Брошь с аметистом

— Это?.. — только и смогла проговорить Эмили. Он в самом деле был в Париже. Сиэль не ошибся. В размеренной суете дней и собственных мыслей Эмили успела позабыть о существовании этого человека и не сразу сделала шаг назад. Это был он и будто бы не он вовсе: вычурный костюм сменился невзрачным нарядом, а на подбородке серела щетина, переходящая в бакенбарды. Неизменными остались только глаза, что смотрели из-под широких полей шляпы: острые, светло-синие и насмешливые. Не подними он голову и не окликни её, Эмили прошла бы мимо, настолько он казался ничем не примечательным под глухой тяжестью неба и набухающих облаков. Однако он был здесь: мужчина без имени. — Верно. «Он убил человека», — стукнуло осознание. У неё вырвалось невольное: — Что вы от меня хотите? Мужчина позволил себе усмехнуться. — Милая, в вас взыграла гордыня? Уж не думаете ли вы, что это ради вас я пересёк Ла-Манш? Эмили скованно пожала плечами, не подавая виду, что напугана. «Он убил человека. Может и меня убить». Разговорите его и постарайтесь не попасть ему в лапы. В случае чего, Себастьян придёт вам на помощь. Легче сказать, чем сделать. — Нет, — переступила она с ноги на ногу. — Просто спрашиваю, что вы здесь делаете. — А по-моему, вы спросили, чего я от вас хочу. Она забыла и его дерзость, и то, насколько он высок. Несмотря на открытое пространство и на то, что их по-прежнему разделяло несколько шагов, Эмили шестым чувством поняла, что ей не уйти. Свинцовые перекаты грома заставляли редких прохожих спешить укрыться по домам, и на их помощь рассчитывать не приходилось. Снова вспомнился Мак-Гахан и его безжизненно распластавшееся тело. И кровь, багровое пятно на белом. — Идёмте. Мне нужно поговорить с вами. — Нет. Она оглянулась по сторонам, сама не зная, на что надеется. Себастьян, пусть это будет Себастьян. Сиэль говорил, что пошлёт дворецкого присматривать за ней — видит бог, сейчас она совсем не возражает. — Кого вы ищете? Графа Транси здесь нет. Неужели? А то ведь этот факт ускользнул от неё. — Мне совсем в другую сторону. Я должна с кое-кем встретиться. В прошлый раз это сработало. Он провёл её до самого коттеджа миссис Хантли и оставил в покое, и больше они не виделись. Предчувствие подсказывало, что на этот раз такой ход не сработает, но попробовать стоило. — Полно, разве вы не рады видеть старого знакомого? — он всё ещё улыбался, только вот улыбка отдавала холодом. — Идёмте со мной. — Разве вам не кажется, что настаивать невежливо? Нужно снова надеть маску, которая вот уже несколько месяцев пылилась, забытая, на полке — маску леди. Такой он её и помнит, сестрой Алоиса. — Я и забыл, какая у вас гордая семейка. Он покачал головой и тут же склонился в насмешливом поклоне, сняв одной рукой шляпу. Грива чёрных волос рассыпалась по плечам. — Нижайше прошу прощения, мисс Транси. Теперь, если это не оскорбит ваше королевское достоинство, не соблаговолите ли вы пройти со мной? В следующую секунду он срезал разделявшее их расстояние настолько быстро и внезапно после своей высокопарной речи, что Эмили едва успела отшатнуться. — Если ваша гордость удовлетворена, — сказал незнакомец с безмятежностью, что, впрочем, дала еле заметную трещину, — может, теперь будете паинькой и станете делать что вам велят? Он не вложил в голос и половину угрозы, на которую был способен, но по позвоночнику Эмили всё равно пробежались крупные мурашки. Она заглянула ему за спину, надеясь увидеть знакомую фигуру в чёрном, но там как назло никого не было. Какой у неё, собственно говоря, выбор? Разговорите его и постарайтесь не попасть ему в лапы. Даже если она совсем не была убеждена, что Сиэль придёт ей на помощь, лучше было во что-то верить, чем поддаваться страху и унизительной беспомощности. Багровое на белом.Эмили слабо сжала подол платья, чтобы обрести подобие опоры. «Ему ведь что-то нужно, этому человеку, — вспомнила она. — Он не станет меня убивать, по крайней мере пока». — Вы ведёте себя грубо. — Грубо? — Уайлдер на миг замер, медленно, чуть прищурившись. — Мне казалось, я просто прямолинеен. Или это так для вас пугающе непривычно? Он склонил голову, не отводя взгляда, будто разгадывал загадку, ответ на которую до сих пор ускользал от него. «Такой же самоуверенный, как и раньше». Эмили глубоко, прерывисто вздохнула. Она собиралась продать брошь и серёжки, а потом встретиться с Софи в Люксембургском парке — и тот, и другой план шли прахом. Сиэль, Сиэль. Где этот мрачный, недоверчивый граф, когда он так нужен? Эмили ощутила, как внутри поднимается горькая ирония. Сиэль, который так часто и умело выводил её из себя, обещал защиту — далеко не безупречную, скорее рискованную, но всё же защиту. Это призрачное обещание и стало для неё спасением: выбор был между плохим и худшим. Так она хотя бы не чувствует себя мышью, попавшую в лапы кота или, по крайней мере, может притвориться. Да, притвориться лучше всего. Если думать, что помогаешь расследованию, что где-то у тебя есть сторонник, уже не так страшно. Она пустила в ход всю свою невозмутимость. — Вы даже ничего не объяснили, просто появились из ниоткуда и зовёте меня с собой. Что мне думать? — Думайте, что я действую в ваших интересах — к вашему сведению, это не так уж далеко от истины. Поэтому не стоит всё усложнять и упираться. — Мужчина повёл рукой, показывая опустевшую улицу. — Театр разыгрывать не перед кем. В этом он был прав. Длинные ветви акаций колыхались с громким шелестом, но куда громче звучал частый стук сердца. «Считай это за возможность», — повторяла она себе. Они шли молча, и только звуки их шагов раздавались в тишине, которую нарушал неугомонный ветер. Улицы быстро заполонил влажный, тяжёлый сумрак. В воздух прокралась сырость, предвещая дождь, который вот-вот обрушится на город. В любое другое время Эмили порадовалась бы такой приятной