Моя умница

И хоть это было последнее, что я хотела вспоминать, но понимала, что не смогу успокоиться, пока не расскажу ему все. Пока не позволю снять с моих плеч эту неподъемную ношу. И я рассказала. Рассказала про нашу беззаботную счастливую жизнь на Бали, про нежные рассветы под гипнотический шум прибоя, залитые розовым золотом пробуждающегося утра... Про бесконечные, до краев затопленные любовью и страстью ночи под тёмно-синим бархатом неба, расшитого сверкающими бриллиантами звёзд, когда казалось, что их можно коснуться - стоит только протянуть ладонь... Про надежду, что это счастье будет длиться вечно... А затем тишину нашей спальни заполнил мой осипший полушепот об отплытии в Порт Роял, которое стало началом конца, о долгих месяцах одиночества в чужом враждебном городе и, как бы я ни оттягивала этот момент, но мне наконец пришлось рассказать и о проклятом сапфире и о том... Какая трагедия случилась из-за него. Чонгук слушал очень внимательно, не перебивал и, казалось, даже не дышал, чтобы ничего не упустить, но, когда я дошла до его предсмертного обещания найти меня в следующей жизни, лукаво улыбнулся, погладив меня по щеке, и ласково шепнул: --- Вот видишь? И ведь я сдержал свое обещание... Более того, влюбился в тебя с первого взгляда и сразу предложил стать моей, как порядочный парень. Это ты бегала от меня слишком долго, мой строптивый своенравный оленёнок... Но, видимо, я действительно жутко тебя достал в нашей прошлой жизни, раз в этой ты никак не хотела даваться мне в руки... И теперь я понимаю, чем это заслужил. Что ж, и поделом мне. Я понимала, что он снова пытается шутить, чтоб хоть немного развеять сгустившиеся в нашей спальне тучи, грозившие вот-вот пролиться дождем, но боль от воспоминаний была ещё слишком свежа и сильна, словно все это случилось только что, и потому мои глаза снова заволокло солёной пеленой и я прикусила губы, прошептав: --- Не говори так, пожалуйста... Увидев, что я снова на грани слез, он изменился в лице, явно мысленно обозвав себя последними словами, и порывисто прижал меня к себе, покаянно прошептав куда-то в волосы: --- Прости, лапочка, я идиот. Снова ляпнул не подумав. Вечно я... Господи... Прости меня... Я обняла его, уткнувшись ему в шею, и, всхлипнув, прошептала: - Вот теперь я действительно хочу тебя треснуть за то, что так нелицеприятно о себе отзываешься. Ты... самый лучший мужчина на свете, понял? И даже не думай спорить, иначе правда тресну. - Ну что ты, милая... Даже не думаю, - ласково проворковал Чонгук, явно польщенный моей оценкой его "скромной" персоны, лишь весело хмыкнув в ответ на мои детские угрозы, и, совсем их не испугавшись, продолжил намеренно подначивать, словно ему уже не терпелось получить от меня под дых, - Но треснуть все равно можешь. Более того, я сам тебе это рекомендую, как твой личный доктор. Я подняла голову с его плеча, чтоб заглянуть в эти бесстыжие глаза и понять, шутит он или уже нет, и хоть на губах этой шкодливой тигры-доктора играла дерзкая ухмылка, но золотой взгляд был предельно внимателен и серьёзен, когда он снял мою правую руку со своего плеча и, аккуратно собрав пальцы в кулак, направил его себе в грудь, ободряюще шепнув: - Давай, солнышко... Тресни от души, как я тебя учил. Выпусти пар, не держи в себе. Тебе это сейчас нужно. Я несколько секунд смотрела на него, не понимая, как можно быть таким... Таким невероятно понимающим и заботливым, но, вместо того, чтоб таки треснуть от души эту плохую тигру - провокатора, чтоб перестал на себя наговаривать, от души у меня вышло только обнять его изо всех сил и, как я надеялась, хоть немного придушить, чтоб больше не нарывался. - И это все? Как котенок лапкой дотронулся, - Чонгук тихонько засмеялся, уткнувшись мне в волосы и стискивая меня в объятиях так же крепко, а я, опять-таки от души поелозив мокрым носом по его плечу и оставив на нем такой же мокрый поцелуй, проворчала: - Мне нужен только ты... Балбесина