
Метки
Драма
Повседневность
Психология
Нецензурная лексика
Алкоголь
Неторопливое повествование
Курение
Сложные отношения
Упоминания наркотиков
Смерть второстепенных персонажей
Упоминания пыток
Жестокость
Смерть основных персонажей
Элементы слэша
Психологическое насилие
Дружба
Разговоры
США
Смертельные заболевания
Упоминания изнасилования
Триллер
Элементы гета
Аддикции
Великолепный мерзавец
Социальные темы и мотивы
Серийные убийцы
1980-е годы
Грязный реализм
Журналисты
Упоминания проституции
XX век
Психологи / Психоаналитики
Описание
Конец августа 1988 года, Сан-Франциско. В телефон доверия поступает странный звонок: вместо привычных жалоб и слез молодой оператор слышит спокойный голос и витиеватую речь. Мужчина на другом конце провода хладнокровно описывает детали совершенного им преступления и пробуждает в операторе давно забытые воспоминания.
Примечания
Иллюстрации от художников и художниц Свитор, redfauna, anilopa, Сизый Гра, клод, шпатель и spooky_frog:
https://drive.google.com/drive/folders/18OTVxg7KDn-owPe1cfftz0RTq3813Esk?usp=sharing
Ссылки на паблики художников и художниц (у клод паблик отсуствует):
https://vk.com/sweetor
https://vk.com/redfauna
https://vk.com/shpalinashpalinashpalina
https://vk.com/gracl
https://vk.com/club184055365
https://vk.com/sh1zandra
Посвящение
Благодарю создателя заявки за вдохновение☎️
Глава 1. Звонящий в полдень
04 февраля 2020, 02:08
Я не хотел причинять им боль. Я просто хотел их убить. Дэвид Берковиц, или «Сын Сэма». Число жертв — шесть.
— Ни с места! — голос Сэнди рассек утреннюю безмятежную тишину. Они замерли посреди спальни как вкопанные; полоска солнечного света легла на пол ослепительно светлой разделительной чертой. Неприятно зашипело радио, с шелестом выплюнуло кусок прогноза погоды. Обещали жару, такую же удушающую и липкую, как и вчера, и позавчера, даже удивительно. — Сделаешь еще хоть шаг — и я выстрелю. Я не шучу, — продолжила Сэнди, медленно пятясь в сторону кухни. — Солнце, не глупи, — ответил Рон, послушно стоя на месте с высоко поднятыми руками. — С чего ты вообще решила, что это я? Остынь, давай поговорим как взрослые люди. Я же люблю тебя. — Не пытайся запудрить мне мозги! Здесь не было никого, кроме нас с тобой. Все кончено, полиция уже едет, ты за все ответишь. О, Рон, ты за все ответишь! И поверь, когда они тебя схватят, я… Она не успела договорить, у нее за спиной со звонким металлическим скрежетом что-то щелкнуло. Сэнди моментально потеряла интерес к игре и торопливо направилась к тостеру: — Еще раз я увижу, что ты таскаешь мои поп-тартс, я пристрелю тебя без суда и следствия, — она снова сложила пальцы в «пистолет» и погрозила Рону. Тот лишь пожал плечами и пошел заваривать кофе. Он знал, что через какое-то время Сэнди сменит гнев на милость и разрешит ему доесть печенье. Она под впечатлением от вчерашнего эпизода «Звонящего в полночь», и теперь Рон обречен на импровизированные сценки в духе детективных разборок на ближайшие несколько дней. В любом случае, лучше так, чем просто ругаться. Пока он разливал кофе по кружкам, Сэнди устроилась на высоком стуле возле окна и, подобрав под себя ноги, принялась насыпать хлопья в миски. — А вообще Гэри Коулу идет роль заматеревшего копа. Всяко лучше, чем роль добропорядочного и законопослушного отца пятерых детей прямиком из ситкома шестидесятых. Рон опять пожал плечами, его мало волновали актерские способности Коула, да и новый сериал казался ему не слишком изобретательным: экс-полицейский работает ведущим ночной радиопередачи, и ему туда названивают жертвы преступлений или сами преступники, чтобы блеснуть мастерством и взбудоражить общественность. Странно и максимально нереалистично, да и истории про полицейских Рон не