Девочка Санзу

      В глубине души Харучиё давно знал, что рано или поздно этот разговор состоится. Манджиро не просто так покровительствует «цветам», считая их своими. Грубо говоря, он эдакий крёстный отец для каждой, кто был возведён в этот статус. Сано теряет всех своих близких, но сильнее всего по нему ударяет смерть младшей сестры.       Каждая из «цветов» — дань Эме Сано: за то, что не сберёг; что не смог дать лучшую жизнь никому из тех, кто был дорог и сестре, и ему. Удивительно, но, пожалуй, только к «цветам» Манджиро испытывает хоть какие-то светлые и положительные эмоции, пускай и не показывает этого открыто.       Взгляд бездонных чёрных глаз — аж холод пробирает до самых костей, потому что у живого человека не может быть такого взгляда — режет без анестезии, доставая до самых костей. Харучиё стискивает зубы, потому что перед ликом своего идола не может лгать. Он держится на последнем издыхании; вот-вот сорвётся, полностью окунаясь в кипящее безумие. Подавители — пустой пшик, блокирующий болевой синдром, но до сердца и души им не добраться.       Сано подходит ближе и встаёт около окна: удивительно деликатный поступок, потому что у Санзу сил нет держать под контролем свои эмоции. Перед Манджиро нет причин притворяться, что у номер два Бонтен всё хорошо. Всё плохо! Плохо до такой степени, что хочется малодушно начать наносить самому себе вред, лишь бы заглушить бесконечные вопли израненного сердца.       — Твоему поступку в глазах окружающих — прощения нет, знаешь? — Сано говорит абсолютно без эмоционально, хотя Харучиё знает, что их лидер точно так же, как и остальные, содеянного своим заместителем не одобряет. — Я ценю твою преданность, и ты знаешь это. Ты руководствовался интересами «Бонтен», когда направлял на неё пистолет, но скажи мне честно, что ещё тобой двигало?       Санзу выдыхает, внутренне радуясь, что Манджиро не называет его соулмейта по имени. Харучиё и себе не позволяет этого, потому что оно и без того раскалённым железом выжжено на сердце. Номер два Бонтен носит клеймо, изначально делающее его принадлежащим другому человеку. Не Сано. Ей. Цветы белоснежного жасмина давно стёрты с кожи; вместо этого они прорастают в душе, оплетают кости и органы.       Харучиё целиком и полностью принадлежит своей родственной душе.       Которую предал.       — Страх, — мужчина закрывает глаза и горько усмехается, будто обжигающая настойка полыни расплёскивается на языке. — Подсознательно я ждал чего-то подобного, потому что привык никому не доверять.       — Насколько я понимаю, девушка повода не давала, — его слова — топор палача, занесённый над головой. Появляется привычный холод, и теперь Санзу восходит на эшафот. Манджиро злится, но каким-то чудом контролирует себя.       — Нет, — молчит пару секунд. — Я облажался.       — Перед ней — да. Забавно, правда? Ты мой цепной пёс, постоянно ожидающий удара в спину, а в итоге нанёс его сам. Своей же родственной душе.       Дыра в груди становится больше и пульсирует, вот только её края не сшить, как ни старайся. Харучиё сам вырывает из себя сердце, безжалостно уничтожает нежный орган, потому что страх затмевает всё логичное и рациональное. Его мышка никогда бы не пошла на предательство. Его мышка…       «… — Я люблю тебя, Хару…» — Как точный удар под дых, и Санзу задыхается, точно выброшенная на берег рыба.       — А если бы убил, то что бы делал сейчас? — Манджиро становится за его спиной, и Харучиё чувствует тонкие ледяные иголочки, вонзающиеся в затылок и шею — взгляд бездонных чёрных глаз хуже лютой стужи.       — Ты бы снёс мне голову, разве нет?       — Я и сейчас держусь из последних сил, — честно отвечает Сано. Никто не знает, что творится в его душе; на том пепелище, где больше нет места нежной весне, способной принести жизнь в чёрную сухую пустыню. — Эта связь дана свыше, и её надо беречь. Посмотри на меня, я потерял всех. Думаешь, «цветы» созданы из прихоти?       — Нет, — Харучиё сжимает зубы, испытывая острую потребность в том, чтобы прямо сейчас ощутить соулмейта в своих руках. Он сжимает пальцы в кулаки, потому что чувствует тремор в конечностях. Будто Сано — долбанный катализатор, уничтожающий действие подавителей.       — Я берегу ваши связи, потому что свои не смог, — выдыхает Манджиро, и Санзу от этой откровенности физически становится нехорошо. Стыд и вина наваливаются с новой силой. — Скажи мне честно, ты бы стал её искать, если бы я не пришёл?       Харучиё закусывает губу. Он не позволял себе размышлять об этом, потому что любые мысли о родственной душе приносили лишь новые страдания, а думать надо было о работе. Теперь же Манджиро требует честного ответа, и Санзу знает его.       — Да. Я не смог бы отпустить её, — быть честным, так до конца. — И не позволил бы быть с кем-то другим.       — А ты тот ещё эгоистичный ублюдок, — только в усмешке Сано нет ничего хорошего. — Любишь?       Номер два Бонтен наконец-то разворачивается к Манджиро лицом, чтобы тот мог видеть весь калейдоскоп эмоций и чувств, что смогут отобразится в ледяных голубых глазах. Харучиё не может назвать свою потребность в родственной душе только банальным «люблю». Санзу вообще не уверен, что может просто любить. Он хочет поглотить свою мышку целиком и полностью, и самое здесь страшное, что стоит снять с себя сдерживающий фактор в виде работы — Харучиё весь Токио наизнанку вывернет, но найдёт своего соулмейта.       — Я бесконечно тебе предан, но о своих чувствах говорить не намерен. Если и скажу, то только ей. Наедине.       Сано склоняет голову набок, точно хищная птица. Будто считывает возможное враньё своего заместителя, но взгляд Санзу остаётся твёрдым. Да, облажался он крупно, и мужчине придётся крепко постараться, чтобы Амада смогла простить его.       — Мне плевать, какими способами ты будешь её возвращать, но она — одна из моих «цветов». Вывернись наизнанку, но верни, — Манджиро слегка приподнимает уголки губ, но глаза остаётся холодными колодцами могильной черноты. — Даже если она дела с тобой иметь не захочет, я должен знать, что с Амадой, — Харучиё дёргается, как от удара, будто его же катану вонзают в грудь по самую рукоять, и из раны вытекает горячая кровь, оставляя ожоги на теле, — всё в порядке.       Оба знают, что Сано эту информацию может узнать от других людей. От «Бонтен» нельзя так просто скрыться, но Манджиро не даёт никому поблажек. Случившееся — вина номер два Бонтен, и он лично будет её искупать.       Лидер хмыкает, когда видит, как покорно Харучиё склоняет голову, не переча ему.       — Будем считать, что я просто дал тебе ускорительного пинка, — Сано обходит стол своего заместителя и идёт к выходу. — Твои душевные терзания тормозят весь процесс. Убей Мегуру, выплесни скопившуюся ярость.       — Хорошо.       — И верни мой цветок.       — Свой верну, — губ касается наглая ухмылка, потому что Санзу даже с Майки не хочет делить свою мышку. Оба это знают. Сано поворачивает к нему голову, держась бледными пальцами за ручку двери. — Амада — моя.       — Пострадает — голову тебе снесу, — и Манджиро выходит из кабинета, оставляя своего заместителя наедине с самим собой.       Харучиё чувствует себя в неком раздрае из-за этого разговора, но не может не признать, что, благодаря Сано, быстрее избавляется от мнимых терзаний. Его гордость долго могла бы бодаться с желанием найти родственную душу и забрать себе, а теперь… Санзу бросает взгляд на упаковку подавителей, а затем швыряет лекарство в урну. Его связь с Амадой — не болезнь, а благословение, и мужчина всю жизнь будет мучаться угрызениями совести, что посмел поднять оружие против своего соулмейта.       — Я тоже тебя люблю, — совсем тихо, чтобы не мог услышать никто. Для Харучиё эти слова — вечные оковы на руках и ногах, но он готов их носить, лишь бы его мышка была рядом. Он вернёт её, чего бы этого не стоило. А пока стоит заняться Кейташи.       Его империя будет стёрта, а он сам убит. Ещё один враг «Бонтен» окажется поверженным жестоким палачом Манджиро Сано.       Санзу вызывает к себе Акио, и тот появляется спустя минуту, вопросительно смотря на Харучиё. Его личный помощник не может не отметить изменения в поведении мужчины, будто он внезапно из мёртвых восстал. Либо же на него так действует предстоящая вылазка для устранения Мегуры.       — Готовь команду, мы должны выступить через час.       — Да, господин, — Химура кланяется и спешит покинуть кабинет начальника, чтобы приступить к исполнению приказания, а Харучиё в это время ослабляет удавку галстука. Сегодня не место для строгих костюмов — только чёрное и острая сталь.

