Своими глазами

13 сентября 1942,

дом Поттеров в Хогсмиде

Том наблюдал за тем, как во сне дрогнули ресницы Ала. На щеках и переносице мальчика кое-где проступали бледные веснушки — наследие рыжеволосой родни со стороны Уизли. Он не так давно увидел это отличие между отцом и сыном. Одна из тех черт внешности, которые не бросаются в глаза посторонним, но становятся видны близким людям. Мальчик отказался идти в свою спальню до тех пор, пока его отец не вернется домой, и все же усталость взяла свое — уснул, прислонив свою голову к предплечью Тома. Реддл сидел с ним у камина и ждал, лениво перелистывая не самый свежий выпуск Пророка. Сил и внимания на что-то более сложное в этот вечер даже у него не осталось. Минула полночь, и только тогда пламя в камине окрасилось зеленым. Гарри вышел из огня, отряхивая свою мантию от летучего пороха и каменной пыли. Видимо, так и не очистил ее после взрыва стены в Дуэльном клубе. Том поймал его взгляд и прислонил палец к губам. «Тихо». Поттер застыл на месте, несколько удивленным взглядом окидывая спящего сына, после чего вновь посмотрел на Реддла. Том так же молча кивнул головой в сторону кухни в очевидном намеке пойти и обсудить новости наедине, после чего аккуратно уложил Ала на диван. — Судя по времени, на которое ты задержался, старина Диппет созвал весь состав профессоров, — Том закрыл за ними дверь кухни, попутно устанавливая чары тишины. Гарри усмехнулся с какой-то воинственной злостью во взгляде: — Я разругался с вашим завхозом в пух и прах. Честно, едва удержался от желания врезать по его тощему лицу. «Профессор Поттер, ночные дежурства — многовековая традиция Хогвартса. Не вам ее нарушать», — он передразнил чужой голос. — Я спросил этого урода, когда он разучился ставить следящие чары на дверь факультетских гостиных. Какого черта мы не применяем магию, чтобы отследить, где находятся ученики после отбоя, а заставляем старост таскаться полночи по замку? Поттер провел рукой по волосам, снял с себя мантию и раздраженно бросил ее на спинку стула. Реддл молчал, наблюдая за ним и пытаясь проанализировать сказанное. — Если коротко, дежурства для старост все же отменили, весь второй этаж теперь перекрыт. Дамблдор послал своего феникса проверить тот люк, а потом сам туда спустился и, похоже, ничего хорошего не увидел. Диппет то бледнел, то впадал в приступ кашля чуть не до смерти. Все испугались мифического «слизеринского монстра», который может обитать в этом… подвале. Гарри предсказуемо был на взводе. В последнее время Том ловил себя на желании как-то обуздать чужой эмоциональный порыв, но пока не знал как это сделать. Поттер расслаблялся только после таких приступов ярости или когда отступал миг опасности, неважно, реальный или вызванный им самим. Это открытие о чужом поведении далось Реддлу непросто. Сам он, в отличии от Гарри, не был одержим опасностью, и в моменты, когда не чувствовал угрозы для своей жизни, предпочитал действовать осмотрительно. «Возможно, стоит использовать физические прикосновения. Сжать его плечо… Остановить эти нервные движения рук… Некоторые люди становятся спокойнее, когда к ним прикасаются». Под веками Реддла заплясали красные всполохи, хотя никакого огня в комнате не было. Только его чересчур разогнавшееся сердце заставило кровь бежать быстрее. Это были пустые мысли. Он и не думал воплощать их в жизнь. — Кто-то из профессоров смог предположить… о каком монстре речь?.. — голос Тома прозвучал совершенно равнодушно. Гарри повернулся к нему спиной, чтобы поставить греться чайник, а заодно найти на полках какую-нибудь готовую еду. Видимо, пока обсуждал последние события с другими профессорами, успел сильно проголодаться. Его движения оставались резкими, нервными. — Василиск, — Поттер развернулся к нему с кастрюлей в руках, прямо из которой начал есть остатки тушеного мяса с овощами. Том не выдержал. — Отдай мне и иди за стол, — он выдернул из рук Гарри кастрюлю, затем отлевитировал чистые тарелки, чтобы разложить на них еду и подогреть ее заклинанием. Поттер, что удивительно, не сказал ни слова против, только как-то растерянно посмотрел на него, за мгновение растеряв гневный запал. Нужно было держать в голове, что и он, и Гарри отлично знали Тайную комнату и ее секреты. Они оба открывали ее в прошлом, которое уже никогда не наступит для этого мира, но сейчас им приходилось говорить об этом, как о каком-то неизведанном месте. Хотя стоило отдать должное, Поттер хорошо вжился в роль ничего не понимающего учителя. — Профессор Дамблдор так думает. Потому и перекрыли весь этаж и поддержали мою идею с чарами на дверях. Никакие дежурные не удержат учеников от любопытства, это всем известно, а магически заколдованные двери гостиных — куда более надежный способ. Том хмыкнул, наблюдая за тем, как Поттер расправляется с ужином. «Мы с тобой погрязли в умалчиваниях и двусмысленностях, Гарри. Вот что меня злит. Я не могу обсудить с тобой все случившееся напрямую, а ты не мог из-за этого же поделиться со мной своими планами на «случайное» открытие Тайной комнаты». — Мистер Прингл лишится части своей работы. Вот почему он так остро это воспринял. Половина его обязанностей завхоза заключалась в ловле нарушителей и наказаниях. Если закрыть учеников на ночь в спальнях магией — его услуги не будут востребованы. Гарри, наконец, оторвал свой взгляд от уже наполовину пустой тарелки. — Он может катиться в драконью задницу. Это очевидное решение давно напрашивалось. Зачем ждать нарушений правил, если их можно предотвратить?! Кое-каким средневековым тупицам следует заткнуть свой рот. Том неожиданно для самого себя рассмеялся. Почему-то ему подумалось, что примерно так Поттер, будучи аврором, и общался с преступниками… а может и со своим начальством. С теми, кто слабее, Гарри не позволял себе лишней грубости. В этом они с ним отличались. К тому же… было абсурдно слышать от Поттера — одного из главных нарушителей школьных правил своего времени, такие слова о хогвартской дисциплине. Гарри уставился на него, удивленный смехом, а после и сам улыбнулся. Кажется, яростный порыв окончательно подошёл к концу. Если Том что-то понимал в этом человеке, сейчас настанет момент большей мягкости и уступчивости. Этим стоило воспользоваться для их привычной игры в полунамеки. — Я всего пару дней назад рассказал тебе про ночные дежурства старост, а ты уже решил этот вопрос? Впечатляет. Брови Гарри поползли вверх. — Случай представился, так почему бы не воспользоваться? Что, самую малость восхищен мной, а, Том? Реддл улыбнулся шире, откинувшись на спинку своего стула. В таком настроении Гарри нравился ему еще больше. — Я в состоянии признать вашу компетентность, профессор. Вы мастерски умеете выпутываться из сложных ситуаций и быстро решать проблемы… особенно если сами их создали. В глазах Гарри засияли зелёные искры, будто магический огонь камина все еще отражался в них. — Ради всех святых, заканчивай называть меня профессором дома. Я отлично знаю, что ты используешь уважительное обращение только чтобы подколоть меня, — Гарри уже в показном раздражении нахмурил брови, а потом неожиданно спросил. — Хорошо же стена взорвалась, а? Я Бомбарды такой силы никогда не видел. Том закатил глаза и потому почти упустил, как