«Сага об О'Коннелле»

      Теперь о письмах, что пришли вместе с чёрной птицей. Первое, которое бросилось Эдварду в глаза, было особым. В алом конверте, с гербовым оттиском на печати. Браги, к груди которого оно было приторочено крест-на-крест верёвкой, был какой-то подозрительно смирный, сидел на жерди и словно боялся даже шелохнуться.       — Т-а-а-а-к… — Протянул Эд, уперев руки в бока, предварительно пожелав близнецам Уизли и Кеннету Таулеру спокойной ночи и закрыв дверь «комнаты внутри комнаты». — Очередной косяк за тобой, как я по… — Изготовился он было обрушиться с тирадой на фамильяра, когда перевязь, крепящаяся к груди, развязалась сама собой. Конверт повис в воздухе, Эд почувствовал, как по нему пробежала волна тепла, очень похожая на ту, которая возникает при работе сканирующих чар. И это были они.       После того, как умное письмо удостоверилось в том, что оно было доставлено лично адресату, бордового цвета восковая печать вспыхнула белым светом, треснула и раскололась надвое, после чего конверт исторг из себя содержимое в виде нескольких мелким шрифтом исписанных листов, которые стали очень быстро складываться в некое оригами, которое буквально три секунды спустя стало напоминать угловатое человеческое лицо, с грубыми чертами, квадратным раздвоенным подбородком на сильно выдающейся вперёд челюсти, выраженными скулами, одна из которых, правда, правая, была сильно вмята внутрь. Эта сторона лица вообще была сильно обезображена, что пришедшее из Японии в Англию искусство складывания бумаги передавало, впрочем, очень сглажено. Человек, кто послужил основой для этого Образа был вдобавок одноглазым и на месте правого глаза по завершению формирования эдакой бумажной посмертной маски зияло пустое место, через которое Эд мог увидеть окно и ночной лес. А ещё через две, процесс оформления одного из способов передачи звукового сообщения завершился и в палатке, что теперь являлась жилищем Эдварда, зазвучал голос.       — О’Коннелл. — Прозвучал командирский бас из лужёной глотки, на воплощение которой из писем бумаги, впрочем, не хватило, зато от той интонации, с которой была озвучена его фамилия, хватило, чтобы у Эдварда потяжелело в голове, а ноги сделались ватными, он по своему опыту знал, что когда старшие по званию обращаются к кому-то с такими интонациями, то этому кому-то — жопа, и его опыт его не подвёл. — За тобой залёт! За тобой и за вороном твоим, причём крупный! Подсудный. — Тут, на этом слове, у Эдварда потемнело в глазах, тяжесть в голове дополнилась лёгкостью в животе, а поскольку ноги стали ватными — такая разбалансировка организма заставила его начать падать, благо, что рядом была кровать и рухнул он на неё. — Вернее будет написать и озвучить, — подтрибунальный. — Все мысли, что возникли в голове О’Коннелла в этот момент были матерными. — Вот ты вроде по всем бумагам, как «умный», «способный» и «исполнительный» проходишь, а выходит, что те, кто составлял эти бумаги, не иначе, как или сильно польстили тебе, или не доглядели, или ты так умело маскировался все годы учёбы и службы. Выходит, косячишь ты редко, но… — Тут бумажные губы искривились в каком-то слове, которое не было озвучено, и Эд знал, что в этом пропуске был мат, нечто навроде: «ахуенно, сука…». — …метко!       — Ой, бл-я-я-я… — Только и смог, что тихо простонать Эд, от осознания того, какая вздрючка грядёт, и понимания, как виртуозно он похерил собственную карьеру и многие перспективы своего будущего.       — Твой ворон буквально свёл с ума все системы вверенного мне полигона! ДВАЖДЫ!!! — Рявкнул бумажный лик так, что Эду показалось, будто это рухнула башня, а сверху на неё небо и весь космос следом за ним. Он сидел, разглядывая кроссовки, понимая, что париться со шнурками ему, возможно, не придётся в ближайшее и весьма продолжительное время, ибо в том месте, куда он потенциально отправится, обувь выдают без шнурков. — ВСЕ… СИСТЕМЫ… Я… ПОВТОРЮСЬ… ВСЕ… МЫ… ПОДУМАЛИ… ЧТО… НАПАДЕНИЕ… — Буквально через каждое слово шли очень длинные пропуски. — ЧТО… НАС… АТАКУЮТ… ЧТО… РАЗВЕДЧИК… ДИВЕРСАНТ…       — Ой-ё-ё-ё… — Прикрыл глаза Эд, лёг на кровать и истерически захихикал. — Э-хе-хе-хе-хе, хе-хе-хе-хе-е-е-е…       — Мои тебе… Поздравление… Такого уровня ЧС у нас не было со времён последней… Магической…       — А-ха-ха-ха-ах-а-а-а… — Эдвард распрямился, не обращая внимания, что не очень-то чистая обувь опять оказалось на чистом постельном белье, скрестил руки на груди, словно мумия или, будто бы прямо тут собрался испустить дух, и не переставал смеяться. Смех возник у приматов, как один из необходимых для выживания сигнальных знаков, помогающих оповестить других представителей того или иного вида о своём состоянии, этот эволюционный механизм чем-то близок к крикам от ужаса, которые издаются, что обезьянами, что людьми с целью оповещения стаи или, иначе, «своих» об опасности, именно поэтому некоторые люди в критической ситуации начинают смеяться, ибо смех способствует эмоциональной разрядке и Эдварду она была в данный момент необходима, как воздух.       — Ты и твой ворон теперь у нас на особом… счету! Колдографии ваши, вот… Возьмём и… На стеночку повесим… В красивой рамочке… Будем… Любоваться…       — У-ху-ху-ху-ху! — Одна из его рук с груди переместилась на лоб, который стал горячим и буквально пылал, как при сильнейшей простуде, оставаясь при этом очень сухим, ибо пота не было. — Пизд-е-е-е-ц!       — Мы, конечно, Браги твоего во второй раз поймали, так как готовы были и проанализировали угрозу, куда… деваться! Вы, выходит, один разум делите! И мне, вот… интересно, — это какая часть из ваших не то разделённых, не то объединённых, не то птичьих, не то, х… или кто его знает, каких ещё… там… мозгов решила, что проникнуть на режимный… секретный… государственной важности… объект, чтобы доставить обычное, бытовое… гражданское… сообщение — это хорошая… — Очень-очень длинный пропуск и долгое немое шевеление бумажных губ. — ИДЕЯ! К слову, о тех, с кем ты… секретный… канал, ход… наладить пытался…       — Ёб твою мать… — С этими словами, с замиранием сердца, Эд рывком поднялся, согнув пресс. «Если уволят… Если уволят…» — Мысль, было зарождалась, но тут же умирала.       — С ними тоже поговорили. Основательно так, причём. Чтоб закрепить, ибо не только не сообщили, что — это по вине их дружбана… закадычного… тут половину служб на ноги… за уши… подняли, так ещё и не сообразили, что они теперь не в учебке, не в дрочебке, а на действующей… службе! И что магический реликт с четвёртого на третий ранг опасности, не зарегистрированный в системах… базы, однако летающий тут у себя, как дома, — это залёт. СООБРАЖАТЬ… ЖЕ… НАДО… ВСЁ-ТАКИ! Ну, ничего, соображалку мы налаживать хорошо умеем. Если вдруг выключилась, то найдём способ включить обратно. Доходчиво.       — Фух, блять, хотя бы не уволили. — Согнулся Эд так от облегчения, что голова аж упёрлась в колени.       — Что же касается тебя… — Долгая пауза, однако и губы не шевелились. — Ты, если вдруг, дорогой ты мой сердечный «друг-товарищ» не вкурил, — лицо гражданское уже, как несколько месяцев. Был бы ты на службе — это тоже был бы залёт, пускай и не столь эпичнейшего масштаба, который ты содруги организовал. И поскольку ты лицо гражданское, то светило бы тебе за опосредованное проникновение на режимный, и, ПОВТОРЯЮСЬ, ПОВЫШЕННОЙ СЕКРЕТНОСТИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБЪЕКТ, вплоть до двенадцати лет в самом… случае. И штраф, который тебе решением суда будет выписан. От пятидесяти до трёхста золотых галлеонов. Для профилактики.       «Светило бы… Но не светит? Светило бы, но не светит!» — Новая волна облегчения растекалась по телу вместе с кровотоком, возобновившимся вместе с забившимся вновь с тройной силой сердцем. «Да хуй с ним, штрафом, метлу продам, работать пойду…» — Подумал он, выпрямляясь и откидываясь обратно на спину с рычащим: — А-а-а-а…       — Собрались мы было обратиться к тебе по месту пребывания, лично, через камин директорский, понимаешь, побеседовать, и с ним заодно пообщаться, вспомнить былое, так сказать. А нам за него секретарь, эта, шляпа-распределяла, мол, не может он, дескать, подойти, поскольку замок на ЧП, пропали студенты, в лесу заблудились. Я спрашиваю, а нет ли, случаем, среди пропавших одного пропащего?! О, удивление мое!.. — Тут Эдвард, вместе с тем, как в речи Образа было всё меньше промежутков, и сама она становилась всё более спокойной и размеренной, пускай и по-прежнему очень эмоциональной, стал понимать, к чему всё идёт. — О’Коннелл. Тебе с твоим проклятием родовым нужно, блин, сидеть в комнате, где есть только стены и стул, да и тот металлический, привинченный к полу анкерами и даже тогда, я, твою налево, уверен, что судьбинушка твоя найдёт способ, как тебе поднасрать, беспокойный ты мой… — В голосе аврора стали звучать какие-то не то сострадающие, не то ироничные, не то даже какие-то «отеческие» нотки.       — Хе-хе… Хе-хе… — Прерывисто, от нервного перенапряжения, продолжал посмеиваться Эд.       — На следующий день выходит новость, и ты, коллега, в ней герой дня — ни много, ни мало. Сработал, как надо. Тут претензий нет. Только наоборот. Пообщался с теми, кто приходил с тобой поговорить, оные о тебе очень положительное мнение сформировали, смеялись, говорят, что к себе хотят забрать. Я им бы не рекомендовал. Я бы вообще никому из структур не рекомендовал тебя брать! По крайней мере в мирное время. Потому что ты же войну развяжешь, даже нехотя, непроизвольно, так, походя! Человек-апокалипсис, туда его в рот… Залёт твой большой, но и погеройствовал ты хорошо, на широкую публику засветился, звёздочка ж ты, ненаглядная.       — Пхе-хе-хе… Эхе-хе-хе… У-ху-ху… — По звукам, издаваемым Эдвардом, компетентный специалист мог бы диагностировать ту или иную форму сумасшествия.       — Поэтому тебя публично наказывать — под всю структуру копать. Но спускать на тормозах — не педагогично. Поэтому отделаешься минимальным штрафом. Один МРОТ. И по трети МРОТа каждому из троицы, триединой в одном с тобой (и вороном) залёте, которые вычтем из жалования, а наряды им так, — чисто на закрепление. А также выговоры, собственно, свой ты сейчас и слушаешь. Ещё им интересное придумал. Письма-то они тебе свои отправят. Вместе с Браги, который наказанию с моей стороны не подвергаем, сам ему, если захочешь, чего-нибудь придумаешь. Однако, на каждое слово письма они должны написать по десятку раз следующие слова, запомни и ты эту простую армейскую мудрость: «Я клянусь, что обязуюсь и больше не буду нарушать режимность объекта, повышенной секретности, важности государственного значения!» А за каждую такую строчку те должны будут выполнить сотню движений базовой тройки. И я прослежу лично, чтобы они как можно более развёрнуто и подробнее донесли до тебя свои мысли в ответных письмах, начиная от двадцати слов, включая союзы и предлоги, но исключая имена, привет, кому, куда и т.д. Если ценишь дружбу, то выполнишь заданные мною корешам твоим экзерсисы. Срок — три дня. Комендант и исполняющий обязанности начальника Портсмутского Испытательного Полигона, Джеймс Урбан Киллиан Горн. Постскриптум: молодец, что вступился за аборигенов, «Дикий пацан из колонии»*.       В трёх конвертах по несколько штук в каждом, лежали листы, целиком и полностью, исписанные мелким-мелким шрифтом, предложением: «Я клянусь, что обязуюсь и больше не буду нарушать режимность объекта, повышенной секретности, важности государственного значения!», написанные почерком Билла, Стиви и Генри, а три же письма со смысловым содержанием выглядели так:       «Эди.       Молодец. Очень хорошо с лешим справился. Безмерно и искренне рад, что ты остался жив. Больше не знаю, о чём тут писать.       

