Брошь с аметистом

Она перелистнула страницу. Строчки расплывались, а Эмили оставила попытки что-нибудь прочесть и прикрыла веки. Скука. Какая же скука. Все эти сюжеты были знакомы наизусть. Трудное детство, положенные страдания, стойкость — и вот твоё счастливое замужество. Ей нравились эти книги, но сейчас какое-то противное злое чувство вертелось внутри. Она обожала эти истории, когда была чуть младше, те же два года назад. Как глупо, будто сейчас она неимоверно мудрая и взрослая. Но Эмили злилась. На себя, наверно, и на то, во что совсем недавно верила: её ждёт то же самое, стоит только немного потерпеть. Она терпела, терпела, а ожидание не заканчивалось. Что она делает не так? Что в ней неправильно? Эмили зарылась рукой в тщательно приглаженные волосы. Да что вообще она может сделать? Читать, умирая от скуки в осточертевшем особняке, откуда ей нет выхода. Сад с переплетёнными кустами роз — единственное место, где ей «позволено» гулять. Если бы Алоису была нужна собака, он мог бы купить себе целую свору. Нет. Ему было нужно не это. Эмили почувствовала, что задыхается, что воздуха в душной комнате становится всё меньше, и встала, подрагивая всем телом. Торопливо шагнула к окну, подняла раму — порывистый ветер швырнул ей в лицо целый сноп холодных капель. Воздух с такой силой ударил в грудь, что она тут же захлопнула окно и рвано выдохнула, чувствуя, как стекает вода по разгорячённым вискам. Сердце застучало. Что она вообще может сделать? Что? В голове метались предположения, но Эмили только и делала, что отгоняла их: раздражённо и отчаянно. Нет. Словно это так просто. Словно она не провела на улице несколько лет, прекрасно зная, каким адом было бы туда вернуться. Какие лёгкие слова. Эмили только разочарованно взвыла. Как просто всё было в книгах. Как просто казалось сделать то, от чего зависела твоя жизнь, как просто казалось с улыбкой прощать врагов. — Юная госпожа. Эмили торопливо обернулась, пытаясь скрыть ладонями пылающие щёки, и её тут же передёрнуло от отвращения. — Вам пришло письмо. Она тупо уставилась на Клода. Письмо? Ей? Он ничего не путает? И сама же одёрнула себя: как же, разве идеальный дворецкий семьи Транси может что-то напутать? Поняла, как глупо выглядела, не двигаясь и не говоря ни слова секунд пятнадцать, и убрала прядь волос за ухо. — Спасибо. Паучьи жёлто-карие глаза внимательно обследовали её, рассчитывая уловить какую-то реакцию. Наконец Клод протянул ей тонкий конверт с тёмно-зелёной печатью. Эмили взяла его, всё ещё не веря, что кто-то может написать. Мисс Лоусон? Они явно не состояли в столь тесных отношениях. Добрый старик Хайнс с того званого вечера в марте? Пусть он тогда и пытался всячески развеселить её и в шутку обещал прислать пару своих юморесок, но, боже упаси, это выглядело бы слишком странно. Чем больше она перебирала в голове редких знакомых, тем больше убеждалась в невозможности всей ситуации. Клод уже ушёл. Эмили тяжело сглотнула: в горле першило. Она закрыла окно, зябко поёжившись; подоконник был весь мокрый, и ей почему-то захотелось провести по нему рукой. Жаль, если так сделать, то бумага будет испорчена. «Прошу прощения, что взял на себя смелость писать вам, мисс Транси. Надеюсь, что это письмо застанет вас в добром здравии, в каком нахожусь и я сам. Я решил остаться в своём лондонском поместье: дела, слишком скучные для девичьих ушей, вынуждают. Мне думается, мы многое могли бы с вами обсудить. Кажется, вас заинтересовало моё путешествие во Францию. Ваш брат обмолвился, что вы рисуете. Как жаль, что мне не выпало удовольствие взглянуть на ваши альбомы. Позволю