***

      — Кажется, наша крыса что-то заподозрила, — Ран ухмыляется, пока вставляет патроны в магазин своего пистолета. Он вальяжно сидит рядом с Харучиё на заднем сидении джипа. — Коко говорит, что начал подчищать хвосты и удаляет важную информацию с жёстких дисков.       — Какую конкретно? — Санзу курит, и по салону плывёт сладкий вишнёвый аромат. Номер два Бонтен поворачивает голову к окну и глядит на вечерний Токио, сияющий, словно девица из кордебалета: все огни — свет дешёвых страз, нацепленных лишь с одной целью, чтобы отвлечь внимание от гнили внутри.       — Всё, что касается чёрных клиник. Имена хирургов, жертв и заказчиков, — Хайтани вставляет магазин в ствол и убирает оружие в бедренную кобуру. — Ивата, конечно, давно всё скопировала, но интересно, чего это Мегура так забеспокоился?       И Харучиё внезапно пронзает догадка, точно разряд тока проходит вдоль позвоночника, опаляя диким огнём скелет и внутренности. Санзу застывает, чувствуя, как по телу расползается липкий страх; он оплетает крепкими стеблями кости и сухожилия, стягивает их, и мужчине становится сложно дышать.       — Они знают, что А… — он запинается, а с переднего пассажирского сидения выглядывает младший Хайтани, смотря на Харучиё тёмными аметистовыми глазами. — Знают, что мой соулмейт жив.       — Симидзу здесь при чём? — Риндо деликатность и такт сношает только в путь, но Санзу сейчас нет дела до этого. Он и не ждёт, чтобы эти двое научились своё мнение держать при себе.       — Когда Мегура подсылал к нам Рео, он понятия не имел о том, что у меня есть родственная душа, а потом им эта информация только на руку сыграла! — Харучиё выкидывает в окно бычок. — Кейташи рассчитывал на то, что я убью её, и тогда организации будет просто не до разборок с ним, потому что…       — Потому что разбираться придётся с тобой, — заканчивает за него Ран и прикладывает палец к губам, размышляя. — Вполне возможно, что нас уже ждут.       — Но зачем Мегура информацию уничтожает, если рассчитывает нас убить? Про Ивату тоже кто-то рассказал?       — Не думаю, — Харучиё обхватывает пальцами ручку катаны, поглаживая ласково, словно любовницу. — Скорее, подстраховывается. Его клиники — дело прибыльное, но если бы он смог уничтожить «Бонтен», то они бы ему без надобности стали. Зачем, если он единственный на вершине криминального мира?       — Погоди, — Риндо выставляет ладонь вперёд. — Если Кейташи в курсе, что Амада жива, то не означает ли исчезновение Рео…       — Да, — Санзу стискивает зубы с такой силой, что желваки белеют. — Он вполне может искать её.       В салоне воцаряется тишина, даже Акио, сидящий за рулём, как будто замирает, и только мягкий гул мотора нарушает сложившуюся картину. Харучиё готов взвыть от собственного кретинства, но и бросить сейчас всё не может — смысл? До этого момента мужчина даже не интересуется тем, где его мышка, потому что старался не бередить собственные раны, но теперь…       — Химура, пока мы будем наносить визит вежливости Мегуре, найдёшь Амаду, — её имя отдаёт сладким ядом на языке, а тело охватывает дрожь. Санзу сейчас чёрной завистью завидует обоим Хайтани — их соулмейты целы и невредимы, дома ждут, а его мышка неизвестно где. Вряд ли осталась в своей прежней квартире, зная, что Харучиё может туда наведаться.       — Да, господин, — Акио закусывает щёку изнутри, почему-то пребывая в твёрдой уверенности: найти Симидзу будет ой как сложно. Однако молодой человек всё равно извлекает из кармана штанов телефон и отправляет сообщение одному из подчинённых, что остался в офисе.       