перемене после удушливой жары, но не теперь. «Нужно было пойти домой сразу», — думала она, вздрагивая одновременно от холода и от тревоги. Уайлдер шёл, хоть и быстро, но уверенно, словно был здесь хозяином и каждая трещина на мостовой ему знакома. Полы его лёгкого пальто время от времени касались платья, напоминая: отклониться от маршрута или замедлиться — не вариант. Такая близость беспокоила; Эмили отодвинулась вправо, но мужчина невозмутимо настиг её и фамильярно провёл по плечу, словно они были старые знакомые. Таким же непринуждённым жестом он сорвал с неё шаль несколько месяцев назад, и Эмили поспешила заткнуть воспоминание подальше. Интересно, что он сделал с серёжками? Они прошли уже несколько кварталов, когда на другой стороне улицы появился жандарм в выцветшей форме. Он возвращался на пост; Эмили могла видеть только его широкую спину, но всё же почувствовала, как сердце рванулось вверх. Спасение? Она чуть замедлила шаг, но прежде чем успела открыть рот, Уайлдер низко наклонился к её уху: — Только попробуйте… Он один, и засвистеть не успеет. Я об этом позабочусь. И о вас тоже. Слова пробрали жёстким, колючим холодом. Эмили резко втянула воздух через нос, но не сказала ни слова, только опустила голову, чтобы не смотреть на жандарма. «Считай это за возможность». Они пересекли мостовую и свернули в переулок, который в другой ситуации она предпочла бы обойти стороной. Дома тут выглядели старыми и обветшалыми, их фасады выставляли напоказ потрескавшуюся штукатурку и осевшие балконы. Эмили, вспоминая напыщенный вид незнакомца и его манеры, наивно воображала, что он должен жить где-то среди богато обставленных салонов — в каком-нибудь коттедже с видом на реку, как тот, что снимал Костов. Но чем дальше они уходили от респектабельных районов, тем яснее становилось, что реальность не собиралась следовать её ожиданиям. В ноздри настойчиво пробирался запах плесени и прокисшего соуса. Эмили старалась дышать мелко, но не могла избавиться от зловония. Человек снисходительно заметил: — Как забавно вы морщите свой носик. Потерпите немного. Скоро привыкнете. По таким переулкам, только в Лондоне, когда-то вёл её Алоис… На одном из поворотов перед ними вырос неприметный семиэтажный дом — тёмный, зажатый с двух сторон еще более угрюмыми соседями. Мужчина подошёл к высокой деревянной двери и, оглянувшись по сторонам, толкнул. Не дав задержаться, провёл Эмили внутрь. На лестничной клетке на них уставился кто-то с последнего пролёта, но мужчина лишь дружелюбно кивнул в знак приветствия, и наблюдатель, пробормотав что-то себе под нос, скрылся в тени. — Не то, что вы ожидали? — негромко усмехнулся человек, заметив её взгляд, блуждающий по серым стенам и грязным ступеням лестницы. — Справедливо. Однако излишняя пышность подозрительна и скоро утомляет. Они поднимались на третий этаж. Скрипели ступени, тяжело проседая под её шагами. У каждой двери была своя история: расколотая рама, облупившаяся краска, вмятины, как будто сюда ломились силой. Эмили на секунду прикрыла глаза, живо представив здешних соседей, и оптимизма ей это не прибавило. Спутник остановился у одной из таких дверей — на ней по диагонали тянулась изломанная царапина, похожая на след от ножа. «Воодушевляет, ничего не скажешь». — Добро пожаловать в моё скромное пристанище. — Голос звучал как обычно — ровно и чуть насмешливо. Он вставил ключ в замок и распахнул дверь перед Эмили. — Не стесняйтесь, входите. Это ведь временно, не так ли? Комната, в которую её впустили, оказалась небольшой и угрюмой — скромная прихожая кончилась, так и не начавшись. На полу лежал изношенный ковёр, бумажные обои в мелкий голубой цветочек кое-где отошли от стен, а единственная полка с книгами выглядела так, будто её наполнение случайно подобрали из распродажного ящика. Вряд ли хозяин уделял много времени чтению. Занавески на одном из окон были плотно задернуты, пропуская лишь полоску света, скользившую по полу, как бледная трещина — вроде той, что на двери. Эмили поёжилась. — Прошу любить и жаловать, — произнёс мужчина, сняв шляпу и небрежно бросив её на крюк у двери. — Ваше новое жилище на ближайшее время. — Жилище? — отозвалась Эмили, не уверенная, что правильно расслышала, и осмотрела запущенное помещение. Это в её планы не входило. Нет, ну уж нет. Её запоздало тряхнуло. «Что он такое говорит?» Взгляд задержался на линялой обивке единственного кресла. — Очарованы? — он позволил себе ленивую усмешку и обошёл её, направляясь к камину. Спичка в его руках быстро вспыхнула, и он ловким движением поджёг несколько сложенных газет, добавив сверху щепки и обрезки старой древесины. — Не особняк, но жить можно. Чаю? Как же быстро он обвёл её вокруг пальца. И так спокоен. Нет, это она дура, если ожидала иного, пойдя следом. Эмили взяла себя в руки. «Ему что-то нужно. Если он привёл меня сюда, то не станет убивать. Сиэль узнает, — мысль прервалась. — Сиэль узнает. Хотя бы потому что это в его интересах». — О чём вы? Вы же не можете меня здесь удерживать. Будь леди, будь леди. — Могу, моя дорогая, могу. Не тратьте силы на глупости и присаживайтесь. Кресло чистое. Сам он, не дожидаясь ответа, поставил чайник и занял один из стульев вокруг грубо сколоченного, но добротного стола. В целом, несмотря на бедную обстановку, здесь и правда было чисто. Эмили решила, что выглядит и так слишком глупо, стоя в проходе подобно статуе, и на деревянных ногах прошла к креслу. — И… как долго я буду здесь оставаться? — спросила она, не придумав ничего лучше. — Достаточно, чтобы ваш брат вспомнил о своей части уговора и привёл дела в порядок. — Незнакомец пожал плечами, будто говоря, что решение зависит не только от него. — Я человек занятый, как и он. Вы, кажется, повздорили, но это мне даже на руку. Уверен, граф тоже предпочёл бы, чтобы вы скоро и благополучно вернулись домой. У