любил, но Сэнди была в полном восторге, а с ней просмотр самого скучного шоу делался интереснее. Рон украдкой взглянул на ее оголившееся плечо. Три родинки образовывали идеальный Бермудский треугольник, приковывали внимание и завораживали. — Твои хлопья размокнут, — напомнила Сэнди, поправляя ворот растянутой футболки. — Или я что, зря готовила? Атмосфера неспешного завтрака убаюкивала, хотелось развалиться вдвоем на разобранном диване и лежать до полудня, а потом можно было бы пойти, скажем, на рыбацкую пристань, перебиваясь по дороге мороженым в вафельных стаканчиках и лимонадом за пятнадцать центов. В конце концов, жара в Сан-Франциско редкость, глупо упускать такую возможность. На пристани, накупив новую порцию ракушек для браслетов и послушав игру уличных музыкантов, они бы вдвоем встретили закат, гуляя вдоль берега, вслушиваясь в плеск волн… идеальный план для идеального свидания, но Рон упорно отгонял от себя лень. В тесной ванной начали толкаться, Сэнди отбивалась полотенцем, стараясь расчесать мокрые волосы, обезоруживающе гоготала. — Ты сегодня как? — вдруг уточнила очень серьезно. — Сегодня с утра до вечера, завтра — наоборот, — кивнул Рон и наконец сплюнул пасту в раковину. — А потом заслуженный выходной. — М-м, — протянула Сэнди и вышла в коридор, на ходу натягивая белье. Рон не без сожаления проводил ее, а вслух добавил: — Может, сходим на пристань или в кино? Что скажешь? — Скажу, что тебе нужно отдыхать. Нет, очень круто, что ты согласен развлекать меня и смотреть со мной всякую чушь по ночам, но я бы предпочла, чтобы ты делал больше пауз между работой. Я восхищаюсь тобой, честно, — рассуждала Сэнди из комнаты. — Но ты варишься в чужих проблемах и не даешь себе расслабиться. Можно ведь попросить график два на два? — Можно, но тогда мне уменьшат оклад, — Рон затылком почувствовал на себе пронизывающий сердитый взгляд и постарался исправиться. — Я хожу на терапию и групповую супервизию. Если бы я не справлялся, меня бы давно отстранили, а мной, напротив, довольны. Он вышел из ванной гладко выбритый и посвежевший, будто всем видом желал показать, что его слова — чистая правда, но Сэнди уже скрестила руки на груди — верный знак того, что ей не терпелось возразить. С собранными в хвост волосами и в джинсовом комбинезоне она напоминала неряшливого подростка. Рону нравилось ее кругловатое лицо с густыми бровями и курносым носом, нравились отросшие каштановые корни, смешно сочетавшиеся с золотистым блондом, нравилась небольшая грудь, нравились широкие бедра. Да все. — Знаешь, профессору Ли не помешают помощники, я бы могла как-то намекнуть… Они оба знали, что это невозможно, не потому что Рону так позарез нужны деньги и его квартира по размерам напоминала курятник, а потому что ему нравилась его работа. — Прости, я снова лезу. — Ничего. — Да-да, я похожа на мамашку. — Ничего. — Но мне сложно представить, что, часами слушая поток человеческих эмоций, ты каким-то чудом умудряешься не сходить с ума. — Ничего, — улыбнулся Рон и аккуратно поцеловал Сэнди в хмурую морщинку между бровями. Сэнди вздохнула: — Я правда горжусь тобой. Ты круче любого Коула. Но учти, если выяснится, что рецепт твоей бодрости — трава или кокс, я… — Пристрелишь меня без суда и следствия, я запомнил. А сам подумал: «Забавное сравнение», — меньше всего он ощущал родство с киношным детективом, вынужденным и после отставки бороться со злом. Собственная работа на телефоне доверия виделась Рону куда прозаичнее, ведь обращавшиеся к нему за помощью люди были обыкновенными, просто страшно уставшими и запутавшимися, и единственными их преследователями оставались личные переживания. — Ты знаешь, мне легко удается держать дистанцию, я прекрасно осознаю, что делаю