо. Так правильно… блядь, да нихуя тут не правильно».       — Знаю, о чем вы подумали, Рон.       — О чем же?       — Что я веду себя лицемерно. Раз осуждаю отца за жестокость, но сам…       — Что сами?       — …мы с ним абсолютно разные, Рон. Его жестокость была серая, скучная и грязная.       «О да! А твоя красочная, веселая и чистая».       — Жестокость отца не имела никакого смысла, кроме как демонстрация силы. В этом смысле даже у зверей больше права на подобное… их поведение продиктовано природой. Но отец… Все уродовал. Особенно все красивое и ценное, и чтобы те, кого он мучил, точно пострадали. Он так назидал. Воспитывал. Я же пытаюсь спасти все слабое и милое до того, как его окончательно испортит серость. И замечу, мое любопытство не пугает моих друзей, не причиняет им дискомфорта. Поэтому мы категорически разные. Как бы он ни пытался убедить меня в обратном.       «Он начинает злиться, а я у него почти ничего толкового не выспросил».       — Дюк, двух одинаковых людей не бывает. Да, дети могут перенять какие-то черты, но не более. Поэтому ваш отец был неправ. Вы не похожи на него.       «Ты хуже», — фраза встала поперек горла. Изображать деликатность становилось сложнее, еще и Ричард подходил к стулу все ближе, откатиться бы назад и наехать на его лакированные туфли — вот получилось бы смешно, но Рон ждал, водил истершимся грифелем по странице, затемняя пространство вокруг него.       — Вы меня утешаете, — усмехнулся Дюк. — Это трогательно.       «Ага, меня сейчас стошнит».       — Это любопытно, Рон, я, признаться, уже и думать забыл о том несносном старике и о его причудах. Но вот мы с вами поболтали и… как будто бы это теперь имеет смысл. Странное чувство. Как будто пришел лечить один зуб, а вырвали другой, ха-ха… Так и работает терапия?       — Если продолжать медицинскую аналогию, я бы сравнил терапию с полным обследованием, когда можно обнаружить опухоль, которая пока не начала причинять дискомфорт и которую можно прооперировать.       — «Опухоль», говорите? Да, моему старику это сравнение подходит…       — Вы сердиты на него?       — Нет, а зачем?       — Дюк, мы не всегда можем объяснить наши эмоции, но это не значит, что мы их не испытываем.       — Я вас не понимаю, Рон… Я должен на него сердиться? Мне казалось, психология это про доброту, принятие и прочие прелести буддизма.       — Вы правы, — «Потому что ты любишь быть во всем правым, сволочь». — Гармония важна, но она невозможна, если какие-то эмоции исключить полностью. Гнев на человека, который был жесток к вам или к вашему окружению — нормален.       — О, так выходит, я и здесь ненормальный? Занятно… Не знаю, Рон, — щелчки зажигалкой, нервные и частые. — Мне казалось, что здесь я хорошо справляюсь. Раз я смог от этого отвязаться.       — Скорее бы я сказал, что вы дистанцируетесь. Вы говорили, что воспитали себя сами, что не переносите ответственность на родителей, потому что смогли взять все под контроль. Вы ставили эксперименты на себе и на других — это тоже в каком-то смысле способ проконтролировать свою жизнь и окружающий мир. С властной отцовской фигурой это вполне вероятный сценарий, так что…       Ричард в третий раз дотронулся до его спины. Рон не выдержал, отмахнулся, угрюмо растирая лоб.       — Вы столько про меня помните.       — Я вас слушаю.       — Вот как… Как это лестно. И вашими словами это звучит логично. Ну, допустим, я разозлюсь на отца. Что дальше? Я стану нормальным?       — Я был бы рад, если бы это работало так легко. Но нет. Признав эмоцию, с ней будет удобнее работать, а также будет проще понять и отпустить пережитые травмы.       — Неужели? Получается, у вас так же? С тем мужчиной, который навредил вам, вы так же себя повели? Вы…простили его? Или, как вы это сказали… Дистанцировались?       Рон застыл, рассеянно уставившись в потолок.       Захотелось даже обернуться и попросить совета у Ричарда.       Ответить честно? Тогда он покажет себя как горе-специалист, к тому же обнажит свои слабости, и ничего не помешает Дюку воспользоваться новой информацией, и это не считая того, что кассету с записью послушают в участке и… По спине пробежали мурашки.       Соврать? Едва ли у Рона получится убедительно сыграть разумное принятие всех жизненных невзгод. Нет. У него сто процентов это не получится. Дюк почувствует ложь, замкнется, отстранится. Будет опять просто пугать, перестанет реагировать на строгий тон или вовсе потеряет и к «Эриксону», и к Рону в частности, интерес и все.       Опустил взгляд обратно к блокноту. Оттуда на него в ответ вытаращил четыре пары разноразмерных глаз антропоморфный паук. Рон бегло осмотрел свое творение: шесть длинных и тонких ног, обутых в лакированные туфли, длинные цепкие руки с белыми изогнутыми когтями, тоже, разумеется, длинными. В костюме и галстуке, болтавшемся на уровне узких колен, монстр казался одновременно и пугающим, и забавным. Отчего-то собственный рисунок вселил уверенность, ненадолго перенес Рона во времена, когда его, одиннадцатилетнего, таскали по полицейским участкам, заставляли из раза в раз пересказывать, что произошло в день, когда утонула мама, кто его напугал и как он после всего себя чувствовал. Тогда рисунки помогали спрятаться от надоедливых взрослых и осознания, что открыть им всю правду Рон не в состоянии. Не потому что он забыл про поцелуи и странные прикосновения Роберта, а потому что стыдно, мерзко и необъяснимо страшно. Вдруг выяснится, что он все выдумал? Или что подобное — нормально, просто он, живя без отца, не знал этого? И что тогда? Получилось бы, что поступок Рона — полная глупость, унесшая жизнь мамы? Тогда вина становилась совсем уж неподъемной. Поэтому Рон молчал, просил у полицейских из раза в раз карандаши и рисовал-рисовал… Мистера Молодое деревце, Акула, Горбатого бога. Точнее, его грот.       Сейчас вид нелепого многоногого существа тоже по-своему успокоил. Рон изобразил раздражающего паука у себя за спиной, тем самым ему отомстил, и теперь паук, сюрприз, меньше раздражал. Даже смешил.       «Жаль, что так нельзя поступить со всем дерьмом, которое так мощно навалилось… Черт возьми, что мне ответить?!»       — Рон?       — Да, я… Я пытался сформулировать. В силу того, что это моя работа, я вижу, когда начинаю избегать болезненные воспоминания. Потому что психология — это не про побег, а про принятие. Это когда ты можешь взглянуть на свой страх и не испугаться его.       — А вы до сих пор боитесь того человека? — в голосе Дюка послышалась насмешка, не злая, скорее умиленная, нечто подобное срывается с губ растрогавшихся старушек, увидивших пухлощекого карапуза.       Рон проигнорировал накатившую волну отвращения, сам натянуто улыбнулся, чтобы придать голосу дружелюбия.       — Нет, я боюсь того, во что он меня мог превратить. И то, что касается прощения… Я не обязан прощать его, но я точно хочу простить себя. Это мне кажется важнее всего, и да, мне самому приходится себе об этом напоминать. Дюк… Вы понимаете меня? Это важно и для вас тоже.       Очередная пауза. Дольше предыдущей. Рон успел несколько раз пожалеть, что отважился быть с Дюком настолько откровенным, и что по сути при этом не дал внятного, такого образцового ответа, какой мог бы дать «настоящий» специалист, вдоль и поперек пролеченный. Но интуиция подсказывала, что лучше сформулировать у него бы в любом случае не получилось.       «Ну, как сумел. Чего теперь-то жалеть? Не поверит, да и черт бы с ним. А если мне кто-то предъявит, что я потратил время зря, то я…»       — Вот как, — Дюк не дал сформировать угрозу до конца. — Любопытно. Ничего сверхнового, но… Когда это говорите вы, я хочу вам верить. Вы правы, это звучит как интересный план. Спасибо вам.       — За что?       — Признаться, сам не знаю. За доверие, свежий взгляд… Мне приятно знать, что в чем-то мы с вами похожи, это для меня приятнее, чем сходство с отцом, — «Ой, а вот мне вообще ни разу не приятно!» — Я все больше склонен видеть в этом странное совпадение. Считайте, почти магическое. Но, полагаю, вы не будете поощрять подобные полеты фантазий…       «Да уж, однозначно. Последний, с кем я согласился бы оказаться похожим — это серийный убийца с раздутым эго. Но если так он будет лучше меня слушаться — пускай. Я справлюсь. Должен, по крайней мере».       В трубке раздался скрип половиц.       — Дюк. Вы снова собираетесь куда-то идти?       — Да, увы… Работа не ждет. Уверяю, я бы с радостью провел весь день с вами, но… Вы недовольны мной? Я проявляю неуважение к вам или… Подавляю?       — Дюк, предположу, что у вас нет алекситимии, по крайней мере, в той степени, в которой вам казалось. Вы весьма последовательно и связно объясняете мне свои ощущения.       — Получается, я повел себя как ипохондрик? Забавно. Но я соглашусь, с вами мне существенно проще подбирать слова. Наверное, тут мне снова нужно поблагодарить вас. Так… вы меня отпустите?       — Разумеется, — от предвкушения, что вот-вот удастся завершить звонок, задрожали руки, но Рон хотел доиграть роль внимательного психолога до конца. — Давайте выберем день, когда вы позвоните…       — Это лишнее, я могу спросить на…       — Нет, Дюк. Не лишнее. Вам нравится, что я говорю дельные вещи, что я с вами откровенен и прочее. Для этого мне важно быть готовым к вашему звонку. Поэтому когда вы мне позвоните?       Наверное, Дюк улыбался, Рон явственно его себе представил, такого довольного, гордого тем, что его ждали, вроде как с нетерпением.       — Может, понедельник?       «О да, он же любит понедельники. Фу, бля, как о свидании договариваюсь».       — Отлично. А тот юноша из киоска…       — Вы определенно ревнуете.       — Нет, — «Заебал». — Вы помните наш уговор? — спросил Рон с нажимом.       — Хм-м… Формально, наш договор был заключен односторонне. Очень односторонне… Но если вам так будет со мной комфортно, извольте. Я пока не буду отвлекаться на других. Вы рады?       «Ага, ссу мощной струей кипятка прям под себя… Тьфу, какое ж гадство. Хочу помыться. Ладно, я сегодня вообще обнаглел. Перебиваю, воспитываю, требую. Болтаю тоже много, обычно же все звонки — время его бенефиса».       Вслух соврал:       — Я рад, что мы учитываем интересы друг друга. И последний вопрос. Как вы сейчас, Дюк?       — Рон, это же уже было…       — Да, по правилам этот вопрос задается в начале сеанса и в конце, чтобы сравнить впечатления. И чтобы я мог увидеть какое влияние на вас оказывает наше общение.       — Вот как… — протянул Дюк как-то вдруг растерянно. — Надо же. Все так серьезно. Мне нравится. Пожалуй, сейчас я чувствую себя лучше, чем до звонка. Вы подкинули мне интересных идей, рассказали о себе, мы стали ближе. Рон, вы же знаете, что следующий звонок — десятый? Признаться, я думал, что буду бояться его. Но… отчего-то сегодняшний смущал меня сильнее. Я словно бы еще сомневался в том, что мы с вами сможем понять друг друга. Но сейчас… да, определенно, сейчас я уверен в этом. Вот только… вы все еще не хотите дать мне никаких заданий?       «Просто. Повесь. Чертову. Трубку».       — Обещаю, мы дойдем до этой части терапии.       — Ловлю вас на слове, Рон. До понедельника.       Прощание ощущалось таким скользким, точь-в-точь как тина. Рон с детства помнил, если ее сразу не смыть с волос — считай, бритая голова тебе обеспечена, да и запах… его не брало ни душистое мыло, ни зубной порошок.       «Ходишь и воняешь тухлятиной. Ладно, я справился. Ничего по списку Трейси не сделал. Мне влетит. Хотя… что-то давненько мне пальцами под лопатки не тыкали».       Рон аккуратно высунулся из-за спинки стула, ожидая встретить там… ну точно не внезапно спокойного Ричарда, который просто стоял и ждал. Без зубоскальства, ужимок, вконец надоевшего «Ронни».       — Закончил?       — Д-да, — Рон стянул наушники с гудящей головы, поставил на паузу диктофон. — Я совсем ничего ценного не узнал, но я вроде неплохо налаживаю с ним контакт и…       — Да-да, я слышал. Все отлично. Уверен, Трейси заценит, как ты ловко его вертишь. Это нам полезно. Давай сюда… Грациа, — спрятал кассету в откуда-то взявшуюся коробку, сунул в карман пиджака. — Время… половина пятого. Запомним и запишем, когда придем в участок. Собирайся тогда. Что? Тебе до конца смены всего ничего осталось… давай, этот ваш… как вы его зовете? Эм-Эм? Он переживет, если ты уйдешь со мной пораньше, — вроде бы сорвался с места, но вдруг замер. — О. Я как-то не сообразил… Тебе надо отдохнуть?       — Н-нет, Ричи, нет. Все… все в порядке.       — Да? Классненько, тогда я жду тебя в машине. Прокатишься со мной? Я так-то шикарный водитель. Тогда собирайся, и попрыгали, — и, махнув рукой, на миг показавшейся похожей на ветку сухого старого дерева, широкими шагами устремился к выходу.       Рон заторможенно кивнул, причем настолько невпопад, что едва ли Ричард заметил этот жест согласия.       «Да и надо ли ему? Он и так все решил за меня, хотя… как-то странно. По-своему тактично, что ли?»       Развернувшись обратно к столу, напоролся на свой рисунок. Скривился.       «Ричард видел или нет? Он высокий, ему несложно. С другой стороны, ну видел, и что дальше? Ну нарисовал я паука в галстуке и чего?.. Ну вот тоже пизданулся, пока с маньяками по телефону флиртовал… хотя у паука галстук в полоску… и туфли эти… Черт. Наверное, мне все-таки прилетит…»       Рон собирался нарочито ме-едленно, надеясь, что ему вот-вот еще раз позвонят и тогда появится объективный предлог не ехать ни в какой участок, тем более в одной машине с Ричардом. Но вызовы доставались соседям. Телефонные трели доносились из-за перегородок то тут, то там, Рон почти решил, что всему виной его невероятное «везение», не сразу догадавшись, что Ричард просто спустился на пост в распределительный центр и попросил отключить стол номер «15».       «Ну и тупость… нет-нет, хорошо, что я ухожу. От меня больше вреда, чем пользы».       С трудом оторвав себя от стула, закинул рюкзак на плечо. Старался идти снова медленно и тихо, чтобы не отвлекать. Покосился на новенького оператора за седьмым столом. «Как символично». Парень, судя по всему, студент курса эдак второго, если вовсе не первого, сидел с идеально прямой спиной и с жаром кого-то убеждал:       — Мэм. Мэм! Я здесь. Я рядом. Вы со мной разговариваете. Хорошо? Хорошо! Не торопитесь… Нет-нет, я останусь с вами так долго, как вам это будет нужно… Да, мэм. Да. Не извиняйтесь, плакать — это нормально. Я рядом.       Надо же, со стороны слова поддержки звучат так… плоско. Безжизненно как-то.       «А парень же явно старается. Прям выкладывается на сто процентов… Поменьше бы "не" и "нет" использовал… И с интонацией бы поработать, чтоб не прыгала. А так… хороший парень. Понятно, что зеленый, оттого такой свежий. Аж завидно. Тоже хочу, чтоб так… А сейчас мне до усрачки хочется взять и сказать ему, что то, что он делает — бессмысленная ху-е-та».       Сжал кулаки, вообразив, как это могло бы выглядеть. Стало почти приятно.       — Э! — из-за крайней боковой перегородки высунулся Дэн с перекошенными наушниками на лысой и блестящей от яркого света голове.       Махнул на двери, одними губами спросил:«Уходишь»?       Рон кивнул. Показал на рюкзак.       «С этим»?