Плоть и Кровь

Кабина лифта поднималась на последний этаж. Роберт одернул воротник — мальчишка всё-таки умудрился его поцарапать — словно пытаясь скрыть жгучее клеймо, и повел плечами, стряхивая усталость, липкую, как паутина. Ни тени раскаяния не омрачало его взгляд. Роберт не чувствовал вины. Просто работа. Он и не такое делал. На самое деле мальчишке более чем повезло, пока по крайней мере. Хуанита в любом случае прикажет его убить, и пуля в голову будет более чем милосердный вариант. Мужчина вошел в помещение, его силуэт четко вырисовывался в дверном проеме. Взгляд его зелёных глаз был сосредоточен и непроницаем. Дорогой просторный кабинет кричал о роскоши ее владелицы. Антикварный стол из красного дерева занимал почетное место в центре комнаты, его полированная поверхность отражала свет хрустальной люстры. На стенах висели картины известных художников, их стоимость могла бы обеспечить безбедное существование небольшому городку. В углах располагались изящные статуэтки, выполненные из слоновой кости и драгоценных металлов. В воздухе витал легкий аромат духов, смешанный с запахом дорогой кожи дивана и изысканных сортов алкоголя. Все здесь говорило о безупречном вкусе и безграничных возможностях хозяйки. Женщина подняла глаза от бумаг, ее губы тронула едва заметная улыбка. — Я ждала вас, мистер Грей. Полагаю, у вас есть отчет? — Ее голос был низким и бархатистым, с едва уловимым намеком на власть. Хуаните было уже почти пятьдесят, но выглядела она отменно. Деньги делали свое дело: пышные черные волосы без намека на седину, характерная мексиканская карамельная кожа светились здоровьем, подтянутая фигура — все это результат дорогих процедур. Хуанита тщательно следила за собой и не жалела средств на поддержание своей красоты. Роберт кивнул, доставая из внутреннего кармана маленькую черную флешку. — Задание выполнено, как и было оговорено, сеньора. Он положил флешку на стол, не отрывая взгляда от женщины. Хуанита не спеша вставила устройство в ноутбук. Ее тёмно-карие глаза внимательно следили за содержимым на экране, выражение лица оставалось невозмутимым до самого конца ужасающей для любого другого человека картины. — Отлично. Хоть я и была весьма огорчена, что не все отродья Бауэрса попали ко мне в руки, но ситуация не безнадёжна. Благодаря вам, мистер Грей. Роберт промолчал. Когда Хаунита нанимала его, как раз после первого просчета её людей, он просил отозвать их, чтоб не мешали. Но её жадность, мания всё узнать и желание захватить всех мальчишек потребовали больших ресурсов и привлеченных в дело. Как итог: всё-таки захватили лишь одного. Роберта не удивил результат. И он не собирался ни оправдываться за чужие промахи, ни заискивать. Работа его еще не окончена. Он ждал будут ли дальнейшие указания. Хуанита встала. Она двигалась с грацией и уверенностью, присущей женщинам, знающим себе цену. В каждом ее жесте чувствовалась мексиканская страсть и достоинство. Черное облегающее платье эффектно подчеркивало ее фигуру. Хуанита была живым воплощением красоты, которая не увядает с годами, а лишь становится глубже, многограннее и опаснее. — Ты так невозмутим, — отбросив формальности, произнесла она. — Неужели не чувствуешь удовлетворения? Ведь для тебя это дело, считай, тоже личное. Хуанита хотела коснуться его груди, того места, где под тонкой тканью рубашки таился шрам — безмолвное напоминание пережитых бурь. Но Роберт аккуратно перехватил её руку. — Если бы я испытывал ненависть к Освальду, ныне Оскару Бауэрсу, то убил бы его, как только просочилась информация, что он жив. Но я понимаю, почему вы изменили решение и нацелились на самое ценное, что у него теперь есть. Известие о том, что враг жив, сорвало Хуаниту с цепи. Затопившая