ты моя любимая. Я жить без тебя не могу, как мне тебя бить? У меня же... Даже рука не поднимется... после того, что я видела... Что пережила... когда ты... Умирал у меня на руках... Знаешь... я теперь боюсь, что, стоит мне выпустить тебя из виду хотя бы на минуту - и ты исчезнешь, а я... снова останусь одна в этом жутком холоде... Мне так необходимо твоё тепло... Так сильно, что мне хочется только обнять тебя и никогда больше не отпускать. Любимый мой... Твоя смерть - самое ужасное, что могло со мной случиться. Это... настолько острая, ослепляющая боль... Если бы ты только знал... --- Я знаю, малыш. То же самое я пережил... на горе Намсан. Его глухой, надтреснутый от давней боли голос затерялся в моих волосах, руки вокруг меня сомкнулись ещё крепче, и меня пробрало колкой ледяной дрожью, а с губ сорвалось полузадушенное: --- Прости... Прости меня, родной... --- и, не найдя больше слов, я снова со всхлипом уткнулась в его теплую шею, услышав укоризненно ласковый шепот над ухом: --- Глупышка моя маленькая, за что ты просишь прощения? За то, что было не в твоей власти? Его руки вновь прошлись теплой волной по моей спине, успокаивая, но я покачала головой. --- За то, что тебе пришлось испытать эту боль. Это же... Это просто невыносимо, Чонгу... --- Я знаю, котенок. Но такого больше не повторится, я обещаю тебе. Ни с тобой, ни со мной... с нами этого никогда больше не повторится. Верь мне, любимая. Теперь у нас все хорошо. И дальше будет только лучше... Мы будем жить долго и счастливо и у тебя не будет больше ни единой причины для слёз. Клянусь, я буду делать тебя только счастливее с каждым новым днем... До самой... Я знала, что он хотел сказать, но не позволила ему этого, так как само упоминание смерти пробуждало ледяную дрожь в только успокоившемся сердце, и потому накрыла его губы ладонью, покачав головой, и прошептала на грани слышимости: --- Ты уже делаешь меня счастливой, любимый... каждый день, каждую минуту... и, клянусь... мне больше ничего не нужно... Чонгук мягко поцеловал меня в ладонь и прижал ее к щеке, накрыв своей, ненадолго прикрывая глаза и рвано выдыхая. А затем заглянул мне прямо в душу, хрипло прошептав: --- Это для меня самое главное, малышка. Твой покой и счастье для меня превыше всего. И даже если... это действительно был сон о нашем прошлом - он закончился. Прошлое осталось в прошлом, а я все ещё здесь, правда? Я здесь, с тобой, и планирую быть рядом ещё очень долго. Всю жизнь, поняла? Так что ты больше никуда от меня не денешься, даже если я надоем тебе до чертиков. Он потерся носом о мой покрасневший мокрый нос, заставив слабо улыбнуться, и я наконец ощутила, что мне становится легче дышать. --- Ловлю на слове, Чонгу. --- Уже давно поймала. --- он мягко улыбнулся, обнимая мое лицо ладонями и поглаживая по мокрым щекам, а затем прижался своим лбом к моему, ласково шепнув: --- Бэмби, послушай меня. Я не знаю, что послужило триггером для этих снов, что не дают тебе покоя с того самого момента, как мы сюда прилетели, но, даже если все, что тебе снилось, произошло с нами на самом деле, когда-то давно, в прошлой жизни... я хочу, чтобы ты поняла лишь одно: прошлое навсегда ушло и больше никогда не повторится, и то, какими мы были тогда - не определяет наше настоящее и тем более будущее. И... Ты ведь понимаешь, что в той жизни я был совсем другим - глупым и безрассудным? С тех пор я очень сильно поумнел. --- Правда? --- я накрыла его ласковые руки, обнимающие мое лицо, своими и слабо улыбнулась, глядя на него из-под мокрых ресниц. - Что-то не похоже. Временами ты все такой же балбес. Чонгук закатил глаза с тихим смешком, но затем посерьезнел и, притянув меня к себе за затылок, прижался к моему лбу своим и тихо произнес: --- Пусть так, котенок. Но нынешний я никогда не стал бы тащить тебя за тридевять земель только потому, что мне стало скучно на одном месте, и рисковать тобой и твоим счастьем и спокойствием ради