Машины группы тормозят недалеко от здания компании Кейташи, и из автомобилей выходят бонтеновцы, готовые дать ответный удар по чужой территории. Время они подгадывают специально, чтобы в здании было как можно больше сотрудников фирмы Мегуры — всех без разбору отправить на тот свет.       Территория, разумеется, охраняется, но члены «Бонтен» проделывают тот же фокус, что и люди Кейташи — камеры давно взяты под контроль хакеров Сано, а потому демонстрируют запись абсолютно безлюдной парковки, главного входа и запасных путей побега. Двое из людей Санзу идут первыми, свободно проходя внутрь здания — будто два рабочих, обсуждающих свои дела, но через мгновение фойе заволакивает густой дым, звучат крики и пальба, а наружу выбегают испуганные посетители и сотрудники.       Все бегуны с бейджами получают пулю в жизненно-важные органы от снайперов, расставленных по точкам вокруг офиса Мегуры. Основная часть бонтеновцев входит внутрь, как хозяева, забирая своё. Один из координаторов остаётся снаружи, чтобы контролировать камеры, а парочка человек отделяется от группы, чтобы уничтожить огромную серверную с помощью вируса, придуманного Иватой — данные восстановить ни за что не удастся.       Параллельно с нападением на офис, все активы, деньги Мегуры, его дочерние корпорации и недвижимость переходят во владения «Бонтен», а все клиники, где якобы лечили детей, выходят из-под частного владения Кейташи, становясь муниципальными. Всё честно и заверено в завещании самим владельцем. Осталось только подпись взять.       Харучиё продвигается вперёд, убивая без жалости, мстя любому, кто даёт отпор, пытаясь защитить своего босса. Похвально, конечно, но для Санзу Мегура — сучья тварь, которой нет места на этом свете. Этот чёртов ублюдок не просто посмел запустить свои грязные ручонки в «Бонтен», он покусился на соулмейта Харучиё, здорово сыграв на страхах номер два Бонтен. И мужчина этого так просто не оставит.       Острая сталь легко вспарывает одежду вместе с кожей, проходя сквозь мышцы и фасции, а все те, кому не посчастливилось попасться на пути Харучиё, умирают, захлёбываясь в собственной крови. Мужчина устраивает знатный перфоманс, пока добирается до кабинета Мегуры. Позади следуют Акио и оба Хайтани, отстреливая спрятавшихся и тех, кто пытается напасть со спины.       — Китсуё доложил, что заместителя Кейташи схватили внизу, пытался через вентиляцию сбежать, — Ран усмехается и делает выстрел, попадая человеку Мегуры точно в лоб. Барабанные перепонки с ума сходят от бесконечных выстрел, даже беруши не спасают, а нос щекочет от едкого запаха пороха и крови. — Допросим?       — Конечно, псину только доведём до Мегуры, — отвечает Риндо. Звучит хруст костей, и нападавший заходится в жутком вопле от переломанных локтевых суставов сразу на двух руках. — Пасть закрой.       Снова выстрел.       Около кабинета Кейташи целое столпотворение верных ублюдков, желающих защитить этого упыря. Харучиё становится за стеной и достаёт из кармана смартфон, чтобы подключиться к камерам. Эти уроды думают, что всё отключили, но «Бонтен» уже прибрал к рукам всё управление, так что и у Санзу, и у Хайтани есть прекрасный обзор на врагов, запрятанных по углам, как крысы.       — Убирайтесь, вам всё равно дальше не пройти! — доносится хриплый мужской голос, а следом — звуки затворов, снимаемых с предохранителей. — Нас больше!       — Да? — ехидно отвечает Ран. — Мы в таком случае уйдём, конечно. Сейчас, я только шнурки брату завяжу!       — Кидай, — шипит Санзу, и Риндо быстро выдёргивает чеку из гранаты, закидывая её в коридор, где их ждут. Они четверо прижимаются к стене, чтобы не снесло ударной волной.       