все возможное, чтобы помочь другим, но я не всесилен. — Но, согласись, ты бы не обрадовался, если бы я туда пошла, — парировала Сэнди. — У нас разные психотипы, тебя бы не допустили к такой работе. Ты любишь доминировать и руководить, поэтому повелевай: кино или пристань, — усмехнулся Рон, возвращая разговор в более мирное русло. Сэнди вздохнула: — Кино. Там вышли «Мозгоеды». — Солнце, это даже звучит отстойно. — Знаю, но в этом и прикол, чем ужаснее ужастик, тем веселее его смотреть. — А еще название очень напоминает твоего скандального босса, да? Спор был исчерпан, Сэнди охотно переключилась на рассуждения о специфике дешевых хорроров в современной культуре, и, пока по дороге до работы она объясняла, чем фильм «Юный вампир» полезен с точки зрения принятия подростков обществом, Рон любовался ею и думал, что ему чертовски повезло. Они познакомились на первом курсе Колумбийского университета, оба учились на психологическом факультете и считались лучшими на своем направлении. Она — единственная дочь уважаемого хирурга из Сан-Франциско, и он — нищий, зато усердный сирота из Олимпии, получивший грант на степень бакалавра. Им легко удавалось находить общий язык и всячески поддерживать друг друга на протяжении четырех лет, во время учебы разница в достатке или статусе совсем не ощущалась, студенческая жизнь тому способствовала. Трудности возникли после выпускных экзаменов. Сэнди решила сделать паузу перед магистратурой и вернуться в Сан-Франциско вместе с Роном, чтобы познакомить с семьей. Не то чтобы он совсем не понравился ее родителям, скорее они отнеслись к нему настороженно... Рон прекрасно понимал их беспокойство: Сэнди росла в тепличных условиях, окруженная заботой и любовью, готовилась стать доктором наук, а тут появился он, безродный и не способный предложить их дочери ничего, кроме задушевных разговоров, билетов в кино и шикарных обедов в придорожных кафешках. В университете Рон считался первым умником, радуя преподавателей исчерпывающими ответами и интересными эссе, но во взрослом мире он — голодранец, без связей, денег и крыши над головой. Сэнди злилась, повторяла, что концепция «мужчина обязан», навязанная патриархальным обществом, устарела, и что они со всем справятся сообща, но Рон воспринимал возникшие сложности как увлекательный квест: нужно доказать современным Капулетти, что его намерения серьезны и что он — надежный человек. — Ладно, — с неохотой протянула Сэнди, выпуская ладонь Рона. — Я побежала. Набери меня, когда вернешься. Но только если чувствуешь, что можешь. Если устал — забей и ложись спать. — Так точно, мэм, — рассмеялся Рон, Сэнди казалась необыкновенно забавной, когда пыталась «ненавязчиво» контролировать, но он бы соврал, если бы сказал, что такая забота не нравилась ему вовсе. Сэнди насупилась: — Учти, ты у меня на мушке, — и ощутимо ткнула его указательным пальцем в грудь, закрепляя сказанное, побежала вверх по Маркет-стрит. В разношенных кедах она легко обгоняла клерков в наглаженных костюмах и белых рубашках, успевших вспотеть, и женщин в узких платьях, семенивших на каблуках по крутому подъему. Когда фигура Сэнди окончательно растворилась в толпе офисных работяг, Рон поправил рюкзак на плече и зашагал в противоположную сторону вдоль трамвайных путей, мимо выпуклых зданий старых отелей и кофеен, смешно соседствовавших с бизнес-центрами и магазинами, напоминавшими по форме и расцветке картонные коробки из-под обуви. Рон успел освоиться здесь за пару месяцев, к шуму мегаполиса привык, но Сан-Франциско поражал праздничной вычурностью: пестрый Чайна-таун манил туристов запахами незнакомой еды и фигурками кошек, намывавших удачу, Норт-Бич прельщал их светом района красных фонарей, рыбацкая пристань с