Девочка Санзу

      Что в этой ситуации явно восхищает Симидзу, так это то, что темноволосый мужчина, на котором, кстати, кроме чёрного хаори, сверху нет ничего, абсолютно не реагирует на выпад Санзу. У него даже выражение не меняется, хотя перед ним стоит личный палач Майки, второе лицо в «Бонтен».       — Без проблем, — вдруг говорит Какучё, и у Амады мурашки идут по спине, потому что ей кажется, что она сталкивается в просторном коридоре с двумя хищниками, для которых драка — простое развлечение. Девушка чувствует, как Харучиё напрягается, но в нём нет страха, только сильнейший азарт, что разливается в его крови, как наркотик. — Ты же привёз сюда госпожу Симидзу, так что теперь должен вернуться к Майки. У него есть к тебе дело.       И тут что-то происходит, будто из Санзу выпускают весь воздух, а его пальцы сильнее стискивает тонкое запястье Амады. Девушка шипит, чувствуя давление на сустав, который вот-вот лопнет, если Харучиё не перестанет сжимать тонкую руку.       — Мне больно, — спокойно говорит девушка, хотя у неё слёзы наворачиваются на глаза. Санзу резко поворачивает к ней голову, обдавая ледяной крошкой своего взгляда, будто не сразу понимая, что от него хочет Симидзу. — Пусти.       — Не надо ломать ей руки, — говорит Хитто. — Зачем нам хирург, у которого сломано главное орудие труда?       Харучиё всё ещё смотрит на Симидзу, а в его голове борются между собой два противоположных желания: уйти отсюда куда подальше, чтобы оказаться подле Майки и больше никогда не видеть Амаду, а второе — схватить девчонку в охапку и сбежать вместе с ней, чтобы никто не смел разговаривать с Симидзу. Блеск серебристых глаз, как озера ядовитой ртути, манит Санзу.       Жёсткий ошейник от вселенной душит номер два Бонтен; он бы хотел скинуть его, но стоит подумать, что сейчас кто-то другой коснётся Амады, как внутри всё вскипает от ярости и гнева — она принадлежит ему. Харучиё хочет разжать пальцы, потому что уже чувствует, как сладкий запах от кожи Симидзу переползает на него — нежный, вкусный, совсем не подходящий ему.       Санзу будто окатывают ледяной водой, и он резко отшвыривает от себя руку Амады, что скорее всего сделал ей больно, но Харучиё плевать, не прогибаться под глупые правила этого мира.       — Разумеется, — скалится он, смотря на то, как Амада обиженно отворачивает от него голову — «да как ты смеешь?» — и потирает красное запястье, на котором обязательно позже появятся синяки от его длинных пальцев, И Харучиё чувствует от этого удовлетворение, потому что она будет смотреть на эти синяки и думать о нём. — Развлекайся, Хитто.       Он уходит, не оборачиваясь и не зная, что Симидзу смотрит ему вслед до тех пор, пока силуэт Харучиё не скрывается за поворотом. Девушка переводит взгляд на Какучё и тут же краснеет, потому что знает, как сейчас выглядит — будто собачка, выброшенная хозяином на обочине. Амаде хочется сквозь землю провалиться от стыда, однако Хитто — не Санзу, и в нём преобладают манеры, которых так недостаёт Харучиё.       — Прошу вас, госпожа, пройдёмте в мой кабинет? — он вежливо улыбается и предлагает Симидзу следовать за собой. Она кивает и идёт за ним, стараясь не смотреть по сторонам, потому что меньше всего девушке хочется ловить на себе заинтересованные взгляды других подчинённых. — Заходите.       