till death do us part

Если бы я знал, когда видел тебя в

последний раз, что это последний раз, я бы постарался запомнить твоë лицо, твою походку, все, связанное с тобой. И, если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это — последний раз, я бы никогда не остановился.

© т/с Друзья.       

~~~~~🪦🪦🪦~~~~~

      В глазах Феликса скачут озорные искры, а притягательные губы растягиваются в шкодливой улыбке. Блять, как же он прекрасен. Феликс мрачен, стервозен, холоден, упрям как осёл, но его улыбка, словно солнечный лучик, выходящий из-за тёмной тучи. Удивительно, как одним своим появлением она способна создать впечатление, что всё обязательно будет лучше, чем есть сейчас. Хёнджин хотел бы, чтобы он улыбался чаще. Чтобы исходящее от неё тепло никогда не переставало согревать его своим сиянием.       — Так и знал, что из твоего рта вылетит очередная пошлая банальщина, — фыркает Феликс, прерывая поэтические измышления Хёнджина, и, будто отмыкая один из замков на своём теле, опускает ладони на диван. — С тобой невозможно вести диалог.       — Поболтать я не прочь. Однако сейчас мои мысли заняты грязными фантазиями, так что собеседник из меня не очень, спасибо спонсору, — Хёнджин салютует стаканом с виски, собираясь опрокинуть содержимое.       Алкоголь — то, что ему сейчас жизненно необходимо. Виски, бренди, коньяк, ром, любая хрень, способная сбить боевой настрой его дружка. Он мысленно вздыхает. Нужно было соглашаться на предложение Ёсана о быстром минете. Слить сперму в тёплый рот — это действительно способно сделать штуковину между его ног сонной и вялой. В жопу выпивку, узкая глотка с отсутствием рвотного рефлекса — вот что ему нужно.       Феликс корчит забавную мордашку, словно взаправду обеспокоен, но выглядит это настолько нелепо и карикатурно, что Хёнджин подвисает.       — Кажется, мне придется позаботиться о твоём члене, прежде чем мы сможем вернуться к разговору, как нормальные люди, — роняет он, томно состроив глазки, и соблазнительно слизывает помаду со своих губ, а затем тянется ручонками к ширинке.       Нормальные люди — это точно не про них, но, святое дерьмо! От его слов член в брюках устраивает настоящую дискотеку, будто исполняет брачный танец. Залив в себя виски, Хёнджин отставляет стакан и самодовольно скалится на его неловкие поглаживания.        — Эй, если бы я хотел потискаться через шмотки, как школьник, я бы зажал в примерочной какого-нибудь омегу из служащих.       Феликс бросает на него красноречивый взгляд, в котором Хёнджин читает титры: «Какого хрена ты от меня хочешь, мудила?», и сильно сжимает его яйца в руке.        — Пытаешься сделать яичницу, м? — говорит Хёнджин и с болезненным стоном откидывает голову назад.        — Я бы с удовольствием их отрезал и повесил на шею как сувенир, — цедит Феликс, прекратив сжимать ему яйца.       Хёнджин гортанно смеется.        — Слишком массивное украшение для твоей шеи, — и, склонившись, касается сочных губ своими, коротко шепнув: — Обожаю твой стервозный язычок.       Хёнджин хочет быть нежным, насладиться дразнящими ласками, но эта блядская помада и каблуки… К чёрту нежности. Он хватает омегу за запястье, резко тянет на себя, заставляя подняться и оказаться в его объятиях. Феликс удивленно распахивает глаза, столкнувшись с его грудью, а томно-красный рот раскрывается в немом вдохе.       Дьявол, как же он хорош… Хёнджин проводит по мягким губам, неотрывно смотря в сияющие глаза омеги. Дыхание замершего Феликса неровное, сбитое. Воздух между ними наэлектризовывается, становясь тягучим. Сердце гулко отстукивает в ушах. Хёнджин крупно сглатывает, растеряв всю решительность.       — Ну и с хрена ты застыл? — хрипло шепчет Феликс и впечатывается в него губами.       Его поцелуй такой же дикий и взрывоопасный, как и он сам. Феликс целует так, словно наступил конец света. Жадно. Безумно. Отчаянно. Так, будто от этого зависят их жизни. Их языки сплетаются, борются, словно в ожесточённой схватке за власть. Хёнджин забирается ладонями под подол жакета, оглаживает, сминает маленькие ягодицы в кружевах. Кусает его губы, сильно, до крови, ощущая металлический привкус. Феликс болезненно стонет, но прижимается к нему бёдрами, царапая ногтями кожу на загривке.       Их поцелуи всегда жадные и порочные, со вкусом крови на языке, полные страстного влечения друг к другу, и Хёнджину это нравится. Он давно не испытывал такого желания, каждое касание, каждый поцелуй, каждый стон, сорванный с губ, — чистый наркотик.       Трель мобильника надоедливо жужжит в кармане брюк, но Хёнджин игнорирует звонок. В пекло всех! Сейчас для него мира не существует, сейчас весь мир — это Феликс и его восхитительный рот.       Омега разрывает поцелуй, смотрит затуманенно.       — Не ответишь?       — Подождут, — отрезает Хёнджин и тянется за новой порцией эндорфинов.       Феликс увиливает, мажет губами по скуле.       — Ответь, я никуда не денусь, — рвано, будто ему не хватает воздуха, произносит он и, лизнув мочку его уха, всасывает в рот.       