— Дэн скорчил страшную физиономию, не имевшую ничего общего с Ричардом, но Рон из вежливости улыбнулся, поймал маленькую пачку шипучих конфет.       — Ого. Спасибо, — шепотом.       «Удачи», — Дэн благосклонно поиграл бровями и укатился обратно за перегородку.       Теперь стало стыдно. В который раз за день?       «Ко мне все хорошо относятся, а я вроде как не заслуживаю. А почему? Я ничего плохого не делаю, — спрятал конфеты в карман. — Но очень много плохого думаю… Да-да, мысли — "не равно действия". Я все это тоже проходил. Но я… Я как Джекил и Хайд. Может, пойти и вытребовать у Эм-Эма рецепты? Что-нибудь легонькое, чисто чтобы с катушек не слететь окончательно. Такое даже в личном деле не пишут. Нет-нет, плохая идея…»       Выскочив на улицу, Рон осмотрелся, привыкая к вечернему освещению.       Улица… Он и забыл, что она существует за пределами «Эриксона». Притом, что Рон не перерабатывал, часть смен и вовсе проводил в участке, наблюдая за тем, как работают Батлер и другие офицеры, сам же он откровенно просиживал штаны, если удавалось улучить момент — рисовал, но ощущение реальности с появлением Дюка серьезно пошатнулось. Все казалось, по сравнению с расследованием, несущественным, так что и прогуливающиеся под кроной деревьев группы школьников или спешащие с портфелями офисные работники воспринимались абсолютно нереалистично.       «Странно, что всем нормально. Ну вот они живут и не догадываются, что среди них может запросто затесаться какой-нибудь ценитель лоботомии или доморощенный эстет… Интересно, а если им сказать? Они поверят? Не-ет, сомневаюсь. Пока у них на глазах кого-нибудь не зарежут — не почешутся. Да если им и показать… скажут, что так и надо. Что жертва сама напросилась. Что не надо быть бродягой, наркоманом, геем, проституткой или подростком. И вот тогда…»       Рон понял, что опять начал злиться и сжимать кулаки. Полез за конфетами. Да, лучше бы вместо них были сигареты, но все же… От кислоты свело челюсть. Старый-добрый забытый вкус химозного лимона. В детстве он нравился сильнее, чем любое другое угощенье. Похожие конфеты лежали в глубокой миске у кассы на заправке, где работала мама. Помнится, Рон первым делом опускал ладонь в миску, стараясь взять как можно больше, шутил, что он — экскаватор. После распихивал награбленное по карманам, медленно смаковал конфеты, так что к концу маминой смены рот и губы болели, а нёбо покрывалось мелкими царапинами.       «Мама ругалась. Ну как… Ворчала. Ей же приходилось слушать мое нытье, что мне тяжело есть горячее и жевать твердое… И я все равно жрал эти шипучки. Обожал их треск. Он отдавал куда-то в мозг. У-у, — Рон поморщился. — Какая ж вкусная гадость… Странно, а чего я их не ем? Надо спросить у Дэна, где взял. О. И Сэнди купить. Она заценит. Ну это ладно… это потом, когда с делами более-менее. Так… собраться. Где этот длинный?..»       Рон быстро сообразил, какая машина принадлежит Ричарду. Недалеко от парадного крыльца стояла черная заниженная «БМВ М5».       «Очевидно ж. А ему подходит. Пафосно и по-злодейски. Пауку — самое то».       Машина приветливо мигнула желтыми глазами-фарами.       «Хе. Тоже на какого-то жука похожа…»       — Ронни! А я боялся, ты заблудился. Смешно, да? У себя же и заблудился… Запрыгивай. Да куда ты сзади-то? Рядом садись, — Ричард протянул Рону банку «Колы». — На. Бери-бери. Пиздец, как вы без «Колы» живете, я не представляю… Не. Так-то к вашему «Эриксону» нареканий никаких. Но вот какие-то мелкие радости ж должны быть. Пусть это будет автомат с нормальными напитками. Дело я говорю, а?       Рон кивал, иногда вклинивался в бесконечный поток болтовни с короткими «ага-угу», чтобы создать иллюзию заинтересованности и чтобы Ричард не заставил его полноценно общаться.       В салоне тоже пахло кожей и вездесущим цитрусом — «Какой-нибудь блядский бергамот, наверняка» — это не елочка Сэнди с ароматом коралловых рифов. Сиденье под Роном так громко скрипело, что он предпочел бы не двигаться вообще, лишь бы не создавать вокруг себя лишнего шума. В тщетных попытках занять удобное положение пропустил мимо ушей слова Ричарда.       — …дец.       — Что, простите? — переспросил Рон удивленно, так и подвиснув с ремнем в одной руке и банкой «Колы» в другой.       «Ужасно глупо».       — Молодец, говорю. Чего непонятного? Или я тебя раньше не хвалил?.. Не-не, это совершенно точно не про меня. Я о-очень щедрый на комплименты, да и вообще… щедрый. Вон, думаешь, «Колу» мне не жалко? Правильно думаешь, не жалко… ну почти.       Они тронулись с места. Ричард внезапно оказался аккуратным водителем: пропускал пешеходов, мягко тормозил, практически не отвлекался от дороги, разве что иногда на светофорах косился на Рона.       «Он так пялится. Притворяется, что поправляет прическу или типа того… Но я-то все вижу».       Рон приличия ради открыл банку с газировкой, пару раз прижал ее к губам, но сделать полноценный глоток не сумел. Испугался. Как если бы Ричард подмешал туда какой-нибудь отравы.       «О. А паранойя-то прогрессирует. Не круто. Совсем-совсем не круто».       Ему бы передохнуть после треклятого звонка, отвлечься, а лучше — забыться. Но в машине Ричарда это было едва ли возможно. Все неуютное, пугающее, неудобное, хотя салон явно рассчитан на вот таких длинноногих гигантов, но Рону все равно было в нем тесно. И запах… Закрыть глаза и прикинуться мертвым? Рон бы с радостью, но Ричард как всегда болтал.       — Этот Дюк он… мудак еще тот. Не представляю, как ты с ним… Ух.       — Просто «Дюк»? Не «мой»? — стоило бы, конечно, промолчать, но уж больно лесть Ричарда раздражала.       — Чего-о? Ронни, я ж ну… Да ну-у, — невероятно театральная обида. — Я ж ничего такого. Я так шучу-у. Боже, клянусь, вы с Бев — близнецы. Разлученные на десять лет, ага. Но я серьезно. Про Дюка. Слушаю вот тебя, и у самого все нутро так, знаешь, сводит. А ты ничего, держишься, — заговорщически подмигнул. — Я бы послал его нахуй.       Рон недоверчиво нахмурился:       — И бросили бы дело?       — Тоже верно. Эх, как нелегко тебя уболтать… на допросе бы с тобой пришлось несладко. Может, поэтому он к тебе так и тянется.       — Дюк?       — Ага. Ну, ты выдаешь ему неожиданные реакции. Предлагаешь примерно такие же ебанутые решения… Вот кто бы догадался терапевтировать такого? А ему эта игра в доктора понравилась.       — Психолог — не доктор.       — Да-да, это я помню, и все же… Сам не думал о том, почему вы так с ним состыковались?       — Нет, — соврал. — Совпадение?       — Ну, то, что ты попался ему среди всех операторов «Эриксона» — да. А вот дальше… Есть у меня, естественно, мыслишка…       — И вы ей поделитесь?       — О. А ты разрешишь? Она довольно хуевая.       — Не помню, чтобы раньше вас это останавливало.       — М-да, пожалуй. Ну-у, он давит на тему с причинением всякого вреда. Вроде как, его травмировали, но он это будет отрицать и уверять, что все сам-сам. Если б вы просто сошлись на теме жестокости старших — окей. Банально, но окей. Но он же прицепился к тебе до всей этой истории с Горбатым. Подозреваю, он нащупал что-то еще принципиально в вас похожее. И теперь носится с этим знаком отличия… Ебанутый. Ты подумай насчет этого, лады? Что такого в истории с Горбатым есть особенного. Скрытый символ там, метафора… как-то научно это разложи. Можешь сам, можешь с Трейси. Она умничка, ты помнишь же, да? — и прибавил вкрадчивее. — Знаю, удовольствие — так себе, но у нас особо нет выбора.       «Выбора скорее нет у меня».       — Ронни. Я тебя утомил, да? Поспи тогда. Банку вот сюда приткнуть можешь. Обещаю тебе не надоедать.       «Странно как-то. С чего такая забота? Прям человеческая, а не показушная, как у злодея из мультиков…»       Деликатность Ричарда не успокаивала, а скорее наоборот, настораживала. Рон притворился спящим, просто чтобы избавить себя от дальнейшей болтовни, отвлекаясь фантазиями, мол, вот еще чуть-чуть, и он будет дома. Завалится на диван, откроет пиво…       «Рон, блядь, о чем ты? У тебя нет ничего, кроме воды из-под крана».       …хорошо, он купит пива — может себе позволить, как-никак пятница — с ним завалится на диван. Вроде бы в холодильнике его по-прежнему ждал сэндвич с вяленым мясом, который приготовила Сэнди. Рон выпьет, перекусит и уснет. В полной блаженной тишине до самого утра, без всяких звонков. Сэнди не станет звонить первой, даст выспаться, она у него такая деликатная. О, Сэнди. Его славная, милая Сэнди. Как он ей был благодарен сейчас… толком не понимая, за что. Но благодарен был. Едва ли Рон сумел бы с ней увидеться или поговорить, но одно ее существование делало мир немножечко лучше. В порыве нежности, дофантазировался до того, что если бы в мире они остались вдвоем — было бы несравненно лучше, чем сейчас.       — Ронни-и! О, амиго, мне так жаль тебя будить! — «Проклятье, меня реально немного вырубило…» — Но мы приехали.       Сквозь веки Рон заметил, как Ричард наклонился ближе, будто собираясь его растормошить, сжался, приготовившись к очередному неуместному прикосновению, но тот лишь дернул за дверь:       — Прости, она иногда заедает.       Рон недоверчиво кивнул. Странности на этом не заканчивались. Когда они вошли в здание участка, где внутри царило уже привычное столпотворение, Рон попытался отыскать Батлер, но Ричард окликнул его:       — Не спим!       «А раньше бы в спину ткнул или за руку поволок. Он сто процентов видел рисунок».       Пока шли по коридору в комнату для переговоров, встретили Хейза.       — О, ребят! Вы сегодня рано. Ну что? Я зову всех слушать маньячилу?       В любой другой ситуации, Рон бы обрадовался Хейзу, не так, как Батлер, та умела успокаивать одним своим молчаливым присутствием, ее напарник тоже был неплох, но когда он упомянул кассету… Рон представил, как в кабинет набьется толпа полицейских, сделают на массивном проигрывателе громкость побольше, чтобы ничего не упустить из их беседы с Дюком. Конечно, обошлись без деталей — «Пока» — но все равно, допустить, что в его прошлом покопается еще десяток посторонних рук — неприятно.       «Глупо говорить, что это личное, и все же…»       — Надо же! Хейз, а я-то думал, что у нас пятница… — ответил Ричард с фирменной улыбкой, настолько же приторной, насколько и хищной. — И что у вас полно хлопот… А вам, ребятам, заняться нечем! — и добавил вдруг холодно. — Делайте свою работу. Надо — позову. Трейси уже на месте? Ну и отлично. Ронни?       — Д-да, иду, — отозвался растерянно, уходя обернулся на смущенно-сердитого Хейза. — А разве мы не должны?..       — Забей, — бросил Ричард через плечо. — Как бы их это ни злило, а главный сейчас — я. Поэтому, если я не хочу их звать, значит, так тому и быть. Полагаю, и тебе не хочется?       — С чего вдруг такая внимательность?       — А почему бы и нет? — пристальный взгляд из-под пушистых ресниц напугал. — Или мне вернуть этого пончика на ножках, и пусть он собирает народ?       — Нет-нет… Спасибо.       — Во-от, — Рон был готов поклясться, что Ричард собирался похлопать его по плечу, но в последний момент будто передумал. — Так-то лучше… Тоже, знаешь, не люблю всю эту толкотню. Но, увы, работа! Поверь, нам еще придется в этом всем покопаться. Поэтому пока… насладимся относительной интимностью.       «Врет. Он же так светился, когда во вторник собрал вокруг себя толпу. Шутил про апостолов, нес всякую претенциозную херню. Что изменилось? Он меня вроде как жалеет? Зачем? И почему теперь, утром вот ему было глубоко насрать. Или дело в Дюке? Что именно он ко мне полез с расспросами про Роберта?»       В кабинете их встретила Трейси. Взволнованная и оттого слегка неуклюжая, она, как и в прошлую их встречу, коротко кивнула Рону, переключив все внимание на Ричарда.       — Дет-тектив Ри…       — Ну вот опять! Вы что, все сговорились?! Трейси, ну ты-то куда с этим официозом. Мы же учились вместе. Ронни, я говорил тебе?..       — Р-Ричард, — смущенно перебила его Трейси.       — И то верно, сейчас не время ностальгировать. Как-нибудь при случае, непременно. Что ты хотела, милая?       — Мне не н-нужно п-позвать остальных-х?..       — Нет-нет. Ты знаешь, сегодня я хочу посидеть чисто втроем. Но под запись, вы ж не против? Трейси, камера заряжена? Пленка?.. Спаси-ибо. Включайте пока. Так… Лампочка горит. Что ж. Сегодня у нас пятница. Двадцать пятое сентября восемьдесят восьмого, — шепотом, обращаясь к Трейси и Рону. — В прошлый раз забыли сказать, прикиньте?.. — громче. — Сегодня состоялся девятый звонок, который удалось задокументировать. Именуемый Дюком по-прежнему выражает интерес к Нильсену, что дает нам право считать… Трейси поправь, если я где-то не прав. Так вот, дает право предположить…       Произнося все это, Ричард расхаживал по маленькому кабинету туда-сюда. С его ногами у него получалось пройти комнату шага за три, поэтому его метания смотрелись особенно смешно. Рон почти потянулся за блокнотом, но, вспомнив про камеру, сложил руки на столе. Жест ощутился незрелым.       «Логично. Я ничего в этих процедурах и протоколах не смыслю. Еще тут нет окон. У Ричарда командный тон, неудивительно, что я теряюсь. Трейси, вон, тоже».       — А так подробно всегда будет? — тихо спросил.       — Н-нет, только п-первые в-встречи и особ-бо важн-ные момент-ты.       Ответила та и продолжила сосредоточенно что-то выписывать себе в большую тетрадь, изредка отвлекаясь, чтобы выровнять разложенные по длине ручки-карандаши или поправить на шее кулон. Делала все в строгой последовательности, чем умудрялась буквально заворожить, так что Рон пропустил бо́льшую часть вводной ерунды. Опомнился, когда Ричард вставил кассету в проигрыватель. Слушать себя со стороны — странное мероприятие. Слушать себя, общающегося с Дюком — странно вдвойне. В процессе самого звонка Рону казалось, что у него получается держать спокойный тон, но на пленке собственный голос звучит невыносимо жалобно.       «Я словно вот-вот зареву. Фу бля».       Чтобы как-то абстрагироваться, Рон переключил все внимание на Трейси.       Он впервые заметил, как та смотрит на Ричарда, не с обычным восхищением, с каким, скажем, полагалось бы смотреть подчиненной на начальника или младшей специалистке на наставника. «Они вроде в какой-то момент учились вместе. Он что-то такое рассказывал, но мне закономерно было не до того». Взгляд Трейси полнился восхищением.       «Она в него влюблена», — догадался Рон и сам удивился своей сообразительности, обыкновенно подобные детали от него ускользали. Над ним еще Сэнди смеялась, что он не улавливал ни одной романтической линии в кино, пока его в нее прям лицом не тыкали. Рон боком устроился на предложенном ему стуле, чтобы наблюдать за Трейси с удобного ракурса, пока и она, и Ричард внимательно слушали запись.       «Как ей не повезло. Что она в нем нашла? Нет, так-то на этого паука многие западают… Почему? Неужели, они не видят, какой он… какой. Ну, ладно, девчонки с горячей линии, но Трейси же вроде… умная. Боже, если бы Сэнди знала, что я себе тут думаю, она бы меня сожрала. И, наверное, была бы права».       Почему Рона так задела симпатия Трейси? Ведь это его совершенно не касается.       «Может, потому что я надеялся, что она реально будет здесь если не "своим" человеком, то, по крайней мере, с ней получится… ну, не расслабиться, нет, ни с кем расслабляться тут нельзя. Но чтобы с ней получалось общаться. Но раз она на стороне Ричарда во всех смыслах, то… лучше бы мне помалкивать».       Рон обнаружил, что сегодня на Трейси была полосатая рубашка. Мелочь, но уж очень полоска и размером, и цветом напоминала галстук Ричарда. Совпадение? Ну разумеется, но везде чудилось и мерещилось нечто большее.       «Интересно, а она в курсе, что он — мудак? И что предпочитает "тонких". Фу, аж самому от себя противно».       — Р-Рон, все в п-порядке? — Трейси участливо наклонилась к нему, дотронулась до локтя.       — А?..       — Е-если вам нек-комфортно…       Ах, да, они же слушают его запись.       «Нет, я боюсь того, во что он мог меня превратить».       Боже, как же Рону не нравится собственный голос и этот пафос… к чему он?       «Объективно, идея, что Дюк хочет меня переделать под себя — бред. Слишком много чести для меня одного. И как будто это — чисто моя проблема. Отчим-педофил… Сколько ребят через такое проходит? Даже если взять то время, что я сижу в Эриксоне, то у меня одного наберется пара-тройка примеров, а если взять статистику всех операторов… За год. За скобки вынести тех, кто постеснялся бы рассказывать. А потом представить масштаб на уровне города. Штата. Страны… "Превратить меня". Ну и бред. Мне должно быть стыдно».       Ругать себя в определенной мере нравилось, все равно что надавливать на синяк или отколупывать с ранки кровавую корку — это особый вид мазохистского удовольствия.       — Р-Рон?..       — Нет-нет, все в порядке, — улыбнулся и приосанился. — Мне странно слышать себя на диктофоне. Никак не привыкну.       — А придется, Ронни, придется… — певуче отозвался Ричард, потягивая неизвестно откуда взявшуюся «Колу». — Видишь ли, Трейси, мы сегодня немного ссамовольничали. План твой похерили. Но это же не критично, да?       — К-конечно, плана лучше п-придерживаться. Но сущест-твуют форс-мажор-ры и…       — Ну вот и прекрасно! В конце концов, мы устанавливаем с этой вонючкой контакт. Так что, мне кажется, что Ронни полезно вот так втираться ему в доверие. Ты согласна?       — Д-да, в рассужд-дении д-доверия, то…       — Ну вот я и говорю! Ты нам в планчик накидай каких-нибудь заготовок, ладно? Может, рабочих схем. Ты вон как его классно разобрала на составчик. Наверняка же есть фразы, которые такому упырю особенно понравятся.       Рон явственно проследил всю гамму чувств, что успела испытать Трейси от мысли, что ей теперь предстояло придумывать пикап-фразы для маньяка. «А ведь ей обидно. Она с образованием. Профайлер… Интересно, ей вообще за это платят? Вряд ли много… Неужели ей Ричард настолько нравится? — украдкой взглянул на длинное ехидное лицо с ресницами-опахалами. — Нет. Не понимаю…»       — …да, Ронни?       — А?       — Что ж вы все такие сонные, я не могу. Это потому что вы «Колу» не пьете. В вас мало сахара и кофеина! Посмотрите на меня — сама бодрость. О чем я? — очередной шумный глоток. — А. Говорю, пусть Трейси будет с тобой во время следующего звонка. Сможет подсказать тебе в процессе, в отличие от меня, к тому же деликатно. В отличие от меня… Окей? Чудно.       — Р-Ричард, з-запись придется отд-дать для изучен-ния…       — Да? Что ж… это вполне логично. Хм-м, как это хлопотно… — покачался на стуле. — Мы же можем это организовать без Ронни? Ему так-то работать, да и отдыхать, вообще-то тоже полагается, а не развлекать всяких там Хейзов… нет, он неплохой жирячок, но, объективно, очень любит совать нос в чужие дела и страдать херней вместо того, чтобы заниматься делами.       Рон недоуменно почесал макушку. Ричард сегодня вел себя ну уж очень странно.       «То есть он примерно всегда такой, но сегодня как-то по-особенному. С чего такая забота? Я бы скорее поверил в то, что он, узнав про Роберта, начнет меня подкалывать или как-то мной манипулировать. Раз он добрался до документов из детдома. С другой стороны, там нет ничего такого… Зачем ему теперь вдруг понадобилось так скакать вокруг меня? Он же не думает, что я на это куплюсь? Я не Трейси, чтобы запасть на его ужимки или волосатые глаза. И я не совсем уж наивный дурачок, чтобы всерьез на такое повестись, тогда зачем?..»       И все же тот факт, что остальные участники расследования будут слушать звонок Дюка уже без него, успокаивал. Рон даже сумел немного расслабиться, насколько это в принципе возможно в полицейском участке, и поотвечать на расспросы Трейси. Вполне безобидные и все исключительно по делу.       «С ней реально как-то попроще. Она интересуется чисто Дюком и моей оценкой его состояния как психолога. Ха. Это по-своему лестно, я успел забыть, что чему-то учился и что-то в этом понимаю. Определенно, познакомься я чисто с ней одной, ну… не подружился бы, но поладил бы точно».       В комнате без окон время застыло, Рону приходилось то и дело поворачиваться к Ричарду, коситься на его часы, пока тот не видит, нетерпеливо отбивать кроссовком медленно ползущие секунды. И вот когда, казалось, они закончили, еще раз обсудив необходимость супервизии, слабо представлявшейся Рону возможной, Трейси внезапно вспомнила, склонившись над разложенными по столу бумагами:       — В-вы с Роном обс-судили п-подозреваемых?..       Ричард весь сморщился, как если бы Трейси брызнула в него лимонным соком. Она это выражение заметила не сразу, сильно смутилась, стала заикаться еще сильнее.       — П-п-п-простите, я д-д-думала, в-важная информац-ц-ция…       — Нет-нет, — растирая переносицу, кивнул Ричард. — Ты права, информация важная, поэтому я не хотел, ну знаешь, выдавать ее вот так впопыхах, — повернулся к Рону, расплывшись в коронной приторной улыбке. — Хорошие новости! Кажется, мы нашли твоего Дюка.       — Что? — Рон не поверил ушам.       — Это как раз те дела для Хейза и прочих ребят, о которых я тебе болтал. Мы же пришли к заключению, что Дюк орудует давно. И что его эксперименты… носят определенный характер. То есть нас интересует мужик, которого интересуют другие мужики. Следовательно, нас интересует Кастро. О, представь себе лицо Хейза, которого отправили в район для голубых. Ржака — та еще. Но, уверяю, его мучения не были напрасными.       — То есть… вы кого-то нашли?       — Да! Ронни, о чем я тебе и толкую. Трейси… — пощелкал пальцами. — Будь другом, подай… ага, грациа, — зашуршал бумагами. — На районе его все знают как «Большого Мика». Он торгует всякими снимками и кассетами. Сам понимаешь, какого содержания. Работает с подельником. По описаниям какой-то молоденький мексиканчик, вроде как он его где-то подобрал. Хм… Тоже на нашего благодетеля похоже, ага? Мексиканчик… с каким-то уродством. Тут показания немного отличаются. Одни говорят про косоглазие, другие про шрам, третьи — что у него вообще нет кусочка носа. Фу. Как такое может разниться? Деталь-то приметная. Хейз — придурок, ему калеку без руки покажи, он запишет, что нет ноги, да?..       — Р-Ричард, — тихо окликнула его Трейси.       — Да-да, ты права. Это все можно нарыть. Потом я почти уверен, что народ покупает у них кинцо на вечер… не в самом трезвом состоянии. Но, вот что примечательно, все как один, кто про этого Мика знал, утверждали, что он снимает не просто порнуху, а что-то по-настоящему эстетское. И с элементами насилия над юными парнями. Скажи, похоже? В общем, да, — Ричард отбросил бумаги в сторону. — Мы однозначно нашли кое-что занятненькое. Ну? Недурно так, да? А главное, оперативненько как.       Рон не сразу понял, что весь монолог слушал с открытым ртом. Рассеянно моргнул. Откашлялся, потому что голос от неожиданности, разумеется, пропал.       — А почему вы… не говорили об этом? — спросил Рон и сам себе ответил:       «Потому что. Потому что пошел ты нахуй, Нильсен. Ты здесь никто, приманка — максимум. С хуя ли с тобой кто-то должен советоваться?»       Ричард вновь заулыбался, всплеснул руками.       — Ну как же! Вот мы сейчас отлично говорим. Да, Трейси? Ронни, будь все так просто, разве я стал бы от тебя хоть что-то утаивать? Нет, конечно. Мы же…       — …с-семья, — закончила за него Трейси виноватым тоном, судорожно раскладывая ручки по размеру.       Ричард часто закивал.       «Чтоб у тебя башка отвалилась».       — Именно! Им-мен-но! Так что, Ронни, ты себе ничего там лишнего не фантазируй. Ты еще успеешь поучаствовать в расследовании. Разобрать и Дюка, и его пособника.       — Мне не кажется, что это он, — вклиниться в сладкоречивый поток вышло с трудом. — Ричард, я серьезно. Дюк никогда не упоминал никого возле себя.       — Ронни, ну ты ж не думаешь, что он бы рассказал тебе все?       — Не все, но про помощника — да. Я уверен, для такого человека, как Дюк, наличие кого-то постоянного, кого-то посвященного в его дела — это очень важный момент. Черт! Да если бы у него был вот такой спутник, ему сто процентов не был бы нужен я. Потому что Дюк позиционирует себя как одиночку… да это даже на кассетах моих есть! Да, он любит понты, но… можно мне? — Рон потянулся к бумагам. — Порно-материалы — это точно не его тема. Послушайте, порно — это публичность. А он со своими жертвами носится…       — Ага, и потом их убивает, — Ричард мягко, но уверенно отодвинул ладонь Рона от докладов Хейза.       — Он убивает их во сне или после лоботомии… да черт возьми! Я один считаю, что этот Большой Мик вообще не похож на того, кто нам нужен?       В надежде хоть где-то встретить понимание, Рон повернулся к Трейси, ведь она составляла профиль Дюка и точно могла с куда более выстроенной базой объяснить, почему Ричард неправ. Но едва встретившись с Роном взглядами, Трейси потупилась. Взволнованно одернула ворот рубашки, а Ричард снисходительно кивнул:       — Я считаю, что ты подустал. И тебе надо бы отдохнуть. Ладно? — и как бы невзначай, в совершенно собственнической манере провел пальцами по плечу Рона.       «И как только дотянулся?»       Что ему оставалось? Дальше спорить, выхватывать бумаги, рычать и ругаться, потому что Рон подозревал, что продолжить спокойно у него не получится, а уходить в бессмысленную истерику…       — Да, пожалуй, — натянуто улыбнулся, отряхнулся, смахивая остатки нежелательного прикосновения.       — Вот и славно, — Ричард следом поднялся из-за стола, выпрямился во весь рост, словно желая напомнить, кто здесь самый главный.       «А может, у меня просто едет крыша. В любом случае, неприятно».       — Тебя проводить?       — Нет-нет, я помню… или это по уставу?       Ричард отмахнулся, мол, так и быть, разрешаю.       «Он сегодня сама любезность…»       Рон старался быть вежливым. Попрощался с Трейси, она пробормотала что-то невнятное. Странно, на нее Рон толком не мог разозлиться, притом, что отлично видел и ее симпатию к Ричарду, и то, как тот нагло ее подавляет. «А он в курсе? Да наверняка…» Но все же то, как понуро она сидела, склонившись над своими наработками, как теребила рубашку, перебирала ручки — все это вызывало в Роне искреннее сострадание, чего с ним не случалось уже давно.       «Мы с ней похожи. По-разному, но нами крутят опасные гордецы. Ха. Меня вообще двое за раз пытаются порвать на части…»       Когда Рон уже подошел к двери, Ричард окликнул его.       — Эй! Ты, кстати, подумай, отличный же материал будет для какого-нибудь исследования. Ты же исследуешь… что-то? Или этим в основном занимается твоя девушка? Подумай. Уверен, история про Дюка и про телефон доверия, куда звонят всякие… разные… думаю, это будет хорошо.       Рон легко прошел по безликим коридорам, ни разу не запутавшись на поворотах.       «Значит, действительно привык».       Поздоровался с парой полицейских, которые его вроде как узнали.       «Или надо было попрощаться? Я же ухожу».       Опять оказавшись на улице, где уже заметно стемнело, Рон рассеянно потоптался на месте и побрел в сторону дома. Все эмоции до него доползали с бешеным опозданием, как если бы они заблудились в катакомбах участка.       «Значит, Ричард все знал с самого начала? Ну то есть как знал… у него своя теория. План. Железный. Он все сам себе круто объяснил, а мы с Трейси нужны ему… не знаю, как балласт? Боже. Ну да. Дюк — продавец порнухи, и его приятель-мексиканец. Живой, целый и невредимый, причем он у него настолько давно, что приятеля запомнили в Кастро. Ну бред! Дюк с его эстетизацией всего, что движется… или когда-то двигалось. С романтизацией и гордыми речами. Ну куда ему заниматься таким?.. Или да? — Рон замедлился, пропуская на перекрестке машины, одну за другой, сам того осознавая, повертелся в поисках газетного киоска. — У него нет четкого графика. Он срывается, когда ему вздумается. И… что-то мне подсказывает, он не очень много зарабатывает. Вряд ли "веселые картинки" приносят много… Это совсем на него не похоже. Оп».       Что он сейчас сказал? Он оправдал Дюка? О-о, какая жуть. Какая черная, беспробудная жуть! Ричард бы непременно выдал нечто вроде «какая прелесть» или типа того… Стало неуютно и противно от самого себя.       За что?       Почему?       За то, что он, анализируя маньяка, подмечает особенности его поведения и его — назовем их так — принципы? Потому что, столкнувшись со всей этой трупной грязью, пускай лишь через звонки и фото, Рон теперь ощущал, что и сам здорово измарался? Ведь он же подозревал каждого клиента и прохожего. Его пугали киоски и темные машины, особенно большие и старые. Во всем этом можно было бы разобраться, дойти до той же супервизии, но Рон предпочел ускориться и не отвлекаться больше на поиск потенциальных жертв Дюка. Злость и обида нагнали его как раз на середине пути, так что Рон аж зубами заскрипел.       «Понятно, чего этот паук изображал весь день деликатность. Информацию прятал. Чтобы я что? Не расстроился? Ха-ха. Чтобы я ему ничего не испортил. Трейси же не будет. Ей как велят, она так и напишет. А ее анализ мне сперва понравился. Такой… добротный. Выходит, и его под диктовку писала? Зачем тогда с такими детективами вообще хоть кто-то еще? Ричард придумает преступника, описание под него подгонит и все… а если все-таки да? Если Дюк — это Мик и… даже имена рядом звучат нелепо. Как если бы он совсем не парился, а Дюк парится всегда. Поэтому ставит глушилки, выстраивает диалоги так, чтобы они походили на театральное представление, меня читает… ладно, меня он угадывает, но ведь вполне успешно же, чтоб ему пусто было! Что мешает ему при этом торговать порнухой? Интересно… он фотографирует тех же парней, что заманивает к себе? Он фотографирует их живыми или… мертвыми? Блядь, нет. Неинтересно. Мне нихуя не интересно!»       Рон почти бежал. Хотелось отделаться от липкого чувства несвободы и от тотального страха, мешавшего нормально соображать без ругани и причитаний. Ведь он причитал, совершенно в несвойственной ему манере жаловался на судьбу. Пока, к счастью, не вслух, но все же… Раньше он таким не был.       «К счастью» — это Рон хорошо подумал, удачно подобрал слово для нынешней ситуации. Он раньше был счастлив и совершенно этого не ценил. Маленькая зарплата и сложная работа? Фигня. Крошечная съемная квартира? Шикарно. Факт того, что родители Сэнди его не принимают? Да пожалуйста, пускай не принимают и дальше. Зато все живы-здоровы, без гвоздей в глазах, в мозгах, без галлонов воды в животе и без шнуров на шеях.       