Брошь с аметистом

— Ты, похоже, никак не можешь усвоить одну простую вещь, — разочарованно процедил Алоис и снова заглянул ей в лицо, желая убедиться, что теперь-то она понимает. Или, по крайней мере, слушает. — Это скверно, потому что я начинаю терять терпение. А когда я теряю терпение, Эмили, меня это бесит. Он рванул ворот её коричневого дорожного платья и притянул к себе. У Эмили перехватило дыхание, и от того, что она инстинктивно подалась назад, горло сжало ещё больше. — Всё, что тебе полагается, это беспрекословно подчиняться мне. Если я говорю: ты нужна мне в Лондоне — значит, ты нужна мне в Лондоне, и меня не интересует, хочешь ты этого или нет. Эмили изо всех сил надеялась, что он её отпустит, но ей даже в голову не пришло оторвать его цепкие горячие руки от себя. Алоис был взбешён, пусть пока что и подбирал слова, но в скором времени собирался разозлиться ещё больше. — Это произошло случайно, клянусь тебе, — произнесла она в который раз и неосмотрительно опустила голову. Делать этого не стоило. Правую щёку почти в тот же момент обожгла пощёчина. — Не смей отворачиваться, когда я с тобой разговариваю, — Алоис грубо притянул её за подбородок и заставил снова посмотреть в глаза. — Я дал тебе три дня, Эмили, чтобы к понедельнику ты была здесь. И что же происходит? Я жду день. Жду два. Слышишь, Эмили? Я жду! — прогремел он. — И когда ты всё-таки появляешься, я слышу от тебя нелепые отговорки вроде этой. — Прости, пожалуйста. — Прости? Мне следует тебя простить, а? Он занёс руку снова, и Эмили зажмурилась. Удара не последовало. — Знаешь, что меня раздражает больше всего? То, чего я никак не могу понять, — почти миролюбиво продолжил Алоис, убирая ей волосы с глаз. Она знала: тот продолжит и без ответа, но Алоис ждал. — Что? — То, что ты возомнила, будто можешь отказать мне. Будто у тебя есть такое право. — Я не отказывала, правда, — поспешила заверить Эмили, но он жестом велел замолчать. — Нет, ты сделала именно это. Думаешь, я идиот? Скажи, Эмили, ты считаешь меня идиотом? Эмили торопливо покачала головой. — Тогда почему ты решила, что я поверю в твои жалкие сказки? Сколько можно тебе повторять: ты — никто, чтобы мне отказывать, слышишь? Ты не смеешь мне отказывать и заставлять меня ждать, ясно тебе или нет? Ну же, повтори. Эмили с трудом проглотила подступившие к горлу слёзы. Если он опять ударит её, она расплачется — это было ясно как божий день. — Я не буду больше тебе отказывать, Алоис, никогда больше не буду, — пробормотала она с надломом. Алоис отпустил её. Эмили поднялась и принялась отряхивать юбку, чтобы не смотреть на него и чтобы он не заметил, как дрожали её руки. — Вот и умница. Ты проголодалась с дороги? Она едва ли не покачала головой снова и только потом спохватилась. — Немного. Он довольно улыбнулся, словно перед ним была гончая, наконец освоившая сложную команду. Зубы у Эмили сжались. — Я прикажу подать чай здесь, а ты переоденься — Ханна уже, должно быть, разобрала твой багаж. Как только переоденешься, сразу же возвращайся, понятно? — Да. — Иди. Эмили кивнула, не отводя глаз с пола, и так же пятясь вышла. В прохладе коридора ощутила, как до сих пор теплела щека. И правда, как можно быть такой глупой? Представить на секунду, что Алоиса нет и она не зависит от него. Смешно. Она уже успела проклясть себя тысячу раз в экипаже, пока ехала сюда, но готова была повторить ещё столько же. «Просто дура, — скривилась Эмили. — Самая настоящая идиотка». В комнате она злостно сдёрнула с шеи отделанный кружевом воротник и бросила на пол. Подняла взгляд и только тогда увидела за дверцей шкафа Ханну, вешающую пальто. Захотелось взвыть от отчаяния. Эмили повернулась к зеркалу — волосы совсем растрепались, а на щеке розовело пятно. — Ханна, я спешу, подай какое-то платье. — Сию же секунду, мисс. Ханна помогла переодеться в одно из светлых утренних платьев; Эмили даже не обратила внимания, подходило ли оно для вечернего чая, и уселась на стул. — Я расчешу вам волосы, — не дожидаясь приказа, подошла служанка. Осторожными движениями расплела косы (вернее, то, что от них осталось) и взяла перламутровый гребень. Расчёсывала она умело и мягко, но Эмили, вместо того чтобы успокоиться, снова ощутила, как веки запекло от слёз. — Я так устала, Ханна, — с обидой вырвалось у неё. — Мне надоело; я здесь никто, я знаю. Почему он меня держит, если я настолько бесполезная? Ханна с удивлением посмотрела в её сторону; Эмили и сама поняла, что наговорила лишнего и закусила губу. Алоис её