Хёнджин стонет, но тянется в карман, не глядя принимает вызов, рыча раздражённое «да» в трубку.       — Глава, всё готово, — рапортует Хонджун.       — Всех выловили? — подставляясь под ласки Феликса, он пытается собрать мысли в кучу и не застонать в голос, потому что чужой язычок нашёл его эрогенную точку, от которой тело покрывается мурашками.       — Ага, мои уже разминаются.       — Сан объявился?       — А как же, приложили его правда знатно…       — Через сорок минут подъезжай в лофт.       Хонджун пытается сказать что-то ещё вдогонку, но Хёнджин уже не слушает, отключаясь. Он отбрасывает телефон на стол и отстраняет от себя Феликса, заглядывая в его лицо. Размазанная помада вокруг рта сделала лук Купидона ещё выразительнее, а пылающий румянец на его щеках пробивается сквозь слой тоналки. Феликс глядит поплывше, вопросительно вздернув брови, словно не понимает, почему его оторвали.       — Идём, — быстро клюнув его в губы, поднимается Хёнджин и, взяв за руку, тянет за собой.       Он торопится, ускоряет широкий шаг, Феликс сзади хихикает, прося идти чуть медленнее, что довольно кощунственно с его стороны. Миновав кофейню, ныряет под лестницу и затаскивает его в плохо освещенный проход, заставленный коробками. Едва их обнимает полумрак, Хёнджин разворачивается, жадно врезаясь в губы омеги, и пылко прижимает к себе. Феликс сладко мычит, его ловкие пальчики забираются под вырез на рубашке, проворно расстёгивая пуговицы, прохлада ладоней растекается по коже, остужая горячку. Спотыкаясь в узком проходе об каждую чёртову коробку, Хёнджин наконец спиной натыкается на нужную дверь и нажимает на ручку, отворяя её. Затащив Феликса в кабинет Ёсана, он припечатывает омегу к захлопнутой двери и прижимается своим лбом к его.       Хёнджин пытается восстановить дыхание, кончиками пальцев поглаживая бархатистую кожу на его щеке. Он чувствует аромат, исходящий от Феликса, это райское благоухание ванили, свежести зелёной листвы, косметической пудровой отдушки и его собственных феромонов, покрывающих омегу, словно оберег. И, господи боже, этот запах сводит его с ума. Хочется содрать с него эти тряпки и облизать каждый дюйм его потрясающего тела.       — Тебе не кажется, что между нами слишком много одежды? — тяжело дыша спрашивает Хёнджин, облизывая губы, и тянется к пуговицам на жакете.       Феликс упреждающе шлёпает его по руке.       — Убери свои клешни, в них не выживают ни одни пуговицы, шоу с обнаженкой закончилось! — звучит угрожающе, Хёнджин бы даже поверил, что Феликс сейчас зол, если бы не пляшущие весёлые огоньки в его глазах.       — Здесь целое здание одежды, — напоминает он, смеясь.       Феликс выставляет указательный палец, ткнув кончиком в нос Хёнджина.       — Я серьёзно, Мистер-люблю-рвать-на-омегах-одежду, отошёл на три шага назад.       Хёнджин фыркает, но сдаётся и в знак капитуляции поднимает руки, отступая назад.       — Как же нравится тебе командовать, — наткнувшись задницей на рабочий стол Ёсана, он опирается на него ладонью, другой похлопывает себя по бедру. — Иди ко мне, колючка.       Феликс закатывает глаза, защёлкивает хлипкий замок на двери и мучительно медленно расстёгивает пуговицы. Аккуратно сложив пиджак, он вешает его на спинку белоснежного кресла, оставаясь только в белье из тончайшего кружева, прилегающего к стройному телу будто татуировка.       Хёнджин облизывает каждый сантиметр его фигуры взглядом. Бесконечные из-за высоких шпилек ноги с рельефно перекатывающимися мышцами под кожей, узкие бёдра и ещё уже талия. Острые ключицы, скрытые чёрной тканью, переходящие в плавные изгибы плеч и изящной шеи. Феликс тонкий, как бамбуковая палка, и абсолютный ноль из десяти по шкале идеальных параметров омег, под стандарты которых те любят себя подгонять, но Феликс абсолютная десятка по шкале Хван Хёнджина.       Омега, издеваясь, подходит слишком неспешно и грациозно, давая рассмотреть себя, легко вытаскивает гребень с фениксом из волос, позволяя им мягким струящимся шёлком рассыпаться по спине и плечам, а приблизившись сливается с ним в поцелуе.       Хёнджин заводит руку Феликсу за шею и буквально вдавливает в свой рот, пока их языки переплетаются в горячем танце, а желание вспыхивает с новой силой. Стоило лишь почувствовать вкус губ омеги, как член вновь набухает и дёргается, будто в припадке, упираясь в живот.       Это чёртово сумасшествие, его возбуждение никогда не было настолько сильным, чтобы кончить только от поцелуя. Мучительно долгого, нежного, с ароматом пряной мирры и сладкой ванили. Хёнджин старается сохранять остатки самообладания и оставаться джентльменом, хотя вряд ли он является таковым. Позволяя себе и Феликсу наслаждаться чувством единства, пока его мозг рисует, как пухлые губы скользят по члену, жадно заглатывая его. Да, джентльмен из Хёнджина не очень.       Феликс разрывает поцелуй первым, отстраняясь. Его сбивчивое дыхание опаляет кожу, а влажные губы скользят по шее к ключицам. Хёнджин от удовольствия запрокидывает голову и облизывает губы.       — Блядь, Феликс, мой член сейчас отвалится, если я не окажусь в тебе! — не то рычит, не то умоляет Хёнджин, никогда бы не подумав, что будет скулить, как течная сука перед омегой.       Феликс губами касается его соска, проходится по нему кончиком языка, а затем сильно сжимает зубы на самой вершинке. Хёнджина подбрасывает от боли, он громко ахает, когда по его телу прокатывается волна электрического тока, и слышит смешок.       — Никакого секса, Хёнджин! — отрезает Феликс, и он хочет уже возмутиться, но тот опускается перед ним на колени, оглаживает ладонью контур его члена и поднимает осуждающий взгляд. — Я провонял тобой до самых костей.       Альфе не нравится брошенная фраза, но Хёнджину сейчас плевать на его ворчание, он не собирается потакать этой тупой псине с пробудившейся эмоциональной привязанностью, не сейчас, когда влажные губы Феликса в сантиметре от его ширинки.        Хёнджина потряхивает от предвкушения, когда проворные пальцы расстёгивают ремень на брюках, но он замирает от внезапной мысли, пришедшей ему в голову, что он озвучивает её вслух:       — Эй, ты ведь не собираешься сделать что-нибудь опрометчивое?       Феликс, разделавшись с ремнём, бросает на него недоуменный взгляд.       — Опрометчивость — это, конечно, моё хобби, но не мог бы ты выражаться точнее?       Хёнджин облизывает губы.       — Я говорю, не собираешься ли ты откусить мне член или что-то вроде того? —Должно быть, у него сейчас очень тупое выражение на лице, потому что Феликс тцыкает, едва сдерживая смех.       Он томно прикрывает веки и ведёт кончиком носа по его члену, шумно втягивая воздух, после чего расстёгивает ширинку.       — Не подавай мне потрясающих идей, — по-людоедски улыбнувшись и лизнув кончиком языка свой клык, Феликс приспускает брюки с бельём, выпустив пульсирующую плоть на свободу. Словно на пружине член качнувшись у лица омеги и мазнув по губам головкой, шлёпает Хёнджина по животу. — Вау, да законы гравитации тебе не ведомы, а? Чёрт, Хван Хёнджин, какие стероиды ты жрёшь?       Подобные фразочки Хёнджин слышал не раз, но стоило этим словам сорваться с губ Феликса, как его альфа запускает салюты, будто наступил Китайский новый год.       — Смелее, он не кусается, — сжимая пальцами до побелевших костяшек край столешницы, рычит Хёнджин.       Феликс переминается на коленях, обхватывает член пальцами под головкой и, смочив губы слюной, касается ими яичек, нежно посасывая. Удовольствие огненной волной прокатывается по телу Хёнджина, разливаясь теплом.        — Возьми его в рот, — непроизвольно подавшись бёдрами, говорит он.       Феликс широко лижет твердую пульсирующую плоть, обводя каждую венку, и когда наконец кончик его теплого языка добирается до головки, слизывая густую каплю смазки, Хёнджин готов кончить, как впечатлительный девственник. Омега не останавливается, скользит губами по его длине, погружая только кончик, и с каждым движением головой он вбирает член всё глубже.        Хёнджин не может оторвать от него взгляда. Феликс определённо точно получает удовольствие от процесса, тихо мурлыча, когда головка касается задней стенки его горла. Это читается во всём: в его горящих, поддернутых похотью глазах, которые он не сводит с Хёнджина, лишь иногда прикрывая трепещущие веки в обрамлении чёрных ресниц. В его полной покорности позе и смиренном выражении на лице, из-за чего похоже, будто он встал прочитать вечернюю молитву перед сном, а не удовлетворить чужое желание. В его неспешных, нежных посасываниях. Феликс не торопится, не пытается заглотить его и высосать душу через член, не пытается отделаться побыстрее, продлевая удовольствие Хёнджина, держа его на грани настолько долго, насколько сможет, давая насладиться ощущениями.        Хёнджин едва сдерживается, чтобы не схватить его за волосы и не заставить взять больше, но впервые ему не хочется поступать как обычно. Не использовать чужой рот вместо мастурбатора, а просто идти следом за сладко-горьким шлейфом омеги, что мягко ведёт его к вершине удовольствия.       — Ты меня угробишь, — хрипло стонет он, подаваясь бёдрами, направляя член в тёплый, влажный рот.       Во взгляде омеги мелькает беспокойство, и Хёнджин спешит его успокоить:       — Всё прекрасно, это лучшая пытка, которую я когда-либо испытывал, — произносит он, тяжело дыша.       Феликс вытаскивает член из своего рта и, посылая хитрую улыбку, проводит языком по твёрдой длине, исследуя каждую чувствительную вену. Хёнджин вновь протяжно стонет, его ягодицы болят от напряжения, в горле пересохло, а яйца звенят от перевозбуждения.       — М-м, давай, трахни мой рот, как тебе нравится, — сладко промычав, говорит Феликс и распахивает губы, вытаскивая язык, позволяя головке скользить по нему.       Хёнджин тянется к его волосам, мягкий шёлк течёт сквозь пальцы, и он сжимает его в руке, проталкивая член в глубже. Феликс смыкает губы вокруг, чуть втягивая щёки и упираясь ладонями ему в бёдра, насаживается ртом слишком резко, что из глаз брызжут слёзы.       