Поттер зевнул, торопливо прикрывая рот рукой. — Гарри… — Мм?.. — Иди в гостиную и уложи своего сына спать. И сам ложитесь. Твои авантюрные действия… можно обсудить и позже. — Мерлин, чем дальше, тем ты зануднее, — несмотря на слова, Гарри улыбнулся знакомой смущенной улыбкой. — Страшно представить, как ты будешь разговаривать со мной через пару лет. Когда мужчина вышел с кухни, Том вытянул руку вперед, вынуждая оставленную мантию подняться в воздух и прилететь к нему в руки. Рассматривая этот кусок ткани, он вновь задался одним из множества вопросов, которые вызывал у него Гарри. Мантия у того была до неприличия обыкновенной. Невольно он поймал себя на мысли, как вообще Поттер мог ему самому выбрать в подарок что-то настолько качественное и красивое. Гарри почти всегда носил дешевые маггловские рубашки и футболки, мантии простого покроя, невзрачные цвета и ткани. Теплая волна магии прошлась по испачканной поттеровской мантии, приводя её в порядок. Том знал, что в детстве Поттер донашивал одежду своего кузена, а позже старался не выделяться, потому что и так постоянно был в центре внимания всей магической Британии. Но что мешало ему купить неброскую, но все же дорогую и качественную одежду для себя сейчас? — Ценность собственной жизни… Все один к одному. Ты не считаешь нужным тратить на себя деньги? Почему, Гарри Поттер? Что-то было в Избранном не так, и выбор одежды был лишь одной, пожалуй, самой незначительной странностью. ***

4 октября 1942, Хогвартс

Том шел между книжными стеллажами хогвартской библиотеки и, практически не глядя, вытаскивал нужные книги. За несколько лет пребывания в посмертии он выучил здесь все наизусть. За книгами по уходу за волшебными существами сразу шли учебники по защите от этих же существ. На дальних рядах — самые непопулярные издания по истории магии, арифмантики и нумерологии. Всё, что казалось большинству учеников скучным. Последние недели весь Хогвартс полнился слухами, которые молчание директора и профессоров только подстегивало. Все занятия, проходившие на втором этаже, переместили в другие кабинеты, дежурства старост были отменены, заново заколдованные дверные проходы факультетских гостиных теперь отражали список учеников, которые уже вернулись в эти помещения, и особенно ярко тех, кто не вернулся. Директор сказал пару слов о непредвиденном ремонте второго этажа, но подобный ответ только разжег любопытство учеников. Том знал, чем объясняется такое промедление. Дамблдор исследовал сеть труб, ведущих в обнаруженное тайное подземелье. Конечно, он знал это от Гарри, как и то, что Дамблдор столкнулся с некоторыми трудностями. Реальность школьной жизни заставила его вынырнуть из размышлений. У окна в глубине библиотеки, куда он только что подошёл, разместилась пара гриффиндорцев. Высокий темноволосый парень, скорее всего семикурсник, прижимал своим телом девушку к пыльной оконной раме. Том не рассмотрел четко их лиц и не узнал этих учеников, но на него мгновенно накатила удушающая волна отвращения и какого-то болезненного чувства, колющего под сердцем. Ему стоило лучше помнить о том, как другие ученики используют библиотеку. Здесь почти всегда можно было обнаружить парочку, чересчур увлекшуюся телами друг друга. В последнее время он нередко и в собственной слизеринской гостиной замечал подобное. Казалось, весь Хогвартс был поглощен этим буйством. В своей первой жизни он будто бы не замечал, какой масштаб был у этого… подросткового поведения. «Тупые дети, поглощенные бесконтрольными желаниями собственного тела». С трудом сглотнув чувство отвращения, он забрал нужные ему книги и сел за дальнюю парту. Постепенно библиотека пустела, многие ученики ушли на ужин. Ряд пустых столов вызвал очередное воспоминание о посмертии, и в голове будто что-то щелкнуло. Помещение на секунду стало белым, будто призрачным, и из-за этого видения Реддл резко закрыл глаза. — Проклятье. Его собственный мозг сыграл с ним злую шутку. Находясь в Хогвартсе, он переживал вновь и вновь воспоминания своей первой и посмертной жизни. В какой-то момент он даже подумал, что вернулось раздвоение души — слишком громкими и навязчивыми были некоторые мысли в его голове. Вместо дома, каковым он привык считать Хогвартс, замок превратился в ловушку для его сознания, в источник кошмаров. Впрочем, ему было не привыкать жить в таких условиях. Проживание в Хогвартсе хотя бы не требовало от него запрета на магию, как это было в приюте, только порой путало мысли и лишало сна. Был способ утихомирить его раздробленный разум — покинуть стены Хогвартса. Поттер со своей заботой оказался как нельзя кстати. Сам Том не пришел бы к нему — реальной опасности не было, всего лишь пара бессонных ночей. Гарри же отреагировал странно, будто сам внушил себе, что Тому стоит вернуться в их дом, что ему плохо в замке. Это было полуправдой, но он лишь подкрепил подозрения Гарри, даже не соврав ему в мелочах — тот все сам за него додумал. Чужое неравнодушие пришлось кстати, и Реддл даже не собирался отказываться от предложения. Поттер, как и сам Том, не любил, когда люди из его близкого круга отдалялись, даже если это было продиктовано не зависящими от них обстоятельствами. Это он понял очень давно, еще когда подсматривал за жизнью Гарри в Омуте памяти. Тот ненавидел поздние возвращения Джинни домой из-за поездок в другие страны, матчей и тренировок. По-видимому, именно Гарри настоял на том, чтобы Рон все же пошел работать аврором вместе с ним, хотя тот и не проявлял особого желания. Его бесило, что старые друзья — Рон и Гермиона, видятся с ним все реже и реже. Поттер ненавидел расставаться с кем-либо. О, Том его прекрасно понимал, но в нынешние времена… смотрел на это поведение с большей снисходительностью, чем когда-либо прежде. Может, годы прошлых жизней все же оставили на нем свой след — сейчас и собственное старое поведение, и поттеровское казалось излишне острой реакцией. Для таких сирот, как они, мысли о потере кого-либо, будь то друзья или… последователи, кажутся невыносимыми. Но для каждого из них двоих на то есть своя особая причина. В отличии от него, Гарри не боялся предательства. Он боялся одиночества. Все его близкие и любимые люди имели свойство умирать, оставляя его с грузом вины. Защитить других ведь проще, когда они рядом с тобой, не так ли? О, нет. Только не для Поттера, который сам всегда был мишенью и тем самым привносил опасность в жизни тех, кто был с ним рядом. Вечный маятник — лучше оттолкнуть и страдать в одиночестве, но тем самым спасти, или быть рядом с близкими, призывая на их головы беду? Видимо, по чудовищной иронии судьбы, этот маятник не действовал в их с Поттером отношениях. Гарри осознанно или неосознанно верил — ему и его сыну не грозит никакой опасности, если и так главная угроза из его прошлой жизни живет с ними в одном доме и ради своей прихоти предпочитает защищать их небольшую семью. А бояться за самого Тома было смешно, ведь единственный человек, успешно убивший его, как раз и был сам Гарри. Том же отлично понимал, что для него самого потеря контроля над другими людьми еще с приютских времен была чревата вовсе не чувством покинутости, а прямой угрозой жизни. Если он не знал, о чем мыслит человек, живущий с ним рядом, значит этот