хозяин, или точнее сказать, их обеих. На что она надеялась? Вряд ли когда-нибудь удастся узнать — почему. — Заплести вас снова? — Только не туго, у меня болит голова. Ханна задумалась. — Постойте-ка. Закройте глаза. Эмили устало послушалась. Оставалось надеяться, что Алоис к этой новой причёске не придерётся, что было маловероятно. Косы всегда были самым простым и незаметным вариантом, не считая, конечно, случаев, когда ему было нужно, чтобы она была заметной. На удивление, закончила горничная быстро, не прошло и пяти минут. — Готово, госпожа. Эмили недоверчиво посмотрела на своё отражение. Несколько кудрявых прядей обрамляли виски, а на макушке красовался небрежный шиньон. Каждый завиток был аккуратно заколот. Она повернулась к Ханне с немым вопросом, но та только улыбнулась. — Я уверена, господин не станет возражать, — словно прочитала она мысли хозяйки и отошла. — Полагаю, вам стоит идти. Эмили кивнула с негромким «спасибо». Клод уже разливал по чашкам ароматный чёрный чай и, когда она подошла, придвинул стул. Алоис тоже переоделся, от недавней злости не осталось и следа. Он задержался на её лице взглядом на несколько секунд и наконец кивнул в сторону стола. — Бисквитные масляные пирожные и булочки с изюмом, — представил угощение Клод. Эмили выбрала первое, Алоис взял булочку, разрезал её и густо намазал вишнёвым джемом. Начать разговор, разумеется, полагалось ему, но ели молча. До сих пор Эмили не ощущала, как проголодалась, а теперь готова была съесть все пирожные с тонкого серебряного подноса. Она уже перестала удивляться, как могла столько есть в такие моменты, когда хорошим тоном (да и законом логики) предполагалось обратное. — Налить тебе молока? — вдруг нарушил молчание Алоис. Эмили замерла, раздумывая, была ли это очередная проверка. — Это не касается чая, глупая, — рассмеялся он, но очевидно был доволен её замешательством. Он отпил из своей чашки и, кажется, подбирал слова. — Завтра тебе нужно будет пойти со мной в одно место. А вечером у меня есть для тебя сюрприз. Мне пришлось ждать целую неделю, — подчеркнул Алоис с досадой, но это был единственный намёк на её оплошность. Эмили не хотела думать о сюрпризе и сосредоточилась на первой части. — Место? — Это в Лондоне, увидишь, — махнул рукой он и откусил от булочки. Опять повисла тишина. — Ты закончил с делами? — решилась спросить Эмили и поспешно добавила: — То, ради чего ты здесь, я имею в виду. Алоис отвёл взгляд, жуя. — Почти. Это заняло слишком много времени — больше, чем я думал. Но завтра всё закончится, и мы вернёмся домой. Не забивай себе голову, Эмили. Она почти могла услышать невысказанное «это тебя не касается», но не обратила внимания. Окна были раскрыты, наступали розовато-сиреневые прохладные сумерки. Эмили поёжилась от холода и сделала ещё один глоток согревающего чая. Алоис снова взглянул на неё. — Клод, закрой, — велел он. — Мне холодно. Когда они вместе зашли в гостиную, уже стемнело, и Клод зажёг лампы. Дубовые панели на стенах поблёскивали маслянисто-жёлтым светом. Эмили повернулась к Алоису, который держал что-то за спиной, а в глазах его светились игривые огоньки. «Что же такого важного заставило его ждать целую неделю?» — Я думал начать сам, но выглядело бы глупо, поэтому ты будешь делать вместе со мной, — категорично заявил он, скрывая появившееся смущение. В следующую секунду он протянул руку - в ладони оказалось белое фарфоровое яйцо. — Клод уже принёс краски. Сядь вон там, чтобы не было видно. Во второй руке у него было точно такое же яйцо, похоже, для него самого. Точно. Завтра Пасха, как же она могла забыть. Алоис первый отошёл к маленькому столику в углу, оставив в её распоряжении круглый стол в другом конце комнаты. Эмили медленно села и взяла кисточку. В голову ничего не приходило. Она время от времени оборачивалась на склонённую над работой светлую макушку в углу и гадала, что он нарисует. За прошедшие годы они не придавали этому особого значения, просто в вечер перед заветным воскресеньем Эмили отдавала свою поделку Ханне, а утром находила у себя в комнате его пасхальное яйцо. Вместе они никогда не рисовали. Она даже подумала, не нарисовать ли опять пасхального кролика, но всё же отказалась от этой идеи, а только придвинула к себе жёлтые и зелёные краски. Когда она закончила, глаза её слипались, а руки были все в пятнах. Как оказалось, у Алоиса положение дел было не лучше. Они молча протянули друг другу подарки. Ей — голубые хрупкие бабочки на синих васильках. Ему — жёлтые нарциссы.