утра до ночи кишела людьми, желавшими попробовать дандженесского краба и поглазеть на распластавшихся вдоль берега жирных морских львов. А еще был модный квартал СоМа, заново расцветший после эпохи хиппи Хейт-Эшбери, удивительный Кастро, — любой мог отыскать тут развлечение на свой вкус. Местные существовали в том же суетливом ритме, отрываясь после трудового дня так, как туристам и не снилось. Рон смотрел на этот непрекращающийся праздник с отстраненной благосклонностью, он был далек от богемных сборищ или тусовок, но ему нравилось дешевое жилье в Сан-Франциско и достаточно холодная погода для Калифорнии. И туманы, черт возьми, туманы были великолепны и напоминали ему об Олимпии. «Телефон доверия имени Эрика Эриксона» занимал третий этаж одного из новых зданий в центре города. Рон случайно наткнулся на их объявление в газете, пока искал место школьного психолога или руководителя групповых занятий в каком-нибудь диспансере. Он здраво рассудил, что без опыта не мог рассчитывать на серьезную должность. Телефон доверия — отличный толчок для молодого специалиста. Во-первых, куча разнообразнейшего материала для работы, начиная от разногласий в семье, заканчивая ситуациями текущего суицида. Во-вторых, в подобных местах ценили людей с дипломами, в смену на линии должен был находиться минимум один психолог с высшим образованием. В-третьих, руководитель телефона доверия, мистер Мелтон, сразу Рону предложил весьма неплохой оклад и вообще произвел впечатление отличного начальника. Работники телефонов доверия делились на два типа: амбициозный молодняк, такие пытались разобраться с собственными проблемами, помогая другим, быстро разочаровывались и увольнялись; опытные, немолодые, но отзывчивые люди, бывшие учителя, медсестры и фельдшеры, они многое повидали на своем веку и относились к чужим бедам со спокойным пониманием. Все проходили трехмесячные курсы по подготовке, сдавали тесты и справки о психическом здоровье, первые два-три дня их курировали старшие коллеги, до последнего проверявшие, готовы новенькие или нет. Рону, блестяще знавшему теорию, «старички» были рады как никому, он показал себя с отличной стороны и на практике, его приняли с распростертыми объятьями после недели испытательного срока. Рон не боялся чужих слез, истерик или грубости. Он внимательно слушал, никогда не давал советов в лоб, а лишь подсказывал направление, четко следуя заданным инструкциям: доброжелательность, безоценочность и ориентировка на моральные нормы собеседника, а не общества. Главное, ему удавалось располагать к себе окружающих, его баритон звучал одновременно по-юношески мягко и, когда того требовали обстоятельства, уверенно. Войдя в общий зал, Рон нацепил бейдж с подписью «Рон Нильсен» и осмотрелся. Ему предстояла легкая смена, а вот те, кто отсидел ночь, выходили выжатыми и блеклыми. Некоторые бодрились, вяло улыбались Рону и пробовали шутить, другие закуривали, практически не отходя от столов. Всего помещение было рассчитано на шестьдесят человек. Каждому сотруднику выделялся стол, огороженный с трех сторон стенками из ДСП, стул на колесиках, телефон, массивные звукоизолирующие наушники с микрофоном, неограниченное количество воды из кулера и снеки, сваленные в глубокие прозрачные миски у входа. Два раза в день работников навещали старушки-мексиканки из столовой на первом этаже, они раздавали сэндвичи, кофе и чай всем желающим, а желали, зачастую, все. Рон опустился за привычный стол, его сменщик тщательно убрал за собой, оставив рабочее место в безукоризненном виде, о том, что здесь кто-то был, напоминал только маленький стикер с пометкой: «Анна, 09.08, 3 PM». В стенку тихонько постучались, и к Рону в закуток заглянула приветливая бритая