человек мог застать его врасплох. А если он еще и сильнее его… Потому и нужно стремиться к силе и большему контролю, чтобы никто и никогда не стал угрозой для его существования. Позже, в подростковом возрасте, к этому чувству добавилось еще и желание признания теми, кто ранее считал его ничтожным из-за жизни среди магглов. Он всем им показал, кто тут действительно пыль под ногами. Том встряхнул головой и тихо засмеялся. Слегка вьющиеся пряди его темных волос вновь упали на глаза, мешая различать строки. — Вот до чего меня доводят стены этого замка. Старые чувства… — к счастью для него, библиотека была практически пуста, и этот шепот некому было услышать. Да, так он мыслил раньше. Его логика была проста и понятна, в ней не было ничего парадоксального. Прямая логика выживания. Но это же последовательность мыслей ломалась рядом с Поттером, который даже в самый страшный миг их прошлых противостояний, никогда не пытался убить его. С губ Гарри не сорвалось ни одного смертельного заклинания. Если тот и мог доказать ему, лорду Волдеморту, свою благонадежность, то он это сделал самым удачным и парадоксальным образом еще в прошлой жизни. Том прокручивал эту мысль в своей голове очень часто, и почти каждый раз ловил себя на странном новом чувстве, просыпавшемся в душе. «Они называют это доверием, и Гарри его более чем заслужил. Старым страхам место в прошлом. Сейчас нет нужды в контроле. Я был мертв и, наверное, умру еще раз. Я был сильнейшим магом в этой стране и стану им вновь. Но я никогда не жил всю жизнь с цельной душой и с добровольной связью с другим человеком. Если Поттер так жаждет видеть меня рядом, я более чем готов терпеть его глупое детское собственничество». На деревянном столе перед Реддлом лежало несколько книг по ментальной магии. Кое-как в школьной библиотеке он нашел и литературу для целителей. Пролистывая эти книги, он выписывал в свой старый дневник основные магические формулы. Помимо видений посмертного Хогвартса, чувство дежавю также стало его постоянным спутником, навязчивым знакомым, который все никак не желал убраться с дороги. Ему нужно было привести свое сознание в порядок, и чем быстрее, тем лучше. Зная способность Поттера находить и создавать неприятности везде, где тот был, ясный разум был Тому жизненно необходим. У него было два способа решить эти проблемы — долгие медитации, подобные тем, что тренируют окклюменты для очистки сознания от лишних мыслей, или же… приём сильнодействующих зелий. Был и третий способ, который рекомендовали целители — разговоры с кем-то о своей проблеме, но такое… ему некому было рассказать. Если бы Поттер знал, кто он… Том оторвался от бумаги, выпустил из руки перо и прикрыл глаза. «Я не собираюсь упиваться этими… фантазиями. Но я хотел бы иметь возможность сказать ему напрямую о том, через что я прохожу сейчас». Как мастерский лгун, он отлично знал великую ценность правды. Её непревзойденную силу. Но сейчас в его устах были только намеки, иносказания и умалчивания — слабые, ненадежные инструменты, искажающие мысль. Он не мог признаться Поттеру, что иногда перестаёт верить, что он жив и окружающий мир реален. Что Гарри с Алом действительно живут тут, а за окном времена его юности. Эти ощущения не сопровождали его постоянно, лишь изредка, когда Хогвартс уж слишком сильно напоминал ему о посмертном опыте. И когда он не видел Поттера слишком долго. Его якорь, единственный человек, который знал о его прошлом, исчезал из его поля зрения, и вот тогда Том мог провалиться в иллюзию, что никакого Гарри никогда не существовало. Это чувство было отвратительнее всего остального. Летом он не смог предсказать для себя таких последствий возвращения в Хогвартс. Что еще он по своей глупой самонадеянности не смог предсказать? Реддл захлопнул книгу, собрал свои вещи и уже собирался встать из-за стола, когда увидел Патронуса, летящего к нему. Огромный призрачный олень приземлился совсем близко: — Том, как можно быстрее иди к кабинету директора. Мы будем ждать тебя там. Пароль для гаргульи: «Сикль». Патронус уже исчез, но его свет словно отпечатался на обратной стороне век. Том моргнул несколько раз. Ему показалось, что серебристая фигура оленя стала крупнее, чем он ее помнил. Путь в директорскую башню не занял много времени, хоть и стал еще одной насмешкой над его памятью. Он поднимался по этой винтовой лестнице сотни раз в своей посмертной жизни. Это был его путь к Омуту памяти, а значит и к окну в реальный мир. Вскоре стала видна статуя гаргульи. Удивительно, но в этот раз его сознание обошлось без каких-либо фокусов. Когда дверь в овальный кабинет приоткрылась и он окинул взглядом всех присутствующих, вопрос о причине его вызова сюда отпал сам собой. — Том, проходи, пожалуйста, — профессор Слизнорт указал на одно из кресел. Директор Диппет сидел за широким столом, опустив голову совсем близко к карте, лежащей перед ним. Дамблдор расположился по другую сторону этого стола. Он окинул Тома взглядом поверх своих очков, впрочем, не выказывая никаких эмоций. Гарри же стоял у окна, скрестив руки на груди. Том практически кожей ощутил, что тот находится в своем очередном плохо сдерживаемом порыве ярости. У правой стены он заметил каменную чашу Омута памяти, и только когда отвернулся от этого артефакта, понял, что Поттер проследил за его взглядом. — Том, мы хотели бы обратиться к тебе… с одной просьбой, — голос директора Диппета прозвучал глухо, даже хуже, чем в начале учебного года. — Ты уже знаешь, что на втором этаже был обнаружен лаз, ведущий в подземелье Хогвартса. Профессор Дамблдор последние недели исследовал его, и, боюсь, худшие предположения подтвердились — Тайная комната Салазара Слизерина действительно найдена. Диппет посмотрел на Дамблдора, будто передавая ход. Тот, впрочем, не торопился с речью — только через несколько секунд указал концом своей волшебной палочки на карту перед собой. — Посмотри на этот пергамент, Том, — Альбус направил внимание всех на переплетение нескольких линий. — Это сеть труб, соединяющаяся с найденным тоннелем. Некоторые из них и правда имеют отношение к канализации и переносят воду, но стыки их соединений плотно запечатаны. Другие же, открытые и пустые, не выполняют никаких полезных функций. Они не имеют отношения к вентиляции, как можно было бы подумать. Скорее всего, это средство перемещения для мифического слизеринского чудовища. Реддл бегло осмотрел составленную профессором карту. Было похоже на правду — трубы тянулись по нескольким этажам, в основном скрытые за каменной кладкой, но в конце концов соединялись глубоко под землей. Путь дальше был закрыт. — Вот здесь есть дверь, или что-то крайне похожее на нее. Она украшена барельефом с изображением змей. Я полагаю, это основной вход в Тайную комнату. — Вы не смогли открыть ее? Дамблдор покачал головой. — Боюсь, такая магия мне недоступна. Стена вокруг этого входа не поддается разрушению, как, впрочем, и сама дверь. Я склоняюсь к тому, что нам нужна помощь змееуста. Том уже давно понял, к чему все это ведет. Было очевидно, что руководство школы будет вынуждено прийти к нему. — Вы хотите попросить меня открыть эту дверь? За его спиной послышался взбешенный голос Гарри: — О, если бы только открыть! Профессор Дамблдор