разум волна ненависти лишила её самообладания, и первым, что сорвалось с ее губ, был приказ об убийстве. Роковая ирония судьбы: ошибка в идентификации цели, а затем неожиданные всплывшие детали из жизни Оскара Бауэрса заставили Хуаниту пересмотреть решение. Жажда мести трансформировалась в маниакальную одержимость — она приказала докладывать обо всем, что касалось Бауэрса, каждой мелочи, каждой детали его существования. Именно эта болезненная фиксация и стала причиной затянувшейся операции. Ответ Роберта Хуаниту хлестнул, словно пощечина. За живое задел, разбередив давнюю рану. Она прекрасно понимала, что крылось за его словами: опрометчивость, вызванная горячностью, и как следствие — череда глупых решений. Он упрекал ее в импульсивности, в необдуманной смене приказов под диктовку сиюминутных порывов. Никто другой не осмелился бы так бесцеремонно ткнуть ее носом в собственные промахи, в попустительство чувствам. Женщине тяжело удерживать на себе криминальную корону, но Хуанита несла ее с гордостью, никому не уступая больше десяти лет. В их волчьем мире слабость каралась немедленно. Хуанита не была слабой — ее империя взросла на крови и страхе, каждый помнил об этом и боялся. За исключением Грея. Он был словно тень, порождение жестокости, выросшим под крылом мафии, и абсолютно безжалостный даже по отношению к своим покровителям. Любой другой за подобную дерзость уже давно бы стал кормом для свиней. Хуанита вырвала руку. — Позвони ему. Завтра. Пусть пока наслаждается кино, мучаясь ожиданием. Роберт молча кивнул, его глаза, как у хищника, блеснули в полумраке кабинета. — Да, сеньора. — А по поводу мальчишки… — не спеша продолжила она, наливая себе виски, — передай на воспитание Честеру. Всё как обычно: по дозе в день, чтоб шёлковый стал и начал ублажать клиентов. Нечего лежать. Тут не отель. Не для него, во всяком случае. — Беря во внимание предпочтения ваших клиентов — для неопытной шлюхи это может стать билетом в один конец, — Роберт выдержал мимолетную паузу и, не дрогнув ни единым мускулом лица, продолжил, — Вы уверены, что хотите слить на данный момент единственный рычаг давления, что у нас есть? Стакан с глухим стуком опустился на стол. Если бы взгляды обладали силой пламени, Роберт давно бы превратился в горстку пепла. Но куда сильнее ярость Хуаниты разжигало осознание правоты Грея. В глубине души она и сама пришла к тем же выводам, что и он. Но при одной мысли о Бауэрсе, в сердце поднималась волна ледяной злобы, желание причинить ему нестерпимую боль, истерзав того, кто ему дорог. Подстегивало ещё и то, что Оскар, казалось, готов был душу дьяволу продать, лишь бы вызволить этих мальчишек из беды, совсем ему чужих. Хуанита была почти стопроцентно уверена — и эти от него. Пронырливый ублюдок всегда оказывался в нужном ему месте в нужное время, и с дьявольской ловкостью проскальзывал в чужие постели. Хуанита едва заметно тряхнула головой, отгоняя старые воспоминания, что вились вокруг нее, но сейчас им не было места. Ей требовался ледяной рассудок, сталь в сердце, чтобы в скором времени сполна насладится местью. — Ладно, — ровным голосом произнесла она, сдаваясь. — Хорошо. Ты прав. Откинув голову, она допила виски, и лед звякнул о стекло. В ее глазах снова промелькнул знакомый, деловой блеск. — Засунь мальчишку куда-нибудь подальше, чтоб не мозолил глаза и внимания лишнего не привлекал. Продать успеется. Спрос на него явно будет большой. А если Бауэрс начнёт артачиться — отошли ему пальцы мальчика. Или что ты там обычно делаешь… — Всенепременно, сеньора Гарсия. *** Оскар сидел, окаменевший, перед холодным мерцанием экрана ноутбука. Сердце бешено колотилось, глухо ударяя где-то в горле, но тело оставалось скованным, будто