Эмили голова пошла кругом. Хорошо, что она села. «Всё-таки связан с Алоисом». Она не удержалась от слабого, неслышного смешка, прозвучавшего больше как выдох. Какая нелепица. В Лондоне она рьяно пыталась себя убедить, что он не имеет никакого отношения к её брату, только чтобы теперь это оказалось правдой. Но рассмешило не это. «Он уверен, что сможет шантажировать Алоиса через меня». Мужчина больше не выглядел таким всемогущим и неуязвимым, и Эмили почувствовала себя увереннее, хотя странный укол тоски ужалил между рёбер. «Тут он просчитался». Она устало оперлась на спинку кресла. — И что же он должен сделать? — То, что обещал. Уголки губ сами собой поползли вверх. Как это в его духе. Алоис бывал упрям и, если уж вбил себе что-то в голову — например, что не обязан или не хочет чего-то делать, — то и не делал. Какие там обещания. Тем более ради «сестрички». Наверно, не стоит радоваться, потому что для неё такая несговорчивость не сулит ничего хорошего, но она всё равно улыбнулась и вытянула онемевшие ноги. «Надо продолжить спрашивать». Но он заговорил первым. — Нечасто видишь улыбки у нежных английских леди в ситуации вроде вашей, — сказал он, усаживаясь поудобнее на стуле и кивая в её сторону. — Что, думаете, я попусту трачу время? Эмили заставила себя сохранить прежнее выражение лица. — Я ничего такого не думаю, — солгала она. — Просто вы так в себе уверены. — У меня есть для того основания. Но уверенность — лишь половина дела, мисс Транси. А вот насколько вы двое окажетесь сговорчивы, определит остальное. Она заставила себя поднять голову и встретиться с его глазами. — Я всё равно не понимаю, чего вы хотите добиться, — сказала она, слыша, как голос дрогнул.Тяни время. — Если у вас какой-то договор с Алоисом, то удерживать меня здесь — странный выбор для дальнейшего доверия. — Ну, — воскликнул он почти что разочарованно, — вы же не настолько наивны, чтобы правда в это верить! Меня не интересует, будет ваш брат питать ко мне любовь и уважение или нет. Я просто должен ему напомнить о его обязательствах. Он поднялся на ноги и снял дымящийся чайник с огня. Послышался звон чашек. «Не буду пить». Пауза давала небольшую передышку. Алоис работал с этим человеком. И как только его имя? Эмили напрягла память, отчаянно пытаясь вспомнить, что говорил Сиэль. «Некий милорд убил журналиста, который мог нам помочь в расследовании с газетной статьёй. Кто-то пытался обвинить меня и Костова, выставив его автором». Сердце ёкнуло. Нет, это совсем другое дело, другое. Алоис вспыльчив, расчётлив и не терпит Сиэля, но он не может иметь к этому отношения. Эмили покачала головой, не веря самой себе. «Вот почему Сиэль спрашивал меня об Алоисе». Всё выстраивалось донельзя ясно, впервые за долгое время путаницы. Она поёрзала в кресле, чувствуя, как мало воздуха в затхлой, тёмной комнате, и сжала кулаки. Алоис решил подставить соперника перед королевой и заказал статью. Не исключено, что этот мужчина её и написал. Потом убил Мак-Гахана, сообразив, что может быть раскрыт, а теперь следит за ней или за Фантомхайвом, или, вероятно, за ними обоими. Вот в чём заключалась его служба, в этом и чём-то ещё, о чём она не знала и знать не желала. На лбу выступила испарина, но хуже была горечь вины, ощущавшаяся на языке. Что сделал Костов? Попался под горячую руку. Мужчина вернулся к столу с двумя чашками чая, поставив одну перед Эмили. Запах был сладковатым, почти незаметным, но тревожным, или её просто подташнивало от того, что случилось за последние полчаса. — Уверен, вы успели придумать парочку интересных теорий, — произнёс он, устраиваясь напротив. Его улыбка казалась прозрачной, невесомой, и от того ещё более зловещей. — Знаю, что вы не будете пить, но из вежливости хоть притворитесь. Не стану я вас травить, ягнёнок. Пока нет. Эмили чуть дёрнулась, почувствовав, как кожа на шее покрывается мурашками. В голове колоколом звучало имя: Алоис. Зачем он это сделал? Она настолько погрузилась в свои мысли, что только сейчас услышала неровный шёпот дождевых капель, исполосовавших стёкла. Занавески на другом окне были приоткрыты. Когда пошёл дождь? Словно отвечая на вопрос, где-то вблизи прогрохотал гром, и ливень усилился. Она послушно взяла чашку, чтобы согреть пальцы. — Я не требую ничего особенного, только справедливости, — продолжал тот. — Справедливость важна в таких делах, согласитесь? Что плохого в том, что я всего лишь подтолкну графа к исполнению его долга? Нравственный человек сказал бы мне: «Спасибо, друг, что дал мне шанс поступить по совести». Эмили задохнулась от ледяного цинизма. — За это он вас тоже поблагодарит? — и обвела глазами комнату. — Кто знает. От вас требуется самое малое. Расслабьтесь, не стройте лишних проблем и позвольте событиям идти своим чередом. Череда событий могла быть прервана одним простым фактом, о котором он не догадывался. Эмили крепко сцепила пальцы, чувствуя, как ногти упираются в кожу. Надо узнать подробности и при этом не выдать себя. — Если это череда событий, то куда всё движется? — спросила она медленно, перебирая слова, чтобы удержать контроль над голосом. — Вы неглупая девушка, должно быть, у вас есть идеи. Он пригубил чай с таким видом, будто знал, что именно творится в её мыслях. Эмили чувствовала себя загнанной в тупик, но всё же попыталась сохранять спокойствие. С каждой секундой это удавалось ей всё хуже и хуже. — А если Алоис… не захочет идти вам навстречу? — Тогда вы проведёте здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы он захотел. — В его льдисто-голубых глазах блеснул намёк на веселье — и на жестокость тоже. — Не волнуйтесь, мисс, я не привык оставлять свои дела незаконченными. Эмили с трудом удержалась, чтобы не отвернуться. — Тогда в Лондоне… это Алоис предупредил вас, что я там буду? — Нет. Вы что же, уже забыли нашу встречу? Ваш брат, если