Исповедь неполноценного человека

      Томиэ довольно улыбается, прикрыв глаза, и мычит, смакуя вкус кофе на языке. Великолепен. Как же она раньше обходилась без этого кафе и напитка именно в исполнении владельца? Рядом раздаётся смешок: Дазай сидит напротив и наблюдает, как она наслаждается завтраком. Сегодня на ней белая рубашка, бежевая юбка с разрезом и чёрные аккуратные туфли на устойчивом каблуке. Светло-рыжие волосы уложены в аккуратную причёску, и Ямадзаки напоминает актрису из пятидесятых-шестидесятых годов. Как бы она ни пыталась, любовь к изящным вещам никуда у неё не исчезла.       — Очень вкусно, — она открывает глаза и тянется к лежащей на столике сумочке, чтобы вытащить кошелёк, что удивляет Осаму.       — Зачем?       — Заплатить за завтрак. Или я чего-то не знаю, и еда теперь бесплатна?       — Я заплачу. Убери кошелёк.       — Заплатишь? — переспрашивает она.       — Что, Нобуо был ещё той скрягой? — догадывается, усмехаясь, Дазай. — Это же обычное дело для джентльмена — заплатить за даму в кафе или ресторане.       — Видимо, не для всех джентльменов.       — Мда уж… А на свадьбе ты была такой счастливой, — припоминает он.       — Свадьба на то и свадьба — пить шампанское, улыбаться и веселиться.       Осаму замолкает. После недолгого молчания говорит:       — Предполагаю, что ты травмирована, но я не могу тебя не попросить. Расскажи мне о своём бывшем.       — О каком из? — спрашивает она. — Что один, что другой — урод.       — В данный момент меня интересует «Урод номер два». Про первого я знаю сам, но не против выслушать про него в другое время, если тебе от этого станет легче.       — Умеешь ты испортить прекрасное утро.       — Я пытаюсь понять, кто такой Кимифуса Кита. И для этого я составляю картинку.       — Даже и не знаю… Он немногословен, Дазай, — она допивает кофе и с грустью смотрит на пустую кружку. Осаму, поймав взгляд официантки, поднимает руку и щёлкает пальцами, прося повторить заказ. — Может, конечно, он только со мной так себя вёл. Кимифуса предан Мори. И наводит на всех…       — Страх?       — Неправильно выразилась: вызывает противоречивые чувства. У него будто есть что-то сокрытое, но я до этого так добраться и не смогла. Минутка для заметки: он не просил меня похищать Акиру. Повторю ещё раз, что это была моя инициатива, о чём я очень сожалею, — Томиэ скрещивает руки на груди. — В голове всё как помутнилось. Мне очень стыдно.       — Знаю.       — Хотела перед ним выслужиться, — продолжает заниматься самобичеванием Ямадзаки. — Идиотка…       — Так бывает. С чего вдруг он нацелился на Отдел по поимке Портовой мафии? Ну ловят они преступников и ловят. Насколько я знаю, этот Отдел существовал и раньше, правда в несколько другом виде, но полицейские ловили плохих парней, а не ждали Тосико Тамуру. Некоторые мафиози были готовы сдаться закону, чтобы не умереть от руки Тадамасы Гото, в один момент переставшего соображать. Это босс Портовой мафии до Мори, — поясняет Осаму Томиэ. — Так почему?       — Потому что, как я поняла, пострадал его друг.       — Так. Друг?       — В ту ночь в порту с ним был парень. Кикути Кан. Что-то вроде его правой руки. Тамура захотела выстрелить в Кимифусу, но Кикути бросился наперерез и закрыл его собой.       — Одно мы знаем точно: Тосико Тамура — женщина не робкого десятка, — Дазай откидывается на спинку диванчика. — Меня всегда забавляли и удивляли такие люди. Схватка с мафиози — неравный бой, и что ими движет? Желание торжества правосудия? Допустим. Оно восторжествует, а ты окажешься в могиле. И всё это совершается при наличии семьи. Никакого тормоза нет.       — Кимифуса говорил, что хочет отомстить, — чуть помолчав после зловещего монолога Осаму, из-за которого у неё побежали мурашки по коже, говорит Томиэ. Что-то она совсем расслабилась, раз позволила себе забыть, кто ей составляет компанию. — Но ведь… — она набирает побольше воздуха. — Отомстить можно по-разному, ведь так? — под конец предложения голос Ямадзаки подводит её и срывается на писк. — Испортить полицейским транспорт, создать проблем, скомпрометировать кого-нибудь. Припугнуть.       — Или взорвать дом.       Томиэ широко распахивает глаза.       — В-взорвать дом?       — Залез в новые полицейские отчёты. Недавно произошёл взрыв жилого дома. Официальная версия — утечка газа. Дом старый, кто станет расследовать дело должным образом. Вот только пострадал один из сотрудников Отдела по борьбе с Портовой мафией.       — Там же и мать Акиры…       Он кивает.       — Только не говори мне, что…       — …он хочет по одному перебить весь их Отдел? — Дазай опирается ладонями о стол, и Ямадзаки тоже склоняется, сокращая расстояние. Не хватало ещё, чтобы всё кафе слышало их странный диалог. Фразу он говорит ей на ухо, обдавая его горячим дыханием, и она чувствует, как невидимая рука сжимает горло.       Страшный ты человек, Осаму Дазай.       — Именно это и не говори, — вздыхает Томиэ. — Ты бы… Скажи, ты бы так поступил, да?       Дазай смотрит на неё, вновь устраиваясь на диванчике поудобнее.       — Многие так в мафии поступают: оставляют самого желанного врага напоследок. Чтобы он знал, что за ним идут. Забьётся в угол и будет дрожать от страха. Или сам с собой покончит.       Томиэ хмурит тонкие брови.       — Дазай, я кое-что вспомнила: Кимифуса говорил, что в город приехала Портовая мафия Китакюсю. В их честь Мори устроил приём.       — Мори любит приёмы. Портовая мафия Китакюсю… Надо будет всё о ней выяснить. Посмотри на неё информацию в Агентстве, влезь в базу к полицейским, как вернёмся.       — Что? Влезть? — она хлопает глазами. — А Куникида? Он мне голову снесёт и не поморщится. Только и ждёт, мне кажется, что я оступлюсь.       — Ямадзаки.       — Я не хочу портить с ним отношения. Ладно, я поняла, — сдаётся Томиэ под напористым взглядом Осаму. — Я всё сделаю.       Он довольно улыбается. И не скажешь, думает она, по его мягкой улыбке, что ещё пару минут назад он рассуждал о смертях полицейских и вкрадчиво намекнул ей, как бы сам поступил с теми, кто ему мешает.       — Умница.       — Ты будешь сегодня ужинать со мной и Ацуши? Я буду готовить запеканку.       — У меня на вечер немного другие планы, хотя твоё предложение очень заманчиво.       — «Другие планы»? — тянет она. — Это какие же? Свидание с Акирой?       — Это не свидание.       — Когда так говорят, это значит, что всё будет с точностью да наоборот.       — Ямадзаки.       — Забыла, что ты такое слово не знаешь, прости. Но раньше ты обхаживал дам быстрее. Некоторые даже готовы были прыгнуть тебе в постель через пять минут после знакомства. А тут… Акира сопротивляется?       — Нет.       — Но ты же хочешь с ней переспать, — бьёт не в бровь, а в глаз девушка.       — Ямадзаки…       — Чизуко Уэно, ты хотел сказать. Все вы, мужчины, одинаковы. Да и для тебя никогда это не было проблемой, вот что я имею в виду.       Осаму качает головой.       — Сейчас всё иначе. Я хочу попробовать по-другому.        «Потому что я теперь другой».       Томиэ кивает, наконец вспоминая про вторую чашку кофе.       — Всем привет! — за стол к ним со стороны Дазая подсаживается Ацуши.       — Привет.       — Привет. Принесите, пожалуйста, чёрный чай и бутерброд с ветчиной, — обращается Дазай к официантке и достаёт из кармана плаща купюры. Томиэ в несколько глотков допивает холодный кофе.       — А вы?       — А мы уже поели, — он треплет Ацуши по плечу. — Тренировку у Томиэ никто не отменял. Ты ешь, не торопись, и присоединяйся к нам. Идём?       — Идём.