себе робкий обрывок надежды, что вы покажете мне их. Увы, правила приличия не позволяют высказать мне в первом письме всё то, что мне бы хотелось. Одна мысль о том, что моя грубая попытка начать переписку может оскорбить вас, приводит меня в ужас, но я ничего не могу с собой поделать. Вы вольны оставить это письмо без ответа. С глубочайшим уважением, маркиз Уильям Карр» Она моргнула. Пробежалась взглядом по странице и моргнула снова. Нет. Нет-нет-нет. Это было слишком невозможно. Даже смешно. С чего этому молодому человеку писать ей? Он был добр к ней… Нет, он просто держался в рамках дружелюбия и приличия, только и всего. И сейчас — это письмо? Совсем как в любовных романах. Эмили невольно фыркнула. Чего он хотел этим добиться? Разве Алоис не сказал, что Уильям его продал; с чего сейчас ему писать о Франции и альбомах? Эмили нахмурилась от следующей мысли. Никто ведь не поручится, что Алоис был честен. Он заметил, что его милая сестрёнка голодным щенком смотрит на пришельца, и хотел всего-навсего остудить её восхищение. К тому же Уильям не позволил себе ни резкости, ни пошлости. Что мешает ей ответить в таком же непринуждённо-вежливом тоне? И в итоге, спешно перевернула конверт в поисках адреса. Вот оно: Лондон, Болтон Стрит… И тут же застыла. Как, даже если она решится написать ответ, передать его, чёрт возьми? Вручить торжественно Клоду? Вот уж будет забавно, можно ещё шепнуть что-то вроде: «Надеюсь, это не дойдёт до ушей твоего господина». Эмили почти засмеялась. Клод. Точно. Если он принёс письмо, значит, непременно оповестил об этом хозяина. Следовательно, в скором времени сюда наверняка заявится Алоис и потребует объяснений. Она только обессилено выдохнула. Словно завязшая в паутине муха, чьи даже самые слабые потуги пошевелиться никогда не останутся без внимания паука. За окном не прекращался дождь: тонкие упругие ветки подрагивали под холодными струями. Эмили даже стало жаль начавшие распускаться почки на деревьях. Как скучала она по воздушным шёлковым платьям, россыпи голубых гортензий в саду и долгим тёплым дням. По тому, как можно было снять туфли и пройтись по мокрой от росы траве, щекочущей ноги; по тому, как блестело заходящее солнце и слепило глаза. Только летом она чувствовала себя живой. В дверь постучали. В этом доме никто, кроме Ханны, не утруждал себя стуком. Эмили бросила сухое «да». Горничная вошла, легко поклонилась и спросила, чего бы хотела госпожа к обеду. Разве не Алоис этим занимался? Эмили не была привередлива в еде. Словно прочитав её мысли, Ханна сказала, что хозяин сейчас занят и, если госпожа желает, обед подадут в комнату. — Что-нибудь лёгкое. Суп или вроде того? — скорее спросила, чем ответила. Ханна кивнула и направилась к двери. Бело-синее форменное платье покачивалось из стороны в сторону. Равномерное цок-цок низкими каблуками. Эмили сжала ладонь. Сказать? Нет, какая глупость! Она даже ещё не решила, напишет ли ему ответ. Но ведь сейчас Алоис занят, и её никто не побеспокоит. — Ханна! Прозвучало куда более хрипло и неуверенно, чем ей хотелось. — Я хочу… чернила. Принеси мне чернила, — с нажимом добавила Эмили. Ханна обернулась, но совсем скоро скрыла удивление за обычной тоскливой беспристрастностью. — Как скажете, — поклонилась она. Дверь закрылась. А если передумать сейчас? Что куда более неразумно. Эмили поджала губы и с изумлением обнаружила, что всё ещё держит листок в руке. «Мы могли бы многое с вами обсудить… Ваш брат обмолвился, что вы рисуете. Надеюсь, вы покажете мне свои альбомы». Обычные учтивые строки показались ей вдруг чем-то постыдным и неприличным. Стоит