голова. — Утро, Дэн. — Здорово, Нильс. Сегодня, говорят, та еще ночка была. — Да ну? — Кэти позвонила шестилетняя девочка в три часа, прикинь? Где номер-то нашла. — Скорее всего, дали в школе, — предположил Рон, раскладывая немногочисленные вещи: блокнот, ручка с изгрызенным колпачком, бутылка с апельсиновым соком и пачка орехов в шоколаде. — Хер знает. Ее мамаша пошла работать на трассу, оставив девчушку в мотеле, за стенкой какие-то пьяные ублюдки начали драться и орать, она испугалась и попросила с ней поговорить, пока мама не вернется, а эта овца еще и бухать отправилась, — возмущенно хлопнул по перегородке так, что та зашаталась. — Кэти с ней два часа на телефоне висела, а потом курила на перерыве, как паровоз. — Она адрес спросила? — Не-а, говорю ж, девчонка умная, понимает, что мамашу всех прав лишат, ей просто хотелось, чтобы с ней кто-то побыл. Откуда такая головастая у таких выродков? — Дети из неблагополучных семей, как правило, оказываются сообразительнее и взрослее своих сверстников. Орешек будешь? Дэн прищурился, так что вокруг глаз разошлись лучики насмешливых морщин, но от угощения не отказался. Ему-то было известно, каково это — жить с «неблагополучными» родителями. Он родился в семье типичных рэнднеков, глубоко убежденных, что пяти классов образования детям более чем достаточно, а подзатыльники и удары ремнем по лицу действовали лучше всяких уговоров и нотаций. Так и воспитывали всех семерых сыновей. Дэн сбежал от них в тринадцать, автостопом добрался до Калифорнии, перебивался с одной подработки на другую, кое-как выучился, а сюда устроился в возрасте Рона четыре года назад. Считался по местным меркам старожилом с пуленепробиваемыми нервами. Он отвечал за акклиматизацию новых сотрудников, иногда проводил групповые занятия и служил живым примером того, как «человек с улицы» мог помочь другим, было бы желание. — Завтра тоже в ночь уходишь? — уточнил Дэн, почесывая шрам на щеке. — Отлично, значит, мы вместе. Я спокоен. — Ты и без меня отлично справляешься, — заметил Рон. — Видел, что на обед будет? — Нет, но пахло мясом. — Класс, — Дэн нырнул обратно к себе за стол. Смена началась. Операторы неплохо ладили между собой, невзирая на текучку, их объединяла работа, тяжелая и неблагодарная. Обыкновенный психолог в день принимал от пяти до семи клиентов, работникам телефона доверия приходилось быть на связи двенадцать часов подряд, быстро переключаться с одной проблемы на другую и не позволять усталости одержать над собой верх. Каждый справлялся с напряжением по-своему: кто-то начинал курить, кто-то — непрерывно есть сладкое. Дэн предпочитал во время разговора играть с мячом-антистрессом. Порой Рон сквозь наушники слышал удары в перегородку, и ему приходилось пинать соседа, чтобы тот поубавил пыл. Сам он любил рисовать в блокноте, так ему удавалось сконцентрироваться и отвлечься от шумного и громогласного Дэна. На сеансе у психологов была возможность узнать предысторию клиента, взглянуть на него вживую, понаблюдать за его поведением, здесь же люди часто не называли даже имен, говорили полунамеками, будто шифровались, или просто рыдали в трубку. Чаще всего звонили подростки, поссорившиеся с друзьями или переживающие расставание, еще женщины, не справлявшиеся с мужем, свекровью или детьми, тоже подростками. Многие просто нуждались в возможности выговориться, и чтобы оператор не осуждал их решений и не корил за слабость. «Анна, 09.08, 3 PM». Пару раз Рон непроизвольно тянулся сорвать стикер. Отследить судьбу клиентов невозможно, оставалось только гадать: помогли человеку твои слова или нет, — хотя некоторые пытались извернуться, просили перезвонить через пару-тройку дней. Может, тот, кто дежурил в ночную смену, тоже надеялся с