Хитто открывает дверь и пропускает Амаду в небольшой холл, где их встречает симпатичная девушка, сидящая за компьютером. Она встаёт из-за стола и вежливо кивает Амаде, что делает то же самое, а потом снова усаживается за работу, быстро стуча по клавишам.       Какучё кидает взгляд в ту сторону, куда ушёл Харучиё и успевает заметить, как за поворотом исчезает спина Санзу, что всё это время следил, а не позволит ли себе лишнего номер три Бонтен? Хитто от такого хочется начать смеяться, потому что Какучё ни разу не видел, чтобы Харучиё был заинтересован хоть в какой-то девушке.       — Марико, сделай нам кофе, хорошо? — он проходит вперёд и открывает ещё одну дверь, так что они с Амадой оказываются наедине в просторном кабинете, обитом светлыми панелями, что делают помещение уютным и располагающим к беседе. — Садитесь, госпожа Симидзу. Полагаю, что Харучиё уже успел передать вам наше предложение, раз уж вы здесь?       — О да, — фыркает девушка, садясь на удобный мягкий стул и оказываясь прямо напротив Какучё. Тот усмехается, потому что у Амады, определённо, есть характер, и это не может не радовать. — Он был весьма... убедителен в своих аргументах.       — Я прошу прощения за Санзу, поскольку у него специфические методы убеждения и общения с людьми в целом. Так что вы решили, госпожа Симидзу?       «А что ещё я могла решить после такого прекрасного разговора со своим распрекрасным соулмейтом?» — ехидно говорит про себя Амада, смотря на Какуче. Он, в отличие от своего коллеги, был образцом манер и вежливости. Смотрел иначе, говорил тоже, и Симидзу с тоской думает, почему не этот мужчина её соулмейт?       — Вряд ли я могу отказаться от такого щедрого предложения, правда же? — Хитто усмехается, и тут в кабинет заходит Марико, неся перед собой поднос с двумя чашками ароматного кофе, сахарницей и молочником. Она ставит всё это на стол и уходит так же бесшумно, как и появилась. — Но я не буду скрывать, что меня конкретно напрягает факт того, что я буду зашивать преступников и убийц.       — Мораль вопроса всегда стоит ребром, госпожа Симидзу, — Какучё отпивает кофе, смакуя на языке крепкий вкус зёрен с лёгким оттенком шоколада.       — Можно просто Амада.       — Мы знаем, в каком плачевном состоянии находятся ваши родители, а денег на вашей работе, явно, не хватает на всё, что вам необходимо, разве нет?       — Вы могли бы взять более опытного врача, — девушка берёт в руки чашку и откидывается на спинку стула, закидывая нога на ногу. — Почему именно я?       — Я не буду лукавить, Амада, — честно говорит Какучё, насколько это вообще возможно. — Вы молоды, соответственно, в вас выгоднее вкладываться, чем в именитого хирурга, что может отойти в мир иной в силу своего почтенного возраста. Да и надавить на вас легче.       — Что же, действительно честный ответ, — девушка усмехается, наслаждаясь дорогим вкусом напитка. На самом деле, Санзу привёл в их диалоге куда более весомый аргумент, и Амада уже знает, что выбора у неё нет. — Я согласна, но мне нужно пару дней, чтобы уволиться, вы же не против?       Хитто улыбается, потому что ему доставляет удовольствие наблюдать за Симидзу, как редкой диковинной птичкой, попавшей к ним в клетку. Ещё больше его интересует такая неоднозначная реакция Санзу на эту девушку, потому что здесь что-то не чисто.       — Разумеется, Амада, — мужчина кивает. — В таком случай, может приступите к работе с понедельника?       — Да, меня это устроит, — теперь у неё есть пара дней в запасе, чтобы успеть запастись подавителями. — Я полагаю, что теперь могу идти?       — Само собой, я попрошу Марико проводить вас. Сегодня вам на счёт поступит аванс, чтобы вы сразу могли понять, насколько щедро мы оцениваем ваши услуги, — они расстаются на вполне дружественной ноте, и Амада теперь желает только одного — как можно скорее уйти из здания «Бонтен», чтобы не пересечься с Санзу.       Когда она видит внизу большие стеклянные двери, через которые в холл льётся золотистый солнечный свет, то ей кажется, что врата в рай, не иначе. Вот только стоит попрощаться с Марико и ступить на широкие мраморные ступени, как в спину ударяет ледяной взгляд, и Амада понимает, что здесь её ждет только ад.       — Сбегаешь? — во рту пересыхает, потому что, когда Санзу говорит вот таким голосом: мягким, с лёгкой хрипотцой, — ему хочется подчиниться. Можно легко поверить, что Харучиё нуждается в этой связи точно так же, как это нужно Амаде, вот только она знает — всё это блеф.       — Я приняла ваше предложение, какого чёрта тебе ещё надо? — она резко разворачивается назад, сразу же попадая в плен холодных голубых глаз, что смотрят на неё не отрываясь. Этот взгляд проникает под кожу, вспарывает её, и Симидзу хочется закрыться руками, но она даже поднять их не может. Девушка со злостью понимает, что откровенно любуется Харучиё: как свет скользит по его волосам и лицу, как вздымается грудь от медленного дыхания, как самые красивые губы во вселенной обхватывают фильтр сигареты, а после выдыхают дым, тонкой струйкой поднимающийся вверх. Санзу не человек, он какое-то божество, пока рот не откроет, правда.       — Хотел лично убедиться, что ты не такая дура, какой выглядишь, — ядовитая усмешка расцветает на его губах, и Харучиё откидывает в сторону недокуренную сигарету. Санзу идёт вперед, чувствуя, что начинает дышать глубже, потому что ноздрей достигает сладкий запах мёда и кокоса. Хочется раствориться в нём, вжаться лицом в шею Симидзу, слизать этот аромат, запечатывая внутри себя. — Будешь же хорошей девочкой?       — Пошёл-ка ты на хуй, — она отходит назад, потому что боится своего соулмейта. Сейчас боится, а Харучиё наступает, как зверь на охоте. — Не подходи.       — А то что? — хочется её схватить, запрокинуть голову назад, чтобы она смотрела только на него одного. Санзу понимает, что ведёт себя неправильно, потому что ему нужно держаться от Амады подальше, но как, когда она притягивает его к себе, как доза сильного наркотика? — Неужели закричишь?       — Тебе это понравилось бы, не так ли? — Симидзу останавливается, потому что от огня, охватившего лес, всё равно не сбежать, если ты рядом с эпицентром.       — Тебе бы понравилось кричать моё имя, если бы ты была подо мной, правда, потаскушка? — он умалчивает только обо одном: ему тоже это понравилось бы, до сладкой дрожи во всём теле.       — Знаешь, Харучиё, — от звука своего имени, произнесённого нежным голосом Амады, по спине идут мурашки. Санзу хочется больше, чтобы она снова позвала его. — Для того, кому не нужна связь соулмейтов, ты слишком много вьёшься вокруг меня.       Это звучит как хлёсткая пощёчина, и Харучиё отшатывается назад, смотря на Симидзу, как на опасное насекомое, которое может принести ему самые большие мучения на свете. Вот только номер два Бонтен привык нападать первым.       — Я убью твоих родных, если предашь нас, — напоследок бросает Харучиё и скрывается в дверях здания, оставляя Амаду в одиночестве, но с чувством маленькой победы.