бы и написал мне, то наверняка просил бы немедленно отослать вас обратно. — Мужчина с удовлетворением отметил: — Но и тогда я бы не стал его слушать. Уж точно не сразу. Как же скучно всегда делать то, что велят. Мне было любопытно, что вы сделаете, и, признаться, вы зашли куда дальше, чем я мог предположить. Ну, рассказывайте, как вам жилось? Он не дал и шанса порасспрашивать себя, а Эмили не хотела распространяться. — Мне здесь нравится, — чопорно ответила она. — И ни капельки не скучаете по дому? Дому… право называть так поместье графа Транси она давно потеряла, если когда-то обладала им вообще. Здесь у неё тоже нет дома, но по крайней мере появилась жизнь, своя, не расписанная по дням и минутам чужими руками. Появилась бледная надежда. Занятия. Друзья — не близкие, но её собственные. — Не скучаю. — Какая стойкость! Или это просто слова? — Времени на ответ ей не дали. — Даже если и так, напускная гордость вам даже к лицу. Теперь она вам удаётся чуточку лучше, чем раньше. Похвала или нет, Эмили на неё не отреагировала. Она по-прежнему держала чашку в руках, но не пила. — Пейте, чай привезён из Англии. Весьма тонкий вкус. — Спасибо, не хочу. — Осторожничаете? Я уже сказал, что мне нет резона вас травить, но как хотите. — Он откинулся на спинку стула. — Теперь вы совсем взрослая, правда? Некоторые закрытые умы скажут, что жить с мужчиной вне брака грешно и непозволительно, но я такими предрассудками не обладаю. Хотя я ставил на кого-то более подходящего вам по возрасту. Когда Эмили поняла, о чём он говорит, краска тут же бросилась ей в лицо. Какой нахал! Достаточно и того унижения, которое она испытала, когда услышала разговор Костова с маркизом и его братом. Костов всё им объяснил, но от мысли, как неправильно можно понять сложившееся положение, стыд и возмущение неизменно заливали щёки румянцем. Нет, он просто хочет вывести её на эмоции. Нужно быть холодной и степенной. Ей не с чего приходить в замешательство. — Если вы так хорошо осведомлены, то знаете, что господин Костов мой друг, и только. А подобные намёки не делают вам чести. Она сама удивилась своей смелости, что позволила закончить фразу. Собеседник усмехнулся. — Да, верно. Мне просто хотелось ещё раз увидеть ваши розовые щёчки. Но в самом деле, разве у вас ни разу не мелькала мысль… как вам сказать. Ведь господин Костов так богат и щедр. И добр, не сомневаюсь, по крайней мере, к милым девочкам. Он мог бы оказывать вам более… полное покровительство. Раз вас так уж раздражала опека брата. Эмили покачала головой, несмотря на горящее по-прежнему лицо. — Глупости. Перестаньте ёрничать. — Ну, хорошо, хорошо. Теперь вашим покровителем буду я, как бы вам ни претила эта мысль. Надолго или нет, зависит от графа Транси. Добрый господин Костов за решёткой; я ему как-нибудь передам, что вы очень благодарны, цените все оказанные вам благодеяния, но вынуждены с ним попрощаться, et cetera, et cetera. Насмешка, с которой он говорил о Костове, ранила её. Костов стоил десятка таких, как этот человек, хотя Эмили и не совсем лишилась рассудка, чтобы высказать это ему в лицо. Но она поняла, что выпал случай узнать очень важную деталь, пусть шанс был невелик. — Не кажется ли вам, что мне следует знать ваше имя, раз уж я должна провести здесь какое-то время? Мужчина умиленно рассмеялся, притворяясь, что оскорблён. — Поистине, мне даже обидно, что вы меня не вспомнили. Но если вам так хочется называть меня по имени, то пожалуйста. А́дам — его ещё Господь слепил из глины пару тысяч лет назад. Слышали о таком? Скромность, достойная восхищения. — Как же. Просто Адам? — Для вас, дорогая, просто Адам. Потом, может, я расскажу вам больше — если будете хорошо себя вести. А пока извините: беседовать с вами весело, но я должен кое-что сделать. Мужчина поднялся с благодушным видом и прошёл в комнату, которую Эмили вначале не заметила, видимо, спальню или кабинет. Он порылся в ящике письменного стола и вытащил на свет пару листов бумаги. Она подумала, что писать он будет там же, а она сможет хотя бы выглянуть в окно, но загадочный милорд, лишившийся наполовину своей тайны, захватил перо и старую чернильницу и перенёс всё за стол, за которым сидел. Эмили отвела ноги в сторону; чай к тому времени совсем остыл. Она ещё думала, о чём спросит, а он тем временем обмакнул перо в чернила и начал писать. Его движения были размеренными, будто в этом действии было что-то привычное, будто ничего из ряда вон не случилось, хотя для него, наверно, так оно и было. Очевидно, он пишет Алоису: не хочет терять ни минуты. Даже не сильно задумывается над строчками. Неужели так уверен, что затея увенчается успехом? Должно быть, запасной план у него родился уже давно; тогда сколько дней или недель он следил за ней? Изредка грохотал гром, и унылая комната озарялась белыми вспышками, проникающими сквозь шторы. Эмили взглянула на книжную полку, но названий или авторов с такого расстояния, да и в полумраке было не разглядеть. Она украдкой посмотрела в сторону спальни, стараясь не думать, где именно придётся провести ночь. Где же Сиэль? Неужели солгал, пытаясь внушить ей доверие и чувство безопасности? Если Себастьян и следил за ней, то вероятнее всего ограничивался какими-то подозрительными похождениями, а не рутинными прогулками. Она погрустнела, к тому же давал о себе знать голод. Мужчина за столом чертыхнулся: посадил на лист огромную кляксу, а потом едва не задел чернильницу, потянувшись за следующим. Видимо, не настолько спокоен, насколько хочет показаться. Как отреагирует Алоис, поверит ли вообще? Скомкает письмо, одарив разве что мимолётным взглядом, и выбросит? «Или сожжёт, даже не прочитав. Совсем, как я в тот раз». Было бы до абсурда справедливо. Она знала, что Алоис и пальцем не пошевелит, да и не должен был. Когда это он отказывался от своих желаний ради