У Хёнджина срывает голову. Он снова выходит и вновь грубо врезается меж губ, натягивая рот омеги на член, рыча, как ебаное животное.       — Ха… вот так, — выдыхает он, трахая Феликса короткими, но резкими толчками.        От стонов Феликса по члену разливаются вибрации, посылая по телу электрические импульсы, заставляя Хёнджина хрипло стонать в ответ, и сейчас ему было абсолютно поебать, если его скулёж слышит весь лофт.       Хлюпающий звук, с которым его член вырывается на свободу, разносится по кабинету, как чёртова музыка. Разбитый похотью омега у его ног, со стекающей на пол слюной, лучшая картина, что Хёнджин больше не в силах терпеть. Он резко врезается в горло, так что острый кончик носа упирается в лобок. Феликс трепыхается, солёные дорожки стекают по его щекам, оставляя чернильные разводы туши.       — Дыши через нос, — и в тот же момент Хёнджин чувствует, как глотка разжимается и сжимается вокруг него, а затем выходит полностью, давая Феликсу вздохнуть.       Он откашливается и, поднимая свои глаза на него, просит:       — Ещё…       Блядь!        Хёнджин помогает себе рукой, снова направив член к приоткрытым губам, придерживая его за волосы. Феликс мычит, закатив глаза от удовольствия или боли в раздираемой глотке, Хёнджину было сложно разобрать его реакцию, потому как находиться внутри тёплого и влажного рта — экстаз, от которого дрожат колени, а позвоночник покалывает в знакомом чувстве.       — Охуенно, — стонет Хёнджин, сжимая край стола, который, кажется, сейчас раскрошится в его ладони.       Феликс быстро скользит по члену губами, порхая вокруг языком, царапает короткими ногтями кожу на его ягодицах и с жадностью вбирает всё то, что Хёнджин ему даёт, заставляя почувствовать себя божеством.       Хёнджин тонет в феерических ощущениях под натиском языка, пока не принимается грязно трахать рот Феликса. Мышцы его бёдер и живота сжимаются, а яйца вибрируют, готовые взорваться. Хёнджин отпускает его волосы, предоставив возможность выбора, и предупреждает:       — Я сейчас… — но не договаривает, почувствовав, как по телу пробегает дрожь, и прикусывает губу.       Он пытается отстраниться, но Феликс буквально надевается на член, смыкая губы, и Хёнджин с рёвом раненого медведя изливается в его рот.       Ошеломительный оргазм накрывает волной, заставляя ноги подгибаться, а тело дрожать, пока омега продлевает его удовольствие, не давая узлу раздуться, и, сжимая пальцами член у основания, слизывает с головки последние капли спермы.       Феликс отстраняется, садясь на задницу, сжимает бедра и смущённо вытирает губы основанием ладони.       — Пожалуй, лучше сейчас не целоваться, — его голос тихий, возбужденный и охрипший, звучит как симфония для эго Хёнджина.       — Ещё чего! — фыркает он и, нагибаясь, поднимает Феликса на ноги, сразу же обрушившись на его губы поцелуем.       Хёнджин ощущает вкус собственной спермы на языке и заводится снова, чувствуя, как голодная зияющая дыра внутри него снова раскрывает свою пасть, желая поглотить этого омегу целиком и полностью. Феликс так сладко стонет в его рот, дрожа от желания, трётся бёдрами, как кот, выпрашивающий ласку, но всё равно отстраняется.       — Нам нужно остановиться… — в его голосе не слышно уверенности, а в зрачках абсолютная чернота от похоти.       Хёнджин кривит губы в усмешке и резко меняет их местами, нагнув Феликса над столом. Тот, как упрямый барашек, упирает руки в заваленный бумажками стол, бормоча своё любимое: «Нет».       — Это слово начинает меня раздражать, — рычит Хёнджин, забираясь руками под кружевную водолазку омеги. — Скажи, тебе нравятся эти игры в недотрогу? Или ощущение, будто тебя берут силой? Что-то вроде этого? — пересчитывая рëбра пальцами снизу вверх, спрашивает он, пока поднимается к напряженным соскам.       — Феромоны… — бормочет Феликс, выгибаясь, и упирается задницей в привставший член. — Боже, я так хочу тебя. У меня зудит от желания засунуть член в себя. Хочу, чтобы ты вошёл, чтобы трахал меня до тех пор, пока узел не раздуется внутри, но твой запах… Нам нельзя.       Хёнджин замирает, пытаясь понять мысли Феликса. Многозадачность его мозга ошеломляет. Даже растекаясь, как растаявшее желе, он всё ещё способен думать и просчитывать, чем обернётся их связь. Спонтанный секс. Случайная вязка. Хёнджину ничего не грозит, пара косых взглядов, шепотки за спиной его никогда не волновали, он твёрдо стоит на ногах и его положению ничего не угрожает, но Феликс. Поддавшись сиюминутному желанию в отеле, он наградил его своей временной меткой и не думал, что для него это буквальная угроза жизни. Офицеры разорвут омегу на части, если узнают, что он трахается с главой враждующего клана. Однако его слова наводят Хёнджина на мысль, что тот собирается вернуться домой, а это значит, он продолжает категорично отказываться от предложения, и, вероятно, план в его голове уже созрел.       