***

      Симидзу не хочется вспоминать минуты, проведённые в больнице, пока она объяснялась с главным врачом, почему так внезапно решила уйти. Он бы не понял, потому что для него самое главное — спасать людей, и скажи ему Амада, что предпочла этому делу деньги и лечить отъявленных убийц, мужчина наверняка разочаровался бы в своём самом талантливом преемнике.       Поэтому без объяснения причины и сию секунду, без отработки. Ей пришлось заплатить приличный штраф, но денег, что перевела ей организация, хватило бы на десять таких платежей. Когда Симидзу увидела уведомление на экране смартфона, то сначала не смогла поверить глазам — может, нулями ошиблась? Да, что говорить, размах поражает, как и баснословное расточительство, но девушка точно не собирается жаловаться. Амада сразу же отправила деньги родителям, а потом задумалась, что с такой зарплатой вполне сможет себе позволить через пару месяцев снять квартиру поприличнее.       Она впервые наслаждается свободными часами, не спеша сломя голову на работу, хотя и знает, что через пару дней это закончится. И при одной мысли о том, что придётся столкнуться с Санзу, сердце заходится в бешеном ритме, потому что Амаде и хочется, и нет. Она успевает за эти дни связаться со знакомым фармацевтом, что обещает ей достать лучшие подавители, что они имеют в своём арсенале.       На столе звонит телефон, и в первую секунду Симидзу вздрагивает, надеясь и не надеясь одновременно увидеть там «неизвестный абонент», но номер — незнакомый — определяется. Амада берёт трубку.       — Д-да? — голос слегка дрожит, потому что помимо «Бонтен» есть ещё один желающий заполучить её к себе в услужение в качестве хирурга, но это, к счастью, не Мегура.       — Добрый вечер, Амада, — девушка облегчённо вздыхает, когда слышит голос Хитто на том конце. — Не помешаю?       — Глупо, наверное, спрашивать про номер?       — Разумеется, — у него смех бархатный как мурчание снежного барса. — Послушайте, на днях намечается приём у префекта, и члены организации будут там присутствовать. Я подумал, что вам не помешает познакомиться с ними в неформальной обстановке.       Во рту слегка пересыхает, потому что Амада никогда раньше не посещала подобных мероприятий. Да и находиться в окружении этих богатых снобов нет особого желания.       — Мне нечего надеть, — выпаливает поспешно Симидзу, надеясь избежать похода на этот приём, однако снова забывает, что имеет дело с одним из верхушки «Бонтен», а никто из них не знает отказов.       — Это не проблема. Всё необходимое я вам пришлю, — слышно, что Какучё улыбается. — Будьте готовы к завтрашнему вечеру, я заеду за вами.       Естественно, и платье, и туфли садятся так, будто Хитто лично выбирал их вместе с Амадой, потому что стоит ей взглянуть в зеркало, как девушка не может сдержать восхищённого вздоха, не сразу понимая, что незнакомка в отражении — это она сама. Ткань шёлкового наряда имеет чудесный жемчужный оттенок и при любом движении создаётся впечатление, что на Амаде надето платье, сотканное из нежного лунного света, что удивительно подходит к её глазам. К нему в комплекте идут длинные перчатки выше локтя и туфли на тонкой шпильке.       Волосы Симидзу собирает в аккуратную мальвину, чтобы открыть взору вид на тонкую шею, на которой в этот вечер будет сиять роскошное колье. В ложбинку между ключиц уютно ложится чистейший каплевидный брильянт, и Амаде уже неловко, потому что она никогда не носила подобных украшений. Для Хитто же это, видимо, капля в море.       — Ну, или он взял его напрокат, — надеется девушка, беря с полки флакон с туалетной водой. — Надеюсь.       Когда во дворе паркуется очередная дорогая иномарка, Симидзу понимает, что это по её душу. Она последний раз смотрит в зеркало, оценивая свой внешний вид, и выходит из квартиры, даже не подозревая, что ждёт её сегодня.