неё? Куда чаще выходило наоборот, и только Уильям стал чем-то вроде одержимости, заставившей забыть обо всём. А тут ещё и такое важное дело. Алоис никогда не поступится своей гордостью: лорд Адам (хотя для лорда вид у него чересчур непритязательный) напрасно пишет и напрасно ждёт. Впрочем, она оставила попытки переубедить его. Чем крепче его уверенность в том, что шантаж достигнет своей цели, тем дольше она, Эмили, останется в живых. Она снова вспомнила Сиэля. Знает ли он вообще, что происходит? Она пошла вслед за незнакомцем, отчасти руководствуясь вырванным у неё обещанием помочь, хотя если говорить начистоту, шансы отбиться от мужчины, вздумай она оказать сопротивление, были неважные. Так бы ли Фантомхайв честен, когда говорил, что в случае чего отправит Себастьяна на выручку? От этого зависело всё. Когда господин Адам не дождётся ответного письма, — а он не дождётся, это было ясно как пить дать, — то решит, что Эмили бесполезна. Несомненно, он может предпринять ещё одну или две попытки, возможно, даже отсылая Алоису в коробочке локоны, ногти или пальцы (в каком-то детективе шантажист поступал именно так), но в итоге поймёт, что её жизнь не представляет никакой ценности. Эмили не хотелось думать, что именно он станет делать потом. Мужчина отложил бумаги и встал. Эмили крупно тряхнуло при мысли об отрезанных пальцах, а когда он подошёл, она вообще вжалась в мягкую спинку кресла. Человека это рассмешило. — Вы правда пугливы, как ягнёнок. Не хотите ли приложите свою руку к письму? — Нет, — бросила она, не сводя с него напряжённого взгляда. — Вашему брату нужно убедиться, что письмо от меня не пустая угроза. Извольте подписаться, — так же вежливо и настойчиво повторил он, в точности как чуть ранее на улице. Наконец поверив, что от неё требуется лишь подпись, Эмили поднялась и несмело зашагала к столу. Господин Адам держался на той же неподобающе близкой дистанции, желая убедиться, что она никуда не свернёт. Если он считал её ягнёнком, то себя, вероятно, пастухом — хотя больше походил на овчарку, способную в нужный момент оскалить зубы. Эмили взяла перо и наклонилась, вчитываясь в два недлинных абзаца, но он указал место где надо расписаться и негромко поторопил: — Я хочу отправить письмо нынче же вечером. Пальцы подрагивали, оставляя на бумаге неровные линии. Она чувствовала себя ещё уязвимее из-за того, что мужчина стоял рядом, слишком близко, чтобы можно было успокоиться, покрепче взялась за перо, чтобы не поставить ещё одну кляксу. Наконец она вывела нервным почерком своё имя и заглавную Т и опустила глаза. Алоис точно должен будет узнать её подпись, если не забыл ту маленькую стопку писем: среди конвертов, подписанных маркизом Карром, валялись и её смятые черновики. — Прекрасно, — Адам выхватил из её рук листок и обвёл написанное взглядом художника, довольного новой картиной. Он перечитал своё творение ещё дважды, а затем вдруг протянул руку и подцепил одну из прядей её волос. Внезапность этого жеста застала её врасплох. Значит уши? Эмили отпрянула, но он удержал её на месте. Сердце колотилось как бешеное. На мгновение перед глазами вновь возникли пугающие образы: окровавленные пальцы, изуродованные уши — мысли, которые она изо всех сил старалась держать подальше. Страх пробежал по телу, оставляя ледяной след. Но боли не последовало. Она услышала тихий, почти дружелюбный смешок, который портил всё поддельное разочарование, прозвучавшее в голосе: — Больше не носите серёжки? — с лёгкой издёвкой спросил он, глядя на пустые мочки ушей. — Обидно. Подпись ведь может оказаться недостаточной для вашего брата, вы не находите? Его пальцы на несколько долгих мгновений застыли в её волосах, слишком близко к корням, словно он обдумывал, стоит ли убирать их. Эмили не решалась заговорить, боясь, что голос её дрогнет. Она пыталась удержаться на ногах, внезапно очутившись между одной его рукой, придерживающей за плечо, и другой — оттянувшей длинный светлый локон. Дыхание стало каким-то совсем сиплым и прерывистым. — Пустите, — сдавленно сказала она. Господин Адам в конце концов выпустил прядь ленивым движением, как если бы всё это было не более чем мелкой провокацией. — Ну что вы, мисс Транси, расслабьтесь. Вы выглядите так, словно уже приготовились к самому худшему. Возможно, я должен обидеться на такой уровень недоверия. — Он был на грани веселья, но взгляд оставался острым, как лезвие ножа. Эмили не сомневалась, что произошедшее только приоткрыло занавес перед тем, что могло последовать. Маленькая угроза, ненавязчивая, но ощутимая, словно напоминание о том, кто здесь контролирует ход событий. И от этой мысли ей стало ещё тревожнее. Она сделала глубокий вдох, стараясь выровнять дыхание. Мысль о том, что он мог бы предпринять — и предпримет, — отдавалась частым стуком в ушах. Она сунула дрожащую руку в карман, думая о сотне вещей и ни о чём конкретно. «Он не станет спасать меня, не станет». Её пальцы, казалось, двигались сами собой, натыкаясь на прохладный металл, спрятанный в складках ткани. Брошь, которую когда-то подарил ей Алоис. Воспоминание, от которого она хотела избавиться. Только сейчас цена ему не пятьдесят или сто франков. А может быть, жизнь. Она крепко держала аметистового мотылька и слышала тихие, частые выдохи — свои собственные. Эмили наполовину вытащила его, медленно, словно не могла решиться. Господин Адам уже отошёл и собирался запечатывать конверт. «Зачем? Он даже не станет читать». И всё-таки… всё-таки. Может, он вспомнит. Она со злостью прокляла своё малодушие и страх, скрутивший до тошноты внутренности. «Это же ни к чему его не обязывает. Даже брошь». Но шанс, пусть призрачный. Если бы она могла сама отсюда выбраться… или если бы Сиэль сдержал обещание. Никогда бы она не пошла на такое унижение. И не причинила бы… Эмили пошатнулась и с изумлением, как будто