какой-то побрякушки, пусть фамильной и безумно дорогой. - Но ты же был пиратом... Бунтарство было у тебя в крови, так же, как и жажда странствий и приключений... Не вини себя, любимый... Я же не виню... И могу тебя понять... - но, вопреки собственным словам, я ощутила, как на ресницах от воспоминаний об этом снова скапливаются слезы, и в тот же миг вокруг меня сомкнулись родные крепкие объятия, не дав им пролиться, и Чонгук прижал меня к себе, поглаживая по волосам, и глухо выдохнул в них: --- А я не могу. Этому нет ни оправданий, ни прощения. Любимая женщина всегда должна быть на первом месте, а ее счастье - превыше всего. А для того пирата, которым я, к сожалению, когда-то являлся, судя по всему, не была... Это непростительно. И, знаешь, если бы я мог, то сам бы себе врезал за такое поведение. Тот Чонгук был настоящим дурнем, раз вел себя подобным образом и заставил тебя так страдать. Но его больше нет. А я здесь. И я всегда буду с тобой, любимая. В моем сердце и мыслях всегда будешь только ты. И ничто... ни на земле, ни на небе не заставит меня отказаться от тебя, слышишь? "...Ничто... Ни на земле, ни на небе не заставит меня отказаться от тебя... И это... Моя клятва..." ...Моя клятва, которую он только что повторил слово в слово. Меня словно пронзило током, реальности наложились друг на друга, пошли рябью, смешивая чувства и воспоминания в одном водовороте так стремительно, что в глазах поплыло и, рвано вздохнув, я прижалась к нему всем телом, впитывая его солнечное, обжигающее тепло, которым он всегда так щедро делился, и пытаясь прогнать ледяной холод залитой ливнем палубы, снова подбирающийся к моему измученному сердцу. Чонгук без лишних слов укрыл меня объятиями, словно крыльями, и стал медленно водить ладонями по спине, время от времени забираясь пальцами в волосы и поглаживая по затылку, терпеливо пережидая очередной приступ дрожи, сотрясающей мое тело. Но и он, в конце концов схлынул, как прибой, и, глубоко вздохнув, я немного отстранилась и, обняв его красивое лицо все ещё подрагивающими пальцами, глухо прошептала: - Ты мое счастье, любимый. Самый драгоценный дар, который могла дать мне судьба. - А ты - мое, Бэмби. Мое счастье.... моя радость... моя бесценная жемчужина, - он ласково улыбнулся, прижавшись губами к центру моей ладони, и прикрыл глаза, тихо дыша и наслаждаясь моими прикосновениями, а когда они вновь распахнулись, меня утянуло в их темные бездонные глубины, топя мощью древнего бурного океана, сплошь состоявшего из невыразимой нежности, любви и заботы, хоть и подернутого рябью тревоги. Этот ласковый безбрежный океан бурлил и метался под темными пушистыми ресницами, едва сдерживаясь от того, чтоб выплеснуться наружу и окутать свою русалку бережными объятиями теплых вод, укрыть от всего, что могло причинить ей боль. Он звал ее назад, домой, и сопротивляться этому настойчивому гипнотическому зову было невозможно, ведь он был прекрасен, как песнь сирены. И, утопая в океане любимых глаз, я какое-то время пыталась понять, как он всегда находил такие слова, что были способны успокоить все бури в моей душе, но мысли разбегались испуганными стайками, стоило лишь повелителю океана обратить на меня всю мощь своих колдовских глаз. Чонгук смотрел на меня неотрывно, терпеливо пережидая очередной шторм, поднявшийся со дна памяти и грозивший снова унести меня в пучину страха и слез, но его крепкая хватка на моей талии больше не позволила этому случиться. И шторм сошел на нет, едва зародившись. А я глубоко вздохнула, выныривая из темных ласковых глубин его глаз, и притянула его к себе, едва слышно шепнув в губы: --- Я так сильно тебя люблю... --- и, оставив на них отчаянный, трепетный поцелуй, утонула в его объятиях, просто признав тот факт, что все дело было в нем самом. Он был источником моего покоя и счастья. Он всегда был тем, кто успокаивал все бури в моей душе одним покровительственным ласковым взглядом. А сейчас для этого