***

      Почему он не начинает принимать подавители, Санзу и сам не понимает, хотя упаковка с таблетками была у него ещё в тот день, когда он встретил своего соулмейта — чёртову тварь, что сводит его с ума даже тогда, когда Харучиё не видит Симидзу. Но способность думать же не отключишь? Его мозг будто бы принимается активно издеваться над хозяином, то и дело подкидывая мысли об этой белокурой суке. Она дразнит его, изводит, является во снах, и вот там — наедине с самим собой — Харучиё сдается ей и целует, целует, целует, не в силах остановиться.       Он приставляет к ней своих людей, чтобы следили за всеми передвижениями Амады. Конечно, Санзу делает это для того, чтобы точно знать, что девушка не предаст их, а не потому что ему хочется быть уверенным, что с Симидзу всё в порядке. Ему вообще плевать на неё.       «Спрятать бы тебя где-нибудь. В своих руках, например», — он истерично смеётся, когда представляет это. Его бесит связь родственных душ, что диктует свою волю Харучиё, заставляя отчаянно желать Амаду. Санзу кажется, что, как только она переступит порог организации снова, он больше не сможет нормально дышать, если Амада не коснётся его. Да хотя бы не перекинется парочкой оскорблений.       — Господин Санзу, — в кабинет заглядывает Акио, и Харучиё раздражённо смотрит на него, так что мужчина слегка съёживается под взглядом ледяных глаз. — Вы просили докладывать обо всех звонках, поступающих на номер Симидзу.       — И?       — Ей только что звонил Хитто, — Акио произносит это загробным тоном, будто гонец, принёсший плохую весть, за которую ему непременно снесут голову. — Пригласил на завтрашний приём.       Харучиё не понимает, что в этот момент хочет сделать сильнее: пойти и убить Какучё? Поехать к Амаде и убить её? Поехать к ней и трахнуть, скрепляя связь? Гнев, ревность и сильнейшее желание разбить кому-то конкретному голову просто захлёстывают организм, и Санзу сжимает руки в кулаки, испытывая такие чувства, о существовании которых и не подозревал. Да, он не ненавидит Симидзу, она бесит его до скребущего чувства под кожей — он хочет девушку, как помешанный, — но эта маленькая тварь предназначена ему вселенной, и, если она не нужна ему, то и другим он не даст трогать Амаду.       — Что же, — холодно произносит Харучие. — Значит, мне тоже завтра придётся посетить этот гадюшник.       Санзу такие мероприятия терпеть не мог, потому что концентрация лицемерия и лжи на них была катастрофической. Ему всегда хотелось после них вымыться до скрипа кожи, потому что эта гадость проникала глубоко в слои фасций и мышц, отравляя. Харучиё прекрасно видит, что эти ублюдки думают на самом деле о нём, когда сами же подходят и заводят разговор: отребье, грязь, убийца. Но никогда об этом не расскажут, потому что — страшно.       Репутация Санзу как лучший пуленепробиваемый барьер, и мужчина знает — перед ним всегда будут стелиться; будут заискивать и лебезить, лишь бы выбить для себя сотрудничество с «Бонтен». Хотя, казалось бы, преступная организация, любая связь с такой — сильнейшей, опасной — огромное пятно, и его ничем не смыть. И всё же, авторитет растёт, а с ним и желающие заиметь партнёрские отношения с «Бонтен», а поскольку Манджиро такие мероприятия не посещал, то вся «прелесть» общения с толстосумами перепадала Харучиё и Хайтани.       Мужчина неспешно прогуливается вдоль стены, полностью игнорируя вежливые попытки заговорить с ним, потому что Санзу прикладывает все свои силы — а их катастрофически мало, — к тому, чтобы не сорваться из здания музея в сторону крохотной квартиры Симидзу и проверить, что с ней. Акио сообщил, что Хитто уехал за девушкой ещё час назад, но почему-то они до сих пор здесь не появились.       Какого ляда Какучё вообще понадобилось от этой белобрысой сучки? Элементарные проявления вежливости? Так пригласил бы сюда их уборщицу, со злостью думает Харучиё, сжимая руки в кулаки в карманах дорогих брюк. Его до зубного скрежета бесит этот интерес Хитто к Амаде, но больше — её ответная реакция.       