Звучат сначала вопли, потом мгновенный взрыв, и помещение заволакивает пылью и дымом. Бонтеновцы осторожно выходят вперёд, нацепив на лица маски и начинают отстреливать покалеченных людей Кейташи, что корчатся на полу. Через пару секунд всё стихает, а из рации, прицепленной к поясу на брюках Акио, доносится голос Китсуё: «Здание под контролем. Осталась парочка выживших, среди них заместитель Мегуры!»       — В офис их везите, — отвечает Химура. — Мы…       — Ждите внизу, — голос Санзу становится холодным и мёртвым. Он убирает катану в ножны и снимает маску с лица. — Я пойду один.       — Уверен? — скептически интересуется Ран. В навыках этого психопата он не сомневается, а вот в подлом крысином характере Кейташи — да.       — Он знает, что ему не сбежать, — отвечает Харучиё. — Идите.       Номер два Бонтен остаётся в развороченном коридоре один. Вокруг мёртвые тела, оторванные конечности, кровь на стенах, а ещё остро пахнет порохом. Просто праздник смерти. Санзу скалится и идёт вперёд, с ноги распахивая тяжёлые двойные двери. Вкус у Кейташи отменный конечно, раз даже в приёмной всё выглядит так, будто во дворец заходишь. Свет не горит, но зато видна тонкая золотистая полоса из-под двери, ведущей непосредственно в кабинет Мегуры, и Харучиё идёт туда, не утруждая себя вежливым стуком.       Кейташи чинно восседает за огромным столом, попивая виски. Янтарная жидкость отдаёт теплой охрой, а кубики льда — два брильянта в хрустале. Мужчина не выражает ни страха, ни ужаса. Абсолютное спокойствие, хотя перед ним стоит палач его врага.       — Присядешь? — предлагает Мегура. — В ногах, как известно, правды нет.       — Ни в одном твоём действии её нет, — Санзу с трудом удаётся контролировать свои действия и мимику. Он хочет голыми руками изорвать Кейташи в клочья! — Или тебе есть что ещё мне поведать?       — О, нам с тобой точно есть, что обсудить, палач Сано, — мужчина усмехается, а его серые глаза — грязные, как снег у обочины, — глядят с превосходством, потому что мужчина знает единственную слабость Санзу Харучиё. — Жаль, конечно, что я не увижу падения империи Манджиро, но уж точно смогу сделать больно его верному псу.       — Ты слишком много на себя берёшь, — сталь жжёт бедро, будто намекает, что хочет пить — солёную горячую кровь ублюдка, сидящего за массивным столом. Санзу сжимает руки в кулаки и подходит ближе. — Думаешь, что соулмейт — моё слабое место?       — Я не думаю, я знаю это, — Мегура отпивает виски, катая на языке огненную терпкость алкоголя, отдающую цветами и мёдом. — Был наслышан почти из первых уст о твоей одержимости Амадой.       Из горла практически вырывается крик, потому что имя девушки, так просто слетевшее с уст врага, кажется запятнанным мерзкой чернотой. Как у этого уёбка вообще поворачивается язык упоминать Симидзу всуе?       — Своей крысой Рео? — Харучиё колет в ответ и неожиданно видит, как Кейташи крепче сжимает пальца на стакане с виски. Его лицо темнеет, и мужчина в упор глядит на номер два Бонтен. — Что, неудачник Караги хотел быть на моём месте?       — Из них пара выйдет куда лучше, согласен? — Мегура берёт себя в руки, а вот Санзу наоборот: он наполняется жгучей ревностью, злобой и яростью, потому что слова Кейташи только подтверждают страшную догадку Харучиё: Рео ищет его мышку.       — Кто он на самом деле?       Мегура усмехается и снова делает глоток. Мужчина слегка отъезжает назад и достаёт из стола тонкую папку, бросая её на стол. Ближе к Санзу. На него с фотографии глядит Рео Караги, но имя значится совсем другое — Рео Мегура.       — Мой единственный законнорожденный сын.       В кабинете воцаряется оглушающая тишина, а Харучиё чувствует, как пульс подскакивает, и кровь начинает стучать в висках.       — Ты и в браке-то не был никогда. Какой сын? — о личной жизни такого человека, как Мегура, знали все. Как же: известный меценат, детишек спасает, потому что сам не женат и своих отпрысков не заимел. Ну мечта же, а не мужчина.       — Я тебе ничего рассказывать не обязан, но мать Рео любил, а он, когда родился, взял от неё не только внешность, но и ментальные проблемы.       — Да ты сам ёбнутый, может в тебе всё-таки проблема?       — А разве подобные нам бывают вообще здоровыми? — Кейташи усмехается. — Вы небось всё изрыли, чтобы найти информацию о нём, да? Но я очень постарался, чтобы парня скрыть. Он в клиниках большую часть жизни провёл, смог обуздать самого себя, даже отучился на хирурга — направил свою дикость в нужное русло…       — Расплачусь сейчас от умиления, — Харучиё на смартфон приходит сообщение о том, что все сервера с информацией полностью уничтожены, а Мегура — банкрот. — И ты, значит, такой хитрый, решил нам его подсунуть в качестве шпиона?       — Ты знаешь, — Кейташи усмехается — почти весело, будто хорошему другу рассказывает забавную историю. — Не совсем так. Рео действительно талантливый, и я не хотел, чтобы он растрачивал себя, зашивая ваших людей, но мальчик внезапно заимел объект вожделения!       «Блять, нет, только не это», — пальцы сами ложатся на рукоять катаны, и Харучиё сжимает её, силясь не заорать от ужаса. — «Ты просто издеваешься надо мной! Только не Амада!»       — Ты только представь, как всё удачно сложилось! Информацию выкачал, тебя с соулмейтом рассорил, залёг на дно с большей частью моих денег — то, что вы нашли, всего лишь капля в море! Мне рассказать тебе, что будет дальше? — Мегура ставит локти на стол и расплывается в жуткой улыбке. — Да, твоя девка не ответит ему взаимностью, это факт, но вот попользовать её и оставить тебе распотрошённый труп — мой мальчик запросто сможет. Может, Рео прямо сейчас истязает её, а?       Харучиё не помнит, как преодолевает расстояние, разделяющее их, но вот пространство пронзает блеск стали, а в следующую секунду голова Мегуры отделяется от тела, а Санзу в лицо брызжет фонтан горячей крови. Мужчина тяжело дышит, понимая, что смерть врага облегчением не становится — приносит только больше страха. Номер два Бонтен достаёт из кармана телефон и набирает номер Акио. Химура даже ответит толком не успевает…       — ТЫ НАШЁЛ ЕЁ?       — Я… — Акио запинается, не понимая, что нашло на Харучиё.       — БЛЯДЬ, Я ТЕБЕ ЛИЧНО ХРЕБЕТ ПЕРЕЛОМАЮ! ГДЕ АМАДА?       — В квартире её нет, господин, — Химура прикусывает губу. — Мы пытаемся выйти на след, но…       — Ищи, иначе вам всем не жить, — Санзу сбрасывает звонок, чувствуя, как его охватывает безумие и ужас: с его мышкой может произойти что-то действительно ужасное, и виной тому — он сам. Будь Харучиё чуть менее подверженным своим страхам, то к Симидзу никто не смог бы подобраться, а Санзу самолично выталкивает её за безопасную линию! — Блядь!       Империя Мегуры — горящее пепелище, вот только на этом костре горит и номер два Бонтен. Мужчина снова хватается за телефон, в тупой надежде, что девушка не кинула его номер в чёрный список, но — предсказуемо — в трубке слышится холодный механический голос, сообщающий о том, что абонент временно недоступен. Санзу стискивает зубы, а затем закрывает глаза и замирает, пытаясь ощутить Амаду.       Ран с Мией в силу своих чувств могли проделывать подобное — ощущать друг друга даже на огромном расстоянии, но надежда на то, что точно также получится и у Харучиё с Симидзу — маловероятно. Однако мужчина чувствует лёгкую отдачу — будто острая иголка втыкается в сердце. Его мышке очень плохо, но это душевная боль, а не физическая. Значит, ублюдок Рео не добрался до неё.       — Потерпи, мышка, я скоро приду за тобой, — Санзу оставляет за плечами смерть и разруху, чтобы иметь возможность упасть в объятия жизни.