настаивает на том, что это может быть не единственный проход Тайной комнаты, откликающийся на парселтанг, а значит ты должен идти с ним дальше! Отлично! Обычные будни школьника — тащиться в логово василиска с одобрения руководства школы! — Профессор Поттер… — Мерлин, это опять началось! — Гораций схватился за голову. — Да что же это такое! Мы так никогда и ни к чему не придем! — Я все еще отвечаю за этого ученика и имею право говорить от его имени! — голос Гарри обжигал своим гневом. Реддл почувствовал, как по его телу прошлась волна дрожи от… предвкушения?.. И одновременно от уже привычного желания успокоить Поттера. Впрочем, он никак не выдал своей реакции, только едва заметно улыбнулся, когда на лицах профессоров от замечания Гарри мелькнул стыд. О, эту эмоцию Том подмечал всегда. — Так давайте послушаем мнение самого Тома. Или вы это считаете излишним, Гарри? Наверное, что-то было в его взгляде, из-за чего все замолчали. — Неужто я единственный змееуст в Британии? Директор Диппет несколько раз кашлянул, прежде чем ответить ему: — Из тех, кто может нам помочь — да. — Попробуйте поискать в Новом свете, — Поттер источал неприкрытый сарказм. — Прежде чем подвергать своих учеников опасности! Том пытался поймать взгляд Гарри, чтобы понять, чего тот добивается. Поттер должен был отлично знать, что для него василиск не представляет никакой опасности. И для чего тогда этот спор? — К каким змееустам вы уже обращались, директор Диппет? Но на его вопрос ответил не директор, а Дамблдор. — На Британских островах известна одна семья с таким даром — Гонты. Сейчас от них остался только Морфин Гонт. Он никогда не учился в Хогвартсе и не считает нужным оказать нам помощь. Больше в этой семье никого нет. — Как звали отца Морфина Гонта? — Том, я не понимаю, зачем тебе?.. — Ответьте на мой вопрос. — Марволо. — Это мое второе имя. Моя мать перед смертью попросила назвать меня так в честь ее отца. Вам никогда не приходила в голову мысль, уважаемые преподаватели, рассказать мне о том, что в Британии есть столь известная своим магическим даром семья? Может, я бы узнал о своей родне еще на первом курсе, а не из-за глупой случайности со взрывом?.. Не тогда, когда вы вынуждены обратиться ко мне за помощью от безысходности? Вам всем здесь плевать, кто я и как попал в проклятый маггловский приют. Так с чего бы мне помогать вам? Возможно, он перегнул с высокомерным холодом, просочившемся в его речь, но разве стоило себя сдерживать в такой момент? Профессор Слизнорт пытался что-то сказать, но так и не смог сформулировать мысль, только застыл с приоткрытым ртом. Дамблдор выпрямился во весь свой рост, лицо его стало суровым. Какая знакомая эмоция… да… — Вопрос риторический, я понял. Профессор Поттер преследует гуманные цели, пытаясь оградить меня от потенциальной опасности. Я не буду с ним спорить. Его слово — моё слово. Но, возможно, вы сможете переубедить нас обоих, если озвучите, зачем мне вообще соглашаться на такое рискованное дело? Я, в отличии от профессора Поттера, не испытываю героической потребности защищать всех местных учеников от всяких монстров. Мне эта мотивация чужда. — Что ты хочешь, Том? Естественно, за подобную помощь полагается награда. — Нет, профес-с-сор… Я хочу услышать, в какую цену ВЫ оцениваете мою жизнь. Директорский кабинет погрузился в молчание после этих слов. Дамблдор лишь слегка вздернул бровь, после чего перевел свой взгляд на Гарри, а потом вновь на Тома. — Что ж, раз больше никто не хочет высказаться, я первым начну этот торг, — Альбус выдержал паузу, прежде чем продолжить мысль. — Я помню, вы, профессор Поттер, на днях просили разрешить Тому вести занятия в Дуэльном клубе для младших курсов. Тогда я был вынужден вам отказать. Полагаю, сейчас мы можем рассмотреть этот вариант, если только сам Том в этом заинтересован. Губы Реддла дрогнули в плохо сдерживаемой ухмылке. — Конечно, профессор Поттер будет присутствовать рядом с тобой на этих занятиях первое время. Твое поведение — все еще в большей степени его ответственность, как он сам нам не забывает напоминать. — Это меня устроит, — Том слегка наклонил голову, демонстрируя свою заинтересованность. — Только боюсь, мне бы хотелось получить больше. Что насчёт возможности жить в Хогсмиде и приходить в Хогвартс только на учебу? Раз вы сами признаете, что сейчас вовсе не школа в большей степени несёт за меня ответственность, а профессор Поттер? Также… есть ли для меня вариант не дожидаться декабря, чтобы закрыть досрочно часть предметов и получить освобождение от их посещения? ***

10 октября 1942,

Тайная комната, Хогвартс

Дамблдор уже ждал его в перекрытом от учеников женском туалете на втором этаже. Профессор наколдовал себе деревянный стул, на котором и расселся, вытянув длинные ноги прямо к открытому люку в полу. Рядом с ним, прислоненная к стене, стояла метла для полетов. Но первым в глаза Реддла бросилась вовсе не долговязая фигура Альбуса Дамблдора, а феникс, чистящий свои перья на одной из туалетных кабинок. Возможно, даже на той, в которой когда-то умерла девчонка Миртл. Волшебная птица завораживала, этого у нее было не отнять. Яркое огненное оперение привлекало взгляд, как выглянувшее из-за тучи солнце. Том сильнее сжал в руке тисовую палочку с пером этого феникса. Они с Гарри были связаны еще и через это магическое существо. «И через Дамблдора, как итог. Через человека, ставшего тебе, Гарри, отцовской фигурой, но не пожелавшего стать ей для меня. Для Дамблдора я всегда был ненормальным уродом, с первой же нашей встречи, как и для своего папаши». Альбус, заметив его приближение, резво поднялся со стула и невербальным заклинанием заставил свои очки-половинки стать шире. Видимо, это должно было служить защитой от взгляда василиска. Временное окаменение — лучше смерти. В остальном тот выглядел как обычно, профессор не стал переодеваться в менее броский наряд даже ради спуска в подземный лаз. — Том, ты готов? — голос Дамблдора прозвучал слишком громко для столь маленького помещения и, осознав это, он слегка сбавил тон. — Я не вижу у тебя метлы. Реддл поправил собственные защитные очки. С непривычки те казались каким-то инородным предметом на его лице. Взгляд василиска был ему не страшен, он это знал наверняка, но Дамблдору, конечно, это было неизвестно. — Она мне без надобности, — подойдя к краю люка, Том вытащил свою волшебную палочку и зажег на ее конце яркий свет. — Кто летит первым? — Фоукс. Затем я, и только потом — ты, — Дамблдор едва слышно хмыкнул. — Если мне не изменяет память, профессор Поттер настаивал на осторожности, так что если кто-то из нас и влетит в нечто неведомое и опасное первым, то это, несомненно, должен быть я. Приступим? Феникс, издав пронзительный крик, спланировал вниз и исчез в темноте туннеля. Дамблдор оседлал метлу, после чего приподнялся на ней в воздух, стараясь выровнять ее полет. Когда ему это удалось, сам Реддл уже взлетел в своей обычной манере. Дамблдор краем глаза оценил его способности к самолевитации, но ничего не сказал — исчез в темноте вслед за своей птицей. Крутой спуск закончился довольно быстро, после чего они в полном молчании прошли несколько десятков ярдов до заколдованного входа. Он помнил, что в прошлой жизни пол здесь был