только очнулась, осознала, что брошь может вызвать в Алоисе не только ярость. Разум говорил обратное, но она чувствовала, что это так. «Наверно, он хочет всё забыть». Ладони вспотели. Отдать или не отдать? Алоис может открыть конверт. Прочитать, что она опять влипла в неприятности. Что всё ещё нуждается в нём. И по такому поводу… лучше бы не нуждаться вовсе, чем вспоминать, только когда нужно спасение; ни одному человеку это не принесло бы счастья. Даже такому, как Алоис. На секунду она захотела, чтобы он сжёг письмо, даже не прочитав: пусть не поддаётся на угрозы этого мерзавца, — но опять вспомнила о себе. И о Костове. Ей хотелось умереть от разрывающих её чувств. «Нет, я не могу». — Что там у вас? Она быстро отдёрнула руку, чувствуя, как сердце заколотилось ещё сильнее. Эмили сжала брошь, спрятав ладонь за спину — тогда, когда уже почти приняла решение. — Ничего, что у меня может быть? — голос даже повиновался ей, но господин Адам встал. Нужно было спрятать её обратно в карман, а так естественно, что он что-то заметил. Дура, дура, дура. Кровь, казалось, отошла от лица. Путающимися пальцами Эмили хотела достать серебряные серёжки — они ничего для него не значат, Алоис их даже не вспомнит, — но было уже поздно. Мужчина подошёл и спокойно, не приложив и тени усилия, потянул её за локоть, затем с лёгкостью, почти доводящей до отчаяния, расжал ладонь и сгрёб тускло блестящую брошь прямо у неё из пальцев. Эмили запоздало, борясь с безысходностью, вырвала руку. — Какая трогательная реликвия, — хмыкнул он. В уголке губ мелькнула ехидная улыбка. — Отдайте. — Отдать? Неужели думали оставить себе? Символичное украшение. Такое личное, — в его словах чувствовался тонкий яд, будто он с лёгкостью разгадал все её переживания. — Это от вашего щедрого покровителя? Или всё-таки от брата? — Неважно. Ни от того, ни от другого. Просто отдайте. — А по-моему, очень даже важно. Вы сами себя выдали. Думаете, по вам ничего не заметно, девочка моя? — её передёрнуло от липкого, развязного тона. — Вы цепляетесь за эту безделицу, как будто она вам очень дорога. И я склоняюсь к варианту, что это подарок графа Транси, раз вы о нём вспомнили в такой момент. — Вовсе она мне не дорога, — отрезала Эмили, — я взяла её с собой, чтобы продать. И продала бы, если бы вы не затащили меня сюда. Она не успела подумать, правду ли говорила, когда господин Адам вернулся к столу и жестом, не терпящим возражений, вложил брошь в конверт и запечатал его. На плечи навалилась ужасная, неподъёмная усталость. «Пусть даже не читает. Пусть письмо вообще не дойдёт до него». Но и эти слова прозвучали в голове без каких-либо эмоций. Эмили отошла назад к креслу и почти упала в него. Голод сжимал желудок звенящей пустотой. — Дайте мне поесть, — вдруг сказала она, не заботясь о приличиях. Мужчина обернулся и приподнял левую бровь, удивлённый и одновременно позабавленный. Гроза прошла, и слышался только утомлённый, редкий стук капель. — Поесть? — он повторил слово, как будто смаковал его. — Вы, мадемуазель, способны удивлять. Сначала сцены с брошью, а теперь такая прозаическая просьба. Он приблизился — шаг, второй, третий, — глядя на неё сверху вниз. Эмили знала, что он смеётся над ней, но голод был сильнее. Ей было всё равно. Она не подняла глаз, лишила лицо всяческого выражения, как когда-то с Алоисом, — на этот раз ей удалось это совсем легко, почти естественно. — Да, поесть. Я голодна. Вы же не собираетесь уморить меня голодом — не раньше, чем получите ответ. Так? — Она смотрела прямо перед собой, но ничего не видела. Адам усмехнулся, и в этом смешке звучала новая заинтересованность. — Видите, мы уже начинаем с вами ладить. Будь по вашему. — Он одёрнул пиджак, ловким движением убрал конверт за пазуху и снова надел пальто. — Кричат тут часто, — предупредил он, прежде чем выйти. — Вы не отыщете в этом доме или в соседнем благородную душу, которая ринулась бы на помощь даме в беде: только сами себе сделаете хуже. Эмили не ответила. Когда со стороны двери дважды послышался щелчок проворачиваемого ключа, она вздохнула и закрыла руками глаза. Прошло много времени, прежде чем она собралась с силами и решила встать. Ноги казались ватными, едва передвигались, и чтобы хоть немного вернуть себе контроль над ними, она заходила по комнате — сначала медленно, бесцельно, ни о чём особенно не думая. Единственным источником света в быстро погружающейся во мрак комнате оставался камин. Она подошла к нему и присела на корточки перед тихим огнём: щепки скоро грозили полностью превратиться в труху. Может, тепло хоть немного расшевелит её. Около лица плыла слабая волна жара. Эмили вытянула ладони, глядя на маленькие язычки пламени, пробегающие то тут, то там, и почти что впала в сонное оцепенение, которое охватило её недавно. Когда слабый шорох послышался из-за двери, она вздрогнула, вспомнив, где находится. Сначала показалось, что это просто сквозняк или возятся мыши под полом, но потом послышался стук, стучали сюда, всё громче и настойчивее — этого оказалось достаточно, чтобы она вскочила, чувствуя, как всё тело напрягается. То, что это не хозяин квартиры, Эмили поняла сразу. Тогда кто? Неужели Сиэль спохватился? Нет, он никогда бы не стал так ломиться. Эмили припомнила слова господина Адама перед уходом, и ей стало не по себе. Если это кто-то из буйных соседей, то хлипкая дверь её не спасёт. Она на цыпочках отошла назад, стараясь не выдать своего присутствия неосторожным, чересчур громким вздохом, и ждала, что за этим последует. Отворилась одна из соседних дверей, послышалась просторечная брань и недовольное пьяное бормотание. Так продолжалось с минуты две, потом бормотавший и сам распалился, и скоро их ругань могли слышать во всём подъезде. Половину слов Эмили не могла разобрать, но понимала общее настроение по грубому тону и заплетающемуся