было достаточно одних лишь его объятий: крепких, надёжных и безопасных. Я наконец выдохнула, расслабляясь в его руках, а Чонгук погладил меня по волосам и тихо шепнул: --- Все хорошо, любимая. Все хорошо. Верь мне. Я обо всем позабочусь. Позабочусь о тебе. Как и всегда. Он просто не оставил мне выбора, все взяв на себя: все мои страхи и тревоги, и укрыл в своих объятиях от всего мира, снова став моим щитом. И мне не оставалось ничего другого, кроме как сдаться и позволить ему все решить и обо всем позаботиться. И пока я мысленно негодовала на  моего домашнего тирана за то, что снова не дал мне позаботиться и вдоволь попереживать о нем, тиран без предупреждения сгреб меня в охапку и уложил обратно на постель, прямиком под себя, крепко обнимая и не давая сдвинуться даже на миллиметр. Я знала, для чего он это сделал. Применил ещё один метод успокоения. Причем самый безотказный. Почему? Ну хотя бы потому, что очень трудно биться в истерике, когда тебя обнимают настолько крепко, что становится почти нечем дышать, а грудная клетка двигается только на вдохе и выдохе. А ещё... Это... Полное всепокрытие. Тепло. Ощущение дома и безопасности. Это... абсолютный покой в его руках. Любимый. Ты всегда знаешь, как меня успокоить. Знаешь, в чем я больше всего нуждаюсь, и даёшь мне это, ничего не требуя взамен. Как бы я жила без тебя? И ответ --- простой и беспощадный, тут же вспыхнул в мыслях: Никак. Без него я бы не жила. В памяти внезапно всплыл тот вечер, когда он сам мне это сказал, даже не отдавая отчета в том, насколько пророческими были его слова. И этой ночью я убедилась в их правдивости. А, Чонгук, тем временем, даже не подозревая, какая буря вновь начала зарождаться в моей душе, лег рядом, поглаживая меня по спине и волосам, уверенный, что все позади, но стремительно набирающий силу новый шторм толкал меня ещё ближе к нему, в мою безопасную гавань, ведь только там океан не грозил мне гибелью. Чувство потери и зияющей пустоты после его смерти, похожее на чёрную бездонную дыру там, где должно было быть сердце, все ещё было слишком свежим и пугающе острым и я предельно ясно осознавала, что просто не пережила бы этого наяву, раз даже сон об этом довел меня до истерики.    И, хоть я и так уже почти ничего не видела за его мощными плечами, мне даже этого показалось мало, и я вцепилась в эти широкие сильные плечи, притягивая его ещё ближе, прикрыв глаза и судорожно вдыхая, пытаясь успокоить шквальный ветер, снова разгулявшийся в мыслях, и дыша только им, наполняя лёгкие до отказа его ароматом, а сердце --- его заботой и любовью. Чонгук какое-то время лежал молча, проходясь тёплыми ладонями вдоль всего моего тела, позволяя напитаться его теплом, силой и спокойствием и наконец поверить, что он здесь, со мной, и то, что довело меня до истерики, действительно  было просто дурным сном. Но я знала... Знала в глубине души, что это все... было наяву. Когда-то давно, но было... и от этого ужаса, пережитого во сне, у меня до сих пор сбивало дыхание, а к глазам подступали слезы. И ненадолго улегшийся шторм вновь начал набирать силу. И конечно же, от моего капитана это не укрылось и он нахмурился, немного отстранившись, и погладил меня по щеке, напряжённым тяжёлым взглядом всматриваясь в мои мокрые глаза. --- Ты снова дрожишь... Ну что мне с тобой делать, пугливый олененок? Как успокоить? Я сжала его запястье, шумно выдыхая, и сама потянулась к нему, шепнув на грани слышимости: --- Поцелуй... поцелуй меня... пожалуйста... --- ведь это всегда было моим единственным спасением ото всех бурь и штормов. Чонгук застыл, встревоженно вслушиваясь в мое загнанное дыхание, а я приподняла лицо, вслепую ища его губы, и спустя всего один удар сердца он накрыл их своими, целуя глубоко, нежно и долго --- именно так, как я любила. Именно так, как мне было нужно, чтоб снова почувствовать себя в безопасности. Я удовлетворенно вздохнула, притягивая его ближе, и он медленно перетек