усыпан костями, в основном мелких грызунов, способных проникнуть во все щели. Сейчас камень под его ногами был чистым — видимо, Дамблдор расчистил тут все магией. Том подошел ближе к барельефу, изображавшему змей, провел рукой по холодному камню. «Как же это было давно. Сколь много чувств я ощущал, когда обнаружил это место. Первый человек за сотни лет…» — Откройся, — шипящие звуки парселтанга легко сорвались с его губ, и каменные змеи подчинились, приоткрыв для них ход дальше. Он не дал Дамблдору пройти первым — сам ступил на влажный пол по ту сторону двери и стал двигаться дальше к видневшейся вдали огромной статуе. — Фоукс, найди василиска. По велению Дамблдора феникс вновь полетел вперед, и на некоторое время они остались вдвоем. — Фоукс справится с глазами этого существа. Магия смертельного взгляда василиска на него не действует. Неоспоримое преимущество по сравнению с нами. «Как и на Гарри не подействовало ни одно мое смертельное проклятье». Собственные мысли заставили Реддла усмехнуться. Его жизнь была полна горькой иронии. Устав ждать возвращение феникса, он взлетел вверх, под самый потолок Тайной комнаты. Дамблдор, довольно ловко управляющийся с метлой, догнал его. — Как давно ты научился магии столь высокого уровня, Том? — С чего вы вдруг сменили гнев на милость, профессор Дамблдор? Помнится, раньше вы иначе отзывались о моих магических способностях. Взгляд Альбуса стал мрачнее, но все же до конца не утратил своей живости. Словно нехотя, Реддл добавил: — Уже довольно давно. Вам, как мастеру легилименции, подобные чары можно освоить за несколько месяцев. Для полета нужен тот же самоконтроль, что и в ментальных волшебных дисциплинах. Нужно заставить свое тело высвобождать магию всей поверхностью кожи, а после делать тело легче или тяжелее, в зависимости от направления полета. — Литературы с описанием волшебства подобного рода в школьной библиотеке нет. Я могу сравнить эту магию только с некоторыми редкими и сложными практиками китайских чародеев, и то я знаком с ними только в теории, а этого недостаточно для их освоения. Но ты ведь никогда не был в Китае и вряд ли мог про подобное слышать, а уж тем более — усовершенствовать. — Верно. Я никогда не путешествовал за пределами Британии, — губы Реддла растянулись в прорвавшейся ухмылке. Абсурд ситуации нарастал. — Что-то ваша птица не торопится. Дамблдор перевел свой взгляд на статую головы Слизерина, внутри которой скрылся феникс. Том очевидным образом решил прервать чужое не слишком уместное любопытство. Несколько минут они вслушивались в тихие завывания сквозняка в трубах и в шум стекающей по ним воды, пока их молчание не нарушил какой-то отдаленный гул. — Он близко. Оба волшебника поднялись в воздух и принялись ждать. Первой через лаз в статуе Слизерина вылетела огненно-красная птица, и тут же вслед за ней пролезла огромная чешуйчатая голова змеи. Феникс уже разодрал глаза василиска своими когтями, и сейчас парил над ним, издавая плачущие звуки. Из пасти обезумевшего змея раздавалось непереносимо громкое шипение, переходящее в визг — только так Том мог охарактеризовать этот звук. Дамблдор опустился на каменный пол прямо перед василиском и в следующее мгновение весь зал окатила волна теплой магии. Профессор воздвиг огромную прозрачную сферу, которая заключила в свой центр змею. Эта сильнейшая защитная магия тратила непомерное количество сил, Том прекрасно знал это, но Альбус Дамблдор стоял твердо, выпрямившись во весь свой немалый рост и не поколебавшись ни на дюйм. Сфера с василиском, повинуясь его движению руки, оторвалась от пола, окончательно окружая слизеринского монстра со всех сторон. Полы ярко синей мантии Дамблдора взметнулись вверх от резкого потока воздуха, как и его длинные каштановые волосы. В этой застывшей и в то же время движущейся фигуре его старого врага Тому почудилось что-то по-настоящему мистическое. Будто великий чародей прошлого сошел со страниц книг, как и его чудовище, обреченное быть побежденным. Может быть впервые Том ощутил к Дамблдору уважение иного рода. Не смешанное с собственным унижением из прошлого, горящим приютским шкафом и отповедью о воровстве. Но вместе с этим новым чувством на него обрушилась и старая боль. «Почему все же в ту нашу первую встречу ты повел себя так, Альбус? Почему ты вынес мне приговор, едва увидев?» Стоило этой мысли пронестись в его голове, как за ней пришла еще более гнетущая. Том до сих пор не знал, что двигало его Избранным в решении вернуться в прошлое. Со стороны Поттера было бы куда логичнее убить своего старого врага, пока он юн, а не пускать в свой дом, наивно надеясь на иной исход будущего. Но не эти размышления вызывали у Реддла ужас, а те мысли, что Гарри мог, как и его бывший директор, никогда так и не преодолеть свою ненависть к нему. Он получил свою вторую жизнь одной лишь волей Гарри Поттера, и в глубине души так и не понял, чем вообще мог это заслужить. Он знал — ничем. В своей первой жизни он сделал все, чтобы Гарри до конца времен ненавидел его. Но тот, единственный из всех людей, смог увидеть что-то сквозь собственную ненависть к Тому-кого-нельзя-называть. Василиск попытался прокусить своей пастью магическую оболочку, загнавшую его в тупик, но это было невозможно сделать. — Твой выход, Том, — голос Дамблдора по-прежнему был спокоен, даже отзвук напряжения не пробрался в него. Реддл подлетел в сфере вплотную, после чего вытащил из кармана мантии заранее приготовленную шкатулку. Та стала увеличиваться в размерах, пока василиск вместе со сферой не смог в нее поместиться. Как только это произошло, шкатулка захлопнулась со щелчком и вернулась к своим первоначальным размерам. Все произошло слишком быстро и просто. Том почувствовал, как внутри него поднимается волна раздражения. Он сдернул со своего лица бесполезные защитные очки и с усилием протер глаза. — Все же такое редкое существо… Жаль, что пришлось причинить ему столько страха и боли. — Дамблдор положил шкатулку на свою ладонь и направил под ее приоткрытую крышку пару заклинаний. — Признаюсь честно, я до последнего не верил, что в этом месте найдется кто-то живой. Профессор убрал хранилище с василиском в свой карман. — Внутри ему будет достаточно комфортно из-за чар расширения пространства, пока я не придумаю, что с ним сделать. Возможно, свяжусь со своим бывшим учеником… Он мастер по работе с магическими существами. Слишком любит их и не позволит причинить даже такому чудовищу боль. Том не ощущал к василиску никакого сочувствия. В прошлой жизни эта историческая реликвия положила начало его пути к смерти и разделению души. Много раз в посмертии он вспоминал этот момент, эту грань, которую ему пришлось перейти даже не по своей воле. Его первый труп, первая жертва, убитая не им. Он смог создать из того случая крестраж, только потому что все же взял вину за случившееся на себя. Расколоть душу, даже не совершив убийство лично… Вовсе не был он тогда потерян. Будь все хоть немного иначе, возможно, он и не осмелился бы перейти эту грань и со своей семьей — первым полностью осознанным убийством. Сколько таких дней в его жизни было, когда все складывалось по худшему для него сценарию, словно само мироздание поставило на нем крест и подталкивало к проявлению