языку первого. С лестничного пролёта кто-то прикрикнул — оба мужчины вполне дружно послали примирителя к чёрту. Тогда застучали по ступеням башмаки. Совсем скоро ссора превратилась в многоголосую перебранку с угрозами. Эмили только порадовалась, что неизвестный потерял всякий интерес к тому, чтобы пытаться проникнуть в квартиру, и окончательно пришла в себя. Она повернулась и, поглядывая на дверь время от времени, приблизилась к порогу перед спальней. Адам не мог вернуться так скоро, да и она услышит его приближение: хотя бы потому что шум снаружи утихнет. Или наоборот. Нужно узнать больше об этом человеке: если не ради Сиэля, то ради самой себя. Её охватывала дрожь негодования и страха от одного только воспоминания о том, как он позволил себе держать её — а ведь это только начало. Дело времени, когда маска снисходительности и любезности спадёт. Тёмная спальня показалась сперва пугающей, как вход в грот. Луна едва пробивалась сквозь плотные шторы, но потом глаза привыкли к темноте, и Эмили увидела тот самый письменный стол, с которого он взял чернильницу, разглядела узкую кровать и шкаф с покосившейся дверцей. Первым делом она подошла к столу. Здесь же он должен хранить все свои бумаги? Может, удастся отыскать что-то важное. Вряд ли, конечно, там готовое сочинение с признанием и настоящим именем, на это Эмили и не пришло бы в голову надеяться: она была убеждена, что дневники с подробным описанием намерений и преступлений пишут только персонажи из книжек, и то не все. Но какие-то послания, заметки… Она коснулась рукой края стола, ощущая шероховатую, немного липкую поверхность дерева. Беспокойство больно кольнуло: Адам мог вот-вот вернуться, заметить, что она делает, но необходимость действовать перевешивала сомнения. Всё вокруг казалось чужим, но именно это ощущение отчуждённости внушало ей решимость. «Считай это за возможность, — в который раз повторила она себе и добавила: — Тебе нечего терять». Лучше сделать что-то, чем сидеть подобно кукле и ждать ответа от Алоиса или пощады от «милорда». Сиэль, если соизволит явиться, оценит её старания: хотя Эмили уже знала, что сначала выскажет ему кое-что, прежде чем делиться сведениями. В случае, если таковые найдутся, конечно. Она осторожно потянула за верхний ящик. Он выдвинулся легко, почти беззвучно, хотя петли слегка заскрипели. Внутри был хаос. Скрученные записи, какие-то каракули на мятых листах бумаги, потёртая фляга, пахнущая крепким спиртным. Слишком много всего — глаза разбегаются. Слышались глухие выкрики из-за стены, еле слышный треск огня в камине и её дыхание. Ещё и эта темень. Эмили боролась с собой несколько секунд, прежде чем слабо отдёрнуть штору и впустить немного света. Порылась дрожащими руками в записках — на французском и английском, но пришлось напрячь глаза в полумраке, чтобы разобрать слова. Некоторые абзацы казались грубыми заметками, что-то вроде подсказок: зачёркнутые предложения, неоконченные фразы. Она вчитывалась в строку за строку, лист за листом, и в любой момент готова была шарахнуться в сторону. Ни одно из упоминавшихся там имён не было ей знакомым. Хотя постойте… что это за «писака»? Может, тот самый, кто сочинил статью, замаравшую доброе имя королевы? Выходит, не он сам взялся за это дело. Ну конечно. Красноречия у него не отнять, это правда, но вряд ли он бы взял на себя такую ответственность. «Хотя убийства это не касалось…» Она хотела перечесть записку с упоминанием «писаки» от начала до конца, но тут за дверью грохнула стеклянная бутылка, и сердце у Эмили ушло в пятки. Неожиданный звон заставил её замереть как кролика. Наконец, она взяла себя в руки и пробежалась глазами по коротким строчкам. Какой ужасный почерк, почти ничего не разберёшь. Но она всё же спрятала кусочек бумаги в карман, надеясь вернуться к нему при свете дня. «Не станет же он проверять все свои черновики». Соседи после полетевшей в стену бутылки и пары остаточных ругательств, видимо, решили разойтись, постепенно осела тишина, и теперь любой шорох, казалось, возвещал о возвращении хозяина. Если он сейчас придёт… Эмили даже выругала себя, что тратит время на глупый страх: ну разве господин Адам проявит какую-то особую доброту, если она будет вести себя смирно и послушно? Он обещал, что да, но Эмили не верила его обещаниям. Сложив записи обратно почти в том же беспорядке, в каком нашла их, она задвинула ящик, тщательно придавив бумаги, и перешла ко второму. Тут хранились новые листы — хотя таковыми их можно было назвать главным образом за счёт того, что на них не было написано ни строчки. В остальном же они были примерно столь же «опрятны» как те, что лежали выше; она не решилась ворошить их, чтобы потом не тратить время на то, чтобы сложить обратно. Нижний ящик был заперт. Эмили ощутила лёгкий холодок разочарования. Подёргала ручку два или три раза, но только убедилась в том, что его не открыть. Значит, там что-то поважнее писем. Она отметила это про себя, но, заслышав на лестнице шаги, спешно вернулась в гостиную, или то, что должно было так называться. Дыхание её сбилось: если мужчина сейчас войдёт, то за неё всё скажут горящие щёки и прерывистый голос. Но никто не входил. Кто-то прошёл мимо и стал подниматься наверх. Эмили машинально вытерла пот со лба и убрала за уши влажные пряди. Огонь догорал. Она с опозданием поискала подсвечники: не хотела оставаться в полной темноте в таком ужасном месте, — но нашла только толстую свечу на книжной полке, подошла к очагу и неуверенно поднесла фитиль. На её счастье, огонёк спустя несколько секунд разгорелся. Ну и хорошо. Эмили вытряхнула с блюдца скорлупки от орехов и поставила туда свечу. Света мало, но лучше, чем ничего. Она оглядела комнату: на крючке в прихожей висела забытая шляпа, а рядом светлый поношенный пиджак. Пойти посмотреть? Терять было нечего, но опасная близость к