поцелуями на мой подбородок и шею, хрипло шепнув: --- Так лучше, любимая? Я наконец, слабо улыбнулась дрогнувшими губами, проводя раскрытыми ладонями вниз по его спине, и уткнулась ему в плечо, шепнув: --- Намного... но мне станет ещё лучше, если ты... полностью на меня ляжешь. --- Я же тебя раздавлю, малыш. - он попытался отстраниться, нависая надо мной на вытянутых руках, но я вцепилась в его плечи мертвой хваткой, притягивая обратно и лихорадочно шепча: --- Нет... нет, мне это нужно... пожалуйста... И, поняв, что спорить со мной бесполезно, он вздохнул, но все же осторожно лег на меня, полностью накрывая собой, и, обняв мое лицо ладонями, поцеловал в лоб и шепнул: --- Хорошо, любимая, как скажешь... Тише... тише... я здесь... я сделаю все, что угодно, лишь бы ты почувствовала себя в безопасности. Я послушно затихла, ощущая его - такую необходимую - тяжесть на себе и тихое дыхание мне в губы, постепенно согреваясь и расслабляясь все больше, ведь не лгала, когда заверяла его, что мне не нужно никаких лекарств, когда он рядом. Такой большой, сильный и теплый... Чонгук действовал на меня лучше любых транквилизаторов. Мы были любовью, покоем и силой друг друга и понимали, что раздельно существовать попросту не сможем. Скользнув ладонями вверх по его сильной спине, я ощутила, как его губы нежно скользят по моей скуле и линии челюсти, и, когда они добрались до уголка моих губ, повернула голову, отдаваясь во власть неторопливого, нежного, трепетного поцелуя, главная цель которого была не в разжигании страсти, а в попытке согреть и успокоить. Но с каждым тихим вдохом и выдохом, с каждым ударом сердца, которые я ощущала под кончиками пальцев, бездумно блуждающих по его спине, глубоко внутри меня начинал разгораться хорошо знакомый, томительно сладкий жар. И сопротивляться ему было выше моих, и так истощенных сил. И потому, когда горячие губы любимого неторопливо спустились от моего подбородка вниз по шее до самых ключиц, принимаясь неспешно и со знанием дела сводить меня с ума, даже не отдавая себе в этом отчёта, с моих приоткрытых от рваного дыхания губ само собой сорвалось: --- Пожалуйста, Чонгук... --- и точка невозврата была пройдена. --- Пожалуйста, любимый... --- прошептала я между поцелуями, лихорадочно водя руками по его спине и прижимаясь ещё ближе к его горячему  сильному телу. С трудом оторвавшись от моих губ, он поднял голову, пытаясь прояснить ее, и хрипло выдохнул: --- Что, котенок? Его дыхание уже тоже сбилось, став таким же неровным и поверхностным, как и у меня, но мне даже не пришлось отвечать, ведь мои умоляющие глаза сказали ему все за меня, и он мягко улыбнулся, нежно погладив меня по щеке: --- Хочешь близости? --- Да, --- я кивнула, прикусив губы и все ещё ощущая на них его тепло, уверенная, что в этой просьбе он мне точно не откажет, но Чонгук вдруг нахмурился и отвёл глаза, на которые упала темная волна непокорной густой челки, и я подумала, что ослышалась, когда он тихо и как-то совсем неуверенно произнес: --- Милая... ты уверена, что... это именно то, что тебе сейчас нужно? И я ощутила, как налетевший внезапно порыв ураганного ветра чуть не сбил меня с ног. Запаниковав, я вцепилась в его плечи, вновь притягивая его к себе, и сбивчиво зашептала: --- Мне нужен ты... только ты, родной. Всегда. Прошу... Прошу тебя, помоги мне... забыть. Помоги мне... Снова почувствовать себя... живой... Чонгук смотрел на меня ещё несколько мучительно долгих мгновений, топя во взгляде, заполненном бурным волнующимся океаном, но в конце концов сдался и с глухим сокрушенным стоном прижался губами к моим дрожащим губам, скрадывая поцелуем облегченный вздох, и после этого мир погрузился в безбрежную, ласковую, как спокойные океанские воды, бархатную тьму, ведь мой любимый капитан все понял без слов, так же без слов дав мне все то, в чем я так отчаянно нуждалась... И я снова утонула в нем, как в глубоком, темно - синем океане. Буря миновала.