худших из его качеств? Впрочем…сейчас он уже слишком стар, чтобы обвинять вселенную во всех своих неудачах. Пришло время принять ответственность. — Он существует сотни лет и все еще не умер. Не худшая судьба. Альбус хмыкнул себе под нос. — Жизнь, прожитая в каменной подземной тюрьме в одиночестве. И это не худшая судьба? Разве его вина в том, что он родился со взглядом, способным убивать? Он такую жизнь не выбирал… По каменному залу разнесся холодный смех Реддла, прервавший еще не отзвучавшие слова профессора. Он не сдержал себя в этот миг. Может, он все же поторопился с высокопарными словами про собственную ответственность. Кое-кто тоже должен был разделить эту ответственность с ним! Отсмеявшись и насладившись зловещим эхом, отразившемся от старых стен, Том сказал: — Вы ничего не знаете, профессор Дамблдор, об одиночестве и том, каково это — от рождения быть монстром. Но вы жалеете эту рептилию, а человека, подобного ей, не посчитали достойным сочувствия. Есть в ваших словах хоть какая-то искренность? О, я уверен, вы — лгун куда лучший, чем я. Он заговорил с ним, отбросив всякое притворство. Дамблдор еще не осознал в полной мере, что происходит, но, очевидно, был неприятно поражен. — Такой тон в обращении к профессору Хогвартса не позволителен, и тебе это отлично известно, Том. Боюсь, мне придется вычесть баллы за подобную грубость. Реддл обвел Тайную комнату отрешенным взглядом, отмечая как много вокруг сброшенной змеиной кожи. Все, что осталось от таинственного чудовища Слизерина. Он прошел ближе к статуе своего предка, всматриваясь в грубые черты, высеченные в камне. — Я понимаю, что ты ненавидишь меня с первой нашей встречи. Возможно, в тот вечер в приюте некоторые мои действия были восприняты тобой… неверно. Он развернулся, находя глаза профессора Дамблдора своими. У него непроизвольно дернулся край губ, отражая скрытые эмоции презрения и сожаления. — И все же вы не сожалеете о них. Не так ли? Вы сочли меня монстром еще до того, как открыли дверь в мою комнату. Даже не узнав меня, не спросив моего мнения, сделали выводы. Я в ответ также сделал выводы. Взгляд Дамблдора оставался таким же спокойным и внимательным. — Разве я не был прав? Не думаешь же ты, что я слеп? Даже с учетом того, что о твоем приюте выяснил профессор Поттер… Я был в доме Морфина Гонта и не могу не отметить удивительную схожесть камней в ваших с ним кольцах. Боюсь, совсем не в кабинете директора Диппета ты узнал, кто твоя родня. И свои привычки ты так и не бросил. Я предупреждал тебя однажды, что воровство… — В Хогвартсе под запретом. При чем тут тогда ваши нелепые домыслы про кольцо моего дяди? — Если бы профессор Поттер видел тебя сейчас… Если бы он знал про твои повадки… Неужто, он бы пустил тебя в свой дом? — Вам стоит попробовать сказать это профессору Поттеру, сэр. Быть может, он даже сломает вам нос на радостях. Дамблдор застыл на несколько секунд, а потом, неожиданно для них обоих, рассмеялся. — Да, профессор Поттер действительно крайне вспыльчив, — еще небольшие, но все же заметные морщинки в уголках глаз профессора проступили четче. — Он испытывает к тебе излишнее сочувствие, а на недостатки закрывает глаза. И я был бы только рад, если бы его забота о тебе нашла отклик в твоем сердце. Но способен ли ты ответить на его заботу чем-то равноценным? Как бы ни пришлось профессору Поттеру расплачиваться за свои иллюзии. Том тоже улыбнулся, впрочем, его улыбка едва ли отражала хоть каплю радости. Он сделал вдох, настолько глубокий, насколько мог, чтобы не совершить сейчас того, о чем позже пожалеет. Стоило постараться, чтобы сохранить контроль над собой. — И каковы же мои недостатки? — его голос прозвучал практически… приемлемо. — Вы называете меня вором. Возможно, считаете меня редкостным садистом, получающим удовольствие от мучений тех, кто слабее. Но вы никогда не стояли перед моим выбором — стать слабой жертвой и сломаться окончательно, или бороться и стать тем, кого боятся другие. — Мир не состоит только из этих двух крайностей. — Откуда ребенку, рожденному в полной и любящей семье волшебников знать, какие крайности существуют в маггловском приюте? — Что тебе сделали те младшие дети, над которыми ты издевался? Угрожали твоей жизни? Это абсурд, Том. Желание поиздеваться над ними было проявлением твоей натуры, и ничем больше. Потому я и не могу быть уверенным, что ты не сделаешь что-то и с нашими младшими учениками. Рот Реддла скривился в некотором выражении… разочарования. — То, что вы мыслите так… только еще раз доказывает, что вы никогда не пытались меня понять. Вы думаете, во времена моего детства я мог рассчитывать на свои магические способности сразу, как только они появились? Но ведь это было не так, профессор. Я не умел управлять своей магией. Животные, младшие дети — мне все равно было на ком тренироваться. Лишь бы на том, кто слабее. Потому что любому идиоту ясно, что против тех, кто старше и физически сильнее, я не мог пойти, полагаясь только на веру в чудо. Я должен был знать наверняка, что в нужный момент магия меня не подведёт. Думаете, сейчас у меня есть потребность на ком-то тренироваться? Если и есть, то уж точно не на второкурсниках. Дамблдор слушал его. В этот раз слушал внимательно. — Простите, профессор, но я не думал, что вы не в состоянии понять столь простую логику ребенка, нашедшего в самом себе инструмент спасения. Что же до вашей пресловутой морали… Ко мне не проявляли милосердия, и я его проявлять к другим не собирался. Если не я сам, то кто должен был меня защитить? Может быть, вы? — Реддл опять не сдержал свой смех. — Первый представитель волшебного мира в моей жизни… тут же взявшийся угрожать мне — показывать свое превосходство и силу над одиннадцатилетним ребенком. — Кто-то должен был показать тебе границы, которые нельзя нарушать. Ты слишком привык оставаться безнаказанным, в твоем маггловском приюте тебе уже никто не мог противостоять. Том понимал, что его самоконтроль начал давать сбой. А ведь он готовился к этому разговору, но с Дамблдором никогда не было просто. — Вы сказали, я не знал границ? Уж не путаете ли вы меня с собой, профессор? Был ли кто-то в вашей жизни сильнее вас? Кто-то, кому вы проиграли? Альбус не ответил ему. — Не было. Это вы так и не узнали границ и до сих пор пользуетесь своей безнаказанностью. Я же с первого дня своей жизни находился в мире, где все были сильнее меня. Воспитатели, старшие дети, учителя местной школы, усыновители. Но мало этого… внешний мир был не менее враждебен. Война, ограничение продовольствия, болезни… Помню, в мои лет десять один учитель, которому нравились красивые мальчики, пытался показать мне свою силу… Том вновь рассмеялся над собственными словами. Почему-то он не мог сдержать этот смех, то и дело прерывавший его слова. — Он, конечно, другое от меня хотел… вовсе не признание в воровстве… Сколько в моем детстве было таких взрослых… всех не вспомнить… Но что вы, что они — для меня никакой разницы. Разве что на тех уродов действовала моя легилименция, а перед вами я действительно был… — Достаточно. — …беззащитен. Я что-то сказал не так, профессор? — он посмотрел на Дамблдора самым невинным взглядом, какой только мог сейчас изобразить. — У тебя искаженный жизненный опыт. Я