кем-то созвониться? День, действительно, намечался удачный. Рон успел побеседовать с девушкой, перенесшей паническую атаку после утренней тренировки, с пожилой дамой, которую в очередной раз довел до слез ее тунеядец-сын, с парнем, сдуру признавшимся первой красавице школы на потеху одноклассникам. С каждым Рон общался максимально корректно. Очень важно, чтобы дозвонившийся не решил, что его переживания обесценивают, ведь всем в момент острого одиночества кажется, будто их ситуация уникальна и потому непоправима. Рон не торопил, давал выплакаться, а затем постепенно настраивал на позитивный лад, чтобы они поверили в собственные силы. Он дождался, пока мальчишка на другом конце провода положит трубку, и удовлетворенно перевернул изрисованную страницу блокнота. Стрелки часов ползли к полудню, мысль о приближавшемся бранче грела душу. Рон был полон энергии как никогда, ему захотелось предложить Сэнди встретиться и завтра. А что? Его смена начиналась в девять вечера, а до того они могли бы прогуляться по парку или заскочить в кафе рядом с домом, главное, чтобы она не вспомнила про «Мозгоедов». Рон успел сделать небольшой набросок девичьей фигуры в растянутой футболке, прежде чем новый звонок вернул его к реальности. — Здравствуйте, вы дозвонились на «Телефон доверия имени Эрика Эриксона», слушаю вас. — Добрый… да, пожалуй, уже день, — спустя небольшую паузу произнес низкий мужской голос с заметной хрипотцой. — Кажется, мне нужна помощь. Я… Вам удобно сейчас говорить? «Взрослый, необычно», — подумал психолог, а вслух произнес: — Разумеется, сэр. Меня зовут Рон. — Приятно познакомиться, Рон, — прозвучало как-то топорно, следом раздался кашель, будто звонивший пытался прочистить горло. — Взаимно, сэр. Как мне следует обращаться к вам? Опять пауза, чуть дольше: — Это лишнее, Рон… «Сэр» меня полностью устраивает. — Как скажете. Прежде чем мы начнем, скажите, вы пользовались телефоном доверия раньше? — Да, но другим. Я… видимо, где-то обронил номер. — Не переживайте, это не страшно. Мужчины звонили крайне редко, порой у них возникали сложности с элементарной вербализацией переживаний. Грусть или страх они описывали как симптомы болезни: резь в глазах, потные ладони, бессонница, усталость, — у некоторых физически не получалось заплакать. «Последствие многовекового патриархального строя, всех пичкали этой чушью про “мальчики не плачут” и “не будь бабой”», — как заметила бы Сэнди и отчасти была бы права, но лишь отчасти. Проработав на линии дольше месяца, операторы иногда начинали оценивать каждый случай по сформированному макету, что в корне неверно, а еще очень заметно в процессе беседы. Если человек почувствует, что с ним общаются заготовленными фразами, — он тут же замкнется. — Давайте вместе посмотрим, какая помощь вам нужна, сэр, — предложил Рон и снова взялся за ручку. — Простите, я обычно справляюсь сам, просто сегодня как-то… не могу выкинуть из головы, — кашель, тяжелый вздох. — Чувствую себя виноватым, и это не дает мне покоя. Я повел себя неосмотрительно и ужасно обошелся с тем, кто мне доверился, с тем, кто мне нравился. И теперь пожинаю плоды собственной небрежности. Я догадываюсь, что испытываю обыкновенную жалость к самому себе, не более, но мне не становится легче. — Это весьма естественно, сэр, мы можем все разложить по полочкам, но рациональное объяснение не отменяет наших переживаний, порой нам просто необходимо выговориться, — Рон решил придерживаться принципа активного слушания, стал задавать контекстные вопросы. — Вы упомянули о человеке, который вам нравился… Это кто-то из вашей семьи? — Нет, хотя мы могли бы стать семьей. — Ваша возлюбленная? — Это не девушка. — Понимаю, — поспешно отозвался Рон и с силой надавил на