Моя умница

Чонгук После долгожданной операции, спасшей жизнь Розэ, время потекло по --другому. Больше не было мучительного обречённого ожидания неотвратимо надвигающейся катастрофы. Теперь все чувствовалось ярче , полнее, острее, и мы с Розэ проживали каждое мгновение по максимуму , ведь слишком хорошо поняли, как они драгоценны. Но, к счастью, ее состояние улучшалось с каждым днём, и у меня все больше отлегало от сердца, ведь первые дни после пересадки были самыми опасными, сопряжённые с рисками инфекции, воспаления и отторжения донорского органа. Но моя Бэмби совершенно ни на что не жаловалась , каждый раз встречая меня счастливой улыбкой и уверяя, что чувствует себя великолепно, и мне казалось, что за моей спиной от этих слов и улыбок расправляются крылья. Но через пару дней, к моему полнейшему удивлению, мою Бэмбиай внезапно настиг синдром поклонения спасителю, когда она узнала от брата, что я был тем, кто оперировал ее. Я просил его не говорить ей об этом (после того, как мы вдоволь поорали друг на друга в ординаторской ), но этот засранец все-- таки проболтался, разумеется, совершенно "случайно", хотя я подозревал, что , скорее всего , он просто решил отомстить мне за все и сразу . В тихом омуте, как известно... И теперь мне оставалось лишь тяжко вздыхать , пока этот хитрый коварный черт тихо посмеивался в сторонке, потирая руки и с особым садистским удовольствием наблюдая , как я разгребаю после него, ведь в глазах Розэ после несанкционированно полученной и совершенно не нужной ей информации что-то неуловимо изменилось , и в их глубине зажёгся какой-то теплый благодарный свет , которого я там прежде не замечал . Она теперь смотрела на меня , как на бога, не меньше, и при виде ее широко распахнутых восхищённых глаз меня временами безудержно тянуло смеяться , ведь, похоже, мой олененок, наконец , рассмотрел во мне не только приставучего нахального брюнета, который не давал ей спокойно жить, но и "настоящего", профессионального врача , который, как выяснилось, действительно кое-что умел и был хорош не только в спальне, но и в операционной. Я сдерживался из последних сил, кусая улыбающиеся губы, чтоб ни в коем случае не ранить ее нежные чувства и опасаясь, что мне непременно прилетит хрупкой ручкой по наглой морде, если мне это не удастся , но... Розэ теперь так очаровательно робела и терялась передо мной, что это уже начинало всерьез меня волновать. Она словно поставила меня на недосягаемый пьедестал и теперь только любовалась издалека, боясь дотронуться . Ее восхищение , конечно , льстило моему самолюбию, но спасение ее жизни было заслугой в первую очередь Намджуна и самого Тэхёна, который тоже присутствовал в ту ночь в операционной (а иначе и быть не могло) и действовал уверенно и с профессиональным спокойствием, хоть его тяжёлый взгляд то и дело впивался мне в лоб, телепатически обещая все кары небесные , если только, не дай бог , что-то пойдет не так по моей вине . Но Розэ ,видимо , решила , что я один стал ее спасителем , и она обязана мне жизнью , и теперь смотрела на меня с каким-то совершенно детским восторгом и благоговением, а касалась совсем робко и несмело, растеряв всю свою прежнюю уверенность , которую я с таким трудом в нее вливал все эти месяцы . Она словно не знала , как теперь вести себя со мной , и я уже устал закатывать глаза и убеждать ее в том, что ничего не изменилось, и я все тот же. " ...Ну что ты, оленёнок..? Это по-- прежнему я. Всего лишь я, твой нахальный брюнет, плохая тигра и большой серый волк , которого ты привыкла использовать , как боксерскую грушу, когда он начинает слишком сильно тебя доставать... ну не смотри на меня, как на божество, пожалуйста. Я стесняюсь." -- это уже стало своеобразной мантрой и повторялось изо дня в день, но Розэ все никак не желала мне верить. Про какое-то несуществующее стеснение я, конечно, наврал , но все остальное было правдой , и все это я шептал ей, целуя мягкие губы и тонкие пальчики, что теперь (о ужас) слегка дрожали , прикасаясь ко мне, и , спустя целую вечность, заключённую в бесконечные шесть дней , она , наконец , поверила, что для нас с ней ничего не изменилось, разве что я стал ещё более бережным и нежным с ней , обнимая по ночам с хрустальной осторожностью, ведь оставался в ее палате до самого утра, как и прежде, вслушиваясь в тихое драгоценное дыхание и чутко охраняя ее сон. Но убедить Розэ, что она абсолютно ничего мне не должна, во что она, похоже, свято уверовала, мне удалось с большим трудом. В конце концов, мне пришлось предъявить ей железобетонный аргумент в виде того, что спасать жизни --- моя работа , и я теперь буду делать это на постоянной основе , и, похоже , только после этих слов моя девочка , наконец , немного пришла в себя и перестала взирать на меня огромными ,широко распахнутыми от восторга и трепетного поклонения глазами Бэмби. А когда в один из вечеров мне, как в старые добрые времена, прилетел первый тычок под ребра в ответ на какую-то пошлую шутку , я, наконец, вздохнул с облегчением, когда отсмеялся и позволил ей выбрыкаться из моих загребущих лап. Моя милая драчунья вернулась , хвала всем богам. И, судя по всему, прилетать мне теперь снова будет регулярно. Но я очень надеялся, что это будут не только тумаки. *** Я знал, что следующие полгода будут решающими и крайне напряженными, а период реабилитации может затянуться на целый год , но какое-то теплое чувство глубоко внутри подсказывало мне, что теперь все будет хорошо. Зимние звёзды были на нашей стороне. Теперь я был в этом уверен. Так же, как и в том, что после всего, что мы с ней пережили , у нас с Розэ обязательно будет наше "долго и счастливо". *** Но чтобы добраться до этого счастливого будущего, надо было решить все проблемы в настоящем , и я в буквальном смысле превратился в наседку , вившуюся вокруг Розэ коршуном и рыча на всех, кто пытался пробраться к моей девочке мимо меня . Сам ставил капельницы, следил за приемом антибиотиков и питанием, сопровождал в ванную и отступал только тогда, когда натыкался на мягкий укоризненный взгляд и тихое: --- Дальше я сама, Чонгу. Все хорошо, правда. Но потом сидел, как на иголках, до тех пор, пока в душе на выключалась вода , и Розэ возвращалась в палату , снова попадая в мои жадные руки, закутывавшие ее в одеяло почти с головой , чтоб, не дай бог, не простыла, и прижимая к себе с отчаянной жадностью мамы--- кошки, носившейся со своим первым котёнком. Так она и засыпала--- в коконе из одеяла и моих рук, с тихим ворчанием и мягкой улыбкой на зацелованных губах, а я ещё долго лежал, всматриваясь в тонкие нежные черты любимого лица, и с невесомым трепетом в дрожащих пальцах очерчивал каждую изящную линию. Что ж, возможно, я и перегибал палку , но после всего, через что нам пришлось пройти , меня нельзя было в этом винить . К тому же, моя чрезмерная забота и предусмотрительность вовсе не казались мне чрезмерными , и даже если мой олененок думал иначе ... что ж... Прости, малыш, но тебе в этом вопросе голоса никто не давал. *** А дальше... дни полетели со сверхзвуковой скоростью. Розэ была умницей и выполняла все предписания Намджуна и мои указания , облаченные в бархат мягких просьб , щедро приправленных долгими поцелуями, и больше не капризничала и совсем не жаловалась , даже когда надо было лежать неподвижно под капельницей по три часа. И я надеялся, что то, что я лежал все это время рядом с ней , тихо шепча на ушко, какая она у меня золотая девочка и как сильно я люблю ее, было и моей скромной заслугой. *** После того ,как состояние Розэ окончательно стабилизировалось , и больше не было угрозы отторжения донорского сердца , я забрал ее к себе , как и обещал , не став доверять ее никому другому . "Моя , только моя . Никому не отдам."--- стучало молоточками в висках в такт биению сердца, как заклинание. И мой олененок, к счастью, не возражал. Зато очень даже возражал ее вездесущий брат, попытавшийся отнять у меня законное право самому заботиться о моей жене, но тут уже я не сдержался и рыкнул на него, в крайне непечатных выражениях за закрытыми дверями ординаторской сообщив господину заноза-- в--моей---заднице--- Киму, куда ему стоит незамедлительно отправиться со своими возражениями . Тэхён, судя по всему, остался не впечатлен моими глубочайшими познаниями в витиеватых китайских ругательствах, которыми точно так же крыл меня в прошлый раз, когда мы оказались в похожей ситуации, но, видимо, прочитав в моих глазах стальную решимость загрызть любого, кто попытается влезть между мной и Розэ, заткнулся и настаивать на том, что она должна жить дома, больше не стал , хоть для вида ещё ворчал целую неделю и злобно буравил мне затылок упрекающим взором, когда я появлялся в клинике. *** Розэ освоилась в своем новом доме довольно быстро , ведь моя квартира уже и так стала им для нее, и, глядя на то, как я коршуном вился над ней, стараясь предугадать все ее желания и обеспечить максимальный комфорт, лишь обречённо вздыхала, пряча слабую улыбку в уголках губ, но покорно принимала мою гиперопеку и удушающую заботу, позволяя буквально сдувать с нее пылинки и носить на руках. Она все ещё была очень слабой и быстро уставала, более того, пока что ей были противопоказаны любые физические нагрузки, и я строго настрого запретил ей даже думать о том, чтоб что-то делать по дому . В ее обязанности входило только лежать на диване в гостиной и наслаждаться видом города с высоты птичьего полета из ее любимых панорамных окон , которые так поразили ее в самый первый визит ко мне, ну и ещё дуть свои очаровательные губки, жалуясь , что я не даю ей делать абсолютно ничего. Но это ее ворчание вызывало во мне только приступы безудержного умиления и такое же безудержное желание сгрести мое маленькое счастье в охапку , усадить к себе на колени и зацеловать до беспамятства , чтоб перестала ворчать. И, как правило, моя девочка не возражала . Ну почти... иногда, мне все таки прилетало маленьким кулачком в плечо , но ее улыбающиеся сладкие губы очень быстро сдавались и поддавались , послушно раскрываясь под моим напором , и зачастую посуда оставалась немытой до самого утра, потому что я слишком увлекался, пьянея от сладости любимых губ , и приходил в себя только тогда , когда тонкие пальчики Розэ уже расстёгивали мои джинсы , неизвестно когда успев расстегнуть и стянуть с плеч рубашку ... Маленькая шаловливая кошечка. Знает ведь, что нельзя, но все равно постоянно проверяет на прочность мой самоконтроль, ну и... Прочность молнии на джинсах заодно. Не играй с огнем, малышка, ведь ещё пара таких проверок --- и от тех жалких ошметков самообладания, за которые я ещё цеплялся, вскоре и вовсе ничего не останется , если и дальше будешь смотреть на меня этими огромными , в пол - лица глазами невинного олененка и кусать свои вишнёвые губы, а ведь я запретил тебе это делать давным давно, но ты снова бунтуешь... Но она не слушала ... конечно , не слушала, ведь своенравности моей девочке было не занимать , и лежала подо мной , сладко постанывая и послушно подставляясь под мои губы и руки , растрепанная, тёплая, хрупкая , и тигр внутри буквально рвал цепи, на которые я его посадил, и глухо рычал, царапая когтями грудную клетку. Желание обладать этой изящной фарфоровой куколкой никуда не делось, становясь лишь сильнее с каждым днём, но ... Но дальше заходить по --прежнему было нельзя. Слишком рано. Слишком опасно. Слишком. Слишком. Слишком. "Даже думать не смей, Чон!" Все это набатом билось в моей голове, моментально отрезвляя и сдергивая с эндорфиновых небес на твердую землю , и я отстранялся, сам мягко убирая ее руки . Розэ видела это в моих глазах, чувствовала в мягких извиняющихся поцелуях , и снова вздыхала , но не спорила , понимая, что слишком многое поставлено на карту. Карту ее драгоценной жизни. Мы все наверстаем, котенок. Обязательно наверстаем. Я обещаю тебе. А пока...ещё один поцелуй и спать. Просто спать. О боже, дай мне сил пережить эту ночь...