допускаю, что ты не видел от магглов ничего хорошего, но это не значит, что все они — такие. — Какой приятный самообман… Если не все, значит, какие-то из них все же опасны? И что же мы, как общество магов, сделали с этим? Это вовсе не я живу в иллюзиях, профессор. Я знаю, что ваша сестра стала жертвой таких же маггловских детей. И после этого вы ничего не предприняли, чтобы защитить таких же, как она. Несколько десятилетий у вас было для этого — и каков результат вашего труда? Я — этот результат. Вы не сделали ничего, чтобы подобное не повторилось с другими. Зная это, разве я не имею права как минимум обвинить вас в бездеятельности? Не считаете нужным взять на себя ответственность? Профессор будто стал еще спокойнее, только вот это было откровенное притворство. — Кто мог сказать тебе такое о моей сестре? — Она сама. Да… Теперь в чужих глазах мелькнул страх. — Моя сестра мертва. — Верно. Иначе я бы и не смог с ней обсудить ваше семейное прошлое. — Пожалуй, на этом мы закончим разговор, Том. Ты перешел грань дозволенного. Реддл произнес пару слов на парселтанге и змеи, обвивавшие своими серебряными телами Воскрешающий камень, расступились. Чёрный кристалл по воздуху подлетел к Дамблдору. — Посмотрите ближе и вы поймёте, что в моих словах нет никакой лжи. Вы совершенно не осознаете, с кем говорите сейчас, профессор. Дамблдор не стал прикасаться к камню, но подошёл к нему вплотную. Взгляд его то и дело поднимался к Реддлу, будто тот опасался внезапной атаки с его стороны. О, нет, ему это было незачем. В этот раз он мог победить своего старого врага без единого заклинания. Через пару мгновений голубые глаза вспыхнули удивлением и болью. — Вы узнали, я вижу… Догадываетесь, как называется этот артефакт? — На нем знак Даров смерти. — И я владелец Дара, способный призвать из мира мертвых любую душу, — Том улыбнулся, и в этой улыбке, наконец, мелькнуло торжество. — Вам отлично известно, из-за кого она умерла. — Это не так. Никто этого не успел понять в тот день. И уж тем более никто не хотел её убивать. Это великая трагедия моей семьи, и не тебе в этом копаться, Том. — Ложь… ложь. Я с детства не люблю лжецов, но почему-то люди всегда предпочитают мне лгать… Скажите, профессор, неужто ни разу за годы своей работы в Хогвартсе вы не воспользовались Омутом памяти? Альбус вновь погрузился в молчание. Верный знак того, что они подобрались к сути. — Конечно, воспользовались. И наверняка множество раз пересмотрели это свое воспоминание. Быть может, вы вообще и пошли преподавать только из-за того, что в школе есть столь уникальный артефакт… — Омут памяти Хогвартса вовсе не единственный. — Нет, это заблуждение. Этот Омут отличается от других тем, что в нем видно все в таких деталях, которые недоступны нашей памяти. Омут — реликвия старше четырёх Основателей, а может… и всех магов Британии. Но я отвлекся… — Признаться, сейчас я полон сомнений, Том Реддл ли передо мной или кто-то другой, — Дамблдор практически с самого начала их диалога безуспешно пытался прощупать его легилименцией, но Том отмахивался от его попыток, как от назойливой мухи, даже не придавая этому значения. — Я уже сказал вам, кто я. И, пока вы вновь не обвинили меня в воровстве, вспомните, к кому восходит семья Гонтов. Этот камень — мое наследие. — Перевеллы. Как и семья Поттеров. Что-то начинает проясняться… — Стоит отдать должное вашему знанию родословных магов, но вернемся к безвременно покинувшей нас Ариане. Что же вы увидели в Омуте памяти? Я-то знаю, что именно, но все же даю вам шанс осознать, сколь низко было с вашей стороны читать мне мораль. — Это был несчастный случай. «Смерть Миртл тоже была несчастным случаем. Только ты, подозревая меня в этом, не дал мне никакой возможности работать в нашем замке. Сам при этом прекрасно тут устроился». Том на секунду прикрыл глаза и вдохнул влажный воздух Тайной комнаты полной грудью. Пришла пора покончить с этим. — Быть может… я проявлю милосердие… — он поймал взгляд Дамблдора и вновь располагающе улыбнулся ему. — Для призыва мертвой души достаточно трижды повернуть камень вокруг его оси по часовой стрелке. Пообщайтесь с сестрой… А взамен… я хочу, чтобы вы озвучили мне вслух, кто убил её. Том отвернулся в сторону, болезненно поморщившись. Мышцы лица сводило от напряжения. Он взлетел, оставляя Дамблдора наедине с Воскрешающем камнем. Ему нужен был этот перерыв. Стоило прийти в себя и взять свои эмоции под контроль. Опять слишком много чувств… Слишком много. Далеко уходить он не стал — приземлился прямо на каменную голову статуи. Он видел, что в первую минуту Дамблдор не решался дотронуться до камня. Во вторую — применил к Дару несколько заклинаний, видимо, проверяя, не наложено ли какое проклятие. «В старости ты станешь куда менее терпеливым. Или же еще более отчаянным, чем сейчас». На третью минуту перед Альбусом появился хрупкий, плохо различимый силуэт. Души, вызванные подобным способом, мог увидеть только тот, кто их призвал, обладатель Дара или Повелитель смерти. Обычные люди не заметили бы даже легкого искажения в воздухе. Он не слышал их разговора, звуки воды, текущей по трубам, заглушали какую-либо речь. Когда образ Арианы исчез, Альбус выронил камень из своей ладони на мокрый каменный пол. Том мягко приземлился рядом, поднял черный кристалл и всмотрелся в отблески его граней. — Я знаю, что это были вы. В этом весь смысл. Именно в этом всегда был смысл и вашей категоричности в отношении меня, и вашей отстраненности, не так ли? — Том пытался поймать взгляд Дамблдора, но тот смотрел будто в какую-то даль, рассредоточено, устало. — Вы видели, что я похож и на вас, и, особенно, на него, вашего давнего знакомого. Вы ведь тоже читали те книги. В них сказано, что раскаяние исцеляет душу. Но это очередная ложь. Исцеляет только искупление. *** Слизеринская гостиная встретила его привычными зелеными огнями факелов. В креслах у камина разместилась Блэк со своей компанией. Реддлу еще предстояло поговорить с ней о том, что он больше не будет жить вместе с остальными учениками, и обязанности старосты после отбоя ложатся на нее одну. Но вначале он должен был забрать свои вещи из спальни. Сундук и так был практически собран. Только несколько учебников, перьев, запасной слизеринский галстук и пара чистых свитков оставались в его прикроватной тумбочке. Можно было бы и не забирать их из-за малой ценности, но он не привык разбрасываться даже столь незначительными личными вещами. На его руке тускло блеснуло кольцо с Воскрешающим камнем. Две серебряные змеи вновь плотно оплели своими телами Дар смерти, сверкая изумрудами и черными сапфирами глаз. Он еще летом сменил старую золотую оправу кольца на куда более изящную и… подходящую ему. Том рассек палочкой воздух, захлопывая крышку сундука, когда со стороны двери послышались шаги. Из странного предчувствия, пронзившего его в это мгновение, Реддл отложил свои вещи и окружил себя чарами невидимости. В прежние времена с помощью этой нехитрой маскировки он узнавал большинство секретов учеников своего факультета. — …летом я подслушал разговор родителей о каком-то письме с угрозами в адрес нашей семьи… — послышался несколько напряженный голос Эйвери, значит, где-то поблизости был и Лестрейндж. Эти двое