листок, ручка соскользнула, получилась неровная линия. — Мне кажется, я смутил вас, Рон, — уточнил его собеседник. — Если вам сложно рассуждать о чем-то подобном… — Нет-нет, что вы. Единственное, о чем мне действительно сложно рассуждать, так это о квантовой физике. Никогда ее не понимал. На том конце едва заметно усмехнулись. — Если вам не сложно, расскажите, что это за человек? — Очень милый юноша, но со сложной судьбой. Мы познакомились три недели назад, я приметил его возле бензоколонки, куда обыкновенно приезжал после работы заправить бак. Его сильно шатало, то ли из-за каких-то наркотиков, то ли из-за голода, он был очень худ, подбирал объедки и бычки за дальнобойщиками. Я отдал ему доллар из сдачи. Он принял его молча, даже не улыбнулся, знаете, эта бедная гордость, когда крайнюю нужду подменяют осознанным выбором и любовью к свободе. Мы встретились и на следующий день, и на следующий... и каждый раз я давал ему по доллару. Полагаю, что ночевал он там же, на нем всегда была одна и та же одежда. Впервые он заговорил со мной, когда я в четвертый раз протянул ему купюру. Он потребовал еще, сказал, что ему мало. Я отказался, этого вполне хватало на нехитрый ужин, но не хватало на полноценную дозу. Помню, как его разозлили мои слова, он долго кричал на меня и поливал отборнейшей бранью, на которую способны лишь очень молодые или очень обиженные люди, — вдруг голос стих. — Вас это задело? — Нет, нисколько. Просто я становлюсь многословным, вам точно удобно говорить? — Сэр, уверяю, все в полном порядке. Эта тема важна для вас, и мне интересно услышать продолжение. Не стоит стесняться своих чувств. Мы будем говорить столько, сколько вы посчитаете нужным. У него сформировался образ говорящего: образованный, зрелый мужчина, возможно седой, в строгом костюме и с задумчивым выражением лица. Внезапная забота к бездомному парню могла свидетельствовать о тотальном недопонимании окружающими и одиночестве, а если присовокупить гомосексуальность… Рон окинул рисунок придирчивым взглядом и сделал небольшой глоток сока. — Благодарю. На чем я остановился? Ах, да… Он накричал на меня, но на следующий день словно бы обрадовался моему появлению, и, когда я протянул доллар, он пробормотал что-то вроде «спасибо». С тех пор он дожидался меня возле дороги. Пару раз я брал его с собой в соседний магазин недалеко от заправки, куда его обычно не пускали, и разрешал самому выбирать еду на следующий день, с условием, что он ничего не украдет и не станет покупать алкоголь. Он охотно слушался и рассказывал о себе… Нет, Рон, я избавлю вас от подробностей биографии этого несчастного, думаю, вы легко сможете сами придумать историю очередного современного Гекльберри Финна, выброшенного злой судьбой на улицу. «Как он забавно говорит. Может, он учитель?» — и добавил нарисованному мужчине очки. — Я чувствую, что вы прониклись тем молодым человеком, сэр. — Да и он за две недели здорово привязался ко мне. Однажды я не смог приехать на бензоколонку, вообразите, как он испугался, но на следующий день он весь лучился от радости, завидев мою машину, и, когда я предложил ему поехать со мной, не раздумывая, согласился. Ему было нечего терять… хочу предупредить ваш возможный вопрос, ему уже исполнилось восемнадцать. Дома я отмыл его, дал чистую одежду и накормил горячим ужином. Повар из меня не ахти какой, но, полагаю, готовлю я всяко лучше, чем на заправке. Дал ему попробовать старый коньяк, он вылакал его, как дешевое пойло, и уснул на моем диване. Как сейчас помню его лицо, бледное и безмятежное, помню черные жесткие волосы, топорщившиеся в разные стороны, помню татуировку на его шее. Пунктирная линия, знаете, как на пакетах или банках: «открывать здесь». Я просто