***

      Кимифуса морщится от кислого вкуса шампанского и, допив его одним глотком, ставит бокал на поднос. Очередной праздничный вечер в Портовой мафии, и сегодняшний повод для торжества очень и очень приятен — они отмечают открытие больницы. Кита бросает взгляд на Юки Като-Морган, стоящую рядом с Огаем. На ней — чёрное кимоно, она сияет, держа в руках бокал с шампанским и улыбаясь гостям.       И на ней взгляд Мори.       Если между ними ничего нет, то Кимифуса слепой.       Кита поворачивается к стоящей рядом Мари. Она потягивает вишнёвый сок и пробегается взглядом по присутствующим. Кимифуса приближается и склоняется к её уху.       — Между ними ничего нет? — вспоминает он её слова. — Ну-ну.       — О, отстань, — она отмахивается и тянет его за собой на балкон, где менее душно и более просторно. И не так громко. Кимифуса не скрывает довольной улыбки, когда они закрывают за собой дверь, оказываясь отрезанными от мафиозного мира. — Наконец-то. Не мафия, а детский сад. Такие шумные.       — Повод для праздника хороший, вот и веселятся. Я восхищаюсь твоей тётей.       Врачом Юки была отменным и деликатным. Кимифуса выяснил, что она и Огай Мори являлись учениками Вильгельма Рота. Ките его подход и отношение к пациенту нравились, и он чувствовал себя с ним спокойно — знал, что Вильгельм поможет и не бросит. И не будет как Ямамото — когда тебе и так плохо, брать и добивать.       — И я, — соглашается с ним Мари. — Тётя давно хотела открыть больницу. Её маленькая мечта сбылась.       — Маленькая? — спрашивает Кимифуса, припоминая масштабы здания.       — Не в прямом смысле, — она закатывает глаза.       — Она теперь уйдёт из Портовой мафии? — задаёт вопрос и понимает, что звучит глупо — куда женщина сможет деться от Огая Мори?       — Не собирается, — Мари, однако, воспринимает его слова всерьёз, — но у меня были такие же мысли.       Она рядом с ним, и Кимифусе уже не так одиноко.       — Можно? — дверь, ведущая на балкон, открывается, и Кимифуса узнаёт в заглянувшем к ним человеке Акутагаву.       — Конечно.       — Като-сан, Кита-сан.       — Привет, Акутагава.       Втроём они замолкают и смотрят на ночное небо. Каждый думает о своём, и поэтому они не сразу замечают, что на балконе становится на одного больше — на перила рядом с Кимифусой облокачивается Чуя. Они удостаивают друг друга быстрыми взглядами: Накахара ненавидит Киту, но сил устраивать сцену у Чуи нет. Как и у Кимифусы. Они кивают друг другу, и Кимифуса слышит, как Мари рядом с облегчением выдыхает.       Кита отмечает, что на нём нет лица. Накахара, видимо, посещает его мысль, всё ещё опечален смертью Томиэ. Да и сам Кимифуса не отличался радостным расположением духа — он тоже постоянно об этом думал и не был в восторге от того, что сделал (хотя все считали наоборот).       — Все мы похожи, — Ямамото склоняет голову к плечу, произнося эти слова с явным удовольствием, потому что они причиняют Кимифусе боль. — Похожи, иначе бы не оказались вместе. Да, Кобо, это так. Подобное притягивается к подобному.       Кимифуса с отвращением отворачивается, но ненадолго. Он сдавленно охает, когда на подбородке смыкаются чужие пальцы, грубо его к себе разворачивающие.       — Не смей кривиться.       Нет, он не такой, как он.       Преступления против детей — это самое ужасное, что может быть в этом мире. И это было так. Искупить свою вину Ямамото мог лишь своей кровью.       Размышления прерывает возня Акутагавы: он делает глоток вина и с грохотом ставит его на перила, морщась.       — Ну и кислятина, — делится он своими впечатлениями.       Чуя, Кимифуса и Мари улыбаются.       — Это сухое вино, — со смешком поясняет Мари. — Оно и будет кислым.       — Не пей эту гадость, — вздыхает Чуя и огибает девушку, становясь рядом с Рюноске. — Вообще не пей. А если уж так хочется, то можно выбрать…       Накахара пускается в объяснения об алкоголе. Мари переводит взгляд с него на Кимифусу и треплет Киту по плечу, улыбаясь. Като ему симпатизирует, поэтому он тоже улыбается — пусть и слабо, но улыбка появляется на его губах.       Дышать становится чуть легче.