ли вообще отвечать? Что, если Алоис прав, и Уильям, надевший маску романтичного художника, сейчас через неё просто пытается выбить что-то ещё? В груди похолодело. Дорогой брат ведь не простит ей, если узнает. И тут же подняла подбородок. Когда-либо за эти годы задавался ли вопросом Алоис, простит ли она его? На обед был томатный суп с чабрецом и базиликом и сырные булочки. Эмили, только начав есть, поняла, как проголодалась. Пряный густой бульон согревал и обволакивал саднящее горло, будто до этого она кричала несколько часов подряд. Ханна предусмотрительно оставила чернильницу и перья на маленьком столике, и Эмили нарочно отводила глаза в сторону, но взгляд то и дело возвращался с тарелки или потемневшего окна на высокую стопку листов. Выкинуть ненужные мысли из головы не удавалось. Это всего лишь вежливость. Он проявил участие, оказав им визит, и будет правильно отплатить ему одной-единственной весточкой. В ней она, конечно же, скажет, что удивлена его письмом и надеется, что у него всё хорошо, но вести переписку им не следует. Только и всего. Именно так. Ни слова о том, как хочется снова его видеть. Что ей не терпится услышать, каково же в сказочном Париже и так ли прекрасен на самом деле город самых изысканных блюд и не менее изысканных платьев. И определённо никаких вопросов, что произошло между ним и Алоисом. У неё нет никакого права спрашивать, кто такой этот Фантомхайв: её это вообще не касается. Если узнает Алоис, то непременно… Она едва не выронила ложку. Если Алоис уже знает? Эмили с трудом заставила себя продолжить. Если Алоис уже знает и, что бы она ни написала, письмо в любом случае окажется у него в руках? Пускай. Пускай прочтёт, ей нечего терять, пускай он делает, что хочет. О, она напишет. Обязательно напишет. Может, даже про Францию. Эмили пропустила вечерний чай. Несколько исписанных скомканных листов с тщательно выведенными: «Лорд Уильям», «Уважаемый Уильям Карр», «Милорд маркиз» лежали на столе. Эмили подняла взгляд от бумаги: из зеркала за ней устало наблюдали впалые серые глаза. Она потёрла воспалённые веки. Всё не то. Рука принялась выводить какие-то каракули. — Что ты делаешь? Эмили застыла, не оборачиваясь, потому что знала, что, если обернётся, у неё непременно задрожит подбородок. Пробормотала через плечо что-то про сочинение по французскому, сглотнув на середине фразы. Верно, она совсем не умеет врать. — Я уже закончил. Tu as besoin d'aide? — Non, merci. Алоис подошёл, и с каждой секундой спина её словно каменела от напряжения. — Эмили, что за глупости? Его звонкий смех эхом отозвался у неё в висках. Он смеётся? — Тебе правда настолько скучно? Это у тебя мисс Бейл так выглядит? Она не сразу поняла, что он указывал на её небрежный рисунок высокой сухопарой женщины с огромным носом. Эмили натянуто улыбнулась. — Просто… Алоис провёл ладонью по её шее. Мышцы, на мгновение расслабившиеся, затвердели снова. Его тёплые пальцы прошлись по коже, по согретому волосами, уязвимому затылку. Эмили рвано выдохнула на полуслове, не смея пошевелиться. Почему-то она подумала о том, с какой лёгкостью он может ударить её головой о стол. Ему ничто не помешает. Эмили сама удивилась, почему ей пришла на ум эта дикая мысль, но она всё ещё казалось куда более понятной чем то, что он сейчас делает. Она не заметила, в какой именно момент он потянул её за подбородок и повернул к себе. Тонкая узкая ладонь почти сразу легко обхватила шею, вернувшись на «законное» место. Эмили казалось, что сердце выстукивает чечётку под его пальцами, и он без труда может сосчитать каждый удар — если, правда, не собьётся