входной двери, которая в любой момент могла открыться, щекотала нервы. Наконец, Эмили решилась и, держась настороже, подошла. Обрывисто выдохнула и опустила руку в карман. Крючки висели достаточно высоко, поэтому ей пришлось привстать на цыпочки, чтобы полностью осмотреть глубокий карман; она нащупала крошки и какой-то твёрдый предмет, достаточно маленький, и уже собиралась вынуть его, когда в замке повернулся ключ. Эмили ошалело дёрнулась, едва не стянув пиджак с вешалки, и торопливо отбежала на своё место. Она не успела сесть в кресло и склонилась над свечой, делая вид, что только зажгла её, и очень надеясь, что волосы скроют замешательство на её лице. Дверь резко открылась, впуская прохладный ночной воздух и едкий запах спиртного. Звук тяжёлых шагов господина Адама раздался по комнате, и он пробормотал недовольно: — Канальи, опять бутылки в подъезде крошат… Ни дня покоя. Сама она стояла у свечи с опущенными глазами, будто полностью поглощённая её тёплым дрожащим светом. Не смотри. Пальто он бросил на ближайший стул и тогда заметил свою гостью — Эмили едва не отшатнулась, но вынудила себя остаться на месте. — Ну и ну, — проговорил он с насмешливой медлительностью. — Почти как монахиня перед иконой. Она поняла, что вином пахло с лестничной площадки, и немного успокоилась. Господин Адам оставался трезвым и шутливым, хотя усталость и тень недовольства всё же залегла на его лице. Эмили поостереглась заговаривать, боясь выдать себя, и села за стол. Одна её ладонь инстинктивно потянулась к другой. Мужчина не замечал её внутреннего напряжения, сел на стул напротив, вытянул шею, разминая затекшие мышцы, и придвинул небольшой свёрток. — Прошу, ваш полдник. Или ужин. Чёрт его знает. В общем, ешьте. Эмили молча кивнула — хоть бы ничего не заметил! — и принялась непослушными пальцами разворачивать обёртку. Внутри оказалось несколько ломтей хлеба с ветчиной и кусочек сыра. Негусто. Она не подала виду, что разочарована, да и желудок был куда менее привередлив, чем разум. Рот быстро наполнился слюной. Подождав пару секунд, чтобы не выглядеть так, будто набрасывается на еду, Эмили надкусила сэндвич и осмелилась поднять глаза. Он смотрел на свечу, на жёлтый горящий огонёк, погружённый в себя, и постукивал пальцами по рукаву пиджака. Эмили воспользовалась моментом разглядеть похитителя получше. Густые чёрные волосы спутались, должно быть, от ветра, но были чистыми. Нос с горбинкой придавал лицу оттенок старого благородства: не зря называл себя милордом. Да и могло ли оно быть иначе? Если он вертится в таких кругах, что заводит блестящие знакомства с виконтами и графами, то несомненно и сам может похвастать знатностью. Но она не знала, как относиться к этому факту. Заставит ли его происхождение проявить то самое благородство? Эмили мысленно покачала головой. Очень много лет назад по детской наивности она была склонна воображать аристократов столь же добрыми, сколь и богатыми. Потом жизнь заставила переменить свою точку зрения. — Я вам так понравился? — с ленивой улыбкой спросил Адам и подпер щеку ладонью. Эмили смутилась. Сама не заметила, что совсем бесстыдно его разглядывала. — Я просто задумалась. — Аха. И о чём же? — Обо всём, — пожала она плечами, стараясь отбросить скованность. — Например, о том, почему вы работаете с Алоисом. Лучший способ избавиться от подозрений — это спрашивать самой. Но он больше не собирался её подозревать, хотя бы этой ночью. Давно отзвонили девять. — Потому что мы могли быть друг другу полезны. — Чем? — Вы это из любопытства или для дела интересуетесь? — с долей иронии, пусть и меньшей, чем днём, осведомился мужчина. — А разве это важно? Вы всё равно мне не скажете, пока не захотите. Он усмехнулся и расслабленно вытянул ноги под столом. — Это верно. Вы начали меня узнавать. То, что они сидели так просто и так близко друг от друга, вызывало странные ощущения. Эмили говорила себе держаться и не терять бдительности, но мало-помалу беспокойство ослабляло хватку, и на его место приходила лёгкая сонливость. «Он ещё покажет, что он за человек». Шли минуты. Ничего больше не происходило. На сегодня, казалось, можно было выдохнуть, даже если с опаской. Господин Адам бросил игры в кошки-мышки и достал из кармана горсть орехов. Он грыз их ровными, белыми зубами и складывал скорлупу прямо на стол; совсем скоро около него образовалась маленькая горка. Эмили доела хлеб и осторожно стряхнула крошки с рук. За окном стояла глубокая тьма, и скорее угадывались, чем различались, густые ветви деревьев, шелестящих на ветру. Похолодало. Эмили скользнула взглядом в сторону мрачной спальни: её плечи опустились. Уютная комнатка с большой кроватью и зеркалом из амальгамы — когда можно будет в неё вернуться? Эмили знала, что Алоис ни за что не отступится, и с каждой минутой всё больше сомневалась, что Сиэль хоть чем-нибудь поможет. Но в этой сонной тишине, в маленьком кругу света, она не могла верить, что скоро случится что-то непоправимое. Не хотела верить. Что ж, завтра и в последующие дни он поспешит доказать обратное. — Ягнёнок, — позвал он. — Чего вы кукситесь? — Вы считаете, у меня нет повода? Адам тихо, с колючей хрипотцой рассмеялся. — Пожалуй, есть. Но по-моему, вы слишком недооцениваете семейную привязанность. «А вы переоцениваете», — но вслух спросила: — Вы так считаете? — Точно так. Скромность — это, конечно, добродетель, мисс Транси, но не в этом случае. Допускаю, что ваш милый брат может немного поупрямиться: это у вас семейное, но немного терпения, немного мудрости, и в конце концов мы все окажемся в выигрыше. Эмили прекрасно знала, что понятия о выигрыше у них кардинально противоположные. — А пока… — продолжал он и раскусил особо неподатливый орех, — мы будем проводить время, как хорошие знакомые. Эмили предпочла думать, что коснулся её колена он совершенно случайно.