были практически неразлучны. Том медленно сел на свою кровать, наполовину прикрытую пологом. — Да замолчи ты. Сначала применю заклинание, — Лестрейндж, действительно зашедший в спальню сразу после своего друга, плотно прикрыл дверь и наложил на комнату чары тишины. — …это был короткий свиток с описанием некоторых полузаконных дел моего отца, причем представленных в завуалированной форме так, чтобы только мои родственники могли понять, о чем речь. И сразу после этого в записке шел перечень законопроектов, первым из которых и был тот самый летний. Разве это не очевидный намек? Я почти уверен, что подобное приходило еще кому-то из семей, состоящих в Визенгамоте. После некоторого молчания Лестрейндж ответил: — Мы с родителями не были в стране летом, разбирались с французским наследством, но я ненавязчиво поспрашиваю других. Блэков, например. Хоть это и будет непросто. Может, они тоже получали подобные угрозы. Эйвери несколько раз прошелся взглядом поверх кровати Реддла, но никаких подозрений на его лице не отразилось. — Может, ты заметил… Школьные правила в этом году меняются чуть ли не каждый день. Наш директор почти не показывается. Уж кто-кто, а Диппет — один из главных адептов старых традиций. И где он сейчас? Молчит. Реддла заинтересовали эти слова. К его неприятному удивлению, в речах его старых… знакомых была логика, а история про шантаж чистокровных членов Визенгамота и вовсе стала для него новостью. Он слишком сильно игнорировал своих однокурсников в первые недели учебного года и теперь пожинал плоды своей невнимательности. — Кто может обладать таким влиянием и осведомленностью? Гриндевальд? Новый министр? — Министр не такой уж и новый, пару лет уж у власти и такого за ним раньше не замечалось. Может и правда — кто-то из соратников Гриндевальда или сочувствующих постарался, но откуда у этого человека такая осведомленность? Где твои родители могли так… попасться? — Тебе не понравится мое предположение, — сказал Эйвери. — Про дела отца знал только Малфой. Глаза Лестрейнджа распахнулись в удивлении, которое, впрочем, быстро сменилось хаотичными размышлениями. — Зачем Малфою идти против своих? — Лестрейндж несколько неуверенно посмотрел на Эйвери. — Влияния и осведомленности у него уж точно достаточно для такого. Но шантажировать другие семьи из Священных двадцати восьми? Не слишком ли много риска в этом? Разве не проще было бы договориться напрямую? — Я не видел, что именно за законопроекты были в том письме. Только услышал про первый из них. Тот самый, про магических детей-сирот, проживающих среди магглов. Все знают, что из-за случая с Реддлом все это началось, но Малфой, по слухам, и запустил этот процесс в Министерстве. Раздул все до неадекватных масштабов. Если бы я знал, какова суть остальных, мы бы могли понять, имеет Малфой с этого какую-то выгоду или нет… — Ничего не понимаю. Многие чистокровные поддержали бы усиление изоляции от магглов… — Мой отец бы не поддержал. К таким сиротам относятся и грязнокровки, а мои родители вообще не считают таких полноценными магами. Малфой же лавирует между радикальными идеями, не примыкая ни к одной из них. — Может, он задумал перераспределить ресурсы от других семей в свою пользу, такое ведь уже бывало… Конечно, тогда ему нет смысла действовать в открытую… Только непонятно, за счет чего он это может осуществить? Жаль, что ты не знаешь, какие еще законопроекты были в том письме. На несколько минут комната погрузилась в тишину. — …а почему ты вспомнил Диппета? Он тоже мог попасть под такие угрозы? — Мне просто показались странными эти перемены, но, может, тут виноват Дамблдор. Он почти все полномочия директора прибрал к рукам. Еще и Реддл ведет себя, как призрак. Проходит мимо нас, как сквозь стены, будто не видит. И не ночует в замке. Ты заметил его мантию? А кольцо? Откуда у него деньги на такие вещи? — Только не думай у него спрашивать. — Да ладно тебе. Ты ведь тоже думаешь о том же, о чем и я? Появись у него неожиданно деньги, он бы и остальную одежду обновил. Но новая тут только мантия. Значит ему кто-то подарил ее. Вопрос только — за какие заслуги? — Сам не догадываешься, за что таким красавчикам, как Том, дарят подарки? Во времена расцвета его могущества за одну тень подобной мысли он бы пытал их до потери сознания и делал это с огромным удовольствием. Почтение… сейчас для них это слово — пустой звук. Они восхищаются его магическими способностями и, в то же время, страшно завидуют. Пытаются догнать и превзойти, но терпят крах в своих попытках. И после… от безысходности… успокаивают себя тем, что он всего лишь нищий безродный сирота. Только вот им приходится из года в год сообщать своим родителям, что этот самый сирота — первый на курсе, а теперь и во всей школе по способностям. В его первой жизни слизеринцам в какой-то момент стало выгодно признать его родство с основателем факультета, хоть это и случилось только после открытия им Тайной комнаты. В конце концов, пусть их лучше превосходит потомок Слизерина, чем грязнокровный оборванец. С первым они могли смириться, со вторым — нет. Хотя, может… может тогда их все же больше напугала смерть Миртл. Что ж. В этот раз он не собирался потворствовать их хрупкому самомнению. Он сбросил с себя чары невидимости. — Так спросите меня об этом, — Том широко улыбнулся от того, как Эйвери шарахнулся в сторону. Лестрейндж же, напротив, застыл на месте, стремительно бледнея. — Т-том, мы не… — Не это имели ввиду? Неужели? — он поднялся с кровати и подошел к ним, остановившись всего в одном шаге. — Я в который раз задаю себе вопрос, почему же люди постоянно мне лгут… Может, вы знаете? «Да вы же сейчас сознание потеряете без всякого Круциатуса». — Конечно, знаете. Страх — вот ответ. Почему бы тебе не спросить меня, Эйвери, глядя мне в глаза, трахаюсь ли я с кем-то ради подарков? Конечно, они отводили глаза. Не столько от стыда, сколько от ужаса, что он применит к ним легилименцию. Или причинит боль… иным способом. Наверное, раньше он бы так и сделал, но на сегодня с него было достаточно. — Если я когда-нибудь в будущем… хоть тень подобных мыслей замечу в вашем сознании… — Том дотронулся концом своей волшебной палочки до правого виска Лестрейнджа. — Я заставлю ваш мозг вскипеть и забыть, сколь «священные» фамилии вы носите. И это будет более чем справедливо. Вы согласны со мной? Когда эти двое исчезли из спальни, Реддл просидел на своей кровати еще около двадцати минут. Его не удивил разговор про мантию — он знал, что подобные слухи о нем начнутся, как только увидел эту одежду в подарочной коробке Поттера. Потому он и чувствовал тогда столь многое — и злость на этого идиота, не способного понять, чем самому Тому обернется использование столь дорогой вещи, и благодарность за проявленную щедрость. Все же это был искренний дар Гарри, купленный без какого-либо злого умысла, только потому он его и принял. А вот новость про письма с угрозами требовала от него куда большего внимания, чем подростковые сплетни. Уже давно пора было перемещаться в Хогсмид, но он безостановочно перебирал в своей голове все летние воспоминания и никак не мог остановиться. Абраксас Малфой к этой истории с шантажом чистокровных членов Визенгамота конечно же не имел никакого отношения.