со счёта. Что он хочет сделать? Она инстинктивно подняла острые плечи. Один шаг. Шаг до его тела. Шаг до блестящих в сумраке глаз. — Какая ты… — вдруг довольно усмехнулся Алоис. Убрал пальцы, и Эмили опустила голову, будто силы держать её исчезли в один миг. Звенящее волнительное чувство растворилось, и ей больше всего на свете захотелось распластаться на постели от накатившей усталости. — О чём твоё сочинение? — невозмутимо осведомился он. — О книге. Мисс Бейл велела написать о любимом романе. — Ну так в чём же дело? — Не знаю, что выбрать, — слабо пожала она плечами. Алоис скучающе заходил по комнате. От его гулких частых шагов начинала болеть голова. Эмили хотела смять все листы и выбросить их, но не могла даже подняться. Кому она вообще собралась писать? Что-то о Франции, кажется. Или нет. — «Милый друг» был вполне неплох. Не знаю всё же, понравится ли он чувствительным девицам вроде тебя. Правда, Эмили? Ей не нужно было смотреть на него, чтобы представить его лукавую ухмылку. — Ну же, чего ты сидишь? Пиши. Она бездумно придвинула к себе чистый лист. Знает или нет? Или просто хочет, чтобы Эмили призналась первой? Она неопределённо хмыкнула. Как же. Если он знает, ей тем более не в чем признаваться, пусть ждёт, если так ему угодно. Обмакнула перо в чернила и принялась писать. «Становится всё труднее отыскать книгу себе по вкусу. Полагаю, «Мадам Бовари» Флобера…» Кровать за спиной скрипнула. Не оборачиваться. Пусть ждёт хоть целый час. Эмили нарочно подбирала длинные предложения, зачёркивала, спрашивала о самых простых словах. Меняла абзацы местами и брала новый лист бумаги. — Ты не знаешь, как на французском «скучающая в браке»? Она даже не утруждала себя тем, чтобы обернуться. Знала ведь, что рано или поздно ему надоест: терпение явно не его добродетель. — S'ennuie dans son mariage, — спокойно ответил Алоис. Разве он не должен был вспылить уже после третьего вопроса? Назвать бездарной дурой, неспособной к обучению, после пятого? Не было ни одного слова, которого бы он не перевёл. Эмили чувствовала его взгляд, прожигающий между лопаток, но куда более беспокоило понимание того, как это неправильно. Что на него нашло? Когда она поставила точку и оглядела всю работу целиком, Алоис наконец встал и требовательно протянул руку. Читал он медленно, вдумчиво, и Эмили никак не могла понять, что выражает его лицо. Она просто ждала, не сводя глаз с небрежно повязанного на его шее чёрного банта, чтобы он не поймал её взгляд, когда закончит. — Когда говоришь, что кто-то выходит замуж, нужно писать avec, — наконец произнёс он. — Emma s'est mariée avec lui. И ещё вот здесь, здесь и здесь не нужны артикли. Я думал, вы их проходили с месье Ришаром ещё в прошлом году. Исправь. — Да, — отозвалась Эмили. Повисло молчание. — Спасибо, — нехотя добавила она. Алоис не ответил, только пристально посмотрел на неё — секунда, не больше — и отвернулся к окну. На фоне мягкого темнеющего неба его силуэт казался почти чёрным. Ей захотелось что-то сказать, но она не могла найти слов. Иногда Эмили казалось, что она выучила все его реакции; казалось, будто она уверена, когда и почему он взорвётся, когда швырнёт на пол чашку из дорогого сервиза, а когда пригрозит глухим рычащим голосом. Но не сейчас. Иногда ей приходило в голову, что она совсем не знает, о чём он думает. Даже не так: совсем не знает, какой он вообще. Толстая неповоротливая ветка ударилась в окно. Они оба вздрогнули. — Я хочу есть. Чай остыл. Идём, — отрезал Алоис привычным, не терпящим возражений тоном, и Эмили пошла за ним, только раз обернувшись на пустую серую комнату.