Взгляд цепляется за широкий дверной проём, и сердце на мгновение останавливается, потому что Санзу видит своего соулмейта, что идёт под руку с Какучё. В груди всё обдаёт соляной кислотой, потому что слишком гармонично они выглядят вдвоём, и Харучиё хочется немедленно растоптать эту гармонию: отнять Амаду, изорвать в клочья чудесное серебристо-жемчужное платье, слишком красиво облегающее стройную фигуру; растрепать гладкие волосы, собранные в причёску; стереть своим ртом помаду с губ девушки; заставить Симидзу стоять на коленях у его ног, где ей и место.       — Маленькая блядь, — шепчет он, не в силах оторвать от Амады взгляда, потому что он чувствует, что ей точно так же некомфортно, как и ему. Вот только Санзу привычен к подобным мероприятиям, а потому давно научился скрывать истинные чувства за маской безразличия. Девушка же прячет взгляд, цепляясь тонкими пальцами за локоть Хитто. А этот гад ползучий что-то шепчет ей, и Симидзу благодарно улыбается, от чего Харучиё втройне хочется взяться за любимую катану и окрасить стены зала кровью. — Я покажу тебе, где твоё место.       Он и не собирается стирать с лица безумие, когда подходит к Какуче и Амаде, что сразу же пытается сжаться до микроскопических размеров, чтобы Харучиё её не заметил. Вот только взгляд мужчины не отрывается от девичьего лица — красивого, совершенного, — такого ненавистного, что тянет сорвать кожу с него и выбросить.       — Никак решил проявить вежливость? — первым произносит Какучё, без страха глядя в лицо Санзу, что всё равно смотрит на Симидзу, сам не зная, как жадно и собственнически выглядит его взгляд. Хитто усмехается, вдруг понимая, в чём причина такого поведения: Амада соулмейт Харучиё. — На нас люди смотрят.       — Меня должно это волновать? — отвечает Харучиё, а Какучё подталкивает Симидзу вперёд, чтобы она смогла полюбоваться картинами. Санзу буквально пожирает её глазами, но когда взгляд останавливается на тонкой шее, то лицо мужчины темнеет. — Уже трахнуть успел или у нас аттракцион щедрости по раздаче брильянтов?       — Остынь, псина, — спокойно отвечает Какучё. — Не трогал я твою девчонку.       — Она не моя, — сразу же щетинится Харучиё, наконец-то находя в себе злой импульс, чтобы перестать пялиться на Амаду — слишком роскошную в этом серебристом платье, будто вторая кожа, сотканная из искрящегося света звёзд.       — Тогда пялиться прекрати так жадно, а то очень палишься, — советует милостиво Какучё. — И поговори с Мацумото, а то он из штанов выпрыгнет от нетерпения.       — А может, ты сам этим займешься? — Санзу чувствует, как пружина внутри разгибается, когда между девушкой и Какучё увеличивается расстояние. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу говорить о таком.       — Ты заместитель Майки, и это — твоя обязанность.       Харучиё фыркает и, как самый настоящий капризный ребёнок, делающий всё назло, идёт вслед за Амадой. Префект сам подплывёт, в надежде на диалог, так что Санзу остаётся только подождать, а пока можно спокойно развлечься со своим соулмейтом.       — Долго перед ним на коленях стояла, чтобы здесь оказаться? — он знает, что этого не было, иначе убил бы её прямо здесь вместе с Какучё, но Санзу надо услышать лично от Амады, что у неё ничего ни с кем не было. От её волос и кожи пахнет восхитительно сладко, и Харучиё ведёт. Он хочет зарыться в них лицом, а после забраться руками под тонкое платье и сжать стройное тело, пометить девушку, взять прямо здесь, а после выкинуть — грязную и растоптанную.       — А что, хотел бы, чтобы перед тобой постояла? — у Санзу зрачки расширяются от злости, шока и капли шипучего желания, что Симидзу смеет так ему отвечать. — Перестань меня доставать, тебе прекрасно известно, что я бы добровольно не пошла сюда.       — Тогда почему ты здесь?       — Разумеется, чтобы тебя побесить, — хорошо, что он не видит, как у Симидзу пальцы дрожат, и она сжимает их в кулаки. — Ещё вопросы?       Она медленно идёт дальше, надеясь, что Хитто придёт ей на помощь, но, очевидно, мужчина пока занят. Поэтому Амада всеми силами пытается сохранить спокойствие, а сделать это крайне сложно, потому что она всем телом чувствует Харучиё позади себя. И его присутствие слишком сильно влияет на душевное равновесие, полностью расшатывая нервную систему. Санзу пахнет слишком приятно, и его аромат ложится на обнажённые плечи, а тепло сильного тела манит, и Симидзу хочется прижаться к нему, но девушка знает, что за этим последует.       — Ты выглядишь как блядь в этом платье.       Амада стискивает от обиды зубы, прекрасно зная, что это — враньё.       — Ты поэтому так пялишься? — парирует Симидзу, хотя совсем не видит, куда направлен взгляд Харучиё. Она боится взглянуть в ледяные голубые глаза, потому что тогда намертво замёрзнет, покрываясь белым инеем.       «Да если бы только я!» — со злостью думает Санзу, прекрасно замечая и чужие взгляды, направленные на хрупкую Амаду. Ему хочется отгрызть себе руки, потому что они то и дело тянутся к тонкой талии, чтобы прижать к груди и закрыть собой. Это всё моё.       — Да, — с садистским наслаждением произносит Харучиё, наплевав на публику вокруг. Он наклоняется, обдавая горячим дыханием нежную кожу шеи, и жадно вдыхает сногсшибательный запах Симидзу, как дорожку дорого кокаина снюхивает — тот же дающий в голову эффект. — Никак не пойму, что такое шикарное платье делает на такой уродине.       Его слова, как острые скальпели: ранят глубоко и больно, оставляя глубокие шрамы. Амада знает, как выглядит, но слышать эти обидные оскорбления из уст своей родственной души — ужасно мерзко, до слёз неприятно, потому что она ничем такое не заслуживает. А самое в этом противное, что всё тело млеет от близости Харучиё, от его дыхания и запаха, которые служат прочным покровом — легко можно представить, что больше здесь никого нет.       К уголкам глаз подступают слёзы, но на ресницах два слоя дорогой туши, да и реветь при этом мудаке? Симидзу не доставит ему такого наслаждения. Она сбрасывает с себя наваждение, вызванное близостью и ароматом Санзу, и решает, что будет просто его игнорировать.       Это решение даётся девушке с трудом, потому что Харучиё хвостом за ней таскается, нашёптывая всякие оскорбления и угрозы. Будто они ведут свою собственную игру, проверяя: кто первым не выдержит? Амада готова завопить от радости, когда возвращается Какучё, а вскоре к их странной троице присоединяются ещё две девушки, и Симидзу берёт жуткая зависть, потому что она видит перед собой женщин братьев Хайтани, которых точно ценят и любят.       За круглым столом Санзу — ну, разумеется — садится рядом с Амадой, и ей хочется сжаться, потому что этот ублюдок касается её ноги под столом своим коленом. Как только она предпринимает попытку отодвинуться, то слышит злобный шёпот: «Не смей».       Он игнорирует едкие подколы Хайтани, потому что ожидал чего-то подобного, но сейчас это никак не трогает Харучиё: всё его внимание сосредоточено на соулмейте, и мужчине начинает нравится эта игра. Возможно, если он доведёт Симидзу до нервного срыва, то она сама свалит от них, тем самым избавляя его от своего общества?       Когда Амада резко встаёт из-за стола, то Санзу чувствует какой-то странный укол под ложечкой — будто интуиция бунтует, буквально вопя о том, что что-то не так. Следом уходит и девчонка Риндо, у которой выдаётся действительно богатый на события вечер, и Харучиё испытывает невыносимое желание пойти следом, сам не понимая зачем.       Он выжидает немного времени и идёт следом, а когда заворачивает за угол, почти срывается на бег, потому что от ближайшей двери женского туалета доносится какое-то копошение, а потом голос этого уёбка, которому Хайтани разбил нос. И то, что говорит наследник клана Вакидзаси, доводит Харучиё до состояния бешенства в одну секунду.       Если уж кто и может называть Амаду блядью, то только Санзу. Он резко открывает дверь в дамскую комнату, и Кейта влетает ему в грудь, смотря так, будто увидела перед собой ещё одно чудовище, а Харучиё им и становится, когда смотрит на ногу Симидзу, которую крепко держит Вакидзаси, и это вызывает в Харучиё такую ярость, что у него только дым из ноздрей не идёт от злобы.       