парализованным. Глаза отчаянно сопротивлялись, отказываясь принимать ужас, разворачивающийся на экране, но Оскар заставлял себя смотреть, выискивая хоть призрачную зацепку. Внутри клокотали ярость и безысходность, сплетаясь в удушающий клубок. Сколько сил брошено и все равно — недостаточно. Случилось непоправимое: пострадал ни в чём неповинный мальчик. И получается уже второй раз, словно преследующее проклятие, по вине его, Оскара. Пришлось смотреть до самого конца: подобные видео обычно завершались либо трагической смертью, либо ужасающими увечьями. В глубине души Оскар понимал, что мальчик нужен этим извращенцам живым, но никаких гарантий, увы, не существовало. И даже если сейчас Биллу не оттяпают руку, ногу или части лица, Оскар молился о сохранении его рассудка. Шон Гарсия. Имя, как клеймо, выжженное каленым железом в памяти Оскара. Того, кто носил это имя, должны были сгноить сырые стены тюрьмы. За злодеяния, от которых стынет кровь, выродку полагался электрический стул или медленная агония от смертельной инъекции. Но верные псы Шона, словно крысы, расползлись по разным точкам мира: плели паутину интриг, торговали грязными тайнами, подкупали продажных судей — и зубами вырывали своего хозяина из петли, казалось бы уже затянутой, правосудия. Поэтому постоянные отсрочки казни позволяют Гарсии до сих пор топтать землю. Но вытащить такую мразь из тюрьмы — нереально, хоть все деньги мира приложи — никто на это в здравом уме не пойдёт. Именно поэтому похитители нацелились на Оскара — человека, некогда упрятавшего Шона за решетку, способному, как они считают, провернуть задуманное. Это было давно. Оскар всегда был хорош в своем деле и всегда бросался в самое пекло, не ведая страха. За остервенение, с которым он подходил к делу и мастерскую маскировку под отпетых ублюдков, он уже тогда получил прозвище Бутч. Он не раздумывая дал согласие на новое задание. Дело, и без того отчаянное, осложнялось тем, что осиное гнездо мафии располагалось за границей и они протянули свои лапы сюда, занимаясь торговлей людьми, оружием и наркотиками. Задачей Оскара было внедриться в их ряды, собрать информацию и передать ее властям. Оскар сменил имя, выучил язык и стал одним из них. Два года жизни ушло. Поначалу все продвигалось как по маслу: начиная с мелких поручений, Оскар, для остальных Освальд, завоевывал доверие боссов, шаг за шагом поднимаясь по кровавой лестнице иерархии. Его хладнокровие и стратегический ум поражали даже самых закаленных преступников. Но за маской безжалостности скрывался коп, помнивший о присяге. Внутри бушевал гнев от той мерзости, что ему приходилось видеть. Он собирал улики, параллельно раскрывал продажных властителей закона, выстраивал сеть связей, готовясь нанести решающий удар. Но чем глубже он проникал в структуру организации, тем больше понимал, насколько она разветвленная и могущественная. Коррупция пронизывала все уровни власти, делая борьбу с мафией практически невозможной. С каждым днем риск провала возрастал. В какой-то момент даже свои за глаза стали сомневаться, не переметнется ли Оскар. Не прельстится ли блеском новой власти, учитывая притягательность нового положения. Ведь он стал не просто приближенным, а самой правой рукой Шона Гарсии, тенью, верным помощником и советником, неотступно следующий за боссом. До завершения миссии оставалось всего пару месяцев. Но кое-кто внес свои коррективы в тщательно выверенный план. Однажды, передавая очередную порцию данных, Оскар ощутил леденящее прикосновение чужого взгляда — за ним следили. Меньше всего он ожидал, что его раскроет мальчишка, подросток, что последние два года ютился под его руководством. Беспризорник-сирота, один из тех, кого набирали и выращивали, как гончих псов. Оскар думал, что когда все закончится, он поможет ему вырваться из этого ада, но судьба распорядилась иначе. Пришлось действовать радикально, с применением оружия, и лихорадочно ускорять завершение миссии. Оскар тогда не знал, успел ли мальчишка раскрыть его, но и рисковать не стал. Улик у него на руках было более чем предостаточно. И вот, момент настал. Полицейский спецназ ворвался в логово мафии, сминая сопротивление и арестовав главарей. Криминальная империя, казавшаяся непотопляемой, рухнула благодаря одному человеку, рискнувшему всем ради справедливости. К сожалению, личность Оскара всё же была раскрыта. И ещё успели сбежать мелкие сошки. Среди беглецов и тот подстреленный Оскаром мальчишка, которого он тогда, движимый жалостью, лично отвёз в больницу. За пацана было обиднее всего: Оскар лелеял надежду вытащить его из зловонной клоаки криминала, в которой тот барахтался всю сознательную жизнь. Мечтал дать ему шанс после реабилитации. Но, видно, не судьба. Мальчишка растворился, не оставив и следа. Оскара удостоили множеством наград, но и еще намекнули, что ему следует залечь на дно и надолго, в идеале — навсегда. Месть мафии страшна и непредсказуема. Оскар не спорил, он и сам от всего устал. И дал добро на свою «скоропостижную кончину в результате несчастного случая». Все документы о его существовании были засекречены. Он вернул прежнее имя, оставил должность в угоду жизни в провинции. Так прошло много лет. Но прошлое всё же настигло его. Только накрыло не только Оскара, а тех, кто был рядом. Сначала Зак и Сара… больше не имелось никаких сомнений или оправданий. И вина, подобно хищному зверю, уже рвала душу Оскара на части. Его нашли, теперь решив отомстить через ребенка. Единственного сына. Генри. Оскар стиснул переносицу, будто пытаясь удержать рассыпающийся мир. Голова гудела набатом. Горечь, как желчь, обволакивала язык, смешиваясь с робкой дрожью облегчения от осознания, что Генри избежал участи Билла. И данная мысль терзала Оскара, заставляя ненавидеть себя с новой силой. Он подвёл этого мальчика. Уже прошла целая неделя с момента похищения. Силы брошенные на поиски результатов не дали. Оскар, лишённый покоя и сна, ждал. Он даже не открывал пришедшее сообщение с видео долгих пятнадцать минут. В глубине души он понимая, что прислали ему нечто подобное — всё же работал с этими ублюдками, знает — но всё равно не был готов воочию увидеть. К такому нельзя подготовиться. Теперь он дожидался следующего шага: ему должны позвонить. Просто заставляют повариться в собственных мыслях, наслаждаясь отчаянием и безысходностью. К властям Оскар обращаться не хотел, а о видео и вовсе умолчал. Он понимал: раскройся правда, и его затянет в жернова государственной машины — программа защиты, побег с перепуганными детьми… И хотя этот путь казался разумным, выстраданным логикой, Оскар не посмел бы бросить Билла на растерзание. Ведь стоило мафии потерять Оскара из виду, как мальчик будет жестоко убит. В лучшем случае. Поэтому Оскар не решился вывозить из города Генри и Джорджа. Чувствовал, что слежка продолжается, и он не хотел ни малейшим действием как-то спровоцировать похитителей. Вокруг дома был круглосуточный патруль. Как только Генри и Джордж пришли в себя их перевезли из больницы и закрыли дома. Здесь им предстояло остаться, но нужен надёжный человек для защиты. Человек которому Оскар мог бы без колебаний доверить их жизни. А сам он снова станет тем, кем был когда-то. Он вернет Билла, чего бы это ни стоило. Оскар встал из-за стола и подошёл к сейфу. Оттуда он извлёк допотопный кнопочный телефон и оживил его одним нажатием. Экран вспыхнул тусклым светом, и Оскар, не мешкая, набрал номер, выученный наизусть. Несмотря на поздний час, трубку сняли быстро. — Здравствуй, Тим, — без промедления начал Оскар. — Боюсь, мне вновь не обойтись без твоей помощи. Не телефонный разговор. Приезжай в Дерри немедленно. Гарсия объявились. *** Билл кое как разлепил веки. Он лежал ничком, распластанный на поверхности, похожей на кровать. Тело ныло симфонией боли, каждая мышца отзывалась гулким протестом. Во рту пересохло. Билл не мог понять где он. Дыхание участилось и с каждым разом давалось все тяжелее, будто невидимая рука сжимала грудь. Собрав остатки воли, он попытался приподняться на дрожащих руках, но тело предательски рухнуло обратно. Взрыв боли пронзил поясницу, вырвав из горла короткий, болезненный крик. Обрывки воспоминаний, осколками разбитого зеркала, начали складываться в ужасающую картину недавно произошедшего, и из груди мальчика начал подниматься протяжный, полный отчаяния вой. Внезапно кровать жалобно скрипнула, чуть прогнувшись. Кто-то легонько скользнул по его волосам, и от этого прикосновения Билл резко дернулся, едва не свалившись на пол. Он сжался в комок, дрожа всем телом, словно загнанный зверек. — Тише, тише, — голос незнакомца прозвучал успокаивающе, и рука быстро отдернулась. — Ты очень долго спал. Я уж думал, помрёшь. Хотя врач сегодня тоже был. Капельницу тебе ставил. Мутным взором Билл обвёл комнату, отмечая в тусклом полумраке очертания такой же кровати, что и его собственная, приютившейся в другом конце стены. — Ты понимаешь, что я говорю? — произнес незнакомец, в голосе его звучала настойчивая надежда. — Если что, я немного владею ещё французским и немецким. — П-п-поним-маю, — вымолвил Билл. Не узнал собственно голоса — такой мог принадлежать немощному призраку, а не ему. Парень резко вскочил и метнулся к шкафу, скрываясь за ним. Там, как оказалось, была ещё дверь, ведущая в узкую каморку, где плечом к плечу ютились ванная и туалет. — Вот. Просто вода, — голос прозвучал совсем близко, обволакивая Билла теплом. Сам же Билл на пару мгновений отрубился и не заметил, как юноша вернулся. — Тебя как звать? — Г-где я? — Билл принял стакан, искоса поглядывать то на собеседника, то на комнату. — Ты… — задумался парень, нахмурив брови. — Хороший вопрос… Взгляд у него был немного безумным. Смотрел он стеклянными глазами будто куда-то вдаль через Билла. При этом юноша был симпатичен: блондин с карими глазами. Чуть отросшие волосы вились в кудряшки. А ещё Билл невольно отметил на бледной коже его тела несколько темных пятен. Вдруг взгляд парня вновь приобрёл человеческий блеск. Он посмотрел на свои синяки, равнодушно пожал плечами и спокойно сказал: — Не больно. Знакомиться-то будем? Звать-то тебя всё-таки как? — У-уиль-ль… Б-Билл я. — Льюис. Билл собрался с мыслями. Помня о боли, дюйм за дюймом, он тихонечко повернуться на бок. Острые и жгучие вспышки утихли, стоило лишь двигаться медленно, с предельной осторожностью. Мальчик испытал робкую, но искреннюю радость, осознав, что он не один в этом забытом богом месте, что рядом есть кто-то… кто-то, не несущий угрозы. Кто может ответить хоть на какие-то вопросы. — Л-Льюис, г-где я… м-мы? — эхом прокатился надтреснутый вопрос Билла. Светловолосый юноша, встав, подошёл к стене. Он поднял руку, указывая куда-то под потолок. Взгляд Билла проследил за его жестом и выхватил прямоугольник зарешеченного окна (Билл сначала думал, что это такая лампа). Даже если чудом удастся дотянуться до решёток, почти под самым потолком, — дальше там вряд ли обычное оконное стекло, а нечто гораздо более прочное. Тяжело вздохнув, и не отрывая взгляда от окна, Льюис произнес с такой усталостью, словно на его плечах лежал груз всего мира: — Оно выходит на главную площадь перед домом. А мы в аду. Глаза Билла распахнулись