Горец.»

      «Рыжий.       Прошу, прими мои поздравления, очень жаль, что меня не было рядом с тобой. Чтобы помочь и поддержать в трудную минуту.       

Малоежка.»

      «Братан.       Я тебя люблю. По-братски. Тебя и ворона твоего. Жду не дождусь, когда смогу увидеться и обнять при встрече, крепко-крепко.       

Джипси.»

      На некоторое время Эд затих, лежал молча, переваривал проглоченное, а проглоченное яростно пыталось переварить Эдварда в ответ изнутри.       «С ядром разминулся. Со снарядом от линкора… Такую чухню отпороть на ровном месте — у меня явно талант. Бля, ну неужели два и два сложить не смог… Это же, сцуко, очевидно… Вот и урок мне, — нехер расслабляться, а то устроил себе курорт, сибарит херов…» — Он лежал недвижимый и рефлексировал какое-то время, глядя в потолок, Браги же был недвижим всё это время, пока комок гуано из клоаки с глухим звоном не шлёпнулся на бронзовый поднос, отвлекая Эдварда от внутренних дум.       — Браги… — Голос О’Коннелла сделался необычно тихим и высоким, если не сказать писклявым. От тона, с которым Эд произнёс его имя, ворону сделалось не по себе, и он начал очень-очень медленно, плавно, буквально по пол миллиметра в десять секунд отводить крылья, готовясь к стремительному полёту. — Браги… — Повтор слова заставил ворона коситься на окно, не двигая головой и медленно приподнять правую лапу. Ворон знал, что его хозяин мог быть быстр, очень быстрым, если понадобится, и несмотря на то, что он лежал неподвижно, и даже не смотрел в его сторону, у фамильяра не было сомнений, что Эд смог бы подорваться и сократить расстояние до него едва ли не меньше, чем за секунду, а уж, чтобы заколдовать его, ему бы потребовалось даже меньше времени, чем нужно человеку, чтобы моргнуть. — Ну, ладно, я у нас с тобой дурной, не всегда башкой думаю… — К удивлению потомка Мунина, рывка не последовало, но расслабляться он не собирался. — Ну ты-то уж мог бы за меня сообразить, а? Мы с тобой таких дров наломали, за которые нормально так могут людей поломать… И ломали, и спасло нас только то, что мы сопричастны к организации, и с лешим, вон, как удачно получилось. На этот раз пронесло, но больше нам такого допускать нельзя, ты понимаешь меня?       — Да! — В знак доверия, ворон перестал обдумывать планы побега, спрыгнул с насеста и приземлился на тумбу, рядом с головой Эдварда.       — Какое облегчение. — Дал ему Эд щелбан по клюву, отчего птица недовольно вскаркнула, отпрыгнув в сторону больше от испуга, чем от боли. — Скоро будет серьёзно, бля, да уже серьёзно! И можно огрести. Но это не страшно, когда за дело. Страшно, когда на ровном месте или по собственной тупости, вот как мы щас… Опростоволосились… Нам такого делать больше нельзя, никак нельзя. От нас слишком многое зависит. Семья. Гавань. Наше с тобой будущее. И всё это могло бы, если не ухнуть в колодец целиком, то по крайней мере ополовиниться или как-то иначе пострадать… И повезло нам ещё, что Джеймс Горн — мировой мужик, с пониманием оказался… Честно… Я бы себя за такое протащил, если не по полной программе, то по чему-то среднему между пятёркой и восьмёркой. Знаешь почему, пернатый?       — Почему? — Спросил ворон.       — Потому что детский сад заканчивается. Начинается взрослая жизнь.        Сноска:       * решил вынести этот момент в блог, ибо слишком длинно пришлось объяснять, чтобы расшифровать отсылку. Если коротко: «Wild Colonial Boy» — традиционная Ирландско-Австралийская баллада народного авторства, непонятного происхождения, являющаяся собирательным образом Австралийских бушрейнджеров и аутло. В ней рассказывается, как молодой Ирландский парнишка решил побунтовать немного и так здорово у него это получилось, что потомки до сих пор о нём помнят. А назвал его так Горн подкола ради, типа шифры он ваши знает, а переписка читается. За «подробнее» сюда: https://author.today/post/610591