Хёнджин вдыхает в попытке насытить свои легкие воздухом, которые сжались от странного давящего чувства в груди. Эти мысли задевают что-то в его душе, но он не может понять, что чувствует, хотя в голове сейчас как никогда ясно. Обняв Феликса со спины, он прижимает омегу к себе, уткнувшись носом ему в шею, впустив в себя приятный аромат чистоты, который растекается по нему, словно топленый мёд. Ощутив укол вины, язык покалывает от желания сказать хоть что-то, но никакие слова не изменят того, что уже случилось.       — Я ни о чем не сожалею, Хёнджин, — произносит Феликс, словно прочитав, что у него на уме, и расслабляется в объятиях. — Ни о том, что произошло в отеле, ни о том, что случилось после. Так что и тебе не стоит…       Он слегка ëрзает, пытаясь выпутаться, и крякает, когда Хёнджин сильнее сжимает тиски своих рук.       — Ладно, меня понемногу отпускает, не мог бы ты убрать своего питона от моей задницы?       Хёнджин касается губами его шеи, опускает ладонь на член Феликса, погладив пальцами влажную головку через шёлк кружевного белья. Феликс, задрожав, сладко стонет, толкаясь ему в руку, а следом шипит, пытаясь лягнуть его по голени, как ретивая лошадь.       — И это ты называешь отпускает? — низко посмеивается он.       Хёнджин обхватывает ладонью его твердый, мокрый от возбуждения член, а пальцами другой руки входит в скользкую дырочку через отверстие на белье.       — Такой твердый спереди и мокрый сзади, — глумится он, слегка шевеля фалангами внутри, а затем проворачивает их внутри и надавливает на чувствительный комок.       — О, боже… — задыхается Феликс, уронив локти на стол, сгибается над ним, не в состоянии стоять ровно.       — Я хочу позаботиться о тебе, обещаю не засовывать в тебя никаких питонов… если сам не попросишь, — убалтывает его Хёнджин и, не давая опомниться, вновь давит на простату.       Феликс выгибается, красиво вздернув задницу, и часто-часто кивает, подобно собачке на приборной панели, соглашаясь.       В ту же секунду Хёнджин вынимает пальцы из дырки и спускает с омеги трусы до колена.       — Ляг животом на стол, — сжав в ладони ягодицу, просит он.       Феликс растягивается на поверхности, умостив голову на сложенных локтях, и игриво виляет задом, за что получает смачный шлепок, на который будто напрашивался.       — Собираешься прохлаждаться? Раздвинь свою задницу, Феликс! — приказывает Хёнджин.       — Боже, что ты собрался делать? Просто подрочи мне, ну! — говорит он, но заводит руки за спину, обхватывает ягодицы и разводит их в стороны.       — Не лишай меня возможности попробовать тебя на вкус, — чмокнув его в ямку на копчике, Хёнджин опускается перед задницей на колени. — Посмотри-ка, твоя дырочка так рада мне, даже подмигивает.       Феликс хрюкает и мелко трясется от смеха.       — Хван Хёнджин, ты такой придурок, — бубнит он, но стоит Хёнджину слегка подуть на блестящий вход, как он перестает хихикать.       Хёнджин не торопится, оглаживает бедра, проводя руками до ягодиц, и зарывается лицом между них, широко лизнув языком по расселине.       — Боже, блядь! — скулит Феликс, чей голос звучит так непристойно и требовательно, что Хёнджин, не сомневаясь, вновь прижимается языком к дырочке, облизывая её края.       И нет, он никому не расскажет, что делает это впервые в своей жизни.

~~~~~🪦🪦🪦~~~~~

      Феликс с такой силой вдавливает пальцы в свои ягодицы, что наверняка оставит синяки, но ему в общем-то плевать, пока Хван Хëнджин ласкает его языком, выводя на дырочке абстрактные узоры. Он обводит её края, широко лижет нежную кожу и, урча, как сытый лев, наслаждается его вкусом, пока Феликс катается на его лице, будто на американских горках.       Он со стоном выгибается, когда альфа просовывает язык внутрь так глубоко, как может. Его дырка жадно сжимается вокруг, а член подрагивает, готовый вот-вот излиться.       — Не так быстро, — хмыкает Хёнджин, оторвавшись, пальцами пережимает основание, заставляя задохнуться от силы давления, и вновь принимается с жаром целовать его истекающую соками задницу.       Феликс скулит от удовольствия, ощущая, как мурашки бегут по телу с каждым движением языка, доводящим его до исступления. Это сводит с ума. Заставляет вздрагивать, как только напряженный кончик проникает внутрь, и вновь стремиться ему навстречу. Хëнджин изводит его, держа на краю бездны, и Феликс горит от отчаяния и жажды. Его ноги дрожат, смазка и слюна стекают по его яичкам и бëдрам, а жар расползается по спине, охватывая приятной ноющей болью низ живота, но этого всего так ничтожно мало. Феликс нуждается в большем. Больше трения, рук, больше Хёнджина и больше всего того, что он может дать.       Будь у Феликса сейчас чуть больше рассудка, он бы определённо посмеялся над происходящим. Минутами ранее он жадно заглатывал член человека, к которому он испытывает ненависть. Ладно, враждебность. А теперь стоит перед ним раскрытый, мокрый и скулящий, пока этот же человек пожирает его задницу, заставляя испытывать столько разных чувств одновременно.       — Блядь, Хёнджин, я хочу кончить, — задыхаясь, стонет он, чувствуя, как от напряжения онемели колени и икры. — Скорее вставь в меня член…       Альфа отрывается от него, кусает чувствительное место под ягодицей, а плотное кольцо из пальцев исчезает с его изнывающей от желания плоти. Хёнджин встает, прижимается твёрдым членом к его дырочке, склонившись, лижет по вспотевшему затылку и чуть ли не рычит над ухом:       — А как же: «Никакого секса, Хёнджин!» — карикатурно пародирует его альфа. И вовсе не похоже!       — Ой, заткнись! — фырчит Феликс, елозя задницей по стволу. — Мало ли что я там говорил, сейчас я хочу член! Я омега, имею право передумать, — и когда ему почти удается извернуться, чтобы достать до головки и пропихнуть еë в себя, Хёнджин, рыча, резко входит в него полностью, заставляя подавиться собственными желаниями. — Боже…       Хёнджин смеëтся.       — Бог? Разве Бог сейчас заставляет твои колени дрожать, а дырку течь? — и Феликс слышит ухмылку в его голосе.       — Хёнджин, двигайся! Двигайся, чëрт бы тебя побрал! — задыхается он.       Феликс крутит бедрами, ослабляя пульсирующий жар в его заднице, члене… сердце. Последнее колотится так быстро, что кажется, сейчас пробьëт грудную клетку, особенно в тот момент, когда альфа нежно проводит ладонью по позвоночнику, пытаясь унять его дрожь.       — Расслабься, — просит Хёнджин, но Феликс просто не может, член так сильно распирает внутри. — Ладно, — выдыхает альфа, вес его тела исчезает со спины, а затем он медленно отводит бëдра, вытаскивая не иначе как орудие для пыток до середины, и так же медленно входит снова.       Хёнджин двигается неторопливо, позволяя привыкнуть, и с каждым толчком Феликс погружается во что-то волшебное. Он стонет, извиваясь, когда член альфы выходит из него почти полностью и задевает чувствительное место, а внутри все вспыхивает, словно фейерверк.       — Бля, вот здесь… пожалуйста… — скулит Феликс.       Хёнджин шлепает его ладонью по ягодице и вгоняет член глубоко внутрь, заставляя сжиматься вокруг него.       — Маленькая ненасытная блядь, — рычит он, и вновь опускает руку на горящую кожу.       Хёнджин обхватывает его под коленом и задирает ногу, укладывая еë на стол, свалив при этом добрую половину бумаг на пол. Феликс хватается за край столешницы прежде, чем альфа размашисто начинает трахать его, а из собственного горла вырываются непристойные стоны. Ощущения такие сильные — натяжение, жжение и сладкая боль от наполненности, когда Хёнджин толкается, насаживая его на свой член, что перед глазами мерцают звезды.       Феликс задыхается, запрокидывая голову, и подмахивает в такт беспорядочным и неумолимым толчкам. Тело дрожит от напряжения, легкие горят от нехватки кислорода и феромонов, заменивших собой воздух, заставляя разлетаться на части и всхлипывать от удовольствия.       Феликс вскрикивает от восторга, когда волна удовольствия, прокатившись по спине, изливается бурным оргазмом. Сперма вырывается из его члена, попадая густыми каплями на ноги. Он дрожит, ослабленный и изможденный, будто тряпичная кукла, а пульсирующая дырка сжимается вокруг альфы, пока тот продолжает овладевать им, яростно трахая с такой силой, что это восхитительно.       — Бля… — выдыхает Хёнджин и, резко вытащив, спускает ему на задницу, втирает горячую сперму в нежную кожу и устало накрывает телом.        Какое-то время они лежат, прижавшись друг к другу, позволяя себе насладиться оргазмом и звуком их сбитого дыхания, пока потная, разгоряченная кожа не начинает остывать.        — Постой-ка так, нужно найти, чем тебя вытереть, — просит Хëнджин, поднимаясь.       Лишившись тепла, по мокрой спине Феликса пробегает холодок. Хёнджин шумит выдвижными ящиками и чертыхается, а он опускает свою гудящую ногу с болтающимися на щиколотке трусами, осознавая, как же сильно горят мышцы, и наблюдает за ним, приподнявшись на локтях.       Раздобыв пачку салфеток, Хёнджин стаскивает с себя промокшую от пота рубашку, вытирает и заправляет болтающееся хозяйство в брюки, а затем бросает упаковку перед носом Феликса, вернув его в реальность из сладкой послеоргазменной неги.        Пока Феликс оттирает кожу от подсохших корок телесных жидкостей, складывая на горку из грязных салфеток, альфа закуривает и с каким-то особым смаком затягивается дымом.       Закончив, Феликс нагибается, чтобы натянуть трусы, обнаруживает их насквозь влажными и не придумывает ничего лучше, чем засунуть мокрое белье Хëнджину в карман брюк. Затем он выхватывает сигарету, зажатую меж его губ, делает глубокий вдох, возвращает ее и вынимает фамильные серьги из своих ушей, положив их рядом с гребнем на стол.       — Я не стану выходить за тебя, Хёнджин, — выпустив дым, Феликс поднимает взгляд на отрешенное лицо альфы.       Тот наконец криво улыбается, словно эту заезженную пластинку он уже слышал, и Феликсу лучше всего начать исполнять что-то новенькое.       — И, видимо, сейчас последует какое-то «но»?       — Но я собираюсь выйти за Криса.       Хёнджин дергается, словно его ошпарило кипятком, готовый броситься с кулаками, но останавливает себя и подозрительно щурится.       — Не могу никак понять, — говорит он, чуть склонив голову. — Ты, блять, храброй воды хлебнул? Или соскучился по подвалу?       — Не кипятись, — на всякий случай Феликс отходит к креслу, где оставил и свой жакет, и облачается в него, будто в броню, вновь воздвигая стену. — Для начала выслушай, что я предлагаю, а потом можешь орать сколько тебе влезет.       — Ну, валяй, — лениво разрешает альфа.        Хёнджин отлипает от стола, тушит сигарету и направляется к рейлу, завешанному вещами, на который Феликс обращает своë внимание только сейчас.       Вдоль дальней стены кабинета, спрятанные чуть за живописной фитостеной, стоят коробки с товаром. Видимо, складского помещения не хватало из-за переизбытка, и для хранения использовалось любое свободное место. Феликс до конца не совсем понимает, почему его внимание так заостряется на этом, возможно, потому что лофт ему нравится, и это неплохое вложение денег.       Он переводит взгляд на одевающегося Хёнджина, нашедшего в этом ворохе для себя серую водолазку из тонкого кашемира, которая ему была явно мала и обтягивала каждый рельеф его мышц так, что Феликс действительно жалеет о своем отказе, ведь мог видеть это каждый день, но ничего не поделаешь, принципы дороже, и если уж он выйдет замуж, то только на своих условиях.       — Чего замолчал? — разгребая влажные волосы пальцами, грубо спрашивает Хёнджин.       Феликс вздрагивает и осматривает углы помещения.       — Здесь нет ни камер, ни жучков, — словно прочитав его мысли, отвечает альфа.       Феликс молча указывает на дверь, на что Хёнджин, закатив глаза, быстро пересекает комнату, отмыкает замок и распахивает дверь, за которой ожидаемо стоит тыквенная голова.       — Ты какого хрена тут отираешься? — злобно рычит Хёнджин.       — Ну это, там… Хонджун приехал уже минут двадцать ждëт, — потерявшись от напора, тушуется телохранитель.       — Свали в конец коридора и смотри, чтобы сюда никто не заходил, я занят, — отрезает альфа и захлопывает дверь, а, повернувшись к Феликсу, тот замечает в его взгляде смесь замешательства и восхищения. — Как ты узнал, что за дверью кто-то есть?       Феликс дëргает плечами.       — Не знал, просто я бы пошëл за своим боссом. Во-первых, наши отношения не назвать приятельскими, вдруг я тебя убивать стану. Во-вторых, думаю, ты из тех, кому не особо нравится, когда их спонтанные рандеву прерывают, потому пошёл бы просто для того, чтобы никто не помешал боссу развлекаться. Ну и в-третьих, то, о чëм я сейчас буду говорить, никто не должен услышать.       Хёнджин одобрительно улыбается, так, словно Феликс только что сдал экзамен очень дотошному преподу.       — Хорошо, ты меня заинтриговал. — Садясь на диван у стены, Хёнджин вынимает помятую пачку сигарет, будто её пожевало в шрëдере, бросает на низенький столик, а затем берёт два перевернутых стакана и наливает в них воду из графина, и один из них пододвигает к Феликсу.       От этого жеста немного отлегает от сердца, его план всё ещё попахивает сумасшествием, и Феликс до конца не уверен, что осилит его реализацию, и если хоть что-то пойдет не так, он и Хёнджин будут кормить крабов, однако то, что альфа готов его выслушать, вселяет маленькую надежду.       Феликс закуривает, нервно крутит сигаретный фильтр и делает глоток воды.       — Я помогу тебе. Вытащу твоего брата и спрячу его там, где Крис до него не доберется.       — Такое место существует? — скептично ведет бровью Хёнджин.       Феликс медленно кивает, затягиваясь сигаретным дымом, от крепости которого горло раздирает когтями.       — Существует. И пока я хотел бы не раскрывать подробностей.       — Ты говоришь загадками и хочешь, чтобы я поверил тебе на слово?       — Китай, — вздыхает Феликс, качая головой. — Он укроется в Китае у Большого кольца.       — Ты спятил? — вскидывается альфа, но Феликс взглядом предостерегает его, и Хёнджин расслабляется, продолжив: — Ты вытащишь моего брата из пасти волка, чтобы засунуть в лапы жëлтого дракона?       — Драконы лучше всего охраняют свои сокровища, разве нет? — пытается отшутиться Феликс, но, понимая, что это не работает, вздыхает и, потерев переносицу пальцами, продолжает: — Хëнджин, поверь моему личному опыту, это единственная возможность уберечь Чонина. Он вернётся, но как быстро, зависит от нас с тобой.       — Как ты вообще вышел на Триаду Большого кольца? — побарабанив пальцами по подлокотнику, спрашивает Хёнджин с неподдельным удивлением.       — Скажем так, сан шу — мой близкий родственник, — уклоняется от ответа Феликс.       Хëнджин вздëргивает брови так высоко, что складка у него на лбу собирается в гармошку.       — Я и сам был удивлен наличием родни, но давай оставим эту душещипательную историю на другой раз, — просит Феликс, а Хёнджин коротко кивает.       — Значит, ты хочешь занять место Чонина? — сжав челюсти, продолжает спрашивать Хёнджин.       