следовал инструкции. Рон решил, что не расслышал: — Что? — Понимаю ваше изумление, — голос сделался серьезнее, будто они обсуждали нечто невероятно интересное. — Я же говорил, что поступил неосмотрительно. Мне следовало позаботиться о нем, но я решил, что полбутылки коньяка будет достаточно. Можно было бы отрихтовать его, но, сами понимаете, люди после этого делаются похожи на животных или даже хуже… — Его что? — Рон почувствовал, как у него перехватило дыхание, ручка выпала из рук и покатилась на пол, а портрет доброго и странноватого учителя в очках поплыл перед глазами. — «Рихтовать», Рон. Пожалуйста, будьте внимательнее, я ужасно не люблю повторять. Соберитесь, или вы не знаете, что это такое? Простейший вариант лоботомии, им еще усмиряют буйный скот. Необходимо вставить шило в глазницу и давить, пока не хрустнет кость. Знаю, что так было бы гуманнее, но и вы поймите, после рихтования люди перестают владеть своим телом, они напоминают живые куски мяса, которые умеют только есть, испражняться, капать слюной и издавать мерзкие звуки… что-то между плачем младенца и отрыжкой. Мальчик не заслуживал такой участи, мне хотелось, чтобы он оставался собой, пока его жизнь капля за каплей покидала его. Подождите секунду, — что-то щелкнуло на том конце провода, голос вернулся. — Из него уже вытекло много крови, когда он вдруг открыл глаза, хотя мне казалось, что он давно умер. Я не ожидал такой силы от тощего бродяжки. Он испугался. Не думаю, что ему было больно, просто он понял, кто с ним это сделал. Ему не удалось убежать, я быстро свернул ему шею, но предательство уже совершилось, — тут мужчина глубоко вздохнул и медленно выдохнул. «Курит», — догадался Рон, не в силах ни встать, ни ответить, ни завершить звонок, превратившись в абсолютный слух. Мужчина говорил спокойно, почти буднично, его интонация, одновременно вкрадчивая и лишенная ярких эмоций, обволакивала и приковывала к стулу: — На его лице навсегда замер мерзкий отпечаток страха. Он как въевшееся пятно, Рон, и никакое чудо-средство из рекламы не способно его отмыть. Я долго не мог смотреть на моего мальчика, а когда все же решился, он стал твердым. Я пытался уложить его обратно на диван, придать позе естественности и уюта, но у меня не получалось. Не было той доверчивой безмятежности, с которой он уснул рядом со мной. Я мог лишь наблюдать за тем, как белая кожа покрывалась пятнами, следами тления и буграми. Насколько твердым было его тело раньше, настолько же мягким и бесформенным оно стало теперь. Вам, наверное, трудно это понять. Представьте размокшую губку, наполненную водой, которую вы случайно забыли в сыром и теплом месте. Запах будет стоять невыносимый, вообразите, как воняет целый человек. Сегодня так жарко, что я даже не могу зайти в ту комнату. Или все из-за чувства вины? Не знаю… вот и сейчас, говорю с вами, а сам вижу его глаза. Прошла уже неделя. Понимаю, я накручиваю себя. Как вы и сказали, Рон, порой нам всем нужно выговориться. Рон. Вы еще тут? Тот судорожно сглотнул. — Спасибо большое, что выслушали. Мне стало легче. Я прошу вас, не пытайтесь никуда сообщать о нашем разговоре, я знаю ваше имя, место работы, мне ничего не помешает узнать ваш адрес и нагрянуть к вам посреди ночи. Хорошего вам дня. Часы показывали половину первого, несколько человек выскочили на бранч радостной стайкой, остальные терпеливо сидели на линии и ждали своей очереди. Кто-то жалобным голосом попросил включить кондиционер, солнце сквозь окна светило прямо в спину, но Рона знобило. Он так и сидел, упершись взглядом в стикер с пометкой «Анна, 09.08, 3 PM», и не понимал: откуда шел шум? То ли Дэн опять стучал в перегородку своим дурацким мячом, то ли так бешено стучало его собственное сердце.