Счастье-счастье-счастье.       Сэнди — его счастье, а она так далеко. То есть если он сейчас позвонит и попросит, она, разумеется, бросит все дела и примчится ему на выручку. Будет гладить и обнимать, за теплыми и как никогда нужными прикосновениями спрячет от невыносимо пугающего мира.       Точно, Сэнди.       Рон остановился. За спорами с Ричардом он упустил важнейшую деталь — тот упомянул Сэнди.       «"Исследованиями в основном занимается твоя девушка". Я ему такого не говорил. Откуда же тогда?.. Так, без паники, это не такая уж тайна, это не документы из детского дома. О нас с Сэнди знают в "Эриксоне". Да тот же Дэн… нет, Дэн бы ему ничего не выдал, даже как до туалета дойти, а это вполне себе испытание в нашем центре… А вот Кэти могла и поделиться. Нет. Нет, я не сержусь на Кэти. Она ничего такого не имела в виду. А вот Ричард — вполне. Снова обозначил, кто тут босс и что у него про меня предостаточно компромата. Нет, Сэнди он ничего не сделает. Разве что… расскажет ей все?»       Рон толком не успел себе ничего представить, как его уже замутило. Еще и в плечо влетел какой-то тучный клерк, зачитавшийся газетой. Зыркнул из-под страниц, недовольно сверкнув очками в роговой оправе, бросил вслед неразборчивое ругательство. Рону потребовалось совершить над собой реальное усилие, чтобы случайно не рявкнуть матом. В голове он заодно клерка еще и пнул.       Надо успокоиться.       Верный способ успокоиться — уснуть, но как? Рон не заметил, как свернул в магазин, где они обычно закупались самыми вкусными и химозными хлопьями, вышел оттуда с бутылкой «Будвайзера». Можно было бы поискать что-нибудь поприятнее, но как будто мерзкий вкус дешевого пойла идеально подходил к творившемуся на душе мраку. Первый глоток сделал еще стоя в очереди на кассе. Стало одновременно противно и хорошо. И так стыдно. Рон, конечно, видел, как люди пили в одиночестве, в том числе и в магазине, но чтобы он сам дошел до состояния, когда ему надо выпить прямо здесь и сейчас…       «А надо ли? Нет, ну по правде-то, мне нужно не пиво, а талидомид… Или амитриптилин. О. С курсов по фарме помню. Сэнди бы меня похвалила. А за "Будвайзер" пиздов бы вставила…»       Чтобы хотя бы в своей голове извиниться перед ней, кинул на прилавок пачку поп-тартс со вкусом яблок и корицы.       «Ах, да. Скоро же Хэллоуин. Пряности, конфеты и марафон ужасов в кинотеатрах. Как же Сэнди это все нравится. И как же я всего этого сейчас не хочу…»       Со вздохом положил к покупкам упаковку зефира в форме призраков.       «Будвайзер» скрасил путь до дома. Допивая последние капли, смешанные с пеной, Рон поморщился. Он не успокоился, скорее наоборот. Тематические сласти в пакете запустили цепочку ассоциаций. Да, он был счастлив, и счастье отняли. Не потому что Рон дурно с кем-то поступил, а просто потому, что он оказался не в том месте и не в то время.       «Ни на что не похоже, да?»       Зря он пил на полупустой желудок. Вспомнился недоеденный сэндвич в холодильнике.       Стало только хуже.       Рон вошел домой, разулся, запнувшись о складку на ковре, потянулся повесить пакет на крючок, но промазал, все уронил. Наклонившись, ударился лбом. Не сильно, жить, определенно, будет, но глупо…       «Неужели меня уже развезло?»       Хотелось бунта. Истерично-громкого и никчемного — точь-в-точь как он сам. Сначала Рон сбросил на пол подушки. Милые и до рези в глазах пестрые, они раздражали его до дрожи. Пнул одну, вторую. Легче не стало, поэтому он потянулся к пледу, рванул на себя до звонкого хруста ткани.       Плевать.       Размахнувшись, скинул с журнального столика всю стопку книг. Та покачнулась и с грохотом рассыпалась по полу. Больше всего досталось Партриджу, по нему Рон от души прошелся, забыв, что позже его предстоит вернуть в библиотеку.       Следом за книгами полетели журналы, чашки, забытые с позавчерашнего вечера, в некоторых оставался кофе и теперь растекался по пушистому ковру коричневыми пятнами. А злость все не думала исчезать, наоборот, Рон будто только здесь сумел ощутить, насколько его вывели из себя… да, собственно, все. Он злился так, что даже не мог представить на месте ни в чем не повинной мебели Ричарда или Дюка. Рон просто бегал по квартире и разносил все, что видел и до чего дотягивались руки.       Он опрокинул столик, стулья. Интересно, что на это скажут соседи? О, лучше бы им промолчать. Лучше бы им не появляться у него на пороге с требовательным «а можно потише», потому что Рон искренне не понимал, что и как он бы им ответил. Хотя скорее всего он бы им тупо не открыл, увлеченный тотальным погромом. Рон швырял в стены кроссовки, топтал упавшую с вешалок одежду. В какой-то момент прыгнул на диван, собравшись и его перевернуть, при учете, что в день переезда он с рабочими его еле-еле втащил, но сейчас мощи как будто бы должно хватить и… Рон упал лицом в щель между подлокотником и спинкой. Рявкнул туда что-то про «ЕПТТВОЮМАТЬСДОХНИНАХУЙ» и затих.       Нет, он не успокоился и толком не успел устать, наверняка, еще полчаса-час, и он бы в легкую разнес квартиру окончательно. Но мозг подсказывал, что это — плохая идея, что подобный срач ему не исправить, и тогда возникнут вопросы. В первую очередь у Сэнди, конечно же. Как же не хотелось ее расстраивать, вообще допускать мысль, что она увидела бы его вот таким… Рон побоялся смотреться в зеркала. Поэтому он спрятался. Спрятал сжатые в кулаки руки, подтянул колени к груди. Весь превратился в компактный пульсирующий комок нервов.       Нет, кажется, все-таки устал, или подействовал «Будвайзер». Его словно выключило, как если бы некто заботливый дернул рубильник.       «Идиотизм».       Но идиотизм спасительный. Это как в детстве уснуть после истерики самым крепким сном, хотя с Роном подобное случалось крайне редко. Он же всегда считался тихим ребенком.       Да-да-да, он был тихим… это было одновременно плюсом и минусом…       Рон не запомнил маминых похорон. В памяти уцелели какие-то незначительные организационные штуки, вроде выбора гроба. Букеты цветов, как для невесты. Поездка в церковь и в морг.       Роберт везде брал Рона с собой, сажал на банкетку в коридоре или оставлял в машине с открытым окном. На обратном пути покупал мороженое. Каждый раз шоколадное. Откуда он взял, что нужен именно этот вкус — не ясно. Рон, разумеется, не уточнял. Он вообще в тот период старался лишний раз не напоминать о своем существовании. Но Роберт помнил.       «Как назло».       — Ты устал? Если устал, ты скажи.       — Не проголодался?       — Нужно в туалет?       Спрашивая все это, Роберт наклонялся к Рону, чтобы заглянуть в глаза. Трепал по волосам. Гладил по плечу, чуть сжимая его в конце, так что становилось физически понятно, где заканчивался акромион, а где начиналась ключица.       «Он же мне это все и показывал, проговаривая названия, а потом спрашивал ни с того ни с сего. Для чего? Чтобы отвлечь? У него скверно выходило».       Рон не запомнил, как мамино тело лежало в гробу, зато запомнил, как горько плакал Роберт, содрогаясь всем телом и морщась, как если бы слезы обжигали ему глаза.       «А я плакал? Забыл. Наверное. Вроде как положено. На похоронах собралось мало людей. От мамы — пара ее одногруппниц и бывших коллег. Интересно, ее родителей кто-то оповестил? Скорее всего, нет, раз они так и не приехали. Роберта поддерживали другие полицейские. Они пытались и меня кое-как отвлечь, тоже тянулись к волосам и вот это все… Но Роберт меня как будто прятал ото всех. Странно. Все-таки что-то помню».       — Мой мальчик, если тебе неприятно, ты можешь уйти, — шептал Роберт, наклоняясь к Рону, задевая длинным галстуком и обдавая табачным дымом в сочетании с холодным, таким стальным и очень мужским одеколоном.       — Нет, все в порядке, — кивал Рон, кажется, уже тогда понимая, как чудовищно это звучит.       Роберт улыбался одними уголками тонких губ, отворачиваясь, вытирал опухшие веки. Его становилось по-настоящему жаль. Рон не сомневался, горе Роберта — искреннее, он и за пределами церкви не раз лил слезы, уставившись на мамины снимки. От вида его, осунувшегося и небритого, с явным недосыпом, Рон испытывал смесь вины и боли. К моменту похорон он окончательно укоренился в мысли, что именно он — причина маминой смерти, поэтому когда Роберт на виду у всех стиснул его в объятьях, Рон не воспротивился.       — Ты молодец. Ты молодец, мой мальчик. Потерпишь еще? Хорошо? Ты — умница. Мама бы гордилась тобой. Только скажи, я отвезу тебя домой.       Домой.       Да, домой хотелось невероятно, особенно, когда Рон уже находился в нем. Валялся на ковре посреди гостиной или под одеялом. Не помогал ни апельсиновый сок с мороженым, ни мультфильмы на пузатом телевизоре. Как Рон ни стремился, он не чувствовал себя как прежде. Иногда ему слышался стук каблуков на крыльце. За ним непременно должен был последовать скрежет ключа в замочной скважине и задорное «юнга, свистать всех наверх!». Рон бросал все дела и бежал в прихожую, но там его встречала лишь звенящая тишина точь-в-точь как фурин на заднем дворе. Оставалось сесть на пол, обхватив колени, и ждать. Через полчаса-час тело затекало окончательно, а Рон напоминал себе криво слепленную статую: тронешь — рассыпется в крошки, причем миг разрушения казался таким близким, таким реальным, что Рон в него верил. Но вот слышались шаги, поворот ключа и после растерянной паузы сбивчивое:       — Мальчик мой, почему ты тут?       Роберт брал его на руки и возвращал в гостиную или уносил сразу в детскую, укрывал одеялом и сидел, держа за руку, до тех пор, пока Рон не проваливался в беспокойный сон.       «Мне тогда не снилось ничего, кроме грота. Я часто просыпался, а Роберт просыпался следом за мной».       По чьим-то советам Рону поменяли школу, чтобы его не травмировали расспросы одноклассников. Новое место должно было помочь начать все с чистого листа. Правда, он посещал занятия крайне редко, умудряясь заболеть от малейшего сквозняка или глотка холодной воды. Школа пугала. Незнакомые учителя и дети… Рон представлял, что вот он пытается с кем-то завязать разговор, заходит вопрос про семью — и ступор. Вообще все диалоги теперь жили у Рона исключительно в его воображении, у него не осталось никого, кроме Роберта. Тот ухаживал за Роном, покупал лекарства и лакомства, чтобы подсластить процесс выздоровления. Порой его покупки смотрелись нелепо. Например, сироп от кашля и мороженое. Целое ведерко. Роберт дежурил у постели Рона, брал отгулы, никогда не ворчал.       Пожалуй, это было самым невыносимым.       Роберт вел себя с Роном слишком по-доброму, постепенно приручая, приучая к тому, что ему можно доверять. И Рон доверился. Не сразу и не слишком явно. Он по-прежнему держал с Робертом дистанцию и лишний раз избегал его взгляда. С другой стороны, когда одиночество в собственном доме давит на тебя со всех сторон и не дает вздохнуть полной грудью, разве не естественно потянуться к другому такому же одинокому человеку, который, ко всему прочему, пытался понравиться? Ради того, чтобы не испытывать сосущую пустоту одному, Рон согласился забыть о странных прикосновениях и поцелуях, списав все на фантазию.       Ведь Роберт любил его. Регулярно повторял это. Заботился. Называл «своим».       Все случилось спустя пару месяцев после смерти мамы. Рон проснулся от кошмара про грот. Пока он сбегал по лестнице, в ушах еще стоял гул воды, попавшей в каменную западню. Хотелось то ли попить воды, то ли закричать. Рон не успел определиться, когда наткнулся на Роберта, сидевшего на кухне с пустым стаканом и очередным маминым снимком.       — Мальчик мой, что… — заторможенно моргнув, провел ладонью по щекам, где в тусклом свете лампы виднелись влажные борозды. — Снова кошмар?       Рон кивнул. Смущенно переступил с ноги на ногу.       — Что ж, — Роберт шумно втянул носом воздух. — Хочешь? Я погрею тебе молока. Мы можем что-нибудь приготовить и… — закрылся от Рона руками. — Дай мне секунду, хорошо? Прости, это неправильно, что ты… послушай, мне просто… мне тоже не хватает твоей мамы, понимаешь? Очень-очень сильно.       Рон опять кивнул. Зачем-то. Звуки чужого плача нагоняли тревогу. Мама объясняла, что взрослые тоже могут плакать, она сама может уткнуться в подушку и завыть от усталости, никогда не запрещала Рону выражать эмоции, но слезы Роберта воспринимались как-то неправильно. Его захотелось утешить. Рон, сам того не ожидая, потянулся с объятиями.       Роберт вздрогнул.       — О, мой мальчик… Спасибо… Спасибо… Прости… Прости… — всхлипывал, уткнувшись ему в ворот пижамы.       Рон похлопал его по плечу, позволяя опереться на себя. Впервые за долгое время испытал нечто вроде облегчения.       — Спасибо. Прости… Мне так ее не хватает…       От Роберта пахло алкоголем и зубной пастой. Он вздрагивал и тяжело дышал. Точно так же, как и Рон, когда на него накатывало осознание, что мама никогда не вернется, как бы сильно он ее ни ждал.       Как знать, вдруг они бы справились вдвоем? Стали бы командой. Да, лишившейся капитана и оставшейся без четкого курса посреди моря под названием жизнь, но все же… они могли попытаться?       Ладонь Роберта скользнула под пижаму так ловко, что Рон не догадался ни закричать, ни отскочить. Лишь безмолвно уставился в Роберта, а тот тяжело дышал, но уже по-другому. Погладил плечо с нажимом. До рези в ключице.       А дальше…       Вкус алкоголя и зубной пасты. Свет лампы, в конце концов упавшей на пол.       Сейчас в голове пульсировала никчемная книжная фраза, мол, «все случилось так быстро», на деле же — ни черта. Тогда все только началось.       И это было чертовски медленно.       Рон вскочил с дивана. Ошалело уставился в темноту, не понимая, кто он и где.       Первая внятная мысль — туалет.       Едва удалось донести себя до ванной комнаты. Рон так прошелся ладонью по выключателю, что, кажется, ободрал себе кожу на пальцах. Тошнота скрутила в нелепой позе, заставляя вытолкнуть из себя вместе с «Будвайзером» и остатками завтрака протяжно-жалкое:       — М-мама-а…       Зачем он ее позвал? Что за бессмысленная дурость, стало еще хуже.       Рон цеплялся за ободок унитаза. Он в Сан-Франциско. Он в совершенно другом доме. Один. Он в безопасности. Но тело отказывалось слушаться. Его ломало, заносило вправо так, что Рон почти влетел виском в раковину.       — Нет-нет, блядь. Ну нет. Нет.       А самое мерзкое — тело вспоминало все. Каждое неосторожное движение, каждый липкий поцелуй, расцветавший на коже под одеждой. Рон истерично тряс головой, силясь смахнуть наваждение. Не нашел ничего лучше, чем заползти под душ и включить воду, вот так, не раздеваясь, просто потому что быть голым равнялось — быть еще более уязвимым. Температура не имела значения. Рон ее не чувствовал.       — Нет. Нет. Пожалуйста. Нет.       Потяжелевшая ткань приклеилась к коже. Это частично вернуло в действительность, прочь из детских воспоминаний. Но лишь частично. Отчего-то душ шумел так же, как затопленный грот. Рон беспомощно заткнул уши.       — Нет. Нет. Нет. Блядь. Пожалуйста. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет…