Быть мной это...

      У меня аккуратненько так сейчас поддёргивался глаз.              Что же такого кардинального случилось, чего не ожидала я, даже со знаниями канона? Да того, что система решила, что мне видимо очень легко живется тут, она видимо бабушкину стряпню всё же не пробовала, она мне решила протранслировать сон в момент игольницы. От самого начала до того момента, как отец там всех людей спалил.              Я там была среди этих людей, бегала, пыталась что-то сделать, но когда сквозь пятого человека прошла и несколько раз ударилась в проход, который был к слову открыт какое-то время, остановилась около огонька, который является моим отцом и просто смотрела.       Маму за щёку схватили пальцы Безликого Бая, а потом развернули лицом к толпе под постаментом. Она широко распахнула глаза, вроде бы не понимая, что это значит. Но тут раздался леденящий кровь голос:              — Кого убить? Глядя на это личико, вы ещё раздумываете, кого можно убить?              — …              В этот миг люди в храме и отец застыли неподвижно.              — Ну тебя например, — плюнула я буквально эту фразу, будто её хоть кто-то услышит, — Ты же по сути демон, уже умер, значит и умирать не так страшно тебе. А, блин, у тебя же даже праха нет… Тогда голову тебе, как Ши Уду снести, ему же отсутствие праха не помогло.               Сразу после моей тирада Безликий Бай мягко, будто правда только дослушал, издевательски произнёс:              — Вы забыли? Она ведь божество! А это значит… — он вставил Фансинь маме в грудь и пока все, включая меня офигевали, вынул его, — Что она бессмертна.              Демон взмахом руки бросил меч с постамента. С громким звоном клинок косо вошёл в пол, испуская почти осязаемый холод, покуда на него уставилось множество глаз. Да и не долетел он до меня аккурат пару миллиметров, от чего внутри всё похолодело. Никто не давал гарантии, что это не перенос моей души в это место, которую точно если никто не видит, но это не значит, что мне нельзя навредить, а настолько серьёзно рисковать лучше не стоит, это тут не гарантия бабушкиной еды, от которой есть возможность воскреснуть. Тут идёт как раз настоящее развлечение для высших сил.              Призрачный огонёк, пытаясь закрыть собой рану, подлетел совсем близко к маминому животу. А она тем временем закашляла кровью и сквозь зубы прохрипела:              — Ты… Ты!..       — Что я? — будто удивилось белое бедствие, — Ведь ты же всегда заявляла, что мечтаешь помогать простым людям, попавшим в беду.              — Но…! Но я… я…              — Но это же не значит, белая ты тряпка, что ценной своей жизни! Или стерпев такое ужасное и огромное количество боли! — прикрикнула я.              Кто-то, набравшись смелости, спросил:              — Она… она правда… не умрёт?!              — Правда… Смотрите, даже крови из раны почти не вытекло… Она жива!              Мама в этот момент сильно закашляла кровью.              — Вы хотите сказать, что даже если убить её, она не умрёт?! Это ведь прекрасно!              Дебил! Это же как раз обозначает, что убить её невозможно! Убийство — это лишение жизни кого-либо, а тут жизнь не будет отнята, что за глупость ты несёшь? Вы просто-напросто будете причинять ей сильную боль, но при этом сами ничего абсолютно не добьётесь, это же очевидно, если нормально размышлять. А даже если это сработало бы, а это ни хрена не сработает, то вас выбрали, как жертв белое бедствие, если даже вас Хуа Чэн не подожжёт, то вы были бы пущены на корм, точнее, как первые жертвы Се Ляня, надо же с чего-то начинать!              Дальше всё для меня было будто в какой-то большой прострации, в которой было много крови и слышался мамин крик, который прервался потому что ей рот закрыли.              Хотелось зажмурить глаза или отвернуться, но ничего не получалось, приходилось смотреть, как маму протыкают Фансинем.              Не думаю, что после этого я смогу взять в руки хоть какой-то меч, не говоря уже об этом. А ведь наше с мамой взаимодействие до всего этого кордебалета строилось на том, что она, держа палку в руках, пыталась меня научить делать некоторые приёмы. Глупо конечно этому учить ребенка, но я всегда являлась тут довольно смышлёной, хотя из-за последнего считали меня очень самостоятельной и не следили нафиг.              Смотреть на это было до ужаса страшно, а все эмоции и мысли никак нельзя было передать словами, потому что ни что не могло этот ужас описать.              Время тянулось при этом неумолимо долго, прежде чем храм охватила взрывная волна неистово палящего пламени…              — А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!              Бесчисленные голоса пронзительными криками заполнили храм. Огонь, подобно карме, несущей воздаяние за грехи, бушующим вихрем пролетел по главному залу. Никому не удалось от него спастись — призрачное пламя жаркой волной в одно мгновение превратило сотню человек на постаменте и под ним в сотню обожжённых дочерна трупов!              Когда же огонь постепенно угас и отступил, призрачный огонёк исчез, а на его месте сформировалась фигура молодого парня. Красивого, мать вашу, я в него пойду, когда обрету демоническую форму.              Он упал на колени перед выжженным божественным постаментом, сгорбился до земли, обхватил голову руками и издал долгий, протяжный крик неописуемого страдания. Он не смел даже мельком взглянуть, во что превратилась та, которая лежала сейчас на постаменте перед ним.              А я смотрела, я видела, в этом всём нельзя было узнать даже отдаленно человеческое тело. Это была кровавая каша…              В храме наследной принцессы пол устилали мёртвые тела. Безликий Бай же, смеясь, развернулся и вышел прочь, а меня выкинуло оттуда, будто интернет резко отрубился.              Когда я очнулась в своём теле, меня трясло… Нет, трясли за плечи. При том довольно сильно, будто не могли разбудить уже уйму времени.              — Се Цзиньхуа! Се Цзиньхуа!              Я резко распахнула глаза, но даю сто процентную гарантию, я была в этот момент или до одури бледной, или даже немножко зеленой, потому что меня тошнило буквально от всего, токсикоз без беременности.              — Слава Небожителям, ты жива, — я не воспринимала чей голос мне сейчас это говорит, потому что в ушах отражались другие крики.              — Маму проткнули мечом… — прохрипела я.              — Чего?              Видимо меня не услышали.              — Маму проткнули мечом много-много раз! — вот это уже был крик.