***

      Дазай надевает светло-голубую рубашку в тонкую белую вертикальную полоску и придирчиво осматривает себя в зеркале.       — Ну хватит, хватит, самовлюблённый ты павлин.       — Это совсем не комплимент, ты в курсе? — вопрошает он, начиная застёгивать пуговицы и краем глаза наблюдая за движением позади — Томиэ поднимается с футона и одёргивает полы белого банного халата юката, расшитого чёрными ветвями и листьями бамбука, плотнее запахивая его. У него никак не получается почему-то совладать с пуговицами на манжетах, и Ямадзаки приходит на помощь. Смотря на её светло-рыжую макушку и сосредоточенное лицо, Дазай задумывается: вот так могла бы выглядеть обычная жизнь? Жена провожает мужа на работу, после встречает с аппетитным ужином, по дому бегают дети, гавкает собака, а на выходные они выбираются куда-нибудь всей семьёй.       — Ты переживаешь?       Она аккуратно застёгивает манжеты от поправляет ворот рубашки. Осаму наблюдает за ней, и Томиэ не выдерживает его пристального взгляда — ощущение, что находится под микроскопом.       — Что?       — Ничего.       — Но ты смотришь. И будто что-то хочешь мне сказать.       — Я рад, что ты теперь с нами. Со мной.       — Шантажируешь меня, чтобы я сделала что-нибудь ещё? — приподнимает она брови.       — Нет. Я говорю это искренне.       — Ценю. Повеселитесь и не смей, слышишь, не смей обижать Акиру.       — Есть, мэм, — хмыкает Дазай, аккуратно обхватывая Томиэ за плечи и отодвигая её в сторону.       Акира пригласила его на спектакль. Осаму о постановке не слышал, но Ямадзаки прожужжала ему вместе с Ацуши все уши, так что он был вполне осведомлён о содержании.       Они выходят из театра глубоким вечером, сразу оказываясь среди толпы спешащих куда-то людей. Чтобы их не отнесло друг от друга, Акира и Осаму отходят в сторону. Хания улыбается и заправляет за ухо прядь волос. Сегодня она решает надеть нежно-зелёное платье по щиколотки и тонкую бежевую кофту и выбирает лодочки под цвет кофты. Красные волосы забраны в высокий хвост, и Осаму невольно любуется длинной шеей и изящными ключицами. Да и не только сейчас: половину спектакля он не сводит глаз с сидящей рядом Акиры, вдыхая запах нероли и орхидеи.       — Спасибо, что согласился. Мама Ёко присылает билеты, надеясь, что она пойдёт, но у той всё никак не получается. У нас в «Орхидее» уже все сходили, и оставалась только я.       — Её мама — Момо Сугияма? Или они просто однофамильцы?       — Мама.       — Они похожи, — Осаму вспоминает аккуратные черты лица женщины и её пронзительные тёмные глаза. Похожа на Ёко, очень похожа — глядя на неё, можно представить, как может выглядеть Сугияма-младшая в старости. — Есть что-то общее в мимике, жестах.       — Юкио говорит тоже самое.       Он смотрит на неё.       — Тебе спасибо за приглашение. Давно я не выбирался в театр, так ещё и на такой интересный спектакль попал с такой замечательной спутницей.       Акира улыбается.       — Даже так?       — Именно.       Они начинают идти вниз по улице, разговаривая и выходя к площади, куда в Йокогаму приехала ярмарка.       — Хочешь заглянуть?       — Почему бы и нет, — пожимает она плечами. Акира замечает одну из лавок, к которой и направляется, и Дазай удивляется, как легко она передвигается на каблуках, следуя за ней. — Выглядит очень красиво.       Акита останавливается у лавки с заколками и улыбается миловидной пожилой женщине. «Купить одну и утешить Ёко», — мелькает у неё мысль. В «Орхидею» опять приходила Момо, и Сугияма после её пребывала в скверном расположении духа.       — Здравствуйте, — здоровается она. — Можете мне показать…       У Дазая звонит телефон, и он отходит в сторону, чтобы ответить.       — Да, Танидзаки. Слушаю.       — Прошу прощения за поздний звонок, — начинает тараторить он, — но у меня вопрос жизни и смерти. Куникида-сан срочно требует отчёт, я делаю, а его не устраивает. Правки даёт, но как я правлю, ему не нравится. Что нужно написать, чтобы он его у меня принял?       — О, нашёл, у кого спрашивать.       — Простите, но мне не к кому обратиться — а вы с ним воюете с этими отчётами больше всех.       — Ничего.       — Все дают мне разные варианты. Ямадзаки-сан… Уэно-сан, точнее, — исправляется Танидзаки, — сказала, чтобы я вас не беспокоил и сам выкрутился, но я ещё только у вас совета не спрашивал.       — Где-то у меня на почте был идеальный отчёт. Сейчас посмотрю и тебе пришлю.       — Я ваш должник! С меня что хотите!       — Сочтёмся, — отмахивается Дазай. — Обновляй почту.       — …ну очень вам идёт!       Это отвлекает, вырывая из водоворота благодарностей коллеги, Осаму поднимает голову. Взгляд падает на Акиру с белой заколкой на распущенных волосах на затылке, смотрящейся в маленькое зеркальце. Она улыбается, любуясь собой.       Танидзаки что-то ещё говорит, но Дазай не слышит. Точнее, слышит, но голос его доносится как сквозь толщу воды, и он чувствует себя оглушённым.       — Ты ведь у нас всё о любви знаешь, искушённая женщина, — Дазай изгибает губы в ухмылке. — Расскажи мне.       — Будешь разговаривать со мной в таком тоне — получишь яд в чай.       — Мне действительно интересно. И, напоминаю, Куникида запретил тебе пользоваться ядами.       — Думаю, один раз он закроет на это глаза, — не теряется Ямадзаки.       — Так что там о любви?       Томиэ ядовито улыбается и прикладывает ладонь к груди.       — О, Дазай… Я желаю от всей своей души, чтобы ты влюбился, — начинает она с фальшивым сочувствием, и речь её явно заготовлена — видимо, потратила не один час, чтобы подготовиться и нанести (постараться) словесный удар Дазаю. — Чтобы однажды ты посмотрел на человека, и у тебя земля ушла из-под ног. Чтобы ты смотрел и не в силах был что-то сделать. Чтобы всё, что ты знал или думал, что знаешь о любви, стало ничем.       — Твои слова — да богу в уши, — хмыкает он. — О, я и забыл, что его нет. Значит, зря сотрясаешь воздух.       — …Дазай, как тебе? — Акира оборачивается и зовёт его. — Стоит брать или нет?       — Танидзаки, я тебе перезвоню, — бросает он, чуть поперхнувшись — почему-то пересохло в горле, и завершает вызов, не в силах отвести взгляда от Акиры.