Он отталкивает от себя Синохару и, крепко обняв Амаду за талию — от тесного соприкосновения их тел внутри всё взрывается от удовольствия и правильности, — бьёт Нобу ботинком прямо в лицо. Раздаётся хруст костей, и Харучиё удовлетворённо понимает, что только что окончательно доломал этому ублюдку нос.       Девушка в его руках испуганно дышит, как зверёк, и пальцы сами собой сжимаются крепче, в инстинктивной попытке защитить своё. Санзу смотрит вниз, встречаясь взглядами с рыбьими глазами Нобу, что пытается произнести хоть слово, прижимая ладонь к окровавленному лицу, но Харучиё без лишних предисловий наносит ещё один удар, и эта пародия на человека теряет сознание.       — Хотя бы на секунду можно вас оставить одних, идиотки? — шипит Санзу, всё ещё удерживая Симидзу в своих руках. Только теперь он обхватывает руками хрупкие плечи, не давая и шанса сбежать.       — Н-не говорите Риндо, — слабо произносит Кейта, смотря на номер два Бонтен оленьими глазами, и ему хочется расхохотаться. Да если младший Хайтани узнает, то камня на камне не оставит.       — Не буду, — «сегодня уж точно». Синохара уходит, оставляя Харучиё и Амаду наедине. Как только дверь за ней закрывается, взгляд голубых глаз снова впивается в лицо Симидзу. — Ты у нас кто, мать его, армия спасения?       — А что мне надо было сделать? — огрызается в ответ девушка, а Санзу толкает её к стене, полностью блокируя пути к отступлению. Это не идиот Нобу, с Харучиё такие фокусы не пройдут. — Бросить её?       — Позвать на помощь! — Санзу и сам не хочет признавать тот факт, что так злится только по одной причине: какой-то мудак посмел сделать больно его соулмейту! — Или твоя прелестная головка у тебя на плечах только для того, чтобы творить всякую дичь?       — Как же ты раздражаешь меня, — она упрямо смотрит ему в глаза, сама не понимая, что тем самым только больше сводит с ума, и у Харучиё больше нет желания сдерживать себя.       — Я ненавижу тебя, — шепчет он, а после впивается в губы Амады жадным поцелуем, чувствуя, что за грудной клеткой взрываются яркие фейерверки, потому что это самое восхитительное, что могло случиться за всю жизнь Санзу. У её губ вкус мёда и кокоса, как самая желанная сладость, и мужчина пьёт этот поцелуй, жарко лаская языком и понимая, что совсем не хочет останавливаться. Он крепче обнимает девушку за талию, чтобы максимально сократить расстояние меж их телами, как и ту границу, что провёл тоже он.       Симидзу такая хрупкая и нужная в его объятиях, и голову рвёт от покорности, от того, как она отвечает на этот поцелуй, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Зверь внутри довольно урчит, а Санзу вжимает девушку в стену, рукой сгребая в складки длинную юбку, чтобы закинуть ногу Амады на своё бедро. Коснуться обнажённой тёплой кожи, провести по ней пальцами, наслаждаясь и мечтая навечно застыть в этом моменте.       Плевать на окружающую обстановку, на людей за дверью, на саму ситуацию. На всё плевать, кроме нужной ответной реакции родственной души, что отвечает Харучиё. Он кусает нежные губы, желая ощутить вкус крови на своём языке — моя, моя, моя. Санзу отрывается от сладких губ только для того, чтобы сразу же коснуться тонкой шеи, оставляя на ней болезненный укус — все это увидят. Он слышит сдавленный стон, от которого по телу идут волны мурашек, и усмехается.       — Вот видишь, — его ладонь нежно касается матовой щеки, на которой расплескался самый красивый румянец. Харучиё смотрит в серебристые глаза — красивые, мягко сияющие. Мужчина даже мысленно боится произнести, как отчаянно ему хочется, чтобы Амада всегда так смотрела на него. Ощущать её в своих руках слишком правильно и идеально, но Симидзу не место в объятиях смерти, и Харучиё считает, что всё делает правильно. — Ты всё-таки блядь.       И сердце в девичьей груди разбивается.