Феликс молча кивает, не потому что не хочет рассказать больше, а потому что всё ещё чувствует, что их разговор может быть услышан другими. И альфа, словно уловив его напряжение, не достает с деталями, удовлетворившись его ответом.       — Ещё один вопрос, — смотря на него пристально, говорит Хёнджин. — Почему?       Феликс понимает, что Хëнджин хочет услышать о причинах, по которым он готов сунуться в эту опасную авантюру, но четкого ответа у него нет. Может, всё дело в том, что у него никогда не было старшего брата, готового рискнуть жизнью ради него и вытащить любыми методами из передряги? Может, чувство вины перед Хёнджином за то, что сделали с Минхо? А может, ему просто жаль того парнишку в пудровом пиджаке, что взволнованно стоял на лестнице, пытаясь хотя бы на мгновение увидеться с братом? Или всё разом.       Феликс не знает, но считает, что это правильное направление, в конце концов, спасение чужой жизни заслуживает достойной оплаты.       — Я хочу домой, Хёнджин, — с улыбкой Джоконды на губах отвечает Феликс. — Если для этого мне придётся сжечь этот город, не сомневайся, я оставлю пепелище.       Внезапный стук в дверь заставляет Феликса вздрогнуть.       — Глава, — зовёт по ту сторону тыквенная башка, перепугав его до чёртиков.       — Да, блять! — громко огрызается Хёнджин. — Пять минут.       Затем он резко поднимается и отходит к рейлу, перебирает вешалки, возвращается, бросив на колени Феликса белые брюки.       — Живо надевай, — приказывает он и отходит к столу. — Сейчас поедешь в пентхаус, я вернусь через два часа, и мы обсудим детали, после будешь свободен.       Феликс вроде бы и рад такой перспективе, но не понимает, куда Хёнджина так резко понесло, и от этого закрадывается тревога. Поездка в морг, постоянные звонки, скачущее настроение. Любопытство пересиливает.       — У тебя проблемы? — уже обуваясь в туфли обратно, спрашивает он.       Хëнджин молча вплетает в спутанные волосы гребень, опускает серьги ему в карман, а затем разворачивает Феликса к себе лицом, оценивающе рассматривая.       — Тц, выглядишь, будто тебя трахали, — с наглой улыбочкой уходит от вопроса он.       — Так меня и трахали, — пожимает плечами Феликс.       — И что нужно сказать?       Феликс хмурит брови, недовольно поджимая губы, а Хёнджин вздыхает.       — У меня проблемы, большие, но это не твоя забота. Ясно?       — Ясно, — бурчит Феликс, но нихрена ему не ясно, а тревожность только больше нарастает с каждой секундой, заставляя сердце учащенно грохотать в груди.       Хëнджин легко переплетает их пальцы и выводит его из кабинета, где телохранитель передаёт его телефон, оставленый в кофейне.       Оказавшись на улице, Феликс ëжится от влажной прохлады. Хëнджин пытается высвободить свою руку, но он резко сжимает её мёртвой хваткой, не позволяя ему сделать этого и заставляя обратить на себя внимание.       — В чëм дело? — спрашивает альфа.       Феликс не может ответить. Его тело, сердце и разум словно оцепенели от страха. Он смотрит в сторону припаркованной БМВ, возле которой стоят помятый Сан с распухшим лицом и коротышка из морга, и понимает, что Хёнджин не должен ехать с ними. Не должен садиться в эту чëртову машину, но не находит ни одной причины, почему он должен его остановить.       — Просто… — Феликс облизывает губы, вновь посмотрев на стоящего в замешательстве Хёнджина, и больше не может произнести ни слова.       — Феликс? — торопит его Хёнджин.       Феликс порывисто врезается в альфу поцелуем, не найдя ни объяснений своей разыгравшейся тревоги, ни возможности оставить Хёнджина с ним. Его большая проблема никуда не рассосется, а если попытается объяснить, не сможет, да ещё и выставит себя на посмешище, а потому он продолжает цепляться за альфу, сжимая кашемир в своей руке, пока в голове словно мантра стучит: «Останься».       Феликс разрывает поцелуй, показавшийся ему слишком отчаянным, безрассудным и неуместным. Не стоило бросаться на шею альфе на глазах у его подчиненных.       — Не сдохни, — хриплым шёпотом просит Феликс, пока Хёнджин прижимается своим лбом к его.       Тот на секунду цепенеет, отрывается и возводит взгляд к небу, улыбаясь как сумасшедший, так что на его щеках проступают ямочки. От этой улыбки сердце Феликса мелко трепещет, будто взволнованная канарейка.       — Что же ты со мной творишь? — стонет Хёнджин, чей наполненный нежностью взгляд смотрит на него. Альфа трепетно касается губами его лба. — Не дождёшься…       Хёнджин, дав отмашку отвезти Феликса в пентхаус, расцепляет их руки и направляется к БМВ, не оглядываясь.       Феликс обхватывает себя за талию, ощущая, как в его пальцы, мелко покалывая, просачивается леденящее онемение, и не сводит взгляда с тёмной фигуры, с каждым шагом удаляющейся от него всё дальше.       — Пойдёмте, — прочистив горло, просит телохранитель.       И Феликс, медленно переставляя ноги, бредёт к чёрной «Феррари», ещё не зная о том, что Хёнджин так и не вернётся.