в безмолвном ужасе, мгновенно наполнившись предательскими слезами. Сердце, пойманной птицей, бешено забилось в груди, грозя вырваться на свободу. Всего лишь одна фраза — и хрупкое внутреннее равновесие, с таким трудом удерживаемое, рухнуло в бездну. — Ме-ня пох-хитили… М-мой… о-отец… ш-шериф… Он… ищет… меня… Фраза вылетала из его пересохших губ, походя на предсмертный хрип. Он твердил ее снова и снова, как молитву, как заклинание, шепотом, полным отчаяния. Он верил, что каждое заплетающееся слово, каждое прерывистое дыхание, пропитанное ужасом, достигнет ушей мистера Бауэрса. Он должен найти его. Не бросит… Ведь не бросит? — Что, правда? — сделал Льюис наигранно удивленное лицо. — Дай знать, как найдёт. Меня захватите с собой, а то мой дебил-папаша проигрался картелю, пришлось ему откупаться немногим, что он имел, — Льюис улыбался, только вот улыбка была насильной, неровно прибитой к лицу, а глаза вовсе заволокло чернотой. — А я если что в долгу не останусь: классно отсосу в благодарность и тебе и твоему папашке. Билл с полным ужасом и непониманием уставился на юношу перед собой. — Какое красивое невинное выражение. Постарайся разыгрывать его как можно дольше. Будешь плюшки всякие иметь и даже нежничать будут. Невинность, понимаешь ли, дело такое: разовая акция, как правило. — Да п-пош-шёл ты… Билл не выдержал. Не желал он больше слушать ни секунды. Он отчаянно пытался убедить себя, что всё это — лишь болезненный бред, порождённый воспалённым воображением. И перед ним такой же сумасшедший пацан. Внезапно, как переключатель щёлкнул, легкомысленный тон Льюиса улетучился. В голосе осталась лишь сталь и обжигающая серьёзность: — Неужели ты еще не понял? Тем более, что тебя уже неплохо так отодрали! Это магазин! Мы товар! Приходят клиенты, делаешь всё, за что они предварительно заплатят. Безоговорочно всё! Если вдруг кто-то выразит претензию на не оказанные услуги, тебя накажут. Если вдруг кто-то пожалуется, что ты тяпнул ему хер — тебя накажут. Попробуешь бежать — тебя накажут. Иначе говоря, будь паинькой, и, возможно, к тебе будут снисходительны. Может даже выкупит богатый папик. Так было пару раз, правда с девчонками. — Т-ты б-больн-ной! П-придур-рок! — Билл попытался вновь встать, но на этот раз слетел на пол. — Я не б-буд-ду! М-мен-ня не застав-вят! Бо-больш-ше ни-никогда! — Значит будут бить и рвать, — безжалостно ответил Льюис, возвышаясь. — Скопытишься за пару недель… или дней. Смотря на кого нарвешься. Билл больше не слушал. Звуки внешнего мира растворились, оставив его наедине с леденящим душу страхом. Он обхватил себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Он все еще сидел на полу, ноги неловко разъехались в стороны, как у новорожденного олененка. И из горла у него вырвался тихий, жалобный то ли стон, то ли на плач. Льюис отошёл и сел к себе на кровать. Он некоторое время рассматривал Билла, а затем спросил: — Кто, кстати, тебя так? Честер со своими шавками? Это, если что, рыжий мордоворот такой. Старайся не злить его. Он что-то вроде надзирателя. Билл не ответил. Раздался лязг ключей. Льюис всполошился, быстро вскочив, почти подлетел к ничего не понимающему Биллу и мертвой хваткой вцепившись ему в плечи, быстро начал говорить прямо в лицо: — Беги, если увидишь просвет. Не жди спасения. Просто беги. Как только представиться хоть малейшая возможность. Слышишь меня? Беги. Билл ошарашенным взглядом смотрел на Льюиса. Голос того кардинально изменился. В очерствевшем лице Билл вдруг разглядел мальчишку, немногим старше себя, до смерти перепуганного и затравленного. Так же молниеносно, Льюис быстро отскочил и вернулся на свою кровать, усаживаясь в естественную позу. Дверь открылась. На пороге появился Роберт.